Гафироне в своей клетке деловито работал ножничками, и казалось, будто тикают карманные часы.
– Послушайте, господин Вендринер, я решил отпустить вас на волю, – заявил Горчев. – Вы пока что мой единственный друг, которому я могу помочь. Идите, погуляйте на своих неверных ногах по теплому песку, потешьте натруженные глаза лиловыми сумерками Сахары. Потянитесь, поизгибайтесь, похрустите старыми костями. Погуляйте еще хоть раз по своей родине.
Он подкатил клетку к двери и открыл. Однако господин Вендринер не шевельнулся.
Он просто не верил своим глазам. Горчев слегка подтолкнул его в бок, и он вышел, несколько пошатываясь, – бедный звериный король Лир, измученный многолетними скитаниями, – вышел в закат разбитой своей жизни.
Он недоверчиво посмотрел на пустыню, сощурил, словно кот, свои большие глаза и, грустно опустив голову, осторожно ступил на песок. Постоял, обернулся на Горчева и чуть живее пошел дальше, не поднимая головы, словно стыдился самого себя из непонятных соображений.
Решение было принято. Наш герой быстро вернулся к фургону, распахнул дверь.
– Ну, Гафироне, ваш час пробил!
– Послушайте, господин Вендринер, я решил отпустить вас на волю, – заявил Горчев. – Вы пока что мой единственный друг, которому я могу помочь. Идите, погуляйте на своих неверных ногах по теплому песку, потешьте натруженные глаза лиловыми сумерками Сахары. Потянитесь, поизгибайтесь, похрустите старыми костями. Погуляйте еще хоть раз по своей родине.
Он подкатил клетку к двери и открыл. Однако господин Вендринер не шевельнулся.
Он просто не верил своим глазам. Горчев слегка подтолкнул его в бок, и он вышел, несколько пошатываясь, – бедный звериный король Лир, измученный многолетними скитаниями, – вышел в закат разбитой своей жизни.
Он недоверчиво посмотрел на пустыню, сощурил, словно кот, свои большие глаза и, грустно опустив голову, осторожно ступил на песок. Постоял, обернулся на Горчева и чуть живее пошел дальше, не поднимая головы, словно стыдился самого себя из непонятных соображений.
Решение было принято. Наш герой быстро вернулся к фургону, распахнул дверь.
– Ну, Гафироне, ваш час пробил!
2
Что за час пробил?
Участникам авантюры довелось это скоро узнать. Они возвратились к вечеру.
– Едем! – скомандовал Приватный Алекс. – Рыбед в кабину! Гафироне, вы поедете с Портнифом.
Гафироне послушно вылез из клетки и пошел. Остальные попрыгали в фургон.
Горбатый Рыбед направился было в кабину, но кто-то схватил его и резко отправил в фургон. Дверь захлопнулась, ее заложили снаружи здоровенным железным брусом, дабы хищники не разбежались. Тут же затарахтел мотор.
– Эй, да вы что? Алло! – заорали в фургоне и принялись колотить в стенки.
Бесполезно!
Портниф и Гафироне еще не успели проехать и полпути, как их настиг огромный грузовой фургон Гагенбека: из кабины показалась рука, вооруженная гаечным ключом, опустилась на голову Портнифа, и он свалился без чувств. Фургон остановился.
– Так! А теперь, как договорились, садитесь рядом со мной и – вперед!
Бандиты ритмично били кулаками в стенку. Горчев посвистывал, а Гафироне скрючился возле него наподобие беркута Германа Вендринера, правда, с более жалким видом. Впереди уже виднелся «альфа-ромео». Темный, мрачный вечер.
Радиатор специального фургона Гагенбека прямо клокотал, массивные шины тяжело перемалывали песок. Грузовик затормозил и остановился.
Руководители экспедиции уже устали ждать.
– Пойди и взгляни, куда там девался Гафироне, – приказал Маэстро Альду.
Бандит вышел и пропал. Минуты тянулись. Маэстро и Лингетрем потеряли терпение.
– Куда, к черту, он провалился?
– Теперь, когда мы у цели, парни совсем развинтились.
– Обидно, – раздался голос в темноте. – И впрямь некстати. – Тут Маэстро получил такой удар, что согнулся чуть не пополам. – Лингетрем, ни с места, иначе стреляю. Я – Горчев.
– Что?! Что вам здесь надо?
– Немедленно отправляемся в ближайшее офицерское казино.
Пять беспощадных пальцев сжали горло Лингстрема. Четырнадцатикаратовое авто снова досталось Горчеву.
Участникам авантюры довелось это скоро узнать. Они возвратились к вечеру.
– Едем! – скомандовал Приватный Алекс. – Рыбед в кабину! Гафироне, вы поедете с Портнифом.
Гафироне послушно вылез из клетки и пошел. Остальные попрыгали в фургон.
Горбатый Рыбед направился было в кабину, но кто-то схватил его и резко отправил в фургон. Дверь захлопнулась, ее заложили снаружи здоровенным железным брусом, дабы хищники не разбежались. Тут же затарахтел мотор.
– Эй, да вы что? Алло! – заорали в фургоне и принялись колотить в стенки.
Бесполезно!
Портниф и Гафироне еще не успели проехать и полпути, как их настиг огромный грузовой фургон Гагенбека: из кабины показалась рука, вооруженная гаечным ключом, опустилась на голову Портнифа, и он свалился без чувств. Фургон остановился.
– Так! А теперь, как договорились, садитесь рядом со мной и – вперед!
Бандиты ритмично били кулаками в стенку. Горчев посвистывал, а Гафироне скрючился возле него наподобие беркута Германа Вендринера, правда, с более жалким видом. Впереди уже виднелся «альфа-ромео». Темный, мрачный вечер.
Радиатор специального фургона Гагенбека прямо клокотал, массивные шины тяжело перемалывали песок. Грузовик затормозил и остановился.
Руководители экспедиции уже устали ждать.
– Пойди и взгляни, куда там девался Гафироне, – приказал Маэстро Альду.
Бандит вышел и пропал. Минуты тянулись. Маэстро и Лингетрем потеряли терпение.
– Куда, к черту, он провалился?
– Теперь, когда мы у цели, парни совсем развинтились.
– Обидно, – раздался голос в темноте. – И впрямь некстати. – Тут Маэстро получил такой удар, что согнулся чуть не пополам. – Лингетрем, ни с места, иначе стреляю. Я – Горчев.
– Что?! Что вам здесь надо?
– Немедленно отправляемся в ближайшее офицерское казино.
Пять беспощадных пальцев сжали горло Лингстрема. Четырнадцатикаратовое авто снова досталось Горчеву.
3
– Месье, благодарю вас, – Гафироне совершенно обессилел от пережитых злоключений.
– Вы отвезете бандитов в первый же оазис. Там вам нечего бояться, вас защитят. К тому же дверь фургона закрыта снаружи наглухо – ни один тигр не выскочит. Слышите?
В ночи раздавался глухой грохот.
– Итак?
– Мы немного отдохнем, а потом вы поведете фургон.
– И…
– И получите вознаграждение.
Какое-то время они сидели спокойно. Взошла луна. И вдруг в серебристом сиянии им представилось причудливое видение: положив передние лапы на подножку кабины, стоял грустный лев и обнюхивал дверцу.
– Господин Вендринер!
Гафироне в ужасе запрыгнул в кабину, а лев поплелся к пораженному Горчеву.
Бедняга! У него дрожали лапы, он тяжело дышал и умоляюще смотрел на своего друга. Тот погладил проплешины на его когда-то роскошной гривастой голове.
– Вернулись, господин Вендринер? Не беда… Пойдемте, старина.
И поскольку Гафироне ни за какие посулы нельзя было выманить из кабины, Горчев сам пошел в сторону оазиса, чтобы лично и устно информировать владельца «альфа-ромео» о случившемся.
Господин Вендринер больше не отходил от него.
– Вы отвезете бандитов в первый же оазис. Там вам нечего бояться, вас защитят. К тому же дверь фургона закрыта снаружи наглухо – ни один тигр не выскочит. Слышите?
В ночи раздавался глухой грохот.
– Итак?
– Мы немного отдохнем, а потом вы поведете фургон.
– И…
– И получите вознаграждение.
Какое-то время они сидели спокойно. Взошла луна. И вдруг в серебристом сиянии им представилось причудливое видение: положив передние лапы на подножку кабины, стоял грустный лев и обнюхивал дверцу.
– Господин Вендринер!
Гафироне в ужасе запрыгнул в кабину, а лев поплелся к пораженному Горчеву.
Бедняга! У него дрожали лапы, он тяжело дышал и умоляюще смотрел на своего друга. Тот погладил проплешины на его когда-то роскошной гривастой голове.
– Вернулись, господин Вендринер? Не беда… Пойдемте, старина.
И поскольку Гафироне ни за какие посулы нельзя было выманить из кабины, Горчев сам пошел в сторону оазиса, чтобы лично и устно информировать владельца «альфа-ромео» о случившемся.
Господин Вендринер больше не отходил от него.
4
Ранним утром в оазисе Абудир разразилась сенсация. Там стоял грузовой фургон, откуда слышалось непрерывное «бум-бум». Возле фургона трясся Гафироне.
Оказывается, Горчев жив. Жив! Аннет не могла говорить, она комкала носовой платок, бледная и дрожащая. Лабу лежал с закрытыми глазами. Должно быть, он молился в душе.
– Как вас зовут? – спросил генерал у Гафироне.
– Вендрин… то есть, Бер… Я автогонщик, месье. Нервы его окончательно сдали, и он разрыдался. И поскольку Аннет тоже плакала, он бросился ей на шею, но сейчас на это никто не обращал внимания. Лабу лежал с закрытыми глазами, и трудно было сказать, что он думал или ощущал.
Трогательная сцена показалась генералу слишком продолжительной. Он хотел узнать еще что-нибудь кроме радостного известия о Горчеве.
– Не соблаговолите ли, месье автогонщик, рассказать нам все.
– Я ничего… не знаю… Горчев написал… вот… письмо…
– Ну наконец-то! Давайте его сюда! И генерал прочел:
Теперь генералу все стало ясно. По крайней мере, он так думал. Из Марселя его заверили по телефону, что там одновременно находилось два рекрута с фамилией Горчев. Номер 27 отбыл в Оран, в форт св. Терезы, а оттуда пришло известие, что Иван Горчев уже две недели как дезертировал.
– Теперь я все понимаю! – воскликнул просветленный генерал. – Немедленно пишу военному министру.
– Я тоже напишу, – воскликнул почти выздоровевший Лабу. – В конце концов, речь идет о моем зяте!
Аннет освободилась из объятий рыдающего автогонщика и продолжала плакать на отцовском плече.
Гафироне попытался кинуться на шею Андре, но камердинер весьма холодно уклонился.
Оказывается, Горчев жив. Жив! Аннет не могла говорить, она комкала носовой платок, бледная и дрожащая. Лабу лежал с закрытыми глазами. Должно быть, он молился в душе.
– Как вас зовут? – спросил генерал у Гафироне.
– Вендрин… то есть, Бер… Я автогонщик, месье. Нервы его окончательно сдали, и он разрыдался. И поскольку Аннет тоже плакала, он бросился ей на шею, но сейчас на это никто не обращал внимания. Лабу лежал с закрытыми глазами, и трудно было сказать, что он думал или ощущал.
Трогательная сцена показалась генералу слишком продолжительной. Он хотел узнать еще что-нибудь кроме радостного известия о Горчеве.
– Не соблаговолите ли, месье автогонщик, рассказать нам все.
– Я ничего… не знаю… Горчев написал… вот… письмо…
– Ну наконец-то! Давайте его сюда! И генерал прочел:
«Мой генерал! Почтительно докладываю, что нахожусь в бегах из высших военных интересов и сейчас, вдали от своей роты, веду „альфа-ромео“ к „Туфле Пророка“.
Не забуду передать его величеству императору Баба Паладала ваш поцелуй.
В Оране, в форте св. Терезы, никто, разумеется, не узнает причины моего отсутствия, смею заверить, господин генерал.
Обоих главных виновников я передам принцу, хотя с другими мошенниками, если будет на то ваша милость, прошу поступить наоборот, то есть выпустить их на свободу из «прилагаемого фургона» за проявленную ко мне доброту, а также и потому, что без их помощи «альфа-ромео» давно был бы в лапах португальской конкуренции.
В надежде, что благодаря вашему доброму вмешательству мое отсутствие в форте св. Терезы не приведет к слишком строгому наказанию, заключаю сии строки с чрезвычайным уважением.
Иван Горчев, рядовой номер 27».
Теперь генералу все стало ясно. По крайней мере, он так думал. Из Марселя его заверили по телефону, что там одновременно находилось два рекрута с фамилией Горчев. Номер 27 отбыл в Оран, в форт св. Терезы, а оттуда пришло известие, что Иван Горчев уже две недели как дезертировал.
– Теперь я все понимаю! – воскликнул просветленный генерал. – Немедленно пишу военному министру.
– Я тоже напишу, – воскликнул почти выздоровевший Лабу. – В конце концов, речь идет о моем зяте!
Аннет освободилась из объятий рыдающего автогонщика и продолжала плакать на отцовском плече.
Гафироне попытался кинуться на шею Андре, но камердинер весьма холодно уклонился.
Глава 21
1
Чудовище по имени «альфа-ромео» было обезврежено. С потерей всех золотых частей оно утратило свою агрессивность. Его душа перешла к победоносному войску Абе Падана, который смог теперь вооружиться достойным образом.
А Горчев?
Среди населения южных оазисов Сахары еще и по сей день бытует легенда о призраке – оборванном солдате, который блуждал по пустыне в компании не менее странного льва и награждал оплеухами тех, кто отказывался давать ему пропитание.
Мало-помалу Горчев добрался до границы Сахары и увидел вдали расплывчатый контур горной цепи Дже-бел-Сагро. Вечером он разложил костер и чувствовал себя вполне умиротворенным в обществе преданного льва.
Он растянулся на песке и зевнул.
– Видите ли, господин Вендринер, теперь, когда дело кончено, я, пожалуй, склонен согласиться с господином Лабу. Прежде чем думать о женитьбе, не мешает набраться серьезности. Я понимаю, что в почтенном возрасте, которого вы достигли несмотря на плохое здоровье, такие темы вас мало занимают. Вы очень предусмотрительный хищник, господин Вендринер, и потому я уважаю ваше решение, хотя и не восторгаюсь им: разве похвально жить у людей в плену, а не наслаждаться свободой в пустыне?
Лев пожал плечами и хмуро отмахнулся.
– Понимаете, господин Горчев, – заговорил он меланхоличным тоном усталого коммерсанта, – мне, старому артисту, куда любезней сидеть в кафе среди жонглеров с дрожащими руками и охрипших зазывал – ведь я принадлежу к ним всей душой. Обидно, что никто, увы, не может вылезти из своей шкуры! Ну кто в наше время захочет рассиживаться в кафе со львом да еще играть с ним в картишки?
– Что это значит, господин Вендринер? Вы умеете говорить?
– Отнюдь нет. Вам это снится. Какая разница, в сущности? Поверьте, нет никого счастливее старого циркового артиста. В Ольмюце я знавал Эдмунда Глача – непревзойденного мастера сальто-мортале. И что же? Я видел, как он шествовал на двух костылях и с тремя пинчерами в погребок ратуши – он упал с трапеции. И он был счастлив, хотя его жена устраивала скандалы каждый день: его жена – чудо иллюзиона, знаменитая Меа Митта, ее тайну не могли разгадать величайшие профессора, хотя, на мой взгляд, эту даму следовало бы не разгадывать, а просто задушить… Вот так-то. Толкуют о золотом веке артиста. В нашей профессии возраст надо понимать наоборот: артист всего ближе к смерти, пока он молод, ведь он рискует жизнью каждый вечер и даже днем – за пониженную плату. И Глач днем любил пить кофе с музыкальным агентом по имени Траутман – ему-то он и выложил тайну магического ящика.
– Меня поражает ваша манера разговора, господин Вендринер.
– Что тут особенного? – равнодушно пробурчал хищник. – Вы тоже мастер языком трепать. Мой родственник Герман Вендринер и некий капитан Сплендид работали с одной труппой – сорок танцующих тюленей; они пили каждое утро горячую воду из источника св. Маргариты, а вода оказалась радиоактивной. Какой толк, что я царь зверей! Хельфейзен, к примеру, был королем велосипеда, а теперь его зовут Ерабек, и он служит привратником в Герлице. Родина артиста создается из афиш.
– Но ведь вы когда-то преследовали других зверей, и газели бежали очертя голову, услышав приближение грозного Вендринера. По Лафонтену, вы цените свободу больше жизни.
Господин Вендринер неторопливо раскурил сигару.
– Вот что я вам скажу, господин Горчев. Вы, к приметру, шляетесь по свету королем бездельников. Я не знаю, о каком Лафонтене вы говорите, я что-то не помню такого билетера в нашем цирке. Открою-ка я вам секрет: я ведь родился в шенбруннском зоопарке, то есть в Вене. По железной дороге и на корабле меня привезли в Сахару, а потом представили наивному покупателю в стальной сети. Ну и поездка была, лучше уж не вспоминать. А надо было терпеть – пойманный в пустыне лев стоит дороже. Я единственный импортированный в Сахару лев, уважаемый господин Горчев. Я ведь не подлинный Вендринер. В Шенбрунне у меня заходилось сердце, когда кричал павлин. Где они, старые добрые времена? – глубоко вздохнул лев, надел пенсне и углубился в «Новый венский журнал».
Горчев с воплем проснулся. Занималось утро. Господин Вендринер лежал рядом, дыша, как старый астматик.
А Горчев?
Среди населения южных оазисов Сахары еще и по сей день бытует легенда о призраке – оборванном солдате, который блуждал по пустыне в компании не менее странного льва и награждал оплеухами тех, кто отказывался давать ему пропитание.
Мало-помалу Горчев добрался до границы Сахары и увидел вдали расплывчатый контур горной цепи Дже-бел-Сагро. Вечером он разложил костер и чувствовал себя вполне умиротворенным в обществе преданного льва.
Он растянулся на песке и зевнул.
– Видите ли, господин Вендринер, теперь, когда дело кончено, я, пожалуй, склонен согласиться с господином Лабу. Прежде чем думать о женитьбе, не мешает набраться серьезности. Я понимаю, что в почтенном возрасте, которого вы достигли несмотря на плохое здоровье, такие темы вас мало занимают. Вы очень предусмотрительный хищник, господин Вендринер, и потому я уважаю ваше решение, хотя и не восторгаюсь им: разве похвально жить у людей в плену, а не наслаждаться свободой в пустыне?
Лев пожал плечами и хмуро отмахнулся.
– Понимаете, господин Горчев, – заговорил он меланхоличным тоном усталого коммерсанта, – мне, старому артисту, куда любезней сидеть в кафе среди жонглеров с дрожащими руками и охрипших зазывал – ведь я принадлежу к ним всей душой. Обидно, что никто, увы, не может вылезти из своей шкуры! Ну кто в наше время захочет рассиживаться в кафе со львом да еще играть с ним в картишки?
– Что это значит, господин Вендринер? Вы умеете говорить?
– Отнюдь нет. Вам это снится. Какая разница, в сущности? Поверьте, нет никого счастливее старого циркового артиста. В Ольмюце я знавал Эдмунда Глача – непревзойденного мастера сальто-мортале. И что же? Я видел, как он шествовал на двух костылях и с тремя пинчерами в погребок ратуши – он упал с трапеции. И он был счастлив, хотя его жена устраивала скандалы каждый день: его жена – чудо иллюзиона, знаменитая Меа Митта, ее тайну не могли разгадать величайшие профессора, хотя, на мой взгляд, эту даму следовало бы не разгадывать, а просто задушить… Вот так-то. Толкуют о золотом веке артиста. В нашей профессии возраст надо понимать наоборот: артист всего ближе к смерти, пока он молод, ведь он рискует жизнью каждый вечер и даже днем – за пониженную плату. И Глач днем любил пить кофе с музыкальным агентом по имени Траутман – ему-то он и выложил тайну магического ящика.
– Меня поражает ваша манера разговора, господин Вендринер.
– Что тут особенного? – равнодушно пробурчал хищник. – Вы тоже мастер языком трепать. Мой родственник Герман Вендринер и некий капитан Сплендид работали с одной труппой – сорок танцующих тюленей; они пили каждое утро горячую воду из источника св. Маргариты, а вода оказалась радиоактивной. Какой толк, что я царь зверей! Хельфейзен, к примеру, был королем велосипеда, а теперь его зовут Ерабек, и он служит привратником в Герлице. Родина артиста создается из афиш.
– Но ведь вы когда-то преследовали других зверей, и газели бежали очертя голову, услышав приближение грозного Вендринера. По Лафонтену, вы цените свободу больше жизни.
Господин Вендринер неторопливо раскурил сигару.
– Вот что я вам скажу, господин Горчев. Вы, к приметру, шляетесь по свету королем бездельников. Я не знаю, о каком Лафонтене вы говорите, я что-то не помню такого билетера в нашем цирке. Открою-ка я вам секрет: я ведь родился в шенбруннском зоопарке, то есть в Вене. По железной дороге и на корабле меня привезли в Сахару, а потом представили наивному покупателю в стальной сети. Ну и поездка была, лучше уж не вспоминать. А надо было терпеть – пойманный в пустыне лев стоит дороже. Я единственный импортированный в Сахару лев, уважаемый господин Горчев. Я ведь не подлинный Вендринер. В Шенбрунне у меня заходилось сердце, когда кричал павлин. Где они, старые добрые времена? – глубоко вздохнул лев, надел пенсне и углубился в «Новый венский журнал».
Горчев с воплем проснулся. Занималось утро. Господин Вендринер лежал рядом, дыша, как старый астматик.
2
Десять дней прожил господин Ванек у певицы. Жил он главным образом в шкафу.
Лаура Депирелли позаботилась об электрическом освещении на нижней полке, а также о книгах для чтения. Она строила планы путешествий в дни и часы, свободные от занятий. Прилежная актриса репетировала часами.
На десятый день господин Ванек вылез из шкафа как раз в процессе музыкальных штудий.
– Добрый день, я пошел, – возвестил секретарь. И прежде чем ошеломленная певица и до смерти напуганный аккомпаниатор успели вымолвить хоть слово, господин Ванек удалился в приступе больного самолюбия; бог знает, что именно его беспокоило, однако направил он свои стопы прямо в форт св. Терезы.
– Доложите сержанту, – твердо приказал он часовому, – что я заблуждался на ваш счет. Легион – это просто рай.
Господин Вюрфли присутствовал при церемонии надевания наручников:
– Вы с ума сошли! Добровольно явиться! – прошептал он.
– Это зачтется как смягчающее обстоятельство. Поласковее будут расстреливать.
– Знаете, Мегар снова под арестом.
– А разве его выпускали? Мне он симпатичен, этот Мегар.
– Но ведь он вас опять изобьет!
– Но не запоет. И это кое-что да значит!
На шестой день в арестантскую явились лейтенант и ефрейтор.
– Вот вам парадная униформа. Одевайтесь.
– Понимаю… Меня сейчас расстреляют?
– Вполне возможно. На дворе выстроен весь гарнизон, – сообщил ефрейтор, но лейтенант его оборвал:
– В высоких инстанциях известно, где вы были две недели и сколько вы перестрадали.
– Особенно днем после двенадцати.
– Тс-с! О вашем вояже никаких подробностей не сообщали, и я попросил бы вас не распространяться на эту тему. Вы меня понимаете?
Господин Ванек покраснел, опустил глаза и решил, что все понял.
Когда его вывели, он осмотрелся со слезами на глазах. Казнь, безусловно, торжественное мероприятие: весь гарнизон форта выстроился в каре. Солнце светило на господина секретаря, он изо всех сил задрал голову, чтобы насладиться яркими лучами в последний раз.
Трам… там… там-там…
Барабанная дробь!.. Значит, дезертиров расстреливают без суда. Тоскливым взором он впился в зелень деревьев. Трубный сигнал… «Аих аппев! Аих аппев!» [
2]… сейчас появится эскорт… он попросит не завязывать глаза… пусть видят, как умирает Эдуард Б. Ванек… Ноги у него подкашивались, во рту пересохло. Труба умолкла. Смотрите-ка… да к нему подошел сам полковник!
– Рядовой номер 27, Иван Горчев! Вы на две недели покинули укрепление и за этот срок испытали тяжкие телесные и душевные муки.
«Да, пытка пением», – подумал господин Ванек и горестно кивнул.
– От имени президента республики объявляю вас, Иван Горчев, кавалером ордена Почетного легиона.
И пока полковник прикреплял ленту к груди оцепеневшего господина Ванека, взметнулось вверх трехцветное знамя, вострубили трубы, а сомкнутые ряды сделали равнение на героя.
Чуть дальше на возвышении стояли Аннет, де Бертэ и Лабу – изумленные, бледные, безмолвные…
Лаура Депирелли позаботилась об электрическом освещении на нижней полке, а также о книгах для чтения. Она строила планы путешествий в дни и часы, свободные от занятий. Прилежная актриса репетировала часами.
На десятый день господин Ванек вылез из шкафа как раз в процессе музыкальных штудий.
– Добрый день, я пошел, – возвестил секретарь. И прежде чем ошеломленная певица и до смерти напуганный аккомпаниатор успели вымолвить хоть слово, господин Ванек удалился в приступе больного самолюбия; бог знает, что именно его беспокоило, однако направил он свои стопы прямо в форт св. Терезы.
– Доложите сержанту, – твердо приказал он часовому, – что я заблуждался на ваш счет. Легион – это просто рай.
Господин Вюрфли присутствовал при церемонии надевания наручников:
– Вы с ума сошли! Добровольно явиться! – прошептал он.
– Это зачтется как смягчающее обстоятельство. Поласковее будут расстреливать.
– Знаете, Мегар снова под арестом.
– А разве его выпускали? Мне он симпатичен, этот Мегар.
– Но ведь он вас опять изобьет!
– Но не запоет. И это кое-что да значит!
На шестой день в арестантскую явились лейтенант и ефрейтор.
– Вот вам парадная униформа. Одевайтесь.
– Понимаю… Меня сейчас расстреляют?
– Вполне возможно. На дворе выстроен весь гарнизон, – сообщил ефрейтор, но лейтенант его оборвал:
– В высоких инстанциях известно, где вы были две недели и сколько вы перестрадали.
– Особенно днем после двенадцати.
– Тс-с! О вашем вояже никаких подробностей не сообщали, и я попросил бы вас не распространяться на эту тему. Вы меня понимаете?
Господин Ванек покраснел, опустил глаза и решил, что все понял.
Когда его вывели, он осмотрелся со слезами на глазах. Казнь, безусловно, торжественное мероприятие: весь гарнизон форта выстроился в каре. Солнце светило на господина секретаря, он изо всех сил задрал голову, чтобы насладиться яркими лучами в последний раз.
Трам… там… там-там…
Барабанная дробь!.. Значит, дезертиров расстреливают без суда. Тоскливым взором он впился в зелень деревьев. Трубный сигнал… «Аих аппев! Аих аппев!» [
2]… сейчас появится эскорт… он попросит не завязывать глаза… пусть видят, как умирает Эдуард Б. Ванек… Ноги у него подкашивались, во рту пересохло. Труба умолкла. Смотрите-ка… да к нему подошел сам полковник!
– Рядовой номер 27, Иван Горчев! Вы на две недели покинули укрепление и за этот срок испытали тяжкие телесные и душевные муки.
«Да, пытка пением», – подумал господин Ванек и горестно кивнул.
– От имени президента республики объявляю вас, Иван Горчев, кавалером ордена Почетного легиона.
И пока полковник прикреплял ленту к груди оцепеневшего господина Ванека, взметнулось вверх трехцветное знамя, вострубили трубы, а сомкнутые ряды сделали равнение на героя.
Чуть дальше на возвышении стояли Аннет, де Бертэ и Лабу – изумленные, бледные, безмолвные…
3
Объяснить инцидент не представлялось возможным. Лучше вообще его не касаться. Ванека необходимо срочно убрать из форта, Горчеву – ни под каким видом здесь не показываться.
Горчев повидался только с Приватным Алексом и выдал ему сто тысяч франков.
Деньги он отобрал у Маэстро и Лингстрема: инициаторы аферы, вероятно легко могли без них обойтись, так как принудительно трудились на фосфатовых разработках в Ифирисе.
За день до свадьбы Горчева и Аннет господин Ванек демобилизовался из легиона.
Сержант Вердье по этом: поводу закатил роскошный банкет в полковой столовой.
Ванек предстал перед работодателем как и подобает секретарю:
– Следующее поручение?
– В саду виллы Лабу коротает свои дни утомленны старый артист. Вы составите ему компанию, мой дорогой.
– Моя фамилия Ванек, и я настоятельно прошу вас это запомнить, тем более, что из уважения к моим страданиям меня наградили орденом Почетного легиона.
– Вы уверены, что заслужили эту награду?
– Безусловно. Вы хотя бы раз слышали пение Лауры Депирелли?
Между тем генерал де Бертэн раздобыл сведения о господине Ванеке. Он действительно функционировал в психиатрическом санатории Ниццы, правда, не в качестве служащего, а в качестве пациента. Однажды он исчез из купальни, прихватив цилиндр врача-ассистента. Его с тех пор ищут.
Аннет печально склонила голову на плечо Горчева:
– Иван, я боюсь, твоя мятежная кровь не даст тебе покоя.
– Ерунда!..
– Я всегда буду волноваться, что ты меня покинешь и снова уйдешь в море или в пустыню. Мне всегда будет не по себе, если ты запоздаешь домой хоть на час.
– Не волнуйся, я перестану опаздывать. Это жених твой был бродячим призраком, а муж будет домоседом.
Все опасения Аннет исчезли после рождения Ивана Горчева-младшего, которого другие члены семьи – Аладар Вендринер и господин Ванек – также радостно приняли в семейный круг…
Горчев повидался только с Приватным Алексом и выдал ему сто тысяч франков.
Деньги он отобрал у Маэстро и Лингстрема: инициаторы аферы, вероятно легко могли без них обойтись, так как принудительно трудились на фосфатовых разработках в Ифирисе.
За день до свадьбы Горчева и Аннет господин Ванек демобилизовался из легиона.
Сержант Вердье по этом: поводу закатил роскошный банкет в полковой столовой.
Ванек предстал перед работодателем как и подобает секретарю:
– Следующее поручение?
– В саду виллы Лабу коротает свои дни утомленны старый артист. Вы составите ему компанию, мой дорогой.
– Моя фамилия Ванек, и я настоятельно прошу вас это запомнить, тем более, что из уважения к моим страданиям меня наградили орденом Почетного легиона.
– Вы уверены, что заслужили эту награду?
– Безусловно. Вы хотя бы раз слышали пение Лауры Депирелли?
Между тем генерал де Бертэн раздобыл сведения о господине Ванеке. Он действительно функционировал в психиатрическом санатории Ниццы, правда, не в качестве служащего, а в качестве пациента. Однажды он исчез из купальни, прихватив цилиндр врача-ассистента. Его с тех пор ищут.
Аннет печально склонила голову на плечо Горчева:
– Иван, я боюсь, твоя мятежная кровь не даст тебе покоя.
– Ерунда!..
– Я всегда буду волноваться, что ты меня покинешь и снова уйдешь в море или в пустыню. Мне всегда будет не по себе, если ты запоздаешь домой хоть на час.
– Не волнуйся, я перестану опаздывать. Это жених твой был бродячим призраком, а муж будет домоседом.
Все опасения Аннет исчезли после рождения Ивана Горчева-младшего, которого другие члены семьи – Аладар Вендринер и господин Ванек – также радостно приняли в семейный круг…