Страница:
Этой ночью, всего второй раз за многие ночи, у Эмилио Сандоса была бессонница.
Он пользовался этой квартирой бесплатно, потому что дом располагался слишком близко к наступавшему океану; никто больше не решался в нем жить, и домовладелец оставил попытки сдать его в аренду. Нынешней ночью, как всегда, один в маленькой спальне, Эмилио глядел на потрескавшийся залатанный потолок, выглядевший весьма живописно в свете луны, отраженном от моря, и слушал гипнотический шум волн, звучавший совсем рядом. Он знал, что заснуть будет трудно, но не закрывал глаза в попытке приблизить сон.
В какой-то мере Эмилио был готов к тому, что произошло вчера вечером. «В этом мире уйма народу, - как-то предупредил его Д. У. Ярбро. - Когда-то, где-то одна или две женщины смогут разбудить в тебе мужчину. Имей это в виду, сынок». Поэтому Эмилио еще до встречи с Софией Мендес сознавал, что ему предстоит встретиться с кем-то наподобие нее. Он больше не отрицал смятения, которое вызывала в нем София; он просто признал, что ему нужно время, чтобы отклик своего естества привести в согласие со своими обетами.
Эмилио никогда не оспаривал непреложность обетов всерьез. Он считал их необходимой составляющей апостолата, делавшей его пригодным для душеспасительной деятельности, и, когда пришел срок, принял их всем сердцем. Но в пятнадцать лет, когда все это начиналось? Эмилио смеялся бы до колик от одной только мысли, что может стать священником. О, конечно, Д. У. сделал так, чтобы с Эмилио сняли обвинение, и вытащил с острова раньше, чем за него взялся кто-то еще, и Эмилио был ему благодарен, хотя не очень умел это выразить. Но вначале он намеревался быть послушным только до восемнадцати, а там уже поступать как ему заблагорассудится. Уехать в Нью-Йорк. Прорваться в низшую лигу. Возможно, бокс. Легкий вес. Или полулегкий, если наберет больше. Опять торговать, если придется.
Первые месяцы в иезуитской средней школе стали для Эмилио шоком. Он настолько же отставал от других учеников по предметам, насколько превосходил в жизненном опыте. Мало кто из мальчиков заговаривал с ним - разве для того, чтобы подразнить, - и он отвечал тем же. Д. У. заставил Эмилио пообещать одно: никого не бить. «Только не распускай кулаки, mano. Больше никаких драк. Сынок, держи себя в руках».
Из семьи никто ему не писал и не звонил, тем более не навещал. Его брат избежал наказания, сообщил Д. У. незадолго до окончания первого семестра, но все еще винит Эмилио за то, что случилось. Ну и черт с ним, кого это волнует? - со злостью подумал он и поклялся, что никогда больше не будет плакать. В ту ночь Эмилио перелез через стену. Нашел себе шлюху, напился. Вернулся обратно, сознательно нарываясь на скандал. Если кто и заметил, как он уходил, то не стал ничего говорить.
Отлив начал сменяться в Эмилио приливом примерно на восьмом месяце второго курса. Спокойная методичность жизни в школе-интернате стала его привлекать. Ни кризисов, ни страха, ни выстрелов и криков в ночи. Ни избиений. Каждый день протекал по плану, без сюрпризов. Почти не желая того, Эмилио преуспел в латыни. Даже выиграл приз «За превосходство». Ему нравилось звучание этого слова. В мыслях Эмилио прокручивал его раз за разом.
Третий курс он закончил лучше, несмотря на то, что почти весь год потратил на споры со священниками. Все, что Эмилио знал о религии, казалось ему полной чушью; он был обезоружен, когда святые отцы с готовностью признали, что некоторые истории на самом деле являются благочестивыми домыслами. Но, оценив его характер, они подзадоривали Эмилио продраться сквозь то, что он считал вздором: найти ядро истины, тщательно сохраненной и предназначенной тем, кто явится за ней.
Месяц проходил за месяцем, и Эмилио ощущал себя так, словно что-то в его груди высвобождалось, как будто то, что сжимало его сердце, ослабило хватку. А затем однажды ночью, в коротком безмолвном сне, ему явился образ розы, распускавшей лепесток за лепестком из плотно свернутого бутона, и он проснулся потрясенным, с лицом, мокрым от слез.
Эмилио никому не рассказал о своем сне, и сам усердно старался его забыть. Но когда ему исполнилось семнадцать, он поступил в послушники.
Многие этому удивились, но, как заметил Д. У. Ярбро, у Эмилио много общего с баскским солдатом, основавшим в XVII веке Общество Иисуса. Как и Игнатий Лойола, Эмилио Сандос познал жестокость, смерть, липкий страх, а когда миновали дни молчания, во время Долгого Уединения, у него осталось прошлое, о котором стоило говорить - чтобы пересмотреть его и отвернуться.
То, что других молодых людей отвращало от священства, было для Эмилио бальзамом: ordo regularis* [Распорядок правил, устав ордена (лат.)], литургические каденции, спокойствие, целеустремленность. Даже целибат. Ибо, оглядываясь на свою беспорядочную юность, Эмилио сознавал, что весь его сексуальный опыт замешан на власти, гордыни или похоти, не разбавленных любовью. Было легко поверить, что жизнь в безбрачии является харизмой - особой разновидностью благодати. И вот так это началось: после послушничества - классическое и гуманитарное образование, затем философское. Регентство, когда юного схоласта послали учительствовать в одну из средних школ Ордена. Затем годы, отданные теологии, завершившиеся наконец посвящением в духовный сан, а потом - получение третьей монашеской категории и завершающие обеты. Из десяти начавших подготовку в иезуиты выдерживали весь курс, наверное, лишь трое. К изумлению многих, кто знал его в детстве, в их числе оказался Эмилио Сандос.
Однако на протяжении всех лет подготовки молитвой, сильнее других отзывавшейся в его душе, был крик: «Господи, я верую. Помоги мне в моем неверии».
Жизнь Иисуса он находил глубоко трогательной; с другой стороны, чудеса казались преградой на пути к вере, и Эмилио пытался объяснить их себе в рациональных терминах. Допустим, там и впрямь было только семь буханок хлеба и семь рыб, думал он в темноте. Возможно, чудо заключалось в том, что люди поделились своим добром с незнакомцами.
Эмилио сознавал свой агностицизм и был терпелив. Вместо того чтобы отрицать существование вещей, которые не мог постичь, он признал подлинность своих сомнений и следовал по избранному пути, молясь вопреки им. В конце концов Игнатий Лойола, солдат, который убивал, распутничал и сильно подпортил свою душу, говорил, что молитву можно считать действенной, если потом ты способен поступать более порядочно и думать более ясно. Как однажды сказал ему Д. У.: «Сынок, иногда достаточно и того, что не ведешь себя, как придурок». И по этому щедрому, хотя неизящному критерию Эмилио Сандос мог считать себя человеком Бога.
И хотя Эмилио надеялся когда-нибудь отыскать тропку к тому уголку в своей душе, который был сейчас для него закрыт, он был рад пребывать там, где находится. Он никогда не просил Господа доказать Свое существование маленькому Эмилио Сандосу - просто потому, что тот не ведет себя, как придурок. На самом деле Эмилио не просил ни о чем. Он и без того получил более чем достаточно, чтобы быть признательным, и не важно, существует ли Бог, дабы принимать его благодарности или ждать их.
Лежа в кровати этой теплой августовской ночью, Эмилио не ощущал Присутствия, не слышал Голоса. Он чувствовал себя таким же одиноким во Вселенной, как и всегда. Но было трудно удержаться от мысли, что из всех людей, желавших получить от Бога знак, именно он нынешним утром, в Аресибо, узрел его воочию.
После этого Эмилио заснул. Перед самым рассветом ему приснился сон. Он сидел в темноте в каком-то тесном месте. Он был один, было очень тихо, и он мог слышать свое дыхание и шум крови в ушах. Потом дверь, о наличии которой Эмилио не подозревал, стала открываться, и он увидел за ней вспышку света.
Этот сон запомнился, а затем посещал его в течение многих лет.
13
Земля: август - сентябрь, 2019
Энн Эдвардс уже завершала утренний прием больных, когда увидела Эмилио, слонявшегося невдалеке от открытой двери клиники. Она застыла на полушаге, но все-таки вышла из кабинета в крошечную приемную.
- Сердишься на меня? - негромко спросил он, оставаясь снаружи.
- Я сержусь на кого-то, - раздраженно признала Энн. Вытерев руки, она шагнула к двери. - Только вот не уверена, на кого.
- Возможно, на Бога?
- Ты нравился мне больше, когда не приплетал Бога к каждому чертову разговору, - пробормотала Энн. - Не хочешь перекусить? Я собираюсь на полчаса заскочить домой. Могу предложить недоеденные макароны.
Пожав плечами, Эмилио кивнул и держался в стороне от нее, пока она запирала клинику. По восьмидесяти ступенькам они поднялись к дому. Энн нарушала молчание лишь затем, чтобы откликнуться на приветствия людей, встречавшихся по пути. Войдя в дом, они направились на кухню, и Эмилио уселся на стул в углу, внимательно наблюдая, как Энн роется в припасах, собирая легкий ленч на двоих.
- По тому, как люди себя ведут, редко можно понять, верят ли они в Бога, - заметил он. - А ты веришь, Энн?
Энн включила древнюю микроволновку, затем повернулась к нему, привалившись к стойке, и посмотрела в глаза - впервые с тех пор, как увидела его у дверей клиники.
- Я верю в Бога так же, как верю в кварки, - спокойно сказала она. - Люди, которые занимаются квантовой физикой или религией, говорят мне, что у них есть серьезные основания полагать, что кварки или Бог существуют. И они говорят, что, если я захочу посвятить жизнь познанию того, что известно им, то обнаружу кварки и Бога точно также, как это сделали они.
- Думаешь, они говорят правду?
- Для меня все это - рок-н-ролл.
Пожав плечами, Энн отвернулась, чтобы вынуть из печи тарелки, и понесла их на стол. Поднявшись со стула, Эмилио последовал за ней в столовую. Они уселись и начали есть, а сквозь открытые окна вместе с бризом сюда доносились окрестные звуки.
- И все же, - сказал Эмилио, - ты ведешь себя как добродетельная и нравственная личность.
Он ожидал вспышки и получил ее. Со стуком швырнув вилку на тарелку, Энн откинулась назад.
- Знаешь что? Меня оскорбляет тезис, что единственной причиной, по которой человек может быть добрым и порядочным, является его религиозность. Я делаю то, что делаю, - сказала она, выделяя каждое слово, - не рассчитывая на награду и не из страха наказания. Мне не требуется, чтобы небеса или преисподняя сулили взятку или запугивали, добиваясь от меня приличного поведения, - спасибо огромное!..
Эмилио подождал, пока она остынет настолько, чтобы поднять вилку и вернуться к еде.
- Женщина чести, - заметил он, с уважением склонив голову.
- Чертовски верно, - с набитым ртом пробормотала Энн, глядя в свою тарелку и накалывая на вилку порцию макарон.
- У нас больше общего, чем ты думаешь, - мягко сказал Эмилио, но, когда она вскинула голову, не стал уточнять. Пока Энн силилась проглотить, он отодвинул тарелку и принял деловой вид. - За последние несколько недель была проделана огромная работа. Наши физики подтвердили возможность использования оснащенного астероида в качестве транспорта, а к Альфе Центавра действительно можно добраться меньше чем за восемнадцать лет. Мне сказали, что, если бы Юпитер и Сатурн были достаточно велики для того, чтобы поддерживать длительное горение, наша Солнечная система, возможно, походила бы на три солнца Альфы Центавра. Поэтому план такой: подняться над плоскостью системы и поискать твердые планеты на той же относительной орбите, что у Земли или Марса, между солнцем и газовыми гигантами.
Энн проворчала:
- Звучит здраво.
Внимательно следя за ее реакцией, он продолжал:
- Джордж уже предложил метод формирования изображений который поможет обнаружить планетарное движение и который, когда мы достигнем системы, он будет координировать с радионаблюдением.
Он ждал удивления или гнева, но увидел смирение. Внезапно ему подумалось, что Джордж может покинуть Энн и что она, возможно, готова его отпустить. От такой перспективы Эмилио бросило в холод. Помимо многих полезных профессиональных навыков, Энн и Джордж владели изрядной мудростью и более чем ста двадцатью годами жизненного опыта, соединенного с телесной крепостью и эмоциональной стабильностью. Ему никогда не приходило в голову, что один из них может остаться на Земле.
С момента, когда Эмилио предложил эту миссию, он был ошеломлен стремительностью процесса. То, что начиналось со смехом, почти как шутка, разрасталось, будто снежная лавина, изменяя жизни многих людей. Время и деньги были уже потрачены в количествах, изумлявших его. И если скорость событий пугала Эмилио, то точность, с которой части замысла вставали на свои места, обескураживала еще сильней. Он потерял сон, утратив способность решить, с чем труднее жить: с мыслью, что все это начал он, или с гипотезой, что это затея Господа. А утешаться Эмилио мог лишь тем, что решают тут более мудрые головы, нежели его. Если он не мог напрямую верить в Бога, остававшегося непостижимым, то мог поместить это в структуру Ордена и в своих начальников: в Д. У. Ярбро и отца Генерала да Силву.
Сейчас Эмилио ощутил, как его опять одолевают сомнения. Что если вся затея ошибка, а Эдвардсам она будет стоить супружества? И так же быстро, как мелькнула эта мысль, он ухватил другой проблеск ясности, иногда посещавшей его в последнее время. Энн и Джордж, понял он, предназначены быть частью этой миссии - если она и вправду предопределена. И когда Эмилио заговорил вновь, Энн услышала в его голосе лишь спокойствие и рассудительность:
- Энн, Орден никогда не разрешит самоубийственную миссию. Если полет нельзя осуществить сейчас с приемлемыми шансами на успех, то мы просто подождем, пока попытка покажется целесообразной. Уже нынешние планы требуют количества провизии, которого хватит на десять лет, - просто на случай, если субъективное полетное время не ужмется так, как предсказывают физики. И по спецификациям нужен астероид достаточно крупный, чтоб обеспечить топливо на обратный перелет плюс стопроцентный запас надежности, - сказал он. - Кто знает? Атмосфера может оказаться непригодной для дыхания или не удастся опуститься на планету. Тогда мы соберем как можно больше информации и вернемся на Землю.
- Кто это «мы»? С этим уже определились? Ты летишь?
- Насчет команды пока не решили. Но отец Генерал действительно набожный человек, - с иронией сказал Эмилио, - и, похоже, верит, что в этом открытии замешан Господь.
Он увидел, что опять «завел» Энн, и рассмеялся.
- В любом случае было бы логично отправить с миссией кого-то вроде меня. Если контакт с Певцами возможен, то, по-видимому, лингвист будет там полезен.
Эмилио хотел сказать Энн, как много для него значит, что она станет частью этого, но подозревал, что и так зашел далеко. Отодвинув стул от стола и поднявшись, он собрал тарелки и унес на кухню. Очутившись вне поля ее зрения, Эмилио окликнул:
- Энн, могу я просить об одолжении?
- Каком? - с подозрением спросила она.
- Меня собирается навестить старый друг. Можно его пригласить к вам?
- Черт возьми, Эмилио! Разве в Пуэрто-Рико нет каких-нибудь ресторанов? Между нами: я прекращаю кормить каждого бродячего кота на этом острове.
Выйдя из кухни, он прислонился к дверному косяку и с усмешкой сложил руки на груди, не поверив ей ни на секунду.
- Ладно, кто придет? - нелюбезно потребовала ответа Энн, отказываясь очаровываться.
- Далтон Уэсли Ярбро, новоорлеанский архиепископ Ордена иезуитов из Уэйко, штат Техас, из Ватикана южных баптистов, - церемонно объявил он, встав по стойке «смирно», точно дворецкий, который представляет очередного гостя, вступающего в парадный зал.
Побежденная Энн подперла голову руками.
- Барбекю. Кукурузные лепешки. Листовая капуста, красная фасоль и арбуз. Похоже, я не могу удержаться, - сказала она удивленным тоном. - У меня просто мания готовить для посторонних.
- Что ж, мэм, - с техасским выговором произнес Эмилио, - в более постороннего, чем этот чертов Д. У. Ярбро, вы еще не вляпывались.
Засмеявшись, Энн потянулась к книжной полке и запустила в него томиком в твердом переплете. Одной рукой поймав книгу, Эмилио швырнул ее обратно в Энн. О миссии они больше не говорили, но перемирие было достигнуто.
- Доктор Квинн, Элейн Стефански утверждает, что ВЗ-передача - мистификация. Что вы можете об этом сказать?
Джимми больше не пугался, натыкаясь на репортеров, дежуривших в восемь утра у его дверей, и не находил забавным, что они регулярно производят его в доктора. Бормоча «без комментариев», он протолкался сквозь толпу к своему «форду», сел в кабину, и толпа сомкнулась вокруг машины, выкрикивая вопросы, нацеливая на него камеры. Неохотно Джимми опустил стекло:
- Послушайте, я не хочу наехать на чью-то ногу. Не могли бы вы слегка сдать назад? Мне нужно работать.
- Почему не было других сигналов? - выкрикнул кто-то.
- Это оттого, что они не посылают или мы не слушаем? - спросил другой.
- О, мы слушаем, - заверил Джимми.
Вся научная общественность и немалая доля прочего населения Земли заглядывала через плечо Джимми Квинна, пока он координировал напряженные усилия радиоастрономов, пытавшихся выловить новые передачи. Но их просто не было.
- Мы даже посылаем свои, но потребуется минимум девять лет, прежде чем станет ясно, заметили ли они, как мы тут вопим и размахиваем руками, - сказал Джимми, начиная поднимать стекло. - Послушайте, мне нужно ехать. На самом деле.
- Доктор Квинн, вы слышали монгольских певцов хуми? Стефански говорит, что их музыку, возможно, изменили и вложили в файл ПВЗР. Это правда?
- Как насчет суфиев, доктор Квинн?
Скептики стали затоплять интернет альтернативными объяснениями этой музыки, экспериментируя с малоизвестными фольклорными традициями, пуская мелодии задом наперед или играя с частотой, чтобы показать, насколько чужой может звучать человеческая музыка, особенно если изменить ее с помощью электроники.
- Что ж, конечно, вся эта лабуда звучит странно. - Джимми пока было трудно жестко оборвать расспросы, чтобы уехать сразу, однако он постепенно учился этому. - Но ничего похожего на то, что мы выловили. И я не доктор, о'кей?
Извинившись, он выкатил автомобиль из толпы и поспешил к аресибскому телескопу, где его дожидалась еще одна орава.
В конце концов средства массовой информации переключились на другие темы. Радиотелескопы возвращались к проектам, которыми занимались до третьего августа. Но в Риме зашифрованные послания продолжали двигаться по четкой управленческой цепочке иезуитов: от отца Генерала через архиепископа, а затем ректора к священнику, которому поручалось задание. Нужно было решать практические вопросы и организовывать множество научных групп.
Томас да Силва, тридцать первый Генерал Ордена иезуитов, сохранял убежденность в подлинности сигнала. Теологические обоснования для этой миссии были разработаны за много десятилетий до обнаружения каких-либо свидетельств присутствия во Вселенной иных разумных видов - один лишь ее масштаб наводит на мысль, что человеческие существа не были единственной целью сотворения. Итак, ныне появилось подтверждение. У Бога есть и другие дети. И когда для Томаса да Силвы пришло время решать, что делать с этим знанием, он процитировал прямые и безыскусные слова Эмилио Сандоса, с которым разговаривал в вечер знаменательной находки: «Здесь просто нет альтернативы. Мы должны их узнать».
Тридцатого августа 2019 года Питер Линам, его личный секретарь, усомнился в этом, но отец Генерал да Силва, улыбнувшись, отверг предположение, что их продуманные и сложные планы по осуществлению контакта с Певцами выстроены на тревожаще хрупкой основе.
- Вы заметили, Питер, что вся музыка, которая напоминает инопланетную более всего, священна по своей сути? - спросил отец Генерал. Он был очень одухотворенным человеком, но не отличался деловой хваткой. - Суфийская, тантрическая, хуми. Я нахожу это интригующим.
Питер Линам не спорил, но было ясно, что он считает, будто отец Генерал погнался за недостижимым. На самом деле Линама пугала эта дорогостоящая затея.
Видя плохо скрываемые опасения своего секретаря, Томас да Силва рассмеялся и, подняв палец, объявил:
- Nos stulti propter Christum* [«Мы безумны Христа ради» (1 Кор 4:10) (лат.)].
Ну да, молча подумал Линам, истинное смирение может потребовать, чтобы ты стал безумцем во имя Христа, но это вовсе не исключает возможности стать просто безумцем.
Четырьмя часами позднее, к изумлению и досаде Питера Линама и полному восторгу Томаса да Силва, была зафиксирована вторая передача.
Несмотря на наблюдавшийся в последние дни спад интереса, когда сигнал наконец пришел, его приняли сразу на нескольких радиотелескопах. Слово «мистификация» было надолго изгнано из обсуждения этих песен. А те немногие, кто имел представление о масштабе планов по отправке иезуитской миссии к источнику музыки, испытали громадное облегчение. И действительно воспрянули духом.
В конечном итоге примкнуть к миссии Энн Эдварде убедили не Джордж или Эмилио, а автокатастрофа.
Грузовик, направлявшийся по прибрежному шоссе на восток, вывернул на обочину, избегая обломка скалы, но, возвращаясь на проезжую часть, перестарался и выскочил на встречную полосу, врезавшись в ехавший навстречу автобус, который как раз появился из-за поворота. Водитель грузовика погиб на месте. Среди пассажиров двенадцать человек скончались по пути в больницу, пятьдесят три пострадали более или менее серьезно, а еще несколько впали в истерику. Ко времени, когда получившая вызов Энн добралась до больницы, тамошний вестибюль был заполнен родственниками, обезумевшими от горя, и адвокатами.
Сперва она помогала сортировать пациентов по степени тяжести, затем перебралась в операционную, где часть бригады пыталась спасти женщину лет шестидесяти с обширными повреждениями головы. В вестибюле Энн переговорила с ее мужем. Они были туристами из Мичигана.
- Я посадил ее у окна, чтобы было лучше видно. А сам сидел рядом. - Он все прикладывал руку к тому месту на своем лице, где была повреждена голова его жены. - Эта поездка была моей идеей. Она хотела ехать в Финикс повидать внуков. Нет, сказал я, давай куда-нибудь еще. Мы всегда ездим в Финикс.
Энн пробормотала, что для его жены делается все возможное, и перешла к следующему больному.
К рассвету кризис завершился, пациентов, которым оказали первую помощь, передали ожидавшим родственникам, кого-то отправили в палаты, в реанимацию, а кого-то в морг. Уходя из больницы, Энн случайно заглянула в открытую дверь и увидела мужчину из Мичигана, сидевшего возле кровати жены, - с лицом, испещренным светом дисплеев, исходящим от окружавших больную приборов. Энн хотела сказать что-нибудь утешительное, но после стольких часов, проведенных на ногах, уже плохо соображала, и в голову пришло лишь «В следующий раз езжайте в Финикс», что было явно не к месту. Затем, как ни странно, ей вспомнилась финальная сцена «Богемы» и, наученная либреттистом Пуччини, она положила руку на плечо мужчины и прошептала:
- Мужайтесь.
Когда она пришла домой, Джордж не спал. Он предложил ей кофе, но Энн решила помыться и поспать хоть несколько часов. Стоя в душе, намыливаясь, она глянула вниз, на свою наготу, и опять вспомнила женщину с травмой головы. Та была в хорошей форме, и ее тело могло продержаться еще не одно десятилетие, но она никогда не узнает, что ее внуки выросли. Только
Птица малая
137 что она находилась в штате Пуэрто-Рико, а в следующую минуту очутилась в штате Вечных Растений. Господи, подумала Энн, содрогнувшись.
Она ополоснулась и выбралась из-под душа. Обернув влажные волосы полотенцем и укутав свое крепкое тело танцовщицы в махровый халат, Энн прошлепала в столовую и села за стол напротив Джорджа.
- Ладно, - сказала она. - Я в игре.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, на что она согласилась.
- Какого дьявола, - прибавила Энн, увидев, что он понял. - Это будет лучше, чем погибнуть в автобусной аварии, отправившись в отпуск.
Тринадцатого сентября Жан-Клод Жобер получил письмо, где его просили о видеосвидании, дабы обсудить выкуп оставшегося времени по контракту Софии Мендес. Человек, сделавший запрос, не сообщил своего имени, и, не увидев обратного адреса, Жобер отказал в видеодоступе, но согласился на электронную встречу, которую он смог бы зашифровать и направить через несколько сетей. Жобер не был преступником, но его бизнес вызывал зависть, обиды, утомительные дебаты - будет не лишним перестраховаться.
Установив контакт на своих условиях, он указал, что недавно понес убытки по вине госпожи Мендес. Чтоб их компенсировать, ее сотрудничество с Жобером несколько продлевается. Готов ли переговорщик купить права на семь с половиной лет? Тот был готов. Жобер назвал сумму и процентную ставку - с учетом того, что покупатель будет погашать стоимость в течение десяти лет. В ответ предложили более низкую цену, но выплачиваемую сразу. Была определена сумма, которая устраивала обоих. Жобер упомянул, что предпочитает, конечно же, сингапурские доллары. После короткой заминки были предложены злотые. Теперь настала очередь Жо-бера колебаться. Польский рынок не был устойчивым, но там имелась заманчивая возможность получить быструю прибыль на валютном аспекте сделки.
Идет, согласился он. И, наблюдая за нарастающим потоком чисел, бегущих по экрану, Жан-Клод Жобер сделался несколько богаче. Bonne chance, ma cherie!* [Желаю успеха, моя дорогая!