Страница:
Хью подошел еще ближе.
Знает ли он, что способен затмить любого из известных ей мужчин? Что, когда он рассеянно гладит по голове самого юного обитателя Ненвернесса или дружески хлопает по плечу фермера, радуясь удачной шутке, его глаза загораются волшебным блеском, придавая ему неизъяснимое очарование? Что порой в его надменном взгляде сквозит тоска, отчего у Кэтрин все переворачивается внутри? О Господи, в эти минуты ей хочется подойти к нему, обнять и утешить, словно ребенка, отогнать мрачные мысли и снять часть тяжелой ноши е его души…
Увы, она не имела на это права.
Однако права ничего не значили теперь, когда Хью стоял так близко, что она видела, как бьется жилка у него на шее, и чувствовала, как он напряжен, словно конь перед скачками. Не значили они ничего и тогда, когда он, наклонившись, взял ее руки в свои, и по всему телу Кэтрин разлилось тепло, 'проникнув в глубины существа, где уже давно безраздельно властвовал он. И когда Хью притянул ее к себе, преодолевая разделявшее их расстояние с восхитительной медлительностью, так что у нее перехватило дыхание от желания поскорее к нему прижаться, Кэтрин меньше всего думала о том, права ли она.
— Иди ко мне…
Шепот показался ей криком, это была не мольба, а приказ, негромкий, однако не не допускающий неповиновения. Она послушно дала увлечь себя в темный угол террасы не потому, что никогда прежде не слышала у Хью подобного тона. Ее убедил его взгляд, полный ненасытного желания, какое испытывала она сама.
— Иди ко мне, — повторил Хью, и она пошла, чуть не споткнувшись от спешки, от нетерпения, от желания быть с ним.
Хью старался не обращать внимания на голос совести. Единственное, чего ему хотелось, это ощутить вкус губ Кэтрин. Один раз прижаться к ее рту, и с наваждением будет покончено. Через два дня он с большинством мужчин, которые сейчас танцуют всего в нескольких футах отсюда, соберутся в Доннили, чтобы решить, как вести себя в случае войны. Но сегодня он не может думать ни о чем, только об изумительно теплой коже, прикосновении нежных рук, коралловых губах, которые всегда его манили. Один раз он почувствует их вкус…
И снова обретет душевный покой.
Он не нуждается в увещеваниях совести, внутренний голос, предупреждающий об опасности, сегодня излишен. На эту ночь он забудет о долге, хороших манерах, приличиях — словом, обо всей этой незначащей чепухе, которую родители внушили ему в детстве. И честь тут ни при чем. Он должен удовлетворить свой аппетит и выбросить из головы эту женщину.
Дойдя до края террасы, Макдональд остановился. Здесь было достаточно уединенно, а больше ждать он не мог.
— Хью… — прошептала Кэтрин, и будь он проклят, если ее губы не умоляли о поцелуе.
Она вытянула дрожащую руку, и он отшатнулся, словно от пылающего факела. Нельзя позволять ей дотрагиваться, иначе внутренняя борьба, которую он долго вел со своей совестью, окончится бесславным поражением.
— Прошу тебя, — снова раздался ее шепот.
Только сейчас Макдональд увидел, что глаза у нее затуманились слезами. О чем она просит, чтобы он отпустил ее или поцеловал? Чтобы поскорее обнял или позволил уйти? Макдональд понимал, что стоит Кэтрин к нему прикоснуться, и он овладеет ею прямо здесь, на террасе, в двадцати футах от переполненной бальной залы. И никто из этих людей его не поймет. Мужчины лишь усмехнутся, посоветуют лэрду в следующий раз предаваться своим утехам в более укромном месте. Дамы будут замирать от любопытства, но притворятся оскорбленными, а юным девицам не придется даже притворяться. И никто из гостей не поймет, до какой степени ему хочется сорвать с Кэтрин одежду, чтобы, обнаженная и дрожащая от холодного ненвернесского ветра, она с мольбой обратила к нему свой взор. Тогда он согрел бы ее, да что там согрел, разгорячил бы, заставил гореть страстью эту женщину, которая произносит его имя так, словно целует, которая при каждом удобном случае бросает ему вызов, глаза которой затуманиваются, будто обещая что-то.
Он прижал бы ее к себе с такой неистовостью, чтобы она полностью подчинилась ему телом и душой… чтобы наконец открыла, что именно обещает ему с такой готовностью и безрассудством.
Все сомнения исчезли в вихре его поцелуя. Она была воплощением женщины — нежная кожа, изящество, манящее тело. Он был воплощением мужчины — мускулистая сила и мягкость, горячие слова и нетерпеливые руки.
Прижав Кэтрин к себе, Макдональд провел ладонью по ее спине, ощутил странную податливость и покорность. Ее руки тоже обхватили его, исследуя, наслаждаясь.
Окружающий мир исчез, остались только они двое, изумленные силой обоюдной страсти; дыхание сливалось, рассудок затуманился. Жадные руки ласкали тело, досадливо натыкаясь на грубую одежду.
Его нежные губы, дерзкая пляска языка у нее во рту поразили Кэтрин своей интимностью. Он был настоящим волшебником, этот мужчина с глазами колдуна, одно его присутствие имело над ней сатанинскую власть. Ей захотелось прижаться к нему еще крепче, чтобы почувствовать, как он тверд там, где она сама мягкость, раздразнить его и себя прикосновением сосков к мощной груди, которая, в чем Кэтрин почему-то была уверена, наверняка поросла черными волосками, приникнуть бедрами к его бедрам, погладить упругие ягодицы. Власть тела была лишь одной стороной его магического влияния. Этот человек мог по-мальчишески усмехаться или сурово хмуриться, мог неожиданно разразиться раскатистым смехом. Он шел по жизни так, словно весь мир создан для него одного, но так оно и было, если считать миром Ненвернесс! Когда он двигался, от его фигуры веяло не надменностью, а врожденным аристократизмом. К этому человеку, глаза которого не могли сравниться цветом ни с чьими, к человеку доброму, справедливому и нежному, Кэтрин испытывала чувство настолько сильное, что оно ее пугало.
Хью припал к ее груди, как младенец. Нежные холмики с твердыми сосками были скрыты от него тканью блузки, но даже этого целомудренного прикосновения оказалось достаточно, чтобы вернуть Макдональда к действительности. Прикосновения и непроизвольного вздоха Кэтрин. Она не пыталась сопротивляться, напротив, в ее вздохе ощущалось нетерпеливое желание.
Они глядели друг на друга, не обращая внимания на пение скрипок, женский смех, голоса увлеченных беседой мужчин, хотя все эти звуки раздавались только в нескольких футах от того места, где находились Хью и Кэтрин. Им казалось, что они одни в целом мире, темные облака, плывущие над головой, — их покрывало, а земля под ногами — удобное ложе.
Хью пребывал во власти эмоций, которым не имел права поддаваться. Ему хотелось освободиться от пут былых привязанностей, взять Кэтрин за руки, ввести в свой внутренний мир и посмотреть, каким этот мир предстанет в ее глазах. Или коснуться ее губ трепещущими пальцами, а потом заключить в объятия это нежное творение Господа, настоящее сокровище, которое Он послал ему, Хью Макдональду, как будто знал, что именно ему нужно. Хотелось вдохнуть запах ее волос, погладить по голове, поцеловать кончики пальцев. Хотелось разговаривать с ней долго-долго, рассказать о своем детстве, о том, какой он представляет свою старость, и если она улыбнется, то посмеяться тоже. Хотелось показать Кэтрин самые укромные и таинственные уголки Ненвернесса, гулять с ней по долинам и холмам, собирать цветущий вереск. Хотелось исцеловать ее всю, ощутить, как она счастливо вздохнет от его ласк, прошептать на ухо что-нибудь нежное, чтобы увидеть, как она покраснеет или улыбнется. Только бы прикоснуться к соблазнительному телу, уткнуться лицом в его восхитительную мягкость, и тогда пусть весь мир катится к дьяволу! Еще хотелось, чтобы Сара оставалась в Англии и никогда не делила с ним ложе. Но больше всего Макдональду хотелось быть с Кэтрин.
Проникнуть в ее лоно и, услышав крик от восторга, в упоении припасть к ее губам.
Наверное, потому, что всего этого ему хотелось с такой неистовой до боли силой, которая пугала Хью, он не предпринял ничего.
Догадалась ли Кэтрин, что он представил себе в воображении? Очевидно, да, он видел это по ее глазам.
Чей-то возглас, раздавшийся совсем рядом, заставил их насторожиться, а послышавшийся затем громкий смех оторвал друг от друга.
Глава 15
Глава 16
Знает ли он, что способен затмить любого из известных ей мужчин? Что, когда он рассеянно гладит по голове самого юного обитателя Ненвернесса или дружески хлопает по плечу фермера, радуясь удачной шутке, его глаза загораются волшебным блеском, придавая ему неизъяснимое очарование? Что порой в его надменном взгляде сквозит тоска, отчего у Кэтрин все переворачивается внутри? О Господи, в эти минуты ей хочется подойти к нему, обнять и утешить, словно ребенка, отогнать мрачные мысли и снять часть тяжелой ноши е его души…
Увы, она не имела на это права.
Однако права ничего не значили теперь, когда Хью стоял так близко, что она видела, как бьется жилка у него на шее, и чувствовала, как он напряжен, словно конь перед скачками. Не значили они ничего и тогда, когда он, наклонившись, взял ее руки в свои, и по всему телу Кэтрин разлилось тепло, 'проникнув в глубины существа, где уже давно безраздельно властвовал он. И когда Хью притянул ее к себе, преодолевая разделявшее их расстояние с восхитительной медлительностью, так что у нее перехватило дыхание от желания поскорее к нему прижаться, Кэтрин меньше всего думала о том, права ли она.
— Иди ко мне…
Шепот показался ей криком, это была не мольба, а приказ, негромкий, однако не не допускающий неповиновения. Она послушно дала увлечь себя в темный угол террасы не потому, что никогда прежде не слышала у Хью подобного тона. Ее убедил его взгляд, полный ненасытного желания, какое испытывала она сама.
— Иди ко мне, — повторил Хью, и она пошла, чуть не споткнувшись от спешки, от нетерпения, от желания быть с ним.
Хью старался не обращать внимания на голос совести. Единственное, чего ему хотелось, это ощутить вкус губ Кэтрин. Один раз прижаться к ее рту, и с наваждением будет покончено. Через два дня он с большинством мужчин, которые сейчас танцуют всего в нескольких футах отсюда, соберутся в Доннили, чтобы решить, как вести себя в случае войны. Но сегодня он не может думать ни о чем, только об изумительно теплой коже, прикосновении нежных рук, коралловых губах, которые всегда его манили. Один раз он почувствует их вкус…
И снова обретет душевный покой.
Он не нуждается в увещеваниях совести, внутренний голос, предупреждающий об опасности, сегодня излишен. На эту ночь он забудет о долге, хороших манерах, приличиях — словом, обо всей этой незначащей чепухе, которую родители внушили ему в детстве. И честь тут ни при чем. Он должен удовлетворить свой аппетит и выбросить из головы эту женщину.
Дойдя до края террасы, Макдональд остановился. Здесь было достаточно уединенно, а больше ждать он не мог.
— Хью… — прошептала Кэтрин, и будь он проклят, если ее губы не умоляли о поцелуе.
Она вытянула дрожащую руку, и он отшатнулся, словно от пылающего факела. Нельзя позволять ей дотрагиваться, иначе внутренняя борьба, которую он долго вел со своей совестью, окончится бесславным поражением.
— Прошу тебя, — снова раздался ее шепот.
Только сейчас Макдональд увидел, что глаза у нее затуманились слезами. О чем она просит, чтобы он отпустил ее или поцеловал? Чтобы поскорее обнял или позволил уйти? Макдональд понимал, что стоит Кэтрин к нему прикоснуться, и он овладеет ею прямо здесь, на террасе, в двадцати футах от переполненной бальной залы. И никто из этих людей его не поймет. Мужчины лишь усмехнутся, посоветуют лэрду в следующий раз предаваться своим утехам в более укромном месте. Дамы будут замирать от любопытства, но притворятся оскорбленными, а юным девицам не придется даже притворяться. И никто из гостей не поймет, до какой степени ему хочется сорвать с Кэтрин одежду, чтобы, обнаженная и дрожащая от холодного ненвернесского ветра, она с мольбой обратила к нему свой взор. Тогда он согрел бы ее, да что там согрел, разгорячил бы, заставил гореть страстью эту женщину, которая произносит его имя так, словно целует, которая при каждом удобном случае бросает ему вызов, глаза которой затуманиваются, будто обещая что-то.
Он прижал бы ее к себе с такой неистовостью, чтобы она полностью подчинилась ему телом и душой… чтобы наконец открыла, что именно обещает ему с такой готовностью и безрассудством.
Все сомнения исчезли в вихре его поцелуя. Она была воплощением женщины — нежная кожа, изящество, манящее тело. Он был воплощением мужчины — мускулистая сила и мягкость, горячие слова и нетерпеливые руки.
Прижав Кэтрин к себе, Макдональд провел ладонью по ее спине, ощутил странную податливость и покорность. Ее руки тоже обхватили его, исследуя, наслаждаясь.
Окружающий мир исчез, остались только они двое, изумленные силой обоюдной страсти; дыхание сливалось, рассудок затуманился. Жадные руки ласкали тело, досадливо натыкаясь на грубую одежду.
Его нежные губы, дерзкая пляска языка у нее во рту поразили Кэтрин своей интимностью. Он был настоящим волшебником, этот мужчина с глазами колдуна, одно его присутствие имело над ней сатанинскую власть. Ей захотелось прижаться к нему еще крепче, чтобы почувствовать, как он тверд там, где она сама мягкость, раздразнить его и себя прикосновением сосков к мощной груди, которая, в чем Кэтрин почему-то была уверена, наверняка поросла черными волосками, приникнуть бедрами к его бедрам, погладить упругие ягодицы. Власть тела была лишь одной стороной его магического влияния. Этот человек мог по-мальчишески усмехаться или сурово хмуриться, мог неожиданно разразиться раскатистым смехом. Он шел по жизни так, словно весь мир создан для него одного, но так оно и было, если считать миром Ненвернесс! Когда он двигался, от его фигуры веяло не надменностью, а врожденным аристократизмом. К этому человеку, глаза которого не могли сравниться цветом ни с чьими, к человеку доброму, справедливому и нежному, Кэтрин испытывала чувство настолько сильное, что оно ее пугало.
Хью припал к ее груди, как младенец. Нежные холмики с твердыми сосками были скрыты от него тканью блузки, но даже этого целомудренного прикосновения оказалось достаточно, чтобы вернуть Макдональда к действительности. Прикосновения и непроизвольного вздоха Кэтрин. Она не пыталась сопротивляться, напротив, в ее вздохе ощущалось нетерпеливое желание.
Они глядели друг на друга, не обращая внимания на пение скрипок, женский смех, голоса увлеченных беседой мужчин, хотя все эти звуки раздавались только в нескольких футах от того места, где находились Хью и Кэтрин. Им казалось, что они одни в целом мире, темные облака, плывущие над головой, — их покрывало, а земля под ногами — удобное ложе.
Хью пребывал во власти эмоций, которым не имел права поддаваться. Ему хотелось освободиться от пут былых привязанностей, взять Кэтрин за руки, ввести в свой внутренний мир и посмотреть, каким этот мир предстанет в ее глазах. Или коснуться ее губ трепещущими пальцами, а потом заключить в объятия это нежное творение Господа, настоящее сокровище, которое Он послал ему, Хью Макдональду, как будто знал, что именно ему нужно. Хотелось вдохнуть запах ее волос, погладить по голове, поцеловать кончики пальцев. Хотелось разговаривать с ней долго-долго, рассказать о своем детстве, о том, какой он представляет свою старость, и если она улыбнется, то посмеяться тоже. Хотелось показать Кэтрин самые укромные и таинственные уголки Ненвернесса, гулять с ней по долинам и холмам, собирать цветущий вереск. Хотелось исцеловать ее всю, ощутить, как она счастливо вздохнет от его ласк, прошептать на ухо что-нибудь нежное, чтобы увидеть, как она покраснеет или улыбнется. Только бы прикоснуться к соблазнительному телу, уткнуться лицом в его восхитительную мягкость, и тогда пусть весь мир катится к дьяволу! Еще хотелось, чтобы Сара оставалась в Англии и никогда не делила с ним ложе. Но больше всего Макдональду хотелось быть с Кэтрин.
Проникнуть в ее лоно и, услышав крик от восторга, в упоении припасть к ее губам.
Наверное, потому, что всего этого ему хотелось с такой неистовой до боли силой, которая пугала Хью, он не предпринял ничего.
Догадалась ли Кэтрин, что он представил себе в воображении? Очевидно, да, он видел это по ее глазам.
Чей-то возглас, раздавшийся совсем рядом, заставил их насторожиться, а послышавшийся затем громкий смех оторвал друг от друга.
Глава 15
Лэрд Ненвернесс был вне себя.
Путешествие не заладилось с самого начала. Кузнец подковывал лошадь, будучи в изрядном подпитии, в итоге несчастное животное охромело, и пришлось полдня искать другого коня. У повозки с провиантом отлетело колесо, она безнадежно отстала. Вдобавок не переставая лил дождь, одежда лэрда пропиталась влагой и пропахла плесенью. Две недели отряд питался лишь полусырой картошкой да солониной, сдобренной виски. К счастью, хотя бы его было вдоволь.
Как выяснилось, невеселая увертюра предшествовала еще более мрачной опере, ибо встреча прошла из рук вон плохо. Вечером представители кланов заключали союзы, которые наутро таяли, словно весенний снег под живительными лучами солнца. Разумные соображения уступили место порыву, и лэрду стало казаться, что если он еще раз услышит тост во здравие английского короля, то свернет шею глупцу, который его произнесет.
Беда в том, с горечью думал лэрд, что слишком много голов пришлось бы тогда снести. Хорошо, если во всей Шотландии найдется парочка тех, кто не поддался романтическим бредням.
Похоже, его соплеменники вдруг превратились в восторженных мальчишек, рвущихся в бой неизвестно ради чего, или в выживших из ума старцев, засидевшихся дома, а теперь решивших показать миру, что есть еще порох в пороховницах. Им сгодится любой противник, лишь бы драка вышла стоящая, а то, что от этого пострадает Шотландия, никого не волнует.
Теперь наверняка, когда дойдет до принятия окончательного решения, он останется в меньшинстве. Незаметно выйдя из палаты, где вожди кланов подсчитывали общее количество предполагаемого войска, Макдональд поднялся на холм, откуда открывался вид на замок Доннили, и с удовольствием подставил лицо под косые струи. Может, хотя бы этот ливень смоет его гнетущие мысли.
И тут же подумал о потоках крови, в которых может скоро захлебнуться Шотландия…
Совещание предполагалось провести в строжайшей тайне, но Макдональд готов поклясться, что завтра любой фермер даже в его родном далеком Ненвернессе сможет дословно повторить то, что будет сказано сегодня вечером в главной палатке. А ведь место выбирали очень тщательно, оно должно быть уединенным, безопасным и в то же время не принадлежать ни одному из кланов. В итоге остановились на Доннили. По поводу этого клочка земли уже давно велись споры между Макэлвисами и Макферсонами, однако формально он считался нейтральным, поэтому устроителей нельзя было заподозрить в том, что они благоволят одному клану в ущерб другому. Да, соплеменники Хью проявили несвойственную им прежде щепетильность. Жаль только, они собрались, сами того не сознавая, чтобы приблизить кончину Шотландии.
А в том, что события могут обернуться именно так, сомневаться не приходилось. Война остается войной, пусть она ведется из патриотических, свободолюбивых или каких угодно соображений.
Сквозь пелену ливня древняя крепость казалась призрачной. Это впечатление усиливалось благодаря ее вертикальным башням и стенам. Доннили стоит здесь уже пять сотен лет, вспомнил Хью и подумал, суждено ли замку простоять еще хотя бы год.
В условиях парламентской унии Шотландии удалось выжить. Англичане обращались с соседкой как с придурковатым и не слишком любимым ребенком — положение незавидное, однако все же не повод для войны. Теперь за велеречивыми тостами, которые вечером провозглашались в главной палате, ясно угадывалось веками копившееся недовольство.
Предположим, у шотландцев есть причины идти на Англию войной, но удастся ли одержать в ней победу?
Вряд ли. Лэрд мог игнорировать возражения, которые постоянно нашептывал ему внутренний голос, мог пожертвовать заботой о Ненвернессе ради романтических мечтаний влиятельных предводителей кланов, но как быть с мрачными предчувствиями, постоянно терзавшими его подобно этому непрекращающемуся ливню?
Макдональд не трус, хотя наверняка фанатики из числа собравшихся в палатке с готовностью обвинили бы его в недостатке храбрости. Порой вступить в бой легче, чем от него уклониться, как внушал ему дед, и с годами Хью убедился, насколько старик был прав. «Запомни, паренек, храбрец не тот, у кого самый большой палаш, — говорил он с ярко выраженным шотландским акцентом, — а тот, у кого большое сердце». Сердце же подсказывало Хью, что он присутствует при конце Шотландии, конце целой эпохи, конце цивилизации.
Англия прихлопнет Шотландию, как муху. Если прежде ее власть олицетворял безобидный генерал Уэйд, строивший бесконечные дороги, то теперь англичане окончательно утвердятся в горном краю. Его родина задохнется в кровавом тумане, захлебнется в море красных мундиров.
Если от нее вообще что-нибудь останется. Приближается зима, однако для его воинственных соплеменников это ничего не значит. Ради правого дела они готовы забить последнюю корову, зарезать последнюю несушку, идти маршем на английскую землю, а на крики голодающих, на мольбы женщин и детей, оставшихся дома, им наплевать.
А Ненвернесс? Какая роль в надвигающейся войне уготована ему? Очевидно, та, которую Макдональд предвидел и месяц, и год назад, когда только появились слухи о Карле и французах, якобы спешащих оказать ему помощь.
Нет, Макдональд не намерен сражаться ни за этого принца, ни за этого короля. По доброй воле он не отдаст Ненвернесс на растерзание, не допустит, чтобы родное гнездо сровняли с землей.
Для того он и женился, чтобы в полной мере использовать имя Кэмпбеллов и защитить свой клан. Если кому-то угодно называть это трусостью, пусть называет, Хью Макдональд отвечает за судьбу почти тысячи стариков, мужчин, женщин, подростков, младенцев. Члены его клана — лучшие люди в мире, они не заслужили того, чтобы класть их жизни на алтарь чьего-то безрассудства, они должны иметь будущее, а, судя по событиям последних дней, бряцающие оружием фанатики как раз и собираются отнять у них это. Значит, ему остается только вернуться в Ненвернесс, забить окна, забаррикадировать двери и отсидеться в своей неприступной крепости, пока в Шотландии не кончится кровавый пожар.
Макдональд часто думал о Кэтрин, стараясь изгнать из памяти их единственный поцелуй. Тогда ему казалось, что прикосновение к ее губам усмирит пламя, бушующее в его груди, но ошибся. Стоило ему вспомнить вкус чувственных губ или сладостный вздох, как его охватывало желание испытать это снова, снова и снова.
Порой Хью задавался вопросом: что бы сказала Кэтрин, очутись она на собрании? Не раз он вызывал в памяти ее облик и просил совета у женщины, которую вроде бы совсем не знал. Правда, если копнуть глубже, выяснилось бы, что он знает ее так же давно и так же хорошо, как самого себя.
Интересно, что бы она подумала обо всех этих мужчинах, с такой легкостью распоряжающихся чужими судьбами? И о его собственном поведении?
Раз мудрость нарекли трусостью, значит, он трус. Ему действительно не хочется бросать в горнило войны почти тысячу человек, не хочется терять Ненвернесс, не хочется идти на гибель вместе с Карлом Стюартом, а это уже пахнет изменой.
В сердцах выругавшись, Макдональд решил вернуться, хотя понимал, что одинокому голосу разума не устоять перед романтическими славословиями большинства.
Шатер гудел от басовитого хора, словно туда неожиданно влетел осиный рой. Озабоченно сдвинутые головы, шепот, порой восторженный, порой раздраженный. Их всех могли запросто повесить лишь за то, что они собрались вместе, но, к сожалению, вряд ли хоть часть присутствующих осознавала грозящую опасность.
Те же, кто понимал, пытались это скрыть. Иногда Хью замечал чей-нибудь озабоченный взгляд, лицо, побледневшее от усталости и дурных предчувствий, однако большинство продолжало яростно отстаивать идею восстания.
Макдональд, в числе немногих здравомыслящих вождей, пытался доказать остальным безумие их затеи. Спор велся до рассвета, и, когда первые лучи солнца озарили величественные пики Бен-Невиса, голос разума окончательно утонул в восторженных криках. Опьяненные желанием поскорее вернуться домой, а еще больше непомерными возлияниями, доблестные шотландцы уже ничего не соображали.
«Как это похоже на моих соплеменников», — с горечью думал Хью, обводя присутствующих взглядом, в котором гордость смешивалась с раздражением. Всегда готовы выступить на стороне обреченных, поддержать неудачников. Сунь в руки доброму шотландцу волынку, укажи, где засели англичане, и он голым ринется хоть в ад, прикрывшись только клетчатым пледом.
Правда, на сей раз ад совсем рядом, и ни патриотические крики, ни воинственные призывы не в силах ничего изменить.
— Ненвернесс расположен слишком уединенно, поэтому ему всегда приходилось довольствоваться ролью политической пешки, — услышал Хью чей-то голос, входя в палатку.
Утверждение во многом справедливое. История клана Макдональдсе, хотя и тесно связанная с историей Шотландии, была в некотором роде уникальной. Ни один монарх никогда не интересовался, как живется ненвернесским фермерам, не слишком ли им докучают беспокойные северные соседи, терроризировавшие побережье триста лет назад. Ни один король никогда не одаривал Ненвернесс или его владельцев деньгами и прочими земными благами, но и от замка получал лишь то, с чем ненвернессцы были готовы расстаться добровольно. Не это ли вызвало злобу не в меру ретивого вояки?
— Разве Карл Стюарт может предложить мне нечто такое, чего я не имею? — громко поинтересовался Макдональд.
В ту же секунду обстановка в палатке изменилась. Толпа расступилась, отхлынув в обе стороны и оставив Хью в одиночестве у конца длинного стола. Напротив сидели Джонни Макферсон и остальные вожди. Лэрду Ненвернесса вдруг показалось, что ему противостоит вся Шотландия.
— Единство кланов.
Голос звучал уверенно, каким и должен быть голос настоящего политика. Увидев шагнувшего вперед Локила, Макдональд не удивился, ибо на встрече присутствовало немало влиятельных людей.
— Было бы прекрасно, все лучше, чем пустая болтовня о вторжении в Англию, — со вздохом отозвался Хью. — Объединить враждующие кланы во имя достижения благородной цели… Беда в том, что я лично не уверен в успехе плана. Вдруг наш союз разлетится при первом же ударе английских пушек?
— Ты говоришь так, словно не веришь в победу, Хью.
— Уж больно грозного противника мы себе выбрали, Локил. Превосходство англичан на море бесспорно, к тому же у них самая мощная армия. Если их не сумели одолеть французы, почему ты считаешь, что сумеем мы?
Задавая свой вопрос, Макдональд не сомневался в ответе. Ему вспомнились пылкие ночные речи, восторженные крики, песни, распеваемые со стаканом виски в руках, тайные клятвы… Романтические бредни. Мечты идиотов, одержимых пагубной идеей.
— Нам обещали помочь.
— Подобных обещаний и в прошлом давалось немало.
— На этот раз все будет по-другому. Вот увидишь.
— Снова поверим, да, Локил?
— А что нам еще остается?
Черт возьми, да вернуться в свои замки к родственникам, забыть о принце-неженке, которому взбрело в голову стать английским королем. Неужели эти олухи не понимают, что Карлу Стюарту наплевать на Шотландию? Он с трудом говорит по-английски, а уж гэльский для него и вообще чужой язык.
Хью знал претендента не понаслышке. Бывая при дворе, он познакомился со всеми Стюартами, даже одно время входил в свиту принца, хотя держался особняком, поскольку ее костяк составляли никчемные сибариты вроде самого претендента. Тех недель Макдональду вполне хватило, чтобы составить мнение о человеке, сумевшем убедить его простодушных соотечественников в том, что он приведет их к победе. Да, Карла Стюарта не назовешь темной лошадкой, он весь на ладони. Высокий, худощавый светский волокита, а уж никак не закаленный в боях воин. Человек, склонный к придворным интригам, но в то же время не лишенный обаяния и изящества. Правда, совершенно бесполезный для Шотландии.
Но даже будь он десять футов ростом и обладай силой Самсона, это ничего бы не изменило. У шотландцев нет ни ружей, ни пушек, ни кораблей, ни денег. Людей, если честно признаться, тоже маловато, чтобы одолеть англичан. А без всего этого фразы о патриотизме не более чем сотрясание воздуха.
Вряд ли можно надеяться, что голос разума дойдет до слуха тех, кто сейчас находится в палатке, из чьих уст то и дело вырываются эти патриотические фразы. Конечно, любой человек — а тем более его горячие соплеменники — любит свою родину, гордится ею, но нельзя во имя ложно понятой гордости игнорировать очевидные факты.
У шотландцев нет ни единого шанса одержать верх над англичанами, и Карл Стюарт не тот король, который им нужен.
Макдональду вдруг до боли захотелось вернуться в родной Ненвернесс.
— Так сколько людей ты сможешь дать, Хью?
Этого вопроса Хью ожидал давно и тем не менее был застигнут врасплох.
Он мог бы выставить тысячу человек — фермеров, арендаторов, испытанных воинов. Людей, которые добровольно поселились на севере вдали от остального мира, которые никогда не обнажали меч в ярости, которые не задумываясь последовали бы за своим лэрдом хоть на край света.
Но именно потому, что Хью имел дело с такими людьми, он не собирался рисковать ими ради чьих-то преступных замыслов.
— Ни одного, — спокойно произнес он. В палатке наступила гнетущая тишина, все взгляды обратились к нему. — Не обдумав все как следует, Локил, я не стану участвовать в вашем деле.
— А если в нем примет участие вся Шотландия? Неужели ты и тогда не отступишься от своего решения? Останешься в одиночестве?
— Считай, что я не слышал твоего вопроса. Макдональды из Ненвернесса всегда были с Шотландией.
— И сколько же вас будет на этот раз?
Губы Локила изогнулись в коварной усмешке, и Хью понял, что угодил прямо в искусно расставленные сети.
— Пятьсот, — солгал он, не моргнув глазом.
Напрасно собеседник думает, что Хью Макдональд уступает ему в хитрости. Прежде чем бросить своих людей в предстоящую бойню, он постарается выяснить, чего хотят они сами. Те, кого не убедят доводы разума, кто поддастся романтическим сантиментам, вольны последовать за Карлом Стюартом. Те же, кто предпочтет остаться под защитой Ненвернесса, послав к черту безрассудных политиков, могут сделать это, не опасаясь последствий.
Остается надеяться, что и он, лэрд, будет в их числе.
— Одно из двух, — изрек Макферсон Конлеви, — либо на наших глазах делается история, либо мы присутствуем при конце привычной жизни, которую вели до сих пор.
Хью печально оглядел собравшихся. Когда он заговорил, голос его звучал бесстрастно, хотя душа истекала кровью:
— Боюсь, что второе ближе к истине, Джонни. А самое печальное — ни один народ с такой готовностью не стремился навстречу собственной погибели. Мы же мчимся прямо в ад, закусив удила, а наши любимые волынки играют походный марш…
Путешествие не заладилось с самого начала. Кузнец подковывал лошадь, будучи в изрядном подпитии, в итоге несчастное животное охромело, и пришлось полдня искать другого коня. У повозки с провиантом отлетело колесо, она безнадежно отстала. Вдобавок не переставая лил дождь, одежда лэрда пропиталась влагой и пропахла плесенью. Две недели отряд питался лишь полусырой картошкой да солониной, сдобренной виски. К счастью, хотя бы его было вдоволь.
Как выяснилось, невеселая увертюра предшествовала еще более мрачной опере, ибо встреча прошла из рук вон плохо. Вечером представители кланов заключали союзы, которые наутро таяли, словно весенний снег под живительными лучами солнца. Разумные соображения уступили место порыву, и лэрду стало казаться, что если он еще раз услышит тост во здравие английского короля, то свернет шею глупцу, который его произнесет.
Беда в том, с горечью думал лэрд, что слишком много голов пришлось бы тогда снести. Хорошо, если во всей Шотландии найдется парочка тех, кто не поддался романтическим бредням.
Похоже, его соплеменники вдруг превратились в восторженных мальчишек, рвущихся в бой неизвестно ради чего, или в выживших из ума старцев, засидевшихся дома, а теперь решивших показать миру, что есть еще порох в пороховницах. Им сгодится любой противник, лишь бы драка вышла стоящая, а то, что от этого пострадает Шотландия, никого не волнует.
Теперь наверняка, когда дойдет до принятия окончательного решения, он останется в меньшинстве. Незаметно выйдя из палаты, где вожди кланов подсчитывали общее количество предполагаемого войска, Макдональд поднялся на холм, откуда открывался вид на замок Доннили, и с удовольствием подставил лицо под косые струи. Может, хотя бы этот ливень смоет его гнетущие мысли.
И тут же подумал о потоках крови, в которых может скоро захлебнуться Шотландия…
Совещание предполагалось провести в строжайшей тайне, но Макдональд готов поклясться, что завтра любой фермер даже в его родном далеком Ненвернессе сможет дословно повторить то, что будет сказано сегодня вечером в главной палатке. А ведь место выбирали очень тщательно, оно должно быть уединенным, безопасным и в то же время не принадлежать ни одному из кланов. В итоге остановились на Доннили. По поводу этого клочка земли уже давно велись споры между Макэлвисами и Макферсонами, однако формально он считался нейтральным, поэтому устроителей нельзя было заподозрить в том, что они благоволят одному клану в ущерб другому. Да, соплеменники Хью проявили несвойственную им прежде щепетильность. Жаль только, они собрались, сами того не сознавая, чтобы приблизить кончину Шотландии.
А в том, что события могут обернуться именно так, сомневаться не приходилось. Война остается войной, пусть она ведется из патриотических, свободолюбивых или каких угодно соображений.
Сквозь пелену ливня древняя крепость казалась призрачной. Это впечатление усиливалось благодаря ее вертикальным башням и стенам. Доннили стоит здесь уже пять сотен лет, вспомнил Хью и подумал, суждено ли замку простоять еще хотя бы год.
В условиях парламентской унии Шотландии удалось выжить. Англичане обращались с соседкой как с придурковатым и не слишком любимым ребенком — положение незавидное, однако все же не повод для войны. Теперь за велеречивыми тостами, которые вечером провозглашались в главной палате, ясно угадывалось веками копившееся недовольство.
Предположим, у шотландцев есть причины идти на Англию войной, но удастся ли одержать в ней победу?
Вряд ли. Лэрд мог игнорировать возражения, которые постоянно нашептывал ему внутренний голос, мог пожертвовать заботой о Ненвернессе ради романтических мечтаний влиятельных предводителей кланов, но как быть с мрачными предчувствиями, постоянно терзавшими его подобно этому непрекращающемуся ливню?
Макдональд не трус, хотя наверняка фанатики из числа собравшихся в палатке с готовностью обвинили бы его в недостатке храбрости. Порой вступить в бой легче, чем от него уклониться, как внушал ему дед, и с годами Хью убедился, насколько старик был прав. «Запомни, паренек, храбрец не тот, у кого самый большой палаш, — говорил он с ярко выраженным шотландским акцентом, — а тот, у кого большое сердце». Сердце же подсказывало Хью, что он присутствует при конце Шотландии, конце целой эпохи, конце цивилизации.
Англия прихлопнет Шотландию, как муху. Если прежде ее власть олицетворял безобидный генерал Уэйд, строивший бесконечные дороги, то теперь англичане окончательно утвердятся в горном краю. Его родина задохнется в кровавом тумане, захлебнется в море красных мундиров.
Если от нее вообще что-нибудь останется. Приближается зима, однако для его воинственных соплеменников это ничего не значит. Ради правого дела они готовы забить последнюю корову, зарезать последнюю несушку, идти маршем на английскую землю, а на крики голодающих, на мольбы женщин и детей, оставшихся дома, им наплевать.
А Ненвернесс? Какая роль в надвигающейся войне уготована ему? Очевидно, та, которую Макдональд предвидел и месяц, и год назад, когда только появились слухи о Карле и французах, якобы спешащих оказать ему помощь.
Нет, Макдональд не намерен сражаться ни за этого принца, ни за этого короля. По доброй воле он не отдаст Ненвернесс на растерзание, не допустит, чтобы родное гнездо сровняли с землей.
Для того он и женился, чтобы в полной мере использовать имя Кэмпбеллов и защитить свой клан. Если кому-то угодно называть это трусостью, пусть называет, Хью Макдональд отвечает за судьбу почти тысячи стариков, мужчин, женщин, подростков, младенцев. Члены его клана — лучшие люди в мире, они не заслужили того, чтобы класть их жизни на алтарь чьего-то безрассудства, они должны иметь будущее, а, судя по событиям последних дней, бряцающие оружием фанатики как раз и собираются отнять у них это. Значит, ему остается только вернуться в Ненвернесс, забить окна, забаррикадировать двери и отсидеться в своей неприступной крепости, пока в Шотландии не кончится кровавый пожар.
Макдональд часто думал о Кэтрин, стараясь изгнать из памяти их единственный поцелуй. Тогда ему казалось, что прикосновение к ее губам усмирит пламя, бушующее в его груди, но ошибся. Стоило ему вспомнить вкус чувственных губ или сладостный вздох, как его охватывало желание испытать это снова, снова и снова.
Порой Хью задавался вопросом: что бы сказала Кэтрин, очутись она на собрании? Не раз он вызывал в памяти ее облик и просил совета у женщины, которую вроде бы совсем не знал. Правда, если копнуть глубже, выяснилось бы, что он знает ее так же давно и так же хорошо, как самого себя.
Интересно, что бы она подумала обо всех этих мужчинах, с такой легкостью распоряжающихся чужими судьбами? И о его собственном поведении?
Раз мудрость нарекли трусостью, значит, он трус. Ему действительно не хочется бросать в горнило войны почти тысячу человек, не хочется терять Ненвернесс, не хочется идти на гибель вместе с Карлом Стюартом, а это уже пахнет изменой.
В сердцах выругавшись, Макдональд решил вернуться, хотя понимал, что одинокому голосу разума не устоять перед романтическими славословиями большинства.
Шатер гудел от басовитого хора, словно туда неожиданно влетел осиный рой. Озабоченно сдвинутые головы, шепот, порой восторженный, порой раздраженный. Их всех могли запросто повесить лишь за то, что они собрались вместе, но, к сожалению, вряд ли хоть часть присутствующих осознавала грозящую опасность.
Те же, кто понимал, пытались это скрыть. Иногда Хью замечал чей-нибудь озабоченный взгляд, лицо, побледневшее от усталости и дурных предчувствий, однако большинство продолжало яростно отстаивать идею восстания.
Макдональд, в числе немногих здравомыслящих вождей, пытался доказать остальным безумие их затеи. Спор велся до рассвета, и, когда первые лучи солнца озарили величественные пики Бен-Невиса, голос разума окончательно утонул в восторженных криках. Опьяненные желанием поскорее вернуться домой, а еще больше непомерными возлияниями, доблестные шотландцы уже ничего не соображали.
«Как это похоже на моих соплеменников», — с горечью думал Хью, обводя присутствующих взглядом, в котором гордость смешивалась с раздражением. Всегда готовы выступить на стороне обреченных, поддержать неудачников. Сунь в руки доброму шотландцу волынку, укажи, где засели англичане, и он голым ринется хоть в ад, прикрывшись только клетчатым пледом.
Правда, на сей раз ад совсем рядом, и ни патриотические крики, ни воинственные призывы не в силах ничего изменить.
— Ненвернесс расположен слишком уединенно, поэтому ему всегда приходилось довольствоваться ролью политической пешки, — услышал Хью чей-то голос, входя в палатку.
Утверждение во многом справедливое. История клана Макдональдсе, хотя и тесно связанная с историей Шотландии, была в некотором роде уникальной. Ни один монарх никогда не интересовался, как живется ненвернесским фермерам, не слишком ли им докучают беспокойные северные соседи, терроризировавшие побережье триста лет назад. Ни один король никогда не одаривал Ненвернесс или его владельцев деньгами и прочими земными благами, но и от замка получал лишь то, с чем ненвернессцы были готовы расстаться добровольно. Не это ли вызвало злобу не в меру ретивого вояки?
— Разве Карл Стюарт может предложить мне нечто такое, чего я не имею? — громко поинтересовался Макдональд.
В ту же секунду обстановка в палатке изменилась. Толпа расступилась, отхлынув в обе стороны и оставив Хью в одиночестве у конца длинного стола. Напротив сидели Джонни Макферсон и остальные вожди. Лэрду Ненвернесса вдруг показалось, что ему противостоит вся Шотландия.
— Единство кланов.
Голос звучал уверенно, каким и должен быть голос настоящего политика. Увидев шагнувшего вперед Локила, Макдональд не удивился, ибо на встрече присутствовало немало влиятельных людей.
— Было бы прекрасно, все лучше, чем пустая болтовня о вторжении в Англию, — со вздохом отозвался Хью. — Объединить враждующие кланы во имя достижения благородной цели… Беда в том, что я лично не уверен в успехе плана. Вдруг наш союз разлетится при первом же ударе английских пушек?
— Ты говоришь так, словно не веришь в победу, Хью.
— Уж больно грозного противника мы себе выбрали, Локил. Превосходство англичан на море бесспорно, к тому же у них самая мощная армия. Если их не сумели одолеть французы, почему ты считаешь, что сумеем мы?
Задавая свой вопрос, Макдональд не сомневался в ответе. Ему вспомнились пылкие ночные речи, восторженные крики, песни, распеваемые со стаканом виски в руках, тайные клятвы… Романтические бредни. Мечты идиотов, одержимых пагубной идеей.
— Нам обещали помочь.
— Подобных обещаний и в прошлом давалось немало.
— На этот раз все будет по-другому. Вот увидишь.
— Снова поверим, да, Локил?
— А что нам еще остается?
Черт возьми, да вернуться в свои замки к родственникам, забыть о принце-неженке, которому взбрело в голову стать английским королем. Неужели эти олухи не понимают, что Карлу Стюарту наплевать на Шотландию? Он с трудом говорит по-английски, а уж гэльский для него и вообще чужой язык.
Хью знал претендента не понаслышке. Бывая при дворе, он познакомился со всеми Стюартами, даже одно время входил в свиту принца, хотя держался особняком, поскольку ее костяк составляли никчемные сибариты вроде самого претендента. Тех недель Макдональду вполне хватило, чтобы составить мнение о человеке, сумевшем убедить его простодушных соотечественников в том, что он приведет их к победе. Да, Карла Стюарта не назовешь темной лошадкой, он весь на ладони. Высокий, худощавый светский волокита, а уж никак не закаленный в боях воин. Человек, склонный к придворным интригам, но в то же время не лишенный обаяния и изящества. Правда, совершенно бесполезный для Шотландии.
Но даже будь он десять футов ростом и обладай силой Самсона, это ничего бы не изменило. У шотландцев нет ни ружей, ни пушек, ни кораблей, ни денег. Людей, если честно признаться, тоже маловато, чтобы одолеть англичан. А без всего этого фразы о патриотизме не более чем сотрясание воздуха.
Вряд ли можно надеяться, что голос разума дойдет до слуха тех, кто сейчас находится в палатке, из чьих уст то и дело вырываются эти патриотические фразы. Конечно, любой человек — а тем более его горячие соплеменники — любит свою родину, гордится ею, но нельзя во имя ложно понятой гордости игнорировать очевидные факты.
У шотландцев нет ни единого шанса одержать верх над англичанами, и Карл Стюарт не тот король, который им нужен.
Макдональду вдруг до боли захотелось вернуться в родной Ненвернесс.
— Так сколько людей ты сможешь дать, Хью?
Этого вопроса Хью ожидал давно и тем не менее был застигнут врасплох.
Он мог бы выставить тысячу человек — фермеров, арендаторов, испытанных воинов. Людей, которые добровольно поселились на севере вдали от остального мира, которые никогда не обнажали меч в ярости, которые не задумываясь последовали бы за своим лэрдом хоть на край света.
Но именно потому, что Хью имел дело с такими людьми, он не собирался рисковать ими ради чьих-то преступных замыслов.
— Ни одного, — спокойно произнес он. В палатке наступила гнетущая тишина, все взгляды обратились к нему. — Не обдумав все как следует, Локил, я не стану участвовать в вашем деле.
— А если в нем примет участие вся Шотландия? Неужели ты и тогда не отступишься от своего решения? Останешься в одиночестве?
— Считай, что я не слышал твоего вопроса. Макдональды из Ненвернесса всегда были с Шотландией.
— И сколько же вас будет на этот раз?
Губы Локила изогнулись в коварной усмешке, и Хью понял, что угодил прямо в искусно расставленные сети.
— Пятьсот, — солгал он, не моргнув глазом.
Напрасно собеседник думает, что Хью Макдональд уступает ему в хитрости. Прежде чем бросить своих людей в предстоящую бойню, он постарается выяснить, чего хотят они сами. Те, кого не убедят доводы разума, кто поддастся романтическим сантиментам, вольны последовать за Карлом Стюартом. Те же, кто предпочтет остаться под защитой Ненвернесса, послав к черту безрассудных политиков, могут сделать это, не опасаясь последствий.
Остается надеяться, что и он, лэрд, будет в их числе.
— Одно из двух, — изрек Макферсон Конлеви, — либо на наших глазах делается история, либо мы присутствуем при конце привычной жизни, которую вели до сих пор.
Хью печально оглядел собравшихся. Когда он заговорил, голос его звучал бесстрастно, хотя душа истекала кровью:
— Боюсь, что второе ближе к истине, Джонни. А самое печальное — ни один народ с такой готовностью не стремился навстречу собственной погибели. Мы же мчимся прямо в ад, закусив удила, а наши любимые волынки играют походный марш…
Глава 16
В верхних покоях замка царила благодать. Застекленные окна пропускали достаточно света, позволяя солнцу нагревать комнату. Дополнительное удобство создавал разожженный камин, откуда доносилось уютное потрескивание горящих поленьев. Казалось, внимание обеих женщин целиком сосредоточено на вышивании.
Наконец, отложив пяльцы, Сара подняла глаза на Кэтрин. Ее взгляд удивительно напоминал взгляд графа, такой же проницательный и серьезный, лишь суровости в нем не было.
— Я специально просила тебя прийти, — произнесла она ровным, бесстрастным голосом. Голос удивительно подходил Саре — безмятежный, напевный и, как ни странно, равнодушный.
Кэтрин молча кивнула. Она избегала называть супругу лэрда «миледи», как поступила бы на ее месте обычная служанка, но и не хотела бросать ей вызов, называя по имени, что до сей поры явно ускользало от внимания Сары. Она и сейчас ничего не заметила. Судя по выражению прелестного лица, ее больше занимали собственные мысли, чем форма обращения, выбранная теткой.
— Знаешь ли, я хочу, чтобы мы стали наконец одной семьей.
Кэтрин опустила голову, уставившись на рукоделие. Задуманная ею цветочная клумба пока мало походила на настоящую. Вышивание представлялось ей совершенно бессмысленным занятием, годившимся только для праздных дам. Она предпочла бы сшить Уильяму новую рубашку или залатать ему штаны, а не втыкать часами иголку в очередной алтарный покров для часовни.
Похоже, и Сара не нуждалась в ее помощи, вызвала, чтобы поговорить.
— Мне кажется, теперь, когда мы обе вдали от родного дома, можно было бы начать все сначала.
Услышав эти слова, Кэтрин наконец взглянула на собеседницу. Ее поразила доброта в глазах Сары, правда несколько странная, и она вдруг почувствовала себя ничтожной, жалкой, чем-то вроде муравья, которых с таким азартом изучал Уильям. Молодая вдова поспешно отвернулась и уставилась на роскошный ковер.
— Ты всегда была добра ко мне, — негромко произнесла Кэтрин.
Впрочем, у сказочно прекрасной дочери графа Данмута нет причин вести себя по-другому. Небрежный взмах руки, и слуга бежит к ней, неся то, что требуется госпоже в данный момент. Стоит ей высказать какое-нибудь желание, и оно выполняется, прежде чем слова успеют растаять в воздухе. Сару растили в роскоши, хотя остальным едва хватало средств на более чем скромное существование, она удачно вышла замуж, несмотря на отсутствие приданого и незавидное положение родных. Неизвестно за какие заслуги она удостоилась стать женой сказочного принца, владелицей замка. Она была леди Сара, золотистые локоны которой ниспадают до талии, а огромные голубые глаза невинно взирают на мир, словно ожидая увидеть только приятнейшую сторону жизни.
Наконец, отложив пяльцы, Сара подняла глаза на Кэтрин. Ее взгляд удивительно напоминал взгляд графа, такой же проницательный и серьезный, лишь суровости в нем не было.
— Я специально просила тебя прийти, — произнесла она ровным, бесстрастным голосом. Голос удивительно подходил Саре — безмятежный, напевный и, как ни странно, равнодушный.
Кэтрин молча кивнула. Она избегала называть супругу лэрда «миледи», как поступила бы на ее месте обычная служанка, но и не хотела бросать ей вызов, называя по имени, что до сей поры явно ускользало от внимания Сары. Она и сейчас ничего не заметила. Судя по выражению прелестного лица, ее больше занимали собственные мысли, чем форма обращения, выбранная теткой.
— Знаешь ли, я хочу, чтобы мы стали наконец одной семьей.
Кэтрин опустила голову, уставившись на рукоделие. Задуманная ею цветочная клумба пока мало походила на настоящую. Вышивание представлялось ей совершенно бессмысленным занятием, годившимся только для праздных дам. Она предпочла бы сшить Уильяму новую рубашку или залатать ему штаны, а не втыкать часами иголку в очередной алтарный покров для часовни.
Похоже, и Сара не нуждалась в ее помощи, вызвала, чтобы поговорить.
— Мне кажется, теперь, когда мы обе вдали от родного дома, можно было бы начать все сначала.
Услышав эти слова, Кэтрин наконец взглянула на собеседницу. Ее поразила доброта в глазах Сары, правда несколько странная, и она вдруг почувствовала себя ничтожной, жалкой, чем-то вроде муравья, которых с таким азартом изучал Уильям. Молодая вдова поспешно отвернулась и уставилась на роскошный ковер.
— Ты всегда была добра ко мне, — негромко произнесла Кэтрин.
Впрочем, у сказочно прекрасной дочери графа Данмута нет причин вести себя по-другому. Небрежный взмах руки, и слуга бежит к ней, неся то, что требуется госпоже в данный момент. Стоит ей высказать какое-нибудь желание, и оно выполняется, прежде чем слова успеют растаять в воздухе. Сару растили в роскоши, хотя остальным едва хватало средств на более чем скромное существование, она удачно вышла замуж, несмотря на отсутствие приданого и незавидное положение родных. Неизвестно за какие заслуги она удостоилась стать женой сказочного принца, владелицей замка. Она была леди Сара, золотистые локоны которой ниспадают до талии, а огромные голубые глаза невинно взирают на мир, словно ожидая увидеть только приятнейшую сторону жизни.