Райт Гарри. Черный

который бы ничего не значил, я улыбнулся.
- Ну так как, друг я тебе или нет? - настаивал он.
- Мне кажется, - ответил я, приближаясь к краю рва, разделявшего нас, -
я надеюсь, что друг.
- Ну, конечно, я тебе друг, - сказал он с чувством. Я продолжал тереть
линзу, недоумевая, куда же он гнет. Во мне шевельнулось дурное
предчувствие. - Я хочу тебе кое-что сказать.
- Да, сэр, - ответил я.
- Мы не хотим, чтобы ты попал в беду, - начал он. - Ты хороший парень и
всем нам по душе.
- Да, сэр, - сказал я. - А что случилось?
- Будет несправедливо, если ты попадешь в беду, - продолжал он.
- Я что-нибудь не так сделал и кто-то мной недоволен? - спросил я,
лихорадочно пытаясь припомнить все свои прошлые поступки и посмотреть на
них глазами наших белых южан.
- Все может быть, - сказал он и многозначительно умолк. Потом закурил.
- Ты Гаррисона знаешь?
Гаррисон был парнишка-негр моих лет, работал он через дорогу, и
конкурирующей оптической мастерской. Мы с ним здоровались, иной раз
остановимся на минуту поболтать, но ссориться - такого у нас сроду не
было.
- Да, сэр, знаю.
- Так вот, остерегайся его, - сказал мистер Олин. - У него на тебя зуб.
- На меня? Почему?
- Прямо трясется, когда твое имя слышит. Что ты ему сделал?
Я забыл про линзы и не отрывал глаз от мистера Олина, стараясь его
понять. Неужели это правда? Я не верил ни Олину, ни Гаррисону. Негры на
Юге, имевшие работу, обычно были преданы своим белым хозяевам, понимая,
что преданность - лучшее средство сохранить работу. Может быть, Гаррисон
боится, что я мечу на его место? Кто мне друг - белый или негр?
- Ничего я ему не делал, - сказал я.
- Все равно остерегайся этого черномазого, - сказал мистер Один тихо и
доверительно. - Недавно я вышел купить кока-колы, гляжу - у подъезда
Гаррисон поджидает тебя с ножом. Спросил меня, когда ты спустишься. Я,
говорит, с ним разделаюсь. Ты вроде как-то нехорошо обозвал его? Смотри,
нам здесь не нужны драки и кровь.
Я все еще не верил белому, но подумал, что, может, Гаррисон
действительно обиделся на меня за что-то.
- Надо мне с ним поговорить, - подумал я вслух.
- Нет, лучше не надо, - сказал мистер Олин. - Давай кто-нибудь из нас,
белых, с ним поговорит.
- Да с чего все началось? - спросил я, веря и не веря.
- Просто он сказал мне, что проучит тебя, и уже наточил нож. Но ты не
волнуйся, предоставь все мне.
Мистер Олин похлопал меня по плечу и пошел к своему станку. Я всегда
уважал его, он был мастер - большое начальство, он мог приказать мне все
что угодно. Зачем бы ему шутить со мной? Белые редко шутят с неграми.
Значит, то, что он сказал, правда. Я расстроился. Мы, негры, работали с
утра до ночи за несколько жалких грошей и потому были злые и всюду видели
подвох. Может, Гаррисону и в самом деле что-то взбрело в его сумасшедшую
башку. Есть я уже больше не хотел. Надо что-то делать. Белый нарушил лад
между мной и миром, которого я добивался с таким трудом, пока он не
восстановится, я не буду чувствовать себя в безопасности. Да, я пойду к
Гаррисону и открыто спрошу, в чем дело, что я такого сказал, почему он
обиделся. Гаррисон, как и я, черный; не буду обращать внимания на
предостережение белого и поговорю напрямик с парнем того же цвета кожи,
что у меня.
В обед я перешел улицу, вошел в подъезд и разыскал Гаррисона - он сидел
на ящике в подвале, ел бутерброд и читал дешевый журнал. При виде меня он
сунул руку в карман, блеснул его холодный, настороженный взгляд.
- Слушай, Гаррисон, что происходит? - спросил я, остановившись на
всякий случай поодаль. Он посмотрел на меня долгим взглядом, но не
ответил. - Я же тебе ничего не сделал, - продолжал я.
- И я тебе ничего, - пробормотал он, не сводя с меня глаз. - Я никого
не трогаю.
- Но мистер Олин говорит, ты был утром возле мастерской, искал меня, и
у тебя был нож.
- Да нет, - ответил он, и в голосе его послышалось облегчение. - Я
вообще сегодня не подходил к вашей мастерской.
Теперь он не смотрел на меня.
- Зачем же мистер Олин наговорил мне все это? Я на тебя не злюсь.
- Я думал, что ты хочешь пырнуть меня ножом, - стал объяснять Гаррисон.
- Мистер Олин пришел к нам утром и говорит, что ты собираешься убить меня,
как увидишь, так и убьешь. Дескать, я тебя смертельно обидел. Только я
ничего плохого про тебя не говорил. - Он встал, все еще не глядя на меня.
- И я про тебя ничего не говорил.
Наконец он взглянул на меня, и мне стало легче. Мы, два черных парня,
работавшие за десять долларов в неделю, стояли друг против друга и думали,
зачем было белому морочить нас, спрашивали себя, можем ли мы верить друг
другу.
- Ну зачем все-таки мистер Олин сказал, что ты приготовил нож? -
спросил я.
Гаррисон опустил голову и положил бутерброд на ящик.
- Я... я... - он вытащил из кармана длинную блестящую финку, она уже
была открыта. - Я ждал, что будешь делать ты...
Ноги у меня стали ватные, я прислонился к стене, не сводя глаз со
стального лезвия.
- Ты хотел меня зарезать? - спросил я.
- Не ждать же, пока ты зарежешь меня. Мне моя жизнь дорога.
- Ты за что-то на меня злишься? - спросил я.
- С чего ты взял, ни на кого я не злюсь, - смущенно пробормотал
Гаррисон.
Я почувствовал, что был на волосок от смерти. Стоило мне подойти
поближе к Гаррисону, и он подумал бы, что я собираюсь его убить, и всадил
бы в меня нож. Но эка важность - один негр убил другого!
- Слушай, - сказал я. - Не верь ты этому Олину.
- Теперь-то я понял, - ответил Гаррисон. - Он хочет стравить нас.
- Хочет, чтобы мы просто так, за здорово живешь убили друг друга.
- Зачем это ему? - спросил Гаррисон.
Я покачал головой. Гаррисон сел, все еще поигрывая ножом. Я
засомневался. Может, он и вправду злится? Может, ждет, когда я отвернусь,
и всадит мне нож в спину? Вот мука-то!
- Белым забава смотреть, как негры дерутся, - сказал я, выжимая из себя
улыбку.
- Но ты же мог меня убить, - сказал Гаррисон.
- Для белых мы вроде собак, - сказал я.
- Я и не думал тебя убивать, - сказал Гаррисон.
- И я не думал убивать тебя, - сказал я.
Так мы разговаривали, стоя на безопасном расстоянии друг от друга, и в
конце концов решили никому не говорить о нашей встрече. Пусть мистер Олин
не знает, что нам известно, что он хотел втравить нас в драку. Даже если
он на этом не успокоится, мы не будем обращать на его слова внимания. В
час дня, когда я вернулся на фабрику, мистер Один поджидал меня. Вид у
него был важный, лицо озабоченное.
- Видел Гаррисона? - спросил он.
- Нет, сэр, - солгал я.
- Смотри, он подкарауливает тебя с ножом.
Меня душила ненависть, но я и бровью не повел.
- Ты нож купил? - спросил он.
- Нет, сэр, - ответил я.
- Хочешь, возьми мой, - сказал он. - Тебе придется защищаться.
- Не надо, сэр. Я не боюсь.
- Какой же ты дурак, черномазый, - прошипел он. - Я-то думал, у тебя
есть хоть капля соображения! А ты ждешь, пока тот черномазый выпустит тебе
кишки. Он-то взял у своего хозяина нож, чтобы пырнуть тебя! Бери мой нож,
балда, и кончай валять дурака!
Я боялся взглянуть на него; если бы я взглянул ему в глаза, мне
пришлось бы сказать ему, чтобы он оставил меня в покое, что я понял его
замысел, что никакой он мне не друг и, если меня зарежут, он просто
посмеется. Но ничего этого я ему не сказал. Он был мастер и мог выгнать
меня, если я ему не угожу. Он положил открытый нож на табуретку. Нож был
совсем рядом, и я почувствовал непреодолимое желание схватить его и
вонзить Олину в грудь. Но я этого не сделал. Я просто взял нож и положил
себе в карман.
- Ну вот, так-то лучше, - сказал он.
Пока я работал, мистер Олин наблюдал за мной, стоя у своего станка.
Когда я проходил мимо, уходя с работы, он меня окликнул.
- Слушай парень, - начал он, - мы велели этому черномазому Гаррисону
держаться отсюда подальше и не приставать к тебе, понял? Но когда ты
пойдешь домой, я не смогу тебя защитить. Если этот черномазый пристанет к
тебе по дороге, пырни ею первый, не жди, пока он пырнет тебя, понял?
Я старался не смотреть на него и молчал.
- Как хочешь, черномазый, - сказал мистер Олин. - Пеняй потом на себя,
я тебя предупредил.
Я должен был разнести очки по нескольким адресам, но улучил минуту и
забежал к Гаррисону. Он глядел на меня робко и угрюмо, он и хотел мне
верить, и боялся. Гаррисон рассказал, что мистер Олин звонил его хозяину и
сказал, чтобы тот передал Гаррисону, что после работы я подкараулю его у
заднего входа и зарежу. Нам было трудно смотреть друг на друга, нас грызла
тоска и недоверие. У нас не было зла друг против друга, мы же знали, что
на убийство нас толкают наши белые хозяева. Мы снова и снова внушали себе,
что не должны поддаваться белым, убеждали себя верить друг другу. Но
где-то глубоко в каждом из нас копошилось подозрение, а вдруг он
действительно хочет меня убить?
- У меня нет никакого зла на тебя, Гаррисон, - говорил я.
- Никого я не хочу убивать, никого, - твердил Гаррисон, сжимая в
кармане нож.
Обоим нам было одинаково стыдно, мы понимали, как мы глупы и беззащитны
перед белыми, которые вертят нами как хотят.
- Чего им надо, зачем они к нам привязались, - говорил я.
- Да, правда, - поддерживал Гаррисон.
- Таких, как мы, миллион, - говорил я. - Им наплевать, если мы убьем
друг друга.
- Конечно, наплевать, - отвечал Гаррисон.
Может, он играет роль? Я не мог избавиться от сомнении. Мы думали об
убийстве не потому, что хотели убивать, а потому, что нас подстрекали к
этому белые, которые стояли над нами. От них зависел наш хлеб насущный, и
потому мы верили им больше, чем друг другу, хотя в нас жило неистребимое
желание доверять тем, у кого кожа была черная, как и у нас. Мы снова
расстались с Гаррисоном, поклявшись не слушать белых хозяев.
Они натравливали нас с Гаррисоном друг на друга целую неделю. Мы не
смели сказать белым, что не верим им, это было бы все равно что назвать их
лжецами и вступить с ними в спор, тогда кара не заставила бы себя ждать.
Как-то утром, спустя несколько дней, мистер Олин и еще несколько белых
подошли ко мне и спросили, не хочу ли я уладить нашу ссору с Гаррисоном в
честном боксерском поединке. Я ответил, что хоть и не боюсь Гаррисона, но
драться с ним не хочу и к тому же не умею боксировать. Я чувствовал, что
они раскусили меня.
Вечером, когда я шел домой, на перекрестке меня окликнул Гаррисон. Я
остановился, и он побежал ко мне. Неужели ударит ножом? Я отпрянул. Мы
робко, смущенно улыбнулись. Разговаривая, мы запинались и взвешивали
каждое свое слово.
- Тебе предлагали драться со мной в перчатках? - спросил Гаррисон.
- Предлагали, но я отказался.
Лицо Гаррисона оживилось.
- Они хотят, чтобы мы провели четыре раунда, и каждому дадут пять
долларов, - сказал он. - Будь у меня пять долларов, я бы купил костюм. Это
же мое жалованье за полнедели.
- Я не хочу драться, - ответил я.
- Мы будем драться только для виду, - сказал он.
- Зачем идти на поводу у белых?
- Чтобы получить пять долларов.
- Такой ценой они мне не нужны.
- Ну и дурак, - сказал он, но тут же улыбнулся.
- Послушай, - сказал я, - может, ты и вправду злишься на меня...
- Ну что ты, конечно, нет!
- Не хочу я драться белым на потеху. Я не собака и не бойцовый петух.
Я пристально смотрел на Гаррисона, и он так же пристально смотрел на
меня. Он действительно хочет драться из-за денег или у него есть на это
особая причина? Лицо Гаррисона выразило недоумение. Он шагнул ко мне, я
попятился. Он нервно улыбнулся.
- Мне нужны деньги, - сказал он.
- Все равно я не буду драться, - сказал я.
Он молча пошел прочь, и видно было, что он весь кипит. Вот теперь он
может меня прирезать, подумал я. Надо остерегаться этого дурня...
Всю следующую неделю белые из обеих мастерских уговаривали нас драться.
Мне они рассказывали, что Гаррисон якобы сказал про меня, точно так же
морочили его. Мы с ним при встрече держались настороженно, улыбались, но
близко друг к другу не подходили. Нам было стыдно и друг друга, и самих
себя.
Как-то вечером Гаррисон снова меня окликнул.
- Давай согласимся драться, а? - умоляюще сказал он.
- Не хочу, даже не проси меня, - ответил я громче, чем сам того желал.
Гаррисон посмотрел на меня. Я был настороже. У обоих у нас все еще были
в кармане ножи, которые дали нам белые.
- Мне так нужны пять долларов - внести взнос за костюм, - сказал
Гаррисон.
- Белые будут глазеть на нас и ржать, - ответил я.
- Подумаешь, - сказал Гаррисон. - Они и так каждый день глазеют на тебя
и ржут.
Это была правда, но я возненавидел его за то, что он ее высказал.
Врезать бы ему сейчас по физиономии! Я еле сдержал себя.
- Что мы теряем? - спросил Гаррисон.
- Пожалуй, терять-то нам нечего, - ответил я.
- Ясное дело, нечего, - подхватил он. - Получим денежки, а на остальное
плевать.
- Да ведь они уже поняли, что мы знаем, чего они добивались, - сказал я
с отвращением. - И ненавидят нас за это.
- Ясное дело, ненавидят, - сказал Гаррисон. - Хоть деньги получим. Тебе
что, пять долларов не нужны?
- Нужны.
- Тогда соглашайся.
- Я буду презирать себя.
- А они презирают нас обоих.
- Верно, - подтвердил я и снова едва удержался, чтобы не ударить его.
- Слышь-ка, давай их надуем, - сказал Гаррисон. - Мы не будем драться
по-настоящему. Просто сделаем вид, что деремся, ладно? Покажем им, что не
такие уж мы идиоты, как они думают, ладно?
- Не знаю.
- Помашем маленько кулаками. Четыре раунда - и пять долларов в кармане.
Ты что, боишься?
- Нет.
- Тогда давай драться.
- Ладно, - сказал я. - Помашем маленько кулаками, согласен.
Гаррисон ужасно обрадовался. Я понимал, как глупо то, что происходит.
А, к черту, подеремся - и дело с концом. И все-таки во мне кипел глухой
гнев.
Когда белые в мастерской узнали, что мы согласились драться, их
ликованию не было предела. Они предлагали научить меня некоторым приемам.
Каждое утро они сообщали мне по секрету, что Гаррисон ест сырой лук, чтобы
крепче был удар. А от Гаррисона я узнал, что я для той же цели якобы ем
сырое мясо. Белые предложили мне кормить меня на свои деньги обедом, но я
отказался. Мне было стыдно, что я согласился драться, я бы пошел на
попятную, но боялся, что они рассердятся. Я понимал, что, если белые
толкали двух черных парней на убийство исключительно ради собственного
удовольствия, они, не задумываясь, выместят злобу на черномазом, который
им не угодил.
Бои состоялся в субботу после обеда в подвале одного из домов на
Кэпитоль-стрит. Все белые, кто там был, бросили свою часть денег в шляпу,
лежавшую на бетонном полу. Вход в подвал был разрешен только белым
мужчинам, женщины и негры не допускались. Мы с Гаррисоном разделись до
пояса. Над нами горела яркая электрическая лампочка. На руки нам надели и
завязали перчатки, я посмотрел на Гаррисона и увидел, что он наблюдает за
мной. Сдержит ли он обещание? Я был полон сомнений и тревоги.
Мы разошлись по своим местам, и я тотчас же понял, что не знал, на что
иду. Я не умел делать вид, что дерусь. Мы с Гаррисоном были так неопытны,
что не смогли бы никого обмануть. Меня охватил стыд. Белые курили и грубо
подзадоривали нас:
- Выбей этому черномазому мозги, ты, черномазый!
- Двинь ему, двинь!
- Да деритесь же вы, черномазые!
- Вдарь его в ...!
- Кровь из него выпусти!
Я сделал слабый выпад левой. Гаррисон слегка стукнул меня по голове, и,
прежде чем я сообразил, что делаю, я сильно ударил правой Гаррисона в
челюсть и разбил губу в кровь. Гаррисон нанес мне удар по носу. Бой
начался, начался помимо нашей воли.
Я со стыдом понимал, что попался. Я бил все яростней, и, чем яростней я
бил, чем яростней отвечал мне Гаррисон. Все наши планы и обещания были
забыты. Мы провели четыре тяжелейших раунда, молотя друг друга изо всех
сил, рыча, плюясь, проклиная, плача, обливаясь кровью. Мы избивали друг
друга от бешенства и стыда за то, что позволили себя одурачить, кровь
заливала нам глаза, и мы почт ничего не видели. Удары наносили не мы, а
ненависть к тем, кого мы хотели обмануть. Белые установили каждый раунд по
пять минут, и ни один из нас не решился прекратить бой и попросить
передышки из страха оказаться в нокауте. Когда мы уже совсем выдохлись и
чуть не падали с ног, нас развели.
Я не мог смотреть на Гаррисона. Я ненавидел его, ненавидел себя. Зажав
свои пять долларов в руке, я побрел домой. После этого мы с Гаррисоном
избегали друг друга. Белые пытались устроить нам еще одну встречу на
ринге, но у нас хватило ума отказаться. Белые провоцировали на такие же
бои других негров, и всякий раз, когда в мастерской об этом говорили, я
убегал. Я чувствовал, что совершил что-то грязное, и мне ничем этого не
искупить.

13

Однажды утром я пришел на работу раньше обычного и проскользнул в
вестибюль банка, где негр-привратник тер шваброй пол. Выбрав среди
разложенных газет мемфисский "Коммерческий вестник"), я стал его
просматривать - как всегда, бесплатно. Добравшись до редакционной полосы,
я обратил внимание на статью о некоем Г.Л.Менкене. Я знал, что Менкен -
редактор "Американских ведомостей", больше мне о нем ничего не было
известно. Статья представляла собой яростное разоблачение Менкена и
завершалась кратким гневным утверждением: Менкен - дурак.
Интересно, что же сделал этот Менкен, чем вызвал у южан такое
презрение? Так на Юге хулили только негров, а ведь Менкен - белый. Какие
же мысли высказывал этот человек, что его публично высекла такая газета,
как "Коммерческий вестник"? Без сомнения, мысли, которые была не но вкусу
Югу. Значит, не только негры недовольны тем, что происходит на Юге? Я
знал, что во время Гражданской войны белые южане ненавидели белых северян,
но лично мне не приходилось видеть, чтобы белый ненавидел белого. Ничего
почти не зная о Менкене, я проникся к нему симпатией: ведь Юг, где меня не
считали за человека, обрушил свою злобу и на него.
Как бы мне узнать побольше об этом Менкене? На набережной была большая
библиотека, но неграм не разрешалось брать там книги, как не разрешалось
гулять в городских парках и играть на стадионах. Я несколько раз заходил в
эту библиотеку, меня посылали за книгами белые. Если б кто-нибудь из них
помог мне сейчас достать нужные книги! Но как сделать, чтобы мой интерес к
книгам не вызвал у них подозрения? Мне всегда удавалось скрывать от них
свои чувства, свои мысли, и, если я сейчас по оплошности себя выдам, мне
несдобровать.
К кому же обратиться? К еврею Дону? Но я ему не доверял, его положение
мало чем отличалось от моего, и он чувствовал себя неуверенно, ненадежно.
Со мной он говорил добродушно-насмешливо, не скрывая презрения. Его я
боялся попросить взять для меня книги - он мог предать, чтобы лишний раз
доказать, что он заодно с белыми и против черных.
Может, к хозяину? Нет, он - баптист и вряд ли поймет, зачем это негру
вдруг понадобилось читать Менкена. О других белых, работавших в
мастерской, вообще не могло быть речи: они либо сами были членами
ку-клукс-клана, либо поддерживали его.
Оставался лишь один человек, не попавший в категорию врагов, - я
слышал, как белые называли его "приверженцем папы". Он был ирландец,
католик, и наши белые его ненавидели. Я знал, что он читает книги, так как
он не раз посылал меня в библиотеку. Он может не согласиться, но вряд ли
предаст, потому что его тоже ненавидят, как и меня. Я взвешивал в уме все
"за" и "против" и никак не мог решиться.
Как-то утром я задержался возле стола, за которым работал ирландец.
- Я хотел попросить вас кое о чем, - прошептал я.
- Да?
- Мне хочется читать, но я не могу брать книги в библиотеке. Может
быть, вы позволите мне воспользоваться вашим абонементом?
Он подозрительно посмотрел на меня.
- Я сам всегда беру по несколько книг.
- Понятно, - ответил я, прося его теперь взглядом.
- Слушай, парень, ты, кажется, хочешь втравить меня в неприятность? -
спросил он, глядя мне в глаза.
- Нет, сэр, что вы!
- А какая тебе нужна книга?
- Книга Г.Л.Менкена.
- Какая именно?
- Не знаю. А что, он написал не одну книгу?
- Он написал несколько книг.
- Я не знал.
- Почему тебя интересует Менкен?
- Просто я увидел его имя в газете.
- Это хорошо, что ты хочешь читать, - сказал он, - только не нужно
читать всякую ерунду.
Я ничего не ответил. Может быть, он захочет руководить моим чтением?
- Я должен подумать - сказал он. - Ладно, что-нибудь придумаем.
Я пошел было прочь, но он окликнул меня. В его глазах мелькнуло
лукавство.
- Смотри, Ричард, ни одному из белых ничего не рассказывай.
- Что вы, сэр, - ответил я. - Ни слова не скажу.
Через несколько дней он подозвал меня:
- Я буду брать книги по абонементу жены. А ты возьми мой.
- Спасибо, сэр.
- Сумеешь?
- Еще бы, сэр, конечно, сумею! - заверил я.
- Если у них возникнет подозрение, тебе несдобровать.
- Я напишу такую же записку, как писали вы, когда вы посылали меня за
книгами. И подделаю вашу подпись.
Он засмеялся.
- Желаю удачи. Покажешь мне, что взял.
После обеда я стал сочинять записку в библиотеку. Как же быть с
названиями книг Г.Л.Менкена? Я не знал ни одного. Наконец я написал фразу,
которая, как мне казалось, была абсолютно надежной: "Уважаемая мисс Браун,
дайте, пожалуйста, этому черномазому (я употребил слово "черномазый"
специально, чтобы библиотекарша не заподозрила, что записку написал я)
несколько книг Г.Л.Менкена". И подделал подпись ирландца.
В библиотеку я вошел, как заходил всегда, когда меня посылали белые, но
все время думал, как бы чем-нибудь себя не выдать. Сняв шляпу и стоя на
почтительном расстоянии от стола библиотекарши, я всем своим видом
изображал полное безразличие к книгам, ожидая, пока белые господа получат
все, что им нужно. Все разошлись, а я стоял, наконец библиотекарша
взглянула на меня.
- Тебе чего?
Как будто не владея даром речи, я сделал несколько шагов вперед и молча
протянул ей записку.
- Какие книги Менкена ему нужны? - спросила она.
- Не знаю, мэм, - ответил я, избегая ее взгляда.
- Кто дал тебе эту карточку?
- Мистер Фолк, - ответил я.
- А где он сам?
- Он сейчас в оптической мастерской, работает. Он и раньше посылал меня
сюда.
- Это я помню, - ответила она. - Но он никогда не писал таких записок.
Господи, она что-то заподозрила. И наверное, не даст мне книги. Если бы
она в эту минуту отвернулась, я бы выскользнул в дверь и больше никогда
сюда не пришел. Но вдруг меня осенило.
- Вы можете ему позвонить, мэм, - сказал я, слыша, как стучит мое
сердце.
- Ведь не ты будешь читать эти книги, правда? - многозначительно
спросила она.
- Что вы, мэм, я и читать-то не умею.
- Не знаю, что именно Менкена ему нужно, - сказала она тихо, и я понял,
что победил: она уже думала о другом и не беспокоилась, что книги будет
читать негр. Она отошла к полкам, раза два взглянула на меня, будто еще
сомневалась в чем-то, и наконец выбрала две книги.
- Я даю мистеру Фолку две книги, - сказала она, - но передай ему, пусть
в следующий раз зайдет сам или напишет названия. Я же не знаю, что ему
нужно.
Я ничего не ответил. Она поставила на карточке печать и протянула мне
книги. Не смея на них взглянуть, я вышел из библиотеки в страхе, что эта
женщина позовет меня обратно и снова начнет расспрашивать. Лишь пройдя
квартал, я открыл одну из книг и прочел название: "Книга предисловий". Мне
было почти девятнадцать лет, но я плохо представлял себе, что такое
"предисловие". Я стал перелистывать страницы, и передо мной замелькали
непонятные слова и незнакомые имена. Я обескураженно покачал головой.
Посмотрел другую книгу, она называлась "Предрассудки". Это слово было мне
понятно, я часто слышал его. И сразу во мне зародилось недоверие к тому,
что писал Менкен. Зачем называть книгу "Предрассудки"? Я не понимал, как
можно написать на обложке книги такое слово, в нем воплотилась вся
ненависть белых, которую я на себе испытал. Нет, наверное, я ошибся насчет
Менкена. Человеку с предрассудками нельзя доверять.
Я показал книги мистеру Фолку, он взглянул на меня и нахмурился.
- Библиотекарша может вам позвонить и начать расспрашивать, -
предупредил я.
- Пусть звонит, - ответил он. - Только когда все прочтешь, расскажи
мне, что ты в них понял.
Ночью в своей комнатушке под шум горячей воды, которая лилась в
раковине, разогревая банку консервированных бобов со свининой, я раскрыл
"Книгу предисловий" и начал читать. Меня потряс, ошеломил ее язык, ясные,
точные, разящие фразы. Почему он так пишет? И как вообще человек может так
писать? Наверное, он похож на демона, снедаемого ненавистью, его перо
убивает насмерть, он горько обличает Америку, восхищается Европой, смеется
над людскими слабостями, глумится над богом, над властью. Что это? Я не
мог больше читать, мне хотелось понять, что же таится за всеми этими
словами... Да, этот человек сражается, сражается словами. Они служат ему
оружием, как иному служит дубинка. Значит, слова могут быть оружием? Да,
могут - вот они, эти слова. Тогда, наверное, и я могу использовать их как
оружие? Нет! Я испугался этой мысли. Стал читать дальше, поражаясь не
тому, что он говорил, а тому, как вообще можно найти в себе смелость
сказать такое.
Порой я поднимал глаза от книги убедиться, что я в комнате один. Кто
все эти люди, о которых так увлеченно рассказывал Менкен? Кто такие
Анатоль Франс, Джозеф Конрад, Синклер Льюис, Шервуд Андерсон, Достоевский,
Джордж Мур, Густав Флобер, Мопассан, Толстой, Фрэнк Гаррис, Марк Твен,
Томас Гарди, Арнольд Беннет, Стивен Крейн, Золя, Норрис, Горький, Бергсон,
Ибсон, Бальзак, Бернард Шоу, Дюма, Эдгар По, Томас Манн, О'Генри, Драйзер,
Г.Дж.Уэллс, Гоголь, Т.С.Элиот, Жид, Бодлер, Эдгар Ли Мастерс, Стендаль,
Тургенев, Ницше и десятки других? Это реальные люди? Они живы или уже
умерли?
Мне попадалось много непонятных слов, и я смотрел их в словаре или
догадывался, что они значат, встретив снова через несколько фраз. Что за