Страница:
Мэй глядела на поле с высокой травой. Поддавшись вперед, вскочив на ноги, она стояла, раскинув руки. Пробовала улыбаться, но не могла, подбородок дрожал.
Он приехал к ней. На нем была белая рубашка, заправленная в джинсы, синяя бейсболка и теннисные тапочки. На правой щеке красовался синяк, а под его левым глазом сияли рубцы. Подойдя ближе, он снял бейсболку.
– Привет, – произнесла Мэй.
– Я катался, – сказал Мартин.
– Так далеко? – спросила она.
– Я люблю соленый воздух, – объяснил он ей. – Здесь, в Блэк-Холле.
Мэй взглянула на ноги Мартина, но почувствовала его руки у себя на плечах. Неожиданно для себя она внимательно посмотрела ему в глаза. На мгновение он показался смущенным. Он зачем-то возился со своей бейсболкой, потом уронил ее на землю.
Поцелуй перехватил дыхание Мэй. Мартин крепко обнял ее, и она прижалась к нему. Воздух был полон ароматов, и день явно грозил стать жарким, их окружали запахи высокой травы и белых роз. Мэй никогда больше не сможет вдыхать весну без того, чтобы не думать о Мартине.
– Я не рассчитывала увидеть тебя снова, – сказала Мэй.
– Честно? – спросил он.
– Не знаю. – Она пожала плечами, отступая назад.
– Я проиграл, – сказал он ей.
– Это не имело значение для меня.
– Я напортачил. Я все испортил…
– Ты был замечателен. Совсем как тигр там, на льду. Я никогда не предполагала, что человек может кататься столь быстро, а потом выходить прямо на уязвимое место…
Мэй не знала, что она говорила, как описывала свои впечатления от его игры, но она продолжала и чувствовала, как скованность оставляет его тело. Он ничего не отвечал, но, посмотрев в его глаза, она поняла, как внимательно он слушает ее.
– Я видела твое лицо, – сказала она. – Камера показывала всех вас очень близко. Я чувствовала, словно я рядом с тобой.
– Я рад, что тебя там не было… и ты не видела моего поражения.
– Но вы же почти победили.
Мартин чуть отодвинулся. По всему его телу виднелись фиолетово-желтые синяки.
– Почти – не считается в хоккее.
Мэй не знала, что на это ответить.
– Я задушил чистый бросок, и я отдал его. Передал пас Рэю… Рэю Гарднеру. Мои мысли неслись вскачь. Это был Кубок Стэнли, возможно, мой последний шанс. Я думал о своем отце. Он… – Лицо Мартина искривилось.
– Ты не хотел подвести его? – предположила Мэй.
Она читала газеты. Она знала, что его отец был в тюрьме.
Мартин фыркнул:
– Я всего лишь не хотел, чтобы он увидел, как я проиграл. Вопрос подвести его был бы не по существу.
Мэй хмурилась, слушая.
– Он стар, – продолжал Мартин. – Я говорил тебе – мы чужие. Мы не видели друг друга целую вечность.
– Он – все еще твой отец.
– Я отличаюсь от тебя, – сказал Мартин. – Нет ничего сентиментального или хорошего относительно меня и моего отца.
Его акцент стал явственнее слышен. Он чувствовал себя неловко, говоря об отце, о проигрыше.
Мэй вспомнила прошедшие четыре дня. Интересно, где он их провел?
– Я приехал к тебе вовсе не для того, чтобы говорить о моем отце, – сказал Мартин, взяв ее за руку.
– Нет? – спросила Мэй.
– Наша первая стычка, – усмехнулся Мартин, он казался таким безоружным, что Мэй начала улыбаться. – Простишь меня?
Она кивнула, смеясь.
– В кармане у меня лежали твои розовые лепестки, – сказал Мартин. – И в ушах звучали слова: «… как ты ведешь игру».
– Ты думал об этом во время игры? – спросила Мэй, рассмеявшись от своих слов.
– Да. – Мартин рассмеялся в ответ. – Это не помогло.
– Розовые лепестки – вовсе не волшебство.
– Но они творили его некоторое время. – Он погладил ее руку. – Да, да, так оно и было.
Мэй посмотрела на их руки. Она не могла рассказать ему, как много невест принимали ее розовые лепестки в надежде на благословенный союз со своими любимыми, надеясь всегда жить в любви, никогда не ссориться и не расходиться. Она не хотела говорить ему, что некоторые из тех невест уже развелись и ненавидели мужчин, которых они когда-то любили больше, чем луну и звезды, и уже успели повыходить замуж совсем за других.
Вместо этого она сказала ему:
– Кайли обрадуется, что ты вернулся.
– Правда?
– Да, – сказала Мэй. – Она со вчерашнего вечера у лимонадного киоска, там, правее, за забором. Она встречала всех невест, приезжавших к нам, но я-то знаю, что она надеялась встретить тебя первой. Она тосковала без тебя.
Она не стала говорить ему, что к Кайли вернулись кошмары, о том, что девочка вскрикивала во сне вчера ночью и что-то бормотала об ангелочке с самолета, которая никак не скажет ей что-то важное.
– А ее мать? – спросил Мартин, ступая ближе.
– Я тоже тосковала без тебя.
– Я хочу жениться на тебе.
– Мартин, – прошептала Мэй, ее лицо зарделось.
– Мэй, – сказал он мягко.
– Мы только встретились, всего несколько недель назад.
– Я говорил тебе – этому суждено было случиться.
– Суждено было… что это означает?
Кровь бешено застучала у Мэй в висках, но ее мысли остались трезвы. Они были такими разными. У нее была дочка; он все время в пути. Чувства Мэй претерпели множество изменений в течение последних четырех дней без известия от него. Она пристально смотрела ему в глаза.
– Я польщена, вне всяких слов, правда. Такого никогда не случалось со мной прежде, – сказала она. – Но у меня же дочка. Ты очень романтичен, и моя мама, и бабушка должны были бы трубить сейчас во все фанфары, но честно, я не могу позволить себе любовную интрижку.
– Любовную интрижку? – спросил он, нахмурясь.
– Ну да.
– Ты думаешь, я мог бы вот так позабавиться?
– Ты, возможно, так не думаешь, – ответил она. – Но ты не знаешь меня… очень хорошо. Ты внезапно получил бы готовую семью, да притом одну из самых необычных.
– Необычных – в чем?
– Хорошо, я жила одна достаточно долгое время, почти всю свою жизнь. А Кайли очень… – она искала правильное слово, – необычная девочка. Сверхъестественная.
– Неужели ты думаешь, я этого не понял? – спросил он, внезапно усмехнувшись, как будто все проблемы наш ли свое решение. – Она во всем походит на свою мать. Розовые лепестки в бутылочке… Это разве не необычно. Это ты вдохновляешь ее.
– Спасибо, – сказала Мэй.
– Бьенсюр (конечно). Ты самая колдовская женщина в мире.
– Жаль, ты не встречался с моей мамой и бабушкой, – сказала она, смеясь.
– Но ты расскажешь мне о них, правда ведь? Я встречусь с ними через тебя. Я уже знаю, насколько они важны для тебя, Мэй. Я слышу это в том, как ты говоришь о них. Твоя семья станет моей семьей.
– Я всегда хотела этого, – прошептала она.
– Пусть это будет у тебя со мной, – попросил он. – Зачем нам откладывать? Чего нам ждать?
– Чтобы узнать друг друга!
– Я думаю, что мы уже узнали друг друга. – Он улыбнулся, взяв ее лицо в свои ладони. – Все самое важное, разве не так? Вот тут. – Он коснулся своего сердца.
Внезапно Мэй подумала о невестах. О достойных и правильных девушках Блэк-Холла, с их рассказами о долгих ухаживаниях, которые выходили замуж за мальчиков, с которыми ходили еще в подготовительную школу, за мужчин, с которыми знакомились через своих соседок по комнатам в колледжах или во время путешествий или по бизнесу. Она думала о невестах, которые поступали по-книжному, правильно и надлежащим образом и от этого неизменно невыносимо скучно, и Мэй начала улыбаться.
– Скажи мне, – потребовал он.
– Я, должно быть, сумасшедшая, – сказала она ему.
– Да, вероятно, – подтвердил он, чем рассмешил обоих. – Но и я – тоже. Ужасно, если учесть, как я мыслю. Ты – все, о чем я мог думать на протяжении всех этих решающих игр.
– Какое это слово?
– Мною владела, меня преследовала одна только мысль о тебе. Но в хорошем смысле.
– По-хорошему завладела? – Мэй улыбнулась.
– Мэзуи (ну да). – Он коснулся ее лица, дотронулся ладонью до щеки. – Я не мог избавиться от мыслей о тебе.
– И ты думаешь, что именно это означает, что мы предназначены друг для друга, что нам суждено быть вместе?
– А разве нет? Разве ты так не думаешь? – спросил он, ступая ближе.
– Мне бы хотелось так думать. – Она внезапно почувствовала, как ее сердце забилось сильно-сильно.
– Тогда и думай так, – предложил он. – А я докажу это со временем.
– Как? – прошептала она.
– Своей любовью, Мэй.
Мэй поцеловала его. Его глаза расширились от удивления, но он обхватил ее и крепко-крепко обнимал, пока они не успокоились. Когда они отодвинулись друг от друга, Мэй испугала боль, возникшая внезапно глубоко в груди.
– Я велела себе много раз не надеяться на это, – сказала она.
– Но почему?
– Ничего подобного не случается со мной.
– Странно, почему ты так говоришь, – сказал Мартин. – Ведь вот оно.
– Я заметила.
– Я принес кое-что для тебя. – Он слегка нахмурился, обшаривая свои карманы.
Обшарив большую часть, он хмурился все больше. Но потом он что-то обнаружил, и широкая улыбка расплылась на его лице. Вытащив кольцо из нагрудного кармана, он начал надевать его на ее палец. Движения его были мягкие и романтичные, но Мэй оказалась настолько возбуждена, что вздрогнула от его прикосновения, и кольцо упало в недавно разведенную грязь.
– О, боже мой, – воскликнула она. – Позволь мне самой. – Опустившись на колени, она начала ощупывать землю, но Мартин мягко схватил ее за запястье.
– Позволь мне. – Вынув кольцо из грязи, он встал на колено и надел кольцо ей на палец. Глядя ей в глаза, он спросил:
– Мэй, ты выйдешь за меня замуж?
Она закрыла рот рукой и застыла на мгновение. Прошло несколько секунд, пока она, наконец, смогла заговорить.
– Мне нужно немного времени, – услышала она свои слова. – Не столько для меня, сколько для Кайли.
Сначала Мартин выглядел ошеломленным, и она подумала, что оттолкнула его. Она потеряла его теперь совсем; вот он возьмет свое кольцо и уйдет прочь. Он стоял перед ней на коленях и казался таким уязвимым и ранимым, что она испытывала невероятную жалость к нему. Ей не хотелось причинять ему боль. Но она обязана была позаботиться о себе и о Кайли; так было заведено уже очень давно.
– Мартин, прости меня, – попросила она.
– Хорошо, – ответил мужчина, натянутая улыбка появилась на его лице.
Он поднялся на ноги, отряхнул землю с рук.
– Я оказываюсь перед необходимостью ухаживать за тобой.
– Я не имела в виду ничего подобного.
– Я все сделаю правильно, Мэй. Я не позволю тебе произнести «нет» снова.
– Но я вовсе не говорила «нет» и на сей раз, – тихо сказала она спокойно.
– Но ты и не готова сказать мне «да».
– Я только хочу узнать тебя лучше. Я не прошу об ухаживании… ты изобразил так, будто я хочу подарки и цветы, и все такое…
– Ладно, хочешь ты этого или нет, ты это получишь. Мэй Тейлор, я уже потерял Кубок Стэнли этой весной. Я не собираюсь терять и тебя тоже.
Букеты начали прибывать уже следующим утром. Словно у них самих не было сада, заполненного цветами, теплиц, полных петуний, «Брайдалбарн» начал заполняться охапками белых роз.
– Он, должно быть, обзвонил всех цветоводов в Коннектикуте, – сказала тетя Энид.
– Где он их откопал? – спросила Кайли, протискиваясь между ними, отбирая фирменные знаки «Сифлауэрс», «Силвер-Бэй-гринери», «Блэк-Холл Уайлдфлауэр-мэгэзин». – Мама, он, видимо, тебя очень любит.
– Да, должно быть, дорогая, – сказала тетя Энид. – Понимаю, нельзя оценить материально степень привязанности, но эти розы стоят целую кучу денег.
– Я вовсе не настаивала на цветах, – сказала Мэй, думая, что она только хотела узнать побольше о нем, но в тайне трепеща от такого особого к ней отношения.
Уже прибыло двенадцать букетов по дюжине роз в каждом, и даже теперь был слышен двигатель фургона очередного цветочного магазина.
– Мэй, у тебя что, на этой неделе все гуртом играют свадьбы? – разгружая две большие белые коробки, спросил посыльный, который частенько приезжал сюда и раньше. – Иначе получается, какая-то фантазерка-невеста решила потешить себя и скупила у нас все белые розы.
– Нет, это все для нее! – воскликнула Кайли. – Все до единой!
Тем вечером Мартин заехал за Мэй в шесть, и они направились в Силвер-Бэй. Поблагодарив его за розы, Мэй чувствовала себя на удивление смущенной, словно это было ее первое свидание. Она о чем-то вежливо поинтересовалась у Мартина, он любезно ответил на ее вопрос.
– День прошел удачно?
– Да, а у тебя как?
Вдруг оба рассмеялись.
– Похоже на урок иностранного языка, – заметил он.
– Да, когда изучаешь язык, получается говорить натянуто, совсем не как в реальной жизни, – засмеялась Мэй в ответ, вспомнив урок французского языка в средней школе. – В котором часу большой универмаг закрывается сегодня вечером?
– Он уже закрылся, мадам, – подыграл ей Мартин. – Вследствие инвразии москитов.
– Кельорор! (Какой ужас!) – воскликнула она.
– Ах, так ты говоришь по-французски! – удивился он, взяв ее руку, чтобы поцеловать.
– Не очень хорошо, – сказала она, вся зардевшись, поскольку он не соглашался выпускать ее руку.
Они прогуливались вдоль доков, мимо рыболовецких лодок и лодок, с которых доставали моллюсков, мимо открытых всем ветрам лачуг, по серой гальке. Остановившись у магазина, они поздоровались со старой приятельницей Мэй, Хэзавей Ламберт в «Ковгерл-Родео». Они ели ролы из моллюсков в «Олли-Фиш-хауз», сидя за столиками, покрытыми клеенчатыми скатертями в красно-белую клетку.
Люди начали узнавать Мартина. Дрейфуя от бара, они просили, чтобы он подписал им салфетки для коктейля. Он подписал несколько, но затем попросил позволить им с Мэй спокойно закончить их ужин.
– Это происходит все время? – спросила она.
– Довольно часто, – подтвердил он. – Иногда они говорят мне, что я неправильно сыграл в последней игре. Мы достаточно далеко от Бостона, поэтому здесь не так горюют по Кубку. Но и этому придет свой черед, поверь мне.
Мэй слушала, пока он говорил о Кубке Стэнли. О том, как его отец был одним из величайших игроков Канады, как он учил Мартина и Рэя играть. Мэй ждала, пока он скажет, какие чувства он испытывал к отцу, но Мартин сменил тему.
– Мы учились играть на озере Лак-Верт, – сказал он ей.
– Что это? – спросила Мэй.
– О, это самое красивое место на земле, – объяснил он. – Подожди, пока не увидишь сама, Мэй…
Он описал глубокие воды озера, в которых отражались высокие горы и зеленый лес.
– Это невероятно. Мы называем его Лак-Верт, Зеленым озером, из-за цвета. Как будто другой мир, который лежит на глубине, заполненный соснами, дубами, кленами, деревьями всех оттенков зеленого. Зимой, когда озеро замерзает, цвета темнеют почти до черного.
– Ты любишь это место. – Она была поражена выражением его лица.
– Больше, чем какое бы то ни было другое, – сказал он. – Это – мой дом, и я хочу отвезти вас туда. Вы тоже полюбите это место.
Они сидели в «Олли», но Мэй увидела это озеро. Так же, как если бы Мартин взял ее за руку, подвел к воде, она видела горизонт, простирающийся перед ней. Горы, бодрящий свежий северный воздух, холодное небо, прозрачная зеленая вода.
– Я уверена, что полюблю.
– Когда мы можем туда отправиться? – спросил он.
Но, прежде чем она сумела ответить, официантка принесла счет, Мартин оплатил его, и пришло время идти. Они взяли сливочные рожки в «Сэндбар», затем забрались в автомобиль Мартина, чтобы ехать через холмы позади залива Силвер-Бэй, мимо большого старого аббатства, вниз по Олд Фарм-роуд к реке Коннектикут и Блэк-Холлу.
Держа его руку, Мэй не заметила, как начала рассказывать ему о себе. Она заставила его ехать через город и показала ему каменную начальную школу, которую она когда-то посещала и в которой теперь училась Кайли, свою среднюю школу, белую церковь, лихо перекрашенную художниками Блэк-Холла, в которой венчалось множество невест «Брайдалбарн».
– Это что-то старинное, – прокомментировал он.
– Церковь? По правде говоря, она сгорела во время пожара и была восстановлена всего около сотни лет назад.
– Нет, «Брайдалбарн», – уточнил он. – Ваше семейное дело. До тебя его вела целая плеяда сильных женщин, не так ли?
– О, да, – согласилась Мэй. – Моя бабушка была настоящей провидицей. Каково это убедить людей в необходимости планировать и организовывать свадьбы. Но она имела дар, и она говорила, что, если мы не используем все дарованное нам судьбой, оно сохнет и рассеивается, как труха.
Мэй сделала паузу, размышляя о других мужчинах, которых она знала.
– Тебя беспокоит мысль о сильных женщинах?
Мартин засмеялся:
– Нисколько, и я знаю, о чем говорю. Если бы ты знала мою маму! Лак-Верт красивое место, но зима там значительно суровее, чем здесь. Моя мама вела хозяйство почти без средств, сама таскала дрова, чтобы я не замерз ночью, водила меня в школу в любую погоду, в снег, по подтаявшему льду. У нас не хватало денег, но она всегда заботилась, чтобы у меня были новые ботинки или куртки?..
– Но твой отец… – Мэй страшно удивилась.
Ведь Серж играл в Профессиональной хоккейной лиге. Конечно, он хорошо зарабатывал.
– Одно ты узнаешь обо мне, – сказал Мартин, – что я больше похож на свою мать, чем на отца… и слава богу. Нам нет нужды говорить о нем. Этот вечер слишком особенный.
Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.
Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.
Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.
– Сильные и смелые, – заметил он.
– И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.
– Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.
Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.
Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника «Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж», и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.
– И с тех пор начались ее видения? – спросил он.
– Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.
– Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?
Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.
– Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.
Мартин кивнул:
– Я понимаю.
– Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их «галлюцинациями», Но девочка вовсе не шизофреник…
– Конечно, нет. Что знают эти учителя?
– Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…
– Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.
– Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.
– Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.
Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.
– Спасибо, Мартин.
– Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.
Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.
– Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?
– Нет, это – пролив Лонг-Айленд.
– Но вода в нем соленая? – спросил он.
– Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…
И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:
– «Дайер Доу», шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.
– Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.
– Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.
– О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.
– Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.
Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.
– Я люблю тебя, – услышала она свой голос.
Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.
Мэй даже чувствовала бы себя в безопасности, взяв с собой Кайли. Она представила, как в лодке рядом с Мартином и Кайли держит румпель и уравновешивает паруса.
В следующий полдень они отправились на долгую, не торопливую прогулку на велосипедах. Мэй упаковала завтрак для пикника, и они съели его на широком лугу с видом на реку Коннектикут. Возвращаясь домой, они ехали по проселочным дорогам, проезжали мимо обширных ферм, с разбросанными то там, то тут гранитными валунами, каменными стенами, отделяющими одну собственность от другой. Красные сараи. Молочные коровы. Здания были самых разных стилей и эпох: колониальные, георгианские, федеральные, окрашенные главным образом в белый или желтый цвета.
– Симпатично здесь, – прокомментировал он.
– Мы называем этот цвет «Блэкхолловским желтым», пояснила она ему, – потому что многие здания здесь окрашены именно в этот цвет.
– Ты любишь это место, не так ли?
– Да.
– Ты смогла бы уехать отсюда? – спросил он.
Она ехала молча несколько секунд. Только вчера вечером она лежала с открытыми глазами, думая о том же самом. Она пустила глубокие корни в эту землю. Здешняя история и легенды стали частью ее собственной истории.
Она полагалась на тетю Энид и хотела, чтобы Кайли знала, откуда она, кто были ее предки.
– Это было бы трудно, – призналась она. – Но, полагаю, возможно.
– Я не думаю, что когда-либо смогу попросить тебя об этом, – сказал Мартин.
Мэй мельком взглянула на него. Он берет назад свое предложение? Он не упоминал о нем все эти дни, прошедшие с того момента, когда Мартин сделал ей предложение, и хотя она все еще чувствовала, что он всего лишь не хочет на нее давить, стала задумываться, не вообразила ли она все это себе.
– Я мог бы найти выход, – сказал он.
– Найти выход?
– Если бы мы могли бы проводить лето в Лак-Верте, – продолжал он, – я бы ни секунды не держался за Бостон. Мы могли бы жить здесь, в Блэк-Холле. Я отправлялся бы на работу прямо по триста девяносто пятому к Масс-Пайк…
– Ты все еще думаешь о…
– О, да, – негромко проговорил Мартин, – именно думаю.
Мартин не был похож ни на кого, кого она когда-либо знала прежде. Он был так решителен и все же очень мягок. Они ехали рядом по тихому переулку, пока не добрались до места, где начиналось оживленное движение. Держась за руль, Мэй соскочила на землю. Поток машин проносился мимо.
– Ты уверена, что хочешь ехать здесь? – поинтересовался он.
– Не так далеко. Я хочу показать тебе кое-что.
Кивнув, Мартин первым забрался на свой велосипед.
Он приехал к ней. На нем была белая рубашка, заправленная в джинсы, синяя бейсболка и теннисные тапочки. На правой щеке красовался синяк, а под его левым глазом сияли рубцы. Подойдя ближе, он снял бейсболку.
– Привет, – произнесла Мэй.
– Я катался, – сказал Мартин.
– Так далеко? – спросила она.
– Я люблю соленый воздух, – объяснил он ей. – Здесь, в Блэк-Холле.
Мэй взглянула на ноги Мартина, но почувствовала его руки у себя на плечах. Неожиданно для себя она внимательно посмотрела ему в глаза. На мгновение он показался смущенным. Он зачем-то возился со своей бейсболкой, потом уронил ее на землю.
Поцелуй перехватил дыхание Мэй. Мартин крепко обнял ее, и она прижалась к нему. Воздух был полон ароматов, и день явно грозил стать жарким, их окружали запахи высокой травы и белых роз. Мэй никогда больше не сможет вдыхать весну без того, чтобы не думать о Мартине.
– Я не рассчитывала увидеть тебя снова, – сказала Мэй.
– Честно? – спросил он.
– Не знаю. – Она пожала плечами, отступая назад.
– Я проиграл, – сказал он ей.
– Это не имело значение для меня.
– Я напортачил. Я все испортил…
– Ты был замечателен. Совсем как тигр там, на льду. Я никогда не предполагала, что человек может кататься столь быстро, а потом выходить прямо на уязвимое место…
Мэй не знала, что она говорила, как описывала свои впечатления от его игры, но она продолжала и чувствовала, как скованность оставляет его тело. Он ничего не отвечал, но, посмотрев в его глаза, она поняла, как внимательно он слушает ее.
– Я видела твое лицо, – сказала она. – Камера показывала всех вас очень близко. Я чувствовала, словно я рядом с тобой.
– Я рад, что тебя там не было… и ты не видела моего поражения.
– Но вы же почти победили.
Мартин чуть отодвинулся. По всему его телу виднелись фиолетово-желтые синяки.
– Почти – не считается в хоккее.
Мэй не знала, что на это ответить.
– Я задушил чистый бросок, и я отдал его. Передал пас Рэю… Рэю Гарднеру. Мои мысли неслись вскачь. Это был Кубок Стэнли, возможно, мой последний шанс. Я думал о своем отце. Он… – Лицо Мартина искривилось.
– Ты не хотел подвести его? – предположила Мэй.
Она читала газеты. Она знала, что его отец был в тюрьме.
Мартин фыркнул:
– Я всего лишь не хотел, чтобы он увидел, как я проиграл. Вопрос подвести его был бы не по существу.
Мэй хмурилась, слушая.
– Он стар, – продолжал Мартин. – Я говорил тебе – мы чужие. Мы не видели друг друга целую вечность.
– Он – все еще твой отец.
– Я отличаюсь от тебя, – сказал Мартин. – Нет ничего сентиментального или хорошего относительно меня и моего отца.
Его акцент стал явственнее слышен. Он чувствовал себя неловко, говоря об отце, о проигрыше.
Мэй вспомнила прошедшие четыре дня. Интересно, где он их провел?
– Я приехал к тебе вовсе не для того, чтобы говорить о моем отце, – сказал Мартин, взяв ее за руку.
– Нет? – спросила Мэй.
– Наша первая стычка, – усмехнулся Мартин, он казался таким безоружным, что Мэй начала улыбаться. – Простишь меня?
Она кивнула, смеясь.
– В кармане у меня лежали твои розовые лепестки, – сказал Мартин. – И в ушах звучали слова: «… как ты ведешь игру».
– Ты думал об этом во время игры? – спросила Мэй, рассмеявшись от своих слов.
– Да. – Мартин рассмеялся в ответ. – Это не помогло.
– Розовые лепестки – вовсе не волшебство.
– Но они творили его некоторое время. – Он погладил ее руку. – Да, да, так оно и было.
Мэй посмотрела на их руки. Она не могла рассказать ему, как много невест принимали ее розовые лепестки в надежде на благословенный союз со своими любимыми, надеясь всегда жить в любви, никогда не ссориться и не расходиться. Она не хотела говорить ему, что некоторые из тех невест уже развелись и ненавидели мужчин, которых они когда-то любили больше, чем луну и звезды, и уже успели повыходить замуж совсем за других.
Вместо этого она сказала ему:
– Кайли обрадуется, что ты вернулся.
– Правда?
– Да, – сказала Мэй. – Она со вчерашнего вечера у лимонадного киоска, там, правее, за забором. Она встречала всех невест, приезжавших к нам, но я-то знаю, что она надеялась встретить тебя первой. Она тосковала без тебя.
Она не стала говорить ему, что к Кайли вернулись кошмары, о том, что девочка вскрикивала во сне вчера ночью и что-то бормотала об ангелочке с самолета, которая никак не скажет ей что-то важное.
– А ее мать? – спросил Мартин, ступая ближе.
– Я тоже тосковала без тебя.
– Я хочу жениться на тебе.
– Мартин, – прошептала Мэй, ее лицо зарделось.
– Мэй, – сказал он мягко.
– Мы только встретились, всего несколько недель назад.
– Я говорил тебе – этому суждено было случиться.
– Суждено было… что это означает?
Кровь бешено застучала у Мэй в висках, но ее мысли остались трезвы. Они были такими разными. У нее была дочка; он все время в пути. Чувства Мэй претерпели множество изменений в течение последних четырех дней без известия от него. Она пристально смотрела ему в глаза.
– Я польщена, вне всяких слов, правда. Такого никогда не случалось со мной прежде, – сказала она. – Но у меня же дочка. Ты очень романтичен, и моя мама, и бабушка должны были бы трубить сейчас во все фанфары, но честно, я не могу позволить себе любовную интрижку.
– Любовную интрижку? – спросил он, нахмурясь.
– Ну да.
– Ты думаешь, я мог бы вот так позабавиться?
– Ты, возможно, так не думаешь, – ответил она. – Но ты не знаешь меня… очень хорошо. Ты внезапно получил бы готовую семью, да притом одну из самых необычных.
– Необычных – в чем?
– Хорошо, я жила одна достаточно долгое время, почти всю свою жизнь. А Кайли очень… – она искала правильное слово, – необычная девочка. Сверхъестественная.
– Неужели ты думаешь, я этого не понял? – спросил он, внезапно усмехнувшись, как будто все проблемы наш ли свое решение. – Она во всем походит на свою мать. Розовые лепестки в бутылочке… Это разве не необычно. Это ты вдохновляешь ее.
– Спасибо, – сказала Мэй.
– Бьенсюр (конечно). Ты самая колдовская женщина в мире.
– Жаль, ты не встречался с моей мамой и бабушкой, – сказала она, смеясь.
– Но ты расскажешь мне о них, правда ведь? Я встречусь с ними через тебя. Я уже знаю, насколько они важны для тебя, Мэй. Я слышу это в том, как ты говоришь о них. Твоя семья станет моей семьей.
– Я всегда хотела этого, – прошептала она.
– Пусть это будет у тебя со мной, – попросил он. – Зачем нам откладывать? Чего нам ждать?
– Чтобы узнать друг друга!
– Я думаю, что мы уже узнали друг друга. – Он улыбнулся, взяв ее лицо в свои ладони. – Все самое важное, разве не так? Вот тут. – Он коснулся своего сердца.
Внезапно Мэй подумала о невестах. О достойных и правильных девушках Блэк-Холла, с их рассказами о долгих ухаживаниях, которые выходили замуж за мальчиков, с которыми ходили еще в подготовительную школу, за мужчин, с которыми знакомились через своих соседок по комнатам в колледжах или во время путешествий или по бизнесу. Она думала о невестах, которые поступали по-книжному, правильно и надлежащим образом и от этого неизменно невыносимо скучно, и Мэй начала улыбаться.
– Скажи мне, – потребовал он.
– Я, должно быть, сумасшедшая, – сказала она ему.
– Да, вероятно, – подтвердил он, чем рассмешил обоих. – Но и я – тоже. Ужасно, если учесть, как я мыслю. Ты – все, о чем я мог думать на протяжении всех этих решающих игр.
– Какое это слово?
– Мною владела, меня преследовала одна только мысль о тебе. Но в хорошем смысле.
– По-хорошему завладела? – Мэй улыбнулась.
– Мэзуи (ну да). – Он коснулся ее лица, дотронулся ладонью до щеки. – Я не мог избавиться от мыслей о тебе.
– И ты думаешь, что именно это означает, что мы предназначены друг для друга, что нам суждено быть вместе?
– А разве нет? Разве ты так не думаешь? – спросил он, ступая ближе.
– Мне бы хотелось так думать. – Она внезапно почувствовала, как ее сердце забилось сильно-сильно.
– Тогда и думай так, – предложил он. – А я докажу это со временем.
– Как? – прошептала она.
– Своей любовью, Мэй.
Мэй поцеловала его. Его глаза расширились от удивления, но он обхватил ее и крепко-крепко обнимал, пока они не успокоились. Когда они отодвинулись друг от друга, Мэй испугала боль, возникшая внезапно глубоко в груди.
– Я велела себе много раз не надеяться на это, – сказала она.
– Но почему?
– Ничего подобного не случается со мной.
– Странно, почему ты так говоришь, – сказал Мартин. – Ведь вот оно.
– Я заметила.
– Я принес кое-что для тебя. – Он слегка нахмурился, обшаривая свои карманы.
Обшарив большую часть, он хмурился все больше. Но потом он что-то обнаружил, и широкая улыбка расплылась на его лице. Вытащив кольцо из нагрудного кармана, он начал надевать его на ее палец. Движения его были мягкие и романтичные, но Мэй оказалась настолько возбуждена, что вздрогнула от его прикосновения, и кольцо упало в недавно разведенную грязь.
– О, боже мой, – воскликнула она. – Позволь мне самой. – Опустившись на колени, она начала ощупывать землю, но Мартин мягко схватил ее за запястье.
– Позволь мне. – Вынув кольцо из грязи, он встал на колено и надел кольцо ей на палец. Глядя ей в глаза, он спросил:
– Мэй, ты выйдешь за меня замуж?
Она закрыла рот рукой и застыла на мгновение. Прошло несколько секунд, пока она, наконец, смогла заговорить.
– Мне нужно немного времени, – услышала она свои слова. – Не столько для меня, сколько для Кайли.
Сначала Мартин выглядел ошеломленным, и она подумала, что оттолкнула его. Она потеряла его теперь совсем; вот он возьмет свое кольцо и уйдет прочь. Он стоял перед ней на коленях и казался таким уязвимым и ранимым, что она испытывала невероятную жалость к нему. Ей не хотелось причинять ему боль. Но она обязана была позаботиться о себе и о Кайли; так было заведено уже очень давно.
– Мартин, прости меня, – попросила она.
– Хорошо, – ответил мужчина, натянутая улыбка появилась на его лице.
Он поднялся на ноги, отряхнул землю с рук.
– Я оказываюсь перед необходимостью ухаживать за тобой.
– Я не имела в виду ничего подобного.
– Я все сделаю правильно, Мэй. Я не позволю тебе произнести «нет» снова.
– Но я вовсе не говорила «нет» и на сей раз, – тихо сказала она спокойно.
– Но ты и не готова сказать мне «да».
– Я только хочу узнать тебя лучше. Я не прошу об ухаживании… ты изобразил так, будто я хочу подарки и цветы, и все такое…
– Ладно, хочешь ты этого или нет, ты это получишь. Мэй Тейлор, я уже потерял Кубок Стэнли этой весной. Я не собираюсь терять и тебя тоже.
Букеты начали прибывать уже следующим утром. Словно у них самих не было сада, заполненного цветами, теплиц, полных петуний, «Брайдалбарн» начал заполняться охапками белых роз.
– Он, должно быть, обзвонил всех цветоводов в Коннектикуте, – сказала тетя Энид.
– Где он их откопал? – спросила Кайли, протискиваясь между ними, отбирая фирменные знаки «Сифлауэрс», «Силвер-Бэй-гринери», «Блэк-Холл Уайлдфлауэр-мэгэзин». – Мама, он, видимо, тебя очень любит.
– Да, должно быть, дорогая, – сказала тетя Энид. – Понимаю, нельзя оценить материально степень привязанности, но эти розы стоят целую кучу денег.
– Я вовсе не настаивала на цветах, – сказала Мэй, думая, что она только хотела узнать побольше о нем, но в тайне трепеща от такого особого к ней отношения.
Уже прибыло двенадцать букетов по дюжине роз в каждом, и даже теперь был слышен двигатель фургона очередного цветочного магазина.
– Мэй, у тебя что, на этой неделе все гуртом играют свадьбы? – разгружая две большие белые коробки, спросил посыльный, который частенько приезжал сюда и раньше. – Иначе получается, какая-то фантазерка-невеста решила потешить себя и скупила у нас все белые розы.
– Нет, это все для нее! – воскликнула Кайли. – Все до единой!
Тем вечером Мартин заехал за Мэй в шесть, и они направились в Силвер-Бэй. Поблагодарив его за розы, Мэй чувствовала себя на удивление смущенной, словно это было ее первое свидание. Она о чем-то вежливо поинтересовалась у Мартина, он любезно ответил на ее вопрос.
– День прошел удачно?
– Да, а у тебя как?
Вдруг оба рассмеялись.
– Похоже на урок иностранного языка, – заметил он.
– Да, когда изучаешь язык, получается говорить натянуто, совсем не как в реальной жизни, – засмеялась Мэй в ответ, вспомнив урок французского языка в средней школе. – В котором часу большой универмаг закрывается сегодня вечером?
– Он уже закрылся, мадам, – подыграл ей Мартин. – Вследствие инвразии москитов.
– Кельорор! (Какой ужас!) – воскликнула она.
– Ах, так ты говоришь по-французски! – удивился он, взяв ее руку, чтобы поцеловать.
– Не очень хорошо, – сказала она, вся зардевшись, поскольку он не соглашался выпускать ее руку.
Они прогуливались вдоль доков, мимо рыболовецких лодок и лодок, с которых доставали моллюсков, мимо открытых всем ветрам лачуг, по серой гальке. Остановившись у магазина, они поздоровались со старой приятельницей Мэй, Хэзавей Ламберт в «Ковгерл-Родео». Они ели ролы из моллюсков в «Олли-Фиш-хауз», сидя за столиками, покрытыми клеенчатыми скатертями в красно-белую клетку.
Люди начали узнавать Мартина. Дрейфуя от бара, они просили, чтобы он подписал им салфетки для коктейля. Он подписал несколько, но затем попросил позволить им с Мэй спокойно закончить их ужин.
– Это происходит все время? – спросила она.
– Довольно часто, – подтвердил он. – Иногда они говорят мне, что я неправильно сыграл в последней игре. Мы достаточно далеко от Бостона, поэтому здесь не так горюют по Кубку. Но и этому придет свой черед, поверь мне.
Мэй слушала, пока он говорил о Кубке Стэнли. О том, как его отец был одним из величайших игроков Канады, как он учил Мартина и Рэя играть. Мэй ждала, пока он скажет, какие чувства он испытывал к отцу, но Мартин сменил тему.
– Мы учились играть на озере Лак-Верт, – сказал он ей.
– Что это? – спросила Мэй.
– О, это самое красивое место на земле, – объяснил он. – Подожди, пока не увидишь сама, Мэй…
Он описал глубокие воды озера, в которых отражались высокие горы и зеленый лес.
– Это невероятно. Мы называем его Лак-Верт, Зеленым озером, из-за цвета. Как будто другой мир, который лежит на глубине, заполненный соснами, дубами, кленами, деревьями всех оттенков зеленого. Зимой, когда озеро замерзает, цвета темнеют почти до черного.
– Ты любишь это место. – Она была поражена выражением его лица.
– Больше, чем какое бы то ни было другое, – сказал он. – Это – мой дом, и я хочу отвезти вас туда. Вы тоже полюбите это место.
Они сидели в «Олли», но Мэй увидела это озеро. Так же, как если бы Мартин взял ее за руку, подвел к воде, она видела горизонт, простирающийся перед ней. Горы, бодрящий свежий северный воздух, холодное небо, прозрачная зеленая вода.
– Я уверена, что полюблю.
– Когда мы можем туда отправиться? – спросил он.
Но, прежде чем она сумела ответить, официантка принесла счет, Мартин оплатил его, и пришло время идти. Они взяли сливочные рожки в «Сэндбар», затем забрались в автомобиль Мартина, чтобы ехать через холмы позади залива Силвер-Бэй, мимо большого старого аббатства, вниз по Олд Фарм-роуд к реке Коннектикут и Блэк-Холлу.
Держа его руку, Мэй не заметила, как начала рассказывать ему о себе. Она заставила его ехать через город и показала ему каменную начальную школу, которую она когда-то посещала и в которой теперь училась Кайли, свою среднюю школу, белую церковь, лихо перекрашенную художниками Блэк-Холла, в которой венчалось множество невест «Брайдалбарн».
– Это что-то старинное, – прокомментировал он.
– Церковь? По правде говоря, она сгорела во время пожара и была восстановлена всего около сотни лет назад.
– Нет, «Брайдалбарн», – уточнил он. – Ваше семейное дело. До тебя его вела целая плеяда сильных женщин, не так ли?
– О, да, – согласилась Мэй. – Моя бабушка была настоящей провидицей. Каково это убедить людей в необходимости планировать и организовывать свадьбы. Но она имела дар, и она говорила, что, если мы не используем все дарованное нам судьбой, оно сохнет и рассеивается, как труха.
Мэй сделала паузу, размышляя о других мужчинах, которых она знала.
– Тебя беспокоит мысль о сильных женщинах?
Мартин засмеялся:
– Нисколько, и я знаю, о чем говорю. Если бы ты знала мою маму! Лак-Верт красивое место, но зима там значительно суровее, чем здесь. Моя мама вела хозяйство почти без средств, сама таскала дрова, чтобы я не замерз ночью, водила меня в школу в любую погоду, в снег, по подтаявшему льду. У нас не хватало денег, но она всегда заботилась, чтобы у меня были новые ботинки или куртки?..
– Но твой отец… – Мэй страшно удивилась.
Ведь Серж играл в Профессиональной хоккейной лиге. Конечно, он хорошо зарабатывал.
– Одно ты узнаешь обо мне, – сказал Мартин, – что я больше похож на свою мать, чем на отца… и слава богу. Нам нет нужды говорить о нем. Этот вечер слишком особенный.
Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.
Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.
Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.
– Сильные и смелые, – заметил он.
– И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.
– Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.
Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.
Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника «Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж», и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.
– И с тех пор начались ее видения? – спросил он.
– Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.
– Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?
Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.
– Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.
Мартин кивнул:
– Я понимаю.
– Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их «галлюцинациями», Но девочка вовсе не шизофреник…
– Конечно, нет. Что знают эти учителя?
– Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…
– Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.
– Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.
– Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.
Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.
– Спасибо, Мартин.
– Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.
Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.
– Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?
– Нет, это – пролив Лонг-Айленд.
– Но вода в нем соленая? – спросил он.
– Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…
И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:
– «Дайер Доу», шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.
– Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.
– Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.
– О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.
– Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.
Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.
– Я люблю тебя, – услышала она свой голос.
Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.
Мэй даже чувствовала бы себя в безопасности, взяв с собой Кайли. Она представила, как в лодке рядом с Мартином и Кайли держит румпель и уравновешивает паруса.
В следующий полдень они отправились на долгую, не торопливую прогулку на велосипедах. Мэй упаковала завтрак для пикника, и они съели его на широком лугу с видом на реку Коннектикут. Возвращаясь домой, они ехали по проселочным дорогам, проезжали мимо обширных ферм, с разбросанными то там, то тут гранитными валунами, каменными стенами, отделяющими одну собственность от другой. Красные сараи. Молочные коровы. Здания были самых разных стилей и эпох: колониальные, георгианские, федеральные, окрашенные главным образом в белый или желтый цвета.
– Симпатично здесь, – прокомментировал он.
– Мы называем этот цвет «Блэкхолловским желтым», пояснила она ему, – потому что многие здания здесь окрашены именно в этот цвет.
– Ты любишь это место, не так ли?
– Да.
– Ты смогла бы уехать отсюда? – спросил он.
Она ехала молча несколько секунд. Только вчера вечером она лежала с открытыми глазами, думая о том же самом. Она пустила глубокие корни в эту землю. Здешняя история и легенды стали частью ее собственной истории.
Она полагалась на тетю Энид и хотела, чтобы Кайли знала, откуда она, кто были ее предки.
– Это было бы трудно, – призналась она. – Но, полагаю, возможно.
– Я не думаю, что когда-либо смогу попросить тебя об этом, – сказал Мартин.
Мэй мельком взглянула на него. Он берет назад свое предложение? Он не упоминал о нем все эти дни, прошедшие с того момента, когда Мартин сделал ей предложение, и хотя она все еще чувствовала, что он всего лишь не хочет на нее давить, стала задумываться, не вообразила ли она все это себе.
– Я мог бы найти выход, – сказал он.
– Найти выход?
– Если бы мы могли бы проводить лето в Лак-Верте, – продолжал он, – я бы ни секунды не держался за Бостон. Мы могли бы жить здесь, в Блэк-Холле. Я отправлялся бы на работу прямо по триста девяносто пятому к Масс-Пайк…
– Ты все еще думаешь о…
– О, да, – негромко проговорил Мартин, – именно думаю.
Мартин не был похож ни на кого, кого она когда-либо знала прежде. Он был так решителен и все же очень мягок. Они ехали рядом по тихому переулку, пока не добрались до места, где начиналось оживленное движение. Держась за руль, Мэй соскочила на землю. Поток машин проносился мимо.
– Ты уверена, что хочешь ехать здесь? – поинтересовался он.
– Не так далеко. Я хочу показать тебе кое-что.
Кивнув, Мартин первым забрался на свой велосипед.