– Ты сидел среди них как в цветнике. Практиковался ради всех твоих женщин.
   – Моих женщин?
   – Мэтью сказал, что у тебя работает много женщин. Думаю, они тебя считают чем-то вроде паши. И наложница у тебя тоже есть?
   Он слегка улыбнулся:
   – Мэтью не любит Шотландию. И Балфурин ему тоже страшно не нравится. Он что угодно скажет и сделает, лишь бы я поскорее отсюда уехал.
   – Прошу тебя, не стоит оставаться ради меня, – с иронией в голосе проговорила Шарлотта, уставшая напрягать глаза в надежде поскорее увидеть стены Балфурина.
   – Никогда не видел, чтобы женщина так хотела избавиться от мужа.
   – Я только подражаю тебе, Джордж. Правда, в отличие от тебя я не скрываю своих устремлений.
   – Я, без сомнения, оставил записку.
   – Значит, ты сам не знаешь? – Она обернулась и посмотрела ему в глаза. – Я не стану выслушивать россказни о потерянной памяти, Джордж. Ты не можешь объявиться в Балфурине и рассказывать сказки, что пять лет назад не понимал, кто ты такой.
   Он не отвел взгляда, куда более хмурого, чем ждала Шарлотта.
   – Прости, Шарлотта. Нельзя было допускать подобного.
   Шарлотта отвела глаза. Его просьба повергла ее в смущение. Она не ожидала от него извинений.
   Он вглядывался в даль.
   – Может, признаем, что я был ослом? Несомненным и явным ослом?
   – Это возможно, – отвечала она, немного смягчаясь, но лишь немного.
   – Еще раз прости, Шарлотта. Этого нельзя было допускать.
   – Джордж, я вовсе не уверена, что в таком настроении ты мне нравишься. И разумеется, я этому твоему настроению вовсе не доверяю. Прежде ты никогда не пытался заискивать передо мной.
   – Я и теперь не пытаюсь, – сухо возразил он. – Я просто извиняюсь за недопустимое поведение.
   – Твое недопустимое поведение.
   Он промолчал.
   Несколько минут они ехали в тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра, который снова усилился. Шарлотта испугалась, что буря утихла временно, а теперь может разыграться с новой силой. Она подняла хмурое лицо к небу и услышала за спиной смех Джорджа.
   – Шарлотта, буре ты приказать не можешь. Дождь либо будет, либо нет. И с этим ты ничего не сможешь поделать.
   – Я не хочу снова промокнуть. Сегодня и так тяжелый день, не хватало мне еще заболеть.
   – Ты часто простуживаешься? – спросил он.
   – Никогда.
   – Тогда зачем волноваться?
   Она бросила на него косой взгляд и отвернулась. Джордж продолжал улыбаться, и улыбка его была по-прежнему обворожительна.
   – Я не волнуюсь, а проявляю осторожность.
   – Полагаю, у тебя были для этого веские основания.
   – А вот думать об этом тебе не стоит, – суровым тоном объявила она.
   – Не стоит проявлять заботу? – спросил он.
   – И это – тоже. Но я о другом – на самом деле ты не можешь знать, о чем я собиралась говорить. Меня раздражают даже твои попытки это предугадать.
   – Отлично. Я попробую демонстрировать тупость. Вы, женщины, именно так думаете о мужчинах?
   – Вот и еще одна вещь, которую тебе следует запомнить, – холодно продолжила Шарлотта. – Я не похожа на других женщин.
   – И тебе не нравится, когда женщин пытаются лучше понять? Или я снова непозволительно проницателен?
   – Должно быть, в твоем гареме масса женщин, – парировала Шарлотта. – От них ты мог кое-чему научиться.
   Джордж снова улыбался. Шарлотта задумалась: сколько воспитанниц покидали в этом семестре Балфурин, мечтательно улыбаясь и бросая печальные взгляды в сторону хозяйских покоев?
   – У меня нет гарема, что бы там ни утверждал Мэтью.
   – Позволь мне усомниться, – непреклонным тоном произнесла Шарлотта. – Я представляю себе, каковы нравы в тех краях. Уверена, ты получал женщин в качестве даров.
   Джордж расхохотался. Шарлотту так поразил его смех, что она едва не упала с лошади.
   – «Добро пожаловать в нашу страну, вот вам в дар моя дочь!» Так, что ли? Уверяю тебя, ничего подобного там не было.
   – Во множестве стран на Востоке нет культа уважения к женщине.
   – Должен, к несчастью, согласиться с этим, – сказал он. – Но женщин мне не дарили, даже мужчины, которые испытывали ко мне благодарность.
   – За что?
   – Я обогатил их, – ответил он. – Они стали инвесторами в моей экспортной кампании. Я торгую. Вкладываю. То, что не нужно Пинанге, нужно Европе.
   – Знаешь, Джордж, ты должен узнать обо мне еще вот что: я достаточно умная. Со мной не следует обращаться как с ребенком. Я разбираюсь в экономике.
   – Тогда ты должна знать, что такое спрос и предложение. Я выясняю, на что есть спрос, и удовлетворяю его. Везде и всегда.
   – Ты торгуешь опиумом? – осторожно спросила Шарлотта.
   – Ни в коем случае.
   – Рабами?
   – Каким же замечательным человеком ты меня считаешь! Но с другой стороны, граф Марн вовсе не был образцом добродетели, ведь так?
   – Ты снова делаешь то же самое, – заметила Шарлотта.
   – Делаю – что?
   – Отстраняешься от своих поступков. Говоришь о себе так, словно тебя здесь нет, словно все совершенное тобой сделал кто-то другой.
   – Шарлотта, возможно, я совсем не тот человек, которого ты когда-то знала. Возможно, я очень изменился за последние пять лет. Так изменился, что стал совершенно другим.
   – Даже физически? – спросила она.
   Похоже, вопрос насторожил Джорджа.
   – Ты кажешься выше, чем я тебя помню, и шире в плечах. И глаза у тебя были не такие синие. Но возможно, все эти пять лет я пыталась тебя сделать более мелким и не таким привлекательным.
   – Ты считаешь меня привлекательным?
   Она кивнула. Один раз. Не надо, чтобы он вообразил лишнее. Она согласилась с ним говорить – этого достаточно. Он должен считать, что ему повезло. Любая другая женщина забаррикадировалась бы у себя в комнате и не сказала бы ему ни слова.
   Но она не любая женщина. У нее своя собственная, отдельная от Джорджа жизнь, полная дел и забот. И он должен это почувствовать. Он не должен – и не сможет! – пытаться ее изменить.
   Словно услышав ее мысли, Джордж сказал:
   – Шарлотта, я приехал в Шотландию не для того, чтобы сделать тебя несчастной. – И крепче обнял ее в седле, в ответ она выпрямила спину. – Балфурин уже близко.
   Шарлотта подняла взгляд и поняла, что он прав. Через пару минут они будут во дворе замка. И она освободится. Вот только на какой срок?
   – Что ты собираешься делать, Джордж?
   Он сделал вид, что неправильно ее понял.
   – Переоденусь в сухую одежду. Потом займусь письмами и сделкой со своим агентом в Эдинбурге.
   – С агентом? – переспросила Шарлотта.
   – Представитель, который продает товары от моего имени.
   – Как долго ты здесь пробудешь? Раньше ты говорил мне, что не любишь Шотландию.
   – А ты привязалась к ней как местная уроженка.
   – Ненавижу зимы.
   – Как и любой разумный человек. Хотя… – он помедлил, – я с удовольствием предвкушал холод и снег. Наверное, слишком долго прожил в раю.
   – Ты можешь попробовать пожить зимой в Англии. Там в это время сыро и холодно.
   – За последние пять лет мои вкусы изменились. Я нахожу Англию прекрасным местом, но ей не хватает шотландской остроты. В нашей стране есть что-то, говорящее о свободе, о самой сути человеческой натуры, одновременно воинственной и миролюбивой. Думаю, в Шотландии мы ближе к собственному «я». Англия слишком цивилизованна.
   Шарлотта никогда не считала Джорджа склонным к размышлениям или к самокопанию. Этот новый человек раздражал ее и будил интерес к себе.
   – Значит, ты по меньшей мере собираешься прожить здесь зиму?
   – Шарлотта, если бы я не был в тебе уверен, то решил бы, что ты мечтаешь от меня избавиться. Ты не подумала, что, если я уеду, ты окажешься в сложном положении – не жена и не вдова?
   – Если ты останешься, будет то же самое, – с замечательным спокойствием отвечала она, хотя ее сердце отчаянно колотилось. – Я – не жена и не вдова.
   Оглянувшись, она снова увидела на его лице все ту же полуулыбку. К счастью, он смотрел не на нее, а на Балфурин. Его рука легла ей на талию. Шарлотта окаменела.
   – Я не причиню тебе вреда, Шарлотта. Ты так реагируешь на любого мужчину или только на меня?
   Она не ответила. Его рука поднялась выше, словно бы провоцируя спутницу на протест.
   – У меня здесь есть дело. Когда я его закончу, то уеду. Не раньше.
   Шарлотта обернулась и посмотрела ему в лицо. Сейчас они были ближе друг к другу, чем все эти годы. Их связывали узы, которые даже шотландские суды не спешили разорвать. И все же он был для нее незнакомцем. Он бесил ее потому, что обладал властью над ней, которую она ненавидела и презирала.
   «Заставьте его страдать, – так говорила леди Элинор. – Содрогаться от желания. Последнее слово всегда должно оставаться за женщинами, но дело в том, что они почти никогда не осознают свою силу».
   Шарлотта улыбнулась, с удовольствием заметив, как сузились его глаза. Очевидно, ее внезапное дружелюбие вызвало в нем такие же подозрения, как в ней – его сердечные манеры.
   – Тогда, Джордж, ты должен мне сказать, – любезным тоном проговорила она, – что мне следует сделать, чтобы твое временное пребывание здесь было наиболее приятным? Я не хочу, чтобы ты испытывал нужду хоть в чем-то.
   – Твое общество. Улыбка хоть изредка.
   Шарлотта не стала отвечать, с облегчением отметив, что они въехали во внешний двор. Большая часть экипажей отбыла. Еще час или два ей придется оставаться директрисой. За это время Джордж полностью исчезнет из ее мыслей. Другие обязанности и события сотрут память о нем. И лишь вечером, оставшись одна у себя в комнате, она подумает, как с ним быть, а до тех пор он для нее не будет существовать.
   Его рука еще продвинулась вверх. Шарлотта заставила себя расслабиться. Когда подошел момент, она соскользнула с лошади, чуть не упала, но один из грумов ее подхватил. Она, не оглядываясь, направилась к дверям.
   – Шарлотта!
   Она сделала вид, что не слышит, но когда обитая железом дубовая дверь захлопнулась за ее спиной, она почувствовала искушение обернуться и лягнуть ее ногой.

Глава 10

   Оставаясь в седле, Диксон смотрел вслед Шарлотте, которая, спотыкаясь, брела к дверям замка. Она так сопротивлялась, когда пришлось принять его помощь. На мгновение он даже испугался, что Шарлотта откажется ехать в Балфурин верхом, только бы доказать ему, что она способна прекрасно обойтись без него.
   Дьявол побери Джорджа!
   Диксон почувствовал, что попал в ловушку: с одной стороны, им руководила врожденнат честность, с другой – оправданная скрытность. Мэтью, конечно, заявит, что ложь не имеет оправданий, но семья Мэтью погибла, когда он был ребенком. Он ни к кому не испытывал родственной привязанности, разве что к самому Диксону. Но притворяться этим ослом – своим кузеном – становилось все труднее.
   Ни один человек не бывает до конца плох, однако Диксону никак не удавалось обнаружить хоть что-то хорошее в кузене Джордже. Чем лучше он узнавал Шарлотту, тем отвратительнее выглядел Джордж.
   К несчастью, Диксон без труда мог представить, как бесчувственно и жестоко отнесся Джордж к своей молодой жене. Джордж всегда думал в первую очередь о себе. Если его желания препятствовали жизненным интересам другого человека, он просто не обращал на это внимания.
   Но если Джордж не разглядел ее ума и сообразительности, то оставалась еще и внешность. Или шлюхи, к которым он всегда имел пристрастие, настолько оболванили его, что он оказался не в состоянии оценить поразительную красоту этой женщины?
   Диксону так хотелось бы увидеть, как эти волосы будут струиться с плеч, хотелось погрузить в них пальцы. Есть в них коричневый оттенок или только рыжий и золотой?
   Ее кожа была кремовой, но имела легкий намек на загар. Видно, Шарлотта не избегала солнца так, как большинство знакомых Диксону женщин. В мягких зеленых глазах крылось нечто такое, что хотелось просто сидеть и всматриваться в их бездонную глубину.
   А губы… На этой мысли Диксон оборвал себя, чтобы не переступить границ родственной лояльности.
   Для женщины Шарлотта была довольно высокой и такой гибкой и грациозной, что Диксон был не в состоянии оторвать от нее свои руки, притворяясь, что старается помочь ей усидеть на лошади Его ладонь и сейчас помнила изысканную линию ее спины. А что делать? Он хранил целомудрие больше года, а до этого был мужем.
   Эта возникшая в голове мысль настолько его расстроила, что Диксон отмахнулся от грума, который хотел взять под уздцы кобылу. Диксон соскочил с седла и сам повел лошадь в конюшню.
   Не потому ли он так упорствует в нежелании покинуть Балфурин? Не из-за Джорджа. Не из фамильной лояльности, не из благородства. Но лишь потому, что чувствует одиночество… Он домогается жены Джорджа. А это грех. Даже если самому Джорджу она не нужна. Диксона удивляло, что Мэтью прекратил отпускать замечания по поводу этой его слабости, а ведь Мэтью сам назначил себя на должность духовного стража совести Диксона.
   Видит Бог, такой защитник ему необходим.
   При первых раскатах грома Мэтью, без сомнения, удалился к себе в комнату и предавался медитации и молитве все время, пока длилась гроза. В Индийском океане они однажды встретились со штормом. Мэтью тогда заперся у себя в каюте и не выходил оттуда целый день, а когда появился, то внешность его настолько преобразилась, он был так бледен и изможден, что Диксон не решился делать рискованные намеки на неуместный страх.
   Однако теперь Мэтью оказался не у себя в комнате. Диксон обнаружил помощника в конюшне, где тот толковал с конюхом. Оба глянули мельком на Диксона и отвели глаза. Очевидно, именно он служил предметом разговора.
   – Мятеж на корабле? – весело спросил Диксон.
   Мэтью обернулся и поклонился. Почтительный жест ни в коей мере не обманул Диксона. Когда Мэтью что-либо задумает, он выказывает своему господину особенную покорность и уважение.
   Эта парочка, без сомнения, пыталась придумать, как заставить его поскорее покинуть Балфурин. Мэтью может видеть духов своих предков, слышать голоса привидений, читать предсказания по чайным листьям, но Диксона это не трогало. Он жил в реальном мире, мистика его не интересовала. Даже вера в Бога основывалась у него на опыте.
   Ему случалось оказаться свидетелем событий, которые не поддавались обычному объяснению, он созерцал величие природы и готов был признать существование Бога, потому что лишь вселенский разум способен создать столь прекрасный и дикий мир.
   Диксон сложил руки на груди и ждал.
   – Господин, мы с Дональдом чувствуем беспокойство в этом месте, – начал Мэтью.
   – А что, необходимо, чтобы ты, Мэтью, всегда пребывал в покое?
   Мэтью склонил голову, но Диксон успел заметить, как по его лицу скользнуло удивленное выражение. До этого момента Диксон прекрасно знал, чего хочет его секретарь. Решение вернуться в Шотландию было внезапным, и у Мэтью тут не было права голоса.
   – Господин, здесь много дурных предзнаменований. Здесь веет духом смерти, – сказал Мэтью.
   – Думаю, ты просто чувствуешь запах торфа, Мэтью. Старая, добрая шотландская почва.
   – Прошу прощения, сэр, – вмешался Дональд, выступая вперед. – Если бы вы сообщили мне, как долго мы здесь останемся…
   – Ты куда-то спешишь, Дональд? Если так, то меня удивляет, почему ты раньше не сообщил об этом.
   – Ну я же не знал, что вы граф, верно? Не знал, что вы так рветесь посетить дом ваших предков. У меня нет никаких дел в Эдинбурге, но я согласен с китайцем. Мне не нравится это место, и я не боюсь сказать вам об этом.
   Да, лучше бы хоть кто-то чего-то боялся, подумал Диксон. Сначала Шарлотта с этой ее вопиющей честностью. Диксон разрывался между желанием наказать Джорджа и признаться Шарлотте, что он вовсе не ее муж. А теперь еще Мэтью, который хотя и называет его господином, но в нем на самом деле нет ни на йоту покорности. А теперь кучер. До сего часа он был вполне почтителен и терпелив.
   – Если бы вы с Мэтью занялись полезным делом, – заявил Диксон, – у вас, вероятно, было бы меньше времени, чтобы обсуждать недостатки Балфурина. В конце концов, это мое родовое гнездо, живут в нем привидения или нет.
   Кучер коснулся рукой шляпы и сделал шаг назад. Мэтью спрятал руки в длинные рукава и отвесил еще один глубокий поклон.
   – Здешний кучер ведет сейчас в Балфурин раненую лошадь. Посмотрите, может быть, вы сумеете ей чем-нибудь помочь. – Диксон раздраженно повернулся и вышел из конюшни, оставив этих двоих делиться своим недовольством.
   Так где же все-таки искать Джорджа? Надо сосредоточиться на этой задаче, и тогда мысли о Шарлотте и двух мятежных слугах развеются сами собой.
   Правильно ли старая Нэн пересказала ему разговор с Джорджем? Или она просто фантазировала? Неужели он действительно возвращался в Балфурин лишь затем, чтобы найти клад?
   Диксон вошел в холл, кивнул какой-то служанке и нескольким девочкам, с которыми сегодня завтракал, а потом, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице в свои покои. Вошел, прикрыл и запер за собой дверь. Он был явно не в настроении воспринимать заклинания и пророчества Мэтью. Переоделся, схватил доску для письма, положил ее на кровать и снова прочел загадку, которую записал накануне:
 
Когда грядут перемены
И холод пахнет на нас,
О том, что назначено роком,
Предков затрубит глас.
 
 
В Лету уйдет и старый и млад,
Для смертных судьба – преграда,
Щит и мечи и предсказанный клад
Храброму будут наградой.
 
   На мгновение Диксон задумался, пытаясь представить, какие мысли возникли в голове Джорджа.
   Нынешнему Балфурину не более четырехсот лет, но раньше тут стояла другая постройка, возведенная во времена первого графа, могучего воина, который получил свои земли в награду за доблесть и верность. Он был похоронен в подземной часовне в развалинах первого замка, который забросили из-за постоянных наводнений.
   «О том, что назначено роком, предков затрубит глас» Может быть, ключ находится в склепе? Похоже, Джордж собирался вести изыскания.
   День шел своим чередом. Серая пелена затянула небо. Может быть, буря еще вернется? Диксону приходилось огибать мыс Горн, где он едва не утонул, так что шотландская буря его не напугает.
   Через четверть часа он вышел из комнаты и на верхней площадке увидел ее. Вернувшись в Балфурин, Шарлотта, разумеется, тоже переоделась. Сейчас на ней было что-то желтое и легкое, больше подходящее для весны, чем для осени, но по крайней мере она не оделась в синие и черные учительские цвета, как было утром.
   С момента приезда Диксон видел Шарлотту в двух ипостасях: элегантной женщины в бальном платье с обнаженными плечами и легкими перьями и озабоченной приличиями строгой директрисы. Эта женщина в светлом платье демонстрировала еще одну грань. Диксон решил, что она ближе всего к истине.
   На плечи Шарлотта накинула легкую шаль и распустила локоны, словно желая их высушить. Диксон стоял и смотрел, а Шарлотта прошла по коридору к большому залу, потом вернулась, как будто считала ступени. Вздохнула, остановилась, снова пошла.
   Может быть, она пыталась обдумать линию поведения? Или просто скучала по неумолчному шуму, который вечно царил в обновленном Балфурине? Диксону тишина привычна, а ее она может выбивать из колеи. Он почти слышал, как облегченно вздохнули предки, когда в замке вновь воцарилось спокойствие.
   Внезапно Шарлотта подняла взгляд., Диксону показалось, что, заметив его, она не слишком удивилась, он даже решил было, что она знала о его присутствии. Шарлотта сама себе кивнула, как будто остановилась на каком-то решении.
   – Ты пропустил ленч, – сказала она. – Кухарка оставила тебе еду в семейной столовой.
   – Благодарю за заботу, но я не голоден. Однако я не уверен, поел ли Мэтью.
   Шарлотта снова кивнула:
   – Я узнаю.
   Некоторые люди окутывают себя вуалью тайны, намеренно стараются произвести впечатление, чтобы возбудить в окружающих интерес к своей личности или выглядеть важной персоной. Диксон предпочитал иметь дело с людьми искренними, независимо от того, обладали ли они другими достоинствами. Он скорее выбрал бы вора, который не притворяется никем иным, чем господина, прячущего свои преступления под милой улыбкой.
   А Шарлотта? Какой она была на самом деле?
   Женщина-загадка. Ребус. Но Диксон сомневался, что она специально старалась произвести такое впечатление. По отношению к нему она чувствовала неловкость и, проявляя непонятную мягкость, как будто никак не могла решить, прогнать его или принять до конца.
   – Откуда этот внезапный интерес к моему благополучию? – спросил он, неспешно спускаясь по лестнице. – Из нашей совместной поездки я вынес впечатление, что ты не возражала бы, чтобы я умер с голоду, а сейчас беспокоишься о пропущенном ленче.
   – Даже если отбросить все остальное, ты, Джордж, мой муж. Я не допущу, чтобы говорили, будто я дурно обращаюсь с тобой в твоем собственном доме. Или что я вынуждаю тебя искать внимания у других.
   – Шарлотта, с какой стати я должен выставлять себя ослом еще раз?
   Шарлотта вспыхнула, кожа покрылась пятнами ярко-розового оттенка, что явно ее не украшало. Обычно женщины краснеют весьма привлекательным образом, как будто природа дает им еще одно оружие в борьбе за внимание мужчин. С Шарлоттой все было иначе. Мало того, что краснела она не слишком красиво, так еще и сердилась из-за этого.
   Диксону это страшно понравилось, но он решил, что подобное чувство небезопасно. Он не мог позволить себе увлечься Шарлоттой Маккиннон.
   Стоя на нижней площадке лестницы, он поднял обе руки в знак согласия.
   – Сдаюсь. Ты просто демонстрируешь горское гостеприимство.
   – Шотландия тут ни при чем, – резким тоном возразила она. – Я всего-навсего пытаюсь быть вежливой.
   – Значит, я зануда. Прости.
   Шарлотта еще раз кивнула, и Диксон не смог сдержать улыбки.
   – Если ты попросишь кухарку, чтобы она не убирала еду, я поем, когда вернусь.
   Шарлотта удивилась:
   – Куда ты идешь?
   – Мне нужно кое-что сделать. Скажем, кое-кого повидать.
   Лицо Шарлотты застыло. Диксон тоже перестал улыбаться.
   – Не возлюбленную, Шарлотта. И не служанку. Насколько я знаю, у меня нет в замке знакомых женщин.
   Шарлотта отступила в сторону, плотнее кутаясь в шаль, словно в поисках защиты. Если ей угодно прятаться от него, зачем она надела платье с таким вырезом? Диксону вдруг захотелось повыше натянуть эту шаль и спрятать ее шею от слишком нескромных глаз, в том числе его собственных.
   Маскарад затянулся. Маска прирастает к лицу. Еще несколько дней, и он сам поверит, что он и есть Джордж. Он не должен испытывать к ней никаких эмоций – ни сочувствия, ни ревности, ни желания защитить. У него нет права касаться ее шеи успокаивающим движением. Нет права дотронуться до ткани рукава, пробуя на ощупь мягкий шелк. Нет права взять ее за руку, чтобы рассмотреть точеную форму локтя, запястья, кисти. Диксон стоял достаточно близко, чувствуя, как обволакивает его облако согретых ее телом духов.
   Он резко повернулся и, не сказав больше ни слова, пошел к дверям. Может быть, лучше совсем не разговаривать с Шарлогтой? После каждого разговора у него возникали все новые вопросы, в душе разгоралось нездоровое любопытство. Оказываясь рядом с ней, он чувствовал, как все больше втягивается в роль, предназначенную ему обстоятельствами, как теряет собственную индивидуальность.
   Он здесь всего два дня и уже не может беспристрастно смотреть на эту женщину.
   – Ты так и не сказал, куда идешь, – произнесла Шарлотта за спиной у Диксона.
   – И правда, не сказал, – не оборачиваясь, отвечал он намеренно грубым тоном и закрыл за собой дверь, надеясь, что она не пойдет следом. Отойдя на приличное расстояние, Диксон все же оглянулся на Балфурин и удивился разочарованию, которое вдруг почувствовал.
* * *
   Шарлотта смотрела на захлопнувшуюся дверь, как будто ушедший мужчина ее ударил. Отлично. Он желает быть загадочным. То есть возвращается к прежним манерам. Во время поездки ей на мгновение показалось, у них есть возможность… Возможность чего? Надежды? Он никогда не подавал ей надежды. Ни разу не сказал, что вернулся домой, чтобы остаться. Извинился за свое поведение, это да. Но разве одних извинений достаточно?
   И простит ли она?
   Ей было абсолютно очевидно, что мужчина, который вернулся, совсем не похож на того, кого она помнила. Это ее беспокоило.
   Шарлотта в раздражении прошла в библиотеку, пытаясь занять мысли чем-либо иным, кроме Джорджа, но и там она сразу заметила следы его пребывания.
   Кто-то переложил ее перья, сдвинул чернильницу. Только Джордж посмел бы дотронуться до ее прибора. Неужели он заглядывал и в стол?
   Шарлотта всегда учила своих воспитанниц, что перед лицом опасности надо сохранять спокойствие. «Сохраняя трезвую голову, вы сможете справиться с любой бедой», – повторяла она снова и снова.
   Сама Шарлотта не испытывала никакого спокойствия. Она была в ярости. Джордж здесь всего два дня, а его присутствие ощутимо во всем.
   Она прикрыла глаза. Ей показалось, что в воздухе еще чувствуется его запах. Нечто чужое и экзотическое. Кроме того, от него пахло сандаловым деревом, и Шарлотте вдруг захотелось узнать, душистое ли у него мыло.
   Его мыло?
   С чего бы ей думать о таких вещах? А потом она задумается и о других его привычках. Часто ли он принимает ванну? Чистит ли зубы два раза в день? Хотя, если судить по его ослепительной улыбке, он наверняка заботится о зубах. Не хватало еще поинтересоваться его бельем! Потом она задумается о вещах, о которых ей совсем не следует думать. Например, как часто он ей изменял и с кем?