Страница:
В первом ряду сидел Кес Сатрик Кес, первый спикер Инвариантной школы, собственной персоной. Он проигнорировал общий стиль и предстал в современном однобортном костюме без украшений. В каком-то смысле он был самым влиятельным Наставником из присутствующих, потому что особая психологическая однородность инвариантных, так называемый Протокол здравого рассудка, обеспечивал ему ведущую роль среди всего населения городов и космоса. Фаэтон знал и любил этот народ. Его инженерный проект включал перевод лун на новые орбиты во избежание столкновений, он строил для них паруса, малые экосистемы в условиях вакуума, кольцевые и арочные строения. Его попытки изменить Сатурн и создать для них новые миры закончились неудачей, но они вызвали у этих бесстрастных существ максимум признательности, на какую только были они способны.
Если бы эти существа не были столь привержены логике, Фаэтон мог бы подумать, что Кес и другие из благодарности за его многочисленные инженерные услуги, которые он оказал инвариантным в прошлом, поддержат мягкий приговор. Но считают ли инвариантные благодарность разумной эмоцией? Фаэтон этого не знал.
Посередине сидели чародеи, они как лица, наименее склонные к соглашательству, не имели особого влияния среди группировок Колледжа. Школа чародеев расположилась так, что создавался символический рисунок. Групповой разум и школы совмещенного сознания, так называемые Сборища, расположились позади, индивидуалисты и школы эмоционально совмещенных сидели в середине, а так называемые Несвободные, у которых несколько отдельных личностей использовали один мозг, сидели в первых рядах. Некоторые несвободные предоставили тела всем своим личностям и парциалам. Фаэтон даже не пытался предположить, как будут голосовать чародеи и будут ли голосовать вообще, слишком необычным было их сознание. Никто из присутствовавших не стал представлять себя в образе англичан. Были здесь индусские принцы, китайские мандарины, обнаженные австралийские шаманы, краснокожие индейцы из Нового Света – все это образовывало пестрое полотно, состоящее из нескольких частей.
Дальнюю часть рядов с правой стороны занимали представители Основной нейроформы. Руководители крупных проектов, представители искусства, тупиковых движений. Всем нашлось место: просветители и известные педагоги, мастера сцены с обратной стороны Луны, математики, специалисты по редактированию памяти, медиумы, телепроекции сверхразума с Деметры, историки из Музея мысли. Эфесей Ванвинкль из школы Мафусаила нарушил (и не в первый раз) свой вечный криосон, который он называл путешествием в бесконечное будущее, и присутствовал на слушаниях.
Знаменитые мистагоги, аватары реконструированных личностей и освобожденные парциалы тоже занимали часть зала, образуя Парламент призраков, они представляли интересы существ, которые не могли сами отстаивать их, к ним относились люди, жившие лишь в памяти компьютера, нерожденные дети, персонажи симуляций, распущенные композиции и прочие.
Впереди всех в первом ряду секции Основных восседал Ганнис с Юпитера, а с ним еще двадцать под-Ганнисов и полу-Ганнисов, все они были похожи друг на друга как две капли воды. Одеты они были в голубые сюртуки с кружевами и со множеством украшений, как французские аристократы. Даже в остановившемся времени у Ганниса был самодовольный вид, он знал, что, поскольку он был Наставником и пэром, его голос будет иметь большой вес в Колледже. Он был одним из тех, кто будет рад падению звезды Фаэтона.
Очень мало шансов, что он дождется снисхождения от сидящих с правой стороны.
Он посмотрел налево. Фаэтону показалось забавным, что рожденные в поместьях, зная склонность Гелия к реализму, расположились так, то есть лицом на восток, чтобы свет вечернего солнца не слепил им глаза. Здесь присутствовали представители в том числе и младших поколений известных поместий. Возможно, здесь он найдет поддержку, ведь они также были рождены в поместьях.
Золотые манориалы превосходили остальных числом. Среди них было немало членов парламента и теневого парламента, политиков-теоретиков, политических советников и прочих общественных деятелей. Еще задолго до того, как симуляции и экстраполяции начали использоваться для развлечения, Золотая школа обращалась к ним с просьбой предсказать, какими могут быть результаты тех или иных экономических и политических решений и перемещений информации в мыслительном пространстве.
В первом ряду восседал собственной персоной Великий Почитаемый Цичандри-Манью Темнокожий из дома Темнокожих. Он предстал в красно-золотых парадных герцогских одеждах. Почти все политики теневого парламента Золотой Ойкумены время от времени пользовались шаблонами памяти, навыками или советом составного разума Манью, который основал Цичандри. Цичандри был одним из основателей движения Наставничества, поэтому его голос здесь имел большой вес. Странно, но сам он не был идеалистом, хотя и требовал этого от всех остальных. Все его решения (а иногда решения он принимал циничные) строились на практическом и политическом расчете.
Сидящие в этой части зала представители политических течений не станут поддерживать Фаэтона. Было ясно, что Цичандри-Манью потребует вечного изгнания, возможно, еще каких-нибудь публичных порицаний или отречений. Остальные члены Золотого поместья, вероятнее всего, присоединятся к нему.
Неподалеку от них восседали предводительницы Вечерней Звезды, Фосфоритового и Полуденного дома Красной манориальной школы. Наряды эпохи короля Эдуарда переливались алыми, розовыми и бордовыми шелками. Дамы застыли, склонившись друг к другу, наверное, перешептывались, прикрываясь элегантными веерами. У Красной школы были причины недолюбливать его и подобных ему людей, обуреваемых страстями. Вероятнее всего, красные королевы и княгини воспользуются возможностью дать выход своим чувствам.
Хасантриец Гекасан Околоземный из дома Бесцветных, принадлежащий к Белой школе, вышел из трансцендентального мыслительного пространства и принял человеческую психологию, чтобы участвовать в заседании. Тау Продолженная Нимвала из дома Альбиона, также Белая школа, прервала свое семидесятилетнее молчание и явилась на слушания физически, в своем истинном виде, а не в виде парциала. Оба придали себе облик министров викторианской эпохи, один представлял высокую церковь, вторая – низкую. Бесцветные были чистыми интеллектуалами; альбионцы допускали чувства, но только гордость, презрение, высокомерие – те эмоции, которые влекут за собой неуважение к чувствам. На Белых можно было рассчитывать, они поведут честную игру. Поскольку сами они были учеными и инженерами, возможно, они поддержат Фаэтона в суде.
Конструкт, известный под именем Иноль Сабван, из дома Новых центурионов был единственным представителем Темно-серой школы на слушаниях: они издавна относились к Наставникам неодобрительно. Их школа была аскетичнее Серебристо-серой. Они отличались спартанским духом и лаконизмом и больше доверяли законам, чем красноречию. Темно-серые часто служили в качестве констеблей или прокураторов в Курии. О самом Иноле Фаэтон не знал ничего.
Виридимагус Отшельник (или его реконструкция) был представителем прекратившей свое существование Зеленой школы. Не имея собственного поместья, он проецировал себя через общественный интеллект. Он имел вид обычного человека в темных брюках и длинном пиджаке изумрудного цвета. Там, где он сейчас сидел, не было людей так просто одетых, и потому он выделялся среди них. Зеленая школа объединяла примитивистов, рожденных в поместье (если, конечно, это можно себе представить). Фаэтон подумал, что если Виридимагус следовал традициям почившей школы, он, конечно, не одобрит любые новаторства, назовет колонизацию звезд отвратительной и потребует сурового наказания.
Компания Черных манориалов – в нее входили представители дома Темной волны, Страшного дома, дома Такваминадо и Хутора, десятки мелких домов и полупоместий – теснилась на верхних скамьях в дальней части зала. Они были роскошно одеты: черные смокинги, бархатные платья с соболем, однако каждый из них добавил себе какое-нибудь уродство или увечье, так часто встречавшиеся в викторианскую эпоху. Самый знаменитый среди них был Асмадей Бохост Протестующий из дома Протестующих, он представил себя очень тучным человеком не менее четырехсот фунтов весом. Его сюртук был размером с палатку, а вдоль огромной круглой жилетки нашиты драгоценные пуговицы. Асмадей Бохост обязательно потребует публичного унижения, праздника оскорблений или наказания, которое они называли Экскрементацией, но не потребует ссылки. Члены Черного поместья обожали издевательства и противоборства, они никогда не голосовали за ссылку, потому что ссылка предполагала, что на жертву не обращают внимания, а это им было скучно.
Серебристо-серая школа была представлена Агамемноном XIV из дома Миноса, Навзикаем Сжигающим Корабли из дома Эсея и, конечно, Гелием из дома Радамант.
Даже Гелий застыл во временной остановке. Фаэтон надеялся поймать его взгляд, подбадривающую улыбку, но Гелий был верен своему характеру, не стал делать для себя исключений из строгого протокола, который регулировал состояние грез на заседании.
Это и был колледж Наставников. Фаэтон с отвращением отключил свою простенькую программу для теоретических игр. Ему не нужен был высокоинтеллектуальный процессор, чтобы предугадать исход заседания. По его прикидкам, два манориала Белой школы могли голосовать за снисхождение, Гелий тоже, но при условии, что он согласится загубить надежды на получение звания пэра и разрушить свое собственное будущее. Как это ни удивительно, он рассчитывал скорее на поддержку Черных манориалов, которые постараются не допустить ссылки, чтобы можно было над ним поиздеваться всласть.
Что же касается остальных, возможно, Кес Сатрик Кес поддержит его. Может быть. Что-то могут сделать чародеи. Все остальные в этом зале либо недолюбливали его, либо просто ненавидели.
Дело становилось запутанным и непредсказуемым, особенно если вспомнить, как Наставники подсчитывают голоса. Навуходоносор оценит социальное влияние каждого из Наставников, исходя из того, как влияют действия этого Наставника на каждого жителя Золотой Ойкумены в отдельности и на всех их вместе. Пространство памяти Навуходоносора было достаточно обширно, чтобы знать каждого жителя всей Солнечной системы достаточно хорошо. В результате каждый Наставник имел разный вес при голосовании по различным вопросам в разное время. Кес Сатрик Кес, например, представлял группу жителей, на которую он влиял всегда, и при этом влияние его было вполне однозначным. С другой стороны, значимость голоса Асмадея Бохоста менялась каждый день, даже каждый час. Когда дело касалось политики, сообщество игнорировало его мнение, но зато в вопросах моды его голос имел очень серьезный вес, Черные манориалы всегда следовали его примеру.
Фаэтон посмотрел прямо перед собой.
Перед ним на значительном расстоянии высился трон, на котором восседал софотек Навуходоносор, выглядевший как спикер парламента. На нем были роскошные одежды из алой ткани, отделанные горностаем, официальный пояс и медальон, белый парик покрывал не только голову, но и плечи, а на коленях лежал украшенный драгоценностями жезл – символ полномочий.
Перед Навуходоносором на трех невысоких стульях сидели еще три фигуры – три владыки колледжа Наставников: один исторический персонаж, один реальный и один реконструированный персонаж из литературы.
Слева сидел Сократ, он всегда отстаивал благородную ложь, на которой зиждется общество, рядом с ним на подлокотнике кресла покоилась чаша с ядом. С противоположного от него конца сидел Эмфирио, который отстаивал правду, его голос утихомиривал чудовищ, готовых вцепиться в него. У него на коленях лежала книга Истины. На подлокотнике рядом с ним лежало орудие палача со следами крови – штырь для прокалывания мозга. А в центре для уравновешивания этих двух противоположностей поместился Нео-Орфей Отступник, бледный, с ввалившимися глазами, одетый в мрачные одежды. Словно скипетр, он держал цеп, предназначенный для отделения зерен от плевел, то есть истины от лжи.
Нео-Орфей был 128-м воплощением Орфея Утверждающего, одного из основателей Колледжа, но в отличие от остальных эманации он отказался переиздавать свой шаблон. Он стал юридически независимым от первоначального Орфея и получил свое физическое тело. Он отрицал школу Ионитов, но когда-то принял должность эмиссара и доверенного лица Орфея. Поговаривали, что Орфей обязан своим успехом и званием пэра исключительно самоотверженной работе Нео-Орфея Отступника, тогда как про самого Орфея говорили, что он был лишь номинальной фигурой.
Их взгляды встретились. Фаэтон был потрясен – Нео-Орфей не заморозился во времени. Бледнолицый владыка Колледжа сидел неподвижно и разглядывал Фаэтона, его глаза светились, словно тлеющие угли.
Фаэтон выпрямился. Возможно, ему не следовало удивляться. Престиж Нео-Орфея был так высок, что он мог не обращать внимания на любые условности, мог без колебаний нарушать протоколы Гелия.
Нео-Орфей заговорил. Голос его был высоким и бесстрастным, будто говорила ледяная глыба.
– Фаэтон просчитался. Белые манориалы отвергли его идею межзвездных полетов, признав ее безумием, а черные манориалы знают, что Фаэтон отличается стоическим равнодушием, а значит, им не вкусить всех садистских радостей. Пэр Ао Аоэн убедит чародеев, что поскольку Солнце сейчас находится в созвездии Льва, а Плутон, если бы он еще существовал, находился бы в сизигии с Землей, то наказание должно быть максимальным. Ссылка будет вечной.
Фаэтон понял, что, имея в своем распоряжении все состояние Орфея, Нео-Орфей мог нанять Северный сверхразум и проработать все программы предсказаний, а также угадать все мысли Фаэтона с изумительной точностью. Но зачем Нео-Орфею было нужно утруждаться?
– И что же вы хотите от меня, владыка Наставников?
Нео-Орфей заговорил тем же бесстрастным тоном:
– Убей себя. Это избавит всех нас от стыда и неловкости. Мы можем предложить тебе несколько изменений памяти и мышления, чтобы процесс прошел приятно, очень приятно, мы можем снабдить тебя философией, которая не только не отвергает саморазрушение, а, напротив, приветствует. А потом мы сотрем тебя из памяти всех людей, до которых сможем добраться, твое существование станет мифом и забудется со временем.
– А мне зачем нужно соглашаться на столь глупое и гнусное предложение?
– Этого требуют интересы общества. – Абсолютное бесстыдство и наглость сказанного лишили Фаэтона дара речи.
– Да пусть они будут трижды прокляты эти интересы, сэр, – нашелся он, – если они требуют уничтожения таких людей, как я.
Нео-Орфей пришел в некоторое замешательство, словно не понял ответа.
– Но ведь это не обязательно должно походить на смерть, – пояснил он. – Мы вполне можем ввести в твой мозг воспоминания и впечатления о якобы многочисленных и успешных межзвездных путешествиях на твоем корабле, ты поверишь, что исполнил свою миссию, и только потом умрешь. Ты умрешь счастливым.
– Я выдвигаю контрпредложение: давайте изменим сознание и заставим всех людей по всему миру поверить, что я прав. Пусть им всем станет стыдно за свою недальновидность, за то, что противились судьбе, которую я здесь представляю. Давайте сотрем у них все воспоминания о том, что колледж Наставников вообще существовал когда-то. Вот тогда я буду счастлив.
Глаза Нео-Орфея засверкали.
– Самоубийство будет менее мучительно! – выкрикнул он. – И несмотря на то что софотеки запрещают нам воздействовать на тебя напрямую, мы сможем подстроить твою смерть.
Фаэтон без страха смотрел в бледное бесстрастное лицо.
– Торжественно обещаю вам, сэр, – Фаэтон поднял руку, сжатую в кулак, – если только колледж Наставников попробует противостоять мне или попытается изменить будущее, которое создаю я, именно их забудут и убьют!
Он слишком поздно вспомнил, что этот жест служил сигналом для возвращения в обычное время.
Зал зашевелился и загудел. Все присутствующие двигались, разглядывали его, перешептывались. Для них последнее высказывание Фаэтона прозвучало как ответ на вполне вежливый вопрос Навуходоносора. А поскольку трон Навуходоносора располагался как раз за креслом Нео-Орфея, только чуть выше, то получалось, что Фаэтон смотрит на софотека.
Гелий взирал на происходящее с печальным изумлением. Предводители Белых манориалов переглядывались и кивали, будто еще раз убедившись в том, что Фаэтон просто слишком эмоциональный глупец. Коллективные разумы, известные своей непримиримостью в отношении любой самой незначительной грубости или противоборства, и представители композиций взирали на Фаэтона со стыдливым сочувствием. И только Асмадей Бохост засвистел и зааплодировал, выкрикивая «браво».
Хорошо хоть Навуходоносор не впал в заблуждение.
– Колледж Наставников не желает вмешиваться в ваши частные переговоры, но мы хотели бы попросить вас хотя бы из вежливости уделить внимание нашему слушанию, которым все мы сейчас заняты.
Это было еще хуже. Наставники обменялись многозначительными взглядами и зашептались, посмеиваясь. Красные королевы улыбались, прикрываясь веерами. Если бы Фаэтон продемонстрировал свое пренебрежение Колледжу, это было бы понятно, хотя и грубо, но вот вести частные переговоры прямо во время заседания по другому каналу в разгар заседания… Теперь Наставники точно сочтут Фаэтона человеком не в своем уме.
Гул и движение в зале стихли не сразу. Навуходоносор продолжил:
– Естественно, никто не может вам запретить заниматься своими делами, как и любому жителю нашего общества. Но та же самая свобода действий позволяет и Колледжу, и всем, кто следует нашему совету, не иметь с вами дел, отречься от вас, бойкотировать вас и ваши проекты. Подобное решение равносильно изгнанию, а поскольку ни один человек не может существовать сам по себе, без посторонней поддержки, это означает медленную смерть. Сейчас вам предоставляется последняя возможность сообщить нам нечто, чего мы не знаем. Либо принести нам клятвы, которые могут смягчить наш приговор.
Цичандри-Манью Темнокожий поднялся со своего места и заговорил:
– Мои уважаемые коллеги, соратники, парциалы и судьи, все мы слишком хорошо знакомы с этим делом. Все аргументы и контраргументы рассматривались по отдельности, ниточка за ниточкой в течение всех двухсот пятидесяти лет, каждый волосок был изучен. И наши души, и наши уши устали. Ну зачем снова повторять дебаты в Лакшми? Сообщество Золотой Ойкумены не станет упрекать нас, если мы быстро решим это дело, уверен, не станет! Напротив, Золотая Ойкумена волнуется и удивляется, почему мы так медлим. В свете вышесказанного я призываю огласить вопрос. Навуходоносор, предскажите нам исход настоящих слушаний! Никто из нас не удивится, я думаю, что мы все проголосуем за вечное изгнание!
Но Навуходоносор не поднял свой жезл с колен.
– Незначительные изменения исходных условий приводят к различным результатам, в настоящий момент не представляется возможным дать им приемлемую оценку.
Фаэтон снова почувствовал прикосновение надежды. Неуверенность?
Один из старейших золотых манориалов, Гаттрик Седьмой Глейн из Красно-желтого дома, поднялся со своего места.
– Как может быть неясен результат? Красно-желтый софотек предсказал изгнание при любых обстоятельствах!
Навуходоносор заговорил, и его голос заполнил весь зал.
– У Фаэтона могут быть неожиданные новости относительно причины, которая подтолкнула его на нарушение соглашения в Лакшми. Представители чародеев школы Железного призрака и школы Временного разума могут пересмотреть свою позицию на основе этих новых показаний. Иноль Сабван Центурион из дома Центуриона привел с собой гостя, который хочет обратиться к собранию.
Цичандри-Манью не стал садиться.
– Не надо, пожалуйста! Этого недостаточно! Два чародея и один темно-серый не смогут поколебать наше решение! Три голоса из ста трех?! Есть ли здесь хоть один человек, кто готов поддержать Фаэтона?
Асмадей Бохост из дома Протестантов поднялся, его массивное тело поддерживали толстые, как у слона, ноги.
– Эй! – воскликнул он. – Черное поместье считает, что Фаэтона не следует изгонять, нет! На самом деле его следует признать королем и короновать, дать ему пенсию и воздвигнуть в его честь статую в акрополе! – Он злобно оскалился. – Или хотя бы, по крайней мере, так мы заявляем, пока Коричнево-желтый дом не сядет на место. Ну же, Цичандри! Мы ведь все прекрасно знаем, чем все это кончится. Но это вовсе не значит, что мы должны лишить себя интересного спектакля. Мы с коллегами хотим дать Фаэтону шанс поканючить.
По залу прокатилось смущенное хихиканье.
Встала Ао Просперо Цирцея из Зоотропной инкарнации Сборища школы Временного разума. Она была в образе вдовствующей китайской императрицы, в желтой мантии, прическу ее украшали черные жемчужины и перья, и держалась она с царственным достоинством.
– Истина нередко предстает в шутовских одеждах. Ей нужно маскироваться, чтобы выжить. И обычно слова истины произносят толстые идиоты, потому что остальные не осмеливаются. Мой голос один из двух, которые Навуходоносор считает несущественными. Мои двенадцать разумов желают услышать что-то, что могло бы поколебать наше, как мне кажется, весьма твердое решение. Мой разум Пес скулит и воет на луну, мой разум Волк чует кровь, Олень замер в ожидании, а Змея безмолвствует. Знаки эти неясны. Дайте Фаэтону хотя бы шанс подать ходатайство. Если он им не воспользуется, ему же хуже. Но, предлагая ему это, мы выполним требование тирана-садиста, которого зовем совестью.
Поднялась вспомогательная программа второго ранга из Гармоничной композиции, одетая в костюм лондонского клерка. Клерк держал шляпу в руке, а другой поправлял волосы.
– Служение общему делу требует, чтобы Колледж не только наказывал то, что наказывать нужно, но и побуждал достойных вернуться на путь истинный. Не должны ли мы попытаться переубедить Фаэтона?
В ответ раздался одобрительный шум. Навуходоносор стукнул своим жезлом, словно молотком, в знак того, что Колледж согласен с высказанным мнением. По этому сигналу поднялся репродуцированный Сократ, который был владыкой Колледжа от исторических персонажей.
– Вы знаете, что я плохо разбираюсь в подобных вещах, – заговорил он полным иронии голосом. – Часто в городах, на улицах и рынках, а особенно в богатых домах, ведь именно богачи являются важными персонами, к чьему мнению прислушиваются, можно слышать рассуждения о законе и справедливости, о том, что нужно делать и чего делать не следует. Я плохо во всем этом разбираюсь, тем более что люди, рассуждающие на эти темы, часто говорят взаимоисключающие вещи, даже один и тот же человек не повторяет одно и то же, но каждый раз меняет свое мнение. Он думает одно, когда молод, и другое, когда стар. Его рассуждения меняются в зависимости от настроения и многих других причин. Справедливость, как мы знаем, требует, чтобы каждый выполнял свой долг перед государством. Итак, Фаэтон, вы уважаете своего отца?
Фаэтон не мог сказать, серьезно ли задавался этот вопрос. Нужно ли на него отвечать?
– Безусловно, Сократ. Я люблю своего отца и уважаю его.
– Так. И все потому, что он подарил вам жизнь, растил вас, то есть исполнял то, что должен был делать, так?
– Ну конечно, Сократ.
– Тогда что же вы должны государству, которое не только подарило вам жизнь и предков, но еще и обучило, дало язык и письменность, выращивало для вас пищу, ткало одежду, короче, обеспечивало вас и всех остальных необходимым, подарило саму жизнь? Разве государство не заслуживает еще большего уважения, чем ваш отец? Уважения и подчинения? Предположим, вы умерли и превратились в тень или воспоминание, а при этом ваша семья, пэры и все общество имели бы возможность вернуть вам тело. Если вы не хотите подчиняться обществу, почему оно должно помогать вам? Общество существует только потому, что люди согласны отказываться от своих естественных наклонностей и слушать голос своего долга. Станете ли вы заявлять, что общество обязано защищать вашу жизнь и поддерживать ее? Но почему? Вы своим неповиновением сделали все возможное, чтобы подорвать и разрушить само понятие долга. Как же можете вы призвать чувство долга себе в защиту, когда вы изо всех сил старались его уничтожить?
– Но я вас не призывал, – отрезал Фаэтон. – Я не прошу, не умоляю, не ходатайствую. Послушайте, Наставники! – Фаэтон повернулся налево, потом направо, глядя на окружающие его лица. – За то, что я собирался делать, не нужно оправдываться или извиняться. Вы, джентльмены, заявляете, что защищаете образ жизни. А я защищаю саму жизнь. Наша цивилизация должна расширять свои границы, без этого мы не сможем развиваться. Запертые в одной небольшой Солнечной системе, мы скованы, ограничены в возможностях, уязвимы и одиноки. Обратите свой взор на окружающий вас мир! Звезды вокруг нас бесплодны – я посажу на них сады. Космос пуст, я создам там города. Голые камни и бесполезная пыль блуждают по своим орбитам. Я превращу их ядовитую атмосферу в голубые небеса, создам океаны в пустыне, принесу новую жизнь. Я обращу эти камни в новые миры! Наставники! Прислушайтесь хоть раз к кому-нибудь, кроме себя! Наша цивилизация прекрасна, как невеста, пора ей родить колонии и растить подобные ей самой цивилизации.
Если бы эти существа не были столь привержены логике, Фаэтон мог бы подумать, что Кес и другие из благодарности за его многочисленные инженерные услуги, которые он оказал инвариантным в прошлом, поддержат мягкий приговор. Но считают ли инвариантные благодарность разумной эмоцией? Фаэтон этого не знал.
Посередине сидели чародеи, они как лица, наименее склонные к соглашательству, не имели особого влияния среди группировок Колледжа. Школа чародеев расположилась так, что создавался символический рисунок. Групповой разум и школы совмещенного сознания, так называемые Сборища, расположились позади, индивидуалисты и школы эмоционально совмещенных сидели в середине, а так называемые Несвободные, у которых несколько отдельных личностей использовали один мозг, сидели в первых рядах. Некоторые несвободные предоставили тела всем своим личностям и парциалам. Фаэтон даже не пытался предположить, как будут голосовать чародеи и будут ли голосовать вообще, слишком необычным было их сознание. Никто из присутствовавших не стал представлять себя в образе англичан. Были здесь индусские принцы, китайские мандарины, обнаженные австралийские шаманы, краснокожие индейцы из Нового Света – все это образовывало пестрое полотно, состоящее из нескольких частей.
Дальнюю часть рядов с правой стороны занимали представители Основной нейроформы. Руководители крупных проектов, представители искусства, тупиковых движений. Всем нашлось место: просветители и известные педагоги, мастера сцены с обратной стороны Луны, математики, специалисты по редактированию памяти, медиумы, телепроекции сверхразума с Деметры, историки из Музея мысли. Эфесей Ванвинкль из школы Мафусаила нарушил (и не в первый раз) свой вечный криосон, который он называл путешествием в бесконечное будущее, и присутствовал на слушаниях.
Знаменитые мистагоги, аватары реконструированных личностей и освобожденные парциалы тоже занимали часть зала, образуя Парламент призраков, они представляли интересы существ, которые не могли сами отстаивать их, к ним относились люди, жившие лишь в памяти компьютера, нерожденные дети, персонажи симуляций, распущенные композиции и прочие.
Впереди всех в первом ряду секции Основных восседал Ганнис с Юпитера, а с ним еще двадцать под-Ганнисов и полу-Ганнисов, все они были похожи друг на друга как две капли воды. Одеты они были в голубые сюртуки с кружевами и со множеством украшений, как французские аристократы. Даже в остановившемся времени у Ганниса был самодовольный вид, он знал, что, поскольку он был Наставником и пэром, его голос будет иметь большой вес в Колледже. Он был одним из тех, кто будет рад падению звезды Фаэтона.
Очень мало шансов, что он дождется снисхождения от сидящих с правой стороны.
Он посмотрел налево. Фаэтону показалось забавным, что рожденные в поместьях, зная склонность Гелия к реализму, расположились так, то есть лицом на восток, чтобы свет вечернего солнца не слепил им глаза. Здесь присутствовали представители в том числе и младших поколений известных поместий. Возможно, здесь он найдет поддержку, ведь они также были рождены в поместьях.
Золотые манориалы превосходили остальных числом. Среди них было немало членов парламента и теневого парламента, политиков-теоретиков, политических советников и прочих общественных деятелей. Еще задолго до того, как симуляции и экстраполяции начали использоваться для развлечения, Золотая школа обращалась к ним с просьбой предсказать, какими могут быть результаты тех или иных экономических и политических решений и перемещений информации в мыслительном пространстве.
В первом ряду восседал собственной персоной Великий Почитаемый Цичандри-Манью Темнокожий из дома Темнокожих. Он предстал в красно-золотых парадных герцогских одеждах. Почти все политики теневого парламента Золотой Ойкумены время от времени пользовались шаблонами памяти, навыками или советом составного разума Манью, который основал Цичандри. Цичандри был одним из основателей движения Наставничества, поэтому его голос здесь имел большой вес. Странно, но сам он не был идеалистом, хотя и требовал этого от всех остальных. Все его решения (а иногда решения он принимал циничные) строились на практическом и политическом расчете.
Сидящие в этой части зала представители политических течений не станут поддерживать Фаэтона. Было ясно, что Цичандри-Манью потребует вечного изгнания, возможно, еще каких-нибудь публичных порицаний или отречений. Остальные члены Золотого поместья, вероятнее всего, присоединятся к нему.
Неподалеку от них восседали предводительницы Вечерней Звезды, Фосфоритового и Полуденного дома Красной манориальной школы. Наряды эпохи короля Эдуарда переливались алыми, розовыми и бордовыми шелками. Дамы застыли, склонившись друг к другу, наверное, перешептывались, прикрываясь элегантными веерами. У Красной школы были причины недолюбливать его и подобных ему людей, обуреваемых страстями. Вероятнее всего, красные королевы и княгини воспользуются возможностью дать выход своим чувствам.
Хасантриец Гекасан Околоземный из дома Бесцветных, принадлежащий к Белой школе, вышел из трансцендентального мыслительного пространства и принял человеческую психологию, чтобы участвовать в заседании. Тау Продолженная Нимвала из дома Альбиона, также Белая школа, прервала свое семидесятилетнее молчание и явилась на слушания физически, в своем истинном виде, а не в виде парциала. Оба придали себе облик министров викторианской эпохи, один представлял высокую церковь, вторая – низкую. Бесцветные были чистыми интеллектуалами; альбионцы допускали чувства, но только гордость, презрение, высокомерие – те эмоции, которые влекут за собой неуважение к чувствам. На Белых можно было рассчитывать, они поведут честную игру. Поскольку сами они были учеными и инженерами, возможно, они поддержат Фаэтона в суде.
Конструкт, известный под именем Иноль Сабван, из дома Новых центурионов был единственным представителем Темно-серой школы на слушаниях: они издавна относились к Наставникам неодобрительно. Их школа была аскетичнее Серебристо-серой. Они отличались спартанским духом и лаконизмом и больше доверяли законам, чем красноречию. Темно-серые часто служили в качестве констеблей или прокураторов в Курии. О самом Иноле Фаэтон не знал ничего.
Виридимагус Отшельник (или его реконструкция) был представителем прекратившей свое существование Зеленой школы. Не имея собственного поместья, он проецировал себя через общественный интеллект. Он имел вид обычного человека в темных брюках и длинном пиджаке изумрудного цвета. Там, где он сейчас сидел, не было людей так просто одетых, и потому он выделялся среди них. Зеленая школа объединяла примитивистов, рожденных в поместье (если, конечно, это можно себе представить). Фаэтон подумал, что если Виридимагус следовал традициям почившей школы, он, конечно, не одобрит любые новаторства, назовет колонизацию звезд отвратительной и потребует сурового наказания.
Компания Черных манориалов – в нее входили представители дома Темной волны, Страшного дома, дома Такваминадо и Хутора, десятки мелких домов и полупоместий – теснилась на верхних скамьях в дальней части зала. Они были роскошно одеты: черные смокинги, бархатные платья с соболем, однако каждый из них добавил себе какое-нибудь уродство или увечье, так часто встречавшиеся в викторианскую эпоху. Самый знаменитый среди них был Асмадей Бохост Протестующий из дома Протестующих, он представил себя очень тучным человеком не менее четырехсот фунтов весом. Его сюртук был размером с палатку, а вдоль огромной круглой жилетки нашиты драгоценные пуговицы. Асмадей Бохост обязательно потребует публичного унижения, праздника оскорблений или наказания, которое они называли Экскрементацией, но не потребует ссылки. Члены Черного поместья обожали издевательства и противоборства, они никогда не голосовали за ссылку, потому что ссылка предполагала, что на жертву не обращают внимания, а это им было скучно.
Серебристо-серая школа была представлена Агамемноном XIV из дома Миноса, Навзикаем Сжигающим Корабли из дома Эсея и, конечно, Гелием из дома Радамант.
Даже Гелий застыл во временной остановке. Фаэтон надеялся поймать его взгляд, подбадривающую улыбку, но Гелий был верен своему характеру, не стал делать для себя исключений из строгого протокола, который регулировал состояние грез на заседании.
Это и был колледж Наставников. Фаэтон с отвращением отключил свою простенькую программу для теоретических игр. Ему не нужен был высокоинтеллектуальный процессор, чтобы предугадать исход заседания. По его прикидкам, два манориала Белой школы могли голосовать за снисхождение, Гелий тоже, но при условии, что он согласится загубить надежды на получение звания пэра и разрушить свое собственное будущее. Как это ни удивительно, он рассчитывал скорее на поддержку Черных манориалов, которые постараются не допустить ссылки, чтобы можно было над ним поиздеваться всласть.
Что же касается остальных, возможно, Кес Сатрик Кес поддержит его. Может быть. Что-то могут сделать чародеи. Все остальные в этом зале либо недолюбливали его, либо просто ненавидели.
Дело становилось запутанным и непредсказуемым, особенно если вспомнить, как Наставники подсчитывают голоса. Навуходоносор оценит социальное влияние каждого из Наставников, исходя из того, как влияют действия этого Наставника на каждого жителя Золотой Ойкумены в отдельности и на всех их вместе. Пространство памяти Навуходоносора было достаточно обширно, чтобы знать каждого жителя всей Солнечной системы достаточно хорошо. В результате каждый Наставник имел разный вес при голосовании по различным вопросам в разное время. Кес Сатрик Кес, например, представлял группу жителей, на которую он влиял всегда, и при этом влияние его было вполне однозначным. С другой стороны, значимость голоса Асмадея Бохоста менялась каждый день, даже каждый час. Когда дело касалось политики, сообщество игнорировало его мнение, но зато в вопросах моды его голос имел очень серьезный вес, Черные манориалы всегда следовали его примеру.
Фаэтон посмотрел прямо перед собой.
Перед ним на значительном расстоянии высился трон, на котором восседал софотек Навуходоносор, выглядевший как спикер парламента. На нем были роскошные одежды из алой ткани, отделанные горностаем, официальный пояс и медальон, белый парик покрывал не только голову, но и плечи, а на коленях лежал украшенный драгоценностями жезл – символ полномочий.
Перед Навуходоносором на трех невысоких стульях сидели еще три фигуры – три владыки колледжа Наставников: один исторический персонаж, один реальный и один реконструированный персонаж из литературы.
Слева сидел Сократ, он всегда отстаивал благородную ложь, на которой зиждется общество, рядом с ним на подлокотнике кресла покоилась чаша с ядом. С противоположного от него конца сидел Эмфирио, который отстаивал правду, его голос утихомиривал чудовищ, готовых вцепиться в него. У него на коленях лежала книга Истины. На подлокотнике рядом с ним лежало орудие палача со следами крови – штырь для прокалывания мозга. А в центре для уравновешивания этих двух противоположностей поместился Нео-Орфей Отступник, бледный, с ввалившимися глазами, одетый в мрачные одежды. Словно скипетр, он держал цеп, предназначенный для отделения зерен от плевел, то есть истины от лжи.
Нео-Орфей был 128-м воплощением Орфея Утверждающего, одного из основателей Колледжа, но в отличие от остальных эманации он отказался переиздавать свой шаблон. Он стал юридически независимым от первоначального Орфея и получил свое физическое тело. Он отрицал школу Ионитов, но когда-то принял должность эмиссара и доверенного лица Орфея. Поговаривали, что Орфей обязан своим успехом и званием пэра исключительно самоотверженной работе Нео-Орфея Отступника, тогда как про самого Орфея говорили, что он был лишь номинальной фигурой.
Их взгляды встретились. Фаэтон был потрясен – Нео-Орфей не заморозился во времени. Бледнолицый владыка Колледжа сидел неподвижно и разглядывал Фаэтона, его глаза светились, словно тлеющие угли.
Фаэтон выпрямился. Возможно, ему не следовало удивляться. Престиж Нео-Орфея был так высок, что он мог не обращать внимания на любые условности, мог без колебаний нарушать протоколы Гелия.
Нео-Орфей заговорил. Голос его был высоким и бесстрастным, будто говорила ледяная глыба.
– Фаэтон просчитался. Белые манориалы отвергли его идею межзвездных полетов, признав ее безумием, а черные манориалы знают, что Фаэтон отличается стоическим равнодушием, а значит, им не вкусить всех садистских радостей. Пэр Ао Аоэн убедит чародеев, что поскольку Солнце сейчас находится в созвездии Льва, а Плутон, если бы он еще существовал, находился бы в сизигии с Землей, то наказание должно быть максимальным. Ссылка будет вечной.
Фаэтон понял, что, имея в своем распоряжении все состояние Орфея, Нео-Орфей мог нанять Северный сверхразум и проработать все программы предсказаний, а также угадать все мысли Фаэтона с изумительной точностью. Но зачем Нео-Орфею было нужно утруждаться?
– И что же вы хотите от меня, владыка Наставников?
Нео-Орфей заговорил тем же бесстрастным тоном:
– Убей себя. Это избавит всех нас от стыда и неловкости. Мы можем предложить тебе несколько изменений памяти и мышления, чтобы процесс прошел приятно, очень приятно, мы можем снабдить тебя философией, которая не только не отвергает саморазрушение, а, напротив, приветствует. А потом мы сотрем тебя из памяти всех людей, до которых сможем добраться, твое существование станет мифом и забудется со временем.
– А мне зачем нужно соглашаться на столь глупое и гнусное предложение?
– Этого требуют интересы общества. – Абсолютное бесстыдство и наглость сказанного лишили Фаэтона дара речи.
– Да пусть они будут трижды прокляты эти интересы, сэр, – нашелся он, – если они требуют уничтожения таких людей, как я.
Нео-Орфей пришел в некоторое замешательство, словно не понял ответа.
– Но ведь это не обязательно должно походить на смерть, – пояснил он. – Мы вполне можем ввести в твой мозг воспоминания и впечатления о якобы многочисленных и успешных межзвездных путешествиях на твоем корабле, ты поверишь, что исполнил свою миссию, и только потом умрешь. Ты умрешь счастливым.
– Я выдвигаю контрпредложение: давайте изменим сознание и заставим всех людей по всему миру поверить, что я прав. Пусть им всем станет стыдно за свою недальновидность, за то, что противились судьбе, которую я здесь представляю. Давайте сотрем у них все воспоминания о том, что колледж Наставников вообще существовал когда-то. Вот тогда я буду счастлив.
Глаза Нео-Орфея засверкали.
– Самоубийство будет менее мучительно! – выкрикнул он. – И несмотря на то что софотеки запрещают нам воздействовать на тебя напрямую, мы сможем подстроить твою смерть.
Фаэтон без страха смотрел в бледное бесстрастное лицо.
– Торжественно обещаю вам, сэр, – Фаэтон поднял руку, сжатую в кулак, – если только колледж Наставников попробует противостоять мне или попытается изменить будущее, которое создаю я, именно их забудут и убьют!
Он слишком поздно вспомнил, что этот жест служил сигналом для возвращения в обычное время.
Зал зашевелился и загудел. Все присутствующие двигались, разглядывали его, перешептывались. Для них последнее высказывание Фаэтона прозвучало как ответ на вполне вежливый вопрос Навуходоносора. А поскольку трон Навуходоносора располагался как раз за креслом Нео-Орфея, только чуть выше, то получалось, что Фаэтон смотрит на софотека.
Гелий взирал на происходящее с печальным изумлением. Предводители Белых манориалов переглядывались и кивали, будто еще раз убедившись в том, что Фаэтон просто слишком эмоциональный глупец. Коллективные разумы, известные своей непримиримостью в отношении любой самой незначительной грубости или противоборства, и представители композиций взирали на Фаэтона со стыдливым сочувствием. И только Асмадей Бохост засвистел и зааплодировал, выкрикивая «браво».
Хорошо хоть Навуходоносор не впал в заблуждение.
– Колледж Наставников не желает вмешиваться в ваши частные переговоры, но мы хотели бы попросить вас хотя бы из вежливости уделить внимание нашему слушанию, которым все мы сейчас заняты.
Это было еще хуже. Наставники обменялись многозначительными взглядами и зашептались, посмеиваясь. Красные королевы улыбались, прикрываясь веерами. Если бы Фаэтон продемонстрировал свое пренебрежение Колледжу, это было бы понятно, хотя и грубо, но вот вести частные переговоры прямо во время заседания по другому каналу в разгар заседания… Теперь Наставники точно сочтут Фаэтона человеком не в своем уме.
Гул и движение в зале стихли не сразу. Навуходоносор продолжил:
– Естественно, никто не может вам запретить заниматься своими делами, как и любому жителю нашего общества. Но та же самая свобода действий позволяет и Колледжу, и всем, кто следует нашему совету, не иметь с вами дел, отречься от вас, бойкотировать вас и ваши проекты. Подобное решение равносильно изгнанию, а поскольку ни один человек не может существовать сам по себе, без посторонней поддержки, это означает медленную смерть. Сейчас вам предоставляется последняя возможность сообщить нам нечто, чего мы не знаем. Либо принести нам клятвы, которые могут смягчить наш приговор.
Цичандри-Манью Темнокожий поднялся со своего места и заговорил:
– Мои уважаемые коллеги, соратники, парциалы и судьи, все мы слишком хорошо знакомы с этим делом. Все аргументы и контраргументы рассматривались по отдельности, ниточка за ниточкой в течение всех двухсот пятидесяти лет, каждый волосок был изучен. И наши души, и наши уши устали. Ну зачем снова повторять дебаты в Лакшми? Сообщество Золотой Ойкумены не станет упрекать нас, если мы быстро решим это дело, уверен, не станет! Напротив, Золотая Ойкумена волнуется и удивляется, почему мы так медлим. В свете вышесказанного я призываю огласить вопрос. Навуходоносор, предскажите нам исход настоящих слушаний! Никто из нас не удивится, я думаю, что мы все проголосуем за вечное изгнание!
Но Навуходоносор не поднял свой жезл с колен.
– Незначительные изменения исходных условий приводят к различным результатам, в настоящий момент не представляется возможным дать им приемлемую оценку.
Фаэтон снова почувствовал прикосновение надежды. Неуверенность?
Один из старейших золотых манориалов, Гаттрик Седьмой Глейн из Красно-желтого дома, поднялся со своего места.
– Как может быть неясен результат? Красно-желтый софотек предсказал изгнание при любых обстоятельствах!
Навуходоносор заговорил, и его голос заполнил весь зал.
– У Фаэтона могут быть неожиданные новости относительно причины, которая подтолкнула его на нарушение соглашения в Лакшми. Представители чародеев школы Железного призрака и школы Временного разума могут пересмотреть свою позицию на основе этих новых показаний. Иноль Сабван Центурион из дома Центуриона привел с собой гостя, который хочет обратиться к собранию.
Цичандри-Манью не стал садиться.
– Не надо, пожалуйста! Этого недостаточно! Два чародея и один темно-серый не смогут поколебать наше решение! Три голоса из ста трех?! Есть ли здесь хоть один человек, кто готов поддержать Фаэтона?
Асмадей Бохост из дома Протестантов поднялся, его массивное тело поддерживали толстые, как у слона, ноги.
– Эй! – воскликнул он. – Черное поместье считает, что Фаэтона не следует изгонять, нет! На самом деле его следует признать королем и короновать, дать ему пенсию и воздвигнуть в его честь статую в акрополе! – Он злобно оскалился. – Или хотя бы, по крайней мере, так мы заявляем, пока Коричнево-желтый дом не сядет на место. Ну же, Цичандри! Мы ведь все прекрасно знаем, чем все это кончится. Но это вовсе не значит, что мы должны лишить себя интересного спектакля. Мы с коллегами хотим дать Фаэтону шанс поканючить.
По залу прокатилось смущенное хихиканье.
Встала Ао Просперо Цирцея из Зоотропной инкарнации Сборища школы Временного разума. Она была в образе вдовствующей китайской императрицы, в желтой мантии, прическу ее украшали черные жемчужины и перья, и держалась она с царственным достоинством.
– Истина нередко предстает в шутовских одеждах. Ей нужно маскироваться, чтобы выжить. И обычно слова истины произносят толстые идиоты, потому что остальные не осмеливаются. Мой голос один из двух, которые Навуходоносор считает несущественными. Мои двенадцать разумов желают услышать что-то, что могло бы поколебать наше, как мне кажется, весьма твердое решение. Мой разум Пес скулит и воет на луну, мой разум Волк чует кровь, Олень замер в ожидании, а Змея безмолвствует. Знаки эти неясны. Дайте Фаэтону хотя бы шанс подать ходатайство. Если он им не воспользуется, ему же хуже. Но, предлагая ему это, мы выполним требование тирана-садиста, которого зовем совестью.
Поднялась вспомогательная программа второго ранга из Гармоничной композиции, одетая в костюм лондонского клерка. Клерк держал шляпу в руке, а другой поправлял волосы.
– Служение общему делу требует, чтобы Колледж не только наказывал то, что наказывать нужно, но и побуждал достойных вернуться на путь истинный. Не должны ли мы попытаться переубедить Фаэтона?
В ответ раздался одобрительный шум. Навуходоносор стукнул своим жезлом, словно молотком, в знак того, что Колледж согласен с высказанным мнением. По этому сигналу поднялся репродуцированный Сократ, который был владыкой Колледжа от исторических персонажей.
– Вы знаете, что я плохо разбираюсь в подобных вещах, – заговорил он полным иронии голосом. – Часто в городах, на улицах и рынках, а особенно в богатых домах, ведь именно богачи являются важными персонами, к чьему мнению прислушиваются, можно слышать рассуждения о законе и справедливости, о том, что нужно делать и чего делать не следует. Я плохо во всем этом разбираюсь, тем более что люди, рассуждающие на эти темы, часто говорят взаимоисключающие вещи, даже один и тот же человек не повторяет одно и то же, но каждый раз меняет свое мнение. Он думает одно, когда молод, и другое, когда стар. Его рассуждения меняются в зависимости от настроения и многих других причин. Справедливость, как мы знаем, требует, чтобы каждый выполнял свой долг перед государством. Итак, Фаэтон, вы уважаете своего отца?
Фаэтон не мог сказать, серьезно ли задавался этот вопрос. Нужно ли на него отвечать?
– Безусловно, Сократ. Я люблю своего отца и уважаю его.
– Так. И все потому, что он подарил вам жизнь, растил вас, то есть исполнял то, что должен был делать, так?
– Ну конечно, Сократ.
– Тогда что же вы должны государству, которое не только подарило вам жизнь и предков, но еще и обучило, дало язык и письменность, выращивало для вас пищу, ткало одежду, короче, обеспечивало вас и всех остальных необходимым, подарило саму жизнь? Разве государство не заслуживает еще большего уважения, чем ваш отец? Уважения и подчинения? Предположим, вы умерли и превратились в тень или воспоминание, а при этом ваша семья, пэры и все общество имели бы возможность вернуть вам тело. Если вы не хотите подчиняться обществу, почему оно должно помогать вам? Общество существует только потому, что люди согласны отказываться от своих естественных наклонностей и слушать голос своего долга. Станете ли вы заявлять, что общество обязано защищать вашу жизнь и поддерживать ее? Но почему? Вы своим неповиновением сделали все возможное, чтобы подорвать и разрушить само понятие долга. Как же можете вы призвать чувство долга себе в защиту, когда вы изо всех сил старались его уничтожить?
– Но я вас не призывал, – отрезал Фаэтон. – Я не прошу, не умоляю, не ходатайствую. Послушайте, Наставники! – Фаэтон повернулся налево, потом направо, глядя на окружающие его лица. – За то, что я собирался делать, не нужно оправдываться или извиняться. Вы, джентльмены, заявляете, что защищаете образ жизни. А я защищаю саму жизнь. Наша цивилизация должна расширять свои границы, без этого мы не сможем развиваться. Запертые в одной небольшой Солнечной системе, мы скованы, ограничены в возможностях, уязвимы и одиноки. Обратите свой взор на окружающий вас мир! Звезды вокруг нас бесплодны – я посажу на них сады. Космос пуст, я создам там города. Голые камни и бесполезная пыль блуждают по своим орбитам. Я превращу их ядовитую атмосферу в голубые небеса, создам океаны в пустыне, принесу новую жизнь. Я обращу эти камни в новые миры! Наставники! Прислушайтесь хоть раз к кому-нибудь, кроме себя! Наша цивилизация прекрасна, как невеста, пора ей родить колонии и растить подобные ей самой цивилизации.