Страница:
– Что случилось, дорогуша? – поинтересовалась Энид.
– Мне надо тебе кое-что сообщить.
Энид улыбнулась. Прикоснувшись пальцами к губам, она ждала.
– Ты ведь знаешь, тетя, мы с Мартином решили пожениться.
– О, да, Мэй. – Энид обошла вокруг стола. – И ты заслуживаешь огромного счастья. Для меня это просто замечательная новость.
– Спасибо. – Мэй обхватила руками свою крошечную тетушку.
– Но я еще не закончила эту работу… – От смущения Энид вырвалась из объятий племянницы и схватила свою папку зажимом.
– Но тут такое дело…
– Теперь ты сядь и будь невестой, пока твоя тетушка поработает. Никогда прежде Блэк-Холл не видал такой свадьбы! Мы открутим все вентили, обнаружим в себе таланты, о которых и сами не подозревали.
– Тетушка Энид, ради бога никаких вентилей и никаких талантов.
Старушка от души рассмеялась. Эмили и Абигейл улыбались с портретов, и Энид показала в их сторону, все еще смеясь.
– Дорогуша, да разве они поймут меня, если я из кожи вон не вылезу ради твоей свадьбы! Это же наше дело – «Брайдалбарн», а ты наш драгоценнейший цветок! День, когда тебя привезли из родильного отделения больницы, я могу вспомнить, как будто это было вчера! Твоя мама, твоя бабушка и я стояли вокруг твоей белой плетеной колыбельки…
Мэй закрыла глаза. Она могла вспомнить эту плетеную кроватку, в которой потом спала Кайли. Три счастливых, любящих лица, улыбались, саднившихся над ней, в то время как Мэй вглядывалась в свой новый мир. Они были ее миром.
– И мы осыпали тебя цветами апельсинового дерева и розовыми лепестками. Твоя мама прочитала молитву, твоя бабуля прочитала поэму, а я щекотала тебе пальчики на ножках, чтобы ты улыбалась. Это был наш маленький ритуал, мы хотели благословить тебя на счастливую жизнь.
Мэй улыбнулась, подумав, в какой странной и замечательной семье она выросла, об этих маленьких ритуалах, которые они проводили в столь важные моменты. Она была уверена, что может вспомнить свое самое раннее представление о розовых лепестках, которое она получила еще в младенчестве.
– Поэтому, если ты и думаешь, будто я могу позволить тебе выйти замуж без особого высокопробного обряда фирмы «Брайдалбарн», ручаюсь тебе, ни Эм, ни Эбби никогда не простили бы мне этого.
– Тетушка Энид, – Мэй взяла ее за руки, – мы – исчезнем тайком.
Энид задохнулась, закачалась. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Мэй помогла ей сесть на стул.
– Боже мой. Я совсем старею. На какую-то секунду мне показалось, что я услышала, как ты говоришь мне, будто вы решили убежать и тайно обвенчаться.
В ее глазах еще теплилась надежда. Мэй мрачно кивнула:
– Ты не ослышалась.
– Мэй, нет.
– Таково наше желание.
– Это была его идея? – Будто по какой-то причине от этого ей стало бы легче принять удар.
– Нет, придумала все это я.
– Но почему?
Мэй поставила стул подле тетушки:
– Возможно, все это звучит странно. Но у нас столько любви друг к другу, что мы не нуждаемся во всем остальном. Ни в организации церемонии, ни в составлении списков гостей, ни в подсчитывании расходов…
– Но ведь все это я сама могу сделать для вас, – недоумевала тетушка Энид.
– Я знаю. Ты так добра ко мне, тетя Энид. И всегда была. Мне ведь очень повезло в жизни, у меня была вторая мама.
– Ох, Мэй. – Энид схватила ее руку. – Ты уж точно была мне как дочь.
– Пожалуйста, пойми меня, ведь это ты сама сколькому меня научила. Ты, мамочка и бабуля. Я организовала за свою жизнь сотню свадеб вместе с тобой, куда там, да же больше! Все это живет во мне, у меня столько воспоминаний.
– Венчание Троубриджев в церкви конгрегации, церемония бракосочетания Пауля Джеймса в «Силвер-Бэйклаб»…
– Свадьба Марты Куллен прошлой осенью, Каролины Ренуик в Файерфлай-хилле на прошлое Рождество… удивившая всех, даже меня.
Ее память запестрела картинами: розы, плющ, атлас, кружева, ярды белого тюля, матери и отцы, сестры и братья, крошечные цветочницы, невесты и женихи.
– Все они живут во мне. Все эти свадьбы, все до единой, которые нам довелось организовать.
– Именно поэтому мы должны организовать эту единственную для тебя.
– Мы с Мартином хотим сделать все совсем иначе.
Энид глубоко вздохнула:
– Вы уверены?
– Уверены.
Торжественно кивнув, Энид поднялась со стула. Она прошла через комнату, так чтобы встать прямо между двумя портретами на стене. Хотя она была настолько низкого роста, что ее голова едва достала до уровня нижней части позолоченных рам, она стояла в одном ряду с Абигейл Тейлор и Эмилией Дунн.
– Тогда мы даем тебе наше благословение.
– Спасибо, тетя Энид.
Энид указывала на двух женщин, увековеченных маслом. Мэй подняла голову и посмотрела в глаза матери и бабушки. Портреты были сделаны Хью Ренвиком, знаменитым художником из Файрфлай-хилл, несколько миль дальше по берегу, как подарок по случаю свадьбы его дочери Клеи. Хью давно умер, а прошлой зимой уже и его внучке Каролине отпраздновали свадьбу. Сезоны и поколения проходили своим чередом, пока тетя Энид стояла, молча указывая на портреты.
Мэй растили вежливой и благодарной девочкой, и она знала, что от нее ждала Энид.
– Спасибо, мамочка, – сказала Мэй обращаясь к портрету матери. – И тебе спасибо, бабуля, – повернулась она к портрету бабушки.
Дата их свадьбы приближалась, и, хотя они и не собирались устраивать грандиозных празднеств, все же следовало кое-что успеть сделать. Мэй выбрала себе платье из коллекции на чердаке сарая и купила платье для Кайли. А перед самым отъездом Тобин протянула ей коробку и попросила открыть.
– Тебе не надо было делать мне подарок, – возразила Мэй.
– Это не подарок, – объяснила Тобин. – Это я даю тебе взаймы.
Дрожащими пальцами Мэй сняла обертку с маленькой коробочки. Открыв ее, она увидела внутри маленькое колечко. Это было кольцо Тобин, которое вручали выпускницам шестого класса начальной школы Блэк-Холла. У Мэй когда-то было точно такое же кольцо, но она его давно потеряла.
– Такое крошечное, – умилилась Мэй.
– Попробуй надень на мизинец, – предложила Тобин.
Мэй примерила, и колечко подошло. Золото было все истерто, а черный камешек покрывали царапинки.
– Мы вместе прошли через столько церемоний. Еще одна нам и не нужна.
– Ох, Тоби, как я тебе благодарна, что ты все поняла правильно. – Мэй сказала, подумав, что теперь и Тобин, и тетя Энид встали на ее сторону.
– Ты выходишь замуж за Мартина, и я очень счастлива за тебя. Душой я буду с тобой.
– Ты всегда со мной, Тоби. И так было все эти годы.
И мама Мэй, и бабушка всегда учили ее слушать свое сердце. И в последний день занятий в школе у Кайли Мэй упаковала сумки и поцеловала тетушку Энид и Тобин на прощание.
Мартин загрузил вещи в свой второй автомобиль, белый джип, как раз перед полуднем, и к часу этого яркого июньского дня они забрали Кайли и отправились в путь на запад по главной магистрали штата Массачусетс.
– Бедная тетушка Энид, – сказала Кайли, когда все устроились в машине.
– Я думаю, она все понимает. – Мэй с сомнением оглянулась через плечо, словно могла разглядеть свою те тушку, стоящую у ворот.
– У нее никогда не было своих детей? – поинтересовался Мартин.
– Нет, – ответила Мэй. – В некотором роде я ее дочь. Она так никогда и не вышла замуж и никогда не покидала Блэк-Холл. Мы очень близки.
– Ты уверена, что тебе не хочется, чтобы она приехала?
Мэй кивнула:
– Ну мы ведь решили, что все будет скромно. Я поду мала, нас будет трое – ты, я и Кайли.
– И правда очень скромно, – заметила Кайли.
– Моя мама говорила, что настоящая любовь слишком проста для шумной и большой свадьбы. Когда ты кого-то по-настоящему любишь, тебе приходится поступать стремительно и делать все безыскусно.
– Как безупречный удар по воротам, – рассмеялся Мартин. – Стремительный и простой. Мне это нравится.
Они все засмеялись, но Мэй всю дорогу не могла заставить себя перестать оглядываться назад, словно она все искала глазами маленькую, сгорбленную седовласую женщину, которая пытается разглядеть удаляющуюся машину и как безумная все машет и машет ей вслед.
Скоро прекрасный холмистый Беркшир уже окружал их, округлые холмы, покрытые зеленью долины, простирающиеся на север и на юг, озера и водохранилища, отражающие синее небо.
Они остановились в Стоунвиле, чтобы Кайли смогла перекусить последним школьным завтраком первого класса в гостинице «Ред-Хок», и Мартин купил ей тряпичную куклу в сувенирной лавочке по соседству. Он купил Мэй мягкий черный шерстяной платок, объяснив ей, что ночи в Канаде холодные и ей понадобится нечто подобное, чтобы согревать ее, когда его не окажется рядом.
Снова забравшись в джип, они повернули на север. Ехали они долго, и Кайли увидела первые указатели на Канаду уже с появлением первых звезд на небе. Небо было темно-синим, таким же мягким, как накидка из темного кашемира. Оно укутывало невысокие холмы, закрывало поля, фермы и лес. Приближаясь к таможенному посту, Мартин замедлил скорость. Он достал свое удостоверение личности и попросил Мэй передать ему их с Кайли паспорта.
– Мартин Картье! – воскликнул таможенник, изучая автомобиль.
Его лицо загорелось, как у мальчишки, а на его возглас поспешили коллеги. Они просовывали какие-то бумаги в окно машины, прося Мартина поставить свой автограф для их сыновей, братьев, сестер, племянников. Мартин проделывал это с совершенным спокойствием. Все вокруг говорили по-французски, и он отвечал им тоже по-французски.
Мэй почувствовала гордость за Мартина. Он раздавал эти знаки своей популярности просто и спокойно, со сдержанной уверенностью в себе и с огромной доброжелательностью. Это было ее первое столкновение с известностью Мартина с того вечера в «Олли-Фиш-хауз». Она заметила, что мужчины заглядывают внутрь автомобиля, пытаясь разглядеть и ее, и она приветствовала их своей самой широкой и очаровательной улыбкой.
– Зачем им это? – спросила Кайли из своего детского кресла, когда они снова тронулись.
– Хоккей очень популярен в Канаде, – объяснил Мартин. – Некоторые из тех парней следят за моей игрой всю мою жизнь.
– Почему ты им что-то писал?
– Это называется «давать автографы», – объяснила ей Мэй, повернувшись.
Она заметила, что Кайли почти засыпает, сжимая свою новую куклу.
– Они просили об этом Мартина, потому что они очень любят его.
– Микки и Эдди не верят, что Мартин мой друг, – пожаловалась Кайли. – Уж слишком он знаменит.
– Но я-то твой друг. – Мартин наблюдал за Кайли в зеркало заднего вида. – Отсылай этих мальчишек ко мне. И я покажу тебе прием, как их припечатать к бортику.
– Правда покажешь? – спросила Кайли, в глазах ее замелькали радостные чертики.
– Абсольман (всенепременно), – пообещал Мартин.
Он воспользовался родным языком, он ехал в сторону дома своего детства, и от Мэй не скрылось, что на лице его появляется умиротворенное, почти блаженное выражение. Он взял ее за руку, и Мэй почувствовала, как умиротворение разливается по всему ее телу. Мартин ехал домой, и он вез с собой ее и Кайли.
Они прибыли на место уже к середине ночи, и Мэй получила массу впечатлений от езды по ухабистой дороге, от соснового духа и Млечного пути, пролегавшего над вершина ми гор.
Мартин отнес Кайли в комнату для гостей, где они с Мэй будут спать до свадьбы. И он и Мэй страстно желали друг друга, но Мэй тронула, хотя и немного удивила его старомодная решимость ночевать порознь до того, как они поженятся. Она определенно попыталась бы отказаться от этого, если бы не была утомлена длинной дорогой.
Кайли проснулась с первыми же лучами, на рассвете.
– Боже мой, – крикнула она уже снизу.
Мэй слезла с кровати, пытаясь сориентироваться. Они спали в одной из двух маленьких спален на втором этаже простого сельского дома. Отодвинув занавески, Мэй увидела только дремучий лес. Но когда она натянула на себя одежду и сошла вниз, перед ней были панорамные окна, открывающиеся на красивейший вид.
Кайли стояла на маленьком переднем крыльце подле Мартина. Вместе они не спускали глаз с вытянутого в длину озера в расщелине между горами. Восходящее солнце окрашивало каждый выступ скалы в золото, а само озеро было темно-темно-синим. Лебеди скользили по его поверхности. Там, где двадцать оленей с белыми хвостами собрались на водопой, сосны росли вплоть до самого края воды. Два старых-престарых сарая приютились под сенью шестидесятифутового утеса.
– Добрый день, – сказал Мартин и обнял Мэй.
– Как красиво! – Мэй была потрясена.
– Это – мое озеро. Тут я учился кататься на коньках.
– Когда тебе было столько, сколько мне? – уточнила Кайли.
– Нет, я был помладше тогда. В тот год я только научился ходить.
– И я хочу научиться кататься на коньках, – заявила Кайли.
– Научишься, – пообещал Мартин.
– Олени – и так близко! – удивилась Мэй. – И ни каких других домов вокруг!
– Да, здесь безлюдно и тихо, – согласился Мартин.
– Вы должны пожениться вон там. – Кайли показала на старый деревянный бельведер, почти скрытый от глаз соснами, простой и изящный. – Или вон там. – Она пока зала на небольшую пристань, у которой болталась на воде привязанная веревкой небольшая гребная лодка. – Или в самом доме, – крикнула она, уже отбегая обратно в дом.
– Или здесь, на веранде. – Мартин нежно поцеловал Мэй в губы.
– Или где-нибудь еще, – сказала Мэй, ласково дотрагиваясь до его лица.
– Тебе здесь нравится? – спросил Мартин.
– Очень.
Мэй никогда не была так спокойна и красива, как здесь, восторг Кайли сделал ее настолько счастливой, что она едва могла говорить.
– Это – мой дом. Это всегда был мой дом.
– Ты жил здесь с первой своей женой? – Слова выскочили раньше, чем она осознала, как это получилось.
– Нет, – удивился Мартин. – Тогда я играл за «Блэк-хокс» и мы жили в Чикаго.
– Но… – начала было Мэй.
У нее накопилось миллион вопросов о прошлом Мартина. Но когда речь шла о вторых браках, ее мать всегда рекомендовала невестам оставлять прошлое в прошлом, не задавать вопросов, на которые им не нужно было знать ответов, никогда не звать старую любовь в новую семью.
– Не надо, Мэй. Давай не будем ни о ком другом говорить сегодня. Только о нас.
– Ты абсолютно прав.
Она видела, как боль глубокой бороздой пролегла между бровями Мартина, и виновато подумала о Натали, его дочери, которой, должно быть, нравилось бывать здесь. Так же, как Кайли, или даже больше.
Они вернулись в дом и приготовили кофе на старой чугунной печи. Мэй осмотрелась вокруг. Большой каменный очаг, деревянные стены, ошеломляющие черно-белые фотографии, сделанные его матерью. Он рассказал ей, как отец его отца построил этот дом, поднимал здесь свою семью и взял к себе жить Мартина и его мать, после того как Серж оставил их и уехал играть за «Мэйпл-Ливз».
Хоккейные памятные вещи были повсюду: первая клюшка Мартина, его маска для лица, шайбы, подписанные его кумирами, фотографии, запечатлевшие его в игре и во время награждения, начиная с трехлетнего возраста. На диванной спинке в ряд выстроились маленькие подушки, вышитые матерью Мартина гарусом по канве и крестиком с изображением хоккейной клюшки, озера, маленького кролика и бельведера. Мэй блуждала по дому, как по музею, где выставлены вещи, которые могли рас сказать ей, о человеке, которого она полюбила.
– Кайли, – позвал Мартин, после того как все они были одеты.
Он стоял в дверном проеме, держа мешок с хлебом, который он вытащил из морозильника.
– Зачем это тебе? – спросила она.
– На завтрак лебедям.
– Мы с мамочкой кормим лебедей на Файерфлай-бич. – Ее глаза засветились от радости.
– Давай скорее. Мы спустимся и будем кормить наших, озерных лебедей. Пусть они знают, что мы приехали домой.
Подняв Кайли, он посадил ее на плечи. Сердце Мэй забилось от избытка чувств, когда она увидела выражение глаз ее дочери, бравшей хлеб, который Мартин вручил ей.
– А когда мы с этим закончим, – сказал он Мэй, прижимая ее к себе, – я съезжу в город. Возможно, я смогу разыскать кого-нибудь, кто выдаст лицензию на наш брак уже сегодня.
– А разве нет каких-то правил? Место жительства? Время пребывания? – удивилась Мэй. – Анализы крови?
Глаза Мартина приобрели озорной блеск, и он одарил ее сексуальной полуулыбкой, которую она впервые заметила в самолете.
– Подумаешь, сделают небольшое исключение. Еще мой дедушка когда-то служил здесь мэром, и иногда, хотя и не слишком часто, совсем неплохо бывает называться Мартином Картье.
Мэй расхохоталась, Мартин слегка смутился, но продолжал улыбаться во весь рот.
– Ничего не могу поделать. Так уж вышло, что здесь, в Канаде, мы действительно любим хоккей.
– Лебеди голодны, – напомнила ему Кайли, подергав его за уши.
Он кивнул. И прославленный Мартин Картье, звезда канадского хоккея, с развевающимися полами рубашки и в джинсах со слегка обтрепанным карманом направился по гранитной дорожке к пологому берегу озера Лак-Верт, чтобы показать Кайли Тейлор, как надлежащим образом бросать кусочки хлеба мимо больших лебедей лебедятам, стоя достаточно близко к озеру, но недостаточно близко, чтобы упасть в воду.
Глядя им вслед, Мэй открыла для себя, что ей очень хотелось бы, чтобы тетушка Энид стояла тут же рядом и то же смотрела на них.
Мартин уладил почти все. В этой части Канады объяснялись главным образом по-французски, а Мэй с трудом говорила на этом языке. Особенно когда речь заходила о каких-то серьезных вопросах, например, о бюрократических формальностях, касающихся их свадьбы.
Поэтому, пока Мартин получал лицензию и договаривался со священником, Мэй с Кайли принялись за пироги и украшение бельведера.
Кайли, будучи цветочницей, отнеслась к своему титулу и обязанностям очень серьезно. Наутро свадьбы, в субботу после прибытия в Ла-Залле, она шла через примыкающий двор, собирая каждый цветок, на который она натыкалась. Маргаритки, лютики, горечавки и анютины глазки отправлялись в корзину, которую она держала на руке. Мэй стояла в окне кухни, взбивая сливочный крем, и наблюдала за своей дочерью, и приятный запах пирога уплывал, подхваченный ветерком.
Потом они уселись на пристани и сплели себе венки. Они сделали еще букетики из фиалок и ландышей и развесили их на березовых перекладинах бельведера. Мартин исчез на джипе по какому-то таинственному делу, но Мэй это только обрадовало: даже при том, что она «убежала» со своим возлюбленным, она знала, что для них было нехорошо видеть друг друга перед свадьбой.
– Мамочка!
– Что, милая?
– А это по-настоящему, если свадьба не в церкви?
– Да, – улыбнулась Мэй. – Тебя волнует, что это не так?
Кайли пожала плечами, будто она вовсе и не волновалась по этому поводу, но потом все-таки согласно кивнула.
– Я хочу, чтобы все было по-настоящему.
– Все и будет по-настоящему, Кайли.
– Мне он нравится, мамочка. Тебе ведь тоже, правда?
– Я его люблю.
– Я вижу. Когда ты с Мартином, ты так много улыбаешься.
– Разве раньше я не улыбалась?
– Не столько, – тихо призналась Кайли. – А вышла бы ты замуж за Мартина, если бы не я?
– Если бы не ты? – переспросила Мэй.
По озеру еще стелился утренний туман, но внезапно солнечные лучи прожгли его и превратили поверхность озера в синеву с золотом. Мэй зажмурилась, подняла руку к глазам.
– Что ты имеешь в виду?
– Это я соединила вас, – чуть слышно произнесла Кайли. – Мне очень хотелось папу, мамочка. Мне его так сильно хотелось, а когда я увидела Мартина, я захотела именно его. Я выбрала Мартина еще в том самолете и попросила его помочь нам.
Мэй прекратила плести гирлянду из маргариток. В ее памяти высветились картины: вот Кайли останавливается поговорить с Мартином, вот дым заполняет самолет, вот Мартин устремляется к их местам.
– Откуда ты знала, что нам понадобится помощь? – спросила Мэй.
– Она сказала мне.
– Кайли…
– Я не могу ничего с этим поделать. Я не обманываю тебя. Ты спросила меня, и я говорю тебе правду. Девочка-ангел.
– Ты уверена, что ты видела девочку-ангела, Кайли? – Мэй всегда хотелось найти какое-то простое, обыденное объяснение того, почему Кайли применяла фамильную магию ее семьи совершенно в ином виде. – Значит, это не была ее фотокарточка?
– Какая фотокарточка?
– Та, которую Мартин всегда носит в своем бумажнике.
Кайли посмотрела на Мэй. Она хотела что-то сказать, но потом только пожала плечами:
– Возможно.
Мэй опустила все цветы на причал и, обняв Кайли, притянула девочку к себе. Кайли вцепилась в нее, как она всегда делала, совсем как маленькая обезьянка. На Мэй каждый раз накатывало ошеломляющее чувство восторга, когда она вдыхала запах волос дочери и чувствовала, как руки девочки обвиваются вокруг ее шеи.
– Тебе не надо говорить мне того, что, как ты считаешь, я хочу от тебя услышать.
– Я знаю.
– Ты ведь иногда проделываешь этот фокус с докторами, не так ли? Ты настолько сообразительна, ты отгадываешь ответы, которые они хотят услышать, прежде чем они закончат задавать свои вопросы.
– Я не хочу больше докторов.
– Я знаю, – сказала Мэй.
Глаза Кайли никогда не были способны обмануть Мэй.
– Как я стану называть его после свадьбы? – Кайли решила сменить тему.
– Ну…
– Я буду звать его Мартин? Или как-нибудь иначе?
– Как… – Мэй начала, но Кайли спрыгнула с ее коленей, словно ее что-то встревожило или привело в смущение.
– Мамочка, я нашла куклу в буфете.
– Милая, ты не должна рыться в вещах других людей.
– Я и не рылась. Я только хотела посмотреть, нет ли чего-нибудь страшного внутри, но там ничего страшного не оказалось. Только маленькая кукла с желтыми волосами. Она старая, или, по крайней мере, она не новая. У нее на платье пятно, и лицо потертое. И у нее нет одной туфельки. Чья это кукла?
– Дочери Мартина, – спокойно ответила Мэй, внимательно наблюдая за реакцией Кайли.
Девочка присела рядом с Мэй, положила руки на коле ни и внимательно посмотрела на мать.
– Его дочка умерла.
– Да.
Кайли опустила голову. Казалось, ответ заставил ее скорее задуматься, чем удивиться, и уж совсем не огорчиться.
– Мы были бы сестрами?
– Сводными сестрами, – уточнила Мэй.
– Сестрами, – настаивала Кайли.
– Хорошо, почти, – уступила Мэй, не желая углубляться в ненужные детали.
– Как вы с Тобин.
– Ее звали Натали.
– Натали, – повторила Кайли.
Она взяла горстку маргариток.
– Мы можем сделать венок для нее? Ее куколка может надеть этот венок.
Мэй пристально поглядела на дочь. Ее обращение к такому понятию, как смерть, тревожили Мэй. Кайли лишилась чувств, когда умерла бабушка Мэй. А потом они натолкнулись на тело Ричарда Перри, гуляя по Лавкрафту. Один исследователь говорил, что Кайли якобы обладает иным видением, но Мэй не верила в такие вещи.
– Не стоит, – сказала Мэй.
– Почему нет?
– Потому что. – Мэй не хотелось вообще касаться больше этой темы. – Я знаю, как сильно Мартин тоскует по Натали. Он может очень расстроиться, если увидит, как ты играешь с ее куклой.
– Пожалуйста, мамочка, – сказала Кайли. – Я не буду играть с ней, мы только сделаем венок, чтобы она знала.
– Кукла?
– Нет, Натали. Моя почти сестра. Я хочу, чтобы она знала, что я люблю ее. Как тетя Энид все еще любит прабабушку, как ты любишь Тобин.
– Ладно, я не вижу причин, почему бы нам не сделать венок кукле Натали. – Мэй начала плести новую гирлянду, поразившись глубиной чувств дочери и ее добротой.
«Вот где настоящая правда: любовь не кончается со смертью близкого человека. Натали и мать Мартина будут с нами сегодня, как будут мои родители и бабушка», – думала Мэй, и у нее защемило сердце, когда она вспомнила о тетушке Энид, живой, но одинокой в Блэк-Холле.
Минут через двадцать, когда третий венок из маргариток был сплетен и Кайли побежала в дом, чтобы надеть его на куклу Натали, джип Мартина въехал во двор, и Тобин и Энид вышли из машины.
Мэй оставила цветы и побежала им навстречу. Мартин держал сумки. Он улыбнулся своей широкой улыбкой, когда увидел радость на лицах Мэй, Тобин и Энид.
– Твоя тетя нуждалась в сопровождении, вот я и вызвалась ее сопровождать, – с ходу объявила Тобин.
– Да, да, – еле сдерживая слезы радости, подтвердила тетушка Энид. – Она не хотела отпускать меня одну.
– Прости меня, тетушка Энид. – Мэй заплакала, обнимая тетю.
– Ты же внучка Эмили. И когда это мне удавалось уговорить тебя отказаться от твоих идей?
– Как же вы обе добрались сюда?
– Это все Мартин. Он купил билеты на самолет, потом проехал весь путь до Квебека, чтобы встретить нас и привезти сюда, – объяснила Тобин. – Я-то планировала сразу же улететь обратно домой, правда, правда.
– Я уговорил ее приехать к нам, – объяснил Мартин, обращаясь к Мэй. – Я знаю, ты хотела обойтись без свадьбы, сбежав со мной, но чем ближе мы подходили к этому дню, тем грустнее ты становилась, и я не мог этого не заметить.
– Спасибо, Мартин. – Мэй протянулась через плечо тети, чтобы взять его за руку.
Но тетя Энид остановила этот порыв.
– Не касайтесь друг друга, – сказала она, недовольно засопев. – И так уж достаточно нехорошая примета видеть друг друга перед свадьбой. Не усугубляйте же дело физическим контактом. Любого вида. Эмилия сказала бы тебе то же самое. Да и Абигейл тоже.
– Мне надо тебе кое-что сообщить.
Энид улыбнулась. Прикоснувшись пальцами к губам, она ждала.
– Ты ведь знаешь, тетя, мы с Мартином решили пожениться.
– О, да, Мэй. – Энид обошла вокруг стола. – И ты заслуживаешь огромного счастья. Для меня это просто замечательная новость.
– Спасибо. – Мэй обхватила руками свою крошечную тетушку.
– Но я еще не закончила эту работу… – От смущения Энид вырвалась из объятий племянницы и схватила свою папку зажимом.
– Но тут такое дело…
– Теперь ты сядь и будь невестой, пока твоя тетушка поработает. Никогда прежде Блэк-Холл не видал такой свадьбы! Мы открутим все вентили, обнаружим в себе таланты, о которых и сами не подозревали.
– Тетушка Энид, ради бога никаких вентилей и никаких талантов.
Старушка от души рассмеялась. Эмили и Абигейл улыбались с портретов, и Энид показала в их сторону, все еще смеясь.
– Дорогуша, да разве они поймут меня, если я из кожи вон не вылезу ради твоей свадьбы! Это же наше дело – «Брайдалбарн», а ты наш драгоценнейший цветок! День, когда тебя привезли из родильного отделения больницы, я могу вспомнить, как будто это было вчера! Твоя мама, твоя бабушка и я стояли вокруг твоей белой плетеной колыбельки…
Мэй закрыла глаза. Она могла вспомнить эту плетеную кроватку, в которой потом спала Кайли. Три счастливых, любящих лица, улыбались, саднившихся над ней, в то время как Мэй вглядывалась в свой новый мир. Они были ее миром.
– И мы осыпали тебя цветами апельсинового дерева и розовыми лепестками. Твоя мама прочитала молитву, твоя бабуля прочитала поэму, а я щекотала тебе пальчики на ножках, чтобы ты улыбалась. Это был наш маленький ритуал, мы хотели благословить тебя на счастливую жизнь.
Мэй улыбнулась, подумав, в какой странной и замечательной семье она выросла, об этих маленьких ритуалах, которые они проводили в столь важные моменты. Она была уверена, что может вспомнить свое самое раннее представление о розовых лепестках, которое она получила еще в младенчестве.
– Поэтому, если ты и думаешь, будто я могу позволить тебе выйти замуж без особого высокопробного обряда фирмы «Брайдалбарн», ручаюсь тебе, ни Эм, ни Эбби никогда не простили бы мне этого.
– Тетушка Энид, – Мэй взяла ее за руки, – мы – исчезнем тайком.
Энид задохнулась, закачалась. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Мэй помогла ей сесть на стул.
– Боже мой. Я совсем старею. На какую-то секунду мне показалось, что я услышала, как ты говоришь мне, будто вы решили убежать и тайно обвенчаться.
В ее глазах еще теплилась надежда. Мэй мрачно кивнула:
– Ты не ослышалась.
– Мэй, нет.
– Таково наше желание.
– Это была его идея? – Будто по какой-то причине от этого ей стало бы легче принять удар.
– Нет, придумала все это я.
– Но почему?
Мэй поставила стул подле тетушки:
– Возможно, все это звучит странно. Но у нас столько любви друг к другу, что мы не нуждаемся во всем остальном. Ни в организации церемонии, ни в составлении списков гостей, ни в подсчитывании расходов…
– Но ведь все это я сама могу сделать для вас, – недоумевала тетушка Энид.
– Я знаю. Ты так добра ко мне, тетя Энид. И всегда была. Мне ведь очень повезло в жизни, у меня была вторая мама.
– Ох, Мэй. – Энид схватила ее руку. – Ты уж точно была мне как дочь.
– Пожалуйста, пойми меня, ведь это ты сама сколькому меня научила. Ты, мамочка и бабуля. Я организовала за свою жизнь сотню свадеб вместе с тобой, куда там, да же больше! Все это живет во мне, у меня столько воспоминаний.
– Венчание Троубриджев в церкви конгрегации, церемония бракосочетания Пауля Джеймса в «Силвер-Бэйклаб»…
– Свадьба Марты Куллен прошлой осенью, Каролины Ренуик в Файерфлай-хилле на прошлое Рождество… удивившая всех, даже меня.
Ее память запестрела картинами: розы, плющ, атлас, кружева, ярды белого тюля, матери и отцы, сестры и братья, крошечные цветочницы, невесты и женихи.
– Все они живут во мне. Все эти свадьбы, все до единой, которые нам довелось организовать.
– Именно поэтому мы должны организовать эту единственную для тебя.
– Мы с Мартином хотим сделать все совсем иначе.
Энид глубоко вздохнула:
– Вы уверены?
– Уверены.
Торжественно кивнув, Энид поднялась со стула. Она прошла через комнату, так чтобы встать прямо между двумя портретами на стене. Хотя она была настолько низкого роста, что ее голова едва достала до уровня нижней части позолоченных рам, она стояла в одном ряду с Абигейл Тейлор и Эмилией Дунн.
– Тогда мы даем тебе наше благословение.
– Спасибо, тетя Энид.
Энид указывала на двух женщин, увековеченных маслом. Мэй подняла голову и посмотрела в глаза матери и бабушки. Портреты были сделаны Хью Ренвиком, знаменитым художником из Файрфлай-хилл, несколько миль дальше по берегу, как подарок по случаю свадьбы его дочери Клеи. Хью давно умер, а прошлой зимой уже и его внучке Каролине отпраздновали свадьбу. Сезоны и поколения проходили своим чередом, пока тетя Энид стояла, молча указывая на портреты.
Мэй растили вежливой и благодарной девочкой, и она знала, что от нее ждала Энид.
– Спасибо, мамочка, – сказала Мэй обращаясь к портрету матери. – И тебе спасибо, бабуля, – повернулась она к портрету бабушки.
Дата их свадьбы приближалась, и, хотя они и не собирались устраивать грандиозных празднеств, все же следовало кое-что успеть сделать. Мэй выбрала себе платье из коллекции на чердаке сарая и купила платье для Кайли. А перед самым отъездом Тобин протянула ей коробку и попросила открыть.
– Тебе не надо было делать мне подарок, – возразила Мэй.
– Это не подарок, – объяснила Тобин. – Это я даю тебе взаймы.
Дрожащими пальцами Мэй сняла обертку с маленькой коробочки. Открыв ее, она увидела внутри маленькое колечко. Это было кольцо Тобин, которое вручали выпускницам шестого класса начальной школы Блэк-Холла. У Мэй когда-то было точно такое же кольцо, но она его давно потеряла.
– Такое крошечное, – умилилась Мэй.
– Попробуй надень на мизинец, – предложила Тобин.
Мэй примерила, и колечко подошло. Золото было все истерто, а черный камешек покрывали царапинки.
– Мы вместе прошли через столько церемоний. Еще одна нам и не нужна.
– Ох, Тоби, как я тебе благодарна, что ты все поняла правильно. – Мэй сказала, подумав, что теперь и Тобин, и тетя Энид встали на ее сторону.
– Ты выходишь замуж за Мартина, и я очень счастлива за тебя. Душой я буду с тобой.
– Ты всегда со мной, Тоби. И так было все эти годы.
И мама Мэй, и бабушка всегда учили ее слушать свое сердце. И в последний день занятий в школе у Кайли Мэй упаковала сумки и поцеловала тетушку Энид и Тобин на прощание.
Мартин загрузил вещи в свой второй автомобиль, белый джип, как раз перед полуднем, и к часу этого яркого июньского дня они забрали Кайли и отправились в путь на запад по главной магистрали штата Массачусетс.
– Бедная тетушка Энид, – сказала Кайли, когда все устроились в машине.
– Я думаю, она все понимает. – Мэй с сомнением оглянулась через плечо, словно могла разглядеть свою те тушку, стоящую у ворот.
– У нее никогда не было своих детей? – поинтересовался Мартин.
– Нет, – ответила Мэй. – В некотором роде я ее дочь. Она так никогда и не вышла замуж и никогда не покидала Блэк-Холл. Мы очень близки.
– Ты уверена, что тебе не хочется, чтобы она приехала?
Мэй кивнула:
– Ну мы ведь решили, что все будет скромно. Я поду мала, нас будет трое – ты, я и Кайли.
– И правда очень скромно, – заметила Кайли.
– Моя мама говорила, что настоящая любовь слишком проста для шумной и большой свадьбы. Когда ты кого-то по-настоящему любишь, тебе приходится поступать стремительно и делать все безыскусно.
– Как безупречный удар по воротам, – рассмеялся Мартин. – Стремительный и простой. Мне это нравится.
Они все засмеялись, но Мэй всю дорогу не могла заставить себя перестать оглядываться назад, словно она все искала глазами маленькую, сгорбленную седовласую женщину, которая пытается разглядеть удаляющуюся машину и как безумная все машет и машет ей вслед.
Скоро прекрасный холмистый Беркшир уже окружал их, округлые холмы, покрытые зеленью долины, простирающиеся на север и на юг, озера и водохранилища, отражающие синее небо.
Они остановились в Стоунвиле, чтобы Кайли смогла перекусить последним школьным завтраком первого класса в гостинице «Ред-Хок», и Мартин купил ей тряпичную куклу в сувенирной лавочке по соседству. Он купил Мэй мягкий черный шерстяной платок, объяснив ей, что ночи в Канаде холодные и ей понадобится нечто подобное, чтобы согревать ее, когда его не окажется рядом.
Снова забравшись в джип, они повернули на север. Ехали они долго, и Кайли увидела первые указатели на Канаду уже с появлением первых звезд на небе. Небо было темно-синим, таким же мягким, как накидка из темного кашемира. Оно укутывало невысокие холмы, закрывало поля, фермы и лес. Приближаясь к таможенному посту, Мартин замедлил скорость. Он достал свое удостоверение личности и попросил Мэй передать ему их с Кайли паспорта.
– Мартин Картье! – воскликнул таможенник, изучая автомобиль.
Его лицо загорелось, как у мальчишки, а на его возглас поспешили коллеги. Они просовывали какие-то бумаги в окно машины, прося Мартина поставить свой автограф для их сыновей, братьев, сестер, племянников. Мартин проделывал это с совершенным спокойствием. Все вокруг говорили по-французски, и он отвечал им тоже по-французски.
Мэй почувствовала гордость за Мартина. Он раздавал эти знаки своей популярности просто и спокойно, со сдержанной уверенностью в себе и с огромной доброжелательностью. Это было ее первое столкновение с известностью Мартина с того вечера в «Олли-Фиш-хауз». Она заметила, что мужчины заглядывают внутрь автомобиля, пытаясь разглядеть и ее, и она приветствовала их своей самой широкой и очаровательной улыбкой.
– Зачем им это? – спросила Кайли из своего детского кресла, когда они снова тронулись.
– Хоккей очень популярен в Канаде, – объяснил Мартин. – Некоторые из тех парней следят за моей игрой всю мою жизнь.
– Почему ты им что-то писал?
– Это называется «давать автографы», – объяснила ей Мэй, повернувшись.
Она заметила, что Кайли почти засыпает, сжимая свою новую куклу.
– Они просили об этом Мартина, потому что они очень любят его.
– Микки и Эдди не верят, что Мартин мой друг, – пожаловалась Кайли. – Уж слишком он знаменит.
– Но я-то твой друг. – Мартин наблюдал за Кайли в зеркало заднего вида. – Отсылай этих мальчишек ко мне. И я покажу тебе прием, как их припечатать к бортику.
– Правда покажешь? – спросила Кайли, в глазах ее замелькали радостные чертики.
– Абсольман (всенепременно), – пообещал Мартин.
Он воспользовался родным языком, он ехал в сторону дома своего детства, и от Мэй не скрылось, что на лице его появляется умиротворенное, почти блаженное выражение. Он взял ее за руку, и Мэй почувствовала, как умиротворение разливается по всему ее телу. Мартин ехал домой, и он вез с собой ее и Кайли.
Они прибыли на место уже к середине ночи, и Мэй получила массу впечатлений от езды по ухабистой дороге, от соснового духа и Млечного пути, пролегавшего над вершина ми гор.
Мартин отнес Кайли в комнату для гостей, где они с Мэй будут спать до свадьбы. И он и Мэй страстно желали друг друга, но Мэй тронула, хотя и немного удивила его старомодная решимость ночевать порознь до того, как они поженятся. Она определенно попыталась бы отказаться от этого, если бы не была утомлена длинной дорогой.
Кайли проснулась с первыми же лучами, на рассвете.
– Боже мой, – крикнула она уже снизу.
Мэй слезла с кровати, пытаясь сориентироваться. Они спали в одной из двух маленьких спален на втором этаже простого сельского дома. Отодвинув занавески, Мэй увидела только дремучий лес. Но когда она натянула на себя одежду и сошла вниз, перед ней были панорамные окна, открывающиеся на красивейший вид.
Кайли стояла на маленьком переднем крыльце подле Мартина. Вместе они не спускали глаз с вытянутого в длину озера в расщелине между горами. Восходящее солнце окрашивало каждый выступ скалы в золото, а само озеро было темно-темно-синим. Лебеди скользили по его поверхности. Там, где двадцать оленей с белыми хвостами собрались на водопой, сосны росли вплоть до самого края воды. Два старых-престарых сарая приютились под сенью шестидесятифутового утеса.
– Добрый день, – сказал Мартин и обнял Мэй.
– Как красиво! – Мэй была потрясена.
– Это – мое озеро. Тут я учился кататься на коньках.
– Когда тебе было столько, сколько мне? – уточнила Кайли.
– Нет, я был помладше тогда. В тот год я только научился ходить.
– И я хочу научиться кататься на коньках, – заявила Кайли.
– Научишься, – пообещал Мартин.
– Олени – и так близко! – удивилась Мэй. – И ни каких других домов вокруг!
– Да, здесь безлюдно и тихо, – согласился Мартин.
– Вы должны пожениться вон там. – Кайли показала на старый деревянный бельведер, почти скрытый от глаз соснами, простой и изящный. – Или вон там. – Она пока зала на небольшую пристань, у которой болталась на воде привязанная веревкой небольшая гребная лодка. – Или в самом доме, – крикнула она, уже отбегая обратно в дом.
– Или здесь, на веранде. – Мартин нежно поцеловал Мэй в губы.
– Или где-нибудь еще, – сказала Мэй, ласково дотрагиваясь до его лица.
– Тебе здесь нравится? – спросил Мартин.
– Очень.
Мэй никогда не была так спокойна и красива, как здесь, восторг Кайли сделал ее настолько счастливой, что она едва могла говорить.
– Это – мой дом. Это всегда был мой дом.
– Ты жил здесь с первой своей женой? – Слова выскочили раньше, чем она осознала, как это получилось.
– Нет, – удивился Мартин. – Тогда я играл за «Блэк-хокс» и мы жили в Чикаго.
– Но… – начала было Мэй.
У нее накопилось миллион вопросов о прошлом Мартина. Но когда речь шла о вторых браках, ее мать всегда рекомендовала невестам оставлять прошлое в прошлом, не задавать вопросов, на которые им не нужно было знать ответов, никогда не звать старую любовь в новую семью.
– Не надо, Мэй. Давай не будем ни о ком другом говорить сегодня. Только о нас.
– Ты абсолютно прав.
Она видела, как боль глубокой бороздой пролегла между бровями Мартина, и виновато подумала о Натали, его дочери, которой, должно быть, нравилось бывать здесь. Так же, как Кайли, или даже больше.
Они вернулись в дом и приготовили кофе на старой чугунной печи. Мэй осмотрелась вокруг. Большой каменный очаг, деревянные стены, ошеломляющие черно-белые фотографии, сделанные его матерью. Он рассказал ей, как отец его отца построил этот дом, поднимал здесь свою семью и взял к себе жить Мартина и его мать, после того как Серж оставил их и уехал играть за «Мэйпл-Ливз».
Хоккейные памятные вещи были повсюду: первая клюшка Мартина, его маска для лица, шайбы, подписанные его кумирами, фотографии, запечатлевшие его в игре и во время награждения, начиная с трехлетнего возраста. На диванной спинке в ряд выстроились маленькие подушки, вышитые матерью Мартина гарусом по канве и крестиком с изображением хоккейной клюшки, озера, маленького кролика и бельведера. Мэй блуждала по дому, как по музею, где выставлены вещи, которые могли рас сказать ей, о человеке, которого она полюбила.
– Кайли, – позвал Мартин, после того как все они были одеты.
Он стоял в дверном проеме, держа мешок с хлебом, который он вытащил из морозильника.
– Зачем это тебе? – спросила она.
– На завтрак лебедям.
– Мы с мамочкой кормим лебедей на Файерфлай-бич. – Ее глаза засветились от радости.
– Давай скорее. Мы спустимся и будем кормить наших, озерных лебедей. Пусть они знают, что мы приехали домой.
Подняв Кайли, он посадил ее на плечи. Сердце Мэй забилось от избытка чувств, когда она увидела выражение глаз ее дочери, бравшей хлеб, который Мартин вручил ей.
– А когда мы с этим закончим, – сказал он Мэй, прижимая ее к себе, – я съезжу в город. Возможно, я смогу разыскать кого-нибудь, кто выдаст лицензию на наш брак уже сегодня.
– А разве нет каких-то правил? Место жительства? Время пребывания? – удивилась Мэй. – Анализы крови?
Глаза Мартина приобрели озорной блеск, и он одарил ее сексуальной полуулыбкой, которую она впервые заметила в самолете.
– Подумаешь, сделают небольшое исключение. Еще мой дедушка когда-то служил здесь мэром, и иногда, хотя и не слишком часто, совсем неплохо бывает называться Мартином Картье.
Мэй расхохоталась, Мартин слегка смутился, но продолжал улыбаться во весь рот.
– Ничего не могу поделать. Так уж вышло, что здесь, в Канаде, мы действительно любим хоккей.
– Лебеди голодны, – напомнила ему Кайли, подергав его за уши.
Он кивнул. И прославленный Мартин Картье, звезда канадского хоккея, с развевающимися полами рубашки и в джинсах со слегка обтрепанным карманом направился по гранитной дорожке к пологому берегу озера Лак-Верт, чтобы показать Кайли Тейлор, как надлежащим образом бросать кусочки хлеба мимо больших лебедей лебедятам, стоя достаточно близко к озеру, но недостаточно близко, чтобы упасть в воду.
Глядя им вслед, Мэй открыла для себя, что ей очень хотелось бы, чтобы тетушка Энид стояла тут же рядом и то же смотрела на них.
Мартин уладил почти все. В этой части Канады объяснялись главным образом по-французски, а Мэй с трудом говорила на этом языке. Особенно когда речь заходила о каких-то серьезных вопросах, например, о бюрократических формальностях, касающихся их свадьбы.
Поэтому, пока Мартин получал лицензию и договаривался со священником, Мэй с Кайли принялись за пироги и украшение бельведера.
Кайли, будучи цветочницей, отнеслась к своему титулу и обязанностям очень серьезно. Наутро свадьбы, в субботу после прибытия в Ла-Залле, она шла через примыкающий двор, собирая каждый цветок, на который она натыкалась. Маргаритки, лютики, горечавки и анютины глазки отправлялись в корзину, которую она держала на руке. Мэй стояла в окне кухни, взбивая сливочный крем, и наблюдала за своей дочерью, и приятный запах пирога уплывал, подхваченный ветерком.
Потом они уселись на пристани и сплели себе венки. Они сделали еще букетики из фиалок и ландышей и развесили их на березовых перекладинах бельведера. Мартин исчез на джипе по какому-то таинственному делу, но Мэй это только обрадовало: даже при том, что она «убежала» со своим возлюбленным, она знала, что для них было нехорошо видеть друг друга перед свадьбой.
– Мамочка!
– Что, милая?
– А это по-настоящему, если свадьба не в церкви?
– Да, – улыбнулась Мэй. – Тебя волнует, что это не так?
Кайли пожала плечами, будто она вовсе и не волновалась по этому поводу, но потом все-таки согласно кивнула.
– Я хочу, чтобы все было по-настоящему.
– Все и будет по-настоящему, Кайли.
– Мне он нравится, мамочка. Тебе ведь тоже, правда?
– Я его люблю.
– Я вижу. Когда ты с Мартином, ты так много улыбаешься.
– Разве раньше я не улыбалась?
– Не столько, – тихо призналась Кайли. – А вышла бы ты замуж за Мартина, если бы не я?
– Если бы не ты? – переспросила Мэй.
По озеру еще стелился утренний туман, но внезапно солнечные лучи прожгли его и превратили поверхность озера в синеву с золотом. Мэй зажмурилась, подняла руку к глазам.
– Что ты имеешь в виду?
– Это я соединила вас, – чуть слышно произнесла Кайли. – Мне очень хотелось папу, мамочка. Мне его так сильно хотелось, а когда я увидела Мартина, я захотела именно его. Я выбрала Мартина еще в том самолете и попросила его помочь нам.
Мэй прекратила плести гирлянду из маргариток. В ее памяти высветились картины: вот Кайли останавливается поговорить с Мартином, вот дым заполняет самолет, вот Мартин устремляется к их местам.
– Откуда ты знала, что нам понадобится помощь? – спросила Мэй.
– Она сказала мне.
– Кайли…
– Я не могу ничего с этим поделать. Я не обманываю тебя. Ты спросила меня, и я говорю тебе правду. Девочка-ангел.
– Ты уверена, что ты видела девочку-ангела, Кайли? – Мэй всегда хотелось найти какое-то простое, обыденное объяснение того, почему Кайли применяла фамильную магию ее семьи совершенно в ином виде. – Значит, это не была ее фотокарточка?
– Какая фотокарточка?
– Та, которую Мартин всегда носит в своем бумажнике.
Кайли посмотрела на Мэй. Она хотела что-то сказать, но потом только пожала плечами:
– Возможно.
Мэй опустила все цветы на причал и, обняв Кайли, притянула девочку к себе. Кайли вцепилась в нее, как она всегда делала, совсем как маленькая обезьянка. На Мэй каждый раз накатывало ошеломляющее чувство восторга, когда она вдыхала запах волос дочери и чувствовала, как руки девочки обвиваются вокруг ее шеи.
– Тебе не надо говорить мне того, что, как ты считаешь, я хочу от тебя услышать.
– Я знаю.
– Ты ведь иногда проделываешь этот фокус с докторами, не так ли? Ты настолько сообразительна, ты отгадываешь ответы, которые они хотят услышать, прежде чем они закончат задавать свои вопросы.
– Я не хочу больше докторов.
– Я знаю, – сказала Мэй.
Глаза Кайли никогда не были способны обмануть Мэй.
– Как я стану называть его после свадьбы? – Кайли решила сменить тему.
– Ну…
– Я буду звать его Мартин? Или как-нибудь иначе?
– Как… – Мэй начала, но Кайли спрыгнула с ее коленей, словно ее что-то встревожило или привело в смущение.
– Мамочка, я нашла куклу в буфете.
– Милая, ты не должна рыться в вещах других людей.
– Я и не рылась. Я только хотела посмотреть, нет ли чего-нибудь страшного внутри, но там ничего страшного не оказалось. Только маленькая кукла с желтыми волосами. Она старая, или, по крайней мере, она не новая. У нее на платье пятно, и лицо потертое. И у нее нет одной туфельки. Чья это кукла?
– Дочери Мартина, – спокойно ответила Мэй, внимательно наблюдая за реакцией Кайли.
Девочка присела рядом с Мэй, положила руки на коле ни и внимательно посмотрела на мать.
– Его дочка умерла.
– Да.
Кайли опустила голову. Казалось, ответ заставил ее скорее задуматься, чем удивиться, и уж совсем не огорчиться.
– Мы были бы сестрами?
– Сводными сестрами, – уточнила Мэй.
– Сестрами, – настаивала Кайли.
– Хорошо, почти, – уступила Мэй, не желая углубляться в ненужные детали.
– Как вы с Тобин.
– Ее звали Натали.
– Натали, – повторила Кайли.
Она взяла горстку маргариток.
– Мы можем сделать венок для нее? Ее куколка может надеть этот венок.
Мэй пристально поглядела на дочь. Ее обращение к такому понятию, как смерть, тревожили Мэй. Кайли лишилась чувств, когда умерла бабушка Мэй. А потом они натолкнулись на тело Ричарда Перри, гуляя по Лавкрафту. Один исследователь говорил, что Кайли якобы обладает иным видением, но Мэй не верила в такие вещи.
– Не стоит, – сказала Мэй.
– Почему нет?
– Потому что. – Мэй не хотелось вообще касаться больше этой темы. – Я знаю, как сильно Мартин тоскует по Натали. Он может очень расстроиться, если увидит, как ты играешь с ее куклой.
– Пожалуйста, мамочка, – сказала Кайли. – Я не буду играть с ней, мы только сделаем венок, чтобы она знала.
– Кукла?
– Нет, Натали. Моя почти сестра. Я хочу, чтобы она знала, что я люблю ее. Как тетя Энид все еще любит прабабушку, как ты любишь Тобин.
– Ладно, я не вижу причин, почему бы нам не сделать венок кукле Натали. – Мэй начала плести новую гирлянду, поразившись глубиной чувств дочери и ее добротой.
«Вот где настоящая правда: любовь не кончается со смертью близкого человека. Натали и мать Мартина будут с нами сегодня, как будут мои родители и бабушка», – думала Мэй, и у нее защемило сердце, когда она вспомнила о тетушке Энид, живой, но одинокой в Блэк-Холле.
Минут через двадцать, когда третий венок из маргариток был сплетен и Кайли побежала в дом, чтобы надеть его на куклу Натали, джип Мартина въехал во двор, и Тобин и Энид вышли из машины.
Мэй оставила цветы и побежала им навстречу. Мартин держал сумки. Он улыбнулся своей широкой улыбкой, когда увидел радость на лицах Мэй, Тобин и Энид.
– Твоя тетя нуждалась в сопровождении, вот я и вызвалась ее сопровождать, – с ходу объявила Тобин.
– Да, да, – еле сдерживая слезы радости, подтвердила тетушка Энид. – Она не хотела отпускать меня одну.
– Прости меня, тетушка Энид. – Мэй заплакала, обнимая тетю.
– Ты же внучка Эмили. И когда это мне удавалось уговорить тебя отказаться от твоих идей?
– Как же вы обе добрались сюда?
– Это все Мартин. Он купил билеты на самолет, потом проехал весь путь до Квебека, чтобы встретить нас и привезти сюда, – объяснила Тобин. – Я-то планировала сразу же улететь обратно домой, правда, правда.
– Я уговорил ее приехать к нам, – объяснил Мартин, обращаясь к Мэй. – Я знаю, ты хотела обойтись без свадьбы, сбежав со мной, но чем ближе мы подходили к этому дню, тем грустнее ты становилась, и я не мог этого не заметить.
– Спасибо, Мартин. – Мэй протянулась через плечо тети, чтобы взять его за руку.
Но тетя Энид остановила этот порыв.
– Не касайтесь друг друга, – сказала она, недовольно засопев. – И так уж достаточно нехорошая примета видеть друг друга перед свадьбой. Не усугубляйте же дело физическим контактом. Любого вида. Эмилия сказала бы тебе то же самое. Да и Абигейл тоже.