Страница:
Луанн Райс
Повелитель душ
Посвящается Ирвину Апплебауму и Брюсу Спрингстину
Глава 1
Завтрак проходил в тишине. Джон О'Рурк пытался сосредоточиться на материалах судебного дела, которое он допоздна изучал накануне. Дети старались ему не мешать. Мэгги намазала маслом тост и передала отцу. Джон взял его и слегка кивнул головой в знак благодарности. Тедди просматривал спортивную колонку с таким хмурым выражением лица, будто узнал, что все его любимые команды проиграли. Любимец семьи пес Брейнер лежал под столом и с удовольствием грыз старый теннисный мячик.
– Папа, – внезапно произнесла Мэгги.
– Что, дочка?
– Ты изучил уже все материалы по этому делу?
– Нет, Мэгги, еще не все.
– Это дело Меррилла?
Вопрос привел Джона в замешательство, и он ответил не сразу. Оказывается, его одиннадцатилетняя дочь уже знает о том, что ему предстоит защищать в суде Грега Меррилла. Это дело обещало стать самым сложным за всю его адвокатскую практику. Меррилл был маньяком, совершившим серию зверских убийств, и о нем сейчас говорили повсюду. Джон прекрасно знал, что люди будут бурно обсуждать дело Грега Меррилла – это было неизбежно и даже полезно для самого процесса. Однако ему совсем не хотелось, чтобы рассказами об этих убийствах интересовалась его собственная дочь.
– Да, дочка, это дело Меррилла, – сказал он, наконец, закрывая папку с материалами дела.
– Его казнят?
– Не знаю, Мэгги. Я постараюсь сделать так, чтобы этого не произошло.
– Но ведь он заслуживает смертной казни! – воскликнул Тедди. – Сколько девушек он убил!
– До тех пор, пока вина не доказана, человек считается невиновным, – произнесла Мэгги.
– Его вина доказана, – возразил Тедди, откладывая газету в сторону. – Он сам сознался в совершенных им преступлениях.
Для своих четырнадцати лет Тедди был очень высоким и крепким. Глаза подростка всегда смотрели серьезно, а улыбка была лишь слабым подобием той, которая сияла на его лице в те времена, когда была жива его мать. Отец и сын сидели за широким дубовым столом друг напротив друга, и Джон, глядя на сына, подумал, что со временем из него может получиться отличный прокурор.
– Да, он во всем сознался, – подтвердил Джон.
– Он совершал чудовищные преступления – убивал девушек, приносил горе их родным и близким. Сколько семей он погубил! Он заслуживает смерти. Любой человек тебе это скажет, папа!
За окном дул сильный ветер, и осенняя листва осыпалась с деревьев.
Джон задумчиво посмотрел на лежащие перед ним бумаги. Он думал о признаниях своего подопечного и ожидавшем его приговоре – смертельной инъекции. Несколько месяцев Грег Меррилл уже провел в ожидании смерти. Джон думал и о своих дальнейших действиях: он должен убедить Верховный суд штата Коннектикут назначить новое слушание дела.
– Он погубил целые семьи? – испуганно спросила Мэгги.
– Да, – ответил Тедди, посмотрев на сестру. – Но тебе нечего бояться, Мэгги. Теперь он в тюрьме. Он уже больше никому не сможет причинить зла. Но люди хотят быть уверены в том, что преступник понесет справедливое наказание. И потому все постоянно звонят нам домой – даже посреди ночи – хотя номера нашего телефона нет в телефонном справочнике… Папа, ты должен прислушаться к тому, что говорят за нашими спинами. Все хотят, чтобы ты отказался защищать этого негодяя.
– Я все понимаю, Тедди, но это невозможно, – тихо произнес Джон.
– Это его работа, – вступилась за отца Мэгги, глядя на брата своими широко распахнутыми глазами. – Папа не виноват в том, что ему приходится защищать такого ужасного человека. Он просто выполняет свою работу. И мы не должны чувствовать себя виноватыми.
– Ты права, Мэгги, – сказал Джон, глядя в глубокие глаза дочери. – В нашей стране каждый человек имеет право на защиту.
Мэгги кивнула, но ничего не ответила.
Джон тяжело вздохнул. В связи с этим делом он уже выслушал достаточно упреков в свой адрес как от друзей и соседей, так и от незнакомых людей. Однако тяжелее всего для него была мысль о том, что страдать от этого приходится его детям.
Свою защиту Джон строил на том, что Меррилл страдал психическим заболеванием, а значит, в момент совершения преступления у него наступало помутнение рассудка, и он не контролировал свои действия. Став адвокатом Меррилла, Джон сразу же освидетельствовал своего клиента у известного психиатра и затем использовал это медицинское заключение для защиты. Джон рассчитывал, что в результате его работы, осуждаемой всеми вокруг, Меррилл будет приговорен не к смертной казни, а к нескольким пожизненным срокам заключения без права освобождения.
Тедди внимательно глядел на отца, и в его серьезных темно-зеленых глазах читалась бесконечная грусть. Мэгги тоже смотрела на него, моргая своими голубыми глазами (этот небесный цвет она унаследовала от своей матери, Терезы). Джон взглянул на неровную челку дочери, которую он собственноручно подстриг накануне, и ему стало стыдно. В серьезном взгляде сына он тоже чувствовал немой укор. После внезапной кончины матери Тедди стал защитником всех женщин.
– Это ведь твоя работа – правда, папа? – щурясь, спросила Мэгги. – Защищать в суде тех, кто в этом нуждается?
– Тебе пора собираться в школу, – сказал Джон.
– А я уже готова, – пожав плечами, ответила Мэгги.
Джон с удивлением посмотрел на одежду, в которой его дочь собралась идти в школу: зеленые легинсы, синяя юбка, старая футболка Тедди.
– Вот как? – пробормотал Джон, проклиная в душе ушедшую от них няню, но еще больше – себя самого за вечную занятость.
Он уже позвонил в кадровое агентство, и скоро ему должны были прислать на собеседование кандидаток. Однако Джон подозревал, что новая няня, как и все предыдущие, у них вряд ли долго продержится. Он подумал, что, возможно, ему следовало перевезти детей в дом своих родителей, где о них было кому позаботиться.
– А что, разве я плохо оделась? – спросила Мэгги и, насупившись, стала разглядывать свой наряд.
– Ты выглядишь замечательно, – сказал Тедди, бросив предупреждающий взгляд на отца. – Ты затмишь всех девчонок в своем классе.
– Правда? А вот папа думал, что я еще даже не оделась для школы.
– Ты очень красивая, Мэгги, – произнес Джон, отодвигая бумаги в сторону и усаживая дочь к себе на колени.
Девочка уютно прильнула к отцу, и он закрыл глаза. Мэгги пахла молоком и потом, и Джон подосадовал, что не напомнил дочери принять ванну после стрижки.
– Нет, я не красивая, – прошептала Мэгги, уткнувшись лицом в шею отца. – Это наша мама была красивая. А я девчонка-сорванец. Такие девчонки не бывают красивыми. Они…
Внезапно тишину нарушил страшный грохот. Какой-то предмет разбил кухонное окно, пролетел над столом, опрокинув молоко и чашки, и ударился о противоположную стену. Стекло разбилось вдребезги, и осколки разлетелись по всей комнате. Джон закрыл своим телом визжавшую от страха Мэгги и крикнул сыну, чтобы тот спрятался под стол.
Когда все затихло, и осколки перестали сыпаться, Брейнер стал с лаем носиться по кухне – от разбитого окна до двери и обратно. Снаружи, на берегу, огромная морская волна ударилась о скалу, и этот звук, не приглушенный оконным стеклом, показался ужасно громким. Мэгги начала тихонько всхлипывать, а потом зарыдала во весь голос. Тедди выбрался из-под стола, отодвинул ногой осколки и бросился к стене, у которой упал разбивший окно предмет.
– Это кирпич, папа! – воскликнул он.
– Не прикасайся к нему, – сказал Джон, все еще державший в своих объятиях Мэгги.
– Ну да, конечно – там же отпечатки пальцев, – с понимающим видом ответил Тедди.
Джон кивнул, хотя был уверен, что на самом деле никаких отпечатков на кирпиче не было. Теперь даже самые обычные люди – не говоря уже о преступниках – были хорошо осведомлены в вопросах улик, благодаря детективам и полицейским сериалам. Даже местные горячие головы, чье самое страшное преступление состояло в заваливании газет гневными письмами протеста, никогда бы не оставили никаких улик, вроде отпечатков пальцев, волосков или других следов, позволяющих идентифицировать их личность.
Внезапно Джон заметил на полу несколько капель крови. Он с беспокойством взглянул на дочь, но убедился, что с ней все в порядке. В этот момент Мэгги подняла голову и посмотрела отцу в лицо. Ее глаза расширились от ужаса.
– Папа, папа, ты ранен! – пронзительно закричала она.
Джон прикоснулся к голове и почувствовал под пальцами теплую кровь. Схватив со стола салфетку, он приложил ее к ране. Подбежавший Тедди отодвинул сестру и осмотрел голову отца. Затем они все вместе направились в ванную комнату.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить детей Джон, рассмотрев в зеркале свою рану. – Это всего лишь поверхностный порез. Кровь идет, но это ничего, пустяки.
– Мама, мамочка! – невольно воскликнула Мэгги.
Джон обнял дочь. Его сердце разрывалось от жалости к ней. Девчушка постоянно тосковала о своей матери и сейчас решила, что пришла новая беда. Джон подумал о том, что эти два года после того, как дети потеряли свою мать, он вел себя как последний эгоист. Чтобы заглушить боль утраты, он с головой ушел в работу и почти не уделял им внимания, а дети в нем так нуждались.
На этот раз Тедди, как всегда, решил взять заботу о Мэгги на себя. Отстранив отца, он подвел сестру к раковине и принялся оттирать губкой оставшиеся на ее футболке пятна крови.
– Хоть ты и сорванец, Мэгги, – сказал он, – но в таком виде тебе нельзя идти в школу. Люди подумают, что ты подралась, и тебя здорово поколотили.
– Меня? Как бы не так, – ответила Мэгги, шмыгая носом.
– Ну, значит, подумают, что это ты кого-то поколотила, – добавил Тедди. – Верно?
– Верно, – тихо произнесла Мэгги.
Из ее огромных голубых глаз полились слезы.
«О, боже», – подумал Джон, снова рассматривая перед зеркалом свой порез на голове. Вероятно, рана была гораздо глубже, чем показалась ему вначале. Кровотечение не прекращалось и стало более обильным. Джон мысленно выругался: ему вовсе не хотелось обращаться к врачу, на это совсем не было времени. На сегодня у него было назначено несколько встреч в офисе, и, к тому же, он должен был дочитать материалы дела и закончить текст своего выступления.
Раздался звонок в дверь.
Неужели дети уже позвонили в полицию? Джон направился было к двери, но в прихожей остановился. А что, если это тот самый человек, который бросил в их окно кирпич? Человек, ненавидящий Джона за то, что он защищает в Верховном суде штата Грега Меррилла.
За время своей адвокатской практики Джон О'Рурк неоднократно сталкивался с угрозами. Людей приводило в негодование то, что он делает. Он защищал в суде преступников, совершивших самые чудовищные преступления. У тех, кто погиб от их рук, оставались раздавленные горем родные и друзья, и для этих людей защитник убийц Джон О'Рурк был главным чудовищем. Он уважал их чувства и с пониманием относился к направленному на него гневу.
Джон знал, что когда-нибудь может найтись человек, который не удовлетворится одними угрозами и пойдет дальше. Однако, даже несмотря на это, он предпочитал не иметь оружия – не только из принципа, но и потому, что ему, как адвокату, было слишком хорошо известно, что наличие оружия в большинстве случаев до добра не доводит. Теперь Джону оставалось лишь надеяться, что на этот раз все обойдется и дело ограничится лишь разбитым окном. Однако инцидент с кирпичом уже сам по себе был шокирующим: Мэгги была ужасно напугана, да и сам он все еще не мог прийти в себя от случившегося. Глубоко вздохнув, Джон взялся за дверную ручку и резко открыл дверь. Перед ним стояла женщина в сером осеннем пальто. У нее были каштановые волосы до плеч, серо-голубые, как речные камешки, глаза и усыпанный веснушками нос. Незнакомка приветливо улыбалась. Легкая улыбка на ее губах была немного застывшей, словно она приготовила ее заранее. При виде встревоженного лица Джона и струившейся с его головы крови женщина оторопела, и улыбка исчезла с ее лица.
– Ой, – сказала она, невольно отпрянув, но тут же снова шагнула вперед и приподняла руку, как будто хотела дотронуться до его щеки. – С вами все в порядке?
– Вы не заметили, отсюда отъезжала какая-нибудь машина? – спросил Джон, оглядывая тихую прибрежную улицу.
У обочины дороги стоял автомобиль – темно-синий седан – очевидно, принадлежавший незнакомке.
– Нет, я не видела никакой машины, – ответила женщина. Ее глубокие глаза смотрели на него внимательно и беспокойно. – Пожалуй, вам нужно присесть.
Джон стоял, прислонившись к дверному косяку, и молчал. Незнакомые люди редко являлись к нему домой: чаще они звонили по телефону – особенно ночью, когда вся семья спала, а также писали длинные, обстоятельные, полные ненависти и возмущения письма. Едва ли эта женщина была одной из этих людей: если бы она пришла к нему, чтобы выразить свое негодование, она не стала бы приветливо улыбаться и проявлять беспокойство.
– В чем дело? – наконец спросил он. – Я могу вам чем-то помочь?
Она засмеялась, и смех ее был таким нежным и ласковым, что Джон почувствовал слабость в коленях. Однако он тут же одернул себя и придал лицу непроницаемое выражение. После смерти Терезы он решил закрыть свое сердце для чувств.
– Думаю, что это мне следует вам помочь, – сказала женщина, улыбаясь и придерживая Джона за локоть.
У незнакомки был мягкий приятный голос, и говорила она с легким южным акцентом, характерным для жителей таких штатов как Виргиния, Северная и Южная Каролина. Видя, что Джон с трудом стоит на ногах, женщина попыталась усадить его на крыльцо. Она явно была профессиональной няней – это было видно по выражению ее лица и заботливому голосу, простому пальто и удобным черным кожаным туфлям. Несомненно, агентство прислало ее на собеседование.
– Так вы насчет работы няней? – поинтересовался Джон.
– Давайте я вам помогу, – мягко произнесла она, почувствовав, как дрожат и подгибаются его колени.
По улице мчалась машина с включенной сиреной – дети догадались вызвать полицию. Джон О'Рурк тяжело опустился на крыльцо. Слова незнакомки он воспринял как утвердительный ответ на свой вопрос.
В полицию позвонил Тедди, но когда приехали полицейские, он не обратил на них ни малейшего внимания, поскольку был очень занят. Ему нужно было привести в порядок одежду Мэгги, собраться в школу самому и успеть на автобус – иначе отцу пришлось бы подвозить его до школы на своей машине, а это было не по пути.
– Мэгги, ты лучше сними эту футболку и надень другую, – предложил Тедди, убедившись в том, что пятна крови не оттираются.
– Ни за что, – ответила Мэгги. – Мне она нравится, и ты сказал, что я могу ее носить.
– Но сейчас она испачкана, и идти в школу в таком виде нельзя. Мы ее выстираем, и завтра ты сможешь ее надеть.
– Не завтра, а только на следующей неделе, потому что нам придется отдать ее в чистку – ведь у нас дома никто не стирает, – захныкала Мэгги, но, увидев расстроенное лицо брата, потянула его за рукав и виновато забормотала: – Ну, не расстраивайся. Я знаю, вы с папой тут ни при чем. Да вообще, я могу и сама…
– Тебе всего одиннадцать лет, – сказал Тедди, возобновляя свои попытки придать футболке приличный вид. – Ты должна играть, а не заниматься стиркой.
– Каждый должен выполнять какую-то работу, – серьезно ответила девочка и, бросив встревоженный взгляд в сторону холла, откуда доносились громкие голоса полицейских, задававших вопросы отцу, спросила: – Как ты думаешь, они станут искать того, кто это сделал?
– Конечно, – ответил Тедди.
– Думаешь, они смогут его поймать?
– Почему нет? Может быть, и поймают.
Брейнер, выбежавший встречать полицейских, снова вернулся к детям. Этот золотой ретривер стал членом их семьи пять лет назад, и Тедди сам придумал для него кличку. Пес был красивый, умный и добродушный, и дети очень полюбили его.
Раньше его золотистая шерсть была мягкой, как шелк, но теперь она всегда была грязной, спутанной и всклокоченной, полной репейника, сухой травы и морских водорослей. Брейнер ткнулся носом в колени Мэгги, а затем прижался к ногам Тедди, ожидая от него похвалы и ласки.
Тедди нагнулся и погладил своего любимца.
– Молодец, Брейнер, – сказал он. – Ты умный пес.
Брейнер лизнул Тедди в лицо, и тот, закрыв глаза, принялся чесать псу густую шерсть на загривке. Брейнер всегда был плохим сторожем. Чересчур дружелюбный, он радостно встречал любого незнакомца, явившегося в их дом, а потом мчался к своим хозяевам, чтобы услышать от них, какой он умный и храбрый. Тедди подумал, что и сам он, в некотором роде, поступал так же, когда была жива мама. Он плохо играл в футбол и всю игру переживал, что команда проигрывает из-за него. Но когда он садился в машину, и мама говорила ему, что он играл лучше всех, он верил ей и успокаивался.
– А ведь Брейнер мог пораниться стеклом, – печально сказала Мэгги, почесывая пса за ухом. – Те люди, которые бросили в наше окно кирпич не думали об этом?
– Нет, Мэгги, они об этом не думали.
– Но почему? Я этого не понимаю. Они ненавидят Грега Меррилла за то, что он убивал людей, а сами бросают кирпич и не думают, что могут покалечить Брейнера.
«Или нас», – подумал Тедди, и от этой мысли его бросило в дрожь. Он порадовался тому, что его пальцы были скрыты густой собачьей шерстью, и Мэгги не видела, как они задрожали.
По дороге на кухню полицейские прошли мимо открытой двери их комнаты, и Тедди услышал, как один сказал другому: «Ну, и чего он хочет? Этого следовало ожидать». В груди у Тедди все сжалось. Так всегда бывало, когда они шли с отцом по улице, и он замечал, что на них пристально смотрят. Или когда его отца называли «защитником убийц». Но хуже всего был случай, когда они с отцом стояли в очереди за мороженым в «Пэрэдайс Айс Крим», и подошедшая к ним маленькая милая старушка, улыбаясь, сказала: «Да… Энн Мэри Хикс сейчас бы тоже с удовольствием съела мороженое, не правда ли?» Энн Мэри Хикс была одной из девушек, погибших от рук Грега Меррилла.
Проходя мимо открытой двери детской комнаты, полицейские заглянули внутрь и посмотрели на брата с сестрой, однако Тедди даже не взглянул в их сторону.
– Тедди, а, Тедди… – тихо прошептала Мэгги, чтобы полицейские ее не услышали.
– Что?
– А, действительно, почему папа его защищает? – спросила она, нахмурив брови.
Это был старый вопрос. Тедди впервые задал его отцу, когда был в таком же возрасте, как сейчас его сестра. Тогда его подзащитным был другой преступник, тоже совершивший тяжкие преступления.
– Ты ведь сама недавно говорила, Мэгги. Это его работа.
– Но пусть бы он защищал только невиновных!
Тедди засмеялся и бросил губку в раковину, оставив свои попытки ликвидировать пятна. Пусть Мэгги идет в школу в грязной футболке, раз она так этого хочет.
– Почему ты смеешься? – спросила Мэгги.
– Я представил себе, как ты скажешь об этом папе.
– Но ведь это правильно. Ты согласен? Защищать нужно только хороших людей, которые не совершали никаких преступлений.
Сердце Тедди снова болезненно сжалось. Ему опять вспомнились слова старушки, подошедшей к ним с отцом в «Пэрэдайс Айс Крим». После того случая, придя домой, он поискал в Интернете информацию об убитых девушках Грега Меррилла. Энн Мэри Хикс было семнадцать лет. В Интернете он нашел ее фотографию из школьного альбома. У нее были светлые, спадающие на глаза волосы, семь сережек в левом ухе и четыре – в правом. На фото она широко улыбалась – так, что видны были брекеты и небольшая щель между передними зубами.
– Так ты согласен со мной, Тедди? Я должна поговорить с папой об этом?
Тедди опять почувствовал боль в груди. Он вспомнил, как их мать часами сидела рядом с отцом, массировала ему плечи, в то время как он изучал материалы дел и составлял тексты своих выступлений на судебных процессах. Она всегда была опорой отцу, вне зависимости от того, какие чувства в ней вызывали те люди, которых он защищал.
– Ну, скажи же мне, Тедди!
Когда Тедди взглянул в голубые глаза сестры – такие невинные и встревоженные – ему захотелось плакать, но он засмеялся.
– Мэгги, если ты спросишь папу, почему он защищает преступников, он прочитает тебе на эту тему целую лекцию.
– Лекцию?
– Да. Он расскажет тебе о знаменательном событии, произошедшем больше двух веков назад в Филадельфии (о появлении Конституции США, разумеется), о шестой поправке к Конституции и праве каждого подсудимого на защиту. А потом – об Оливере Венделле Холмсе и о том, что закон – это волшебное зеркало, в котором отражаются наши собственные жизни… Стоит только завести об этом разговор – и папа так увлечется, что не остановится до обеда.
– Хорошо бы, – прошептала Мэгги, пряча свое лицо в длинной, спутанной шерсти Брейнера. – Я была бы только рада, если бы он читал мне лекцию до обеда и никуда сегодня не уезжал…
Тедди перестал смеяться. Он понял, что Мэгги, так же как и он сам, очень беспокоится за отца и не хочет расставаться с ним ни на минуту. После смерти матери Тедди очень боялся за отца и хотел всегда быть с ним рядом. Мэгги, очевидно, чувствовала то же самое.
Они оба стали внимательно прислушиваться к доносившимся из холла голосам. Отец изо всех сил старался держаться доброжелательно, однако полицейские разговаривали с ним холодно и довольно недружелюбно. У них были все основания недолюбливать Джона, потому что на судебных процессах он никогда не церемонился с их коллегами, выступавшими в качестве свидетелей, и задавал им самые каверзные вопросы.
Мэгги подняла голову, и Тедди увидел, что глаза ее полны слез.
– Не переживай, Мэгги. Все будет хорошо, – сказал он, прижав сестру к себе.
Ее худенькое тельце вздрагивало. Прическа выглядела ужасно, как будто волосы были подстрижены маникюрными ножницами. Голова была грязная, давно не мытая. Девочка, оставшись без материнской заботы, стала запущенной и неухоженной, как и Брейнер, которому давно уже никто не расчесывал щеткой шерсть, распутывая ее и вычесывая застрявшие в ней сухие листья и водоросли, как это раньше каждый день делала их мать.
Тедди очень хотелось снова видеть свою сестру чистой, опрятной, аккуратно подстриженной, и он мечтал, чтобы от Мэгги пахло лавандой и лимоном – так же, как от их матери.
Когда полицейские снова прошли мимо открытой двери, Тедди еще сильнее прижал к себе плачущую Мэгги и зашептал ей на ухо:
– Не плачь, ладно? Ты ведь самая умная девочка на свете. Ты моя любимая, единственная сестренка.
Мэгги не выносила резких звуков. Она боялась сирены и полицейской рации, откуда доносились звуки, похожие на отчаянный писк мышей в мышеловке. Казалось, что в эту коробку, как в мышеловку, попали мышата и отчаянно хотят выбраться наружу, чтобы бежать домой, к своей маме.
Сами полицейские не вызывали у Мэгги чувства страха. По отношению к дочери Джона они вели себя дружелюбно. Улыбаясь, они поздоровались с ней, поинтересовались, как дела в школе. А, увидев на ней футболку, спросили, любит ли она играть в футбол и не собирается ли стать знаменитой футболисткой, вроде Миа Хэмм. Мэгги старалась отвечать вежливо и доброжелательно, но, конечно, не стала объяснять полицейским, что на ней футболка Тедди, и надеть ее в школу она решила для того, чтобы все время чувствовать присутствие брата.
Мэгги страдала, видя, как недоброжелательны к ее отцу полицейские, и думала, что если она будет вести себя с ними вежливо и приветливо, это поможет им понять, какой хороший человек ее отец. И как ему тяжело одному растить двоих детей. Однако все это совершенно не интересовало полицейских. Для них, как и для всех вокруг, ее отец был лишь адвокатом Грега Меррилла.
Мэгги все прекрасно понимала. Брат старался ограждать ее от слухов, но до нее они все равно доходили. После смерти матери она быстро повзрослела. Ей было одиннадцать лет, но она чувствовала себя так, как будто ей было двадцать. Она выглядела ребенком, но душа у нее уже была измученной и уставшей.
Чтобы избавить Тедди от забот о себе и дать ему возможность собраться в школу, Мэгги вышла на веранду. Отец сидел на стуле, и его голову осматривал фельдшер. Неслышно ступая, Мэгги подошла поближе. Она хотела удостовериться в том, что рана отца неглубокая и не опасна для жизни.
Ее мать погибла в результате автомобильной аварии. Автомобиль, которым управляла Тереза, сбил внезапно выбежавшего на дорогу оленя, а затем врезался в дерево. Это случилось на прибрежном шоссе, неподалеку от полицейского участка, и помощь подоспела незамедлительно. Как впоследствии рассказал врач, осматривавший мать после аварии, она встала, подошла к сбитому оленю, чтобы посмотреть, жив ли он, а потом стала вдруг оседать на землю, словно почувствовав головокружение.
Мэгги хорошо все это себе представляла, хотя и не была там. Она ясно видела свою маму такой, какой она была тогда – в синем платье и белых сандалиях. Был поздний июльский вечер, на небе светила полная луна. Мама сидела за рулем автомобиля, и ее длинные, немного выгоревшие на солнце волосы развевались на ветру, влетавшем в открытое окно. У нее был красивый загар, заметный даже при лунном свете, а губы были слегка тронуты розовой губной помадой. Так рассказывал о ней отец.
Мэгги иногда забывала, что она видела сама, а что знала лишь по рассказам. Ей казалось, будто все, что она знала о маме, она видела своими глазами. Однако, в действительности, многое из этого Мэгги всего лишь слышала от отца. Он часто говорил с детьми об их матери, с трудом привыкая к тому, что ее больше нет с ними. Что ее вообще больше нет.
– Папа, – внезапно произнесла Мэгги.
– Что, дочка?
– Ты изучил уже все материалы по этому делу?
– Нет, Мэгги, еще не все.
– Это дело Меррилла?
Вопрос привел Джона в замешательство, и он ответил не сразу. Оказывается, его одиннадцатилетняя дочь уже знает о том, что ему предстоит защищать в суде Грега Меррилла. Это дело обещало стать самым сложным за всю его адвокатскую практику. Меррилл был маньяком, совершившим серию зверских убийств, и о нем сейчас говорили повсюду. Джон прекрасно знал, что люди будут бурно обсуждать дело Грега Меррилла – это было неизбежно и даже полезно для самого процесса. Однако ему совсем не хотелось, чтобы рассказами об этих убийствах интересовалась его собственная дочь.
– Да, дочка, это дело Меррилла, – сказал он, наконец, закрывая папку с материалами дела.
– Его казнят?
– Не знаю, Мэгги. Я постараюсь сделать так, чтобы этого не произошло.
– Но ведь он заслуживает смертной казни! – воскликнул Тедди. – Сколько девушек он убил!
– До тех пор, пока вина не доказана, человек считается невиновным, – произнесла Мэгги.
– Его вина доказана, – возразил Тедди, откладывая газету в сторону. – Он сам сознался в совершенных им преступлениях.
Для своих четырнадцати лет Тедди был очень высоким и крепким. Глаза подростка всегда смотрели серьезно, а улыбка была лишь слабым подобием той, которая сияла на его лице в те времена, когда была жива его мать. Отец и сын сидели за широким дубовым столом друг напротив друга, и Джон, глядя на сына, подумал, что со временем из него может получиться отличный прокурор.
– Да, он во всем сознался, – подтвердил Джон.
– Он совершал чудовищные преступления – убивал девушек, приносил горе их родным и близким. Сколько семей он погубил! Он заслуживает смерти. Любой человек тебе это скажет, папа!
За окном дул сильный ветер, и осенняя листва осыпалась с деревьев.
Джон задумчиво посмотрел на лежащие перед ним бумаги. Он думал о признаниях своего подопечного и ожидавшем его приговоре – смертельной инъекции. Несколько месяцев Грег Меррилл уже провел в ожидании смерти. Джон думал и о своих дальнейших действиях: он должен убедить Верховный суд штата Коннектикут назначить новое слушание дела.
– Он погубил целые семьи? – испуганно спросила Мэгги.
– Да, – ответил Тедди, посмотрев на сестру. – Но тебе нечего бояться, Мэгги. Теперь он в тюрьме. Он уже больше никому не сможет причинить зла. Но люди хотят быть уверены в том, что преступник понесет справедливое наказание. И потому все постоянно звонят нам домой – даже посреди ночи – хотя номера нашего телефона нет в телефонном справочнике… Папа, ты должен прислушаться к тому, что говорят за нашими спинами. Все хотят, чтобы ты отказался защищать этого негодяя.
– Я все понимаю, Тедди, но это невозможно, – тихо произнес Джон.
– Это его работа, – вступилась за отца Мэгги, глядя на брата своими широко распахнутыми глазами. – Папа не виноват в том, что ему приходится защищать такого ужасного человека. Он просто выполняет свою работу. И мы не должны чувствовать себя виноватыми.
– Ты права, Мэгги, – сказал Джон, глядя в глубокие глаза дочери. – В нашей стране каждый человек имеет право на защиту.
Мэгги кивнула, но ничего не ответила.
Джон тяжело вздохнул. В связи с этим делом он уже выслушал достаточно упреков в свой адрес как от друзей и соседей, так и от незнакомых людей. Однако тяжелее всего для него была мысль о том, что страдать от этого приходится его детям.
Свою защиту Джон строил на том, что Меррилл страдал психическим заболеванием, а значит, в момент совершения преступления у него наступало помутнение рассудка, и он не контролировал свои действия. Став адвокатом Меррилла, Джон сразу же освидетельствовал своего клиента у известного психиатра и затем использовал это медицинское заключение для защиты. Джон рассчитывал, что в результате его работы, осуждаемой всеми вокруг, Меррилл будет приговорен не к смертной казни, а к нескольким пожизненным срокам заключения без права освобождения.
Тедди внимательно глядел на отца, и в его серьезных темно-зеленых глазах читалась бесконечная грусть. Мэгги тоже смотрела на него, моргая своими голубыми глазами (этот небесный цвет она унаследовала от своей матери, Терезы). Джон взглянул на неровную челку дочери, которую он собственноручно подстриг накануне, и ему стало стыдно. В серьезном взгляде сына он тоже чувствовал немой укор. После внезапной кончины матери Тедди стал защитником всех женщин.
– Это ведь твоя работа – правда, папа? – щурясь, спросила Мэгги. – Защищать в суде тех, кто в этом нуждается?
– Тебе пора собираться в школу, – сказал Джон.
– А я уже готова, – пожав плечами, ответила Мэгги.
Джон с удивлением посмотрел на одежду, в которой его дочь собралась идти в школу: зеленые легинсы, синяя юбка, старая футболка Тедди.
– Вот как? – пробормотал Джон, проклиная в душе ушедшую от них няню, но еще больше – себя самого за вечную занятость.
Он уже позвонил в кадровое агентство, и скоро ему должны были прислать на собеседование кандидаток. Однако Джон подозревал, что новая няня, как и все предыдущие, у них вряд ли долго продержится. Он подумал, что, возможно, ему следовало перевезти детей в дом своих родителей, где о них было кому позаботиться.
– А что, разве я плохо оделась? – спросила Мэгги и, насупившись, стала разглядывать свой наряд.
– Ты выглядишь замечательно, – сказал Тедди, бросив предупреждающий взгляд на отца. – Ты затмишь всех девчонок в своем классе.
– Правда? А вот папа думал, что я еще даже не оделась для школы.
– Ты очень красивая, Мэгги, – произнес Джон, отодвигая бумаги в сторону и усаживая дочь к себе на колени.
Девочка уютно прильнула к отцу, и он закрыл глаза. Мэгги пахла молоком и потом, и Джон подосадовал, что не напомнил дочери принять ванну после стрижки.
– Нет, я не красивая, – прошептала Мэгги, уткнувшись лицом в шею отца. – Это наша мама была красивая. А я девчонка-сорванец. Такие девчонки не бывают красивыми. Они…
Внезапно тишину нарушил страшный грохот. Какой-то предмет разбил кухонное окно, пролетел над столом, опрокинув молоко и чашки, и ударился о противоположную стену. Стекло разбилось вдребезги, и осколки разлетелись по всей комнате. Джон закрыл своим телом визжавшую от страха Мэгги и крикнул сыну, чтобы тот спрятался под стол.
Когда все затихло, и осколки перестали сыпаться, Брейнер стал с лаем носиться по кухне – от разбитого окна до двери и обратно. Снаружи, на берегу, огромная морская волна ударилась о скалу, и этот звук, не приглушенный оконным стеклом, показался ужасно громким. Мэгги начала тихонько всхлипывать, а потом зарыдала во весь голос. Тедди выбрался из-под стола, отодвинул ногой осколки и бросился к стене, у которой упал разбивший окно предмет.
– Это кирпич, папа! – воскликнул он.
– Не прикасайся к нему, – сказал Джон, все еще державший в своих объятиях Мэгги.
– Ну да, конечно – там же отпечатки пальцев, – с понимающим видом ответил Тедди.
Джон кивнул, хотя был уверен, что на самом деле никаких отпечатков на кирпиче не было. Теперь даже самые обычные люди – не говоря уже о преступниках – были хорошо осведомлены в вопросах улик, благодаря детективам и полицейским сериалам. Даже местные горячие головы, чье самое страшное преступление состояло в заваливании газет гневными письмами протеста, никогда бы не оставили никаких улик, вроде отпечатков пальцев, волосков или других следов, позволяющих идентифицировать их личность.
Внезапно Джон заметил на полу несколько капель крови. Он с беспокойством взглянул на дочь, но убедился, что с ней все в порядке. В этот момент Мэгги подняла голову и посмотрела отцу в лицо. Ее глаза расширились от ужаса.
– Папа, папа, ты ранен! – пронзительно закричала она.
Джон прикоснулся к голове и почувствовал под пальцами теплую кровь. Схватив со стола салфетку, он приложил ее к ране. Подбежавший Тедди отодвинул сестру и осмотрел голову отца. Затем они все вместе направились в ванную комнату.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить детей Джон, рассмотрев в зеркале свою рану. – Это всего лишь поверхностный порез. Кровь идет, но это ничего, пустяки.
– Мама, мамочка! – невольно воскликнула Мэгги.
Джон обнял дочь. Его сердце разрывалось от жалости к ней. Девчушка постоянно тосковала о своей матери и сейчас решила, что пришла новая беда. Джон подумал о том, что эти два года после того, как дети потеряли свою мать, он вел себя как последний эгоист. Чтобы заглушить боль утраты, он с головой ушел в работу и почти не уделял им внимания, а дети в нем так нуждались.
На этот раз Тедди, как всегда, решил взять заботу о Мэгги на себя. Отстранив отца, он подвел сестру к раковине и принялся оттирать губкой оставшиеся на ее футболке пятна крови.
– Хоть ты и сорванец, Мэгги, – сказал он, – но в таком виде тебе нельзя идти в школу. Люди подумают, что ты подралась, и тебя здорово поколотили.
– Меня? Как бы не так, – ответила Мэгги, шмыгая носом.
– Ну, значит, подумают, что это ты кого-то поколотила, – добавил Тедди. – Верно?
– Верно, – тихо произнесла Мэгги.
Из ее огромных голубых глаз полились слезы.
«О, боже», – подумал Джон, снова рассматривая перед зеркалом свой порез на голове. Вероятно, рана была гораздо глубже, чем показалась ему вначале. Кровотечение не прекращалось и стало более обильным. Джон мысленно выругался: ему вовсе не хотелось обращаться к врачу, на это совсем не было времени. На сегодня у него было назначено несколько встреч в офисе, и, к тому же, он должен был дочитать материалы дела и закончить текст своего выступления.
Раздался звонок в дверь.
Неужели дети уже позвонили в полицию? Джон направился было к двери, но в прихожей остановился. А что, если это тот самый человек, который бросил в их окно кирпич? Человек, ненавидящий Джона за то, что он защищает в Верховном суде штата Грега Меррилла.
За время своей адвокатской практики Джон О'Рурк неоднократно сталкивался с угрозами. Людей приводило в негодование то, что он делает. Он защищал в суде преступников, совершивших самые чудовищные преступления. У тех, кто погиб от их рук, оставались раздавленные горем родные и друзья, и для этих людей защитник убийц Джон О'Рурк был главным чудовищем. Он уважал их чувства и с пониманием относился к направленному на него гневу.
Джон знал, что когда-нибудь может найтись человек, который не удовлетворится одними угрозами и пойдет дальше. Однако, даже несмотря на это, он предпочитал не иметь оружия – не только из принципа, но и потому, что ему, как адвокату, было слишком хорошо известно, что наличие оружия в большинстве случаев до добра не доводит. Теперь Джону оставалось лишь надеяться, что на этот раз все обойдется и дело ограничится лишь разбитым окном. Однако инцидент с кирпичом уже сам по себе был шокирующим: Мэгги была ужасно напугана, да и сам он все еще не мог прийти в себя от случившегося. Глубоко вздохнув, Джон взялся за дверную ручку и резко открыл дверь. Перед ним стояла женщина в сером осеннем пальто. У нее были каштановые волосы до плеч, серо-голубые, как речные камешки, глаза и усыпанный веснушками нос. Незнакомка приветливо улыбалась. Легкая улыбка на ее губах была немного застывшей, словно она приготовила ее заранее. При виде встревоженного лица Джона и струившейся с его головы крови женщина оторопела, и улыбка исчезла с ее лица.
– Ой, – сказала она, невольно отпрянув, но тут же снова шагнула вперед и приподняла руку, как будто хотела дотронуться до его щеки. – С вами все в порядке?
– Вы не заметили, отсюда отъезжала какая-нибудь машина? – спросил Джон, оглядывая тихую прибрежную улицу.
У обочины дороги стоял автомобиль – темно-синий седан – очевидно, принадлежавший незнакомке.
– Нет, я не видела никакой машины, – ответила женщина. Ее глубокие глаза смотрели на него внимательно и беспокойно. – Пожалуй, вам нужно присесть.
Джон стоял, прислонившись к дверному косяку, и молчал. Незнакомые люди редко являлись к нему домой: чаще они звонили по телефону – особенно ночью, когда вся семья спала, а также писали длинные, обстоятельные, полные ненависти и возмущения письма. Едва ли эта женщина была одной из этих людей: если бы она пришла к нему, чтобы выразить свое негодование, она не стала бы приветливо улыбаться и проявлять беспокойство.
– В чем дело? – наконец спросил он. – Я могу вам чем-то помочь?
Она засмеялась, и смех ее был таким нежным и ласковым, что Джон почувствовал слабость в коленях. Однако он тут же одернул себя и придал лицу непроницаемое выражение. После смерти Терезы он решил закрыть свое сердце для чувств.
– Думаю, что это мне следует вам помочь, – сказала женщина, улыбаясь и придерживая Джона за локоть.
У незнакомки был мягкий приятный голос, и говорила она с легким южным акцентом, характерным для жителей таких штатов как Виргиния, Северная и Южная Каролина. Видя, что Джон с трудом стоит на ногах, женщина попыталась усадить его на крыльцо. Она явно была профессиональной няней – это было видно по выражению ее лица и заботливому голосу, простому пальто и удобным черным кожаным туфлям. Несомненно, агентство прислало ее на собеседование.
– Так вы насчет работы няней? – поинтересовался Джон.
– Давайте я вам помогу, – мягко произнесла она, почувствовав, как дрожат и подгибаются его колени.
По улице мчалась машина с включенной сиреной – дети догадались вызвать полицию. Джон О'Рурк тяжело опустился на крыльцо. Слова незнакомки он воспринял как утвердительный ответ на свой вопрос.
В полицию позвонил Тедди, но когда приехали полицейские, он не обратил на них ни малейшего внимания, поскольку был очень занят. Ему нужно было привести в порядок одежду Мэгги, собраться в школу самому и успеть на автобус – иначе отцу пришлось бы подвозить его до школы на своей машине, а это было не по пути.
– Мэгги, ты лучше сними эту футболку и надень другую, – предложил Тедди, убедившись в том, что пятна крови не оттираются.
– Ни за что, – ответила Мэгги. – Мне она нравится, и ты сказал, что я могу ее носить.
– Но сейчас она испачкана, и идти в школу в таком виде нельзя. Мы ее выстираем, и завтра ты сможешь ее надеть.
– Не завтра, а только на следующей неделе, потому что нам придется отдать ее в чистку – ведь у нас дома никто не стирает, – захныкала Мэгги, но, увидев расстроенное лицо брата, потянула его за рукав и виновато забормотала: – Ну, не расстраивайся. Я знаю, вы с папой тут ни при чем. Да вообще, я могу и сама…
– Тебе всего одиннадцать лет, – сказал Тедди, возобновляя свои попытки придать футболке приличный вид. – Ты должна играть, а не заниматься стиркой.
– Каждый должен выполнять какую-то работу, – серьезно ответила девочка и, бросив встревоженный взгляд в сторону холла, откуда доносились громкие голоса полицейских, задававших вопросы отцу, спросила: – Как ты думаешь, они станут искать того, кто это сделал?
– Конечно, – ответил Тедди.
– Думаешь, они смогут его поймать?
– Почему нет? Может быть, и поймают.
Брейнер, выбежавший встречать полицейских, снова вернулся к детям. Этот золотой ретривер стал членом их семьи пять лет назад, и Тедди сам придумал для него кличку. Пес был красивый, умный и добродушный, и дети очень полюбили его.
Раньше его золотистая шерсть была мягкой, как шелк, но теперь она всегда была грязной, спутанной и всклокоченной, полной репейника, сухой травы и морских водорослей. Брейнер ткнулся носом в колени Мэгги, а затем прижался к ногам Тедди, ожидая от него похвалы и ласки.
Тедди нагнулся и погладил своего любимца.
– Молодец, Брейнер, – сказал он. – Ты умный пес.
Брейнер лизнул Тедди в лицо, и тот, закрыв глаза, принялся чесать псу густую шерсть на загривке. Брейнер всегда был плохим сторожем. Чересчур дружелюбный, он радостно встречал любого незнакомца, явившегося в их дом, а потом мчался к своим хозяевам, чтобы услышать от них, какой он умный и храбрый. Тедди подумал, что и сам он, в некотором роде, поступал так же, когда была жива мама. Он плохо играл в футбол и всю игру переживал, что команда проигрывает из-за него. Но когда он садился в машину, и мама говорила ему, что он играл лучше всех, он верил ей и успокаивался.
– А ведь Брейнер мог пораниться стеклом, – печально сказала Мэгги, почесывая пса за ухом. – Те люди, которые бросили в наше окно кирпич не думали об этом?
– Нет, Мэгги, они об этом не думали.
– Но почему? Я этого не понимаю. Они ненавидят Грега Меррилла за то, что он убивал людей, а сами бросают кирпич и не думают, что могут покалечить Брейнера.
«Или нас», – подумал Тедди, и от этой мысли его бросило в дрожь. Он порадовался тому, что его пальцы были скрыты густой собачьей шерстью, и Мэгги не видела, как они задрожали.
По дороге на кухню полицейские прошли мимо открытой двери их комнаты, и Тедди услышал, как один сказал другому: «Ну, и чего он хочет? Этого следовало ожидать». В груди у Тедди все сжалось. Так всегда бывало, когда они шли с отцом по улице, и он замечал, что на них пристально смотрят. Или когда его отца называли «защитником убийц». Но хуже всего был случай, когда они с отцом стояли в очереди за мороженым в «Пэрэдайс Айс Крим», и подошедшая к ним маленькая милая старушка, улыбаясь, сказала: «Да… Энн Мэри Хикс сейчас бы тоже с удовольствием съела мороженое, не правда ли?» Энн Мэри Хикс была одной из девушек, погибших от рук Грега Меррилла.
Проходя мимо открытой двери детской комнаты, полицейские заглянули внутрь и посмотрели на брата с сестрой, однако Тедди даже не взглянул в их сторону.
– Тедди, а, Тедди… – тихо прошептала Мэгги, чтобы полицейские ее не услышали.
– Что?
– А, действительно, почему папа его защищает? – спросила она, нахмурив брови.
Это был старый вопрос. Тедди впервые задал его отцу, когда был в таком же возрасте, как сейчас его сестра. Тогда его подзащитным был другой преступник, тоже совершивший тяжкие преступления.
– Ты ведь сама недавно говорила, Мэгги. Это его работа.
– Но пусть бы он защищал только невиновных!
Тедди засмеялся и бросил губку в раковину, оставив свои попытки ликвидировать пятна. Пусть Мэгги идет в школу в грязной футболке, раз она так этого хочет.
– Почему ты смеешься? – спросила Мэгги.
– Я представил себе, как ты скажешь об этом папе.
– Но ведь это правильно. Ты согласен? Защищать нужно только хороших людей, которые не совершали никаких преступлений.
Сердце Тедди снова болезненно сжалось. Ему опять вспомнились слова старушки, подошедшей к ним с отцом в «Пэрэдайс Айс Крим». После того случая, придя домой, он поискал в Интернете информацию об убитых девушках Грега Меррилла. Энн Мэри Хикс было семнадцать лет. В Интернете он нашел ее фотографию из школьного альбома. У нее были светлые, спадающие на глаза волосы, семь сережек в левом ухе и четыре – в правом. На фото она широко улыбалась – так, что видны были брекеты и небольшая щель между передними зубами.
– Так ты согласен со мной, Тедди? Я должна поговорить с папой об этом?
Тедди опять почувствовал боль в груди. Он вспомнил, как их мать часами сидела рядом с отцом, массировала ему плечи, в то время как он изучал материалы дел и составлял тексты своих выступлений на судебных процессах. Она всегда была опорой отцу, вне зависимости от того, какие чувства в ней вызывали те люди, которых он защищал.
– Ну, скажи же мне, Тедди!
Когда Тедди взглянул в голубые глаза сестры – такие невинные и встревоженные – ему захотелось плакать, но он засмеялся.
– Мэгги, если ты спросишь папу, почему он защищает преступников, он прочитает тебе на эту тему целую лекцию.
– Лекцию?
– Да. Он расскажет тебе о знаменательном событии, произошедшем больше двух веков назад в Филадельфии (о появлении Конституции США, разумеется), о шестой поправке к Конституции и праве каждого подсудимого на защиту. А потом – об Оливере Венделле Холмсе и о том, что закон – это волшебное зеркало, в котором отражаются наши собственные жизни… Стоит только завести об этом разговор – и папа так увлечется, что не остановится до обеда.
– Хорошо бы, – прошептала Мэгги, пряча свое лицо в длинной, спутанной шерсти Брейнера. – Я была бы только рада, если бы он читал мне лекцию до обеда и никуда сегодня не уезжал…
Тедди перестал смеяться. Он понял, что Мэгги, так же как и он сам, очень беспокоится за отца и не хочет расставаться с ним ни на минуту. После смерти матери Тедди очень боялся за отца и хотел всегда быть с ним рядом. Мэгги, очевидно, чувствовала то же самое.
Они оба стали внимательно прислушиваться к доносившимся из холла голосам. Отец изо всех сил старался держаться доброжелательно, однако полицейские разговаривали с ним холодно и довольно недружелюбно. У них были все основания недолюбливать Джона, потому что на судебных процессах он никогда не церемонился с их коллегами, выступавшими в качестве свидетелей, и задавал им самые каверзные вопросы.
Мэгги подняла голову, и Тедди увидел, что глаза ее полны слез.
– Не переживай, Мэгги. Все будет хорошо, – сказал он, прижав сестру к себе.
Ее худенькое тельце вздрагивало. Прическа выглядела ужасно, как будто волосы были подстрижены маникюрными ножницами. Голова была грязная, давно не мытая. Девочка, оставшись без материнской заботы, стала запущенной и неухоженной, как и Брейнер, которому давно уже никто не расчесывал щеткой шерсть, распутывая ее и вычесывая застрявшие в ней сухие листья и водоросли, как это раньше каждый день делала их мать.
Тедди очень хотелось снова видеть свою сестру чистой, опрятной, аккуратно подстриженной, и он мечтал, чтобы от Мэгги пахло лавандой и лимоном – так же, как от их матери.
Когда полицейские снова прошли мимо открытой двери, Тедди еще сильнее прижал к себе плачущую Мэгги и зашептал ей на ухо:
– Не плачь, ладно? Ты ведь самая умная девочка на свете. Ты моя любимая, единственная сестренка.
Мэгги не выносила резких звуков. Она боялась сирены и полицейской рации, откуда доносились звуки, похожие на отчаянный писк мышей в мышеловке. Казалось, что в эту коробку, как в мышеловку, попали мышата и отчаянно хотят выбраться наружу, чтобы бежать домой, к своей маме.
Сами полицейские не вызывали у Мэгги чувства страха. По отношению к дочери Джона они вели себя дружелюбно. Улыбаясь, они поздоровались с ней, поинтересовались, как дела в школе. А, увидев на ней футболку, спросили, любит ли она играть в футбол и не собирается ли стать знаменитой футболисткой, вроде Миа Хэмм. Мэгги старалась отвечать вежливо и доброжелательно, но, конечно, не стала объяснять полицейским, что на ней футболка Тедди, и надеть ее в школу она решила для того, чтобы все время чувствовать присутствие брата.
Мэгги страдала, видя, как недоброжелательны к ее отцу полицейские, и думала, что если она будет вести себя с ними вежливо и приветливо, это поможет им понять, какой хороший человек ее отец. И как ему тяжело одному растить двоих детей. Однако все это совершенно не интересовало полицейских. Для них, как и для всех вокруг, ее отец был лишь адвокатом Грега Меррилла.
Мэгги все прекрасно понимала. Брат старался ограждать ее от слухов, но до нее они все равно доходили. После смерти матери она быстро повзрослела. Ей было одиннадцать лет, но она чувствовала себя так, как будто ей было двадцать. Она выглядела ребенком, но душа у нее уже была измученной и уставшей.
Чтобы избавить Тедди от забот о себе и дать ему возможность собраться в школу, Мэгги вышла на веранду. Отец сидел на стуле, и его голову осматривал фельдшер. Неслышно ступая, Мэгги подошла поближе. Она хотела удостовериться в том, что рана отца неглубокая и не опасна для жизни.
Ее мать погибла в результате автомобильной аварии. Автомобиль, которым управляла Тереза, сбил внезапно выбежавшего на дорогу оленя, а затем врезался в дерево. Это случилось на прибрежном шоссе, неподалеку от полицейского участка, и помощь подоспела незамедлительно. Как впоследствии рассказал врач, осматривавший мать после аварии, она встала, подошла к сбитому оленю, чтобы посмотреть, жив ли он, а потом стала вдруг оседать на землю, словно почувствовав головокружение.
Мэгги хорошо все это себе представляла, хотя и не была там. Она ясно видела свою маму такой, какой она была тогда – в синем платье и белых сандалиях. Был поздний июльский вечер, на небе светила полная луна. Мама сидела за рулем автомобиля, и ее длинные, немного выгоревшие на солнце волосы развевались на ветру, влетавшем в открытое окно. У нее был красивый загар, заметный даже при лунном свете, а губы были слегка тронуты розовой губной помадой. Так рассказывал о ней отец.
Мэгги иногда забывала, что она видела сама, а что знала лишь по рассказам. Ей казалось, будто все, что она знала о маме, она видела своими глазами. Однако, в действительности, многое из этого Мэгги всего лишь слышала от отца. Он часто говорил с детьми об их матери, с трудом привыкая к тому, что ее больше нет с ними. Что ее вообще больше нет.