Расселл Мэри. Птица малая

   - Давайте я помогу, - мягко сказал он и поднял одну из простыней.
   - Нет!
   Уронив простыню, Джон отшатнулся.
   Несколько секунд Сандос не двигался, тяжело дыша.
   - Послушайте. Простите, - сказал он затем. - Я испугался, ясно? Не ожидал, что вы окажетесь так близко. Не хочу помощи! Все пытаются мне помочь! Простите, но я это ненавижу. Оставьте меня в покое…
   Он отвернулся - сердито, едва не плача. Наконец повторил более спокойно:
   - Простите. Напрасно я на вас ополчился. Я запутался, Джон. Столько всего намешано…
   Стыдясь своей горячности, Эмилио отвернулся и наклонился к корзине с бельем. Спустя пару минут сказал через плечо:
   - Не стойте с глупым видом. Помогите.
   Джон растерянно покачал головой, но затем подобрал наволочку и повесил на веревку.
   В молчании они довели дело до конца и вернулись в сумрак подвала за новым грузом белья. Опустив корзину на пол, Эмилио тяжело вздохнул, глядя на свои скрепы:
   - Да, эти намного лучше, но на скрипке играть я все еще не могу…
   Джон забормотал что-то сочувственное, но вдруг увидел, что Эмилио ухмыляется.
   - Черт! - засмеялся Джон, и напряжение, возникшее между ними, испарилось. - Не могу поверить, что на это купился. Вы ведь никогда и не играли на скрипке, верно?
   - Бейсбол, Джон. Я играл только в бейсбол.
   Чувствуя, что к нему возвращается спокойствие, Эмилио открыл стиральную машину и начал выгружать полотенца.
   - Сейчас я, наверно, слишком стар и потрепан, чтобы обежать площадку. Но когда-то у меня были здоровые кисти.
   - На какой позиции вы играли? - спросил Джон.
   - На второй базе обычно. Недостаточно длинные руки, чтобы играть на внешней части поля. Я был весьма хорош на приеме - в основном одиночные и дубли. Ну, может, не так уж и хорош, но любил это дело.
   - Отец Генерал утверждает, что у него до сих пор шишка там, где вы ударили его по лодыжке, пытаясь захватить третью базу. Он говорит, вы были просто дикарь.
   - Это клевета! - воскликнул Эмилио.
   Негодуя, он протиснулся в дверь и отнес корзину к веревке.
   - Грубиян - да. Варвар - вполне вероятно. Но дикарь? Только если счет был равный.
   С этой корзиной они управились вместе, прислушиваясь к звукам позднего утра, стуку кастрюль и сковородок на кухне, когда брат Косимо начал готовить завтрак, - и теперь молчание было дружеским.
   - Джон, а вы интересуетесь бейсболом? - спустя какое-то время спросил Эмилио из-за рядов влажного белья.
   - Фанат «Щенков», - пробормотал Джон. - Проклятие жителя Чикаго.
   Отпихнув полотенце, Сандос уставился на него широко открытыми глазами:
   - И насколько плохи дела?
   - Я бы не рискнул на них поставить.
   - Понятно. Вот оно что! - Сандос уронил полотенце. Наступила задумчивая пауза.
   - Что ж, теперь ясно, почему Джулиани приволок из такой дали вас.
   Внезапно Джон услышал голос отца Генерала:
   - Фолькер, мне нужен кто-нибудь, чтобы позаботиться о безнадежной развалине, вернувшейся с Ракхата. Доставьте сюда фаната «Щенков».
   - Вы не безнадежны, Эмилио.
   - Джон, я могу рассказать о безнадежности такое, чего не поймет даже фанат «Щенков».
   - А вы испытайте меня.
   Когда Сандос вновь заговорил, он уже сменил тему:
   - Итак. Как дела Сан-Хуана в этом году?
   - На три очка опережают всех. Они стали чемпионами в пятьдесят восьмом, - сказал Джон, радуясь, что может сообщить хорошие новости.
   Эмилио снова выглянул из-за простыней, блаженно улыбаясь, кивнул пару раз и с удовлетворенным видом вернулся к работе. Сделав паузу в своем продвижении вдоль веревки, Джон сквозь брешь в простынях посмотрел на Сандоса:
   - Вы знаете, что это первый раз, когда вы спросили о текущих событиях? Слушайте, это сводило меня с ума! Ведь вы улетели еще до моего рождения! Вас не интересует, что произошло? Какие войны завершились, кто победил и все такое? Технологические революции, медицинские достижения? Вам это даже нелюбопытно?
   Сандос уставился на него, приоткрыв рот. Наконец уронил полотенце в корзину, попятился к каменной стене и сел, вдруг ощутив усталость. Коротко рассмеявшись, он покачал головой, затем посмотрел на Джона сквозь прядь черных и серебряных волос, упавшую на глаза.
   - Дорогой отец Кандотти, - сказал он устало, - позвольте объяснить кое-что. В последние пятнадцать лет или около того где мне довелось жить? В тридцати разных местах. Четыре континента, два острова. Две планеты! Астероид! Семь или восемь экосистем, от пустыни до тундры. Общежития, бараки, пещеры, палатки, хижины, хампийс…Я говорил на дюжине иностранных языков, иногда на трех одновременно. Я дискутировал с тысячами незнакомцев в цивилизации, включающей три разумных вида и, возможно, двадцать национальностей. Жаль вас разочаровывать, но запасы любопытства иссякли.
   Вздохнув, Эмилио подпер голову руками, стараясь, чтобы механизм суставов не запутался в волосах.
   - Джон, будь моя воля, со мной больше не случилось бы ничего нового или интересного, покуда я жив. Прачечная лучше всего соответствует моим притязаниям. Ни быстрых движений, ни внезапных шумов, ни умственного напряжения.
   - Ни чертовых вопросов? - грустно предположил Джон, усаживаясь рядом с Сандосом на стену.
   - Ни чертовых вопросов, - подтвердил Эмилио.
   Вскинув взгляд, он посмотрел на скалистые холмы, вздымавшиеся на востоке.
   - И малая вероятность насильственной смерти, уничтожения и деградации, друг мой. У меня была пара трудных лет.
   Джона Кандотти больше не удивляло, что люди исповедуются ему с легкостью. Он был терпим к человеческим недостаткам, и редко когда затруднялся сказать: «Что ж, ты сплоховал. С каждым случается. Все в порядке». Самой большой его радостью было даровать отпущение грехов, помогать людям прощать себя за то, что они несовершенны, исправлять что-либо и внушать надежду. Возможно, это удобный случай, подумал Джон.
   - Не хотите рассказать об этом?
   Поднявшись, Сандос вернулся к своей корзине с полотенцами. Когда та опустела, он обернулся и увидел, что Кандотти все еще сидит на прежнем месте.
   - Я могу закончить работу сам, - коротко сказал Эмилио и снова исчез в подвале.
 
   Все это время Винченцо Джулиани не бездельничал, а расследование по Ракхату не прекращалось. Выдавшуюся паузу отец Генерал использовал, дабы пересмотреть свою стратегию. Ситуация требует иного курса и больше парусов, решил он и созвал собрание с участием Кандотти, Бера, Рейеса и Фолькера. На этих слушаниях, сообщил им Джулиани, у них две задачи. Одна научная, базисная: собрать информацию о самой миссии и о Ракхате с его обитателями. Но другая - пасторская. Собрат священник прошел через экстраординарные испытания и нуждается в помощи, признает он это или нет.
   - После долгих раздумий, - сказал отец Генерал, - я решил предоставить вам копии миссионерских докладов, сделанных Ярбро и Робичоксом, а также кое-какие частные сообщения от них.
   Он передал им пароли, необходимые для раскрытия файлов, и продолжил:
   - Уверен, вам не нужно напоминать, что информация конфиденциальна. Прочитав материалы, вы поймете, что Эмилио не вполне откровенен насчет действий миссии. Полагаю, он намерен полностью сотрудничать с нами по нашей первой задаче и расскажет, что произошло на Ракхате, - покуда это не затрагивает его личного умонастроения, прошлого или настоящего. Что подводит нас ко второй задаче. Джулиани поднялся.
   - Мне стало ясно, что в эмоциональных проблемах Эмилио присутствует некий персональный теологический аспект. Лично я убежден в искренности его духовной вовлеченности на первом этапе миссии.
   Прекратив вышагивать, Джулиани остановился прямо напротив Йоханнеса Фолькера.
   - Я не прошу вас быть легковерными, когда будете читать доклады миссии, но прошу принять за рабочую гипотезу, что утверждения его руководителей поданному вопросу верны.
   Фолькер кивнул неопределенно, и Джулиани возобновил свое кружение по комнате, задержавшись у окна. Отодвинув прозрачную штору, выглянул наружу. Затем сказал:
   - С ним что-то случилось. И это изменило все. Пока мы не узнаем, что это было, будем плыть в темноте.
   По мере того, как проходили дни, Джулиани заметил изменения в самом Сандосе. В целом здоровье его улучшалось благодаря некоторому ослаблению депрессии и набору недавно имплантированных полупроницаемых стержней, впрыскивавших равномерные дозы витаминов С и D, а также производные калцентонина и остеокластовые ингибиторы прямо в кровеносные сосуды. Апатия постепенно сходила на нет, хотя неясно, происходило это благодаря тому, что Эмилио лучше себя чувствовал и больше двигался, или потому, что его психическое состояние приходило в норму. Кровоподтеки и синяки уже не появлялись от легкого ушиба. Вероятность спонтанных переломов костей тоже стала снижаться.
   По рекомендации брата Эдварда Сандосу предоставили прямой доступ к тем лекарствам, которые он принимал регулярно: програин и препараты от болей в мышцах, сейчас, когда он вновь обретал почву под ногами, вызываемых чаще чрезмерной нагрузкой, чем последствиями цинги. Эдвард полагал, что Сандос будет ответственно применять препараты и что ему станет проще к ним прибегать, если не придется спрашивать чьего-либо разрешения.
   Затем Сандос спросил насчет снотворного. Отец Генерал решил соглашаться на любой обоснованный запрос, но Эмилио как-то упоминал самоубийство, а в таком деле Джулиани не мог рисковать. Поэтому он предложил компромисс, который Сандос отверг: ему будет разрешено принимать это средство, если кто-то проследит, как он глотает таблетки. Трудно было судить, счел ли Эмилио такое условие слишком унизительным или оно помешало бы ему накопить таблеток и лишить себя жизни.
   В любом случае, Сандос больше не разрешал никому входить в свою комнату. Он нашел и убрал монитор, установленный возле его кровати. С кошмарами и их последствиями Эмилио теперь справлялся без свидетелей. Возможно, тошнота прекратилась или, может, он научился ее контролировать, как контролировал ныне свои руки, лицо, голос. Единственным симптомом, по которому можно было судить, что кошмары продолжаются, было время пробуждения Сандоса. Если все было в порядке, он вставал на рассвете. Если нет, Эмилио появлялся к завтраку, который теперь, по собственному настоянию, готовил сам, не раньше десяти часов. После первого такого утра брат Косимо больше не предлагал помощь.
   Фелипе Рейес поинтересовался насчет синдрома фантомных болей, и Сандос нехотя в этом признался, спросив, нет ли у самого Рейеса такой невралгии. У Рейеса ее не было, но он знал инвалидов, которые этим страдали. У некоторых, сказал Фелипе, боль не ослабевала. Эта информация явно ужаснула Сандоса, что позволило Фелипе судить о серьезности для него этой проблемы. Рейес предложил, чтобы Эмилио объявлял в слушаниях перерыв, если почувствует боль. Несколько дней спустя Сандос спросил об этом и получил от отца Генерала заверения, что он может прервать сессию в любой момент без объяснения причин. Очевидно, Эмилио решил, что это предпочтительней, нежели продолжать, будучи не в состоянии сосредоточиться и рискуя сорваться, как в тот день, когда он раздавил чашку.
   В приватной беседе отец Генерал дал Йоханнесу Фолькеру понять, что Сандоса никогда больше не следует обвинять в симуляции. Фолькер согласился, признав, что это было ошибкой. Остальным тоже было сказано: когда Сандос артачится, никто не должен на него давить. Даже мягкое манипулирование, которое практикует Джон Кандотти, отталкивает этого человека еще дальше.
 
   Когда, после этого перерыва, слушания возобновились, в них произошли бесспорные изменения. Сначала все заметили внешний признак. Теперь Сандос лучше управлялся с бритвой. Аккуратно подстриженная борода была черной, но с непривычными полосками серого, заключавшими в скобки длинную линию рта; так же как его темные и непроницаемые глаза были отчеркнуты полосками серебряных бровей.
   Теперь перед ними был другой, многоликий Сандос. Иногда они имели дело с Испанцем, неуязвимым и аристократичным, - человеком, отстроившим наново стены замка и нашедшим некий бастион, с которого он мог защищать свою неприкосновенность, чье спокойствие не поколебать колкими вопросами о его возлюбленных чадах, ныне покойных. Или с Мефистофелем, бесчувственным и невозмутимым, коему знакомы любые глубины преисподней, а слезливые эмоции совершенно не свойственны. Чаще всего это был доктор Эмилио Сандос: лингвист, ученый, человек с огромным опытом, присутствующий на скучном коллоквиуме, который имеет некоторое отношение к сфере его деятельности и после которого труды самого Сандоса и его коллег, возможно, будут наконец опубликованы.
   В этом новом режиме сессии начались с вопроса, заданного Рейесом, профессором сравнительной теологии, и касавшегося вероятности того, имеется ли у руна какая-либо концепция души. Доктор Сандос, лингвист, не выходя за пределы своего предмета, цитировал грамматические категории руна, используемые для ссылок на предметы невидимые и невизуальные. Рейес полагал, что это может указывать как минимум на способность понимать концепцию души, даже если руна не пришли к этому сами.
   - Вполне возможно, - согласился Сандос. - В сравнении с джана'ата или с нашим видом руна не отличаются творческим мышлением. Возможно, следует сказать: оригинальным. Но получив базовую идею, они весьма созидательны в ее детальной разработке.
   - Мне кажется, что это постоянно всплывающее понятие «сердца» может быть аналогом души, - сказал Фелипе.
   - Поймите, «сердце» - это мой перевод. Оно может быть близко к концепции души в живой личности, но я не знаю, верят ли руна в то, что сущность индивидуума продолжает жить после его смерти…
   Он умолк. Его тело напряглось, словно бы приготовившись встать, но затем заговорил Испанец:
   - Когда умирали люди, я был не в том состоянии, чтобы интересоваться верованиями руна.
   А мигом позже вновь возник доктор Сандос, обратившийся кДжулиани:
   - Энн Эдвардс отправила на Землю несколько статей на тему «сердца». Могу я привести резюме ее наблюдений, сэр? Или это является формой преждевременной публикации?
   - Ничто из сказанного в этой комнате не предназначено для публикации. Прошу.
   Сандос снова повернулся к Фелипе:
   - Доктор Эдвардс полагала, что концепция «сердца» и теория болезни у руна тесно связаны и служат весьма мягкой формой социального контроля. Руна не склонны к открытой агрессии и утверждают, что никогда не сердятся. Если, например, кому-то отказали в законной просьбе, помешали или его каким-либо образом разочаровали, он впадает в состояние пораи.Когда вы пораи,ваше сердце печально и вы можете заболеть или стать подверженным несчастным случаям. Сделать кого-то печальным - это очень плохо, понимаете? Если делаешь другого пораи,ощущаешь значительное социальное давление уступить просьбе или обеспечить компенсацию предполагаемой жертве: извиниться либо сделать какой-нибудь подарок, который вернет в сердце жертвы радость.
   - Тут имеется немалый простор для злоупотребления подобной концепцией, - заметил Фолькер. - Что удержит людей от заявлений, что они пораи,- просто для того, чтобы получать подарки?
    - Руна почти никогда не находятся в одиночестве. Едва ли хоть какое-нибудь социальное взаимодействие происходит без свидетелей, поэтому там трудно просто измыслить инцидент. Но часто возникает несогласие насчет серьезности состояния пораиу жертвы и по поводу количества или формы надлежащей компенсации. Если спор становится громким, его участникам говорят, что они делают фиерно- большой шум. Устраиваешь фиерно- привлекаешь грозы, которые бывают сильными и разрушительными.
   Сделав паузу, Сандос отхлебнул воды, обращаясь со стаканом с заметно прибавившейся сноровкой, хотя ему пришлось замолчать и сосредоточиться на задаче. Он поднял стакан в сторону Джона, словно провозглашал тост в его честь.
   - Новые фрикционные подушечки, - сообщил он. Джон одобрительно кивнул, и Эмилио продолжил:
   - Родители говорят о грозе, увещевая детей, приучая не спорить и не поднимать крик, требуя чего-либо. «Сделай свое сердце спокойным, или начнется гроза». Грозы происходят часто. Детям легко поверить, что есть некая связь между их шумом и плохой погодой.
   - А что, если гроза случается, когда никто не спорит? - спросил Джон.
   Пожав плечами, Эмилио состроил гримасу, говорившую: «Это же очевидно».
   - Кто-то в соседней деревне сделал фиерно.И оба улыбнулись ловкости трюка.
   - Перед появлением Супаари ВаГайджура вы подозревали, что на Ракхате существует вторая разумная раса? - спросил Йоханнес Фолькер.
   Это выглядело как намеренная смена темы, и к нему повернулся Испанец, явно ожидавший атаки и приготовившийся ее встретить.
   - Нет.
   Но затем признал:
   - Вообще-то были намеки. Например, у руна десять пальцев, но система счисления основана на шести. Это обрело для нас смысл, когда мы обнаружили, что рука джана'ата имеет лишь три перста. И с самого начала мистер Эдвардс и мистер Квинн заметили несоответствие между культурой руна, которую мы наблюдали в Кашане, и культурой, которая отправила радиосигналы, приведшие нас на Ракхат.
   Австриец был на удивление миролюбив.
   - Да. Насколько помню, отец Робичокс приписал эту аномалию культурным различиям в экономическом и техническом развитии, - сказал Фолькер. - Мне пришло в голову… может, вас подвела грамматика языка руна, в которой предметы, не видимые в настоящий момент, являются тем же, что предметы, которых нельзя увидеть никогда? Это могло ввести вас в заблуждение. Даже если руна сказали бы вам насчет джана'ата, вы не могли знать, что они реальные существа, а не порождения мифов.
   Сандос посмотрел на него долгим взглядом, словно решал, как воспринять такое изменение тона.
   - Да, - согласился он в конце концов. - На самом деле, нам было велено остерегаться джанада.Очевидно, родственное слово. Мы полагали, что джанада -это леший, которым пугают детей. Мы сочли это еще одним подтверждением того, что руна длительное время не принимали нас, исключая мистера Квинна, за взрослых.
   - Отец Ярбро сообщил, что, впервые увидев Супаари Ва-Гайджура, вы приняли его за рунао. Эти два вида настолько схожи? Или причина в том, что вы не ожидали встретить представителя другого вида? - спросил Фолькер.
   - Мы ведь не знали, что он джана'ата. Потом-то, конечно, обнаружили много мелких различий. Тем не менее мужчина джана'ата по внешнему виду и размерам похож на женщину руна.
   - Как странно! Именно мужчина? - спросил Фелипе.
   - Женщины джана'ата изолированы и охраняются. Я не могу сказать, насколько они напоминают руна, мужчин или женщин. Полы руна, - напомнил Сандос, - очень похожи, но мужчины заметно мельче. Долгое время мы путали одних с другими, потому что их половые роли не соответствовали нашим ожиданиям. Кстати, «Мадонну с ребенком» Робичокса следует, возможно, переименовать в «Святого Иосифа с ребенком». Манужаи был мужчиной.
   Раздался негромкий всплеск смеха, зазвучали комментарии, в которых остальные признавались, как они были удивлены, прочитав об этом в докладах миссии.
   - Манужаи воспитывал Аскаму и был мельче своей жены, - продолжил Сандос, - поэтому мы считали его женщиной. Чайпас постоянно разъезжала и вела всю торговлю, что привело нас к мнению, будто она мужчина. В равной степени руна были введены в заблуждение относительно нас.
   - Если руна не носят почти ничего, кроме лент, - сказал Джон, прокашлявшись, - не могли вы… э-э… понимаете?
   - Половые органы руна незаметны, пока не приближается спаривание, - сказал Сандос и продолжил любезно: - Как и строение зубов и когтей, это еще одно несомненное различие между джана'ата и руна любого пола. Это не было очевидным сразу, поскольку джана'ата, как правило, одеты.
   У Эдварда Бера, сидевшего, как обычно, по другую сторону комнаты от Сандоса, случился внезапный приступ кашля. Похоже, подумал отец Генерал, Эмилио пробует свои силы, оценивая, насколько глубоко сможет он опять погрузиться в эту яму.
   - Мы должны сделать вывод, что органы мужчин джана'ата заметны. Вы пытаетесь нас шокировать, отец Сандос? - спросил Винченцо Джулиани небрежным, скучающим голосом, звучавшим, как он надеялся, убедительно.
   - Мне не положено знать, что может вас шокировать, сэр. Я разъяснял границы схожести между двумя видами.
   - Этот Супаари ВаГайджур, - произнес Йоханнес Фолькер. - Он был владельцем деревни Кашан?
   Джулиани вскинул на него взгляд. Ну и кто теперь меняет тему? - подумал он.
   - Нет. Это просто фигура речи. На самом деле ему не принадлежало имущество или жители деревни.
   Сандос покачал головой и, обдумав это, повторил уверенней:
   - Нет. Насколько понимаю, он владел правом торговать с ними. Если ВаКашани станут недовольны им, то могут попросить другого торговца выкупить у Супаари это право, хотя тот - получил бы удобный случай подкорректировать свои соглашения с ВаКашани, пойдя на мелкие уступки при соблюдении собственной выгоды. Во многих отношениях это равноправное договорное соглашение.
   - Каким образом оплачивается работа руна? - вдруг спросил Фелипе. - Судя по описанию их деревни, они не особенно меркантильны.
   - В уплату за собранные цветы они получают промышленные изделия. Духи, лотки, керамику, ленты и так далее. Существует банковская система, в которой накапливаются доходы. Поступления от каждой отдельно взятой деревни складываются в общий фонд. Я не знаю, что они делают, когда семья перебирается из одной деревни в другую. - Сандос помолчал, очевидно, впервые столкнувшись с этой проблемой. - Полагаю, если про некую деревню известно, что у нее большой счет и если другие переселяются туда, дабы от этого выиграть, то множество сердец делаются пораии вынуждают нахлебников чувствовать смущение.
   - Кто обеспечивает соблюдение контрактов между руна и торговцами вроде Супаари? - спросил Джулиани.
   - Правительство джана'ата. Существует потомственная бюрократия, состоящая из второрожденных сыновей, которая приглядывает за легальными аспектами торговли, и есть специальные суды для разрешения межвидовых споров. Решения судов приводятся в исполнение военной полицией, укомплектованной перворожденными сыновьями.
   - А всю производительную работу выполняют руна, - с отвращением сказал Джон.
   - Да. Третьерожденные торговцы, такие как Супаари Ва-Гайджур, выступают посредниками в торговле между видами. Торговцы, такие как сообщества деревень руна, обложены налогом, чтобы поддерживать популяцию джана'ата.
   - А в джана'атских судах руна могут рассчитывать на правосудие? - спросил Фелипе.
   - У меня было не так много возможностей наблюдать за подобными вещами. Мне было сказано, что джана'ата высоко ценят честь и справедливость. Они считают себя руководителями и защитниками руна. Они ощущают гордость, выполняя свой долг по отношению к своим предкам и потомкам. - Некоторое время он сидел тихо, затем добавил: - По большей части. Вдобавок следует заметить, что джана'ата составляют лишь три-четыре процента населения ВаРакхати. Если их правление станет несправедливым, руна могут восстать против них.
   - Но руна не склонны к насилию, - сказал Фелипе Рейес.
   Он уже выстроил мысленную модель руна - миролюбивые невинные существа, обитающие в Эдеме, - что противоречило докладам Консорциума по контактам. По мнению Фелипе, это была одна из главных загадок миссии.
   - Я видел, как руна защищают своих детей.
   Наступила пауза. Джулиани ощутил напряженность, но Сандос продолжал:
   - Из того, что я прочел в докладе By и Исли, можно сделать вывод, что есть руна, которые достигли пределов терпимости. Их единственным оружием будет численность. Военная полиция джана'ата беспощадна. Они должны быть такими. Руна намного превосходят их числом.
   Это девственная территория, только догадки, понял Джулиани.
   - Эмилио, как ты помнишь, Супаари ВаГайджур, судя по докладу, говорил By и Исли, что между джана'ата и руна никогда не было осложнений - до прибытия нашей миссии.
   - Возможно, Супаари хочется так думать. Среди руна нет летописцев.
   Сандос прервался, чтобы снова сделать глоток. Затем вскинул взгляд - брови подняты, глаза бесстрастны.
   - Господа, я основываюсь на аналогии. В племенах тайно, акауак или кариб не существовало историков, но на Карибских островах наверняка происходили конфликты. Как до, так и после Колумба.
   Наступившее молчание нарушил Фолькер, вернувшись к своей прежней теме:
   - Конечно, это необычно, что два вида настолько схожи меж собой. Связаны ли они биологически так же, как и культурно?
   - Доктор Эдвардс смогла получить образцы крови для генетического анализа. Два этих вида почти наверняка не родственны друг другу, разве что отдаленно, как родственны млекопитающие вроде львов и зебр. Она и отец Робичокс считали, что сходство могло быть следствием конвергенции: естественный отбор в эволюции сознания привел оба вида к схожим морфологическим и поведенческим характерным чертам. Хотя, по-моему, это не так.
   Замолчав, Эмилио посмотрел на Джулиани - ученого, от которого он ждал понимания и оправдания своей нерешительности.
   - Вы понимаете, что я лишь предполагаю, да? И это не моя сфера, но…
   - Конечно.
   Сандос встал и подошел к окну.
   - Джана'ата - хищники, с зубами и когтями, приспособленными для убийства. Их интеллект и способность к сложной социальной структуре развивались, вероятно, в обстановке совместной охоты. Руна - вегетарианцы с широким ассортиментом диеты. Их превосходный контроль над двигательными мышцами произошел, по-видимому, из манипуляционных навыков, необходимых для сбора мелких семян, цветов и так далее. Их трехмерная память превосходна; она хранит точные мысленные карты окрестностей и сезонно меняющегося растительного массива. Это могло стать причиной эволюции их интеллекта, но отнюдь не единственной.