Битва продолжалась почти в полной тьме – луна тем временем успела скрыться за облаками. Партнеры убедились в обоюдной ловкости и силе, один стиснул шею другого: они катались по траве, и розы «Ля Франс», словно потеряв всякую надежду на жизнерадостный исход, осыпали их лепестками.
Горчев крепко сжал горло противника, его кулак дважды встретил рот и нос Лабу и нацелился было на левый глаз, но третьего контакта не случилось: Лабу вполне удачно заехал ему коленом в живот, Горчев опрокинулся в маленькое искусственное озеро, где дремали лотосы, и по шею погрузился в водоросли. Быстро выбравшись на лужайку, он двинул ногой в середину приближающегося силуэта и, когда силуэт, согнувшись, застонал, провел хороший апперкот. Нечто рухнуло в грядку живописных гарлемских тюльпанов и затихло.
– Ну, знаете, – послышался голос Лабу, – это никуда не годится! Что вы натворили с моим слугой?
– Откуда, черт побери, я мог видеть!..
Андре, который очень не вовремя появился на поле боя, недвижно лежал среди тюльпанов. Он зашевелился. пытаясь встать, но видно было, что он не способен поднять ни рук, ни ног.
– Хватит, я думаю. – предложил Горчев. Оба, тяжело дыша, смотрели друг на друга.
Светало. Неторопливо, крупными каплями капала с них вода. Горчев взял пиджак, соломенную шляпу, вставил в глаз пресловутый монокль, и, поскольку второй глаз был обведен черным кругом вследствие удара Лабу, казалось, будто он надел очки.
– Одно удовольствие с вами драться.
– Вот стану вашим зятем, тогда сможем драться сколько угодно, – заманчиво предложил Горчев основательно избитому будущему тестю.
– Мне и в кошмарном сне не приснится выдать дочь за такого задиру, а главное – сопляка.
– В мои годы вы были не старше меня.
– Но я прошел школу жизни… И между прочим, не на Ривьере, а в иностранном легионе.
– Вы придаете этому значение?
– Знаете что, – язвительно заметил Лабу, – вступайте-ка в иностранный легион, а когда срок службы кончится, я не стану препятствовать вашему порыву.
Горчев помолчал.
– Ну? – съехидничал Лабу. – Такого оборота не ожидали?
– Я удивляюсь скромности ваших требований. О чем говорить? Сегодня и запишусь.
– Хвастун вы все-таки.
– А вы – чванный петух. – Горчев сердито зашагал к воротам, споткнулся в темноте о ведро с известью и совсем рассвирепел.
– Бахвал! – крикнул на прощанье Лабу.
– Простите, не расслышал.
– Трепло!
Горчев схватил торчавшую из ведра солидную кисть и со всей возможной в темноте быстротой поспешил по извилистой дорожке обратно. Когда обозначилась тень оскорбителя, он без промедления ткнул кистью, разукрасив его физиономию известкой, затем принялся дубасить деревяшкой кисти, пока тот не свалился в бассейн. Обидчик выплыл, закашлялся, в горле у него клокотало; мститель бацнул его еще разок по голове:
– Кто я? Трепло? Ну, отвечай!
– Полно вам его выспрашивать, – послышался голос Лабу. – Лакей действительно не знает, кто вы.
Андре, оглушенный, повис на перилах бассейна, словно марионетка из кукольного театра после представления.
– Чтоб его! Вечно суется куда не просят! – проворчал Горчев.
– А теперь, приятель, вам лучше удалиться домой, пока слуги не проснулись.
– Я иду не домой, а в легион.
– К чему хорохориться? Думаете произвести на меня впечатление? Впрочем, дело ваше, в легион так в легион. – Он легко вскинул Андре на плечо и пошел к дому.
Горчев вне себя от злости стремглав помчался прочь.
Немедленно в легион!
Генерал еще не снял со лба черной повязки. С озабоченным видом он слушал – Лабу читал письмо вслух; дело происходило на вилле Лабу после знаменательной ночи.
Наступило молчание.
– Ты действительно сказал, что отдашь ему Аннет в жены, если он вступит в легион? – наконец спросил генерал.
– Допустим. И ты веришь, будто я выдам Аннет за какого-то бродягу, только потому, что он не понимает шуток?
– А чем он тебе так уж не угодил? Он вроде бы не сделал ничего предосудительного.
– Ты его защищаешь?
– Пока что он защитил меня. Против двух гангстеров.
Генерал прошелся взад и вперед по комнате. Его молчание раздражало Лабу:
– Прошу тебя, выскажись яснее. Какого ты мнения обо всей этой истории?
– Гюстав, мы с тобой друзья уже двадцать лет… Позволь мне оставить свое мнение при себе.
– Я требую, чтобы ты откровенно все сказал.
– Это меняет дело. Итак: молодой человек, веселый, полный сил и как будто не без денег, по твоей милости вступил в легион.
– Откуда мне было знать, что он сумасшедший?
– Зато тебе хорошо известно, что такое легион.
– Слушай, – Лабу побледнел, но симулировал равнодушие, – ты принимаешь это дело чересчур близко к сердцу. – Он позвонил и нервно бросил вошедшему камердинеру: – Коньяку, Андре!
Под глазом у Андре красовался багрово-лиловый кровоподтек, губы неровно распухли – на сей раз он напоминал ведущего актера, удачно загримированного под Квазимодо. Андре наполнил рюмки и удалился с характерной миной лакея, где всегда можно распознать некоторое презрение, известную степень ущемленного самолюбия и несколько драматизированное превосходство над хозяином.
Лабу поднял рюмку, но генерал не стал чокаться.
– Я должен знать, что ты думаешь об этом деле, Гюстав. Боюсь, наши мнения насчет данного тобой слова расходятся.
Лабу вскочил.
– Андре! Велите Паркеру подать машину!
– Что ты решил предпринять?
– Едем его искать. Составь мне компанию. Может, еще не поздно!
– В холле ожидает какой-то господин, – доложил Андре.
– Никого не принимаю. И вообще, меня нет дома. Пошли! Выйдем другим ходом.
И они поспешили на поиски Горчева. Найти любой ценой! Хоть из-под земли!
Андре прошел в холл:
– Месье Лабу не находится в доме, – сообщил он посетителю. – Что передать, кто его спрашивает?
– Иван Горчев.
Горчев крепко сжал горло противника, его кулак дважды встретил рот и нос Лабу и нацелился было на левый глаз, но третьего контакта не случилось: Лабу вполне удачно заехал ему коленом в живот, Горчев опрокинулся в маленькое искусственное озеро, где дремали лотосы, и по шею погрузился в водоросли. Быстро выбравшись на лужайку, он двинул ногой в середину приближающегося силуэта и, когда силуэт, согнувшись, застонал, провел хороший апперкот. Нечто рухнуло в грядку живописных гарлемских тюльпанов и затихло.
– Ну, знаете, – послышался голос Лабу, – это никуда не годится! Что вы натворили с моим слугой?
– Откуда, черт побери, я мог видеть!..
Андре, который очень не вовремя появился на поле боя, недвижно лежал среди тюльпанов. Он зашевелился. пытаясь встать, но видно было, что он не способен поднять ни рук, ни ног.
– Хватит, я думаю. – предложил Горчев. Оба, тяжело дыша, смотрели друг на друга.
Светало. Неторопливо, крупными каплями капала с них вода. Горчев взял пиджак, соломенную шляпу, вставил в глаз пресловутый монокль, и, поскольку второй глаз был обведен черным кругом вследствие удара Лабу, казалось, будто он надел очки.
– Одно удовольствие с вами драться.
– Вот стану вашим зятем, тогда сможем драться сколько угодно, – заманчиво предложил Горчев основательно избитому будущему тестю.
– Мне и в кошмарном сне не приснится выдать дочь за такого задиру, а главное – сопляка.
– В мои годы вы были не старше меня.
– Но я прошел школу жизни… И между прочим, не на Ривьере, а в иностранном легионе.
– Вы придаете этому значение?
– Знаете что, – язвительно заметил Лабу, – вступайте-ка в иностранный легион, а когда срок службы кончится, я не стану препятствовать вашему порыву.
Горчев помолчал.
– Ну? – съехидничал Лабу. – Такого оборота не ожидали?
– Я удивляюсь скромности ваших требований. О чем говорить? Сегодня и запишусь.
– Хвастун вы все-таки.
– А вы – чванный петух. – Горчев сердито зашагал к воротам, споткнулся в темноте о ведро с известью и совсем рассвирепел.
– Бахвал! – крикнул на прощанье Лабу.
– Простите, не расслышал.
– Трепло!
Горчев схватил торчавшую из ведра солидную кисть и со всей возможной в темноте быстротой поспешил по извилистой дорожке обратно. Когда обозначилась тень оскорбителя, он без промедления ткнул кистью, разукрасив его физиономию известкой, затем принялся дубасить деревяшкой кисти, пока тот не свалился в бассейн. Обидчик выплыл, закашлялся, в горле у него клокотало; мститель бацнул его еще разок по голове:
– Кто я? Трепло? Ну, отвечай!
– Полно вам его выспрашивать, – послышался голос Лабу. – Лакей действительно не знает, кто вы.
Андре, оглушенный, повис на перилах бассейна, словно марионетка из кукольного театра после представления.
– Чтоб его! Вечно суется куда не просят! – проворчал Горчев.
– А теперь, приятель, вам лучше удалиться домой, пока слуги не проснулись.
– Я иду не домой, а в легион.
– К чему хорохориться? Думаете произвести на меня впечатление? Впрочем, дело ваше, в легион так в легион. – Он легко вскинул Андре на плечо и пошел к дому.
Горчев вне себя от злости стремглав помчался прочь.
Немедленно в легион!
3
Как сумасшедший, несся Горчев в своем автомобиле к первой попавшейся казарме.
Сбил караульную будку, дал задний ход, что едва не стоило жизни часовому. Хотели уже трубить сигнал тревоги – моторизованный штатский штурмует казарму! – когда, наконец, автомобиль остановился у ворот.
Водителя в насквозь мокром смокинге отвели в рекрутское бюро, где он предстал перед усталым инспекционным офицером.
– Фамилия?
– Иван Горчев.
– Хотите поступить в легион?
– Да.
– Имеете состояние?
– Вероятно, тысяч сто франков, правда, они, должно быть, подмокли после ночных спортивных упражнений.
Лейтенант внимательно взглянул на избитого, растрепанного, но тем не менее привлекательного юношу.
– Что побуждает вас при капитале в сто тысяч вступать в легион?
– Любовь.
Офицер серьезно кивнул. Слово, над которым в наше время столь насмехаются, для француза всегда исполнено пафоса и достоинства.
Когда Горчев подписал рекрутский бланк и отдал свои бумаги, офицер вручил ему удостоверение:
– Это железнодорожный билет, а также ваше удостоверение личности для предъявления в Марселе. Теперь вы солдат и, согласно приказу, должны отправиться к месту назначения послеполуденным поездом. Явитесь в форт Сен-Жан. В случае неявки будет отдан приказ в розыск и вас постигнет суровое наказание. Ваш отъезд будет проконтролирован, так что на вокзале предъявите это удостоверение. Ясно?
– Ясно, господин лейтенант.
– Подписав договор, вы стали солдатом французской колониальной армии. Теперь вы подлежите санкции военного трибунала, и вас могут приговорить даже к смертной казни. Будете служить под знаменем всемирно известного легиона. Выполняйте свой долг, как подобает мужчине. Желаю удачи, друг мой.
Офицер протянул руку. Минутой позже Горчев вновь стоял перед воротами, пытаясь развернуть автомобиль. Он крутанул руль вбок, дал газ, забыв при этом, что оставил включенным задний ход, и врезался в рекламный щит. Наконец ему удалось переключить машину на передний ход, и он дерзкой дугой взлетел на противоположный тротуар, а потом уже прямиком направился к берегу моря…
Сбил караульную будку, дал задний ход, что едва не стоило жизни часовому. Хотели уже трубить сигнал тревоги – моторизованный штатский штурмует казарму! – когда, наконец, автомобиль остановился у ворот.
Водителя в насквозь мокром смокинге отвели в рекрутское бюро, где он предстал перед усталым инспекционным офицером.
– Фамилия?
– Иван Горчев.
– Хотите поступить в легион?
– Да.
– Имеете состояние?
– Вероятно, тысяч сто франков, правда, они, должно быть, подмокли после ночных спортивных упражнений.
Лейтенант внимательно взглянул на избитого, растрепанного, но тем не менее привлекательного юношу.
– Что побуждает вас при капитале в сто тысяч вступать в легион?
– Любовь.
Офицер серьезно кивнул. Слово, над которым в наше время столь насмехаются, для француза всегда исполнено пафоса и достоинства.
Когда Горчев подписал рекрутский бланк и отдал свои бумаги, офицер вручил ему удостоверение:
– Это железнодорожный билет, а также ваше удостоверение личности для предъявления в Марселе. Теперь вы солдат и, согласно приказу, должны отправиться к месту назначения послеполуденным поездом. Явитесь в форт Сен-Жан. В случае неявки будет отдан приказ в розыск и вас постигнет суровое наказание. Ваш отъезд будет проконтролирован, так что на вокзале предъявите это удостоверение. Ясно?
– Ясно, господин лейтенант.
– Подписав договор, вы стали солдатом французской колониальной армии. Теперь вы подлежите санкции военного трибунала, и вас могут приговорить даже к смертной казни. Будете служить под знаменем всемирно известного легиона. Выполняйте свой долг, как подобает мужчине. Желаю удачи, друг мой.
Офицер протянул руку. Минутой позже Горчев вновь стоял перед воротами, пытаясь развернуть автомобиль. Он крутанул руль вбок, дал газ, забыв при этом, что оставил включенным задний ход, и врезался в рекламный щит. Наконец ему удалось переключить машину на передний ход, и он дерзкой дугой взлетел на противоположный тротуар, а потом уже прямиком направился к берегу моря…
Глава 4
1
«Достоуважаемый господин Лабу!
Судя по вашему отменному хуку, вы – джентльмен, в чем я, собственно, и не сомневался. После вчерашнего дружеского обмена любезностями вы обещали мне руку вашей дочери по окончании моей службы в иностранном легионе.
Разрешите сообщить, что с сегодняшнего дня я солдат легиона, о чем свидетельствует удостоверение за номером А 1172/27/1936. Когда вы прочтете эти строки, я буду уже в Марселе – форт Сен-Жан.
Исходя из того, что не только хук, но и ваш оригинальный апперкот подтверждает вашу репутацию совершенного джентльмена, я не сомневаюсь, что вы не просватаете вашу дочь за кого-либо, пока я не объявлюсь самолично по окончании службы или пока сообщение о моей героической гибели (на что, заметьте, надежды мало) не освободит вас от взятого на себя обязательства.
Прошу поставить Аннет в известность о нашем уговоре и заканчиваю письмо упованием на скорейшее выздоровление вашего камердинера Андре.
Всецело преданный вам Иван Горчев.»
Генерал еще не снял со лба черной повязки. С озабоченным видом он слушал – Лабу читал письмо вслух; дело происходило на вилле Лабу после знаменательной ночи.
Наступило молчание.
– Ты действительно сказал, что отдашь ему Аннет в жены, если он вступит в легион? – наконец спросил генерал.
– Допустим. И ты веришь, будто я выдам Аннет за какого-то бродягу, только потому, что он не понимает шуток?
– А чем он тебе так уж не угодил? Он вроде бы не сделал ничего предосудительного.
– Ты его защищаешь?
– Пока что он защитил меня. Против двух гангстеров.
Генерал прошелся взад и вперед по комнате. Его молчание раздражало Лабу:
– Прошу тебя, выскажись яснее. Какого ты мнения обо всей этой истории?
– Гюстав, мы с тобой друзья уже двадцать лет… Позволь мне оставить свое мнение при себе.
– Я требую, чтобы ты откровенно все сказал.
– Это меняет дело. Итак: молодой человек, веселый, полный сил и как будто не без денег, по твоей милости вступил в легион.
– Откуда мне было знать, что он сумасшедший?
– Зато тебе хорошо известно, что такое легион.
– Слушай, – Лабу побледнел, но симулировал равнодушие, – ты принимаешь это дело чересчур близко к сердцу. – Он позвонил и нервно бросил вошедшему камердинеру: – Коньяку, Андре!
Под глазом у Андре красовался багрово-лиловый кровоподтек, губы неровно распухли – на сей раз он напоминал ведущего актера, удачно загримированного под Квазимодо. Андре наполнил рюмки и удалился с характерной миной лакея, где всегда можно распознать некоторое презрение, известную степень ущемленного самолюбия и несколько драматизированное превосходство над хозяином.
Лабу поднял рюмку, но генерал не стал чокаться.
– Я должен знать, что ты думаешь об этом деле, Гюстав. Боюсь, наши мнения насчет данного тобой слова расходятся.
Лабу вскочил.
– Андре! Велите Паркеру подать машину!
– Что ты решил предпринять?
– Едем его искать. Составь мне компанию. Может, еще не поздно!
– В холле ожидает какой-то господин, – доложил Андре.
– Никого не принимаю. И вообще, меня нет дома. Пошли! Выйдем другим ходом.
И они поспешили на поиски Горчева. Найти любой ценой! Хоть из-под земли!
Андре прошел в холл:
– Месье Лабу не находится в доме, – сообщил он посетителю. – Что передать, кто его спрашивает?
– Иван Горчев.
2
– Месье Лабу очень сожалеет, что не находится в доме.
– Дядюшка Андре, в доме не находятся, в доме живут.
– Месье Лабу не находит изъянов в моей манере выражаться.
– Находить-то находит, только вам об этом не говорит. Доложите-ка обо мне мадемуазель Лабу, – небрежно добавил Горчев, откусил кончик сигары и выплюнул; объект пролетел в миллиметре от головы Андре – лакей даже вздрогнул.
– Мадемуазель в такое время не принимает, – пробормотал он в замешательстве.
– Слушай хорошенько, Андре: я не люблю ждать, не выношу прекословии, давай, батюшка, делай, что велено, а то поколочу!
– Месье, вы не заставите меня отступить от своих обязанностей…
Горчев отстранил лакея и поднялся по лестнице. Прошелся по этажу, открывая дверь за дверью. На сем пути его подстерегали кое-какие неожиданности: в ванной комнате прямо в ванне сидела учительница музыки; из каморки с лаем выскочила собака, ослабевшая после прививки, и… укусила панически бегущую учительницу, которой потом тоже пришлось сделать прививку от бешенства. И наконец, из очередной, вероятно, двадцатой по счету комнаты Горчев услышал следующее:
– Заверьте, пожалуйста, этого господина, что я непременно там буду. – Аннет с кем-то разговаривала.
– Это в ваших интересах, мадемуазель, – ответил хриплый, пропитой голос. – И будьте спокойны, с вами ничего плохого не случится.
Горчев подглядел в замочную скважину – поступок безусловно предосудительный – и увидел нечто поразительное : в комнате лицом к лицу с Аннет стоял бродяга, который напал на генерала. Портниф.
– Не забудьте, мадемуазель: Тулон, бар «Техас». Впрочем, я подожду вас у первой бензоколонки перед городом, чтобы вы не тратили время на расспросы.
Портниф подошел к окну, ступил на подоконник привычно, как на порог, попрощался и пропал.
Посетитель Аннет и один из обидчиков генерала, несомненно, являлся одним и тем же лицом. Правда, стычка происходила в кромешной темноте, но Горчев из-за дерева успел разглядеть бандитов, когда те проходили мимо уличного фонаря. Во всяком случае, теперь он располагал преимуществом: бандиты при встрече не узнают его, зато он хорошо запомнил их физиономии.
Горчев решил не вмешиваться в дела Аннет и не упоминать о подслушанном разговоре, пока девушка не сочтет нужным его просветить.
Кто-то коснулся его плеча. Андре возмущенно сверкал глазами:
– Месье, ваше поведение…
Месье оглушил бедного малого и закатил под софу. Постучал в дверь.
– Кто там?
– Иван Горчев.
Изумленная Аннет открыла дверь:
– Как вы сюда попали?
– По лестнице, моя дорогая.
– А где Андре?
– К нему приехал гость из провинции, и он показывает ему город.
– Что вы хотите?
– Сегодня ночью я просил вашей руки.
– Вы шутите?
– Это единственное, с чем я никогда не стал бы шутить. Я просил вашей руки, и ваш отец дал согласие на наш брак.
– Это… это правда? – глаза Аннет засияли.
– Настолько правда, что я могу вас поцеловать. – Он обнял ее и несколько раз поцеловал. Она слегка противилась.
– Кроме того, я пришел попрощаться. Ваш отец поставил условием, чтобы я завербовался в иностранный легион.
– Что-о-о?.. Не может быть!
– Не срываться же всему делу из-за пустяков. Я тотчас записался, само собой.
– Вы с ума сошли! Вы не пойдете в легион, – чуть не закричала Аннет.
– Но я уже там.
– Я отвезу вас на машине до Вентимильи, за границей вы скроетесь.
– Не трудитесь, Аннет, – он, улыбаясь, погладил ее по щеке. – Я упрямец, каких свет не видел. И потом, ваш отец прав. Побольше серьезности мне не повредит. Да и вся история так прекрасна и причудлива, что… Ради вас я пойду в легион, Аннет!
– Прошу вас, одумайтесь, это же безумие!
– А хороша ли жизнь без капельки безумия?
– Если с вами что-нибудь случится, Иван… знайте: я никогда не выйду замуж.
– Зачем так говорить? Только идиоту может понравиться, чтобы женщина закисла в трауре. Если я не вернусь, от всего сердца желаю вам найти человека, с которым можно будет весело пожить и всласть посмеяться. Ладно. Благослови вас бог, Аннет.
Последний поцелуй, и Горчев поспешно удаляется. С послеполуденным поездом необходимо отбыть в Марсель.
В холле ему навстречу выступил Андре. Лицо высокомерное, строгое, распухшее.
– Ни шагу! Я вызвал полицию и…
…И Андре оказался на полу. На сей раз Горчев упаковал его под рояль и удалился.
– Дядюшка Андре, в доме не находятся, в доме живут.
– Месье Лабу не находит изъянов в моей манере выражаться.
– Находить-то находит, только вам об этом не говорит. Доложите-ка обо мне мадемуазель Лабу, – небрежно добавил Горчев, откусил кончик сигары и выплюнул; объект пролетел в миллиметре от головы Андре – лакей даже вздрогнул.
– Мадемуазель в такое время не принимает, – пробормотал он в замешательстве.
– Слушай хорошенько, Андре: я не люблю ждать, не выношу прекословии, давай, батюшка, делай, что велено, а то поколочу!
– Месье, вы не заставите меня отступить от своих обязанностей…
Горчев отстранил лакея и поднялся по лестнице. Прошелся по этажу, открывая дверь за дверью. На сем пути его подстерегали кое-какие неожиданности: в ванной комнате прямо в ванне сидела учительница музыки; из каморки с лаем выскочила собака, ослабевшая после прививки, и… укусила панически бегущую учительницу, которой потом тоже пришлось сделать прививку от бешенства. И наконец, из очередной, вероятно, двадцатой по счету комнаты Горчев услышал следующее:
– Заверьте, пожалуйста, этого господина, что я непременно там буду. – Аннет с кем-то разговаривала.
– Это в ваших интересах, мадемуазель, – ответил хриплый, пропитой голос. – И будьте спокойны, с вами ничего плохого не случится.
Горчев подглядел в замочную скважину – поступок безусловно предосудительный – и увидел нечто поразительное : в комнате лицом к лицу с Аннет стоял бродяга, который напал на генерала. Портниф.
– Не забудьте, мадемуазель: Тулон, бар «Техас». Впрочем, я подожду вас у первой бензоколонки перед городом, чтобы вы не тратили время на расспросы.
Портниф подошел к окну, ступил на подоконник привычно, как на порог, попрощался и пропал.
Посетитель Аннет и один из обидчиков генерала, несомненно, являлся одним и тем же лицом. Правда, стычка происходила в кромешной темноте, но Горчев из-за дерева успел разглядеть бандитов, когда те проходили мимо уличного фонаря. Во всяком случае, теперь он располагал преимуществом: бандиты при встрече не узнают его, зато он хорошо запомнил их физиономии.
Горчев решил не вмешиваться в дела Аннет и не упоминать о подслушанном разговоре, пока девушка не сочтет нужным его просветить.
Кто-то коснулся его плеча. Андре возмущенно сверкал глазами:
– Месье, ваше поведение…
Месье оглушил бедного малого и закатил под софу. Постучал в дверь.
– Кто там?
– Иван Горчев.
Изумленная Аннет открыла дверь:
– Как вы сюда попали?
– По лестнице, моя дорогая.
– А где Андре?
– К нему приехал гость из провинции, и он показывает ему город.
– Что вы хотите?
– Сегодня ночью я просил вашей руки.
– Вы шутите?
– Это единственное, с чем я никогда не стал бы шутить. Я просил вашей руки, и ваш отец дал согласие на наш брак.
– Это… это правда? – глаза Аннет засияли.
– Настолько правда, что я могу вас поцеловать. – Он обнял ее и несколько раз поцеловал. Она слегка противилась.
– Кроме того, я пришел попрощаться. Ваш отец поставил условием, чтобы я завербовался в иностранный легион.
– Что-о-о?.. Не может быть!
– Не срываться же всему делу из-за пустяков. Я тотчас записался, само собой.
– Вы с ума сошли! Вы не пойдете в легион, – чуть не закричала Аннет.
– Но я уже там.
– Я отвезу вас на машине до Вентимильи, за границей вы скроетесь.
– Не трудитесь, Аннет, – он, улыбаясь, погладил ее по щеке. – Я упрямец, каких свет не видел. И потом, ваш отец прав. Побольше серьезности мне не повредит. Да и вся история так прекрасна и причудлива, что… Ради вас я пойду в легион, Аннет!
– Прошу вас, одумайтесь, это же безумие!
– А хороша ли жизнь без капельки безумия?
– Если с вами что-нибудь случится, Иван… знайте: я никогда не выйду замуж.
– Зачем так говорить? Только идиоту может понравиться, чтобы женщина закисла в трауре. Если я не вернусь, от всего сердца желаю вам найти человека, с которым можно будет весело пожить и всласть посмеяться. Ладно. Благослови вас бог, Аннет.
Последний поцелуй, и Горчев поспешно удаляется. С послеполуденным поездом необходимо отбыть в Марсель.
В холле ему навстречу выступил Андре. Лицо высокомерное, строгое, распухшее.
– Ни шагу! Я вызвал полицию и…
…И Андре оказался на полу. На сей раз Горчев упаковал его под рояль и удалился.
3
Лабу и генерал начали поиски с отеля «Средиземный»: Горчева там не знали, зато вроде бы слышали о каком-то русском, у которого не все дома. Последний раз он дал о себе знать в княжеских апартаментах, где шестью прямыми попаданиями выбил шесть лампочек в бра. Затем побеседовали с господином Ванеком – он счел за благо устроиться в платяном шкафу: секретарь страдал агорафобией, то есть не выносил простора княжеских апартаментов. Стенной шкаф, где хранился заодно и багаж – соломенная шляпа, купальные трусы и зонт, – был все же раза в два поболе его последней квартиры.
Секретарь с трудом проснулся и встретил гостей довольно вяло.
– Мы ищем одного господина, – информировал его Лабу.
– Так. Ну и что? Я вам мешаю?
– Вы не знаете, где он сейчас?
– Кто?
– Иван Горчев.
– Полоумный русский? Действительно не имею понятия, – меланхолично возвестил господин Ванек. Лабу вздохнул и посмотрел на генерала.
– Как насчет Монте-Карло?
– Я был там вчера.
– Я спрашиваю о Горчеве, месье.
– Горчев наверняка посещает казино, – торопил с ответом генерал.
– Господа, – задумчиво произнес господин Ванек, – раз вы меня почтили визитом, объясните, наконец, кто этот Горчев?
– Но ведь вы его секретарь!
– Это еще ничего не значит. Честно говоря, мне этот человек подозрителен. Да-да, симпатичен, но подозрителен. Увидите, выяснятся еще кое-какие подробности в связи с расчетами в заграничном банке.
Генерал слегка покрутил пальцем у виска, намекая дедовским способом на некий печальный дефект господина секретаря, и повернулся к Лабу:
– Идем, Гюстав.
Лабу сообразил, что искать Горчева в Ницце или в окрестностях совершенно бесполезно. В шесть вечера они, смертельно усталые, возвратились домой. Их встретил Андре, выглядевший весьма плачевно. Новая ссадина тянулась из уголка рта к подбородку.
– Андре, я ищу человека по фамилии Горчев. Иди в полицию…
– Касательно Горчева я уже сообщил в полицию, но он, к сожалению, тем временем ушел.
– Как так? Когда он ушел?
– Я не видел.
– Где же ты был?
– Под роялем.
– А до этого?
– Под софой. Господин Горчев утром вломился в дом, ворвался в комнату мадемуазель Аннет, а меня несколько раз ударил. И всякий раз одно и то же: когда я падал без сознания, он запихивал меня под мебель.
Лабу и генерал взвились по лестнице через три ступеньки. Аннет горько плакала в своей комнате.
– Я слышал, Аннет, – робко начал ее отец, – что Горчев был здесь…
– Да… он уехал час назад, – Аннет совсем разрыдалась. – Ты отправил его в пустыню. Знай же: я его невеста, если он умрет, я тоже умру.
– Аннет, не говори так… Я и сам не рад… но что теперь делать? Может, у него хватит ума вернуться…
– Никакого ума у него нет, и он не вернется, – воскликнула Аннет.
Лабу и генерал стояли и стояли, слезы Аннет капали и капали. Скоропалительное решение молодого человека крайне расстроило их. Вошел Андре и доложил:
– Я полагаю, доставили известие о господине Горчеве.
Появилась рука на перевязи, забинтованная голова, лицо, исполосованное пластырем: Лингстрем.
Секретарь с трудом проснулся и встретил гостей довольно вяло.
– Мы ищем одного господина, – информировал его Лабу.
– Так. Ну и что? Я вам мешаю?
– Вы не знаете, где он сейчас?
– Кто?
– Иван Горчев.
– Полоумный русский? Действительно не имею понятия, – меланхолично возвестил господин Ванек. Лабу вздохнул и посмотрел на генерала.
– Как насчет Монте-Карло?
– Я был там вчера.
– Я спрашиваю о Горчеве, месье.
– Горчев наверняка посещает казино, – торопил с ответом генерал.
– Господа, – задумчиво произнес господин Ванек, – раз вы меня почтили визитом, объясните, наконец, кто этот Горчев?
– Но ведь вы его секретарь!
– Это еще ничего не значит. Честно говоря, мне этот человек подозрителен. Да-да, симпатичен, но подозрителен. Увидите, выяснятся еще кое-какие подробности в связи с расчетами в заграничном банке.
Генерал слегка покрутил пальцем у виска, намекая дедовским способом на некий печальный дефект господина секретаря, и повернулся к Лабу:
– Идем, Гюстав.
Лабу сообразил, что искать Горчева в Ницце или в окрестностях совершенно бесполезно. В шесть вечера они, смертельно усталые, возвратились домой. Их встретил Андре, выглядевший весьма плачевно. Новая ссадина тянулась из уголка рта к подбородку.
– Андре, я ищу человека по фамилии Горчев. Иди в полицию…
– Касательно Горчева я уже сообщил в полицию, но он, к сожалению, тем временем ушел.
– Как так? Когда он ушел?
– Я не видел.
– Где же ты был?
– Под роялем.
– А до этого?
– Под софой. Господин Горчев утром вломился в дом, ворвался в комнату мадемуазель Аннет, а меня несколько раз ударил. И всякий раз одно и то же: когда я падал без сознания, он запихивал меня под мебель.
Лабу и генерал взвились по лестнице через три ступеньки. Аннет горько плакала в своей комнате.
– Я слышал, Аннет, – робко начал ее отец, – что Горчев был здесь…
– Да… он уехал час назад, – Аннет совсем разрыдалась. – Ты отправил его в пустыню. Знай же: я его невеста, если он умрет, я тоже умру.
– Аннет, не говори так… Я и сам не рад… но что теперь делать? Может, у него хватит ума вернуться…
– Никакого ума у него нет, и он не вернется, – воскликнула Аннет.
Лабу и генерал стояли и стояли, слезы Аннет капали и капали. Скоропалительное решение молодого человека крайне расстроило их. Вошел Андре и доложил:
– Я полагаю, доставили известие о господине Горчеве.
Появилась рука на перевязи, забинтованная голова, лицо, исполосованное пластырем: Лингстрем.
Глава 5
1
Лабу нарушил короткую тягостную паузу:
– Я был потрясен, когда Аннет мне сообщила, что этот ненормальный молодой человек…
– Нет, нет и нет! – вспыхнула девушка. – Иван Горчев ответил на вызов, как полагается джентльмену!
– Дело касалось защиты мадемуазель Аннет, – констатировал барон.
– Я не просила защиты. И насколько я понимаю, наше с вами знакомство вас к этому не обязывало.
– Я пришел, Аннет, именно потому… простите, почему вы смеетесь?
– Не сердитесь. – Она, смеясь, выбежала из комнаты. Генерал и Лабу переглянулись: ну и взбалмошная девчонка. Они, слава богу, не видели, как в соседней комнате Аннет уселась на ковер, уже не сдерживая хохота: ей вспомнилось, как Горчев смущенно вертел шляпу и бормотал: «Я ему отрубил ухо… плохо… да?» Потом без всякого перехода зарыдала. Теперь он, верно, в легионе.
Милый, любимый, сумасшедший! Конечно, уже добрался до места. Шесть часов…
Господи боже, шесть часов! Тулон! Встреча у бензоколонки. Она схватила шляпу, плащ и побежала.
После ухода Аннет в салоне царила довольно холодная атмосфера. Барон Лингстрем прервал молчание:
– Поведение Аннет не внушает мне оптимизма.
– Похоже на то, – поморщился Лабу. – Этот свихнутый молодец спутал все наши расчеты.
– Вы знаете, – обратился Лингстрем к де Бертэну, – что Портниф в Ницце?
– Имел счастье его повстречать, – генерал многозначительно поправил черную повязку на лбу.
– Вы, возможно, связались с этим типом? – спросил хозяин.
Барон помолчал минуту.
– Видите ли, поскольку ваша дочь не отвечает мне взаимностью, я решил вести себя в этом деле соответственно собственным интересам.
– Понимаю. Рука моей дочери служит залогом вашего с нами союза.
– А если и так?
Лабу налил коньяка в простои стакан, выпил и, улыбаясь, посмотрел в глаза барону:
– Хотите откровенно?
– Да, прошу вас…
– Радуюсь от всего сердца, что моя дочь не выбрала вас, господин барон.
– Что вы имеете в виду?
– Послушайте, я всегда был джентльменом. Но, прежде чем стать миллионером, я прослужил несколько лет в адской Сахаре. С тех пор, знаете, в серьезных случаях я привык выражаться как легионер, без всяких салонных фирли-флю…
– Я знаю, что вы служили в легионе. Припоминаю также, что вы сторонник бескомпромиссных действий…
– Бросьте! К черту эти утонченные издевки! Нечего передо мною нос задирать, я побольше вашего знаю жизнь. Кроме стихотворений Шелли я усвоил классический хук!
– Гюстав! – пытался вмешаться генерал.
– Оставьте, господин генерал, меня забавляет провинциальная фразеология хозяина дома.
– Вы ранены и вы мой гость. Я вас извиняю только поэтому, – Лабу выпил еще стакан коньяка, словно это была просто вода. – Вы не находите странным связывать вашу помолвку с делом, к которому Аннет не имеет ни малейшего отношения?
– Появление этого господина Горчева сильно поколебало мою веру в прочность нашего союза.
– Послушайте, вы! – Лабу резко повысил тон. – Моего слова более чем достаточно для всякого союза, запомните раз и навсегда. Что касается господина Горчева – это форменный псих, лучше бы его пристрелить, а то он бог знает что еще натворит, но это парень что надо – я вам говорю, а уж перед его суингом просто снимаю шляпу. И… фехтовать он тоже, кажется, умеет.
Все просветы на заклеенном пластырем лице барона побагровели:
– Как я выяснил, этот Горчев – агент-провокатор.
– Доказательства!
– В шестнадцать лет он стал спортивным тренером, а значит профессиональным фехтовальщиком.
– Я был в армии тренером по боксу и получал особую плату за уроки. Полагаю, вы все же продолжаете считать меня джентльменом!
– В семнадцать стал матросом, – продолжал Лингстрем биографию Горчева. – Отсидел месяц в токийской тюрьме по делу о браконьерской рыбной ловле. Выдворен из всех греческих гаваней как непременный участник любой поножовщины. Позднее был аккордеонистом в Порт-Саиде в знаменитом притоне «Такелажник Боб»…
– Ну и ну! Потрясающий парень! И я еще стыдился, что он мне выбил зуб, – воскликнул Лабу.
– Теперь я не удивляюсь, что вы не считаете меня достойным вашей семьи, – Лингстрем поднялся. Его лицо горело, глаза сверкали. Распрощались быстро и холодно.
– Ты думаешь, Лингстрем теперь будет против нас? – спросил Лабу, когда они остались вдвоем.
– По-твоему, он до сих пор был с нами? – беспокойно возразил де Бертэн. – Ты ему что-нибудь говорил про автомобиль?
Лабу смутился.
– Говорил ты ему про золото?
– Конкретно ничего. Шутливо, правда, упомянул, что мой голубой «альфа-ромео» стоит не менее десяти миллионов фунтов.
– Боже мой, ты спятил!
– Чего ты разволновался? Автомобиль стоит здесь у дома, а по ночам Паркер стережет его в гараже. Да, зря я доверился Лингстрему, хотя… хотя его отец был таким приличным человеком.
– Твой отец тоже был приличным человеком, – взорвался де Бертэн.
– Верно.
Лабу помрачнел и нажал на кнопку звонка. Явился Андре. Его левый глаз сократился до размера лесного орешка.
– Позови сюда шофера.
– Паркер не в состоянии предстать перед вами.
– Где он?
– Сидит на лестнице и плачет. Кто-то угнал автомобиль месье.
– Я был потрясен, когда Аннет мне сообщила, что этот ненормальный молодой человек…
– Нет, нет и нет! – вспыхнула девушка. – Иван Горчев ответил на вызов, как полагается джентльмену!
– Дело касалось защиты мадемуазель Аннет, – констатировал барон.
– Я не просила защиты. И насколько я понимаю, наше с вами знакомство вас к этому не обязывало.
– Я пришел, Аннет, именно потому… простите, почему вы смеетесь?
– Не сердитесь. – Она, смеясь, выбежала из комнаты. Генерал и Лабу переглянулись: ну и взбалмошная девчонка. Они, слава богу, не видели, как в соседней комнате Аннет уселась на ковер, уже не сдерживая хохота: ей вспомнилось, как Горчев смущенно вертел шляпу и бормотал: «Я ему отрубил ухо… плохо… да?» Потом без всякого перехода зарыдала. Теперь он, верно, в легионе.
Милый, любимый, сумасшедший! Конечно, уже добрался до места. Шесть часов…
Господи боже, шесть часов! Тулон! Встреча у бензоколонки. Она схватила шляпу, плащ и побежала.
После ухода Аннет в салоне царила довольно холодная атмосфера. Барон Лингстрем прервал молчание:
– Поведение Аннет не внушает мне оптимизма.
– Похоже на то, – поморщился Лабу. – Этот свихнутый молодец спутал все наши расчеты.
– Вы знаете, – обратился Лингстрем к де Бертэну, – что Портниф в Ницце?
– Имел счастье его повстречать, – генерал многозначительно поправил черную повязку на лбу.
– Вы, возможно, связались с этим типом? – спросил хозяин.
Барон помолчал минуту.
– Видите ли, поскольку ваша дочь не отвечает мне взаимностью, я решил вести себя в этом деле соответственно собственным интересам.
– Понимаю. Рука моей дочери служит залогом вашего с нами союза.
– А если и так?
Лабу налил коньяка в простои стакан, выпил и, улыбаясь, посмотрел в глаза барону:
– Хотите откровенно?
– Да, прошу вас…
– Радуюсь от всего сердца, что моя дочь не выбрала вас, господин барон.
– Что вы имеете в виду?
– Послушайте, я всегда был джентльменом. Но, прежде чем стать миллионером, я прослужил несколько лет в адской Сахаре. С тех пор, знаете, в серьезных случаях я привык выражаться как легионер, без всяких салонных фирли-флю…
– Я знаю, что вы служили в легионе. Припоминаю также, что вы сторонник бескомпромиссных действий…
– Бросьте! К черту эти утонченные издевки! Нечего передо мною нос задирать, я побольше вашего знаю жизнь. Кроме стихотворений Шелли я усвоил классический хук!
– Гюстав! – пытался вмешаться генерал.
– Оставьте, господин генерал, меня забавляет провинциальная фразеология хозяина дома.
– Вы ранены и вы мой гость. Я вас извиняю только поэтому, – Лабу выпил еще стакан коньяка, словно это была просто вода. – Вы не находите странным связывать вашу помолвку с делом, к которому Аннет не имеет ни малейшего отношения?
– Появление этого господина Горчева сильно поколебало мою веру в прочность нашего союза.
– Послушайте, вы! – Лабу резко повысил тон. – Моего слова более чем достаточно для всякого союза, запомните раз и навсегда. Что касается господина Горчева – это форменный псих, лучше бы его пристрелить, а то он бог знает что еще натворит, но это парень что надо – я вам говорю, а уж перед его суингом просто снимаю шляпу. И… фехтовать он тоже, кажется, умеет.
Все просветы на заклеенном пластырем лице барона побагровели:
– Как я выяснил, этот Горчев – агент-провокатор.
– Доказательства!
– В шестнадцать лет он стал спортивным тренером, а значит профессиональным фехтовальщиком.
– Я был в армии тренером по боксу и получал особую плату за уроки. Полагаю, вы все же продолжаете считать меня джентльменом!
– В семнадцать стал матросом, – продолжал Лингстрем биографию Горчева. – Отсидел месяц в токийской тюрьме по делу о браконьерской рыбной ловле. Выдворен из всех греческих гаваней как непременный участник любой поножовщины. Позднее был аккордеонистом в Порт-Саиде в знаменитом притоне «Такелажник Боб»…
– Ну и ну! Потрясающий парень! И я еще стыдился, что он мне выбил зуб, – воскликнул Лабу.
– Теперь я не удивляюсь, что вы не считаете меня достойным вашей семьи, – Лингстрем поднялся. Его лицо горело, глаза сверкали. Распрощались быстро и холодно.
– Ты думаешь, Лингстрем теперь будет против нас? – спросил Лабу, когда они остались вдвоем.
– По-твоему, он до сих пор был с нами? – беспокойно возразил де Бертэн. – Ты ему что-нибудь говорил про автомобиль?
Лабу смутился.
– Говорил ты ему про золото?
– Конкретно ничего. Шутливо, правда, упомянул, что мой голубой «альфа-ромео» стоит не менее десяти миллионов фунтов.
– Боже мой, ты спятил!
– Чего ты разволновался? Автомобиль стоит здесь у дома, а по ночам Паркер стережет его в гараже. Да, зря я доверился Лингстрему, хотя… хотя его отец был таким приличным человеком.
– Твой отец тоже был приличным человеком, – взорвался де Бертэн.
– Верно.
Лабу помрачнел и нажал на кнопку звонка. Явился Андре. Его левый глаз сократился до размера лесного орешка.
– Позови сюда шофера.
– Паркер не в состоянии предстать перед вами.
– Где он?
– Сидит на лестнице и плачет. Кто-то угнал автомобиль месье.
2
Когда Аннет покинула своего отца и растерзанного Лингстрема, автомобиль еще стоял перед дверью. Паркер куда-то пропал. Что делать? Извлекать из гаража спортивную машину? Терять восемь-десять минут? Она села за руль голубого «альфа-ромео», прекрасно зная, что необходимо спросить разрешения у отца. Лабу ценил хорошее воспитание, к тому же отличался сугубой щепетильностью касательно этого автомобиля; но, в конце концов, ей он вряд ли отказал бы. Автомобиль бесшумно скользил по белой магистрали меж сказочных пальм и пышных цветочных клумб. Аннет ехала по Лазурному берегу, вдыхая легкий запах рыбы и сложные ароматы субтропической флоры; влюбленная и несчастная, она преодолевала свое страдание наивной и неистребимой верой молодости: Горчев, конечно же, вернется!
Высоко над фантастической гладью светились два прожектора маяка, в быстром красно-белом кружении яркие тонкие бичи полосовали темную поверхность моря.
Горчев… Слезы застилали глаза и размывали контуры домов, пальм, эспланады – необходимо снизить скорость. Но в чем дело? Водительский инстинкт подсказывал Аннет о какой-то неполадке: отменные гидравлические тормоза, казалось, не справлялись с машиной. Ладно, главное – вперед! Необходимо прояснить ситуацию с отцом – этот оборванец-визитер даже показывал ей некое полное клеветнических намеков письмо.
Шестьдесят километров… Семьдесят… Стрелка спидометра колебалась… А ведь на таком шоссе даже новичок мог бы показать чуть не рекордный темп. Непонятно!
Скорость не шла за восемьдесят. И к тому же стрелки фиксировали необычный для такого отрезка пути расход бензина и масла.
Но сейчас не время размышлять о капризах «альфа-ромео». Впереди виднелся Тулон… Быстрее, иначе опоздает, она со всей силы нажимала на педаль и не могла выжать более восьмидесяти. Просто дурной сон – надо бежать, а ноги отказывают.
Любой паршивый «фиат» или «тополино» и то обогнал бы сей шедевр автомобильной индустрии.
Тулон! Бензоколонка. Аннет пыталась затормозить, во вопреки воле удивительных тормозов машина с пронзительным визгом протащилась еще метров двадцать, наподобие какой-нибудь заржавленной колымаги. Уму непостижимо! Оконный визитер открыл дверцу, сел рядом и прошептал: «Скорей! Второй поворот направо». Аннет снова нажала педаль, и машина двинулась.
– Далеко еще?
– Минуту. Там на площади еще раз направо. Кто-нибудь знает, что вы сюда поехали?
– Я обещала молчать; конечно, никто не знает. Чье письмо вы мне показывали?
– Потерпите и все узнаете. Тормозните перед красно-синим фонарем на углу.
Цитра и аккордеон, и женское пение – голос хриплый, пропитой. Машина остановилась перед заведением с вывеской «Техас».
– Зайдем со двора, – Портниф двинулся, Аннет последовала за ним.
Пересекли какой-то темный участок и обошли дом с другой стороны. Портниф открыл дверь, пропустил Аннет, но не вошел за ней, а, захлопнув дверь, остался во дворе. В небольшой комнате навстречу девушке поднялись двое: невысокий коренастый тип и широкоплечий высокий седой человек.
Высоко над фантастической гладью светились два прожектора маяка, в быстром красно-белом кружении яркие тонкие бичи полосовали темную поверхность моря.
Горчев… Слезы застилали глаза и размывали контуры домов, пальм, эспланады – необходимо снизить скорость. Но в чем дело? Водительский инстинкт подсказывал Аннет о какой-то неполадке: отменные гидравлические тормоза, казалось, не справлялись с машиной. Ладно, главное – вперед! Необходимо прояснить ситуацию с отцом – этот оборванец-визитер даже показывал ей некое полное клеветнических намеков письмо.
Шестьдесят километров… Семьдесят… Стрелка спидометра колебалась… А ведь на таком шоссе даже новичок мог бы показать чуть не рекордный темп. Непонятно!
Скорость не шла за восемьдесят. И к тому же стрелки фиксировали необычный для такого отрезка пути расход бензина и масла.
Но сейчас не время размышлять о капризах «альфа-ромео». Впереди виднелся Тулон… Быстрее, иначе опоздает, она со всей силы нажимала на педаль и не могла выжать более восьмидесяти. Просто дурной сон – надо бежать, а ноги отказывают.
Любой паршивый «фиат» или «тополино» и то обогнал бы сей шедевр автомобильной индустрии.
Тулон! Бензоколонка. Аннет пыталась затормозить, во вопреки воле удивительных тормозов машина с пронзительным визгом протащилась еще метров двадцать, наподобие какой-нибудь заржавленной колымаги. Уму непостижимо! Оконный визитер открыл дверцу, сел рядом и прошептал: «Скорей! Второй поворот направо». Аннет снова нажала педаль, и машина двинулась.
– Далеко еще?
– Минуту. Там на площади еще раз направо. Кто-нибудь знает, что вы сюда поехали?
– Я обещала молчать; конечно, никто не знает. Чье письмо вы мне показывали?
– Потерпите и все узнаете. Тормозните перед красно-синим фонарем на углу.
Цитра и аккордеон, и женское пение – голос хриплый, пропитой. Машина остановилась перед заведением с вывеской «Техас».
– Зайдем со двора, – Портниф двинулся, Аннет последовала за ним.
Пересекли какой-то темный участок и обошли дом с другой стороны. Портниф открыл дверь, пропустил Аннет, но не вошел за ней, а, захлопнув дверь, остался во дворе. В небольшой комнате навстречу девушке поднялись двое: невысокий коренастый тип и широкоплечий высокий седой человек.