Раули Кристофер. Величайший дракон

   Все это было так глупо.
   И ко всему этому была еще одна деталь, скрывавшаяся в глубине его головы, как айсберг, и он прикладывал все силы, чтобы разминуться с ней. Вещь, о которой он изо всех сил старался не думать. Та расплывчатая загадка, которая выпрыгнула в Мирчазе.
   «Пробудись! — снова и снова звучало в памяти. — Пробудись!» Когда он выкрикнул эти слова на подмостках Игры Повелителей Тетраана, на самом деле кричал не он Пробудившаяся в нем сила. «Стань тем, кем ты должен быть». Он знал, о чем она ему говорит. Но он не осмелился открыть свой мозг этим темным теням, позволить магии подняться в нем, магии, растущей, словно дрожжи в вареве пивовара. Он помнил это чувство, пузырящееся у него под кожей, карабкающееся своими маленькими ножками по позвоночнику, и его каждый раз передергивало от этих воспоминаний.
   Дьявольщина! Мерзость! Он видел эту силу. Он чувствовал ее копошение внутри себя и от этого ужасался. Что с ним станется, если он пойдет по этой дороге? Волшебник? Колдун? Релкин встречал многих из них, и ему всегда казалось, что зло запеклось в саму их плоть.
   Он не хотел ничего подобного. Он хотел только вернуть прежнюю жизнь, вполне определенный образ жизни, такой милый после всех этих месяцев в Кунфшоне с выполнением бесконечных тестов и ответами на вопросы. Он уже вдоволь насмотрелся на Беллу и Селеру, это точно.
   А теперь еще предстоят вопросы и показания в суде. А если он все же будет осужден? Лессис уже намекала, что ведьмы возьмут его обратно в Андиквант и продолжат изучать. Релкина воротило от одной мысли об этом, но что, если встанет выбор между этим и пятью годами тяжелого труда на островах Гуано?
   Солнце окончательно село, и воздух внезапно сделался холодным. Релкин без накидки замерз. Он повернулся и начал спускаться по трапу на нижнюю палубу, где в темноте коридора отыскал путь к своей тесной каюте. Он съежился на узкой койке.
   А далеко на западе стоял храм Видарф, на скалистом крутом берегу над проливом Лонгсаунд. Он представлял собой собрание изящных больших каменных зданий с выстроившимися в саду двухсотлетними дубами. Эйлса, дочь Ранара, в одиночестве прогуливалась по дорожке над волнами, ее рука скользила по холодному камню ограды.
   Где-то в темноте ночи, далеко на востоке, был Релкин Сердце девушки заныло.
   Молодые ведьмы были с ней добры, они говорили с ней мягким голосом и проводили вместе с ней много времени. Но ответов на ее самые большие страхи у них не было.
   Властитель не был мертв. Он поклялся отомстить Релкину.
   Как они смогут нормально жить, когда над ними висит такая угроза? Как они вообще смогут жить?
   И в самой глубине своего сердца Эйлса знала, что, чем бы ни закончился суд, ведьмы заберут Релкина обратно в Кунфшон Просто он был для них слишком важен. Они будут изучать его всю оставшуюся жизнь. Он ни за что не сможет убежать из Андикванта второй раз.
   А она? Куда идти ей, наследнице Ранара? Вернуться ли ей в Ваттель Бек, выйти там замуж за выбранного кланом жениха, чтобы скрепить кровные связи? Сможет ли она свыкнуться с таким союзом без любви, после всего, что было с Релкином? Ей казалось, что нет. Видарф был для нее куда лучшим вариантом, по крайней мере на данный момент.

Глава 4

   Город Марнери грелся под горячим летним полуденным солнцем. В гавань с приливом возвращались рыбацкие лодки, их маленькие пронзительные рожки были слышны по всей Башенной улице. Башня Речных ворот чересчур часто отвечала им своим низким ревом. Народ медленно бродил по жаре, но большинство уже думало о конце дневных трудов, о времени предстоящего отдыха.
   Но все это никак не относилось к Драконьим корпусам. В верхнем зале многообразный шум драконов, играющих в глубоком бассейне, носился в воздухе. Огромные тела плескались в воде, огромные глотки ревели на разные голоса. Происходил обмен такими ударами, которые смогли бы сломать все что угодно. Но здесь они рассматривались всего лишь так обычная игра. Столбы воды фонтанами обрушивались через край бассейна, когда туда с громким всплеском ныряло очередное двухтонное тело.
   Пока драконы резвились, мальчики-дракониры возились с джобогинами и прочим обмундированием. Каждый день драконы тренировались с оружием и в доспехах, и кожаные детали обмундирования у таких гладиаторов страдали быстрым износом. Мальчики из Сто девятого сгрудились на солнечном местечке возле учебной площадки и занимались ремонтом. В их руках на полуденном солнце поблескивали иголки. Вновь пришивались ремешки и завязки, возвращались на свои места пряжки.
   Там стояла пара каменных скамеек, и мальчики либо сидели на них, либо использовали их вместо рабочего стола. Тут собрались все мальчики Сто девятого за исключением Курфа.
   — Можешь не сомневаться, что Курфа здесь нет и не будет.
   Он поигрывает себе где-нибудь на гитаре, — ответил Ракама на вопрос Джака.
   — Снаряжение Хвостолома в безобразном состоянии, — заметил Свейн.
   — Да дайте вы ему возможность показать себя. В душе он вполне на своем месте. И вовсю старается, — попытался заступиться за парня Джак, потому что никто, похоже, этого делать не собирался.
   Курф был мечтательным юношей, в то время как остальные мальчики Сто девятого были в основном простоватыми ребятами, прошедшими школу крепких тычков и с самого рождения заботившимися о себе сами, о себе да вот еще о драконах.
   — Одного старания мало. Это Сто девятый марнерийский.
   Мы считаемся лучшими, — сказал Эйин, ухаживающий за Хурвом, медношкурым, который заменил Чурна.
   — А вы прислушайтесь к новичкам, — проворчал Свейн, который был старше всех присутствующих.
   Эйин был драчливым крепко сбитым пареньком, родившимся в Портхаузе на берегах Сеанта. Он горячо верил в свое военное подразделение и очень хотел хоть как-то показать себя. Мальчики постарше считали, что он несколько перебирает, когда начинает говорить о боевых драконах Сто девятого марнерийского.
   — А в Легионах все так и считают, — попытался защититься Эйин.
   — Ну, конечно же, Эйин, так оно и есть, только давай не будем слишком много об этом болтать, ладно?
   — Да, но Курф все же последнее время как-то странно себя ведет. А снаряжение Хвостолома просто в полном безобразии.
   Оно вообще скоро развалится на части.
   — Я бы сказал, что Курфа что-то мучает, — заметил, пожав плечами, Джак.
   И надо признать, что в этом последнем замечании лежала изрядная доля правды.
 
   Сбоку от бассейна, в тенечке, отдыхали лежа вылезшие из воды виверны. Пока одни стремились нырнуть поглубже в бассейн или возились друг с другом в воде, эти нежились в тени.
   В этот солнечный день Базил Хвостолом пытался получить совет от Альсебры.
   — Что-то случилось с мальчиком Курфом.
   — И ты только сейчас пришел к такому заключению?
   Базил заранее знал, что услышит от Альсебры что-нибудь колкое в свой адрес.
   — За последнее время он стал еще хуже, намного хуже.
   — Да этот мальчик всю жизнь только и умел, что витать в облаках. А вот тебе-то, с другой стороны, надо бы позаботиться о своей репутации.
   — Этот драконир растерялся и теперь не знает, что делать. Но идти и жаловаться на него Кузо я просто не могу. Пусть парень и болван, но сердце у него славное. Все дело в том, что он не при своем деле.
   — Ты знаешь, что; как только вернется Релкин, парень уйдет.
   Кузо ни за что и никогда не порекомендует его на место мальчика-драконира.
   Базил согласно кивнул. Это знали все. Дни Курфа в Легионах были сочтены, если он, конечно, не завербуется заново, но уже в пехоту.
   — Но я бы сказал, что у него нынче какие-то особенные неприятности.
   Альсебра кивнула. Значит, это все-таки похоже на правду.
   Дракон всегда видит, когда мальчик-драконир чем-нибудь обеспокоен или попал в неприятное положение.
   — И что же ты от меня теперь хочешь?
   — Попроси своего мальчика. Пусть он выяснит, что случилось с Курфом.
   — Ненавижу просить мальчика об одолжении.
   — Но, пойми, это может быть очень важно. Может быть, из-за этого нас всех ожидают большие неприятности.
   — После такого ты будешь у меня в долгу.
   — Мой меч всегда был на твоей стороне.
   — В большом долгу. Я ненавижу делать такие дела.
   Базил вместо ответа просто уставился вдаль.
   Альсебра удалилась обратно в бассейн.
   В полдень того же дня, когда Джак чистил щетками шкуру Альсебры, она заговорила о Курфе и его неприятностях. Она даже пересилила себя и попросила Джака о помощи.
   Это застало Джака врасплох.
   — Я не ослышался?
   Она зашипела:
   — Ты слышишь этого дракона? Хвостолому надо узнать, что беспокоит Курфа.
   — Не злись, просто не очень-то часто ты просишь драконира о помощи. В большинстве случаев тебе хватает: «Эй, поправь-ка вот это!»
   Альсебра снова зашипела. Она всегда была склонна к излишней строгости со своими драконопасами. Джак не был ее мальчиком с детства, и, хотя она уже привыкла к замене, но такой связи, какая устанавливается у драконов с их первыми драконопасами, у нее с Джаком уже не возникло. Она знала, что драконир делает для нее все возможное, но фримартину, бесплодной самке, и положено дуться по пустякам и быть склонной к раздражительности и грубости в разговоре.
   — Извини, — сказала она наконец.
   Она ненавидела себя за то, что ей пришлось извиниться перед мальчиком-дракониром. Драконир может стать невыносимым, если вдруг возомнит себя твоей правой рукой.
   Джак прекрасно понимал, что нельзя так сразу воспользоваться тем, что она обратилась к нему за помощью.
   — Ну, конечно, я сделаю это. Дай мне только на все про все денек-другой.
   После этого Джак принялся следить за Курфом и при первой же возможности пошел за ним, как только тот выскользнул из Драконьего дома. Это было как раз после того, как вечером сварили стирабут, когда поздние вечерние сумерки многообещающе наполнили воздух. Джак проследовал за Курфом через боковые ворота и дальше, по Башенной улице, в нижнюю часть города, на Рыбный холм, туда, где над доками, среди складов и сараев стояло несколько домиков. Поднявшись на холм до середины, Курф вошел в старенький домик с обшарпанным фасадом и давно требующими ремонта окнами. Джак притаился в тени аллеи и стал ждать. Еще одна фигура появилась на улице, высокий мужчина в поношенной накидке. Он постучал в дверь, и та открылась. Как и подозревал Джак, у двери стоял охранник. Высокого человека впустили в дом. Джак продолжал ждать. Наконец дверь открылась, и два человека вышвырнули Курфа на улицу. Тот зашатался, споткнулся и упал.
   — Тебе лучше за три дня достать эти деньги, иначе мы просто переломаем тебе ноги, — сказал один из мужчин вполне обыденным тоном.
   — Очень глупо с твоей стороны пытаться надуть Фелпа Баньярда, молодой человек, — сказал другой.
   И дверь за ними захлопнулась.
   Курф поднялся, не торопясь отряхнулся и, пробормотав что-то себе под нос, заковылял по улице.
   Джак незаметно покинул свое укрытие и подошел к нему.
   — Что происходит, Курф?
   Курф чуть не выпрыгнул из собственных штанов.
   — Что? Что ты здесь делаешь, Джак?
   — Это не имеет значения. Просто объясни мне, что здесь происходит. Теперь это уже дело всего Сто девятого. Никто не может побить одного из солдат Сто девятого эскадрона, не пожалев потом об этом.
   Курф был в отчаянии: он попал в ловушку. Он начал озираться в поисках помощи, но таковой не нашел. Путей к отступлению не было тоже.
   — Это началось с защелки от поножей на правую ногу. Я взял доспехи, чтобы почистить, но в тот вечер так и не закончил. Я забыл прицепить защелку и после этого уже не смог ее найти.
   — Брось, Курф, это одна из самых старых сказок в нашей книжке. Ты всегда в конце дня складываешь все вместе. Иначе все моментом растеряется.
   — Знаю, знаю. Я все это прекрасно знаю, но в тот день я действительно не сделал этого.
   Было ясно, что Курфу нужен хороший урок.
   Теперь он ковылял рядом с Джаком вдоль улицы Сторожевой Башни.
   — Вот поэтому-то, чтобы купить новые поножи, я и занял деньги у Баньярда.
   — А зачем это вдруг поножи целиком?
   — Мне было стыдно признаться, что я потерял защелку.
   — А признаться, что ты потерял поножи — это ничего?
   — Нет, я сказал кладовщику, что их сломали во время тренировки.
   — Кстати говоря, постарайся, чтобы об этом не прослышал Кузо, а то вот тогда-то у тебя и начнутся настоящие неприятности.
   — Ох, Джак, у меня и без этого уже начались настоящие неприятности. Мне надо вернуть пятнадцать золотых в три дня.
   — А почему так много? Поножи не могут стоить больше двух монет.
   — Да, но сначала я столько и не занимал. Я занял всего три монеты. Правда, я проиграл их в кости на заднем дворе у Фелпа Баньярда, на Рыбном рынке.
   — И что потом? — в глубине живота у Джака появилась тяжесть.
   — Я выиграл.
   — О?
   — Да, у меня выпало одиннадцать и семь, а потом опять семерка. Каждый раз, как я бросал кости, они увеличивали ставку. У меня уже набралось двадцать монет.
   — И как же ты тогда попал к Баньярду в должники?
   — Я продолжал играть. Я просто не мог остановиться. Думал, смогу выиграть еще больше.
   — Ах, так, — мягко заметил Джак.
   — Я проиграл все, а потом и то, чего у меня вообще не было.
   — И чьими же костями вы играли?
   — Фелпа Баньярда. Мы их проверили. И с весом у них было все в порядке, и все такое.
   — А кто еще участвовал в игре?
   — Ну, когда мы начинали, нас было пятеро. Но трое ушли, остались мы с Фелпом, затем к нам присоединились еще двое.
   — Двое, которые работали на Фелпа, могу поспорить…
   Курф выглядел совсем ошарашенным.

Глава 5

   На следующий день, во время упражнений на мечах, джобогин Базила развалился. Нагрудник с лязганьем упал на землю. Командир эскадрона Кузо был вынужден дать свисток и остановить упражнение, после чего Хвостолом удалился с площадки. Его место занял Влок.
   Курф получил нагоняй и вместе со своим подопечным побрел в казармы намного раньше обычного. Базил был несколько раздражен, однако, зная про неприятности, возникшие у Курфа, от упреков воздержался.
   — Я слышал, мальчик играл в кости и проиграл золотые монеты.
   — Правильно ты слышал, так оно и было.
   — Золотые монеты, которых у него даже нет.
   Курф несколько секунд хранил молчание.
   — Ну что ж. Боюсь, так оно и есть.
   — У этого дракона есть золото. Мы можем воспользоваться им немножко.
   Внезапно у Курфа мелькнул луч надежды. Но потом парень опять сгорбился.
   — Спасибо, Базил, но я не могу его взять у тебя. На самом деле я очень благодарен тебе за твое предложение, но я должен сам найти эти деньги.
   — За три дня это невозможно. А может, это и вообще окажется для тебя невозможным.
   — Ты этого не знаешь.
   Базил бросил в сторону юного Курфа сардонический взгляд.
   — Одну вещь этот дракон знает наверняка. Ты, Курф, совсем не подходишь для драконира.
   Последовала длительная пауза. После того, как его прошлой ночью вышвырнули за дверь, Курф все еще прихрамывал на правую ногу — Я знаю это, я больше не буду дракониром.
   Ну вот, подумал Курф, я сам сказал это. Его мечта потерпела крах, и он должен признать это.
   — Я также слышал, что тебя обжулили.
   — Может быть.
   — Тогда ничего еще не закончилось. Нам нужен план. Никто не уйдет безнаказанно, обжулив драконира этого дракона.
   Курф с удивлением посмотрел на гиганта. Это было больше, чем он мог ожидать. Он понял, что Базил завелся. Курф, конечно, не выполнял свою работу так, как хотелось бы. Он признавал это.
   В душе он чувствовал, что так много должен Релкину, что должен бы очень хорошо ухаживать за Базилом. Но всегда появлялись песни, которые надо было записать, мелодии, которые надо было подобрать на гитаре, и, чтобы хорошо справиться со всем этим, требовалось много времени, поэтому он всегда опаздывал. Курф не умел беречь время, он ненавидел часы, которые требовались, чтобы, работая иголкой, починить джобогин. А так как он не выполнял свои обязанности, то он, естественно, считал, что дракон и не подумает помогать ему. Последнее время Базил, наплевав на вежливость, даже не скрывал, что томится в ожидании возвращения Релкина.
   — Какой план? Мне надо достать деньги.
   — О, деньги у нас есть У этого дракона есть необходимое золото Но, ради спокойствия наших предков, нам надо что-то предпринять насчет жульничества, — сердито потряс он своей огромной головой.
   Этим полуднем у Альсебры в стойле состоялось собрание. Когда Курф присоединился к нему, там уже были Джак, Мануэль и Энди.
   — Итак, все в сборе, не так ли? — поинтересовался вечно нетерпеливый Свейн.
   — Точно.
   — Энди пойдет играть. Хвостолом принесет золото.
   — А как он достанет золото? Золото ведь в банке, — поинтересовался Мануэль.
   — Я его об этом спрашивал, — сказал Свейн, — он послал записку капитану Холлейну Кесептону, так, Курф?
   — Да. Я сам отнес ее в Башню. Не больше и не меньше, как в покои Тарчосов.
   — Тогда все хорошо, — сказал Мануэль. — Об этом, будем считать, побеспокоились.
   На следующий вечер, после ужина, они улизнули из Драконьего дома и отправились по Крепостной улице к Рыбному холму. Базил шествовал вместе с ними, и казалось, что его сопровождает значительный эскорт.
   На улице было много народа, люди останавливались и желали дракону здоровья. Они прекрасно знали, кто он такой, благодаря скрюченному хвосту его трудно было с кем-нибудь спутать. В городе Марнери Базил Хвостолом был популярной личностью. И хотя для дракона прогулка по городу была вещью необычной, никому не приходило в голову доложить страже о его присутствии в городе.
   Базил отвечал на приветствия кивком своей огромной головы и держался правой стороны улицы. Конечно, движение конного транспорта при этом было затруднено, так как лошади очень неуютно чувствовали себя в присутствии дракона. Он продолжал идти своей дорогой, но, кроме недовольного шипения некоторых извозчиков, не встречал никаких препятствий.
   У Рыбного холма они повернули и начали подниматься вдоль сараев к зданию, которое выглядело несколько более старым, чем остальные. Окна у него были закрыты ставнями. Боковая аллея вела во внутренний двор. Низенькие ворота, которые Базил мог бы спокойно перешагнуть, были единственным препятствием, которое отделяло двор от аллеи.
   Курф, рядом с которым стоял Энди, постучал в дверь. Остальные, вместе с двухтонным боевым драконом, остались стоять на аллее.
   Дверь открылась, и в проем выглянул высокий мужчина.
   — Что надо?
   — Я хочу видеть мистера Фелпа.
   — Эсквайр Фелп не желает тебя видеть.
   — Я принес ему золото.
   Высокий мужчина посторонился.
   — Тогда совсем другое дело. Заходи. Я сейчас доложу Фелпу.
   — И скажи ему, что мы снова хотим переброситься в кости.
   — Оба?
   — Я хочу еще раз попробовать, — сказал Курф. — Ведь нет правил, которые бы это запрещали, правда?
   — Клянусь Рукой, ты, однако, оптимист, да?
   — Мой друг тоже хочет сыграть, согласны?
   Высокий мужчина внимательно осмотрел Энди, но увидел всего лишь очередного голубка, который по собственной воле хотел оказаться ощипанным. Почему бы и нет? Возможно, это обещает очередные двадцать золотых.
   — Покажи золото.
   Энди откинул полу и показал два маленьких кошелька.
   — Хорошо, заходите.
   — Мы хотим бросать на том же самом месте. Во дворе, хорошо?
   — Отлично. Подождите, я схожу за Фелпом. Он любит, когда мы бросаем кости с такими симпатичными молодыми джентльменами, как вы.
   Вскоре появился Фелп с радостно выжидательным выражением на лице.
   — Добро пожаловать. У тебя есть пятнадцать монет?
   Энди протянул ему кошелек. Фелп тщательно пересчитал содержимое.
   — Очень хорошо, очень хорошо. И, насколько я понимаю, вы хотите поиграть еще. Проходите, пожалуйста.
   Они вышли во двор. Фелп и три его человека собрались вокруг излюбленного для игры в кости места и расстелили там кожаный матрац для игры.
   Зная, что у дракониров глаз, как правило, зоркий, Фелп для начала позволил им пользоваться обычными костями. Подмену следовало делать очень аккуратно. Но его люди были мастерами скрытых манипуляций.
   Энди был хорошим игроком. Он не терял голову и постоянно держал свою ставку не слишком высокой, не обращая при этом внимания ни на дополнительные ставки, ни на отвлекающие маневры. Играешь семь, рассчитываешь на восемь. Энди уверенно выигрывал, то есть проигрывал меньше, чем выигрывал. Он брал выигрыш серебряными шиллингами, пять там, двадцать здесь. Но в конце концов набралось пять золотых.
   Фелп решил, что этого вполне достаточно. Он сделал Кувсли знак, чтобы тот начал отвлекающий маневр.
   Кувсли любил во время игры порисоваться. Он всегда целовал кости и вычурно заклинал Богиню не быть сукой и ведьмой, благословить его ход и вознаградить его золотым. На этот раз он придвинулся к Энди и процедил сквозь зубы длинное проклятье.
   В его движениях появилась насмешливая враждебность, при этом он ткнул пальцем в драконира. Проделав это, он бросил кости.
   У него выпало семь и таким образом кости остались у него. Он объявил восемь и шесть и поставил десять шиллингов. Затем, прежде чем бросить кости, он назвал мать и отца Энди шлюхами. Энди с усмешкой проигнорировал и это. У драконира на поясе висел нож, и он чувствовал, что вполне может управиться с Кувсли, но он помнил, что ему нельзя ни выбыть из игры, ни вспылить.
   Выпало шесть. Энди заплатил пять шиллингов. Кувсли снова поставил на шесть и восемь. Энди принял ставку. Фелп нетерпеливо подавал сигналы.
   Кувсли пришлось принять еще более угрожающую позу, и он придвинулся к Энди так близко, что теперь его уже нельзя было просто игнорировать. Он размахивал руками в опасной близости от лица драконира.
   Энди сделал шаг назад и вытащил клинок.
   Вид стали вызвал на лице Кувсли улыбку. Он бросил обе кости и, прикрыв их ладонью, положил руку на рукоять своего ножа.
   — Что случилось, драконир? Что это ты вдруг стал такой нежный? Ты что, перед этим не слышал, как я назвал твою мать?
   Ах да, я и забыл, что у тебя нет матери. Вы же все подкидыши, правда?
   Фелп внезапно сильно ударил Кувсли.
   — Извини, драконир, Кувсли у нас просто придурок, ты, конечно, понимаешь, что я хочу сказать, правда? — Фелп опять ударил Кувсли. — Заткни свой грязный рот! Делай ставку!
   — Не бойся, сделаю. Забудьте о шиллингах. Как насчет десяти золотых на шесть и восемь?
   — Десять золотых? — переспросил Курф.
   — А как же! У тебя яйца-то есть, драконир? Или они вас всех кастрируют еще при рождении?
   Курф почувствовал, как у него сердце подпрыгнуло до самого воротничка.
   — Ты лучше впредь постарайся выбирать выражения, — сказал он.
   — Неужто? Тут разве есть кто-нибудь, кто в таком случае приложится к моей голове?
   Курф уже было собрался ответить, кто это сделает, но в это время Фелп снова закатил Кувсли затрещину.
   — Я! А теперь заткнись! Бросай!
   Кости покатились и выдали две тройки.
   — Шесть выиграло! — взревел Кувсли. — Так вот, десять золотых, с каждого из вас, правильно?
   — Не правильно, — раздался голос откуда-то сверху у них за спиной.
   Они дружно повернулись и уставились на обрисовавшуюся в сумраке морду кожистоспинного виверна, который проскользнул во двор из аллеи и теперь выглядывал из тени.
   — А что здесь делает дракон? — возмутился старик Фелп, который оказался редким экземпляром, не подверженным леденящему драконьему столбняку.
   Однако его люди таким иммунитетом не обладали, и ответа от них он не дождался.
   Дракон шагнул во двор и, казалось, сразу же занял целый угол.
   — Этот дракон пришел присмотреть за драконирами. Последить, чтобы они не попали в какую-нибудь переделку.
   — Эй, драконам болтаться здесь не позволено, — заорал начавший выходить из оцепенения Кувсли.
   — Никто не может говорить мне такое правило.
   Кувсли был несколько пьян, а потому в нем взыграла воинственность.
   — Да ну! Так вот я тебе это говорю, ящерица-переросток.
   Большие глаза Базила опасно засалились.
   — Ну-ну, поутихни, ты что, шуток не понимаешь? — усмехнулся Кувсли, подогретый выпитым пивом.
   — Брось кости еще раз. Я кое-что хочу посмотреть.
   — Я брошу. Ставлю на шесть и восемь. Десять золотых.
   — Нет. Ты просто брось. Брось кости три раза. Я кое-что хочу увидеть.
   — Эй, оставь это, ящерица…
   Послышался шлепок. Искривленный хвост, мелькнув в воздухе, снова спрятался за спиной дракона, а Кувсли растянулся на земле. Курф наклонился и подобрал кости.
   — Кинь кости, мальчик.
   Выпало две тройки.
   — Кинь еще раз.
   То же самое. Вот так это и делалось. Кости были со смещенным центром, на них всегда выпадало только две тройки.
   Они вопросительно уставились на Фелпа.
   — Так вы жулили, — сказал Энди. — Вот так же вы обжулили и Курфа.
   — Это кто же обвиняет Фелпа Баньярда? Драконир?
   — Тогда делаем ставки, но теперь кости будут у меня, — Энди взял в руки кости. — Ставлю на две тройки Пять золотых на две тройки.