Рэнни Карен. Осень в Шотландии

   – Признаюсь, Шарлотта, что я в растерянности, – произнес Спенсер. – Как он объяснил свое исчезновение? И свое теперешнее возвращение? Прослышал о ваших успехах? – Он оглядел комнату и как будто включил в этот взгляд всю школу. – Приехал за деньгами? Растратил ваше приданое и явился за добавкой?
   Вопросы были назойливыми, почти грубыми, Шарлотте снова захотелось его одернуть. Одно слово – и он замолчал бы, но Шарлотта этого слова не произнесла. У нее возникло странное чувство, что в ней сосуществуют два человека. Та женщина, какой она была лишь месяц назад, охотно обсудила бы со Спенсером все подробности возвращения мужа. Но та, какой она стала сейчас – женщиной, влюбившейся в Джорджа, – чувствовала смущение и неуверенность. Все, что касается Джорджа, ей хотелось скрыть в глубине своего сердца, а не рассматривать и анализировать при беспощадном свете дня. И не обсуждать с этим человеком. Если у нее есть вопросы, она задаст их самому Джорджу.
   – Он ничего от меня не хочет, – ответила Шарлотта, испытав при этих словах странную пустоту. Правда может быть очень болезненной. Возможно, она не нужна Джорджу даже в качестве жены, недаром же он исчез сразу, как только уложил ее в постель!
   Что за странное чувство любовь! Туманит рассудок, смущает и тревожит чувства… Шарлотта часто слышала, что влюбленность – приятное состояние. Неужели она действительно испытывает удовольствие, впадая то в эйфорию, то в отчаяние?
   – Он даже предложил дать мне денег на школу, – продолжала она. – Насколько я поняла, сейчас он – весьма состоятельный человек.
   На это Спенсер ничего не сказал, но Шарлотта видела, что он сомневается в ее словах. Или в Джордже. Месяц назад она тоже бы сомневалась, а теперь оказалась зачарована этим поразительным человеком.
   Вдруг дверь распахнулась. Появился Джеффри, буквально согнувшийся под тяжестью подноса, уставленного блюдами, чашками и старинным чайным сервизом.
   Джеффри был не из тех, на кого действовали тонкие намеки, а потому Шарлотта откровенно нахмурилась, показывая, что поняла его мысль. Он обслуживал Спенсера как важную персону, но как человека не признавал. И не собирался делать этого ради хозяйки. Однако Балфурин и в стесненных обстоятельствах славился своим гостеприимством, а потому Джеффри приходилось поддерживать репутацию замка, даже если это вынуждало его наступить на горло собственной гордости.
   – Шотландцы – тяжелый народ, – со вздохом произнесла Шарлотта, намеренно игнорируя тот факт, что сам Спенсер тоже был шотландцем. – Очень упрямы. Просто ненормально упрямы. В ущерб собственным интересам и даже здравому смыслу.
   – Вы так полагаете? – спросил Спенсер, протягивая руку за чашкой. Джеффри, не давая Шарлотте поухаживать за гостем, схватил чайник и плеснул воды так, что она в равных долях попала в чашку и на блюдце. И подал чашку Шарлотте, как будто намеренно отнимая у нее привилегии хозяйки дома.
   Шарлотта бросила на него сердитый взгляд, но Джеффри снова сделал вид, что ничего не заметил. И Шарлотта решила, что сейчас не время продолжать эту вечную битву с дворецким, а следует просто не обращать на него внимания. Однако это было проще сказать, чем сделать. В следующие несколько минут он умудрился уронить печенье ей на юбку и пролить на нее чай. В конце концов Спенсер получил свой чай, и Джеффри мрачно удалился.
   – Это вы из-за него не любите наш народ? – спросил Спенсер, когда дверь за слугой закрылась, скорее, с треском захлопнулась.
   – Не могу сказать, что шотландцы не нравятся мне как народ, – начала объяснять Шарлотта. – Многие люди здесь были со мной более чем просто вежливы. Они дали мне приют, когда мне больше некуда было идти. Но в каждом народе есть неприятные представители, которые могут нас раздражать. – Ей самой, к несчастью, досталось двое таких – Джеффри и Нэн.
   – Джордж собирается здесь остаться?
   Как странно, что некоторые вопросы приносят такую боль, как будто слова имеют шипы, и эти шипы впиваются в самое сердце!
   – Подозреваю, что Джордж будет поступать так, как захочет он сам, – искренне ответила Шарлотта.
   – Что вы будете делать, Шарлотта? Примете его как мужа?
   – Разве у меня есть выбор?
   – Уверен, что можно смягчить ситуацию. Вы хотите, чтобы я занялся этим делом?
   Какой трудный вопрос!
   Шарлотта провела ладонью по юбке, думая о том, сможет ли вывести это пятно. Скорее всего из-за Джеффри с этим платьем придется расстаться.
   – Его следует удалить, – заявил Спенсер. – Назначить пенсию.
   – Согласно завещанию старого графа, он может жить здесь до самой смерти, – вздохнула Шарлотта. – И терзать меня до самого конца.
   Спенсер протянул руку и накрыл ее ладонь своей.
   – Шарлотта, вы хотите, чтобы я нашел способ избавить вас от Джорджа? Может быть, вам все-таки удастся с ним развестись?
   Как ей ответить на этот вопрос? Она уже провела немало времени, размышляя над ответом. Прошлой ночью, лежа в темноте, когда луна лишь изредка проглядывала сквозь тучи, Шарлотта спрашивала себя, чего в действительности она хочет. Она хочет Джорджа. Хочет иметь настоящий брак. Оба эти ответа напугали ее. Ведь осуществление этих желаний зависит не от нее самой, не от ее сил и возможностей, а от прихоти почти незнакомого ей мужчины.
   Шарлотта никогда не стремилась к любви, никогда не мечтала о ней, как мечтали ее сестры. Никогда не хихикала из-за восхищенного взгляда или подаренного цветка. Правда, она вздыхала над сонетами, роняла слезинку из-за трагедии разлученных влюбленных, но в глубине души не верила, что люди действительно способны все это чувствовать.
   Теперь любовь и страсть вошли в ее жизнь, и Шарлотта не понимала, как следует себя вести.
   – Я не знаю, – наконец ответила она, чувствуя, что в ее голосе звучат отчаяние и надежда. Вдруг Спенсер тоже это заметил? – Пока я не знаю, что собираюсь предпринять.
   – Вам лучше бы отослать его прочь, – посоветовал он.
   – Как это можно сделать, Спенсер? Он – граф Марн, владелец Балфурина. Я не могу просто его выгнать, как неугодного лакея. – Она бросила на поверенного недовольный взгляд, но тот продолжал упрямо смотреть ей в глаза, как будто хотел уничтожить Джорджа силой своей воли.
   – Тогда вы должны вынудить его уехать. Не поощряйте его оставаться здесь.
   Взгляд Спенсера был так выразителен, что не могло быть сомнений в истинном смысле его слов. Знает ли он? Догадывается ли, что Джордж и она вместе спали?
   – Он мой муж, Спенсер. – Ну вот, слова были сказаны.
   Шарлотта заставила себя не отводить взгляда. Смотреть ему в глаза было нелегко, Шарлотта сама не понимала, увидела ли она там гнев или просто разочарование.
   Спенсер поднялся, так резко поставив чашку на поднос, что фарфор звякнул о серебро.
   – Думаю, вы пожалеете о своей доброте к Джорджу, – холодно проговорил Спенсер. – Он нанес вам ущерб однажды и сделает это снова.
   – Предупрежден – значит, вооружен, – вставая, заметила Шарлотта. – Спенсер, я не могу забыть того, что он сделал. Но ведь несправедливо думать, что человек не может измениться.
   Казалось, Спенсер хочет что-то добавить, но он лишь развернулся и вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку. Через мгновение в проеме появился Джеффри.
   – Ушел?
   – Да, Джеффри, он ушел.
   – Толкутся весь день, отдохнуть некогда, – заворчал старик.
   Шарлотта с трудом сдержалась и заставила себя улыбнуться.
   – Сомневаюсь, чтобы сегодня были еще гости, Джеффри. Во всяком случае, снег их задержит.
   – И хорошо, – объявил дворецкий и зашаркал прочь.
   Слава Богу, что Джордж не вернулся в это утро. Сейчас ей достался лишь угрюмый слуга, а иначе у нее на руках оказалось бы двое рассерженных мужчин, и каждому пришлось бы объяснять, кем ей приходится другой. Прекрасно, что этого удалось избежать.

Глава 17

   Диксон с удивлением обнаружил, что Лондон – место, где очень чувствуется одиночество. Возможно, это объясняется тем, что его мысли были полны Шарлоттой. Он никак не мог забыть ее взгляд, когда она решила, что он покидает ее. Опять покидает. К тому же в углу экипажа не было Мэтью, который бросал бы на него то восхищенные, то возмущенные взгляды – в зависимости от того, какие сцены открывались его глазам за окном.
   Диксон приступил к поискам своего кузена, вооружившись списком друзей Джорджа, тех, кого он знал десять лет назад, до своего отъезда на Восток.
   – Давно не видел этого молодца, – сообщил ему граф Дорсет, когда Диксон отыскал его за картами в излюбленном казино. Прошедшие десять лет оставили разрушительные следы на лице этого игрока, и Диксон невольно задумался, как должен выглядеть сейчас Джордж, Может быть, на его лице тоже появились эти глубокие морщины – след рассеянного образа жизни? Нос покраснел, а глаза налились кровью? – Когда увидишь его, скажи, чтобы зашел ко мне. И не нужны мне эти деньги, которые он мне должен.
   Граф оказался единственным человеком, проявившим снисходительность к долгам Джорджа. Диксон, чтобы получить хоть какую-то информацию, был вынужден выкладывать кругленькие суммы в счет погашения задолженностей кузена.
   Джордж перебрался в Лондон вскоре после смерти своего отца, где тут же обзавелся поразительным количеством прихлебателей. К несчастью, никто из этих бездельников не видел его уже несколько лет. Самые свежие сведения о кузене Диксон получил из пьяного бормотания брата герцога.
   – А, да, видел его недавно. Год назад. Или два? Не могу вспомнить! Так все смешалось. Со мной, конечно, не заговорил. Взлетел наверх. Или это я опустился? – После этой короткой речи лорд залпом осушил бокал вина, оставив Диксона в сомнениях: действительно ли тот видел Джорджа, или воображение его благородного собеседника разыгралось под действием алкоголя?
   В лондонской гавани Диксон встретился с начальником порта, сообщил свое имя и пообещал награду любому, кто представит ему копию судовой декларации с именем Джорджа Маккиннона в качестве пассажира за последние пять лет. Иногда Джордж поговаривал об Австралии или Америке, правда, не в лестных тонах, так что оставалась вероятность, что он эмигрировал в одну из этих стран, но, возможно, он отправился на континент. Поэтому Диксон предусмотрительно оговорил награду для команд пакетботов и паромов, ходивших через канал.
   К концу первой недели он потерял надежду отыскать Джорджа в Лондоне и отправился на север, в Эдинбург. Здесь он встретился с поверенным и завершил сделку, которую намеревался провести с его фирмой. Потом по рекомендации этого адвоката Диксон нашел процветающий трактир и спросил лучшую комнату.
   В Эдинбурге стоял серый промозглый день, и похоже было, что к вечеру соберется снег.
   Диксон взял свой чемодан у услужливого хозяина и поблагодарил его.
   – Отличная комната, – заявил он, быстро оглядев помещение. Разумеется, это не Балфурин, но все же неплохо. В другое время Диксона приятно удивила бы великолепная кровать и массивная мебель. Он заметил бы пар от горячей воды и поздравил хозяина с уровнем обслуживания в его заведении.
   – Подать вам закуски, сэр? Мясо, сыры?
   Диксон кивнул. Хозяин вышел, захлопнул за собой дверь и лишь тогда стал выкрикивать распоряжения помощникам.
   Диксон швырнул чемодан на пол, рухнул на кровать и стал стягивать с себя сапоги. За последние несколько лет он понял, что не надо стесняться стремления к комфорту. Ему доводилось проводить целые зимы под непрерывным дождем, а летом обливаться потом в тропических лесах. Он пережил восточную лихорадку, нападение пиратов, змеиные укусы.
   Нынешнее его пристанище было приятным, но кое-чего явно не хватало, и Диксон точно знал чего: запаха роз и Шарлотты.
   Диксон неспешно стянул с себя испачканную в дороге одежду, положил на стул. Начав мыться, он вдруг обратил внимание на несовершенства своего тела: вот на левом боку шрам – это след от пули. В Пинанге один из его людей целился в змею, попал в нее, но задел и хозяина. А однажды Диксон спускался с утеса и потерял опору. В результате у него на животе остался шрам от страховочной веревки. На левом бедре след от несчастного случая в детстве. Они с Джорджем выбирались из окна своей комнаты ради какой-то проделки. Странно, но он совсем не помнит, чем они тогда занимались, зато отлично помнит дерево, по которому они спускались с третьего этажа. Острый сук проткнул ему ногу. Воля деда была нарушена, а потому Диксон ничего не сказал о своей ране, даже когда нога распухла и началось воспаление. Таким образом, у него навсегда осталась памятка о детском непослушании.
   К несчастью, другие шрамы были не так заметны. Будь они видны, возможно, он стал бы более нравственным человеком.
   Какой цвет у грязной души? Серый? А может, душа такая нежная субстанция, что она чернеет от любого греха? А неспокойное сердце? Какие шрамы скрывает оно?
   Диксон надел чистую рубашку и панталоны и сел на край кровати.
   Он привык к тишине, к спокойствию своего сада на закате дня, к одиночеству, когда оно было ему необходимо. Диксон любил запах сандалового дерева, ладана и тропических цветов. На Пинанге бешено кипела жизнь, но там же Диксон наслаждался покоем. В Эдинбурге этого не было. За окном скрипели колеса карет и повозок, слышалось ржание лошадей и цоканье их подков.
   История его рода связана с Шотландией. Это правда. Но здесь он чувствовал себя человеком-невидимкой. С тех пор как Диксон вернулся, одна только Нэн узнала его. На Пинанге он построил себе огромный дом, который занял всю вершину горы. Здесь, в Шотландии, у него нет ничего, кроме тех вещей, которые он одолжил. Например, Шарлотту.
   Визит в Эдинбург хорош хотя бы тем, что его и Шарлотту разделяет немалое расстояние. Сейчас он по крайней мере не может заманить ее в постель, не скажет ничего несуразного, от чего утром ему будет стыдно. Не может показать ей, как сильно он в ней нуждается, насколько она его очаровала. Не выдаст глубины своего чувства.
   Адюльтер. Безобразное слово, которым обозначено то, что их объединило. Однако он больше не сможет лечь с ней в постель. Если сделать это опять, последствия могут быть ужасными. Два раза он был готов признаться Шарлотте, кто он такой, чтобы она знала, чье имя шептать в блаженстве наслаждения.
   Какой позор принесет ей правда! Шарлотта никогда ему этого не простит. Сейчас он и сам не уверен, что сможет простить себя.
   Диксон отчетливо вспомнил, как выглядела Шарлотта, когда он покидал ее: пальцы прижаты к горлу, взгляд полон настоящей боли.
   Она умна, но не сознает этого, сообразительна, но не уверена в себе, красива, но сама об этом не знает. Ей удалось заставить Диксона потерять голову, не думать вообще ни о чем другом. Прикосновение к ней бросало его в дрожь.
   Шарлотта была единственной причиной, почему он хотел разыскать Джорджа. Тогда Диксон заставит ее сделать выбор, заставит посмотреть на обоих и шагнуть к тому, который ей нужен. Чувство чести может сковать ее, но уж он-то, Диксон, поймет! Догадается, если она выберет его. И тогда он совершит нечто безрассудное, опрометчивое. Пусть Мэтью кудахчет как наседка, но Диксон похитит Шарлотту, увезет ее на Пинанг и будет целую вечность любить ее.
   Но вдруг она, зная всю глубину его грехов, уйдет?
   Надо плюнуть на Джорджа, уехать из Шотландии. Мэтью будет рад. Через месяц-другой он непременно забудет о Шарлотте Маккиннон.
   Диксон мотнул головой, отгоняя собственные мысли. Можно лгать кому-нибудь другому, но себя он никогда не мог обмануть. Он не сможет ее забыть. Никогда. Ока сама, то, как они любили друг друга, станет самым дорогим, самым важным воспоминанием в его жизни.
   Диксон поднялся, подошел к окну, стал смотреть на улицу. Ледяной дождь служил прекрасным аккомпанементом его настроению.
   Зачем он вернулся в Шотландию?
   «Диксон, я хочу домой, – произнес жалобный голос из его памяти. – Папа сказал, что ты отвезешь меня домой».
   «Через несколько месяцев, Аннабелла. Сейчас неподходящее время для поездки в Шотландию».
   «Тебе всегда неудобно, Диксон. Все всегда завтра, или на следующий день, или на следующей неделе, в следующем месяце».
   Что он сказал в ответ? Без сомнения, что-нибудь успокаивающее. Или просто вышел из комнаты, чтобы избежать общества жены.
   Для спокойной жизни у него неподходящий характер.
   Диксон вытащил из чемодана миниатюру и поставил ее на крышку бюро. Мэтью тайком сунул портрет его жены в дорожный кофр, полагая, что он утешит хозяина в долгой дороге в Шотландию. Мэтью не знал, что Диксону не нужен портрет Аннабеллы. Она волновала его во плоти и крови, но никогда молча, в мыслях.
   Несколько мгновений Диксон рассматривал знакомое лицо в украшенной бриллиантами раме. Свадебный подарок невесты. Красивая женщина, она заслуживала лучшей доли, даже несмотря на то, что иногда раздражала. Ее характер мог бы с годами улучшиться. Может быть, она стала бы менее резкой, более терпеливой. Теперь этого никогда не будет.
   Диксон отчаянно нуждался в поддержке ее отца, рвался к выгодным условиям нового торгового соглашения. Он получил все, к чему стремился, имел столько дохода, сколько хотел. Добился всего, что запланировал, но вместе с некоторыми тягостными дополнениями – больной совестью и чувством вины.
   Диксон стремился к деньгам и власти. Со временем ему досталось и то и другое. Его слово внушало почтение на Пинанге, его имя было окружено неким ореолом тайны.
   Неужели он вернулся в Шотландию именно по этой причине? Чтобы снова стать просто Диксоном, без этой своей известности и престижа? Ходить по улицам Эдинбурга без того, чтобы каждый встречный кланялся ему и искал его благосклонности?
 
   Диксон отсутствовал ровно семнадцать дней. В это время Шарлотта вернулась к своим бумагам, которыми давно следовало заняться. Заплатила по всем счетам, составила список курсов на следующий семестр, написала рекомендательные письма учителям, которые не собирались возвращаться в Балфурин, оценила квалификацию новых кандидатов и теперь чувствовала удовлетворение, что переделала все дела.
   Тогда откуда у нее ощущение, будто что-то осталось незавершенным?
   Она уже четыре часа без отдыха работала в библиотеке. Мейзи даже не пыталась заглянуть в дверь, чтобы узнать, не требуется ли что-нибудь ее госпоже. В последнее время Мейзи вообще частенько исчезала и больше интересовалась тем, нужна ли помощь Мэтью, чем ее хозяйке.
   Слуга Джорджа завел привычку уходить на вершину холма и оттуда, как потерявший хозяина пес, смотреть на эдинбургскую дорогу. Очень часто Мейзи его сопровождала, и они стояли там вместе, а ледяной ветер играл расшитым халатом Мэтью и серым шерстяным плащом Мейзи. Странная пара, но выглядели они так, словно были рождены друг для друга.
   Она, Шарлотта, не допустит, чтобы этот странный человек с Востока принес ей беду. Матфей Марк Лука Иоанн. Ну что это за имя? Когда несколько дней назад Шарлотта задала этот вопрос самому Мэтью, он поклонился ей, спрятав руки в объемные рукава своего одеяния, и сказал:
   – Я не выбирал себе имя, ваше сиятельство. Я тогда был ребенком. – Лицо его оставалось бесстрастным, словно было вылеплено из глины, с которой небесный скульптор стер все эмоции.
   – И ты никогда не хотел его изменить?
   – Зачем, ваше сиятельство? Человек – то, что он есть.
   Шарлотта потянула за шнурок, вызывая лакея. Тот появился. Шарлотта отдала распоряжения. Через несколько минут в двери возник Мэтью.
   – Вы хотели меня видеть, ваше сиятельство?
   Шарлоттой вновь овладело любопытство. Точнее, оно не покидало ее с той минуты, когда Джордж ступил в бальный зал.
   – Я задала бы этот вопрос мужу, но его здесь нет. Скажи, Мэтью, у Джорджа есть на Пинанге любовница?
   Мэтью смотрел на нее с непроницаемым выражением.
   – Ваше сиятельство, я не могу быть источником сведений о вашем муже.
   Шарлотта бросила на него раздраженный взгляд:
   – Почему он выбрал именно Пинанг? Зачем ему Восток? Туда так долго добираться.
   – Мне неизвестно, чем руководствовался его сиятельство.
   – А если бы знал, то сказал бы мне? – Она испытующе смотрела на Мэтью. – Ты настолько ему предан? А ты вообще отвечаешь когда-нибудь на вопросы, касающиеся Джорджа?
   – Я отвечу на все, что смогу, ваше сиятельство, но должен вас предупредить, я очень мало знаю о Джордже.
   – Ты ведь прожил с ним много времени?
   Мэтью поклонился. Шарлотта решила, что этот обычай начинает ее раздражать.
   – Ваше сиятельство, я прожил вместе с хозяином определенный отрезок времени.
   Шарлотта нахмурилась:
   – Иногда мне не совсем понятен твой способ выражаться. Ты намеренно говоришь загадками?
   – О нет, хозяйка. Я пытаюсь ответить на ваши вопросы. Если я говорю неясно, то это моя вина, а не ваше недопонимание.
   – Твой английский безупречен, Мэтью, и ты сам прекрасно это знаешь. Если бы все в Балфурине говорили, как ты, я была бы счастлива.
   Мэтью позволил себе слегка улыбнуться, давая понять, что разговор окончен. Шарлотта поняла, что больше ничего не узнает от слуги Джорджа. Перед уходом он снова поклонился.
   – Правда, он самый чудесный человек на свете? – воскликнула Мейзи, которая как раз в этот момент зашла в комнату. Шарлотту это не обмануло, она знала, что служанка ждала окончания разговора под дверью.
   – Не думай, что тебе следует защищать от меня Мэтью, – отвечала Шарлотта. – Я вовсе не огнедышащий дракон. Я не могу его уволить и не собираюсь заковывать в кандалы, если ты этого боишься. Со мной Мэтью в такой же безопасности, как и ты.
   – О, ваше сиятельство, я это понимаю, а вот он – нет. Я правда думаю, что он вас боится.
   Шарлотта бросила на Мейзи вопросительный взгляд:
   – Что он обо мне говорил?
   – Ничего. Абсолютно ничего. Но ведь Мэтью вообще мало говорит. Он только сейчас начал рассказывать мне о своей родной стране.
   – О Джордже он тоже никогда не говорит?
   – Иногда говорит, – призналась Мейзи. – Мне кажется, Мэтью о нем беспокоится, только я не знаю почему.
   – Он болен? – резко спросила Шарлотта. Может, Джордж из-за этого так неожиданно вернулся домой? О Боже! Он приехал, чтобы привести в порядок дела! Неужели он захотел перед смертью получить от нее прощение? У Шарлотты закружилась голова, она упала в одно из кресел перед камином. Нет, конечно, нет! На вид он такой здоровый, полный сил, он не может быть умирающим!
   – Я не знаю, ваше сиятельство. Может быть, вы спросите графа?
   Шарлотта кивнула и махнула рукой, отпуская Мейзи. Она лишилась горничной из-за слуги Джорджа и душевного спокойствия из-за самого Джорджа.
   Семнадцать дней. Что можно делать целых семнадцать дней?
 
   За едой Мейзи садилась рядом с Мэтью, и не для того, чтобы заслонить его от других слуг, просто рядом с ним она сама чувствовала себя защищенной. Он ни слова не говорил о ее ноге. Не делал замечаний, если ее походка бывала в какие-то дни особенно тяжелой. Никогда не повышал голос. Кроме того, он отличался такими утонченными манерами, как будто сам был лордом. Даже если ему не нравилось что-то, приготовленное кухаркой, он всегда благодарил ее за труды.
   По вечерам, когда они вместе гуляли, он иногда протягивал руку, и Мейзи на нее опиралась.
   – Мы прямо как лорд и леди, – как-то заметила она.
   Мэтью улыбнулся:
   – Тебя это волнует? То, что ты не родилась леди?
   Мейзи об этом прежде не думала. Она была тем, кем была, и все.
   – Нет, наверное, – ответила девушка. – Думаю, я не хотела бы быть леди. Ее сиятельство не кажется мне счастливой. А ведь она графиня.
   Мэтью кивнул, и больше они к этому не возвращались. А тут она сделала нечто ужасное. Под столом положила руку ему на колено. Его взгляд метнулся к ней так резко, что Мейзи едва не убрала ладонь, но все же сдержалась и оставила ее на атласной ткани халата. Шелк под пальцами был таким гладким, что она невольно задумалась: каково это, носить одежду из такой волшебной ткани?
   Мэтью издал странный звук губами – как будто щелкнул по ним языком. Когда за столом стало шумно, он наклонился к ней и шепотом спросил:
   – Что ты делаешь, Мейзи?
   – Иду напрямик, – отвечала она, не поднимая глаз от тарелки. Она была вовсе не голодна, но жизнь научила ее не отказываться от предлагаемой еды. Кто знает, когда снова удастся поесть?
   – И к какой цели?
   Мейзи искоса посмотрела ему в лицо.
   На губах Мэтью играла слабая улыбка. На мгновение девушка испугалась – ей показалось, что молодой человек насмехается над ней. Однако его глаза были полны теплого чувства.
   Мейзи вцепилась в его колено.
   – Мне захотелось дотронуться до тебя. Тебя все не было, а я не хотела ждать вечера.
   Мэтью резко поднялся из-за стола. Мейзи вздрогнула.
   – Пошли. – Он произнес одно-единственное слово, как будто скомандовал. Не спросил, хочет ли она быть с ним. Не уговаривал. Просто сказал одно слово, как будто знал, что она подчинится.
   Мейзи пошла за ним следом, в спешке чуть не споткнувшись о собственную ногу.
   Луны не было, и Мейзи обрадовалась темноте. Ей хотелось окликнуть его, чтобы он шел помедленнее, потому что она не успевает за ним, но Мэтью сам остановился за амбаром и обернулся. Мейзи видела только тень и вдруг оробела, хотя прежде никогда его не боялась.
   У нее не было времени захватить плащ. На земле кое-где лежал снег, дул холодный ветер. Девушка обхватила себя руками и молча смотрела на Мэтью.
   Молодой человек явно сердился. Мейзи никогда не видела его злым. Обычно у него всегда было ровное настроение и говорил он спокойно.