Страница:
Перед началом игры 4, в номере гостиницы, Мэй увидела, как Мартин лежит на кровати с подушкой на глазах. Она села подле него и взяла его за руку. Она старалась сдержать свое обещание быть терпеливой, но это оказалось серьезным испытанием.
– Оставь меня одного, Мэй, – сказал он, отдергивая руку.
– Что-то не так? – спросила она.
– Ничего.
– Кайли звонила. Она пожелала тебе удачи.
Мартин промычал что-то в ответ.
Мэй посмотрела на него. Только подбородок и шея были видны из-под подушки. Она разглядывала стежки на его губе и подбородке, синяк на шее. Его тело было напряжено, как пружина, но когда она хотела прикоснуться к нему вчера вечером, он вздрогнул и отодвинулся. Казалось, его преследовала постоянная головная боль; она наблюдала, как Мартин поглощает аспирин, словно конфеты, а однажды около полуночи он встал и сам положил себе ледяной компресс на глаза.
– Мартин?
Он не сразу ответил. Но потом рывком сбросил подушку с головы и сел, вытянувшись в струнку.
– Я не уверен, что тебе следует быть здесь.
– Почему?
– Потому что все это слишком тяжело для тебя. Тебе не нравится, когда я дерусь, ты боишься за меня, боишься, что мне делают больно. Ты знаешь, мне хочется буквально разодрать лицо Йоргенсена в клочья.
– Странно, но верно, – согласилась Мэй.
– Это хоккей, Мэй. Вот почему я не хотел, чтобы ты приезжала на игры в прошлом году. Финал отличается от регулярного сезона. Очень отличается.
– Ты считаешь, я не сумею справиться с этим? – уточнила она. – Ладно, думай, что хочешь, но я смогу.
– Непохоже, – проворчал Мартин.
– Знаешь, меня волнует, что ты все время щуришься. У тебя болит голова?
– Почему все вокруг спрашивают, не болит ли у меня голова? – взорвался он. – Ты, Рэй, тренер. Перестань хоть ты, Мэй.
Она вспомнила о своей встрече с Сержем, как тот волновался, нет ли у Мартина проблем с головой, спрашивал ее, действительно ли он предпочитает правую сторону. В открытке, пришедшей на прошлой неделе, Серж интересовался, что случилось с ударом слева, которым Мартин пользовался, когда хотел обмануть вратаря противника.
– Значит, тебя не мучают головные боли? – спокойно уточнила она.
– Нет. – Он громко вздохнул. – Не мучают.
– Отлично, – сказала она.
– Это только давление. – Он нагнул голову, чтобы она могла помассировать его шею.
Она помассировала некоторые точки, чувствуя напряженность в его шее и плечах.
– Мы должны победить, Мэй. Я должен победить. Я никогда в жизни не хотел ничего так сильно.
– Вы выбирались из трех ничего и прежде, – пыталась успокоить она. – Разве нет?
Он пожал плечами:
– Да, но тогда все ощущалось как-то иначе…
– Но как? – удивилась Мэй. – Разве когда-нибудь это давалось легче? Разве когда-либо ты думал, что сумеешь сделать это?
Он продолжал смотреть на пол, не отрывая взгляда от бежевого коврика гостиничного номера. Но он слушал. Мэй поняла по наклону головы, что он не уходил от звука ее голоса.
«Это уже прогресс, – подумала она. – Мы не убегаем друг от друга».
– Иногда приходится безуспешно биться о стену, прежде чем удается найти дверь, – сказала Мэй.
– Дверь?
– Ну, проход, – уточнила она. – Дверь к…
– …победе, – подсказал Мартин, притянув ее к себе.
«Не просто к победе», – подумала Мэй, но промолчала, обнимая мужа и вспоминая об открытке, которая пришла утром: «Он противостоит монстрам внутри себя самого, и он должен их победить».
Йоргенсен, прошлое, страхи, желание убежать. Отец Мартина знал его много лучше, чем можно было бы вообразить.
– Ты уверен, что ты в полном порядке? – спросила она.
– Уверен. Мои двадцать вопросов кончились?
– Нет, остался один. – Она обняла его за шею. – Ты любишь меня?
– Бьен сюр (конечно), люблю. – С трудом выдавив из себя бодрую улыбку, он притянул Мэй к себе. Пригладив ей волосы, он поцеловал ее в губы. – Но больше ни о чем не спрашивай меня.
Тем вечером Бостон неожиданно разгромил Эдмонтон со счетом 3:0, с хет-триком от Мартина Картье. На следующий вечер все повторилось. Опять 3:0, и очередной хет-трик от Мартина Картье. Болельщики Эдмонтона сходили с ума от ярости, и у всех на устах был вопрос: что произошло с Мартином? Он напоминал тигра, вырвавшегося на свободу, бросал шайбу всякий раз, когда она попадала к нему, и каждый его бросок увеличивал счет. Когда Бостон выиграл третью игру, сводя серию к ничьей 3:3, окрыленные «Медведи» покинули Эдмонтон.
Следующей игре предстояло стать решающей. Газеты пестрели рассказами о великом Серже Картье, предвкушали, как история сравнит отца и сына.
Писали об увлечении Сержа азартными играми, о характере Мартина, о том, как любовь изменила Мартина, как Бостон заплатил огромные деньги за хоккейную звезду и они хотели оправдать свои затраты победой в Кубке Стэнли.
Репутация Нильса Йоргенсена как одного из величайших хоккейных вратарей всех времен оставалась непоколебима. Мартин Картье уже попадал в книги рекордов как крайний правый нападающий; он завоевал почти все трофеи, известные в хоккее. Но из двух соперников только один завоевывал Кубок Стэнли.
Мартин изменит такое положение сегодня вечером, даже если это будет стоить ему жизни. Чувствуя, как напрягаются его мускулы, он думал о тех в его жизни, ради кого стоило побеждать: Мэй, Кайли, душа его матери и душа Натали, его товарищи по команде, его лучший друг Рэй.
Глубоко в душе, там, куда он не любил заглядывать (он даже отказывался признаваться себе в том, что в его душе есть такой потайной уголок), он знал еще об одном человеке, ради которого он хотел бы победить, – о своем отце. Его жена коснулась этого места в глубинах его души, и теперь оно оказалось широко открыто.
Не в силах признаться Мэй, он представлял лицо отца, худое и молодое, не тронутое разрушительным действием жизни, побед и пороков, приведших к преступлениям. В воспоминаниях Серж оставался с ласковым и добрым лицом, и Мартин видел его теперь перед собой. Вот он призывает сына кататься быстрее, чувствовать противника, направлять шайбу в ворота, как стрелу из лука.
«Я добьюсь сегодня победы, – шептал Мартин отцу. – Я получу Кубок Стэнли».
Серж Картье не мог ответить ему, но это не имело значения: глаза Мартина были закрыты, и он слышал голос отца. Не тот мрачный, грубый голос игрока, в которого превратился отец, но голос, полный надежды, любви и чего-то еще, провинциально-наивного. Когда-то Мартин любил голос отца, и теперь это давало ему силу.
«Ты сумеешь сделать это, сынок», – говорил тот голос.
Голос Канады, гор, черного льда озера Лак-Верт. Голос его отца долетал откуда-то из глубины сознания Мартина. Не важно. Мартин знал. Сегодня вечером он победит.
– Получил деньги за игру? – Картье слил первые три игры.
– Надеюсь, ты ставил на Эдмонтон, они уж точно расколошматят Бостон сегодня.
– Серж, старик, два года подряд, Мартину пора на пролом в последнюю игру.
– Игра седьмая – пан или пропал…
– Оставьте старика в покое, – рявкнул Тино. – Дайте ему просто посмотреть игру, разве непонятно?
Серж сидел не двигаясь, не замечая окружающих. Телевизор был включен, он работал, и это было все, что его волновало. Он не мигая смотрел на экран. Шум, болтовня, лязг дверей камеры – все вокруг него потеряло всякое значение. Только игра, только камера, показывающая панорамой зрителей.
Там, в ложе для жен, он видел малютку Женевьеву Лемэй – теперь Дженни Гарднер. Ее дети сидели около нее, Шарлотта и Марк. Господи, уже совсем взрослые. Но взгляд Сержа сосредоточился на других двоих – Мэй и Кайли Картье. Он испытывал нежность к ним и желание защитить, не дать другим обитателям блока увидеть их лица.
– Горячие бабенки, – заметил Буфорд.
– Заткнись, – буркнул Серж.
– Правда, горячие. У вас там, в хоккее, все такие?
– Это твоя внучка?
– Нет, у Сержа нет никакой внучки.
– Однако хороши девахи.
Даже этот противный разговор не мог отвлечь Сержа от экрана. Не собирался он ничего говорить сейчас. Ни в защиту себя, ни Мартина. Тем более вспоминать историю Натали. Никому здесь нет дела до всего этого.
И никакие слова не имели значения теперь, кроме тех, которые звучали у Сержа внутри.
«Играй, сынок, – думал он. – Расслабься. Дыши. Целься точно».
На табло появились фотографии из долгой карьеры Мартина. Вот Мартин и Рэй в семилетнем возрасте, после победы в их первом хоккейном турнире в Канаде. Вот Серж рядом с Мартином, помогает мальчику удержать огромный кубок, слишком тяжелый для малыша.
– Играй, сынок, – снова подумал Серж, но, должно быть, не заметил, как заговорил вслух.
Кто-то расхохотался.
– Играй, сынок, играй, сынок, – передразнили они его.
Серж не обращал внимания. Он смотрел поверх их голов, все внимание его было сосредоточено только на телевизионном экране.
Слова продолжали проноситься в его голове, но теперь он старался, чтобы ни звука не просочилось наружу: «Играй, сынок, ты можешь, ты уже все выиграл, Кубок твой…» И затем: «Спасибо, Мэй».
Вбрасывание разыграно, свисток раздался, шайба в игре. Игра 7 началась. Трибуны во Флит-центре Бостона кричали, топали ногами. Полицейские окружили поле, спиной ко льду, просматривают толпу. До игры раздавались смертельные угрозы как в адрес Мартина Картье, так и в адрес Нильса Йоргенсена, и администрация, не исключив возможности попыток их реализации, не стала полагаться на счастливый случай.
На второй минуте первого периода с подачи Мартина шайбу забил Рэй Гарднер. Потом Рэй отплатил ему тем же, и Мартин забил следующую шайбу. Когда шайба проносилась мимо Йоргенсена, Мартин поднял обе руки над головой, и зрители обезумели.
Проезжая мимо Мэй и Кайли, Мартин видел, как они вскакивают с мест и неистово машут ему. Он усмехнулся и постучал по защитному стеклу. В ответ Кайли устремилась к нему. Но пора было снова вступать в игру. «Нефтяники» окружили Мартина, спровоцировали на вспышку, и он получил двухминутный штраф за удар сплеча.
Пользуясь преимуществом ситуации, Эдмонтон стремительно забил шайбу Бостону; в конце первого периода «Медведи» вели уже только 2:1.
Сердце Мартина трепетало, как крылья пойманной мухи. Он слышал толпу и чувствовал всю тяжесть давящих воспоминаний. В прошлом году в это же время «Медведи» попытались победить. Мартин тогда имел все шансы; он увеличивал счет как чемпион, но сдался в конце. Присутствие Мэй и Кайли здесь все меняло. Оказываясь около их мест, он слышал их голоса, заглушавшие для него все другие на стадионе.
– Давай, Мартин!
– Давай, папа, давай!
Во втором периоде вбрасывание выиграл Рэй и передал шайбу Мартину, когда тот пересек синюю линию. Мартин воспользовался моментом, бросил шайбу и попал в ворота. В момент броска что-то опять омрачило его зрение: у каждого игрока на льду появился мерцающий двойник, прямо позади него.
– Мерд (черт), – выругался Мартин, резко пригнул голову и закрыл глаза.
Его замешательство дало эдмонтонцам шанс, поскольку их центральный нападающий получил шайбу и покатился в ворота. Рэй попытался замедлить соперника, помешав ему выставленной вперед клюшкой, но тот все равно забил шайбу, а Рэй отправился на скамью штрафников.
Гул прошел по стадиону, и Мартин слышал это. Он представил, как каждый зритель спрашивал соседа, что случилось с Картье, который стоял опустив голову. Тренер Дэйфо не стал тратить время впустую и отозвал Мартина со льда.
– Что с тобой? – спросил тренер, когда Мартин подъехал.
– Ничего. Пустяки.
– Какие пустяки? Сюда, док.
Громкоговоритель ревел, объявляя, что Эдмонтон только что сравнял счет – 3:3. Толпа шикала, что-то бросала на лед. Полиция в бронежилетах окружила скамью игроков. Мартин моргал, стараясь прочистить глаза. Доктор попробовал исследовать их небольшим фонариком, но Мартин долго не усидел.
– Пустите меня в игру, тренер, – потребовал он.
– Не пущу, если у тебя кружится голова.
– Ничего не кружится, ерунда, – возмутился Мартин. – Уже все прошло. Весь год вы говорили мне: «Подожди до финала». Ну и что, вот он финал, и это наша последняя игра. Пустите меня.
Третий период был в самом разгаре, и время стремительно исчезало. Мартин носился по полю, пытаясь использовать каждый момент для броска. Но всякий раз Нильс Йоргенсен блокировал и отбивал его шайбы. Тени исчезли, и Мартин уже не винил свои глаза. Он снова оказался один на один со свирепым голкипером, и у Мартина возникло чувство, что они борются не на жизнь а на смерть.
Драма двигалась к завершению. Часы неумолимо отсчитывали время, и каждый раз, когда Эдмонтон получал шайбу, жуткий холод пронизывал Мартина. Но потом Рэй отбил шайбу, провел ее до наступательной зоны и удержал ее там, пока Эдмонтон использовал все приемы, лишь бы отобрать ее.
Теперь время уже неслось.
Болельщики Эдмонтона скандировали:
«ПРОКЛЯТИЕ КАРТЬЕ, ПРОКЛЯТИЕ КАРТЬЕ…»
Игра продолжалась уже по дополнительному времени, и снова Мартин подумал о прошлогоднем финале.
«Что изменилось теперь? – спрашивал он себя. – Что я имею в этом году, что может помочь мне? Я стал на год старше и устал много больше. Но в этом году у меня есть Мэй. Мы прошли через многое, мы – вместе, она любит меня».
Он почувствовал обручальное кольцо под перчаткой и вспомнил о лепестках роз на поясе.
Мэй и Кайли уже не садились, они во всю мощь своих глоток громкими одобрительными восклицаниями поддерживали Мартина и его товарищей. Мартин подкатился к ним поближе и увидел любовь в их глазах. Он буквально задохнулся от чувств, которые даже не смог бы себе объяснить, и в какой-то момент неожиданно перестал слышать шум на трибунах. Часы отстукивали секунды, но для Мартина время вдруг остановилось.
Рэй передал Мартину шайбу, и гонка началась.
Зрители все как один подскакивали со своих мест. Они свистели, гудели, пронзительно кричали все громче и громче. Их приветственные возгласы сотрясали стадион, но Мартин едва слышал весь этот шум. Он думал о матери и отце, своей жене и двух маленьких девочках. Мысли, такие простые, все же несли в себе огонь. Они разбудили в нем энергию, и он даже не заскользил – он вихрем промчался от левого крыла. Хор воплей окружил каток, все нарастая в едином и долгом крещендо «ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД!»
Это началось в тот самый момент, когда он нашел щель. Облако тьмы, заставшее его врасплох, настигшее его и за тмившее ему зрение. Мартин взметнул локоть и потерял шайбу. Соперник, появления которого он не заметил, увел у него шайбу прямо из-под носа.
Он не увидел! Прозвучала сирена. На счете 4:3 «Проклятие Картье» возымело действие, и «Эдмонтон Ойлерз» снова выиграли Кубок Стэнли.
Серж заполнил другую открытку и адресовал ее своей невестке: «Он играл великолепно! – написал Серж. – Это сделали вы. Не позволяйте ему скисать». Он знал, как ужасно поражение.
Она ответила ему на предыдущую открытку. Она приложила фотокарточки Кайли, Мартина и свою. Сержу хотелось бы, чтобы она рассказала ему, как среагировал Мартин на их встречу, но он подавил в себе разочарование. Если бы Мартин захотел приехать, он знал, где найти его.
– Эй, Сэрж. – Тино подошел к нему в тюремном дворе.
Он произносил его имя на французский манер: Сэрж. Был солнечный день, и малец щурился на яркое солнце.
– Привет, Тино, – ответил Серж, тоже щурясь.
– Твой парень проиграл игру.
– Он выиграл больше чем проиграл, – возразил ему Серж. – Он вывел свою команду в финал Кубка Стэнли.
– Да уж, это хоть что-нибудь, да значит, хотя я не много знаю о хоккее. Но я видел, как он играет.
– Ты знаешь чемпионат США по бейсболу? – Мировые серии – конечно.
– А Суперкубок?
– По футболу?
– Да!
– Так вот, Кубок Стэнли – это то же самое, но для хоккея. Это – вершина горы, выше не бывает. И Мартин довел свою команду до самого финала.
– Да? Ух ты. Ничего себе. Прикольно!
– Я научил этому Мартина, – сказал Серж. – Играть в хоккей. Надеюсь, он в порядке сегодня. Не слишком суров к себе.
Малец кивнул. Ему нравилось говорить с Сержем, когда старик был в благодушном настроении. У Тино была пачка сигарет, просвечивавшая сквозь карман рубашки, но он не стал доставать курево.
– У тебя самого ведь есть дети, – продолжал Серж, – я видел их в комнате для посетителей.
– Может, когда-нибудь Рикки станет подающим в большой лиге, – задумчиво произнес молодой человек. – Да я и сам хорош. Могу пробить шестерых, никаких проблем. Ты вот передал же хоккей сыну, и я научу Рикки играть в бейсбол.
Серж думал о Мартине. Он вспоминал бесконечные тренировки, холодные ночи на озере, когда Агнес ждала их с ужином, когда луна уже поднималась высоко над горой и освещала лед ровным белым светом. Мартин и Рэй бросали шайбы в ворота Сержа, сделанные из сосновых веток, а Серж учил их, как точно и верно целиться. Потом Серж подписал контракт, и его тренировки с Мартином прекратились.
– Я научу его всему, что я знаю, – размечтался Тино. – Мой фастбол, мой слайдер, мой лучший Эль-Дюк… – Он понесся сломя голову, подавая мнимый фастбол прямо охраннику.
Серж почувствовал сожаление, которое поднималось из глубины души вместе с воспоминаниями о молодом отце, покидающем жену и сына, ради дороги славы, гостиниц и женщин, волнения и возбуждения, которые приносил с собой новый победный сезон, наступавший вслед за очередным победным сезоном. Удача и везение, быстрые ставки, хорошие карты – плохие карты: шумная жизнь, приведшая вот к этой минуте на залитом солнечным светом тюремном дворе. Он должен быть там ради Мартина, он должен похвалить сына за великолепно сыгранные матчи, должен сказать ему, что тот непременно выиграет Кубок в следующем году.
Слова этого молодого преступника, мечтающего стать лучшим отцом, изменить к лучшему жизнь своего сына, заставили Сержа почувствовать такую ненависть к самому себе, что он отпрянул от Тино.
– Прекрати, – отрывисто и раздраженно бросил Серж.
– Я выбиваю этого парня. – Тино уже забыл обо всем, держа невидимый бейсбольный мяч у груди. – И сумею научить своей подаче Рикки.
– Ты не сумеешь ничему его научить, пока ты здесь, – резко перебил его Серж, живо представив маленького сынишку Тино.
– Эй, ты чего это?.. – Тино явно опешил, как от удара.
– Ты сам себя обманываешь, ты же понимаешь, что ничего этого не будет.
– Но я же умею играть…
– Ты в тюрьме, – напомнил ему Серж.
Малец покачал головой, неловко усмехнулся и пошел прочь, но Серж схватил его за руку.
– Ты принимаешь наркотики, крадешь автомобили – вот чему ты научишь своего сына.
– Заткнись…
– Может, у тебя и есть гены, чтобы играть в бейсбол, но твои дела говорят о другом. Иначе ты не оказался бы здесь взаперти, вместе с убийцами и ворами. Со мной!
– Да уж, с тобой, – протянул Тино.
– Я ничуть не лучше всех остальных.
Наверху над ними небо было невероятно синим. Серж мог видеть только квадрат этого неба, окно из тюремных стен и колючей проволоки, выходящее на синее небо.
– Ведь я здесь и нигде иначе!
– Но это же не навсегда, – примирительно возразил малец Тино.
– Это время могло бы принадлежать твоему сыну, – ответил Серж. – Кто еще бросит ему там мяч?
– Заткнись, – снова сказал малец, поворачиваясь, чтобы теперь уже уйти совсем.
Серж нахмурился. Он с самого начала не должен был вступать в эту беседу. Разговоры здесь никогда не приносили никакого проку. Вот он и утерся своей гордостью! Лучше бы молча думал о переживаниях Мартина! Слова вытаскивали на свет безобразную правду и превращали хорошие воспоминания в посмешище. Серж думал об отцах и сыновьях, загадке столь же глубокой и беспокойной, как северное море.
– Достоинство, малый, – крикнул Серж. – Вот чему ты обязан его научить! Забудь про фастбол. Достоинству и правильной жизни. И пошел к черту!
Но Тино уже ушел.
Глава 19
– Оставь меня одного, Мэй, – сказал он, отдергивая руку.
– Что-то не так? – спросила она.
– Ничего.
– Кайли звонила. Она пожелала тебе удачи.
Мартин промычал что-то в ответ.
Мэй посмотрела на него. Только подбородок и шея были видны из-под подушки. Она разглядывала стежки на его губе и подбородке, синяк на шее. Его тело было напряжено, как пружина, но когда она хотела прикоснуться к нему вчера вечером, он вздрогнул и отодвинулся. Казалось, его преследовала постоянная головная боль; она наблюдала, как Мартин поглощает аспирин, словно конфеты, а однажды около полуночи он встал и сам положил себе ледяной компресс на глаза.
– Мартин?
Он не сразу ответил. Но потом рывком сбросил подушку с головы и сел, вытянувшись в струнку.
– Я не уверен, что тебе следует быть здесь.
– Почему?
– Потому что все это слишком тяжело для тебя. Тебе не нравится, когда я дерусь, ты боишься за меня, боишься, что мне делают больно. Ты знаешь, мне хочется буквально разодрать лицо Йоргенсена в клочья.
– Странно, но верно, – согласилась Мэй.
– Это хоккей, Мэй. Вот почему я не хотел, чтобы ты приезжала на игры в прошлом году. Финал отличается от регулярного сезона. Очень отличается.
– Ты считаешь, я не сумею справиться с этим? – уточнила она. – Ладно, думай, что хочешь, но я смогу.
– Непохоже, – проворчал Мартин.
– Знаешь, меня волнует, что ты все время щуришься. У тебя болит голова?
– Почему все вокруг спрашивают, не болит ли у меня голова? – взорвался он. – Ты, Рэй, тренер. Перестань хоть ты, Мэй.
Она вспомнила о своей встрече с Сержем, как тот волновался, нет ли у Мартина проблем с головой, спрашивал ее, действительно ли он предпочитает правую сторону. В открытке, пришедшей на прошлой неделе, Серж интересовался, что случилось с ударом слева, которым Мартин пользовался, когда хотел обмануть вратаря противника.
– Значит, тебя не мучают головные боли? – спокойно уточнила она.
– Нет. – Он громко вздохнул. – Не мучают.
– Отлично, – сказала она.
– Это только давление. – Он нагнул голову, чтобы она могла помассировать его шею.
Она помассировала некоторые точки, чувствуя напряженность в его шее и плечах.
– Мы должны победить, Мэй. Я должен победить. Я никогда в жизни не хотел ничего так сильно.
– Вы выбирались из трех ничего и прежде, – пыталась успокоить она. – Разве нет?
Он пожал плечами:
– Да, но тогда все ощущалось как-то иначе…
– Но как? – удивилась Мэй. – Разве когда-нибудь это давалось легче? Разве когда-либо ты думал, что сумеешь сделать это?
Он продолжал смотреть на пол, не отрывая взгляда от бежевого коврика гостиничного номера. Но он слушал. Мэй поняла по наклону головы, что он не уходил от звука ее голоса.
«Это уже прогресс, – подумала она. – Мы не убегаем друг от друга».
– Иногда приходится безуспешно биться о стену, прежде чем удается найти дверь, – сказала Мэй.
– Дверь?
– Ну, проход, – уточнила она. – Дверь к…
– …победе, – подсказал Мартин, притянув ее к себе.
«Не просто к победе», – подумала Мэй, но промолчала, обнимая мужа и вспоминая об открытке, которая пришла утром: «Он противостоит монстрам внутри себя самого, и он должен их победить».
Йоргенсен, прошлое, страхи, желание убежать. Отец Мартина знал его много лучше, чем можно было бы вообразить.
– Ты уверен, что ты в полном порядке? – спросила она.
– Уверен. Мои двадцать вопросов кончились?
– Нет, остался один. – Она обняла его за шею. – Ты любишь меня?
– Бьен сюр (конечно), люблю. – С трудом выдавив из себя бодрую улыбку, он притянул Мэй к себе. Пригладив ей волосы, он поцеловал ее в губы. – Но больше ни о чем не спрашивай меня.
Тем вечером Бостон неожиданно разгромил Эдмонтон со счетом 3:0, с хет-триком от Мартина Картье. На следующий вечер все повторилось. Опять 3:0, и очередной хет-трик от Мартина Картье. Болельщики Эдмонтона сходили с ума от ярости, и у всех на устах был вопрос: что произошло с Мартином? Он напоминал тигра, вырвавшегося на свободу, бросал шайбу всякий раз, когда она попадала к нему, и каждый его бросок увеличивал счет. Когда Бостон выиграл третью игру, сводя серию к ничьей 3:3, окрыленные «Медведи» покинули Эдмонтон.
Следующей игре предстояло стать решающей. Газеты пестрели рассказами о великом Серже Картье, предвкушали, как история сравнит отца и сына.
Писали об увлечении Сержа азартными играми, о характере Мартина, о том, как любовь изменила Мартина, как Бостон заплатил огромные деньги за хоккейную звезду и они хотели оправдать свои затраты победой в Кубке Стэнли.
Репутация Нильса Йоргенсена как одного из величайших хоккейных вратарей всех времен оставалась непоколебима. Мартин Картье уже попадал в книги рекордов как крайний правый нападающий; он завоевал почти все трофеи, известные в хоккее. Но из двух соперников только один завоевывал Кубок Стэнли.
Мартин изменит такое положение сегодня вечером, даже если это будет стоить ему жизни. Чувствуя, как напрягаются его мускулы, он думал о тех в его жизни, ради кого стоило побеждать: Мэй, Кайли, душа его матери и душа Натали, его товарищи по команде, его лучший друг Рэй.
Глубоко в душе, там, куда он не любил заглядывать (он даже отказывался признаваться себе в том, что в его душе есть такой потайной уголок), он знал еще об одном человеке, ради которого он хотел бы победить, – о своем отце. Его жена коснулась этого места в глубинах его души, и теперь оно оказалось широко открыто.
Не в силах признаться Мэй, он представлял лицо отца, худое и молодое, не тронутое разрушительным действием жизни, побед и пороков, приведших к преступлениям. В воспоминаниях Серж оставался с ласковым и добрым лицом, и Мартин видел его теперь перед собой. Вот он призывает сына кататься быстрее, чувствовать противника, направлять шайбу в ворота, как стрелу из лука.
«Я добьюсь сегодня победы, – шептал Мартин отцу. – Я получу Кубок Стэнли».
Серж Картье не мог ответить ему, но это не имело значения: глаза Мартина были закрыты, и он слышал голос отца. Не тот мрачный, грубый голос игрока, в которого превратился отец, но голос, полный надежды, любви и чего-то еще, провинциально-наивного. Когда-то Мартин любил голос отца, и теперь это давало ему силу.
«Ты сумеешь сделать это, сынок», – говорил тот голос.
Голос Канады, гор, черного льда озера Лак-Верт. Голос его отца долетал откуда-то из глубины сознания Мартина. Не важно. Мартин знал. Сегодня вечером он победит.
– Получил деньги за игру? – Картье слил первые три игры.
– Надеюсь, ты ставил на Эдмонтон, они уж точно расколошматят Бостон сегодня.
– Серж, старик, два года подряд, Мартину пора на пролом в последнюю игру.
– Игра седьмая – пан или пропал…
– Оставьте старика в покое, – рявкнул Тино. – Дайте ему просто посмотреть игру, разве непонятно?
Серж сидел не двигаясь, не замечая окружающих. Телевизор был включен, он работал, и это было все, что его волновало. Он не мигая смотрел на экран. Шум, болтовня, лязг дверей камеры – все вокруг него потеряло всякое значение. Только игра, только камера, показывающая панорамой зрителей.
Там, в ложе для жен, он видел малютку Женевьеву Лемэй – теперь Дженни Гарднер. Ее дети сидели около нее, Шарлотта и Марк. Господи, уже совсем взрослые. Но взгляд Сержа сосредоточился на других двоих – Мэй и Кайли Картье. Он испытывал нежность к ним и желание защитить, не дать другим обитателям блока увидеть их лица.
– Горячие бабенки, – заметил Буфорд.
– Заткнись, – буркнул Серж.
– Правда, горячие. У вас там, в хоккее, все такие?
– Это твоя внучка?
– Нет, у Сержа нет никакой внучки.
– Однако хороши девахи.
Даже этот противный разговор не мог отвлечь Сержа от экрана. Не собирался он ничего говорить сейчас. Ни в защиту себя, ни Мартина. Тем более вспоминать историю Натали. Никому здесь нет дела до всего этого.
И никакие слова не имели значения теперь, кроме тех, которые звучали у Сержа внутри.
«Играй, сынок, – думал он. – Расслабься. Дыши. Целься точно».
На табло появились фотографии из долгой карьеры Мартина. Вот Мартин и Рэй в семилетнем возрасте, после победы в их первом хоккейном турнире в Канаде. Вот Серж рядом с Мартином, помогает мальчику удержать огромный кубок, слишком тяжелый для малыша.
– Играй, сынок, – снова подумал Серж, но, должно быть, не заметил, как заговорил вслух.
Кто-то расхохотался.
– Играй, сынок, играй, сынок, – передразнили они его.
Серж не обращал внимания. Он смотрел поверх их голов, все внимание его было сосредоточено только на телевизионном экране.
Слова продолжали проноситься в его голове, но теперь он старался, чтобы ни звука не просочилось наружу: «Играй, сынок, ты можешь, ты уже все выиграл, Кубок твой…» И затем: «Спасибо, Мэй».
Вбрасывание разыграно, свисток раздался, шайба в игре. Игра 7 началась. Трибуны во Флит-центре Бостона кричали, топали ногами. Полицейские окружили поле, спиной ко льду, просматривают толпу. До игры раздавались смертельные угрозы как в адрес Мартина Картье, так и в адрес Нильса Йоргенсена, и администрация, не исключив возможности попыток их реализации, не стала полагаться на счастливый случай.
На второй минуте первого периода с подачи Мартина шайбу забил Рэй Гарднер. Потом Рэй отплатил ему тем же, и Мартин забил следующую шайбу. Когда шайба проносилась мимо Йоргенсена, Мартин поднял обе руки над головой, и зрители обезумели.
Проезжая мимо Мэй и Кайли, Мартин видел, как они вскакивают с мест и неистово машут ему. Он усмехнулся и постучал по защитному стеклу. В ответ Кайли устремилась к нему. Но пора было снова вступать в игру. «Нефтяники» окружили Мартина, спровоцировали на вспышку, и он получил двухминутный штраф за удар сплеча.
Пользуясь преимуществом ситуации, Эдмонтон стремительно забил шайбу Бостону; в конце первого периода «Медведи» вели уже только 2:1.
Сердце Мартина трепетало, как крылья пойманной мухи. Он слышал толпу и чувствовал всю тяжесть давящих воспоминаний. В прошлом году в это же время «Медведи» попытались победить. Мартин тогда имел все шансы; он увеличивал счет как чемпион, но сдался в конце. Присутствие Мэй и Кайли здесь все меняло. Оказываясь около их мест, он слышал их голоса, заглушавшие для него все другие на стадионе.
– Давай, Мартин!
– Давай, папа, давай!
Во втором периоде вбрасывание выиграл Рэй и передал шайбу Мартину, когда тот пересек синюю линию. Мартин воспользовался моментом, бросил шайбу и попал в ворота. В момент броска что-то опять омрачило его зрение: у каждого игрока на льду появился мерцающий двойник, прямо позади него.
– Мерд (черт), – выругался Мартин, резко пригнул голову и закрыл глаза.
Его замешательство дало эдмонтонцам шанс, поскольку их центральный нападающий получил шайбу и покатился в ворота. Рэй попытался замедлить соперника, помешав ему выставленной вперед клюшкой, но тот все равно забил шайбу, а Рэй отправился на скамью штрафников.
Гул прошел по стадиону, и Мартин слышал это. Он представил, как каждый зритель спрашивал соседа, что случилось с Картье, который стоял опустив голову. Тренер Дэйфо не стал тратить время впустую и отозвал Мартина со льда.
– Что с тобой? – спросил тренер, когда Мартин подъехал.
– Ничего. Пустяки.
– Какие пустяки? Сюда, док.
Громкоговоритель ревел, объявляя, что Эдмонтон только что сравнял счет – 3:3. Толпа шикала, что-то бросала на лед. Полиция в бронежилетах окружила скамью игроков. Мартин моргал, стараясь прочистить глаза. Доктор попробовал исследовать их небольшим фонариком, но Мартин долго не усидел.
– Пустите меня в игру, тренер, – потребовал он.
– Не пущу, если у тебя кружится голова.
– Ничего не кружится, ерунда, – возмутился Мартин. – Уже все прошло. Весь год вы говорили мне: «Подожди до финала». Ну и что, вот он финал, и это наша последняя игра. Пустите меня.
Третий период был в самом разгаре, и время стремительно исчезало. Мартин носился по полю, пытаясь использовать каждый момент для броска. Но всякий раз Нильс Йоргенсен блокировал и отбивал его шайбы. Тени исчезли, и Мартин уже не винил свои глаза. Он снова оказался один на один со свирепым голкипером, и у Мартина возникло чувство, что они борются не на жизнь а на смерть.
Драма двигалась к завершению. Часы неумолимо отсчитывали время, и каждый раз, когда Эдмонтон получал шайбу, жуткий холод пронизывал Мартина. Но потом Рэй отбил шайбу, провел ее до наступательной зоны и удержал ее там, пока Эдмонтон использовал все приемы, лишь бы отобрать ее.
Теперь время уже неслось.
Болельщики Эдмонтона скандировали:
«ПРОКЛЯТИЕ КАРТЬЕ, ПРОКЛЯТИЕ КАРТЬЕ…»
Игра продолжалась уже по дополнительному времени, и снова Мартин подумал о прошлогоднем финале.
«Что изменилось теперь? – спрашивал он себя. – Что я имею в этом году, что может помочь мне? Я стал на год старше и устал много больше. Но в этом году у меня есть Мэй. Мы прошли через многое, мы – вместе, она любит меня».
Он почувствовал обручальное кольцо под перчаткой и вспомнил о лепестках роз на поясе.
Мэй и Кайли уже не садились, они во всю мощь своих глоток громкими одобрительными восклицаниями поддерживали Мартина и его товарищей. Мартин подкатился к ним поближе и увидел любовь в их глазах. Он буквально задохнулся от чувств, которые даже не смог бы себе объяснить, и в какой-то момент неожиданно перестал слышать шум на трибунах. Часы отстукивали секунды, но для Мартина время вдруг остановилось.
Рэй передал Мартину шайбу, и гонка началась.
Зрители все как один подскакивали со своих мест. Они свистели, гудели, пронзительно кричали все громче и громче. Их приветственные возгласы сотрясали стадион, но Мартин едва слышал весь этот шум. Он думал о матери и отце, своей жене и двух маленьких девочках. Мысли, такие простые, все же несли в себе огонь. Они разбудили в нем энергию, и он даже не заскользил – он вихрем промчался от левого крыла. Хор воплей окружил каток, все нарастая в едином и долгом крещендо «ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД!»
Это началось в тот самый момент, когда он нашел щель. Облако тьмы, заставшее его врасплох, настигшее его и за тмившее ему зрение. Мартин взметнул локоть и потерял шайбу. Соперник, появления которого он не заметил, увел у него шайбу прямо из-под носа.
Он не увидел! Прозвучала сирена. На счете 4:3 «Проклятие Картье» возымело действие, и «Эдмонтон Ойлерз» снова выиграли Кубок Стэнли.
Серж заполнил другую открытку и адресовал ее своей невестке: «Он играл великолепно! – написал Серж. – Это сделали вы. Не позволяйте ему скисать». Он знал, как ужасно поражение.
Она ответила ему на предыдущую открытку. Она приложила фотокарточки Кайли, Мартина и свою. Сержу хотелось бы, чтобы она рассказала ему, как среагировал Мартин на их встречу, но он подавил в себе разочарование. Если бы Мартин захотел приехать, он знал, где найти его.
– Эй, Сэрж. – Тино подошел к нему в тюремном дворе.
Он произносил его имя на французский манер: Сэрж. Был солнечный день, и малец щурился на яркое солнце.
– Привет, Тино, – ответил Серж, тоже щурясь.
– Твой парень проиграл игру.
– Он выиграл больше чем проиграл, – возразил ему Серж. – Он вывел свою команду в финал Кубка Стэнли.
– Да уж, это хоть что-нибудь, да значит, хотя я не много знаю о хоккее. Но я видел, как он играет.
– Ты знаешь чемпионат США по бейсболу? – Мировые серии – конечно.
– А Суперкубок?
– По футболу?
– Да!
– Так вот, Кубок Стэнли – это то же самое, но для хоккея. Это – вершина горы, выше не бывает. И Мартин довел свою команду до самого финала.
– Да? Ух ты. Ничего себе. Прикольно!
– Я научил этому Мартина, – сказал Серж. – Играть в хоккей. Надеюсь, он в порядке сегодня. Не слишком суров к себе.
Малец кивнул. Ему нравилось говорить с Сержем, когда старик был в благодушном настроении. У Тино была пачка сигарет, просвечивавшая сквозь карман рубашки, но он не стал доставать курево.
– У тебя самого ведь есть дети, – продолжал Серж, – я видел их в комнате для посетителей.
– Может, когда-нибудь Рикки станет подающим в большой лиге, – задумчиво произнес молодой человек. – Да я и сам хорош. Могу пробить шестерых, никаких проблем. Ты вот передал же хоккей сыну, и я научу Рикки играть в бейсбол.
Серж думал о Мартине. Он вспоминал бесконечные тренировки, холодные ночи на озере, когда Агнес ждала их с ужином, когда луна уже поднималась высоко над горой и освещала лед ровным белым светом. Мартин и Рэй бросали шайбы в ворота Сержа, сделанные из сосновых веток, а Серж учил их, как точно и верно целиться. Потом Серж подписал контракт, и его тренировки с Мартином прекратились.
– Я научу его всему, что я знаю, – размечтался Тино. – Мой фастбол, мой слайдер, мой лучший Эль-Дюк… – Он понесся сломя голову, подавая мнимый фастбол прямо охраннику.
Серж почувствовал сожаление, которое поднималось из глубины души вместе с воспоминаниями о молодом отце, покидающем жену и сына, ради дороги славы, гостиниц и женщин, волнения и возбуждения, которые приносил с собой новый победный сезон, наступавший вслед за очередным победным сезоном. Удача и везение, быстрые ставки, хорошие карты – плохие карты: шумная жизнь, приведшая вот к этой минуте на залитом солнечным светом тюремном дворе. Он должен быть там ради Мартина, он должен похвалить сына за великолепно сыгранные матчи, должен сказать ему, что тот непременно выиграет Кубок в следующем году.
Слова этого молодого преступника, мечтающего стать лучшим отцом, изменить к лучшему жизнь своего сына, заставили Сержа почувствовать такую ненависть к самому себе, что он отпрянул от Тино.
– Прекрати, – отрывисто и раздраженно бросил Серж.
– Я выбиваю этого парня. – Тино уже забыл обо всем, держа невидимый бейсбольный мяч у груди. – И сумею научить своей подаче Рикки.
– Ты не сумеешь ничему его научить, пока ты здесь, – резко перебил его Серж, живо представив маленького сынишку Тино.
– Эй, ты чего это?.. – Тино явно опешил, как от удара.
– Ты сам себя обманываешь, ты же понимаешь, что ничего этого не будет.
– Но я же умею играть…
– Ты в тюрьме, – напомнил ему Серж.
Малец покачал головой, неловко усмехнулся и пошел прочь, но Серж схватил его за руку.
– Ты принимаешь наркотики, крадешь автомобили – вот чему ты научишь своего сына.
– Заткнись…
– Может, у тебя и есть гены, чтобы играть в бейсбол, но твои дела говорят о другом. Иначе ты не оказался бы здесь взаперти, вместе с убийцами и ворами. Со мной!
– Да уж, с тобой, – протянул Тино.
– Я ничуть не лучше всех остальных.
Наверху над ними небо было невероятно синим. Серж мог видеть только квадрат этого неба, окно из тюремных стен и колючей проволоки, выходящее на синее небо.
– Ведь я здесь и нигде иначе!
– Но это же не навсегда, – примирительно возразил малец Тино.
– Это время могло бы принадлежать твоему сыну, – ответил Серж. – Кто еще бросит ему там мяч?
– Заткнись, – снова сказал малец, поворачиваясь, чтобы теперь уже уйти совсем.
Серж нахмурился. Он с самого начала не должен был вступать в эту беседу. Разговоры здесь никогда не приносили никакого проку. Вот он и утерся своей гордостью! Лучше бы молча думал о переживаниях Мартина! Слова вытаскивали на свет безобразную правду и превращали хорошие воспоминания в посмешище. Серж думал об отцах и сыновьях, загадке столь же глубокой и беспокойной, как северное море.
– Достоинство, малый, – крикнул Серж. – Вот чему ты обязан его научить! Забудь про фастбол. Достоинству и правильной жизни. И пошел к черту!
Но Тино уже ушел.
Глава 19
Они ехали все дальше на север, и Мэй узнавала ориентиры – дорожные знаки, старую заброшенную бензоколонку «Texaco», небольшой висячий мост, холмы вдали. Они делали те же самые остановки для отдыха, как и в прошлом году, покупали сок и всякие вкусности на дорогу. На сей раз пограничник, который приветствовал Мартина на канадской границе, узнал и Мэй с Кайли и радостно поздоровался с ними.
Мэй держала руку Мартина, пока он вел машину; он замкнулся в себе после игры № 7, и до сих пор еще не вышел из этого состояния. Казалось, его внимание было занято чем угодно, только не дорогой. Он проехал на красный свет еще до выезда на шоссе. Белка бежала перед машиной, он сбил ее, даже не попытавшись свернуть, словно вообще не увидел зверька.
– Может, ты устал? – спросила Мэй. – Хочешь, я поведу?
– Я в порядке.
– Та белка…
– Она выскочила ниоткуда. – Мартин проверил зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что Кайли спала и ничего не увидела. – Я заметил ее, когда было уже слишком поздно.
– Ты вообще не видел ее, – засомневалась Мэй.
Мартин не отреагировал. Он только отнял свою руку, взял руль обеими руками и сосредоточился на дороге.
В прошлом году все было ново и неожиданно для нее. Она не знала, чего ей ожидать, что произойдет там, куда, они направлялись. Но теперь она могла представлять себе маленький дом, приютившийся на склоне горы, сверкающее озеро, звездные ночи. И Гарднеров, ожидающих их на берегу. Этим летом у Мэй появилось ощущение возвращения домой. Но вместо восторженного волнения она испытывала всевозрастающее чувство тревоги.
Они провели первые несколько дней в каникулярной неге: спали, играли, ели, Мартин катался с Кайли на лодке, а Мэй устраивалась читать или писать в бельведере. Все вместе они плавали, а вечерами сидели в шезлонгах на лужайке и рассказывали истории о звездах.
После полуночи на третью ночь их пребывания на озере Кайли во сне, как лунатик, пришла к ним в комнату. Мэй с Мартином предавались любовным ласкам, когда неожиданно обнаружили подле своей кровати Кайли. Пока Мартин натягивал на себя простыню, Мэй наклонилась к Кайли.
– Милая? – осторожно окликнула она девочку.
– Там, в звездах. – Кайли показала на окно.
– Что ты там видишь? – спросила Мэй.
– Слепой, – ответила Кайли, ее немигающий взгляд был устремлен на звезды. – Он не может видеть.
– Она спит? – прошептал Мартин.
– Думаю, да.
– Мне обязательно надо сказать ему… – Кайли смешалась.
– Сказать ему – что? – спросила Мэй.
– Куда смотреть, – договорила Кайли.
Потом, развернувшись, девочка пошла назад в свою комнату.
Поднявшись с кровати, Мэй осторожно проводила дочку до самой кроватки, чтобы с ней ничего не случилось по дороге. Убедившись, что Кайли крепко заснула, Мэй поспешила обратно, чтобы записать случившееся в синем дневнике.
– Что это было? О чем это она? – спросил жену Мартин.
– Я не уверена, – ответила Мэй, стараясь не упустить ни малейшей детали.
– Ты все еще ведешь свой дневник?
– Да. – Мэй отложила в сторону ручку.
– И какая от него польза?
Мэй посмотрела на него. Она думала о гипотезе, выдвинутой доктором Уитпеном, что видения Кайли каким-то образом связаны с историей Мартина, но оставила это при себе.
– Это помогает докторам понять, что с ней происходит, – нашлась Мэй.
– О каком слепом она говорила, а? – не унимался с вопросами Мартин. – Я что-то не слышал о таком созвездии.
– Я знаю, – Мэй внимательно разглядывала звездное небо из окна.
Позвонила Шарлотта, предложила посидеть с Кайли, и после некоторого раздумья Мэй решила согласиться.
Им с Мартином необходимо было какое-то время побыть вдвоем. Они говорили о том времени, когда, расставшись, жили порознь, о поражении в Кубке Стэнли, о надеждах на лето.
– Что ты там делаешь? – спросил Мартин на следующее утро, когда обнаружил, что она уже проснулась.
Они старались наверстать упущенное за весну, и весь полдень и вечер накануне был заполнен трогательными прикосновениями, совместным купанием и удивительной нежностью. Теперь, когда она направилась к окну открыть занавески, он протянулся к ней через кровать и схватил ее за ногу.
– Уже полдесятого, – сказала она. – Знаешь, когда я в последний раз спала так поздно? Это было…
Но у Мартина был крепкий захват, и он потянул ее назад прямо в постель. Не успела она свалиться, как он уже накатился на нее.
– Девять тридцать – это ничто, – воскликнул он. – Нам представился случай побыть наедине, и я не выпущу тебя до самого полудня.
– Но там так красиво. – Она показала на окно, где яркий солнечный свет проникал через щелку между занавесками. – Мы должны…
– Не должны мы ничего, – притворно возмутился Мартин, откидывая назад ее волосы и крепко целуя.
– Я никогда не сплю до полудня, – прошептала Мэй.
Его руки медленно двигались по плечам, от плеч к груди и далее к животу.
– Кто это тут говорил что-нибудь про сон? – удивился Мартин, целуя ее в шею.
Они снова были близки, потом Мартин принес ей кофе в кровать, потом Мэй открыла занавески, потом Мартин закрыл их. Когда он вернулся от окна, Мэй заметила, что он щурится и прикрывает глаза.
Мэй держала руку Мартина, пока он вел машину; он замкнулся в себе после игры № 7, и до сих пор еще не вышел из этого состояния. Казалось, его внимание было занято чем угодно, только не дорогой. Он проехал на красный свет еще до выезда на шоссе. Белка бежала перед машиной, он сбил ее, даже не попытавшись свернуть, словно вообще не увидел зверька.
– Может, ты устал? – спросила Мэй. – Хочешь, я поведу?
– Я в порядке.
– Та белка…
– Она выскочила ниоткуда. – Мартин проверил зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что Кайли спала и ничего не увидела. – Я заметил ее, когда было уже слишком поздно.
– Ты вообще не видел ее, – засомневалась Мэй.
Мартин не отреагировал. Он только отнял свою руку, взял руль обеими руками и сосредоточился на дороге.
В прошлом году все было ново и неожиданно для нее. Она не знала, чего ей ожидать, что произойдет там, куда, они направлялись. Но теперь она могла представлять себе маленький дом, приютившийся на склоне горы, сверкающее озеро, звездные ночи. И Гарднеров, ожидающих их на берегу. Этим летом у Мэй появилось ощущение возвращения домой. Но вместо восторженного волнения она испытывала всевозрастающее чувство тревоги.
Они провели первые несколько дней в каникулярной неге: спали, играли, ели, Мартин катался с Кайли на лодке, а Мэй устраивалась читать или писать в бельведере. Все вместе они плавали, а вечерами сидели в шезлонгах на лужайке и рассказывали истории о звездах.
После полуночи на третью ночь их пребывания на озере Кайли во сне, как лунатик, пришла к ним в комнату. Мэй с Мартином предавались любовным ласкам, когда неожиданно обнаружили подле своей кровати Кайли. Пока Мартин натягивал на себя простыню, Мэй наклонилась к Кайли.
– Милая? – осторожно окликнула она девочку.
– Там, в звездах. – Кайли показала на окно.
– Что ты там видишь? – спросила Мэй.
– Слепой, – ответила Кайли, ее немигающий взгляд был устремлен на звезды. – Он не может видеть.
– Она спит? – прошептал Мартин.
– Думаю, да.
– Мне обязательно надо сказать ему… – Кайли смешалась.
– Сказать ему – что? – спросила Мэй.
– Куда смотреть, – договорила Кайли.
Потом, развернувшись, девочка пошла назад в свою комнату.
Поднявшись с кровати, Мэй осторожно проводила дочку до самой кроватки, чтобы с ней ничего не случилось по дороге. Убедившись, что Кайли крепко заснула, Мэй поспешила обратно, чтобы записать случившееся в синем дневнике.
– Что это было? О чем это она? – спросил жену Мартин.
– Я не уверена, – ответила Мэй, стараясь не упустить ни малейшей детали.
– Ты все еще ведешь свой дневник?
– Да. – Мэй отложила в сторону ручку.
– И какая от него польза?
Мэй посмотрела на него. Она думала о гипотезе, выдвинутой доктором Уитпеном, что видения Кайли каким-то образом связаны с историей Мартина, но оставила это при себе.
– Это помогает докторам понять, что с ней происходит, – нашлась Мэй.
– О каком слепом она говорила, а? – не унимался с вопросами Мартин. – Я что-то не слышал о таком созвездии.
– Я знаю, – Мэй внимательно разглядывала звездное небо из окна.
Позвонила Шарлотта, предложила посидеть с Кайли, и после некоторого раздумья Мэй решила согласиться.
Им с Мартином необходимо было какое-то время побыть вдвоем. Они говорили о том времени, когда, расставшись, жили порознь, о поражении в Кубке Стэнли, о надеждах на лето.
– Что ты там делаешь? – спросил Мартин на следующее утро, когда обнаружил, что она уже проснулась.
Они старались наверстать упущенное за весну, и весь полдень и вечер накануне был заполнен трогательными прикосновениями, совместным купанием и удивительной нежностью. Теперь, когда она направилась к окну открыть занавески, он протянулся к ней через кровать и схватил ее за ногу.
– Уже полдесятого, – сказала она. – Знаешь, когда я в последний раз спала так поздно? Это было…
Но у Мартина был крепкий захват, и он потянул ее назад прямо в постель. Не успела она свалиться, как он уже накатился на нее.
– Девять тридцать – это ничто, – воскликнул он. – Нам представился случай побыть наедине, и я не выпущу тебя до самого полудня.
– Но там так красиво. – Она показала на окно, где яркий солнечный свет проникал через щелку между занавесками. – Мы должны…
– Не должны мы ничего, – притворно возмутился Мартин, откидывая назад ее волосы и крепко целуя.
– Я никогда не сплю до полудня, – прошептала Мэй.
Его руки медленно двигались по плечам, от плеч к груди и далее к животу.
– Кто это тут говорил что-нибудь про сон? – удивился Мартин, целуя ее в шею.
Они снова были близки, потом Мартин принес ей кофе в кровать, потом Мэй открыла занавески, потом Мартин закрыл их. Когда он вернулся от окна, Мэй заметила, что он щурится и прикрывает глаза.