Концептуальное содержание «Исследований» развертывается через последовательность критических замечаний, направленных против 1) научного позитивизма (Ф. Бэкон, О. Конт, Дж. С. Милль), 2) роли рационального знания в делах людей (Смит) и 3) утверждения, будто история может служить источником теоретического знания о проблемах человечества (Рошер, Книс, Гильдебранд, Шмоллер). Иными словами, Менгер отказался от позитивистской концепции науки и от идеи фрагментации знания; он отбросил прагматизм «абстрактного рационализма» и поставил под сомнение надежность оснований теории познания и истинность выводов исторической школы немецких экономистов.
Итак, яркой особенностью «Исследований» является критическое отношение к теоретическим и культурным предпосылкам исторической школы немецких экономистов, и особенно к ее попытке представить историю как источник всего познания. Однако Менгер не сомневался в ценности исторического знания для политической деятельности; напротив, для того чтобы продемонстрировать банальность того, что представители исторической школы считали своими открытиями, он ссылался на примеры из Платона, Аристотеля, Макиавелли, Бодена, физиократов, Вольтера, Монтескье, Смита и Савиньи[11].
Другая важная особенность его критики относилась к классификации экономических наук и к их методу. Менгер различал три группы экономических наук: «Во-первых, исторические науки (история) и экономическая статистика, которые имеют задачей исследовать и представить индивидуальную сущность и индивидуальную связь экономических явлений; во-вторых, теоретические науки о человеческом хозяйстве, которые имеют своей задачей исследовать и изобразить родовую сущность и родовую связь экономических явлений (их законы), наконец, в-третьих, практические науки о хозяйстве, задачей которых является изучение и описание оснований, по которым хозяйственные цели людей (смотря по данным условиям) могут быть достигаемы наиболее успешно (экономическую политику и финансы)»[12].
Эта же систематизация, только более подробная, изложена и в заключительной части книги[13]. Менгер упрекал историческую школу немецких экономистов за смешение этих трех типов наук, а также за то, что она формулировала нормы практической деятельности на основании ошибочного представления об экономической науке. Любой политический курс, основанный на неверном представлении о человеческой жизни, будет обречен на неудачу[14]. Эта классификация, которая представляет собой категориальное ядро «Исследований», помогает лучше понять критическое отношение Менгера к исторической школе немецких экономистов. Кроме того, она позволяет постичь соотношение между эмпирико-реалистическим подходом и точным подходом, между эмпирическими законами и точными законами. Наконец, она способна пролить свет на функцию экономической науки.
Фундаментальной ошибкой исторической школы немецких экономистов было то, что она воспринимала общество как эмпирическое и органически-натуралистическое целое. Соответственно, представители этой школы изучали общество с помощью индуктивно-компаративного метода, который не соответствовал характеру предмета исследования. Вследствие этого цель этой школы – обнаружить законы, которые управляют обществом и ходом истории, – не смогла принести приемлемых теоретических результатов.
В отличие от исторической школы немецких экономистов, которая была склонна воспринимать социальные институты как данность и недооценивала роль отдельных людей в их формировании, Менгер рассматривал эти институты как результат – иногда невольный – индивидуальных актов выбора. С его точки зрения, теоретическое знание об обществе не может основываться на обобщении эмпирических данных: оно должно начинаться с разделения относительно сложных фактов на элементарные компоненты. Соответственно, задача экономической теории, как и других «точных законов», состоит в том, чтобы «дать нам уразумение конкретных явлений реального мира, в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т. е. выяснить их генетически». Таким образом, его исследовательская модель должна была представлять собой попытку объяснить «сложные явления подлежащей области исследования в качестве результатов взаимодействия факторов их возникновения. Этот генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»[15].
Итак, задача Менгера состояла в том, чтобы дать ответ на следующий вопрос: «Как же могут институты, служащие для общественного благополучия и чрезвычайно важные для его развития, возникать без общей воли, направленной к их установлению?» Однако он не собирался постулировать превосходство экономической науки в рамках социальных наук, так как в число тех институтов, которые «в значительной степени являются непреднамеренным результатом развития общества», он включал право, религию, государство, деньги, рынок, цены на блага, процентные ставки, земельную ренту, заработную плату и многие другие явления социальной жизни, в частности экономические[16].
Это был отход как от органического натурализма исторической школы немецких экономистов, так и от позитивизма и индивидуалистической традиции рационалистического либерализма, так как, согласно интерпретации Менгера, история человечества представляет собой эволюционный процесс, в основании которого в определенном смысле лежит нечто, свойственное человеку «от природы», или его «сущность» [Wesen]. Такое представление об истории можно также рассматривать как расширение того концепта общества, который Менгер почерпнул у Аристотеля[17] и распространил на весь исторический процесс.
Этот подход привел Менгера к отрицанию того, что явления мира людей можно рассматривать так же, как явления, принадлежащие миру природы. Вместе с тем он критически относился и к такому толкованию происхождения социальных институтов – он называл его «прагматическим», – когда эти институты рассматриваются как результат действия индивидуальной или коллективной человеческой воли. Он возражал против этого на том основании, что таким образом можно объяснить не все институты. С его точки зрения, «прагматическое» толкование (которое он приписывал, в частности, Смиту), было типично для «одностороннего рационалистического либерализма [einseitiger rationalistischer Liberalismus]», для «отчасти поверхностного прагматизма [zum Theil oberfldchlicher Pragmatismus]». Сама эта попытка избавиться от всего иррационального и создать новые, более рациональные институции, по мнению Менгера, обречена и «вопреки намерению его [такого взгляда] представителей неминуемо ведет к социализму»[18].
Менгер не стал распространять метод и задачи экономической теории на философию социальных наук. Однако он распространил на теоретические социальные науки (включая экономическую науку) теорию человеческой деятельности, а также теорию возникновения и развития социальных институтов. Таким образом, революционное ядро его мысли состоит в новых перспективах, которые его теория субъективной ценности открыла для изучения социальных явлений.
Подтверждением того, что Менгер не стремился предложить экономическое толкование рождения и развития общества, является его убеждение, что самая ранняя реакция на прагматизм возникла в сфере права. Ведь именно «проникнутый духом английской юриспруденции» Бёрк смог полностью осознать «особенное значение органических явлений социальной жизни и отчасти несознательное происхождение последних». Эта мысль, первоначально выдвинутая Монтескье, достигла наивысшего расцвета в Германии, где идеи Бёрка стали «поводом к опровержению прагматизма в юриспруденции». Сначала Густав Гуго, а вслед за ним – Савиньи и Бартольд Георг Нибур развивали мысль о праве как о «несознательном результате высшей мудрости, исторического развития народов» и опровергали мнения тех, кто, апеллируя к «чистому абстрактному восприятию», требовал «создания универсальной модели права»[19].
Отнюдь не считая социальные институты неизменяемыми, основатели исторической школы права стремились к более глубокому пониманию подобных институтов. В противоположность реформизму «одностороннего рационализма» они требовали не столько возврата к прошлому, сколько большего внимания к мудрости и гибкости институтов, сложившихся в ходе истории; подход, не одобрявшийся сторонниками абстрактного рационализма, в основе которого лежало желание подчинить реальность разуму[20].
Итак, когда Менгер сталкивался с позитивизмом Конта и Милля[21], с историзмом, не делавшим различий между исторической, политической и экономической науками, а также с абстрактным рационализмом, восходящим к Просвещению, он не скрывал своих симпатий к исторической школе права. Не скрывал он и тесной связи своих взглядов со взглядами Савиньи, который хорошо понимал всю важность исторических аспектов и обычая для формирования языка и права, не пренебрегая при этом теоретическим анализом этих проблем[22].
Оставим в стороне вопрос о расхождении позиций Менгера и представителей исторической школы права. Его критика исторической школы немецких экономистов помимо прочего содержала замечания философского характера по поводу соотношения между практическими, историческими и теоретическими науками[23]. Так, он писал, что «явления могут быть исследуемы с двоякой точки зрения: индивидуальной (исторической, в самом обширном смысле этого слова) и родовой (теоретической). Задача первого направления исследования состоит в познании конкретных явлений в их индивидуальной сущности и их индивидуальной связи; задача второго – в познании форм явлений (типов) и типических соотношений (законов явлений)»[24].
Итак, теоретические науки должны «дать нам типы (эмпирические формы [die Erscheinungsformen]) и типические соотношения (законы [die Gesetze]) явлений, теоретическое понимание, выходящее за пределы непосредственного опыта, и господство над явлениями в тех случаях, когда мы имеем возможность располагать условиями явлений»[25].
Менгер стремился к тому, чтобы «привести явления реального мира, как они представляются нам в их эмпирической действительности, к строгим типам и отыскать строго типические соотношения – «естественные законы» [Naturgesetze] явлений. Он вполне осознавал, что «стремление установить строгие категории форм явлений, обнимающие „все эмпирические действительности“ (в их полном содержании) – представляется потому недостижимой целью теоретического исследования». Таким образом, представляется, что этой цели было бы еще сложнее достичь посредством реалистического подхода, который пытается открыть общие законы путем наблюдения регулярностей в общем поведении явлений[26]. «Аристотель правильно понимал это, отрицая строго научный характер индукции; но даже существенно усовершенствованный Бэконом индуктивный метод оказался в состоянии лишь увеличить степень уверенности в ненарушимости законов, добытых указанным путем (эмпирической индукцией!), но никак не дать полное тому ручательство», и не стал таким средством, которое позволило бы обнаружить строгие (точные) законы явлений (strenge exacte Gesetze der Erscheinungen)[27].
Целью Менгера, отправным пунктом для достижения которой была его критика методологической ограниченности индуктивного метода, было, таким образом, открытие «точных естественных законов [exacte Naturgesetze]»[28]. Они должны были быть добыты не «реалистически-эмпирическим направлением теоретического исследования», а его «точным» направлением, которое применимо к области естественных и социальных явлений и принципиально отличается «от эмпирико-реалистической индукции Бэкона». Таким образом, в основании ошибки тех социальных философов, которые пытались получить «точные социальные законы» посредством эмпирического исследования, лежала путаница вокруг точных естественных законов и того, как их обнаружить[29]. Это «побудило некоторых стремиться к точным законам социальных явлений «эмпирическим», а не точным путем, других же привело к тому, что они стали прилагать к результатам эмпирического исследования в области социальных наук масштабы точного исследования, и обратно – к результатам точного социального исследования, масштабы эмпирического исследования – две ошибки, одинаково гибельно повлиявшие на развитие социальных наук и вызвавшие большую часть недоразумений, господствующих в теоретическом социальном исследовании в его настоящем виде и в его современных стремлениях»[30].
Итак, яркой особенностью «Исследований» является критическое отношение к теоретическим и культурным предпосылкам исторической школы немецких экономистов, и особенно к ее попытке представить историю как источник всего познания. Однако Менгер не сомневался в ценности исторического знания для политической деятельности; напротив, для того чтобы продемонстрировать банальность того, что представители исторической школы считали своими открытиями, он ссылался на примеры из Платона, Аристотеля, Макиавелли, Бодена, физиократов, Вольтера, Монтескье, Смита и Савиньи[11].
Другая важная особенность его критики относилась к классификации экономических наук и к их методу. Менгер различал три группы экономических наук: «Во-первых, исторические науки (история) и экономическая статистика, которые имеют задачей исследовать и представить индивидуальную сущность и индивидуальную связь экономических явлений; во-вторых, теоретические науки о человеческом хозяйстве, которые имеют своей задачей исследовать и изобразить родовую сущность и родовую связь экономических явлений (их законы), наконец, в-третьих, практические науки о хозяйстве, задачей которых является изучение и описание оснований, по которым хозяйственные цели людей (смотря по данным условиям) могут быть достигаемы наиболее успешно (экономическую политику и финансы)»[12].
Эта же систематизация, только более подробная, изложена и в заключительной части книги[13]. Менгер упрекал историческую школу немецких экономистов за смешение этих трех типов наук, а также за то, что она формулировала нормы практической деятельности на основании ошибочного представления об экономической науке. Любой политический курс, основанный на неверном представлении о человеческой жизни, будет обречен на неудачу[14]. Эта классификация, которая представляет собой категориальное ядро «Исследований», помогает лучше понять критическое отношение Менгера к исторической школе немецких экономистов. Кроме того, она позволяет постичь соотношение между эмпирико-реалистическим подходом и точным подходом, между эмпирическими законами и точными законами. Наконец, она способна пролить свет на функцию экономической науки.
Фундаментальной ошибкой исторической школы немецких экономистов было то, что она воспринимала общество как эмпирическое и органически-натуралистическое целое. Соответственно, представители этой школы изучали общество с помощью индуктивно-компаративного метода, который не соответствовал характеру предмета исследования. Вследствие этого цель этой школы – обнаружить законы, которые управляют обществом и ходом истории, – не смогла принести приемлемых теоретических результатов.
В отличие от исторической школы немецких экономистов, которая была склонна воспринимать социальные институты как данность и недооценивала роль отдельных людей в их формировании, Менгер рассматривал эти институты как результат – иногда невольный – индивидуальных актов выбора. С его точки зрения, теоретическое знание об обществе не может основываться на обобщении эмпирических данных: оно должно начинаться с разделения относительно сложных фактов на элементарные компоненты. Соответственно, задача экономической теории, как и других «точных законов», состоит в том, чтобы «дать нам уразумение конкретных явлений реального мира, в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т. е. выяснить их генетически». Таким образом, его исследовательская модель должна была представлять собой попытку объяснить «сложные явления подлежащей области исследования в качестве результатов взаимодействия факторов их возникновения. Этот генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»[15].
Итак, задача Менгера состояла в том, чтобы дать ответ на следующий вопрос: «Как же могут институты, служащие для общественного благополучия и чрезвычайно важные для его развития, возникать без общей воли, направленной к их установлению?» Однако он не собирался постулировать превосходство экономической науки в рамках социальных наук, так как в число тех институтов, которые «в значительной степени являются непреднамеренным результатом развития общества», он включал право, религию, государство, деньги, рынок, цены на блага, процентные ставки, земельную ренту, заработную плату и многие другие явления социальной жизни, в частности экономические[16].
Это был отход как от органического натурализма исторической школы немецких экономистов, так и от позитивизма и индивидуалистической традиции рационалистического либерализма, так как, согласно интерпретации Менгера, история человечества представляет собой эволюционный процесс, в основании которого в определенном смысле лежит нечто, свойственное человеку «от природы», или его «сущность» [Wesen]. Такое представление об истории можно также рассматривать как расширение того концепта общества, который Менгер почерпнул у Аристотеля[17] и распространил на весь исторический процесс.
Этот подход привел Менгера к отрицанию того, что явления мира людей можно рассматривать так же, как явления, принадлежащие миру природы. Вместе с тем он критически относился и к такому толкованию происхождения социальных институтов – он называл его «прагматическим», – когда эти институты рассматриваются как результат действия индивидуальной или коллективной человеческой воли. Он возражал против этого на том основании, что таким образом можно объяснить не все институты. С его точки зрения, «прагматическое» толкование (которое он приписывал, в частности, Смиту), было типично для «одностороннего рационалистического либерализма [einseitiger rationalistischer Liberalismus]», для «отчасти поверхностного прагматизма [zum Theil oberfldchlicher Pragmatismus]». Сама эта попытка избавиться от всего иррационального и создать новые, более рациональные институции, по мнению Менгера, обречена и «вопреки намерению его [такого взгляда] представителей неминуемо ведет к социализму»[18].
Менгер не стал распространять метод и задачи экономической теории на философию социальных наук. Однако он распространил на теоретические социальные науки (включая экономическую науку) теорию человеческой деятельности, а также теорию возникновения и развития социальных институтов. Таким образом, революционное ядро его мысли состоит в новых перспективах, которые его теория субъективной ценности открыла для изучения социальных явлений.
Подтверждением того, что Менгер не стремился предложить экономическое толкование рождения и развития общества, является его убеждение, что самая ранняя реакция на прагматизм возникла в сфере права. Ведь именно «проникнутый духом английской юриспруденции» Бёрк смог полностью осознать «особенное значение органических явлений социальной жизни и отчасти несознательное происхождение последних». Эта мысль, первоначально выдвинутая Монтескье, достигла наивысшего расцвета в Германии, где идеи Бёрка стали «поводом к опровержению прагматизма в юриспруденции». Сначала Густав Гуго, а вслед за ним – Савиньи и Бартольд Георг Нибур развивали мысль о праве как о «несознательном результате высшей мудрости, исторического развития народов» и опровергали мнения тех, кто, апеллируя к «чистому абстрактному восприятию», требовал «создания универсальной модели права»[19].
Отнюдь не считая социальные институты неизменяемыми, основатели исторической школы права стремились к более глубокому пониманию подобных институтов. В противоположность реформизму «одностороннего рационализма» они требовали не столько возврата к прошлому, сколько большего внимания к мудрости и гибкости институтов, сложившихся в ходе истории; подход, не одобрявшийся сторонниками абстрактного рационализма, в основе которого лежало желание подчинить реальность разуму[20].
Итак, когда Менгер сталкивался с позитивизмом Конта и Милля[21], с историзмом, не делавшим различий между исторической, политической и экономической науками, а также с абстрактным рационализмом, восходящим к Просвещению, он не скрывал своих симпатий к исторической школе права. Не скрывал он и тесной связи своих взглядов со взглядами Савиньи, который хорошо понимал всю важность исторических аспектов и обычая для формирования языка и права, не пренебрегая при этом теоретическим анализом этих проблем[22].
Оставим в стороне вопрос о расхождении позиций Менгера и представителей исторической школы права. Его критика исторической школы немецких экономистов помимо прочего содержала замечания философского характера по поводу соотношения между практическими, историческими и теоретическими науками[23]. Так, он писал, что «явления могут быть исследуемы с двоякой точки зрения: индивидуальной (исторической, в самом обширном смысле этого слова) и родовой (теоретической). Задача первого направления исследования состоит в познании конкретных явлений в их индивидуальной сущности и их индивидуальной связи; задача второго – в познании форм явлений (типов) и типических соотношений (законов явлений)»[24].
Итак, теоретические науки должны «дать нам типы (эмпирические формы [die Erscheinungsformen]) и типические соотношения (законы [die Gesetze]) явлений, теоретическое понимание, выходящее за пределы непосредственного опыта, и господство над явлениями в тех случаях, когда мы имеем возможность располагать условиями явлений»[25].
Менгер стремился к тому, чтобы «привести явления реального мира, как они представляются нам в их эмпирической действительности, к строгим типам и отыскать строго типические соотношения – «естественные законы» [Naturgesetze] явлений. Он вполне осознавал, что «стремление установить строгие категории форм явлений, обнимающие „все эмпирические действительности“ (в их полном содержании) – представляется потому недостижимой целью теоретического исследования». Таким образом, представляется, что этой цели было бы еще сложнее достичь посредством реалистического подхода, который пытается открыть общие законы путем наблюдения регулярностей в общем поведении явлений[26]. «Аристотель правильно понимал это, отрицая строго научный характер индукции; но даже существенно усовершенствованный Бэконом индуктивный метод оказался в состоянии лишь увеличить степень уверенности в ненарушимости законов, добытых указанным путем (эмпирической индукцией!), но никак не дать полное тому ручательство», и не стал таким средством, которое позволило бы обнаружить строгие (точные) законы явлений (strenge exacte Gesetze der Erscheinungen)[27].
Целью Менгера, отправным пунктом для достижения которой была его критика методологической ограниченности индуктивного метода, было, таким образом, открытие «точных естественных законов [exacte Naturgesetze]»[28]. Они должны были быть добыты не «реалистически-эмпирическим направлением теоретического исследования», а его «точным» направлением, которое применимо к области естественных и социальных явлений и принципиально отличается «от эмпирико-реалистической индукции Бэкона». Таким образом, в основании ошибки тех социальных философов, которые пытались получить «точные социальные законы» посредством эмпирического исследования, лежала путаница вокруг точных естественных законов и того, как их обнаружить[29]. Это «побудило некоторых стремиться к точным законам социальных явлений «эмпирическим», а не точным путем, других же привело к тому, что они стали прилагать к результатам эмпирического исследования в области социальных наук масштабы точного исследования, и обратно – к результатам точного социального исследования, масштабы эмпирического исследования – две ошибки, одинаково гибельно повлиявшие на развитие социальных наук и вызвавшие большую часть недоразумений, господствующих в теоретическом социальном исследовании в его настоящем виде и в его современных стремлениях»[30].