Страница:
Мартин забил гол на первой минуте, четыре минуты спустя был оштрафован за драку, забил пенальти – все это в первом периоде; во втором он получил в нос и отсидел на скамье штрафников за захват соперника клюшкой; пока Мартина не было на льду, Монреаль отыграл два гола подряд. По возвращении Мартин приготовился отыграться, но сирена возвестила об окончании второго периода.
Когда «Медведи» уехали со льда на перерыв, Мэй едва справлялась с волнением и еле дышала, ладони были искромсаны впивавшимися ногтями, а голос охрип от воплей.
Рабочие приводили в порядок лед. Сверху из динамиков гремела музыка, и Мэй смотрела, как большая квадратная машина выравнивает лед, подтапливая сколы и царапины и замораживая их заново. Дети вокруг кричали, пытаясь привлечь внимание игроков. Те сгрудились вокруг тренера Дэйфо, планируя, как им не допустить ничью 2:2 и выиграть.
– Он велит им отдавать шайбу Мартину, – пояснила Дженни. – Невзирая ни на что, отдавать шайбу Мартину.
– Ты так много знаешь о хоккее, – удивилась Мэй. Дженни расхохоталась.
– Нет, просто он всегда это говорит. Каждую игру! Мартин – наша звезда. Но скажу тебе, Мэй, сегодня он затмевает даже самого себя и собственную славу. Знаешь, причина-то в тебе. Как это ощущать себя женой человека, который ради тебя из кожи вон лезет?
– Неплохо. – Мэй от счастья была не в силах совладать со своей улыбкой.
– Отлично! Так держать! – кричала Дженни и стучала ногами. – Мы готовы, мальчики! Вперед, в атаку, и игра ваша!
– Вперед! – кричала Мэй как можно громче. – Ну же, «Медведи»! Вперед к победе!
Тут к ложе, где сидели Мэй и Дженни с несколькими другими женами и подругами хоккеистов, приблизилась группа молодых женщин. Мэй почувствовала, как внутри у нее все напряглось. Мартин предупредил ее быть готовой ко всяким репликам и освистыванию, просил не принимать ничего близко к сердцу и держать высоко поднятой голову. До сих пор ей это вполне удавалось. Но что делать, когда четыре белокурые длинноногие красавицы при всем своем великолепии станут штурмовать их ложу?
– Держись крепче! – пробормотала Дженни.
– Нашествие.
Самая высокая из блондинок постучала по плестигласовому защитному экрану.
– Чем могу быть полезна?
Дженни открыла дверь на щелку, сама любезность в сочетании с ледяной холодностью телохранителя. Мэй даже не ожидала от нее такого.
– Мэй Картье? – уточнила блондинка.
– Это частная ложа. – Дженни по-прежнему перекрывала доступ к Мэй для непрошеной гостьи.
– Я знаю, прошу извинить нас. – Блондинка, застенчиво улыбаясь, протянула Дженни конверт. – Я только хотела передать ей это. Тут… тут всего лишь записка от меня и моих подруг. Мы – завзятые болельщицы «Медведей», и мы подумали…
– Я передам ей. – Дженни решительно закрыла дверь за блондинкой.
Повернувшись к Мэй, она вручила ей большой белый конверт. Минуту Мэй сомневалась, как ей поступить. Сердце стучало. Она боялась прочесть послание, которое ей передали.
– Может, мне потом посмотреть?
Игра вот-вот возобновится, и ей не хотелось портить впечатление от такой великолепной игры, прочитав что-нибудь, что ее может расстроить.
– Давай вскроем конверт, пока я с тобой? – предложила Дженни, видя ее сомнения. – По крайней мере, хоть посмеемся вместе.
Мэй кивнула. Открыв конверт, она вытащила оттуда поздравительную открытку со свадебными колокольчиками на колокольне белой церкви и прочла:
«Наилучшие по желания по поводу вашего недавнего бракосочетания. Пусть долгие годы вашей совместной жизни будут наполнены благословением любви».
И подписи: Мэри Трускотт, Дорин О'Маллей, Эми Дженкес и Каролина Граннато.
Затем следовал постскриптум, написанный аккуратным мелким почерком: «Дорогая миссис Картье, мы с моим женихом обручились в августе. Я прочла о вас, что вы являетесь устроителем свадебных церемоний, и я очень хотела бы, чтобы вы спланировали нашу свадьбу. Мы думаем провести ее приблизительно в апреле. Я скоро сама приеду к вам в «Брайдалбарн». Пятнадцать лет назад моя тетя воспользовалась помощью «Брайдалбарн» для проведения своей свадебной церемонии. Как тесен наш мир! Поздравления по случаю вашего брака, и «вперед, "Медведи"!»
– Ничего себе! – воскликнула Дженни, дочитав послание через плечо Мэй.
– Ты права. Очередной урок по «презумпции невиновности». – Мэй расплылась в улыбке.
– Нет, я думала: «Ничего себе! Мэй повезло, что у нее есть ее… «Брайдалбарн».
– Ты подразумеваешь мою карьеру?
– Это грустно, но я собиралась сказать «жизнь». Возможно, я подразумевала «индивидуальность». Не знаю…
– У тебя же все это есть, – сказала Мэй, пораженная серьезным тоном Дженни.
Дженни смотрела на лед. Игроки начинали выкатываться на площадку, но выражение ее лица, размягченное и задумчивое, говорило о том, что она была очень далеко от «Флит-центра».
– Я по большей части жена Рэя Гарднера, миссис «Крайний правый нападающий "Бостонских Медведей"». Я люблю своего мужа, и у меня потрясающая жизнь. Я не жалуюсь, моя судьба сложилась великолепно.
– А я теперь – «Госпожа Золотая Кувалда».
Дженни отрицательно покачала головой:
– Ты – больше, чем это. Это очевидно. Никакие поклонницы никогда не останавливались у моего места, чтобы вручить мне открытку с теплыми пожеланиями…
– Может статься, если бы они попробовали твое яблочное масло, они поступили бы точно так же. Или твое земляничное варенье. Или если бы они просто знали, какой ты замечательный человек.
Дженни рассмеялась. Игроки выписывали круги, трибуны замерли в напряжении. Дженни сосредоточила свое внимание на линии вбрасывания, где команды расположились по обе стороны красной линии.
Мэй смотрела на нее.
Было классно делить эти страсти хоккейного болельщика и жизнь жены хоккеиста. Все было для Мэй внове, и Дженни была счастлива научить Мэй ориентироваться в этом новом для подруги мире. Но где-то в глубине души Мэй чувствовала острую боль, вызванную тем, что она отдаляется от Тобин. Ее жизнь менялась со скоростью света, и она не знала, как все и всех соединить вместе.
– Ты можешь заехать к нам на этой неделе? – спросила Мэй Дженни. – В «Брайдалбарн»? Я хотела бы показать тебе наши места, соблазнить тебя позволить нам продавать твои изделия. И моя тетя, и Тобин с удовольствием повидали бы тебя снова.
– «Брайдалбарн»? Я бы с превеликой радостью! – Дженни на секунду оторвала взгляд от поля и одарила Мэй сияющей улыбкой.
– Отлично.
Сирена прозвучала, шайба была вброшена, и свисток судьи оповестил о начале третьего периода. Бостон получил шайбу, Рэй передал Мартину, и – бамц! Мартин выиграл свой хет-трик. Мэй кричала во всю глотку, когда Мартин проехал мимо и поцеловал защитное стекло. Следы его губ остались на всю оставшуюся часть игры. Мартин бросал снова и снова, забивал шайбы – четвертую, пятую. На открытых трибунах зрители скандировали и крушили все вокруг. На табло высветилось имя Мартина и статистика, а затем, к изумлению Мэй, на нем появились свадебные колокола. Прямо в середине третьего периода, когда до конца оставалось еще шесть минут, табло начало высвечивать: «Мэй! Мэй!».
– Ты слышишь? – Дженни схватила Мэй за руку, когда толпа принялась скандировать «Мэй, Мэй!».
– О, нет! – Мэй засмеялась и покраснела, когда ее имя зазвучало все громче.
Она спрятала голову, но толпа все равно продолжала выкрикивать ее имя, превратив его в ритмичный рефрен:
«Мэй, Мэй Картье…»
– Ты покорила их!
– Не могу поверить этому… после того, как они называли меня в прошлом месяце, – промолвила Мэй.
Она надеялась, что Тобин смотрит в этот момент телевизор.
Зрители не умолкали, а Мартин забил невероятную шестую шайбу, от которой у всех захватило дух.
– Поверь же!
На сей раз, проезжая мимо их ложи, Мартин поклонился им, и Мэй с Дженни ответили на его поклон. Дженни держала ее за руку, приглашая в настоящую, насыщенную до краев эмоциями жизнь жены хоккеиста НХЛ. Она подумала о своих родителях и как они реагировали бы на все это, если бы могли видеть ее теперь. Потом на какое-то мгновение мелькнула мысль о Серже. Интересно, удалось ли ему посмотреть игру из тюрьмы, гордился ли он своим сыном?
Мэй смотрела на лед, следила за игрой в последние оставшиеся минуты, но ее взгляд вольно и невольно возвращался к следу, оставленному на пластиглазе губами Мартина. И ей хотелось, чтобы все, что она имела в этот момент, знакомое и новое, продолжалось вечно.
Глава 12
Когда «Медведи» уехали со льда на перерыв, Мэй едва справлялась с волнением и еле дышала, ладони были искромсаны впивавшимися ногтями, а голос охрип от воплей.
Рабочие приводили в порядок лед. Сверху из динамиков гремела музыка, и Мэй смотрела, как большая квадратная машина выравнивает лед, подтапливая сколы и царапины и замораживая их заново. Дети вокруг кричали, пытаясь привлечь внимание игроков. Те сгрудились вокруг тренера Дэйфо, планируя, как им не допустить ничью 2:2 и выиграть.
– Он велит им отдавать шайбу Мартину, – пояснила Дженни. – Невзирая ни на что, отдавать шайбу Мартину.
– Ты так много знаешь о хоккее, – удивилась Мэй. Дженни расхохоталась.
– Нет, просто он всегда это говорит. Каждую игру! Мартин – наша звезда. Но скажу тебе, Мэй, сегодня он затмевает даже самого себя и собственную славу. Знаешь, причина-то в тебе. Как это ощущать себя женой человека, который ради тебя из кожи вон лезет?
– Неплохо. – Мэй от счастья была не в силах совладать со своей улыбкой.
– Отлично! Так держать! – кричала Дженни и стучала ногами. – Мы готовы, мальчики! Вперед, в атаку, и игра ваша!
– Вперед! – кричала Мэй как можно громче. – Ну же, «Медведи»! Вперед к победе!
Тут к ложе, где сидели Мэй и Дженни с несколькими другими женами и подругами хоккеистов, приблизилась группа молодых женщин. Мэй почувствовала, как внутри у нее все напряглось. Мартин предупредил ее быть готовой ко всяким репликам и освистыванию, просил не принимать ничего близко к сердцу и держать высоко поднятой голову. До сих пор ей это вполне удавалось. Но что делать, когда четыре белокурые длинноногие красавицы при всем своем великолепии станут штурмовать их ложу?
– Держись крепче! – пробормотала Дженни.
– Нашествие.
Самая высокая из блондинок постучала по плестигласовому защитному экрану.
– Чем могу быть полезна?
Дженни открыла дверь на щелку, сама любезность в сочетании с ледяной холодностью телохранителя. Мэй даже не ожидала от нее такого.
– Мэй Картье? – уточнила блондинка.
– Это частная ложа. – Дженни по-прежнему перекрывала доступ к Мэй для непрошеной гостьи.
– Я знаю, прошу извинить нас. – Блондинка, застенчиво улыбаясь, протянула Дженни конверт. – Я только хотела передать ей это. Тут… тут всего лишь записка от меня и моих подруг. Мы – завзятые болельщицы «Медведей», и мы подумали…
– Я передам ей. – Дженни решительно закрыла дверь за блондинкой.
Повернувшись к Мэй, она вручила ей большой белый конверт. Минуту Мэй сомневалась, как ей поступить. Сердце стучало. Она боялась прочесть послание, которое ей передали.
– Может, мне потом посмотреть?
Игра вот-вот возобновится, и ей не хотелось портить впечатление от такой великолепной игры, прочитав что-нибудь, что ее может расстроить.
– Давай вскроем конверт, пока я с тобой? – предложила Дженни, видя ее сомнения. – По крайней мере, хоть посмеемся вместе.
Мэй кивнула. Открыв конверт, она вытащила оттуда поздравительную открытку со свадебными колокольчиками на колокольне белой церкви и прочла:
«Наилучшие по желания по поводу вашего недавнего бракосочетания. Пусть долгие годы вашей совместной жизни будут наполнены благословением любви».
И подписи: Мэри Трускотт, Дорин О'Маллей, Эми Дженкес и Каролина Граннато.
Затем следовал постскриптум, написанный аккуратным мелким почерком: «Дорогая миссис Картье, мы с моим женихом обручились в августе. Я прочла о вас, что вы являетесь устроителем свадебных церемоний, и я очень хотела бы, чтобы вы спланировали нашу свадьбу. Мы думаем провести ее приблизительно в апреле. Я скоро сама приеду к вам в «Брайдалбарн». Пятнадцать лет назад моя тетя воспользовалась помощью «Брайдалбарн» для проведения своей свадебной церемонии. Как тесен наш мир! Поздравления по случаю вашего брака, и «вперед, "Медведи"!»
– Ничего себе! – воскликнула Дженни, дочитав послание через плечо Мэй.
– Ты права. Очередной урок по «презумпции невиновности». – Мэй расплылась в улыбке.
– Нет, я думала: «Ничего себе! Мэй повезло, что у нее есть ее… «Брайдалбарн».
– Ты подразумеваешь мою карьеру?
– Это грустно, но я собиралась сказать «жизнь». Возможно, я подразумевала «индивидуальность». Не знаю…
– У тебя же все это есть, – сказала Мэй, пораженная серьезным тоном Дженни.
Дженни смотрела на лед. Игроки начинали выкатываться на площадку, но выражение ее лица, размягченное и задумчивое, говорило о том, что она была очень далеко от «Флит-центра».
– Я по большей части жена Рэя Гарднера, миссис «Крайний правый нападающий "Бостонских Медведей"». Я люблю своего мужа, и у меня потрясающая жизнь. Я не жалуюсь, моя судьба сложилась великолепно.
– А я теперь – «Госпожа Золотая Кувалда».
Дженни отрицательно покачала головой:
– Ты – больше, чем это. Это очевидно. Никакие поклонницы никогда не останавливались у моего места, чтобы вручить мне открытку с теплыми пожеланиями…
– Может статься, если бы они попробовали твое яблочное масло, они поступили бы точно так же. Или твое земляничное варенье. Или если бы они просто знали, какой ты замечательный человек.
Дженни рассмеялась. Игроки выписывали круги, трибуны замерли в напряжении. Дженни сосредоточила свое внимание на линии вбрасывания, где команды расположились по обе стороны красной линии.
Мэй смотрела на нее.
Было классно делить эти страсти хоккейного болельщика и жизнь жены хоккеиста. Все было для Мэй внове, и Дженни была счастлива научить Мэй ориентироваться в этом новом для подруги мире. Но где-то в глубине души Мэй чувствовала острую боль, вызванную тем, что она отдаляется от Тобин. Ее жизнь менялась со скоростью света, и она не знала, как все и всех соединить вместе.
– Ты можешь заехать к нам на этой неделе? – спросила Мэй Дженни. – В «Брайдалбарн»? Я хотела бы показать тебе наши места, соблазнить тебя позволить нам продавать твои изделия. И моя тетя, и Тобин с удовольствием повидали бы тебя снова.
– «Брайдалбарн»? Я бы с превеликой радостью! – Дженни на секунду оторвала взгляд от поля и одарила Мэй сияющей улыбкой.
– Отлично.
Сирена прозвучала, шайба была вброшена, и свисток судьи оповестил о начале третьего периода. Бостон получил шайбу, Рэй передал Мартину, и – бамц! Мартин выиграл свой хет-трик. Мэй кричала во всю глотку, когда Мартин проехал мимо и поцеловал защитное стекло. Следы его губ остались на всю оставшуюся часть игры. Мартин бросал снова и снова, забивал шайбы – четвертую, пятую. На открытых трибунах зрители скандировали и крушили все вокруг. На табло высветилось имя Мартина и статистика, а затем, к изумлению Мэй, на нем появились свадебные колокола. Прямо в середине третьего периода, когда до конца оставалось еще шесть минут, табло начало высвечивать: «Мэй! Мэй!».
– Ты слышишь? – Дженни схватила Мэй за руку, когда толпа принялась скандировать «Мэй, Мэй!».
– О, нет! – Мэй засмеялась и покраснела, когда ее имя зазвучало все громче.
Она спрятала голову, но толпа все равно продолжала выкрикивать ее имя, превратив его в ритмичный рефрен:
«Мэй, Мэй Картье…»
– Ты покорила их!
– Не могу поверить этому… после того, как они называли меня в прошлом месяце, – промолвила Мэй.
Она надеялась, что Тобин смотрит в этот момент телевизор.
Зрители не умолкали, а Мартин забил невероятную шестую шайбу, от которой у всех захватило дух.
– Поверь же!
На сей раз, проезжая мимо их ложи, Мартин поклонился им, и Мэй с Дженни ответили на его поклон. Дженни держала ее за руку, приглашая в настоящую, насыщенную до краев эмоциями жизнь жены хоккеиста НХЛ. Она подумала о своих родителях и как они реагировали бы на все это, если бы могли видеть ее теперь. Потом на какое-то мгновение мелькнула мысль о Серже. Интересно, удалось ли ему посмотреть игру из тюрьмы, гордился ли он своим сыном?
Мэй смотрела на лед, следила за игрой в последние оставшиеся минуты, но ее взгляд вольно и невольно возвращался к следу, оставленному на пластиглазе губами Мартина. И ей хотелось, чтобы все, что она имела в этот момент, знакомое и новое, продолжалось вечно.
Глава 12
День выдался холодный и пасмурный, снег припорошил поля и крыши по всей округе. Надев старые кожаные ботинки и видавшую виды куртку, Мэй показывала Дженни свои владения. Была уже середина ноября, и невольно заговорили о приближающихся каникулах, традициях, своих родителях и родителях мужей.
– Расскажи мне о Серже, – попросила Мэй.
– Ох уж этот Серж. Очень он сложный человек.
– Ты хорошо его знала?
– В детстве. Он обожал Мартина и сразу же признал в сыне его удивительный талант. Он готов был тренировать его с утра до ночи, и часто мы с Рэем присоединялись к ним. Для Мартина он был кумиром.
– Правда?
– Да. Все было так хорошо, пока Серж жил дома, и регулярно ездил играть в Монреаль. Но потом он заключил контракт с «Мэйпл Ливз», и очень скоро все изменилось. Сначала произошло то нападение на Мартина, а затем Серж и Агнес разошлись, и после этого Серж уже никогда больше не вернулся домой. Он сбежал от Мартина.
– Но Мартин не был ни в чем виноват, – задумчиво проговорила Мэй, вспоминая о своих отношениях с отцом Кайли.
Получается, из-за проблем родителей дети всегда страдали больше всего.
– Конечно, нет. Но Мартин не верил этому. Он начал играть в хоккей резче, мстительно, словно пытался таким образом вернуть отца. Он заставлял Рэя тренироваться вместе с ним, а Агнес тренировала их обоих на льду нашего озера…
– И Серж пропустил все это.
– Не слишком сочувствуй Сержу. Он стал знаменитостью еще тогда, когда хоккеисты не пользовались такой уж особой популярностью. Между сезонами Серж проживал по высшему разряду в Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе, мы часто видели в журналах его фотографии, на которых он обнимался с красотками всех мастей. Он возвратился в жизнь Мартина только тогда, когда Мартин покинул дом и сам стал играть в НХЛ.
– Как только Мартин вышел из-под крыла Агнес.
– Точно. Хотя Серж всегда оставался легендой Лак-Верта. Малышня боготворила его… и как великого игрока, а потом как отца такого сына, как Мартин.
– Мартин никогда не говорит о нем, – сказала Мэй, мысленно уносясь назад в лето, к тем ужасным ночам, когда Мартин спал на диване. – Только однажды.
– Да, я знаю, – согласилась Дженни. – Мартин вычеркнул его из своей жизни в тот день, когда умерла Натали.
– Интересно, может ли кто-то и вправду вычеркнуть из своей жизни отца, – тихо и задумчиво произнесла Мэй. – Даже если он думает, что страстно желает этого.
Осмотр «Брайдалбарн» продолжался. Мэй не могла избавиться от желания увидеть все глазами Дженни и жалела, что ее гостья не приехала раньше, когда все цвело, травы, цветы и даже старые белые розы, и можно было показать ей все в самом лучшем виде.
Они зашли внутрь сарая, который осенью украшали толстые вязанки восковницы и паслена горько-сладкого. Яркие, шишковатые тыквы и крючковатые кабачки рядами лежали на полках. Совы спали, устроившись на стропилах, прячась в тень от холодного белого света, проникающего через окна в крыше.
Тобин, заканчивающая разговор с новой клиенткой, поглядела на них со своего места.
– Ох, я сразу затосковала по своему дому в Канаде. Я чувствую запах леса, – сказала Дженни, приветственно помахав Тобин. – Как у вас тепло. Надо же, ведь снаружи совсем холодно, видно, у вас отличные обогреватели.
– Это наша самая большая статья расхода, – призналась Мэй. – Мы обогреваем это большущее помещение всю зиму.
– Мартин, должно быть, чувствует здесь себя совсем как дома, – заметила Дженни.
– Надеюсь.
Проходя по огромному помещению, Дженни касалась серебристых стен сарая и потускневших от времени медных крюков, рассматривала полы из широких досок, обнаружила отверстие в стене, которым пользовались совы, когда прилетали и улетали. Тобин, которая относила стопку конвертов из манильской бумаги, направилась к ним и они встретились у лестницы на чердак.
– Я видела вас по телевизору, на играх, – сказала Тобин, – но хорошо, что мы увиделись сейчас.
– И я рада вас видеть. – Дженни наклонилась, чтобы обнять Тобин.
– Вы с Мэй такие знаменитости.
– Против нашей воли, – рассмеялась Дженни.
– Попьешь с нами чаю? – предложила Мэй.
Тобин отрицательно покачала головой, показывая на стопку конвертов.
– Спасибо. Но я сделала еще только половину и не уверена, сколько еще понадобится времени на все это. Увидимся позже. Рада была встречать вас снова, Дженни.
– Я тоже, – ответила Дженни.
Поднимаясь по лестнице на чердак, Дженни дотронулась до плеча Мэй:
– Тобин в порядке?
– Думаю, что да.
Но Мэй и сама чувствовала отстраненность Тобин. С одной стороны, Тобин и Мэй всегда ревновали друг друга к другим людям, отношения с которыми могли бы угрожать их дружбе. Но, помимо этого, их собственные отношения во многом стали меняться, и обе знали об этом.
– К этому нелегко приспособиться, – отметила Дженни. – Видеть свою подругу по телевизору, в журналах.
– Для меня самой это огромная перемена в жизни.
– Со стороны жизнь в НХЛ выглядит захватывающе, – вздохнула Дженни. – Если бы они только знали…
– Большую половину времени Мартина нет дома, а когда он здесь, он приходит в себя после полученных травм. У нас почти не было шансов узнать друг друга.
– Иногда женатым парам приходится даже хуже, чем холостякам, жены чувствуют свое одиночество острее, – согласилась Дженни. – Ты любишь кого-то, но он редко когда оказывается рядом. А когда он рядом, им владеет либо прошлая игра, либо предстоящая.
– Именно так.
Для Мэй было большим облегчением иметь возможность поделиться с Дженни своими проблемами, но ее не покидало чувство вины перед Тобин, от которой она многое скрывала.
Они прошли по чердаку, заполненному старыми платьями, свисающими со стропил. Тафта, органза, шелк и атлас шелестели, когда они проходили мимо них. Среди платьев встречались настоящие музейные редкости, но в коллекции были и современные линии кроя. Еще была целая коллекция платьев подружек невесты. Как и во времена Эмилии, они хранили платья здесь, подальше от глаз, и доставали их все только раз в году, устраивая им ежегодный смотр, превращавшийся в настоящее шоу. Но Мэй хотелось показать их Дженни.
– Ох, Дженни, я не видела вас, начиная со свадьбы. – Тетя Энид шла им навстречу, когда они спустились вниз. – Добро пожаловать в наш «Брайдалбарн». Как вы? Как Рэй, дети?
– Прекрасно, Энид. – Дженни обняла ее. – Погружена в хоккейный сезон, точно так же, как Мэй.
– Я хотела сделать чай до приезда клиентов, назначенных на три часа. Присоединишься к нам, тетя Энид?
– Нет, вы, девочки, лучше без меня. Я как раз отвечаю на почту. И пытаюсь согреться у обогревателя, а ведь еще середина ноября. Только посмотрите на меня в этом наряде… Надеюсь, я не распугаю своим видом всех невест.
Тетушка Энид легко замерзала и носила свой обычный для зимы наряд: шерстяные гамаши и толстая водолазка под серым фланелевым джемпером. Опустив глаза на свои собственные потрепанные джинсы и ботинки, Мэй вынуждена была улыбнуться: удивительно, как невесты в поисках стильного или роскошного бракосочетания вообще забредали в их края.
– У нас здесь все довольно по-простому, без особого церемониала, – сказала Мэй Дженни, когда они направлялись к задней комнате.
– Держу пари, это-то и нравится людям. Есть в тебе какая-то элегантная утонченность в сочетании с явным пренебрежением к внешнему лоску.
– Нечто среднее между хиппи и обедневшим аристократом. Что ж, может быть, – сказала Мэй, поглаживая по тертый рукав своей старой холщовой куртки.
– Да нет же. У хиппи нет утонченности, а обедневший аристократ обожает внешний лоск. Скорее застенчивая деревенская девушка, за обманчивой простотой которой прячется утонченная загадочность. Мартин говорил Рэю, что твоя улыбка напоминает ему о Монне Лизе.
– Ты смеешься. – Мэй колдовала над чайником.
– Нет, – заверила ее Дженни. – Еще у нас, на Лак-Верте, в самом начале.
– Она такая таинственная, – сказала Мэй. – Ничего общего между нами.
– Это ты так думаешь, – сказала Дженни, разглядывая Мэй. – У тебя такое выражение… не знаю как сказать… «проницательное, что ли. Ты выглядишь умнее своих лет. Но никто ведь никогда не воспринимает себя таким, каким его видят окружающие.
Размышляя над услышанным, Мэй накрывала чайный стол. Из соснового буфета она достала чайник из тонкостенного китайского фарфора, разрисованный капустными розами, две чашки с фиалками и синими лентами, тарелку с бисквитами и остатки яблочного масла, присланного Дженни.
За чаем Мэй показала Дженни знаменитые свадебные альбомы своей бабушки. Там было буквально все о свадьбах: в соборах, церквях, на маяках, в яхт-клубах, пентхаусах, розариях, старинных бабушкиных гостиных и на театральных подмостках в театре Силвер-Бэй.
Дженни рассказала об их с Рэем венчании, в приходской церкви Лак-Верта.
– Рэя крестили в той церкви, и там состоялась его первое причастие, – сказала Дженни. – Все было скучно и традиционно.
– Свадьба не бывает скучной, – поправила ее Мэй. – А уж коли выходишь замуж за хоккеиста, тем более.
– Это уж наверняка. Как вы ладите?
– Я уже затосковала без него, а еще ноябрь. По край ней мере каникулы уже скоро.
– Не возлагай на них больших надежд. Рождество вы падает как раз на середину хоккейного сезона.
– Я знаю, И пытаюсь не думать об этом. Да и работа мне не дает разнюниться.
– Когда я слышу, как люди говорят о своей работе, я думаю: «И я хочу этого». Я посещаю галереи и жалею, что я не художница. В книжном магазине я думаю, как, интересно, чувствуют себя те, кто написал книгу. Я хочу делать что-то, что у меня хорошо получится.
– Но ты же знаешь, что я придумала для тебя.
Мэй знала, что Тобин наблюдает за ними. Почему бы ей не присоединиться к ним и не попить всем вместе чаю?
– Мои джемы?
– Я ведь серьезно, Дженни. Невесты любят тратить деньги. Мы продаем здесь травы, заготовленные нами. У нас есть фирменные ароматизированные свечи, мыло, всякие безделицы. Я так и вижу корзинку, заполненную баночками с твоим джемом и яблочным маслом, и все это под названием «Свадебный завтрак».
– Я могла бы написать карточки, что все это изготовлено из выращенного на берегах Лак-Верта, самого романтичного озера в Канаде.
– Корзинки распродадутся влет.
– Не знаю. – Дженни начала улыбаться. – Звучит заманчиво и забавно.
– Так оно и есть. Земляника в июне, черника в июле… что там следующее?
– Персики, нектарины, вишня, ежевика. Потом яблоки… Ты же видела наш сад. Но сейчас только ноябрь. Ничего вплоть до следующего лета. – Дженни рассмеялась. – И это здорово. Мой обычный стиль. Помечтаю, помечтаю, а потом отложу до «когда-нибудь» и ничего ради этого делать не буду. И так постоянно.
– Не осуждай себя и не критикуй, – поправила ее Мэй.
Она вспомнила бабушку, всегда наставлявшую женщин, приходивших к ней за советом:
«Никогда не унижай своих достоинств, даже в шутку, а то кто-то начнет верить этому».
– Ну… – Дженни затихла, как будто устала до поры до времени обсуждать Дженни Гарднер.
– А Триша работала? – неожиданно спросила Мэй.
Мама Мэй всегда напутствовала тех, что сочетался вторым браком, никогда не задавать вопросов о первой жене, чтобы оставить прошлое прошлому, и не заимствовать из прошлого проблемы, но сейчас Мэй не смогла противиться своему любопытству.
– Она «трудилась». – Дженни засмеялась. – Если ты понимаешь, что я подразумеваю под этим. Она стремилась все получать для себя… ездила на курорты, ходила в салоны, путешествовала, посещала «друзей». Рэй говорил, у нее все время были любовники. Знаешь, это Серж познакомил Мартина с Тришей.
– Неужели?
– Триша была больше подстать Сержу, чем Мартину. – Витиеватые дизайнерские вещи, загорелая, с совершенной фигурой.
– Удивительно. – Мэй посмотрела вниз на свои изношенные ботинки.
– Нет, она никогда не подходила для Мартина, – продолжала Дженни. – Рэй, да и я знали это с самого начала. Даже Серж понял свою ошибку. Она – настоящая лос-анджелесская девочка: вечеринки, показы, шоу, сплошной гламур, романтика… шикарная девочка.
– Значит, в Мартине есть какая-то часть, которой нравится все это, – вымолвила Мэй.
– До некоторой степени и до некоторого времени, – согласилась Дженни, глядя на Мэй. – Когда он был моложе, он думал, что это все для него.
– Надеюсь, это правда. Поскольку не похоже, чтобы у меня здесь было можно найти многое из этого списка. – Мэй почувствовала, как ее обдало холодным потоком воз духа из совиного лаза.
– Тебе в этом нет никакой нужды. – Дженни улыбнулась. – Ты простая и загадочная, не забыла?
Мэй пожала плечами, улыбаясь в ответ:
– Ох, правда. Я и забыла!
– Даже Серж сожалел, что познакомил их, учитывая, как развивались события. Однажды он сказал мне, как он жалеет, что Мартин не встретил девушку, похожую на меня. Ту, которая любила бы его таким, какой он есть. Серж был бы очень счастлив узнать, что Мартин нашел тебя.
Мэй молча слушала.
– Грустная история, – задумчиво продолжала Дженни. – Знаю, Серж натворил много плохого. Но он по-своему любил Мартина. Если бы ты видела, как тот смотрел на сына на льду… с такой особенной гордостью.
– Я хочу встретиться с ним, – призналась ей Мэй.
– Этого никогда не случится. Слишком уж Мартин ненавидит его.
– Однажды мне показалось, что я ненавижу отца, – задумчиво произнесла Мэй. – А потом он погиб.
– Это ужасно.
– Все было совсем иначе. Мне тогда было только двенадцать. Если бы он не умер, о нашей стычке никто бы и не вспомнил. Но он погиб. – Мэй вспомнила, что доктор Уитпен говорил ей о завесе, отделяющей мир живых и мир мертвых.
– Так давно.
– В известном смысле это происходило только вчера. Ох, как бы мне хотелось, чтобы эта ссора не осталась навеки между нами. Всю свою жизнь я ощущала это. Как мне жаль, что я не могу вернуться в тот день.
– Я даже представить себе не могу, как ты все это пережила. – Дженни коснулась плеча Мэй.
Мэй кивнула, и опять в голове мелькнули мысли о Тобин, которая продолжала заниматься своим делом. Тобин знала ее отца; она помогала Мэй пережить годы печали. Молча, разглядывая сов на стропилах, Мэй подумала о своем отце и Серже, о том, как в ней растет ощущение, что она отдаляется от Тобин, и о том, что это все означало.
Тюрьма всегда стояла холодной в ноябре. Именно тогда, когда все вокруг не жалели тепла, чтобы согреть свои жилища, когда все семьи жарили индюшек и каштаны или что там еще делают в хороших семьях, котлы здесь лопались и прекращали работать. Поэтому Серж, одолеваемый воспоминаниями о тех днях, когда ему довелось побыть семейным человеком, предпочитал выходить на тюремный двор и делать там гимнастику, глядя на пар от своего дыхания.
– Холодно же снаружи, Серж, – заметил Джим, охранник.
– Для слабаков, да божьих одуванчиков, – сказал Серж, отжимаясь на брусчатке.
– Это верно, Ты-то играл в хоккей всю свою жизнь.
– Все годы.
– И сколько раз ты уже отжался?
– Две сотни сорок… сорок один, – еще упорнее продолжал Серж.
– Что ж, не буду сбивать тебя со счета, – сказал Джим, уходя.
Сержу стало почти грустно, что парень уходит. Джим был примерно такого же возраста, как и Мартин. Нормальный, спортивный парень, похоже, он время от времени бегает и подтягивается на перекладине.
– Эй! – крикнул Серж ему вслед, все еще продолжая отжиматься. – Ты играешь?
– Играю во что? – спросил Джим, повернувшись к нему вполоборота.
– В хоккей.
– Нет. В футбол играл в средней школе. В бейсбол.
Серж слегка опустил голову и начал еще усерднее отжиматься. Он еще прибавил темп.
– Мартин играл в бейсбол каждую весну. Как только озеро таяло, – тихо пробормотал Серж.
– Что ты сказал? – переспросил Джим.
– Ничего, – ответил Серж, но так тихо, что Джим его не расслышал и продолжал ходить по кругу.
Серж отжался свои три сотни раз, затем поднялся на ноги. Он подошел к стене, уперся в нее и стал делать растяжку.
Мартин разделался с Детройтом, а еще днем раньше с Чикаго. Он был горяч в этом году.
Газеты писали, что это его сезон и что женитьба тому причиной. Женитьба не усмирила Золотую Кувалду; она только закалила его, придала ему мощь. Но Сержа беспокоили глаза Мартина, его лодыжки, колени. Как только тебе пробило тридцать, травмы могут погубить хороший сезон, разрушить все планы.
– Расскажи мне о Серже, – попросила Мэй.
– Ох уж этот Серж. Очень он сложный человек.
– Ты хорошо его знала?
– В детстве. Он обожал Мартина и сразу же признал в сыне его удивительный талант. Он готов был тренировать его с утра до ночи, и часто мы с Рэем присоединялись к ним. Для Мартина он был кумиром.
– Правда?
– Да. Все было так хорошо, пока Серж жил дома, и регулярно ездил играть в Монреаль. Но потом он заключил контракт с «Мэйпл Ливз», и очень скоро все изменилось. Сначала произошло то нападение на Мартина, а затем Серж и Агнес разошлись, и после этого Серж уже никогда больше не вернулся домой. Он сбежал от Мартина.
– Но Мартин не был ни в чем виноват, – задумчиво проговорила Мэй, вспоминая о своих отношениях с отцом Кайли.
Получается, из-за проблем родителей дети всегда страдали больше всего.
– Конечно, нет. Но Мартин не верил этому. Он начал играть в хоккей резче, мстительно, словно пытался таким образом вернуть отца. Он заставлял Рэя тренироваться вместе с ним, а Агнес тренировала их обоих на льду нашего озера…
– И Серж пропустил все это.
– Не слишком сочувствуй Сержу. Он стал знаменитостью еще тогда, когда хоккеисты не пользовались такой уж особой популярностью. Между сезонами Серж проживал по высшему разряду в Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе, мы часто видели в журналах его фотографии, на которых он обнимался с красотками всех мастей. Он возвратился в жизнь Мартина только тогда, когда Мартин покинул дом и сам стал играть в НХЛ.
– Как только Мартин вышел из-под крыла Агнес.
– Точно. Хотя Серж всегда оставался легендой Лак-Верта. Малышня боготворила его… и как великого игрока, а потом как отца такого сына, как Мартин.
– Мартин никогда не говорит о нем, – сказала Мэй, мысленно уносясь назад в лето, к тем ужасным ночам, когда Мартин спал на диване. – Только однажды.
– Да, я знаю, – согласилась Дженни. – Мартин вычеркнул его из своей жизни в тот день, когда умерла Натали.
– Интересно, может ли кто-то и вправду вычеркнуть из своей жизни отца, – тихо и задумчиво произнесла Мэй. – Даже если он думает, что страстно желает этого.
Осмотр «Брайдалбарн» продолжался. Мэй не могла избавиться от желания увидеть все глазами Дженни и жалела, что ее гостья не приехала раньше, когда все цвело, травы, цветы и даже старые белые розы, и можно было показать ей все в самом лучшем виде.
Они зашли внутрь сарая, который осенью украшали толстые вязанки восковницы и паслена горько-сладкого. Яркие, шишковатые тыквы и крючковатые кабачки рядами лежали на полках. Совы спали, устроившись на стропилах, прячась в тень от холодного белого света, проникающего через окна в крыше.
Тобин, заканчивающая разговор с новой клиенткой, поглядела на них со своего места.
– Ох, я сразу затосковала по своему дому в Канаде. Я чувствую запах леса, – сказала Дженни, приветственно помахав Тобин. – Как у вас тепло. Надо же, ведь снаружи совсем холодно, видно, у вас отличные обогреватели.
– Это наша самая большая статья расхода, – призналась Мэй. – Мы обогреваем это большущее помещение всю зиму.
– Мартин, должно быть, чувствует здесь себя совсем как дома, – заметила Дженни.
– Надеюсь.
Проходя по огромному помещению, Дженни касалась серебристых стен сарая и потускневших от времени медных крюков, рассматривала полы из широких досок, обнаружила отверстие в стене, которым пользовались совы, когда прилетали и улетали. Тобин, которая относила стопку конвертов из манильской бумаги, направилась к ним и они встретились у лестницы на чердак.
– Я видела вас по телевизору, на играх, – сказала Тобин, – но хорошо, что мы увиделись сейчас.
– И я рада вас видеть. – Дженни наклонилась, чтобы обнять Тобин.
– Вы с Мэй такие знаменитости.
– Против нашей воли, – рассмеялась Дженни.
– Попьешь с нами чаю? – предложила Мэй.
Тобин отрицательно покачала головой, показывая на стопку конвертов.
– Спасибо. Но я сделала еще только половину и не уверена, сколько еще понадобится времени на все это. Увидимся позже. Рада была встречать вас снова, Дженни.
– Я тоже, – ответила Дженни.
Поднимаясь по лестнице на чердак, Дженни дотронулась до плеча Мэй:
– Тобин в порядке?
– Думаю, что да.
Но Мэй и сама чувствовала отстраненность Тобин. С одной стороны, Тобин и Мэй всегда ревновали друг друга к другим людям, отношения с которыми могли бы угрожать их дружбе. Но, помимо этого, их собственные отношения во многом стали меняться, и обе знали об этом.
– К этому нелегко приспособиться, – отметила Дженни. – Видеть свою подругу по телевизору, в журналах.
– Для меня самой это огромная перемена в жизни.
– Со стороны жизнь в НХЛ выглядит захватывающе, – вздохнула Дженни. – Если бы они только знали…
– Большую половину времени Мартина нет дома, а когда он здесь, он приходит в себя после полученных травм. У нас почти не было шансов узнать друг друга.
– Иногда женатым парам приходится даже хуже, чем холостякам, жены чувствуют свое одиночество острее, – согласилась Дженни. – Ты любишь кого-то, но он редко когда оказывается рядом. А когда он рядом, им владеет либо прошлая игра, либо предстоящая.
– Именно так.
Для Мэй было большим облегчением иметь возможность поделиться с Дженни своими проблемами, но ее не покидало чувство вины перед Тобин, от которой она многое скрывала.
Они прошли по чердаку, заполненному старыми платьями, свисающими со стропил. Тафта, органза, шелк и атлас шелестели, когда они проходили мимо них. Среди платьев встречались настоящие музейные редкости, но в коллекции были и современные линии кроя. Еще была целая коллекция платьев подружек невесты. Как и во времена Эмилии, они хранили платья здесь, подальше от глаз, и доставали их все только раз в году, устраивая им ежегодный смотр, превращавшийся в настоящее шоу. Но Мэй хотелось показать их Дженни.
– Ох, Дженни, я не видела вас, начиная со свадьбы. – Тетя Энид шла им навстречу, когда они спустились вниз. – Добро пожаловать в наш «Брайдалбарн». Как вы? Как Рэй, дети?
– Прекрасно, Энид. – Дженни обняла ее. – Погружена в хоккейный сезон, точно так же, как Мэй.
– Я хотела сделать чай до приезда клиентов, назначенных на три часа. Присоединишься к нам, тетя Энид?
– Нет, вы, девочки, лучше без меня. Я как раз отвечаю на почту. И пытаюсь согреться у обогревателя, а ведь еще середина ноября. Только посмотрите на меня в этом наряде… Надеюсь, я не распугаю своим видом всех невест.
Тетушка Энид легко замерзала и носила свой обычный для зимы наряд: шерстяные гамаши и толстая водолазка под серым фланелевым джемпером. Опустив глаза на свои собственные потрепанные джинсы и ботинки, Мэй вынуждена была улыбнуться: удивительно, как невесты в поисках стильного или роскошного бракосочетания вообще забредали в их края.
– У нас здесь все довольно по-простому, без особого церемониала, – сказала Мэй Дженни, когда они направлялись к задней комнате.
– Держу пари, это-то и нравится людям. Есть в тебе какая-то элегантная утонченность в сочетании с явным пренебрежением к внешнему лоску.
– Нечто среднее между хиппи и обедневшим аристократом. Что ж, может быть, – сказала Мэй, поглаживая по тертый рукав своей старой холщовой куртки.
– Да нет же. У хиппи нет утонченности, а обедневший аристократ обожает внешний лоск. Скорее застенчивая деревенская девушка, за обманчивой простотой которой прячется утонченная загадочность. Мартин говорил Рэю, что твоя улыбка напоминает ему о Монне Лизе.
– Ты смеешься. – Мэй колдовала над чайником.
– Нет, – заверила ее Дженни. – Еще у нас, на Лак-Верте, в самом начале.
– Она такая таинственная, – сказала Мэй. – Ничего общего между нами.
– Это ты так думаешь, – сказала Дженни, разглядывая Мэй. – У тебя такое выражение… не знаю как сказать… «проницательное, что ли. Ты выглядишь умнее своих лет. Но никто ведь никогда не воспринимает себя таким, каким его видят окружающие.
Размышляя над услышанным, Мэй накрывала чайный стол. Из соснового буфета она достала чайник из тонкостенного китайского фарфора, разрисованный капустными розами, две чашки с фиалками и синими лентами, тарелку с бисквитами и остатки яблочного масла, присланного Дженни.
За чаем Мэй показала Дженни знаменитые свадебные альбомы своей бабушки. Там было буквально все о свадьбах: в соборах, церквях, на маяках, в яхт-клубах, пентхаусах, розариях, старинных бабушкиных гостиных и на театральных подмостках в театре Силвер-Бэй.
Дженни рассказала об их с Рэем венчании, в приходской церкви Лак-Верта.
– Рэя крестили в той церкви, и там состоялась его первое причастие, – сказала Дженни. – Все было скучно и традиционно.
– Свадьба не бывает скучной, – поправила ее Мэй. – А уж коли выходишь замуж за хоккеиста, тем более.
– Это уж наверняка. Как вы ладите?
– Я уже затосковала без него, а еще ноябрь. По край ней мере каникулы уже скоро.
– Не возлагай на них больших надежд. Рождество вы падает как раз на середину хоккейного сезона.
– Я знаю, И пытаюсь не думать об этом. Да и работа мне не дает разнюниться.
– Когда я слышу, как люди говорят о своей работе, я думаю: «И я хочу этого». Я посещаю галереи и жалею, что я не художница. В книжном магазине я думаю, как, интересно, чувствуют себя те, кто написал книгу. Я хочу делать что-то, что у меня хорошо получится.
– Но ты же знаешь, что я придумала для тебя.
Мэй знала, что Тобин наблюдает за ними. Почему бы ей не присоединиться к ним и не попить всем вместе чаю?
– Мои джемы?
– Я ведь серьезно, Дженни. Невесты любят тратить деньги. Мы продаем здесь травы, заготовленные нами. У нас есть фирменные ароматизированные свечи, мыло, всякие безделицы. Я так и вижу корзинку, заполненную баночками с твоим джемом и яблочным маслом, и все это под названием «Свадебный завтрак».
– Я могла бы написать карточки, что все это изготовлено из выращенного на берегах Лак-Верта, самого романтичного озера в Канаде.
– Корзинки распродадутся влет.
– Не знаю. – Дженни начала улыбаться. – Звучит заманчиво и забавно.
– Так оно и есть. Земляника в июне, черника в июле… что там следующее?
– Персики, нектарины, вишня, ежевика. Потом яблоки… Ты же видела наш сад. Но сейчас только ноябрь. Ничего вплоть до следующего лета. – Дженни рассмеялась. – И это здорово. Мой обычный стиль. Помечтаю, помечтаю, а потом отложу до «когда-нибудь» и ничего ради этого делать не буду. И так постоянно.
– Не осуждай себя и не критикуй, – поправила ее Мэй.
Она вспомнила бабушку, всегда наставлявшую женщин, приходивших к ней за советом:
«Никогда не унижай своих достоинств, даже в шутку, а то кто-то начнет верить этому».
– Ну… – Дженни затихла, как будто устала до поры до времени обсуждать Дженни Гарднер.
– А Триша работала? – неожиданно спросила Мэй.
Мама Мэй всегда напутствовала тех, что сочетался вторым браком, никогда не задавать вопросов о первой жене, чтобы оставить прошлое прошлому, и не заимствовать из прошлого проблемы, но сейчас Мэй не смогла противиться своему любопытству.
– Она «трудилась». – Дженни засмеялась. – Если ты понимаешь, что я подразумеваю под этим. Она стремилась все получать для себя… ездила на курорты, ходила в салоны, путешествовала, посещала «друзей». Рэй говорил, у нее все время были любовники. Знаешь, это Серж познакомил Мартина с Тришей.
– Неужели?
– Триша была больше подстать Сержу, чем Мартину. – Витиеватые дизайнерские вещи, загорелая, с совершенной фигурой.
– Удивительно. – Мэй посмотрела вниз на свои изношенные ботинки.
– Нет, она никогда не подходила для Мартина, – продолжала Дженни. – Рэй, да и я знали это с самого начала. Даже Серж понял свою ошибку. Она – настоящая лос-анджелесская девочка: вечеринки, показы, шоу, сплошной гламур, романтика… шикарная девочка.
– Значит, в Мартине есть какая-то часть, которой нравится все это, – вымолвила Мэй.
– До некоторой степени и до некоторого времени, – согласилась Дженни, глядя на Мэй. – Когда он был моложе, он думал, что это все для него.
– Надеюсь, это правда. Поскольку не похоже, чтобы у меня здесь было можно найти многое из этого списка. – Мэй почувствовала, как ее обдало холодным потоком воз духа из совиного лаза.
– Тебе в этом нет никакой нужды. – Дженни улыбнулась. – Ты простая и загадочная, не забыла?
Мэй пожала плечами, улыбаясь в ответ:
– Ох, правда. Я и забыла!
– Даже Серж сожалел, что познакомил их, учитывая, как развивались события. Однажды он сказал мне, как он жалеет, что Мартин не встретил девушку, похожую на меня. Ту, которая любила бы его таким, какой он есть. Серж был бы очень счастлив узнать, что Мартин нашел тебя.
Мэй молча слушала.
– Грустная история, – задумчиво продолжала Дженни. – Знаю, Серж натворил много плохого. Но он по-своему любил Мартина. Если бы ты видела, как тот смотрел на сына на льду… с такой особенной гордостью.
– Я хочу встретиться с ним, – призналась ей Мэй.
– Этого никогда не случится. Слишком уж Мартин ненавидит его.
– Однажды мне показалось, что я ненавижу отца, – задумчиво произнесла Мэй. – А потом он погиб.
– Это ужасно.
– Все было совсем иначе. Мне тогда было только двенадцать. Если бы он не умер, о нашей стычке никто бы и не вспомнил. Но он погиб. – Мэй вспомнила, что доктор Уитпен говорил ей о завесе, отделяющей мир живых и мир мертвых.
– Так давно.
– В известном смысле это происходило только вчера. Ох, как бы мне хотелось, чтобы эта ссора не осталась навеки между нами. Всю свою жизнь я ощущала это. Как мне жаль, что я не могу вернуться в тот день.
– Я даже представить себе не могу, как ты все это пережила. – Дженни коснулась плеча Мэй.
Мэй кивнула, и опять в голове мелькнули мысли о Тобин, которая продолжала заниматься своим делом. Тобин знала ее отца; она помогала Мэй пережить годы печали. Молча, разглядывая сов на стропилах, Мэй подумала о своем отце и Серже, о том, как в ней растет ощущение, что она отдаляется от Тобин, и о том, что это все означало.
Тюрьма всегда стояла холодной в ноябре. Именно тогда, когда все вокруг не жалели тепла, чтобы согреть свои жилища, когда все семьи жарили индюшек и каштаны или что там еще делают в хороших семьях, котлы здесь лопались и прекращали работать. Поэтому Серж, одолеваемый воспоминаниями о тех днях, когда ему довелось побыть семейным человеком, предпочитал выходить на тюремный двор и делать там гимнастику, глядя на пар от своего дыхания.
– Холодно же снаружи, Серж, – заметил Джим, охранник.
– Для слабаков, да божьих одуванчиков, – сказал Серж, отжимаясь на брусчатке.
– Это верно, Ты-то играл в хоккей всю свою жизнь.
– Все годы.
– И сколько раз ты уже отжался?
– Две сотни сорок… сорок один, – еще упорнее продолжал Серж.
– Что ж, не буду сбивать тебя со счета, – сказал Джим, уходя.
Сержу стало почти грустно, что парень уходит. Джим был примерно такого же возраста, как и Мартин. Нормальный, спортивный парень, похоже, он время от времени бегает и подтягивается на перекладине.
– Эй! – крикнул Серж ему вслед, все еще продолжая отжиматься. – Ты играешь?
– Играю во что? – спросил Джим, повернувшись к нему вполоборота.
– В хоккей.
– Нет. В футбол играл в средней школе. В бейсбол.
Серж слегка опустил голову и начал еще усерднее отжиматься. Он еще прибавил темп.
– Мартин играл в бейсбол каждую весну. Как только озеро таяло, – тихо пробормотал Серж.
– Что ты сказал? – переспросил Джим.
– Ничего, – ответил Серж, но так тихо, что Джим его не расслышал и продолжал ходить по кругу.
Серж отжался свои три сотни раз, затем поднялся на ноги. Он подошел к стене, уперся в нее и стал делать растяжку.
Мартин разделался с Детройтом, а еще днем раньше с Чикаго. Он был горяч в этом году.
Газеты писали, что это его сезон и что женитьба тому причиной. Женитьба не усмирила Золотую Кувалду; она только закалила его, придала ему мощь. Но Сержа беспокоили глаза Мартина, его лодыжки, колени. Как только тебе пробило тридцать, травмы могут погубить хороший сезон, разрушить все планы.