Сержант ушел, и господин Ванек поглядел вслед с меланхолическим презрением:
   – Вот и вся его ученость.
   – Поверьте, – воодушевился танцмейстер, – такой унтер-офицер был бы немыслим в легионе, если бы посещение школы танцев и хороших манер сделали бы обязательным, как прививку оспы. Поверьте, дорогой господин Тинторетто, если позволительно вас так называть.
   – Что я могу сделать, если у вас такая мания.
   – А все же русские музыканты – странные люди.
   – Возможно, – пожал плечами господин Ванек. – Я знал одного. Он играл на аккордеоне и собирал табакерки.
   – А вы что-нибудь собираете?
   – Как, простите? Нет, ничего не собираю. И на аккордеоне не играю.
   – И ни к каким играм пристрастия не питаете?
   – Люблю домино. Правда, играю редко и…
   – Рядовой! Мерзавец вы из мерзавцев! Сейчас же в конюшню, не то велю заковать вас в кандалы! Что вы там треплетесь с этим шутом гороховым?
   – Я спрашиваю у него совета. Мне еще ни разу не доводилось чистить лошадей, а танцмейстер, полагаю, сведущ в этом деле.
   – Ах, так! Оба на конюшню. Чтоб отскребли трех лошадей!
   Когда за ними закрылись ворота конюшни, господин Вюрфди накинулся на секретаря:
   – Зачем вам понадобилось рекомендовать меня сержанту? Он и без того меня терпеть не может.
   – Если бы учителя танцев и хороших манер исправно посещали собственные школы, пользы было бы больше, чем от всех прививок вместе взятых.
   Далее они не беседовали, а битых два часа скребли лошадей. Пришел сержант и наивно спросил, почему они еще не начинали. Когда он узнал, что мокрые, взъерошенные лошади уже прошли чистку, то не поверил ушам своим.
   – И это вы называете чисткой? Отвечайте по совести.
   Господин Ванек оглядел печальных скакунов оценивающим глазом:
   – Для начала весьма недурно.
   Они скребли коней еще четыре с половиной часа. И господин Ванек принял решение дезертировать:
   – Ненавижу нарушать присягу, – заявил он Вюрфли. – Но при таком обращении пусть больше на меня не рассчитывают. Сматываюсь.
   – Может, вас даже искать не станут, – предположил Вюрфли, полностью согласный с решением собрата по оружию.
   – Еду работать в Италию. Одна дама составит мне компанию.
   – Будете музицировать?
   – Она, вообще говоря, только поет. Но меня это не огорчает: макароны и спагетти с томатным соусом способны вознаградить за многие неудобства.
   На следующий день господин Ванек исчез из форта. По радио каждые три часа передавали его особые приметы, а он зажил в своей привычной атмосфере, в удобном платяном шкафу Лауры Депирелли: артистка постаралась как можно лучше оборудовать его новое жилище.




Глава 19





1


   Пассажиров золотого автомобиля и их сопровождающих, по всей вероятности, постиг бы трагический конец, если б Андре не позаимствовал в Оране у шеф-повара Будуана список рецептов для коктейлей.
   Когда машину перевернуло, книжка с рецептами покатилась вперед, и лакей, сидевший на заднем сиденье, покатился следом, поскольку, чувствовал ответственность за уникальный манускрипт.
   И так случилось, что Андре вместе с манускриптом закатился под шоферское сиденье, затаился там и ускользнул от внимания нападающих. Когда бандиты ускакали, неожиданно появился Андре со списком рецептов под мышкой, с подобающим камердинеру достоинством, с разбитым, правда, носом и в порядком изодранной одежде.
   – Если господа не имеют возражений, я освобожу их от пут.
   С разных сторон послышались возгласы и стоны. В результате поздним вечером измученная компания добралась до Азумбара. Администрацию оазиса составляли два арабских жандарма. Телеграфные провода были перерезаны. Что делать? Прежде всего, уложить в постель горящего в лихорадке Лабу.
   – Судьба против нас, – мрачно констатировал де Бертэн.
   Аннет молчала. Она думала иначе. Она думала о божьей каре. И, в высшей степени утомленная, пожелав доброй ночи, удалилась в отведенную ей комнату. Равным образом удалился и де Бертэн.
   Лабу лежал с открытыми глазами в глухом пространстве меж глиняных стен. С потолка на него глядела ящерка-мухоловка. Кровь пульсировала у горла, в душной ночи оазиса время от времени вскрикивала какая-то птица. Ики-виви… Пауза.
   Ики-виви…
   В глазах у Лабу мутилось. Ему казалось, что желтые, в плесени, стены смыкаются над ним…
   – Горчев! – простонал он едва слышно и, когда дверь отворилась, он прекрасно знал, кто войдет.
   Ики-виви…



2


   И вошел, конечно, Горчев в разорванной и пропыленной униформе. За ним следовал лев – ленивый и сонно моргающий.
   – Добрый вечер, – улыбнулся Горчев. – Ведите себя достойно, господин Вендринер.
   Перед измученным взором больного расплывался и призрак, и на редкость крупный, туда-сюда снующий лев. Страха он не испытывал.
   – Вид у вас не блестящий, месье Лабу, – заметил призрак. – Похоже, драться мы сегодня не будем.
   – Зачем вы умерли? – прошептал больной.
   – Я? – ужаснулся призрак.
   – Неужели я всегда буду видеть… эти глаза… это лицо?
   – Ну и что? По-вашему, я так безобразен? Послушайте, Лабу, я еще раз доставил вам ваш автомобиль.
   – Вы это сделали и в прошлый раз, – с трудом проговорил Лабу. – Я видел вас в тумане…
   – Правда? Любопытно. Фу, господин Вендринер! Терпения не хватает с этой старой бестией, – отвлекся Горчев, потому что зверь принялся обнюхивать свисающую с кровати руку больного. – Он вас не тронет. Это старый цирковой артист и, по-моему, вегетарианец. Представьте: у ворот он дочиста вылизал банку с зеленой краской.
   – Нет… нет, – стонал больной, – это невозможно…
   – Я тоже удивился. Но он, верно, подумал, что это шпинат.
   Лабу, несмотря на высоченную температуру, готов был рассмеяться при виде комического зрелища – солдат и ручной лев… Но тут ему представилась могила на кладбище легионеров.
   – Горчев, скажите, что такое смерть? Что происходит с человеком, когда он перестает жить?
   – Его, по возможности, хоронят. Что за вопросы у вас? И как это вас угораздило расхвораться?
   – Малярия.
   – Послушайте меня!.. Я больше не оставлю вам автомобиль, иначе банда снова его угонит. Я отвезу его этому Далай Пале или как там его, к Шлепанцу пророка. Но у меня нет карты.
   – О, если б вы это сделали! Это место совсем недалеко. А карта с маршрутом в моем пиджаке.
   – Где?
   Горчев подошел к стулу, достал из кармана пиджака бумажник и нашел карту.
   – Эй, господин Вендринер! Только не спать! Вы еще не видывали такого ленивого актера, – в сердцах произнес он, обращаясь к Лабу. – Завалился дрыхнуть, будто мой дедушка.
   Он слегка пнул ногой льва. Господин Вендринер устало поднялся и выжидательно посмотрел на него.
   – Горчев, простите, что я вам отказал в руке моей дочери.
   – Уж этого я вам не прощу. Стыдитесь, месье!
   – Моя дочь сказала… что никогда… не выйдет замуж.
   – Выйдет. Именно за меня. В один прекрасный день или в одну прекрасную ночь я приду и заберу ее.
   Лабу с широко раскрытыми глазами сел в постели.
   – Нет, – прошептал он в ужасе. – Господи сохрани.
   – Да почему, черт побери? Что вы лезете на стенку от одной мысли, что я женюсь на вашей дочери? Прокаженный я, что ли?
   – Нет! Скажите, что вы не заберете ее, – хрипел Лабу. Глаза, его чуть не вылезли из орбит. – Прошу вас… простите меня… и скажите, что вы не заберете ее!
   – Нет, заберу!
   – Я не хочу!
   – Ну и крик подняли!.. Пойдемте, господин Вендринер, и выплюньте, пожалуйста, туфлю. Воспитанные львы так не поступают. А вы? Жрете салат, краску, разные тряпки.
   – Горчев, простите меня!
   – Никогда! Я приду за вашей дочерью и заберу ее, старый вы болтун!
   Больной собрал все силы и надрывно закричал, дабы прогнать видение. Потом, дрожащий и обессиленный, упал на подушки…
   Де Бертэн и Аннет вбежали в комнату.
   – Что случилось?
   – Папа!
   Лабу судорожно втягивал воздух пересохшим ртом.
   – Он был здесь… я говорил с ним…
   – Кто?
   – Горчев.
   Аннет вздрогнула, а де Бертэн вздохнул:
   – Прими хинин.
   Больной насилу успокоился.
   – Он был здесь, в этой комнате… вместе со львом. Он обещал доставить авто Абе Падану.
   – Ну хорошо, хорошо, постарайся уснуть.
   – На самом деле! А лев унес мою комнатную туфлю…
   Аннет медленно подошла к двери и распахнула ее. Она печально смотрела в ночь: в лунном свете слабо шевелились вялые пыльные пальмы…
   – Возьми себя в руки, старина, – повысил голос де Бертэн. – Тебя мучают воспоминания о Горчеве. Где Андре? Андре!
   Вместо Андре появилась Аннет, очень бледная.
   – Странно. Вот что я нашла за дверью.
   Она протянула изжеванную туфлю.
   – Ики-виви, – кричала птица. Душная, тягостная ночь.
   – Куда девался Андре? Эй, Андре!
   Наконец его обнаружили в соседней комнате под кроватью.
   – Я уже успел отвыкнуть от этого, но ничего, постепенно войду в форму, – произнес он виноватым тоном.
   – Что с вами? У вас губа в крови.
   – Меня разбудил крик, я бросился к месье и с кем-то столкнулся. Потом получил удар, дальше не помню.
   – Кто это был, вы не заметили?
   – Нет, но судя по удару, чувствуется рука покойного господина Горчева.
   Де Бертэн чертыхнулся было, но брань застряла в горле. На полу он увидел металлическую пуговицу. От униформы легионера.
   – Надо идти спать, – охрипшим голосом пробормотал он. Но никто не уснул этой ночью.



3


   Когда Горчев пришел в себя, его мотало и качало, как на корабле. Ничего не видно и не слышно – его закрыли то ли одеялом, то ли еще чем. Что это? Жив я или нет?
   Он задвигал коленями и локтями, чтобы освободиться, но тут же получил толчок под ребра.
   – Эй, парень!
   Кто-то снял покрышку. Горчев не был похоронен, совсем наоборот. Он лежал в грузовом фургоне, и его опекуны, которые время от времени охаживали его первым попавшимся предметом, устроили ему полную темноту. Приватный Алекс повернул к нему свою диковатую, но дружелюбную физиономию. Рядом сидел молчаливый Другич и пил водку из садовой лейки.
   – Слушай, – прошептал Приватный Алекс, – мы едем в грузовом фургоне. Маэстро не знает, что ты тут, мы тебя прикрыли всяким тряпьем, лежи только тихо. Он с Лингстремом едет в другой машине, шофером – Альду. Сейчас обе машины едут рядом, и они запросто могут сюда войти. Мы тебе прорезали дырки в одеяле – смотри, наблюдай. Потерпи, они скоро обгонят нас и поедут впереди.
   Он хотел еще что-то сказать, но молчаливый Другич запахнул одеяло, словно он был ближайшим родственником дорогого усопшего, поставил ногу на грудь сокрытому в тряпье и отпихнул его к борту. Горчев только подивился, как это Другич не врезал ему лейкой по голове – видать, стареет. Кроме целесообразных надрезов, были в одеяле и естественные дыры, так что Горчев мог хорошо видеть происходящее в грузовом фургоне.
   В клетке рядом он опять увидел льва; Вендринер поразил его тусклой, в складках, шкурой и мудрыми усталыми глазами: лев лежал, положив огромную свою морду на вытянутые лапы. У него не осталось ни единого зуба.
   Нечто поразительное представляла собой клетка напротив; на ней красовалась табличка со следующим текстом:

 

Розетта Вендринер

Особа из семейства шакалов и балерина.

Возраст шесть с половиной лет

 
   Горчев вгляделся пристальней: особу из семейства шакалов и балерину представлял знаменитый автогонщик господин Гафироне: он сидел в клетке в высшей степени угнетенный и, разумеется, полировал ногти. В третьей клетке лежала большая стальная сеть для охоты на крупных хищников. Табличка гласила:

 

Герман Вендринер, беркут

 
   Интересней всего смотрелась четвертая клетка. Табличка так рекламировала ее обитателя:

 

Теодор Эмануэль Вендринер

Королевский тигр и специалист по устному счету

(Пойман в Бенгалии. Не приручер)

 
   Этот хищник выглядел куда спокойней, нежели возвещала табличка. Теодор Эмануэль Вендринер – королевский тигр и специалист по устному счету, – сколько Горчев в него ни всматривался, являл собой обычного жареного поросенка с лимоном под пятачком. Горчев никогда не слышал об удивительных артистах из семьи Вендринеров. Но ведь и ни в одном томе Брема не найти упоминания о часто встречающихся в Африке Вендринерах – млекопитающих, теплокровных и живородящих, которые держат лимон во рту.
   Не дай бог его узнает автогонщик Гафироне! Он, конечно, поставлен в известность о том, что таинственный солдат, арестовавший его, не кто иной, как Горчев: в таком случае друзья-опекуны его просто-напросто растерзают, как Аладар Вендринер или тем более Теодор Эмануэль в светлые дни своей юности, делясь по-братски, разрывали грациозную газель. Какое счастье, что он спрятан под тряпьем! А сейчас, когда вблизи не маячили Маэстро и Лингстрем, бандиты даже снизошли до разговора с ним.
   – Ну ты, кукленок сахарный, небось до сих пор очухаться не можешь!
   – Что это за машина? – глухо вопросил он из-под одеяла, как дух земли в драме.
   – Маэстро купил у Гагенбека, – пояснил Приватный Алекс. – С первоклассным снаряжением для отлова зверей.
   – Вы умеете ловить хищников?
   – Я лично нет, – засмеялся Алекс, – но Другич наверняка где-то обучался этому делу: в оазисе Амба он отловил целого жареного поросенка.
   – И кто такой Вендринер?
   – Здесь все Вендринеры. Вендринер был первым укротителем у Гагенбека и дал любимым хищникам свою фамилию. Льва он даже наградил собственным звучным именем – Аладар.
   – Льва?
   – Он старый, бедняга. Ни дать ни взять живой коврик у кровати.
   – Куда вы меня тащите? – раздался жалобный голос, очевидно, Гафироне.
   – Вы поведете «альфа-ромео», а я буду вас понукать. Увидите, какой рекорд нам удастся поставить на пару, хотя бы и ценой вашей жизни.
   – Это противозаконные действия! Живого человека не запирают в клетку.
   – Но простите, месье, – расшаркался Железная Нога. – Стоит вам слово сказать, и мы вас с удовольствием пристукнем. Так что из-за этого пусть не портится ваше самочувствие.
   – Вам наплевать, что мне здесь скучно?
   – Может, привесить вам беличье колесо, или, может, вы предпочитаете птичье корытце? Тью, тью… гадкая, Розетточка… тью-тью…
   – Уберите к черту этот ваш железный прут! Лев не раз обнюхивал тряпье, под которым лежал Горчев, словно чувствовал инстинктивно, что у этого человека есть сердце и этот человек его поймет. Старым, утомленным и кротким стал циркач Вендринер – он пугался каждого толчка на дороге и начинал икать.
   Под вечер гонщик заснул у себя в клетке, и Горчев смог наконец подняться. Фургон стоял в песках пустыни. Бандиты вышли размять ноги.
   – Они на маленькой машине уехали вперед и будут ждать нас у мертвого города недалеко от Абу-дира.
   – И как же вы собираетесь поймать их?
   – Сетью, парень, сетью. Удивлен? Башка у Маэстро… прямо гениальная!
   И Горчев про себя согласился. С тяжелым чувством созерцал он пустыню, где на желто-розовую волнистую поверхность песка ложились бледные отсветы вечернего неба. Опять восторжествует зло. Генерал де Бертэн – храбрый и умный воин, но против гангстеров и аферистов бессилен. Те вольны действовать как угодно, а он – джентльмен и останется джентльменом. И это большой недостаток в данном случае.
   Вдали показались яркие точки, постепенно приближающиеся к костру… Протяжно выли шакалы, гиены и прочие Вендринеры…
   – Гонщику тебя видеть тоже ни к чему, – решил Приватный Алекс. – Будем тебя прятать от него.
   – Может, лучше гонщика закрыть? – предложил Иван.
   – Точно, – согласился Рыбец, пошел в фургон и навесил покрывало на клетку Розетты Вендринер.
   Гафироне крепко спал и улыбался. Наверняка ему снились изящные, длинные, розовые ногти.
   – Чего ради вы все-таки работаете на Маэстро? – спросил Иван.
   – Глупый вопрос. За монету, конечно. Если удастся сплавить Дизару золото, каждый из нас получит по пятьдесят тысяч.
   – А если не удастся?
   – Тогда пятьдесят франков за день.
   Вблизи показались фары, но это была не машина Маэстро, а грузовики легионеров.
   За ними с легким гудением, бросая мощную полосу света, проследовало четырнадцатикаратовое авто.
   Аннет! Он увидел ее за рулем. Стоило протянуть руку, и Горчев коснулся бы ее.
   Какая бледная, как печально смотрит перед собой! Что с ней такое? Больна?
   Разве мог Горчев представить, что девушка скорбит о нем?..



4


   Могучий грузовой фургон пожирал километры, часы и дни. Примечательное само по себе и примечательно снаряженное общество собралось в фургоне.
   Горчев чувствовал, что его дерзкое и головоломное предприятие на полной скорости этого автоколосса приближается к решающему повороту. Все проблемы висели в воздухе, воля схлестнулась с волей, финал был неизбежен. Пошел последний раунд ожесточенной борьбы, когда ни одна сторона не дает пощады и не ждет ее для себя, ибо на карту поставлено все. Горчев чувствовал, что история золотого автомобиля близится к роковому концу, к схватке не на жизнь, а на смерть, но он и не подозревал, какой сюрприз с невероятной скоростью подкинет ему судьба.
   Первые два дня протекли относительно спокойно. Прямо-таки увеселительная экскурсия, если бы не беспрерывное нытье Гафироне, который так и пребывал в завешенной клетке. Горчев находился в фургоне один – бандиты в ближайшем оазисе держали совет с Маэстро и Лингстремом. Первым делом он дал льву напиться; Вендринер лизнул ему руку и дружелюбным кивком поблагодарил за внимание.
   Горчев тоже очень подружился со старым артистом; своим грустным взглядом и широким носом тот невольно напоминал ему господина Ванека. А Горчев, по всей вероятности, напоминал льву клоуна-эксцентрика из Теплип-Шенау. То было поэтическое время его скитальческой жизни, когда зверский аппетит и мощные челюсти не страшились любой порции конины; в день своего бенефиса клоун-эксцентрик купил для Аладара Вендринера целую лошадь, и лев запомнил своего благодетеля навечно.
   И теперь он чуть не прослезился, когда Горчев поставил перед ним свежую воду.
   Какой чуткий артист! Ибо в понятии господина Вендринера все живые существа делились на две большие группы: цирковых артистов и… билетеров.
   – Знаете, господин Вендринер, по-моему, ваш контракт с этим цирком продлится недолго.
   Господин Вендринер печально замотал головой, что, скорей всего, означало: «Кому вы это говорите?»
   Около семи под брезентом проснулся Гафироне.
   – Алло, – закричал он. – Зачем вы прикрыли мою клетку? И кроме того, я хочу есть.
   – Автогонщика в клетке кормить запрещается, – ответил Горчев глухим, измененным голосом.
   – Кто это говорит?
   – Лев.
   – Бросьте шутить. Как вас зовут?
   – Аладар Вендринер, цирковой артист и хищник. Уж раз вы попали в клетку, должны понимать язык зверей. Давайте побеседуем.
   – Вы не можете убрать эту дурацкую занавеску?
   – Угадали. Не могу.
   Послышался тонкий скрежет маникюрной пилочки.
   – Вы и в темноте умудряетесь ухаживать за ногтями? – поразился Горчев.
   – Конечно. Тренировка делает мастера. А кто это со мной разговаривает?
   – Теодор Вендринер – жареный поросенок из Бенгалии, хотя, по-моему, жареному поросенку родина безразлична.
   – Оставьте глупые шутки! Кто вы, почему вас завезли сюда?
   – Сами должны понимать, – ответил Иван и пододвинул льву миску с водой. Лев шевельнул хвостом и благодарно поморгал красными от бессонницы глазами.
   – Одним словом, разумного ответа от вас не дождешься! – автогонщик звякнул ножницами.
   – Господин Гафироне, я хочу вам дать совет: исчезните и побыстрей с дорожки, которая ведет вас к пожизненному заключению.
   – Как это понимать?
   – Во всяком случае столько дают за шпионаж, если, правда, вам не повезет с виселицей.
   – Послушайте, месье, так даже в шутку не говорят.
   – Я хочу довести до вашего сведения, что в одной из клеток хранятся важнейшие военные секреты, и ваша задача – вывезти их на «альфа-ромео» за пределы страны.
   – Господи, сохрани и помилуй! Кто вы такой?
   – Розетта Вендринер – пятнистая гиена.
   – Оставьте, наконец, ваши насмешки!
   – А вы, господин Гафироне, оставьте в покое мое инкогнито и послушайтесь доброго совета. С вашей помощью хотят передать иностранным агентам секретные телеграфные коды, касающиеся сосредоточения войск на колониальных аэродромах.
   – Я так и чуял недоброе! Но что же мне делать?
   – В нужный момент я освобожу вас, и вы с максимальной скоростью помчитесь на этом фургоне к северу.
   – Все сделаю с радостью, только освободите меня! Но ответьте все-таки, кто вы? Только не вздумайте сказать, что вы – Герман Вендринер, беркут, иначе мне трудно будет воздержаться от грубостей.
   – Почему я не могу быть гордым повелителем облаков по кличке Герман?
   – Не можете, потому что беркут теперь я, – торжествующе воскликнул гонщик. – Сегодня утром по моей просьбе на моей клетке сменили унизительную табличку.
   Горчев покачал головой:
   – Не верится, чтобы такая благородная птица маникюрила свои когти самолично.
   Послышался шум мотора, и Горчев моментально нырнул под одеяло.




Глава 20





1


   – Быстро за ними, – приказал Лингстрем, когда Приватный Алекс и его приятели выскочили из спортивной машины. Только что они встретили арабскую вспомогательную банду с Портнифом во главе, а метис Альду привел автомобиль Маэстро.
   – Вы с фургоном поедете за нами, – распорядился Маэстро. – Поедете к назначенному месту, где мы натянем сеть и пересечем им дорогу.
   – И дальше?
   – Часов за шесть-семь мы обогнем Абудир и двинемся без остановок на Ифирис.
   Будьте внимательны: левая от высохшего русла тропа ведет во французскую область, и вы рискуете угодить прямо к Абе Падану.
   Из фургона быстро и ловко вытащили стальную сеть и скинули занавеску с клетки Гафироне. Гонщик сидел на корточках, втянув голову в плечи, и действительно напоминал огромного беркута или скорее сову, ослепленную неожиданным светом. Он испуганно щурился и часто моргал: его розовые ногти побелели – так судорожно вцепился он в прутья клетки.
   – Месье Гафироне, приготовьтесь, скоро вам придется сесть за руль. Учтите, на заднем сиденье нас будет трое, и каждый с револьвером.
   – Но я протестую! Зачем вы впутываете меня в свои дела?
   – Будете повиноваться без разговоров, иначе получите пулю в лоб… Фургон направится к мертвому городу. К полудню туда прибудут и они с автомобилем.
   Маэстро, Лингстрем, Портниф, Альду и арабы поспешно удалились. Занимался рассвет.
   Рыбец стартовал, и огромный грузовой фургон с расшатанными рессорами тяжело двинулся на массивных шинах через пески пустыни.
   – Прикрыть господина беркута? – спросил молчаливый Другич.
   – Нет, умоляю, не надо! – завопил Гафироне. Однако после моментального курса лечения холодной водой он без возражений погрузился во тьму египетскую. Горчев же, напротив, сбросил одеяло и весело вскочил, хотя в принципе ему было не очень-то весело.
   – Когда мы приедем на место?
   – Около полудня.
   Фургон трясся и подпрыгивал, и льва Аладара Вендринера одолевала икота. Горчев успокоительно почесал ему голову, чем доставил старому артисту несказанное удовольствие.
   Что делать? Горчев лихорадочно искал решения: он чувствовал, что самой судьбой ему предназначено спасти миссию Лабу…
   Но ничего разумного в голову не приходило. Он снова лег и закрыл глаза. Рука его свешивалась в клетку господина Вендринера. Измученный царь зверей начал лизать руку так мягко и ритмично, что это действовало убаюкивающе. Горчев уснул… Сон его был тревожен. Один и тот же кошмар, и все про господина Ванека. Он с Аннет и их дети-старшеклассники посещают оранскую крепость, а на странице путеводителя красуется следующий текст:

 

   «Коридор султанши. Зловещее подземелье, где мавританский владыка Маснир прятал свою рабыню.

   Несколько лет скудно одетый иностранный господин кого-то ожидает здесь и за умеренное вознаграждение позволяет себя лицезреть. Подлинность двухметровой седой бороды удостоверена!»


 
   Он внезапно проснулся. Фургон стоял, никого вокруг не было. Он подошел к прикрытой клетке Гафироие:
   – Эй, господин беркут!
   – Чего вам еще?
   – Они ушли?
   – Да. С полчаса. И теперь я знаю, что вас зовут Черголец.
   «Ну чем не господин Ванек?» – подумал Горчев.
   Он вытащил из клетки жареного поросенка и отдал половину льву. Господину Вендринеру досталась и голова с кусочком лимона. Престарелый хищник без всякого удовольствия попробовал мяса и почти ничего не съел. Зато долго мусолил лимон…
   Старый циркач. У него явно пониженная кислотность. Неужели этот живой коврик для постели некогда был царем зверей?
   Горчеву ничего не оставалось, как печально сидеть на полу. Вероятно, Лабу и его спутники уже поймались в стальную сеть. Время шло ужасающе медленно, мозг не отдыхал ни секунды. Вендринер рядом с ним посасывал лимон; может, дело вовсе не в пониженной кислотности, просто лев стал гурманом, как все старики. Давно перевалило за полдень. Горчев впервые в жизни почувствовал, что нервничает. Он ходил взад и вперед – его беспокойство передалось льву. Тот озабоченно смотрел на своего нового негаданного друга.