Рогатый чешуйчатый зашипел сызнова, и в звуке этом было больше ярости, чем боли. Из чего я заключила, что радоваться рановато и, кроме когтей, есть у него кое-что в запасе. И постаралась отскочить подальше.
Вовремя заключила. Даже если в процессе создания этого существа использовался крайне мелкий дракон, одна драконья особенность за ним все же сохранилась. Он выдыхал пламя. Не так далеко и обильно, как нормальные драконы, вероятно, ему мешали органы речи (нормальные драконы, если кто не в курсе, словами не говорят, а общаются мысленно). Но достаточно для того, чтоб сжечь стоящего рядом человека. Будь я на прежнем месте, пламя бы охватило меня целиком, а так оно только лизнуло пресловутую овчинную безрукавку, столь верно послужившую мне за минувшие сутки. Я успела выскочить из нее, при этом заметив, что зомби-эльф шарахнулся от огнедышащего товарища. Очевидно, тварюга по каким-то причинам боялась огня.
«Что дальше?» – этим размышлениям я предавалась не стоя столбом, а припустив во все лопатки. Пока он огнедышит, мечом я до него не дотянусь. Впрочем, опыт учит, что огневой запас у драконов ограничен. Главное, держаться от него на должной дистанции, пока он не выдохнется. Весь вопрос, насколько он ограничен? И смогу ли я выдержать такую дистанцию?
Мы сделали изрядный круг по площади, неумолимо приближаясь к фонтану.
Фонтан! Вода! Вот чем надо с огнем бороться! Если только преследователь не остановится, а по инерции подбежит достаточно быстро.
Так и вышло. Не иначе этот дракон не мог общаться мыслями, потому что общаться было нечем.
Вскочив в водоем, я первым делом сунулась под струю – эта была мера предосторожности на случай, если язык огня все же меня зацепит. А потом загнала меч в водопровод. Ох, как кстати был бы сейчас насос мэтра Кобелье! Но чего не было, того не было. Зато перенаправленная струя ударила в морду ящера. Удалось сбить не только пламя, но и самого быкоящера с ног. Колени у него подогнулись, и он шлепнулся рядом с водоемом. Демон Псякрев, удар был силен, но не настолько же! Или дело не в этом? Что там мне объясняли про противоборство стихий? И не только объясняли – показывали на деле и на теле. Ну так вдарим еще раз стихией воды по стихии огня!
Закрепляя успех, я кинулась к коленопреклоненному быкоящеру, одной рукой ухватила его за рог, на другой рог, чтоб оставить руку свободной, пришлось наступить. Рога я ему обламывать не собиралась, замысел был другой. Я подхватила лежавшую на бортике золотую чашу, уже порядком подзабытую, зачерпнула воду из саркофага и стала вливать в оскаленную пасть.
Рогатый хрипел, дергался, но я недрогнувшей рукой заливала ему в нутро чашу за чашей, пока он не затих. Видимо, навсегда.
Зато последний из троицы уродов, уяснив, что огонь ему больше не грозит, успел подгрести и замахнуться мечом. Я, уклоняясь, споткнулась о рог покойника и плюхнулась в воду. Клинок вместо моей ноги ударил по камню, раскрошив его. Эти камни и без того нуждались, чтоб их укрепили, а тут еще невесть откуда взявшийся живой труп принялся превращать их в щебенку.
Но у меня были сейчас более насущные заботы, чем состояние водоема в Торговище. Эльф-зомби двигался, конечно, медленнее обычного эльфа, но и я порядком утомилась. И вдобавок он не давал мне дотянуться до меча, все еще торчавшего в водопроводе, ровно затычка какая. Впрочем, учитывая недавний опыт, от меча в общении с этим субъектом толку мало. Он боялся огня, но огня-то я сейчас развести и не могла. Огниво было в поясном кошеле, а он промок, как и все, что было на мне. Но сумку с вещами я заранее припрятала позади водоема.
И еще кое-что.
Я выскочила из фонтана, едва уйдя от нового удара меча. Покатилась по земле. Но на сей раз это была уловка – чтоб подобраться к приставленной за углом водоема косе, которую я вытащила из одного дымохода.
Даже здешние жители, какими бы деревенщинами они ни выглядели, кое-что смыслят в симпатической магии. Коса – оружие смерти, и только она может защитить от тех, кто воплощает смерть-в-жизни. Вот почему здешние дома утыканы косами. Надеюсь, обыватели не обеднеют от того, что я позаимствовала одну.
Как раз когда эльф-зомби почти нагнал меня, я вскочила на ноги и ухватилась за древко косы. Или оно у нее не «древко» называется? Многим я в жизни занималась, но вот косить не приходилось. Разве что опыт обращения с другим оружием поможет.
Он размахнулся, чтобы нанести удар сверху, а я развернулась и рубанула косой сбоку, аккурат под левую руку. Вряд ли это был правильный удар, потому что сердце его не билось, но грудную клетку я ему крепко порушила, и он невольно опустил руки, не в силах блокировать следующий удар. А как раз следующий удар и был правильный – им я снесла ему голову, сделав неживое окончательно мертвым.
Вот и спорь потом с народными суевериями.
Но отдышаться мне не дали.
– Самодива? – спросил женский голос.
Я резко развернулась. Посреди площади стояла женщина. При такой комплекции, как у нее, мне следовало бы услышать, как она подошла. Но я не услышала – слишком занята была боем. Загорелое лицо ее было столь же морщинистым, как у бабушки трактирщика, но более ничем она Ламью не напоминала. Дряхлой ее никак нельзя было назвать. Мало того, что у нее все зубы имелись в наличии, она была высокой и плотной, даже толстой. Но самое оригинальное – это ее одежда. Она была закутана в меховую шубу до пят и с капюшоном, так что открытым оставалось только лицо. Несколько излишние предосторожности от простуды при нынешней погоде.
Я крепко вцепилась в косу, однако женщина не выглядела враждебной. Тогда я вспомнила, что мне задали вопрос, и ответила:
– Нет.
– А похожа.
Мне показалось, что она разочарована, и я сказала:
– Сожалею, тетушка, но мне неизвестно, что значит это слова. Я только нынче утром прилетела, – видимо, от усталости я сообщила правду.
– Прилетела? – она искренне удивилась. – Тогда русалия?
– Ну, какая из меня русалка, хоть я и вылезла из воды...
– Ты и верно не понимаешь. Русалии – повелительницы ветров, что летают на его крыльях. Но ты совсем на них не похожа, однако говоришь, что прилетела. Как тебе это удалось?
– Ты будешь долго смеяться – на овце. Сама я летать не умею и не люблю.
Она не засмеялась, а удивилась еще больше.
– Не умеешь? Так ты что же – человеческая женщина?
– В общем-то, да. Отнюдь не стригойка, или как это у вас называется.
– И все же ты на диво грамотно расправилась с йелес.
– Достигается упражнением.
– Вот как, – задумчиво произнесла она. – Возможно, именно ты можешь нам помочь.
– Сожалею, но у меня другие планы. На рассвете я намерена отнести эту золотую плошку в крепость боярина Бобоану.
– Боярин Нераду, – задумчиво проговорила женщина, – правильно понимает, что противостоять захватчикам мы можем, лишь опираясь на древние обычаи. Беда в том, что он возрождает не те обычаи. А враги наши не преминули этим воспользоваться. А ты... если ты прилетела так, как сказала, значит, тебе помогли древние силы по ту сторону гор. Просто так они этого не сделают. Значит, ты – наша союзница.
Мне не хотелось вдаваться в тонкости и объяснять ситуацию с Бабой-Ягой, шантажом и пирожками для бабушки трактирщика.
– Тетушка, ценю твой патриотический порыв. Если твои враги являются и моими врагами – сделаю все, чтоб их разнести. Но в первую очередь я должна разыскать своего мужа. У меня есть основания полагать, что его захватил в плен один из тех чужеземных колдунов, что нашли приют в Сильватрансе. Если что-нибудь знаешь о нем – скажи!
– А муж твой кто? Вражитор, шоломонар?
– Нет, он никакими колдовскими силами не владеет. Он странствующий рыцарь.
– О таком ничего не ведаю. Может, ты и впрямь разузнаешь о нем в крепости Бобоану. Но сдается мне, дорога еще приведет тебя к Авестите. Это мое имя, запомни его.
– А меня здесь называют Райна.
– Хорошее имя. Царское. Теперь забери свой меч из воды, негоже ему там торчать.
– И то. Много есть легенд о мече, поднявшемся из глубоких вод, но никто еще не сложил таких о мече в водопроводе...
Я последовала ее совету и выдернула меч, вернув фонтан в естественное состояние. Когда же обернулась, женщины в шубе простыл и след. Удивительно быстро она умудрялась передвигаться при таком телосложении.
И вот еще странно – я так и не поняла, на каком языке мы с ней говорили.
На рассвете я уже молотила рукоятью меча в ворота крепости. За минувшее время мне удалось высушить одежду и даже вздремнуть несколько часов, но под утро я была на ногах. А вот в крепости все дрыхли, включая часовых. Охранная служба была здесь поставлена безобразно, это я как специалист говорю.
Наружу из бойницы высунулась непроспавшаяся рожа и сипло сообщила, что нищим бродягам здесь не подают, а если нищие бродяги сами не убираются подобру-поздорову, на них здесь спускают собак.
Я не стала сердиться. Во-первых, человек не успел как следует продрать глаза, а во-вторых, мой вид мог ввести в заблуждение и вполне выспавшегося. Одежда, и без того не новая и залатанная, при ночных приключениях выиграла в чистоте, но была еще более мятой, чем обычно. И вдобавок я прихватила порядком обгоревшую безрукавку бабы Ламьи. Нехорошо бросать верно послужившую тебе вещь только потому, что на ней образовались дыры и залысины. Потому я кротко сказала:
– Ладно, добрый человек. Боярин велел мне с утра пораньше принести ему эту плошку, но, если ты меня не пустишь, я заберу ее себе.
И вытащила чашу из-под безрукавки. В лучах рассветного солнца она выглядела очень эффектно, и я надеялась, что со стены не видно, что на поверхности чаши, после того как я тыкала ее ящеру в зубы, появились вмятины. Золото – довольно мягкий металл.
Рожа икнула, отвалилась от бойницы, и через непродолжительное время я оказалась во дворе крепости.
Да, прямо скажем, не Тур-де-Форс и даже не Динас-Атас. Но ничего, осаду выдержать можно. И народу сбежалось во двор, как будто они собрались отражать неприятеля. Даже сам верховный боярин не удержался, вышел вместе со слугами, конюхами, латниками и всеми, кто здесь водился, запахивая на ходу кафтан поверх ночной рубашки. Крепко спал боярин нынешней ночью, совсем не беспокоился о моей судьбе. Ничего иного я и не ожидала.
Нераду Бобоану откашлялся и спросил:
– Ты говоришь, что принесла чашу?
– Вот.
Он вытаращился на посудину так, что мне стало несколько не по себе. Сейчас заявит, что вчера, мол, изволил шутить, а меня надобно казнить за то, что не понимаю шуток и взяла себе ценную вещь. Или – что чаша поддельная и была у меня припасена с самого начала... В общем, все, что обычно говорят начальники, дабы не исполнять обещаний.
Он, однако, выдал другое.
– Стало быть, йелес сегодня ночью не приходили?
– Если ты про тех уродов, что с вечера шлялись по Торговищу, то, надеюсь, добрые горожане там приберут. Потому что я не подряжалась вывозить трупы.
Обитатели крепости загомонили, бабы завизжали (бабы здесь были – стряпухи и прачки), а боярин продолжал гнуть свою линию.
– Не может этого быть. Чтоб нищая побродяжка победила там, где потерпели поражение могучие герои?
– Нет, мне это нравится! Чашу я принесла, а главное – результат. Насчет всего прочего – пошли своих людей в город проверить, раз они всю ночь так славно дрыхли.
Но Бобоану меня не слушал.
– И потом, святой Гугуцэ, перед тем как моройки совершили над ним поцеану, предсказал, что победить чудовищ сможет лишь тот, кто приедет в нашу страну не на коне, не на осле, и не в повозке, и не по земле, и не по воде...
Ядрена Вошь! Мало того, что я половины слов не поняла, так здесь имелось очередное идиотское пророчество.
– Послушай, воевода (я знала, что он не воевода, но немного лести никогда не помешает), я не знаю ваших обычаев, и, может быть, в твоих глазах я всего лишь нищая бродяжка. Но у меня есть меч (о другом оружии я скромно умолчала), и те, кто по ночам запугивал твой город, убедились, что я неплохо с ним управляюсь. Вчера, когда я предложила свои услуги, ты сказал, что дашь ответ утром. Утро настало. Что скажешь ты теперь?
Слава богам, мне удалось благополучно довести до финала эту пафосную речь и ни разу не выругаться.
– У нас не принято, чтобы женщины так поступали, – сказал он с сомнением. – Колдовство – другое дело, ведьм у нас всегда было полно, в прежние времена, говорят, каждая торговка на базаре была ведьмой, но меч – оружие мужчин.
Ох, сколько раз приходилось мне слышать эти слова! И в принципе я была с ними согласна. Но мне неохота было объяснять, что я не раз пыталась заняться чем-нибудь мирным, однако никак не получалось – по жизненным показаниям.
– Но я-то не местная.
Это очень хороший ответ и многое объясняет. Сейчас он тоже оказал свое действие.
– Что ж, домна... как ты назвалась? Райна? Посмотрим, на что ты способна. – Он внезапно рассмеялся. – Вот славно будет – имперцы против имперцев, а жители Сильватрансы – в стороне!
Свита зашлась смехом, как вчера. Я предпочла промолчать.
– Будай, – приказал боярин одному из своих присных, – проводи домну Райну в светлицу покойного отца Быкалавра. Пусть оставит там свои вещи, а после присоединяется к нам в трапезной, ибо, коли пришлось так рано подняться, не станем попусту терять времени. Пусть подают на стол. Чует мое сердце, будут у нас сегодня еще гости.
Затем он развернулся и направился обратно в свои покои.
– Эй, боярин! – окликнула я его. – А с чашей что делать?
– Да! – подхватил кто-то их придворных. – Прикажешь положить чашу обратно?
– Нет. Это мы всегда успеем сделать. Возьмите чашу и снесите в трапезную.
Я без сожаления рассталась с проклятой плошкой и двинулась за длинноусым угрюмым мужчиной в долгополом кафтане.
Покуда я занималась в этой Сильватрансе полной ерундой. Но теперь я, возможно, приближусь к цели.
Крепость была как крепость, я таких десятки повидала за годы странствий. Даже где-то со следами былой роскоши. К сожалению, следы эти было очень трудно заметить, так как все, что можно было отломать, оторвать и утащить, давно вывезли в Бухано-Трескав.
– В этой светлице, домна, наш священник жил, – пояснил Будай. – Служитель святой Априорицы. Только когда повадились йелес Торговище грабить, да людей уводить, а никто из славных юнаков с ними сладить не мог, отец Быкалавр пошел их добрым словом увещевать. Ну, а они добрых слов не любят, не увели его, как других, а на месте порешили. Кто знает, может и повезло ему...
– А вот скажи мне, добрый человек, – прервала я это оптимистичное утверждение. – Те уроды, которых я порешила, – они ведь разные. Но вы называете их одним словом. Что значит «йелес»?
– Да как сказать, – он понизил голос. – Йелес... это данзель. Те, кого не называют. Лучше о них не говорить, еще лучше о них не знать.
Мы поднялись по каменной винтовой лестнице с высокими ступенями. Дверь была не заперта. Или покойный Быкалавр был человеком аскетических привычек, или отсюда уже все утащили. Замок все же на двери имелся, и я затребовала у Будая ключ. Ключ он отдал, но никуда от двери не ушел, напомнив, что ему велено проводить меня в трапезную. Да я и не собиралась его задерживать. Нарядов у меня при себе не было. Все переодевание состояло в том, что я сбросила на скамью, заодно служившую постелью, пресловутую безрукавку. Сидеть за обеденным столом с арбалетом было бы неудобно, и таскать эту овчину в качестве маскировочной одежды необязательно.
Трапезная чем-то напоминала обеденный зал орденского замка Динас-Атас, разве что здесь посветлее и на стол подавали служанки – в замке Атасном, приравненном к мужскому монастырю, женской прислуги не было. Сквозняки шевелили на стенах всякие стяги-флаги, бойцы поднимали заздравные чаши – как раз, когда я вошла, пили за процветание Сильватрансы. Престарелый певец, играя на каком-то жутком инструменте, именуемом здесь, как и в Великом Суржике, лирой (понятия не имею, что у него общего с лирой, известной в Перворимской империи), прежалостно выводил:
Ах, лучше гор есть только горы,
И реки, полные вина.
Все отдаю за ласки-взоры,
Не верь разлукам, старина!
Меня, супротив ожидания, усадили не в конец стола, а рядом с боярином. Удивительно, но ржать и издеваться никто не стал. Вряд ли нравы здесь были мягче, чем в орденском замке. Вероятно, кто-то уже успел сгонять в город, проверить показания и сообщил, что нервировать меня не стоит.
Кормили здесь тоже получше, чем в Динас-Атасе, и уж безусловно лучше, чем во вчерашней городской корчме.
Кому-то могло показаться, что в еду кладут слишком много перца и в особенности чеснока, но я это люблю.
Боярин Бобоану ел-пил из серебряной посуды, у меня и, насколько я могла разглядеть, у всех прочих, посуда была оловянная. Золотая чаша, принесенная из Торговища, стояла на столе, но к ней никто не притрагивался. Впрочем, всяк и каждый прикладывался к другим посудинам.
Служанка с кувшином подошла к боярину и наполнила его кубок густым красным вином. Следующей на очереди была я. И тут меня торкнуло. Баба-Яга крикнула мне на прощание: «Кровь людская не водица!» Я, признаться, приняла это за пьяный бред, но, выходит, воздухолетчица была достаточно трезва. Я перед этим просила ее о каком-нибудь талисмане, позволяющем определить, не подмешали ли кровь в питье. Она в просьбе отказала, но дала полезный совет. Кровь красна, и многие вина – тоже, поэтому в них кровь можно добавить незаметно.
Я отодвинула кубок и прикрыла его ладонью. Это не ускользнуло от внимания Бобоану.
– Ты пренебрегаешь нашим гостеприимством, домна Райна? – сурово вопросил он. – Или тебе не нравятся наши вина?
– Отчего же, воевода? Я верю, что вина, изготовляемые в Сильватрансе, ничем не уступят тем, коими славятся виноградники вдоль реки Сноу, и даже превосходней их. – Тут я ничуть не кривила душой. В империи производят приторно-сладкие вина, достаточно популярные, но я люблю их не больше, чем бухано-трескавскую кислятину. – Но, отправляясь в странствия, я дала обет святому Екселю, что не буду пить ничего крепче воды, пока не достигну своей цели.
– Странный обет... Эй, принеси воды! – приказал Бобоану служанке. – Да не для умывания, дура, а для питья!.. Да, весьма странный. Какова же твоя цель, домна?
– Возможно, ты, милостивый воевода, мне это прояснишь, – я приняла из рук служанки кружку с водой и с удовольствием запила перченое мясо. – Как я понимаю, ты не слишком благоволишь чужестранцам?
– Верно. И никто не осудит меня за это. Слишком долго страдала Сильватранса под чужеземным игом. Теперь мы возрождаемся под знаменем нашего великого воеводы Дрэкулы. Увы, находятся и такие, что готовы использовать в своих целях и нашу борьбу, и это святое для каждого жителя Сильватрансы имя.
– К этому я и веду. Не было ли среди злокозненных чужестранцев некоего монаха – в империи его называли брать Удо, и он... прости, я плохо знаю ваш язык, но он – то, что здесь именуется «стригой». – Поскольку Бобоану угрюмо молчал, я продолжала. – И не являлся ли в Сильватрансу рыцарь по имени Гверн? Он – враг того монаха, и потому мог стать твоим союзником.
Бобоану усмехнулся.
– Много чужеземных рыцарей и простых воинов – имен и не упомнишь – посещали Торговище, но никто из них не прошел испытания чашей. Одних мы казнили, другие попали в лапы йелес и их хозяев. И уже месяца два в Торговище никто не приходил. – Он словно бы очнулся. – А почему ты об этом спрашиваешь? Здесь я хозяин, и я задаю вопросы! А если кто-то не согласен, значит, это шпион. Может быть, ты, женщина, подослана нашими врагами?
Ага, вот я уже «женщина», а не «домна». Но меня такое обращение, равно как обвинение в шпионаже, нисколько не обидело. Никогда я не выдавала себя за мужчину, да и шпионить мне тоже приходилось, причем совсем недавно.
– Если б я была подослана, боярин, зачем бы мне понадобилось убивать тех уродов, что наводили страх на твой город?
– Может, каши враги решили пожертвовать кем-то из своих слуг, чтоб шпионка могла проникнуть в крепость. Мы ведь даже не знаем, ты ли убила йелес или это сделал кто-то другой.
А вот это было уже обидно.
– Если бы ты, милостивый боярин, и твои доблестные воины не сидели запершись в крепости, а добрые обыватели – в своих домах, вы бы это увидели собственными глазами. Кроме того, ты постоянно говоришь о «наших врагах». Кто они, эти враги, если они в состоянии наслать на столицу подобных монстров?
Бобоану заскрипел зубами, но прежде чем он успел что-либо сказать, в зал вбежал один их стражников и сообщил.
– Милостивый боярин! У ворот крепости – господин фон Ужоснах!
– Я этого ждал, – пробормотал Бобоану, – но чтоб так скоро... Проси! – Нехорошо осклабившись, он обернулся ко мне. – А это своими глазами увидишь ты. Я же устрою вам очную ставку. И не думай, что тебе удастся меня обмануть!
Я пожала плечами. Увидеть предполагаемого противника – всегда полезно. Хотя я еще не разобралась, кто здесь противник, а кто союзник. Кроме того, оставался еще один вопрос, который я не успела задать Бобоану. Но это подождет...
Здоровенный детинушка, очевидно, исполнявший обязанности герольда – не знаю, как эта должность по-здешнему называлась, – выкрикнул:
– Благородный ландграф Вульф-Фрик фон Ужоснах со свитою!
Вошедший не был братом Удо, и даже не похож. Не было монаха и среди его свиты – ее составляли три мордоворота, похоже, из местных, только получше одетых. Сам ландграф оказался человеком средних лет, со склонностью к полноте, исключительно румяный, в отделанном соболями кафтане имперского стиля и берете со страусиным пером. Берет он не снял, вряд ли из одной лишь гордости – подобные люди обычно рано лысеют.
Слуг направили к нижнему концу стола, ландграфа же усадили по правую руку от боярина, аккурат напротив меня. Взгляд его голубых глаз безразлично скользнул по мне, потом обратился в сторону Бобоану.
– Приветствую тебя, домнуле Ужоснах, – заговорил боярин. – Что привело тебя к нам в столь ранний час?
– На самом деле час не такой уж ранний, – голос у Вульфа-Фрика был хрипловатый. – Хотя в иных замках завтрак незаметно переходит в ужин... – Он добродушно хохотнул. – Однако события нынешней ночи вынудили меня прибыть незамедлительно.
– Ты уже знаешь?
– Тебе ведь известно, сиятельный Нераду, что мы не испытываем сложностей ни с оповещением, ни с перемещением.
Значит, все-таки колдун? Судя по брату Удо, они должны быть бледны из-за постоянной кровопотери. Этот же был как-то слишком полнокровен. Может, я сделала неправильные выводы?
– И я прибыл спросить, – продолжал Вульф-Фрик, причем добродушие из его голоса незаметно исчезло, – по какому праву ты нарушил наш договор?
Договор? Очень интересно.
– Договор не был нарушен, – процедил Нераду Бобоану.
– Вот как? – фон Ужоснах почесал затылок, потом щеку. – А что же тогда случилось с бедными созданиями доктора Бланко? Наш добрый доктор был чрезвычайно огорчен.
– Позволю себе напомнить наше соглашение, друг мой. Мы договорились, что эти существа не будут нападать на моих людей. Горожан я предупредил, чтоб с наступлением ночи они сидели по домам. До тех, кто смел ослушаться моего приказа, а также до приблудных чужестранцев мне не было дела. Так?
– Так. Я, разумеется, знал, что ты, боярин, ищешь случая обойти договор, отправляя навстречу нашим посланцам пришлых рыцарей и ландскнехтов. Однако, поскольку доктору Бланко все время нужен материал для опытов, я не возражал. Но...
– Но ты не подозревал, что ваши твари настолько слабы, что в наших краях даже женщина может справиться с ними! – торжествующе воскликнул Бобоану.
Некоторое время фон Ужоснах молчал, почесываясь. Потом без выражения произнес:
– Ах вот оно что. – И снова посмотрел на меня, на сей раз более внимательно. – Фройляйн, как я вижу, не местная.
– Между прочим, фрау...
– И давно ли в Сильватрансе?
– Домна Райна прибыла в Торговище вчера, – высказался вперед меня Бобоану.
– Занятно, – фон Ужоснах продолжал обращаться ко мне, а не к боярину. – Я не встречал женщин, которые зарабатывают на жизнь мечом, хотя слыхал о некоторых... особенно об одной. Как вы сказали, вас зовут?
– Райна. И сказала это не я, а благородный боярин.
– Какая досада. Ту, о которой я слышал, звали Этелинда.
Действительно, досада. Как Этелинда я была засвечена в империи, причем в связи с разными историями. Знать бы, о какой из них он проведал... Но спросить об этом я не могла.
– Разве я похожа на даму, которая может зваться Этелиндой?
Бобоану надоело сидеть и слушать, и он вмешался.
– Надеюсь, сударь мой, недоразумение разрешилось и вы не откажетесь отведать моего угощения.
Я вперилась в лицо ландграфа. Мне не приходилось видеть, чтоб брат Удо ел-пил, как нормальные люди, и поэтому ответ Ужоснаха был мне чрезвычайно интересен.
– Отчего же нет, – протянул он.
Я услышала, как вздохнули гости за столом. Видно, в Сильватрансе пренебрежение угощением оскорбляло хозяина и могло служить поводом к вражде, а то и кровопролитию... тьфу ты, опять я про кровь.
Слуги поспешили к ландграфу, заполнили его блюдо жарким, а кубок вином.
Он поднял кубок и произнес здравицу в честь хозяина, известного своим гостеприимством. Все, сидевшие за столом, с готовностью поддержали тост. Я тоже выпила воды. После чего пир продолжался. Учитывая, что за стол сели вскоре после рассвета, завтрак и впрямь грозил перейти в ужин. Но визит высокого гостя это как бы оправдывал.
За чавканьем и хлюпаньем далеко не все расслышали дальнейшие слова ландграфа.