Страница:
— А где это? — спросил Мэллори.
— На Уолл-стрит.
— Я лишь хотел убедиться, что она по тому же адресу, что и в моем мире, — пояснил детектив и ненадолго умолк. — Хочу узнать просто из любопытства: что уж такого замечательного в бирже?
— Она расположена в центре и будет совершенно пустынна. В Новый год там не ведут никаких торгов.
— Ладно, — пожал плечами Мэллори. — Во сколько вы хотите назначить встречу?
Виннифред посмотрела на часы.
— Сейчас примерно без четверти час. Как насчет четверти третьего?
— Это же всего полтора часа, — указал детектив.
— Я оптимистка, — откликнулась она. — А спрятать единорога в Манхэттене куда труднее, чем вам кажется. Кроме того, — добавила она, — к тому времени вы, наверное, захотите обменяться информацией.
Она подняла глаза на официанта, наконец-то прибывшего с напитками.
— Спасибо, — сказал Мэллори. — Сколько я вам должен?
— Шестьдесят центов, — сообщил тот. Мэллори вручил ему шестьдесят центов, и официант удалился.
— Да уж, исключительное заведение, — отметил детектив. — Видимо, им еще ни разу не доводилось слыхать еще и об инфляции.
— По-моему, это твое. — Виннифред пододвинула сливки к Фелине. Девушка-кошка угрюмо уставилась на нее, потом схватила бокал, опорожнила его одним глотком и отвернулась лицом к стене.
— Недурно, — прокомментировал Мэллори, сняв пробу со своего горячего тодди. — Кстати, я все ломаю голову: как вас угораздило стать охотницей на крупную дичь?
— Может, мой Манхэттен кажется вам новым и интересным, — пояснила Виннифред, — но я тут выросла. Мне всегда хотелось поглядеть, что там, за тем холмом, навестить девственные леса, пока они еще не укрощены и не одомашнены, увидеть чистый горизонт, не загороженный зданиями.
— И потому избрали охоту? Она кивнула.
— Я отправилась в путь, чтобы схлестнуться с животными, которых еще никто не видел, покорить горы, на которых никто не бывал, пересечь реки, через которые никто не переправлялся, исследовать земли, где еще не ступала нога цивилизованного человека. — Она ненадолго задумалась. — И я это осуществила. Я провела в буше двадцать семь лет, а зоопарки и музеи забиты моими трофеями.
— Тогда-то вы и вступили в армию?
— Я вообще не вступала в армию. Дисциплина и строгий распорядок мне не по вкусу.
— Но вы ведь полковник, — указал Мэллори.
— Ах, это, — передернула она плечами. — Мне присвоили чин полковника, когда я помогла подавить восстание, вспыхнувшее в буше среди троллей.
Мэллори допил свой горячий тодди и от нечего делать заметил:
— Должно быть, вы пережили массу увлекательных приключений. Какое произвело на вас наиболее неизгладимое впечатление?
— Мое любимое приключение? — переспросила полковник, прикрыв глаза и предавшись воспоминаниям с ностальгическим выражением на лице. — Мне вспоминаются серебряные блики луны на глади тропической лагуны, ощущение крепкой ладони, пожимающей мою руку, да произнесенные шепотом слова, чуточку заглушающие шелест прибоя. Но более всего мне памятен сладострастный аромат жасмина и свежее дыхание ночного бриза.
— Весьма романтично, — заметил Эогиппус.
— Романтично, не правда ли? — согласилась Виннифред и улыбнулась благостной, не лишенной горечи улыбкой. — Самое смешное, что ничего такого ни разу не приключилось, во всяком случае, со мной.
— Простите? — озадаченно проронил Эогиппус. Виннифред вздохнула.
— Я отправилась в буш толстой, неуклюжей девушкой, а вернулась толстой, морщинистой старухой. — Она помолчала. — И все-таки я помню все неслучившееся, как будто это было вчера. Говорят, что сердце выкидывает фокусы над нами, но не верьте: это рассудок. Эти воспоминания более реальны для меня, чем любое событие, случившееся на самом деле. Я до сих пор чую всепоглощающий аромат жасмина. Лица видятся мне словно в дымке — мое выглядит симпатичнее, чем было на самом деле, а лицо возлюбленного я не могу припомнить, но ароматы и ощущения вполне реальны, так реальны, словно все это было на самом деле:
— Она помолчала. — Разве не смешно, что это самое яркое мое воспоминание о жизни на лоне природы?
— По-моему, это совсем не смешно, — искренне признался Мэллори.
— Правда?
Он закивал головой.
— Что ж, — внезапно смутился Виннифред, — Бог с ней, с этой ностальгической чепухой. Нам еще предстоит сделать дело. Все готовы?
— Пожалуй, да, — откликнулся Мэллори. — Как вы хотите поделить войско?
— Я пойду с Мэллори, — вдруг встряла Фелина, ухватив его за руку и потираясь щекой о его ладонь.
— Тогда, полагаю, мне следует взять Эогиппуса, — заявила Виннифред.
— Буду счастлив составить компанию столь знаменитой охотнице, — промолвил конек. — Но должен вас предупредить, что мне совершенно ничего не известно о лепрехунах.
— Я беру тебя не из-за этого.
— А?
— Неужели ты в самом деле хочешь пребывать с Фелиной один на один, пока Мэллори будет заниматься наведением мостов с дном общества?
— Вы меня убедили, — живо откликнулся конек, затрусив через стол к Виннифред.
— Тогда пошли. — Она подхватила крохотное животное и энергично зашагала к двери.
Мэллори тоже поднялся и посмотрел на Фелину, продолжавшую сидеть.
— Ты идешь?
— Она мне не нравится, — прошипела девушка-кошка.
— Наверное, ты ей тоже, — сухо заметил детектив.
— Зато ты мне нравишься, — ответила она с кошачьей ухмылкой.
— Тогда пошли.
Фелина мгновение поразмыслила, затем подскочила на ноги настолько быстро, что проходивший мимо официант шарахнулся в сторону, разлив коктейли, стоявшие на подносе.
— Я заступлюсь за тебя, Джон Джастин Мэллори, — промурлыкала Фелина.
— Весьма утешительная мысль.
— Если она тебя хоть пальцем тронет…
— Полковник Каррутерс — нам не враг, — устало возразил Мэллори.
— Ты выбираешь своих врагов, а я выбираю своих, — изрекла Фелина.
Когда они нагнали Виннифред у двери, она обернулась к стойке и громогласно спросила:
— Ну, Мефисто?
Худой, нескладный маг неохотно выбрался из-за стойки.
— Ну ладно, — с тоской вымолвил он. — Но утром я буду сам себе противен, если только доживу до этого. Уже вместе с магом они все вышли в зябкую ночь.
— Полагаю, меня приставили к Гранди, — произнес Мефисто.
Виннифред кивнула.
— Только не пытайтесь вступить с ним в драку. Просто выясни, у него ли Лютик. — Она чуточку помолчала. — Мы встречаемся у Нью-йоркской фондовой биржи в пятнадцать минут третьего.
— Я вот все гадаю, хватит ли этого времени, чтобы добыть хоть какую-то полезную информацию, — сказал Мэллори.
— Должно хватить, — отрезала Виннифред. — Вероятнее всего, у вас даже более плотный график, чем у Мюргенштюрма.
— Что вы хотите этим сказать? — с замиранием сердца поинтересовался Мэллори.
— Мне приходит в голову, что, если вы будете еще здесь, когда Гранди наложит свои лапы на камень, вы рискуете застрять в этом Манхэттене навсегда.
Глава 8
Мэллори постоял под яркими огнями Бродвея, вглядываясь вдоль Сорок второй улицы. Большинство участников праздника уже разошлись ради продолжения веселья под крышами, и остались только обычные обитатели этого района. Детектив потратил пару минут, разглядывая прохожих, спешивших мимо мелочных лавчонок и массажных залов, поглядывая на людей и нелюдей, принимающих зазывные позы перед затрапезными кинотеатрами, и наблюдая за пьяницами и наркоманами, выписывающими кренделя по загаженным тротуарам.
— Боже! — пробормотал он. — Да они все до единого смахивают на преступников.
Он со вздохом повернулся к Фелине, алчным взором пожиравшей мусорный бак, и сказал:
— Пошли!
Еще раз одарив урну взглядом, полным вожделения, она устремилась вслед за детективом, свернувшим на Сорок вторую улицу.
— Здрасссь, соссседушшшка, — окликнул его шепелявый голос, когда Мэллори проходил мимо погруженного в тень здания.
Остановившись, Мэллори обернулся и оказался нос к носу со здоровенным субъектом, наделенным зеленой кожей и холодными, безжизненными глазами.
— Ищщешшь што-нибудь необычное? — прошипел субчик, и Мэллори заметил, что язык у того весьма длинный да вдобавок раздвоенный на конце.
— Фактически говоря, да. Где мне найти лепрехуна? Молодчик состроил гримасу отвращения.
— Тебе не нушен лепрехун, приятель; от них не дошдешшься ничего, кроме неприятноссстей. Но, — осклабился он, — я могу организовать тебе чудессную чешшуйчатую дамочку. Ты проссто ничего не пробовал, ессли не занималсся этим ее ящ-щеркой!
— Нет, спасибо.
— Мы можем позаботитьсся и о твоей подрушке тоше! — с напором заявил субчик. — Кошшки-девушшки без ума от ящщеров!
Мэллори отрицательно тряхнул головой.
— Мне нужны лепрехуны, — он помахал у субчика перед носом стопкой банкнот, полученных у Мюргенштюрма, — а в частности, лепрехун по имени Липучка Гиллеспи.
— Ессли твоя подрушка украссит ссебя ссворкой и ошшей-ником, мой брательник Иззи покашет ей класссс! — продолжал субчик, не обращая внимания на запрос Мэллори.
— Если ты не можешь сказать мне, где найти Гиллеспи, то кто может? — не унимался Мэллори.
— Ты пссихх! — прошипел зеленый субъект. — Я предлагаю тебе незабываемую ночь во грехе и сслизи, а ты зациклилсссся на лепрехунах!
Он растворился во мраке, а Мэллори, выждав секунд пять на случай, если тот вернется, пожал плечами и зашагал дальше, мимо ряда секс-шопов, выставляющих на обозрение бесконечный ассортимент диковинных приспособлений, в большинстве своем вряд ли пригодных для ношения или употребления людьми.
— Гоблинские девочки! — прошептал другой голос. — Очаровательные юные гоблинские девочки!
Мэллори даже не обернулся, чтобы поглядеть, кто к нему обращается, а просто сграбастал Фелину за руку и наддал ходу. Он пересек Восьмую авеню, прошел мимо очередного ряда неряшливых театриков и порнографических магазинчиков — в том числе и одного предлагавшего полное возмещение платы, если клиент вгонит в краску массажисток, прошедших выучку в колледже, — и свернул на север, где попал на Девятую авеню.
Мерцающие неоновые вывески пропали, и улица, хотя более темная, показалась детективу более безопасной и опрятной. Они в быстром темпе миновали греческий ресторанчик, зазывавший прохожих полюбоваться на танец живота в исполнении человеческих и нечеловеческих танцовщиц, потом английский чайный магазин, забитый седовласыми военными со стеками под мышками, кабачок, судя по всему, служивший притоном для эльфов, потом кафетерий, претенциозно заявлявший, что там всегда в наличии самое сырое мясо в городе, до отказа набитый гоблинами и троллями, жутко урчавшими и чавкавшими во время еды. Наконец они подошли к пабу «Изумрудный остров», и Мэллори вдруг резко затормозил.
— Там ни единого лепрехуна, — провозгласила Фелина, заглянув в окно.
— Но зато там есть ирландцы, — известил ее Мэллори. — Уж если они не смогут сказать, где искать лепрехунов, то никто не сможет. — Он вперил в нее строгий взгляд. — Ты будешь вести себя как положено, или мне оставить тебя здесь мокнуть под дождем?
— Или то, или другое, — загадочно улыбнулась она.
— Значит, останешься на улице, — резюмировал Мэллори непререкаемым тоном.
— Подожди! — всполошилась Фелина, когда он подошел к двери.
— Будешь держаться тихо и спокойно?
— Возможно.
— Ладно, — изъявил он согласие. — Но только попробуй вредничать, и живо отправишься на улицу.
В ответ Фелина потерлась об него и замурлыкала — в тот самый миг, когда Мэллори открыл дверь.
— Ну, не на глазах же у всех! — сконфуженно зашептал он. Фелина с ухмылкой отступила на шаг, а Мэллори пригладил ладонью мокрые от дождя волосы и оглядел паб.
Небольшое помещение едва-едва вмещало стойку бара и полдюжины столиков, но зато в нем царила атмосфера тепла и уюта, а не жары и скученности — круглые столы истерты и исцарапаны, массивные стулья функциональны, голый пол не покрыт лаком, а стены украшены репродукциями с ирландскими пейзажами и несколькими фотографиями с автографами ирландских актеров, спортсменов и писателей. Ассортимент бара, выставленный на всеобщее обозрение, состоял буквально из сотен бутылок виски, но среди них невозможно было отыскать ни единой посудины с вином или прозрачными напитками вроде джина или водки. Словно администрация бара, зная вкусы своей клиентуры, не видела причины выставлять напитки, не пользующиеся спросом.
Рослый, рыжеволосый, веснушчатый бармен с любопытством уставился на детектива, равно как и троица стариков, сидевших за угловым столиком. Еще двое мужчин, одетых в твидовые костюмы и водолазки, стояли посреди комнаты, меча дротики в портреты королев Елизавет — Первой и Второй. Дюжина других посетителей по двое и трое сидела по всему залу; большинство в шотландских беретах, а примерно половина франтила длинными шарфами, намотанными на шеи с нарочитой небрежностью. Музыкальный автомат наигрывал нескончаемую череду ирландских песенок, в которых речь шла о девушках по имени Кэтлин или Молли.
— Добрый вам вечер, — произнес бармен с жутким ирландским акцентом. Метатели дротиков подбили счет и уселись за стол, чтобы всерьез выпить. — Позвольте предложить вам стаканчик доброго ирландского виски?
— Почему бы и нет? — согласился Мэллори, приближаясь к стойке. Фелина тем временем вспрыгнула на табурет и не мигая уставилась на метателей дротиков.
— Мы ни разу вас тут не видели, — заметил бармен.
— Ничего удивительного, — откликнулся Мэллори. — Я ни разу тут не бывал.
— Вы, случаем, не ирландец? — поинтересовался бармен, разглядывая детектива в упор.
— Джон Дж. О'Мэллори, — представился тот.
— Тогда первая порция за счет заведения, — изрек бармен с восторженной улыбкой человека, отыскавшего новый источник дохода.
— Весьма щедро с вашей стороны.
— А что будет пить ваша подруга?
— Ничего, — ответил Мэллори, пока бармен наливал ему стопку виски. — Вы вроде бы не против ее присутствия.
— А с чего бы мне быть против? Кошки ведут свое происхождение из Ирландии, знаете ли.
— Не знал!
— Кошки, — кивнул бармен, — виски, батист и революция — вот наши четыре подарка миру.
— А как насчет лепрехунов? — поинтересовался детектив.
— Малый Народец? — презрительно бросил бармен. — Может, они и ирландцы, но вряд ли ими стоит гордиться. Порочное, неверное племя, если хотите знать мое мнение.
— Они здесь бывают?
— Да я бы ни одного и на пушечный выстрел не подпустил! — рявкнул бармен.
— Вы говорите об англичанах? — оживился старик из угла. — Поубивать их всех мало!
— Нет, — отрезал бармен. — Мы обсуждаем Малый Народец.
— А-а, этих, — протянул старик. — Дважды поубивать их мало! — Он поглядел на Мэллори. — А вы что думаете об англичанах?
— Я же велел Сынам Эрина [14] не подстрекать моих посетителей, — зловещим тоном пророкотал бармен.
— А я всего лишь затеваю приятную беседу, — огрызнулся старик. — А ты попридержи язык. Сыны Эрина помнят своих друзей.
— Куда лучше бы им помнить своих кредиторов, — желчно откликнулся бармен. — Или ты хочешь, чтобы я подвел счета?
— Может, тебе стоило бы вернуться на добрую старую родину, — не растерялся старик. — Америка превращает тебя в капиталистическую пиявку.
— Да на доброй старой родине нет ничего, кроме массы камней и кучки стариков, просиживающих штаны в пабах и затевающих революцию, — подал голос из-за соседнего столика меднолицый мужчина среднего возраста.
— Слыхал я эдакое, Фитцпатрик! — изрек старик. — И в ответ могу сказать только одно: если бы Рыцари Трилистника [15] чуть меньше болтали языком и чуть больше сражались, мы смогли бы вернуться на добрую старую родину.
— Ха! — парировал Фитцпатрик. — Да когда ж это Сыны Эрина прикончили хоть что-нибудь, кроме бутылки виски?
— Убийственные слова! — вскричал старик.
— Если они и правда такие, так надо сказать англичанам, пусть бросят их в бой против вас! — буркнул Фитцпатрик, тоже подскочив.
— Может, выйдем?! Попробуй повторить!
— И попробую! — Фитцпатрик сбросил пальто, закатал рукава, поплевал на ладони и направился к двери. — Правила маркиза Квинсберийского? [16]
— Несомненно, — согласился старик, подхватывая дубинку и следуя за ним на улицу.
Трое или четверо посетителей увязались за ними, но остальные не обратили на происходящее никакого внимания, и только Фелина с любопытством прижалась лицом к стеклу.
— И часто такое случается? — поинтересовался Мэллори, поворачиваясь к бармену.
— Не более трех-четырех раз за вечер, — беззаботно ответил тот.
— Может, нам лучше вмешаться? — предложил детектив.
— Да спешить некуда.
— С дубинкой или без нее, но у старика нет ни шанса.
— Они будут просто перебрасываться оскорблениями, — усмехнулся бармен, — чтобы как следует раскипятиться, но прежде чем это случится, они окоченеют и вернутся в помещение.
— Вы хотите сказать, что они собираются просто болтать?! — вопросил Мэллори.
— Существует огромная разница между революционной болтовней и революционной борьбой. Если бы им хотелось сражаться, они бы сейчас в Белфасте закладывали бомбы.
— И такое случается еженощно? Бармен кивнул:
— Кроме воскресений.
— А почему для воскресений сделано исключение? — полюбопытствовал Мэллори.
— По воскресеньям наше заведение закрыто.
Фелина вернулась к стойке и уселась на табурет рядом с Мэллори.
— Я думал, ты собираешься полюбоваться на драку, — заметил детектив.
— Они только и делают, что орут друг на друга, — развела она руками. Вдруг ее внимание привлекла ваза с арахисом, и девушка принялась играть с орешками, выкладывая из них на стойке незатейливые узоры.
Бармен заметил пустой бокал Мэллори.
— Может, еще разочек наполнить, О'Мэллори?
— Почему бы и нет? — Мэллори запустил бокал по стойке в сторону бутылки и поглядел на бармена. — А еще я бы не отказался от кое-какой информации.
— Если это в моей власти, она ваша.
— Спасибо. Я бы хотел знать, где найти лепрехуна по имени Липучка Гиллеспи.
— Не найдете. Он подлый тип, этот Гиллеспи.
— Знаю. — Мэллори извлек бумажник и продемонстрировал свою сыскную лицензию. — Он позаимствовал нечто, ему не принадлежащее. Меня наняли, чтобы это нечто вернуть.
— Ну, будь я неладен! — восхитился бармен. — Настоящий филер прямо тут, у меня в пабе!
— Вы можете мне помочь?
— Я-то не могу, зато могу познакомить кое с кем, кто может. Финнеган! — взревел бармен.
Худой бородач с темно-рыжими волосами, в помятом вельветовом костюме встал из-за столика и подошел к стойке, неся в руке небольшой блокнот.
— О'Мэллори, — провозгласил бармен, — это Финнеган, наш местный поэт. Финнеган, поздоровайся с детективом Джоном Дж. О'Мэллори.
— Рад познакомиться, — произнес Финнеган.
— Аналогично, — откликнулся Мэллори. — По-моему, с поэтами мне встречаться еще не доводилось. Вы печатали какие-нибудь книжки?
— Я наш местный неопубликованный поэт, — сурово провещал Финнеган. — Список рынков, покуда не расколотых мной, воистину феноменален. Я был отвергнут всеми, от «Плейбоя» и «Атлантического еженедельника» до студенческих многотиражек, в которых вместо гонорара расплачиваются авторскими экземплярами. — Помолчав, Финнеган тряхнул головой. — Порой я и сам поражаюсь собственной последовательности.
— А о чем вы пишете? — поинтересовался Мэллори.
— А о чем пишет любой ирландский поэт? — кисло ответил вопросом на вопрос Финнеган. — Я отношу свои провалы исключительно на счет тайного консорциума высокопоставленных и влиятельных британских редакторов.
— Он написал массу стихотворений про Малый Народец, — подсказал бармен и повернулся к Финнегану. — О'Мэллори ищет Липучку Гиллеспи, и я решил, что специалист по Малому Народцу может знать, где этот склизкий маленький ублюдок.
— Что он натворил на сей раз? — поинтересовался Финнеган, закуривая вонючую трубку.
— Кража.
— Похищенное крупнее батона хлеба?
— Простите? — не понял детектив.
— Вопрос задан отнюдь не в шутку, О'Мэллори, — сказал ирландец. — Пожалуйста, ответьте.
— Куда крупнее. А что?
— Лепрехуны держат горшки с золотом, — пояснил Финнеган. — Я думал, это известно всякому. О, они находятся отнюдь не у края радуги — фактически говоря, большинство горшков закопано в Центральном или Граммерси-парке, — но если похищенная вещь не» влезает в горшок, то по крайней мере вам не придется искать ее с лопатой в руках.
В это время Фитцпатрик со стариком и их приверженцы в обнимку вернулись в бар, как добрые друзья.
— Ставим выпивку на всех! — объявил Фитцпатрик.
— Верно, — поддержал старик. — И в честь новых уз, только что связавших Сынов Эрина и Рыцарей Трилистника, я плачу.
— Черта лысого! — отрезал Фитцпатрик. — Это я был не прав. Мне и платить.
Он припечатал купюру ладонью к стойке, но старик смел ее на пол.
— Платят Сыны Эрина, и кончено!
— Будь ты хоть вполовину тем, на кого претендуешь, ты бы позволил настоящему ирландцу заплатить и держал бы язык за зубами! — гаркнул Фитцпатрик, швыряя старику его деньги и выкладывая на стойку новую купюру.
Старик плюнул на банкноту, развернулся на пятке и двинулся к двери. Фитцпатрик, изрыгая угрозы и проклятия, зашагал следом. Фелина бросила взгляд в их сторону, но с места не сдвинулась.
— Думаю, они устроят следующую баталию, чтобы выяснить, кто выиграл предыдущую, — резюмировал бармен и повернулся к Мэллори. — Позвольте налить вам еще?
Мэллори покачал головой:
— Нет, мне надо сохранять ясную голову. Честно говоря, мне бы не помешало плеснуть себе холодной воды в лицо и освежиться.
Бармен указал на дверь в конце комнаты, и Мэллори, предварительно убедившись, что Фелина по-прежнему поглощена своим арахисом, направился туда. Выйдя за дверь, он оказался в тесном вестибюле с тремя дверьми: одна для мужчин, другая для женщин, а третья для служебного пользования. Выбрав первую, он вошел.
Внутри оказалось три писсуара — один в каком-то футе от пола, второй нормального размера, а третий куда выше уровня глаз. Встав перед средним, Мэллори постарался не думать, какого рода существа пользуются правым писсуаром. Затем он перешел к тройке умывальников, выдержанных в тех же пропорциях, включил в среднем холодную воду и плеснул несколько горстей себе в лицо. Потом ощупью нашарил бумажное полотенце и утерся.
Чувствуя себя освеженным, он вернулся к стойке, где Фелина все еще выкладывала из арахиса геометрические узоры.
— Ах, О'Мэллори! — Финнеган поднял голову от блокнота. — Я написал стишок, пока вас не было. Не хотите ли послушать?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэллори. Поэт откашлялся, бросил взгляд в блокнот и звучным голосом зачитал: «Революция, контрибуция, достижение, постижение, прохождение; Ирландия, пылание, возгорание, размежевание; познание, раскаяние, отпускание». Ну как?
— А что это означает? — поинтересовался Мэллори.
— Означает?! — переспросил Финнеган. — Мой дорогой О'Мэллори, стихи ничего не означают, они просто есть!
— Вот уж не знаю. — Про себя Мэллори решил, что арахисовые узоры Фелины куда осмысленнее, чем стихотворение Финнегана. — Сдается мне, что если вы увещеваете слушателей изгнать британцев, то вам следовало бы уведомить их об этом.
— Вот вам речь истинного сыщика, — озлобленно молвил Финнеган. — Только факты, мэм. Что случилось в пятницу вечером в двадцать тринадцать? — Опустошив свой бокал, он уставился на Мэллори. — Этот стих — трубный зов к оружию, обещание Лучшей Жизни, отторжение всего британского, воззвание к отвержению протестантских ценностей и ловко замаскированная эротическая двусмысленность, и все это блестяще низведено до тончайшего символизма.
— На мой взгляд, это просто охапка слов, составленных вместе без единого глагола, — заметил Мэллори.
— Неужели для вас все должно смахивать на «Алые розы, белые розы», О'Мэллори?! — возмутился Финнеган. — Где же ваша ирландская душа? «Познание, раскаяние, отпускание», — снова процитировал он. — Боже мой, это великолепно!
— Что ж, хотя бы рифмуется, — указал Мэллори.
— Рифмуется, да? — нахмурился Финнеган. — Надо как-то исправлять положение. — Он принялся лихорадочно строчить в блокноте.
— На Уолл-стрит.
— Я лишь хотел убедиться, что она по тому же адресу, что и в моем мире, — пояснил детектив и ненадолго умолк. — Хочу узнать просто из любопытства: что уж такого замечательного в бирже?
— Она расположена в центре и будет совершенно пустынна. В Новый год там не ведут никаких торгов.
— Ладно, — пожал плечами Мэллори. — Во сколько вы хотите назначить встречу?
Виннифред посмотрела на часы.
— Сейчас примерно без четверти час. Как насчет четверти третьего?
— Это же всего полтора часа, — указал детектив.
— Я оптимистка, — откликнулась она. — А спрятать единорога в Манхэттене куда труднее, чем вам кажется. Кроме того, — добавила она, — к тому времени вы, наверное, захотите обменяться информацией.
Она подняла глаза на официанта, наконец-то прибывшего с напитками.
— Спасибо, — сказал Мэллори. — Сколько я вам должен?
— Шестьдесят центов, — сообщил тот. Мэллори вручил ему шестьдесят центов, и официант удалился.
— Да уж, исключительное заведение, — отметил детектив. — Видимо, им еще ни разу не доводилось слыхать еще и об инфляции.
— По-моему, это твое. — Виннифред пододвинула сливки к Фелине. Девушка-кошка угрюмо уставилась на нее, потом схватила бокал, опорожнила его одним глотком и отвернулась лицом к стене.
— Недурно, — прокомментировал Мэллори, сняв пробу со своего горячего тодди. — Кстати, я все ломаю голову: как вас угораздило стать охотницей на крупную дичь?
— Может, мой Манхэттен кажется вам новым и интересным, — пояснила Виннифред, — но я тут выросла. Мне всегда хотелось поглядеть, что там, за тем холмом, навестить девственные леса, пока они еще не укрощены и не одомашнены, увидеть чистый горизонт, не загороженный зданиями.
— И потому избрали охоту? Она кивнула.
— Я отправилась в путь, чтобы схлестнуться с животными, которых еще никто не видел, покорить горы, на которых никто не бывал, пересечь реки, через которые никто не переправлялся, исследовать земли, где еще не ступала нога цивилизованного человека. — Она ненадолго задумалась. — И я это осуществила. Я провела в буше двадцать семь лет, а зоопарки и музеи забиты моими трофеями.
— Тогда-то вы и вступили в армию?
— Я вообще не вступала в армию. Дисциплина и строгий распорядок мне не по вкусу.
— Но вы ведь полковник, — указал Мэллори.
— Ах, это, — передернула она плечами. — Мне присвоили чин полковника, когда я помогла подавить восстание, вспыхнувшее в буше среди троллей.
Мэллори допил свой горячий тодди и от нечего делать заметил:
— Должно быть, вы пережили массу увлекательных приключений. Какое произвело на вас наиболее неизгладимое впечатление?
— Мое любимое приключение? — переспросила полковник, прикрыв глаза и предавшись воспоминаниям с ностальгическим выражением на лице. — Мне вспоминаются серебряные блики луны на глади тропической лагуны, ощущение крепкой ладони, пожимающей мою руку, да произнесенные шепотом слова, чуточку заглушающие шелест прибоя. Но более всего мне памятен сладострастный аромат жасмина и свежее дыхание ночного бриза.
— Весьма романтично, — заметил Эогиппус.
— Романтично, не правда ли? — согласилась Виннифред и улыбнулась благостной, не лишенной горечи улыбкой. — Самое смешное, что ничего такого ни разу не приключилось, во всяком случае, со мной.
— Простите? — озадаченно проронил Эогиппус. Виннифред вздохнула.
— Я отправилась в буш толстой, неуклюжей девушкой, а вернулась толстой, морщинистой старухой. — Она помолчала. — И все-таки я помню все неслучившееся, как будто это было вчера. Говорят, что сердце выкидывает фокусы над нами, но не верьте: это рассудок. Эти воспоминания более реальны для меня, чем любое событие, случившееся на самом деле. Я до сих пор чую всепоглощающий аромат жасмина. Лица видятся мне словно в дымке — мое выглядит симпатичнее, чем было на самом деле, а лицо возлюбленного я не могу припомнить, но ароматы и ощущения вполне реальны, так реальны, словно все это было на самом деле:
— Она помолчала. — Разве не смешно, что это самое яркое мое воспоминание о жизни на лоне природы?
— По-моему, это совсем не смешно, — искренне признался Мэллори.
— Правда?
Он закивал головой.
— Что ж, — внезапно смутился Виннифред, — Бог с ней, с этой ностальгической чепухой. Нам еще предстоит сделать дело. Все готовы?
— Пожалуй, да, — откликнулся Мэллори. — Как вы хотите поделить войско?
— Я пойду с Мэллори, — вдруг встряла Фелина, ухватив его за руку и потираясь щекой о его ладонь.
— Тогда, полагаю, мне следует взять Эогиппуса, — заявила Виннифред.
— Буду счастлив составить компанию столь знаменитой охотнице, — промолвил конек. — Но должен вас предупредить, что мне совершенно ничего не известно о лепрехунах.
— Я беру тебя не из-за этого.
— А?
— Неужели ты в самом деле хочешь пребывать с Фелиной один на один, пока Мэллори будет заниматься наведением мостов с дном общества?
— Вы меня убедили, — живо откликнулся конек, затрусив через стол к Виннифред.
— Тогда пошли. — Она подхватила крохотное животное и энергично зашагала к двери.
Мэллори тоже поднялся и посмотрел на Фелину, продолжавшую сидеть.
— Ты идешь?
— Она мне не нравится, — прошипела девушка-кошка.
— Наверное, ты ей тоже, — сухо заметил детектив.
— Зато ты мне нравишься, — ответила она с кошачьей ухмылкой.
— Тогда пошли.
Фелина мгновение поразмыслила, затем подскочила на ноги настолько быстро, что проходивший мимо официант шарахнулся в сторону, разлив коктейли, стоявшие на подносе.
— Я заступлюсь за тебя, Джон Джастин Мэллори, — промурлыкала Фелина.
— Весьма утешительная мысль.
— Если она тебя хоть пальцем тронет…
— Полковник Каррутерс — нам не враг, — устало возразил Мэллори.
— Ты выбираешь своих врагов, а я выбираю своих, — изрекла Фелина.
Когда они нагнали Виннифред у двери, она обернулась к стойке и громогласно спросила:
— Ну, Мефисто?
Худой, нескладный маг неохотно выбрался из-за стойки.
— Ну ладно, — с тоской вымолвил он. — Но утром я буду сам себе противен, если только доживу до этого. Уже вместе с магом они все вышли в зябкую ночь.
— Полагаю, меня приставили к Гранди, — произнес Мефисто.
Виннифред кивнула.
— Только не пытайтесь вступить с ним в драку. Просто выясни, у него ли Лютик. — Она чуточку помолчала. — Мы встречаемся у Нью-йоркской фондовой биржи в пятнадцать минут третьего.
— Я вот все гадаю, хватит ли этого времени, чтобы добыть хоть какую-то полезную информацию, — сказал Мэллори.
— Должно хватить, — отрезала Виннифред. — Вероятнее всего, у вас даже более плотный график, чем у Мюргенштюрма.
— Что вы хотите этим сказать? — с замиранием сердца поинтересовался Мэллори.
— Мне приходит в голову, что, если вы будете еще здесь, когда Гранди наложит свои лапы на камень, вы рискуете застрять в этом Манхэттене навсегда.
Глава 8
00.45 — 01.08
Когда Мэллори добрался до Таймс-сквер, дождь пошел снова. Площадь просто на диво походила на Таймс-сквер его родного мира, вплоть до киосков, продающих уцененные театральные билеты, клубов пара, валящего через вентиляционные решетки метро, уличных торговцев, магазинчиков сувениров, сутенеров, торговцев наркотиками и проституток обоих полов. Громадный рекламный транспарант «Кэмела» из недавнего прошлого Манхэттена Мэллори изображал умиротворенное лицо, харкавшее в воздух облака дыма.Мэллори постоял под яркими огнями Бродвея, вглядываясь вдоль Сорок второй улицы. Большинство участников праздника уже разошлись ради продолжения веселья под крышами, и остались только обычные обитатели этого района. Детектив потратил пару минут, разглядывая прохожих, спешивших мимо мелочных лавчонок и массажных залов, поглядывая на людей и нелюдей, принимающих зазывные позы перед затрапезными кинотеатрами, и наблюдая за пьяницами и наркоманами, выписывающими кренделя по загаженным тротуарам.
— Боже! — пробормотал он. — Да они все до единого смахивают на преступников.
Он со вздохом повернулся к Фелине, алчным взором пожиравшей мусорный бак, и сказал:
— Пошли!
Еще раз одарив урну взглядом, полным вожделения, она устремилась вслед за детективом, свернувшим на Сорок вторую улицу.
— Здрасссь, соссседушшшка, — окликнул его шепелявый голос, когда Мэллори проходил мимо погруженного в тень здания.
Остановившись, Мэллори обернулся и оказался нос к носу со здоровенным субъектом, наделенным зеленой кожей и холодными, безжизненными глазами.
— Ищщешшь што-нибудь необычное? — прошипел субчик, и Мэллори заметил, что язык у того весьма длинный да вдобавок раздвоенный на конце.
— Фактически говоря, да. Где мне найти лепрехуна? Молодчик состроил гримасу отвращения.
— Тебе не нушен лепрехун, приятель; от них не дошдешшься ничего, кроме неприятноссстей. Но, — осклабился он, — я могу организовать тебе чудессную чешшуйчатую дамочку. Ты проссто ничего не пробовал, ессли не занималсся этим ее ящ-щеркой!
— Нет, спасибо.
— Мы можем позаботитьсся и о твоей подрушке тоше! — с напором заявил субчик. — Кошшки-девушшки без ума от ящщеров!
Мэллори отрицательно тряхнул головой.
— Мне нужны лепрехуны, — он помахал у субчика перед носом стопкой банкнот, полученных у Мюргенштюрма, — а в частности, лепрехун по имени Липучка Гиллеспи.
— Ессли твоя подрушка украссит ссебя ссворкой и ошшей-ником, мой брательник Иззи покашет ей класссс! — продолжал субчик, не обращая внимания на запрос Мэллори.
— Если ты не можешь сказать мне, где найти Гиллеспи, то кто может? — не унимался Мэллори.
— Ты пссихх! — прошипел зеленый субъект. — Я предлагаю тебе незабываемую ночь во грехе и сслизи, а ты зациклилсссся на лепрехунах!
Он растворился во мраке, а Мэллори, выждав секунд пять на случай, если тот вернется, пожал плечами и зашагал дальше, мимо ряда секс-шопов, выставляющих на обозрение бесконечный ассортимент диковинных приспособлений, в большинстве своем вряд ли пригодных для ношения или употребления людьми.
— Гоблинские девочки! — прошептал другой голос. — Очаровательные юные гоблинские девочки!
Мэллори даже не обернулся, чтобы поглядеть, кто к нему обращается, а просто сграбастал Фелину за руку и наддал ходу. Он пересек Восьмую авеню, прошел мимо очередного ряда неряшливых театриков и порнографических магазинчиков — в том числе и одного предлагавшего полное возмещение платы, если клиент вгонит в краску массажисток, прошедших выучку в колледже, — и свернул на север, где попал на Девятую авеню.
Мерцающие неоновые вывески пропали, и улица, хотя более темная, показалась детективу более безопасной и опрятной. Они в быстром темпе миновали греческий ресторанчик, зазывавший прохожих полюбоваться на танец живота в исполнении человеческих и нечеловеческих танцовщиц, потом английский чайный магазин, забитый седовласыми военными со стеками под мышками, кабачок, судя по всему, служивший притоном для эльфов, потом кафетерий, претенциозно заявлявший, что там всегда в наличии самое сырое мясо в городе, до отказа набитый гоблинами и троллями, жутко урчавшими и чавкавшими во время еды. Наконец они подошли к пабу «Изумрудный остров», и Мэллори вдруг резко затормозил.
— Там ни единого лепрехуна, — провозгласила Фелина, заглянув в окно.
— Но зато там есть ирландцы, — известил ее Мэллори. — Уж если они не смогут сказать, где искать лепрехунов, то никто не сможет. — Он вперил в нее строгий взгляд. — Ты будешь вести себя как положено, или мне оставить тебя здесь мокнуть под дождем?
— Или то, или другое, — загадочно улыбнулась она.
— Значит, останешься на улице, — резюмировал Мэллори непререкаемым тоном.
— Подожди! — всполошилась Фелина, когда он подошел к двери.
— Будешь держаться тихо и спокойно?
— Возможно.
— Ладно, — изъявил он согласие. — Но только попробуй вредничать, и живо отправишься на улицу.
В ответ Фелина потерлась об него и замурлыкала — в тот самый миг, когда Мэллори открыл дверь.
— Ну, не на глазах же у всех! — сконфуженно зашептал он. Фелина с ухмылкой отступила на шаг, а Мэллори пригладил ладонью мокрые от дождя волосы и оглядел паб.
Небольшое помещение едва-едва вмещало стойку бара и полдюжины столиков, но зато в нем царила атмосфера тепла и уюта, а не жары и скученности — круглые столы истерты и исцарапаны, массивные стулья функциональны, голый пол не покрыт лаком, а стены украшены репродукциями с ирландскими пейзажами и несколькими фотографиями с автографами ирландских актеров, спортсменов и писателей. Ассортимент бара, выставленный на всеобщее обозрение, состоял буквально из сотен бутылок виски, но среди них невозможно было отыскать ни единой посудины с вином или прозрачными напитками вроде джина или водки. Словно администрация бара, зная вкусы своей клиентуры, не видела причины выставлять напитки, не пользующиеся спросом.
Рослый, рыжеволосый, веснушчатый бармен с любопытством уставился на детектива, равно как и троица стариков, сидевших за угловым столиком. Еще двое мужчин, одетых в твидовые костюмы и водолазки, стояли посреди комнаты, меча дротики в портреты королев Елизавет — Первой и Второй. Дюжина других посетителей по двое и трое сидела по всему залу; большинство в шотландских беретах, а примерно половина франтила длинными шарфами, намотанными на шеи с нарочитой небрежностью. Музыкальный автомат наигрывал нескончаемую череду ирландских песенок, в которых речь шла о девушках по имени Кэтлин или Молли.
— Добрый вам вечер, — произнес бармен с жутким ирландским акцентом. Метатели дротиков подбили счет и уселись за стол, чтобы всерьез выпить. — Позвольте предложить вам стаканчик доброго ирландского виски?
— Почему бы и нет? — согласился Мэллори, приближаясь к стойке. Фелина тем временем вспрыгнула на табурет и не мигая уставилась на метателей дротиков.
— Мы ни разу вас тут не видели, — заметил бармен.
— Ничего удивительного, — откликнулся Мэллори. — Я ни разу тут не бывал.
— Вы, случаем, не ирландец? — поинтересовался бармен, разглядывая детектива в упор.
— Джон Дж. О'Мэллори, — представился тот.
— Тогда первая порция за счет заведения, — изрек бармен с восторженной улыбкой человека, отыскавшего новый источник дохода.
— Весьма щедро с вашей стороны.
— А что будет пить ваша подруга?
— Ничего, — ответил Мэллори, пока бармен наливал ему стопку виски. — Вы вроде бы не против ее присутствия.
— А с чего бы мне быть против? Кошки ведут свое происхождение из Ирландии, знаете ли.
— Не знал!
— Кошки, — кивнул бармен, — виски, батист и революция — вот наши четыре подарка миру.
— А как насчет лепрехунов? — поинтересовался детектив.
— Малый Народец? — презрительно бросил бармен. — Может, они и ирландцы, но вряд ли ими стоит гордиться. Порочное, неверное племя, если хотите знать мое мнение.
— Они здесь бывают?
— Да я бы ни одного и на пушечный выстрел не подпустил! — рявкнул бармен.
— Вы говорите об англичанах? — оживился старик из угла. — Поубивать их всех мало!
— Нет, — отрезал бармен. — Мы обсуждаем Малый Народец.
— А-а, этих, — протянул старик. — Дважды поубивать их мало! — Он поглядел на Мэллори. — А вы что думаете об англичанах?
— Я же велел Сынам Эрина [14] не подстрекать моих посетителей, — зловещим тоном пророкотал бармен.
— А я всего лишь затеваю приятную беседу, — огрызнулся старик. — А ты попридержи язык. Сыны Эрина помнят своих друзей.
— Куда лучше бы им помнить своих кредиторов, — желчно откликнулся бармен. — Или ты хочешь, чтобы я подвел счета?
— Может, тебе стоило бы вернуться на добрую старую родину, — не растерялся старик. — Америка превращает тебя в капиталистическую пиявку.
— Да на доброй старой родине нет ничего, кроме массы камней и кучки стариков, просиживающих штаны в пабах и затевающих революцию, — подал голос из-за соседнего столика меднолицый мужчина среднего возраста.
— Слыхал я эдакое, Фитцпатрик! — изрек старик. — И в ответ могу сказать только одно: если бы Рыцари Трилистника [15] чуть меньше болтали языком и чуть больше сражались, мы смогли бы вернуться на добрую старую родину.
— Ха! — парировал Фитцпатрик. — Да когда ж это Сыны Эрина прикончили хоть что-нибудь, кроме бутылки виски?
— Убийственные слова! — вскричал старик.
— Если они и правда такие, так надо сказать англичанам, пусть бросят их в бой против вас! — буркнул Фитцпатрик, тоже подскочив.
— Может, выйдем?! Попробуй повторить!
— И попробую! — Фитцпатрик сбросил пальто, закатал рукава, поплевал на ладони и направился к двери. — Правила маркиза Квинсберийского? [16]
— Несомненно, — согласился старик, подхватывая дубинку и следуя за ним на улицу.
Трое или четверо посетителей увязались за ними, но остальные не обратили на происходящее никакого внимания, и только Фелина с любопытством прижалась лицом к стеклу.
— И часто такое случается? — поинтересовался Мэллори, поворачиваясь к бармену.
— Не более трех-четырех раз за вечер, — беззаботно ответил тот.
— Может, нам лучше вмешаться? — предложил детектив.
— Да спешить некуда.
— С дубинкой или без нее, но у старика нет ни шанса.
— Они будут просто перебрасываться оскорблениями, — усмехнулся бармен, — чтобы как следует раскипятиться, но прежде чем это случится, они окоченеют и вернутся в помещение.
— Вы хотите сказать, что они собираются просто болтать?! — вопросил Мэллори.
— Существует огромная разница между революционной болтовней и революционной борьбой. Если бы им хотелось сражаться, они бы сейчас в Белфасте закладывали бомбы.
— И такое случается еженощно? Бармен кивнул:
— Кроме воскресений.
— А почему для воскресений сделано исключение? — полюбопытствовал Мэллори.
— По воскресеньям наше заведение закрыто.
Фелина вернулась к стойке и уселась на табурет рядом с Мэллори.
— Я думал, ты собираешься полюбоваться на драку, — заметил детектив.
— Они только и делают, что орут друг на друга, — развела она руками. Вдруг ее внимание привлекла ваза с арахисом, и девушка принялась играть с орешками, выкладывая из них на стойке незатейливые узоры.
Бармен заметил пустой бокал Мэллори.
— Может, еще разочек наполнить, О'Мэллори?
— Почему бы и нет? — Мэллори запустил бокал по стойке в сторону бутылки и поглядел на бармена. — А еще я бы не отказался от кое-какой информации.
— Если это в моей власти, она ваша.
— Спасибо. Я бы хотел знать, где найти лепрехуна по имени Липучка Гиллеспи.
— Не найдете. Он подлый тип, этот Гиллеспи.
— Знаю. — Мэллори извлек бумажник и продемонстрировал свою сыскную лицензию. — Он позаимствовал нечто, ему не принадлежащее. Меня наняли, чтобы это нечто вернуть.
— Ну, будь я неладен! — восхитился бармен. — Настоящий филер прямо тут, у меня в пабе!
— Вы можете мне помочь?
— Я-то не могу, зато могу познакомить кое с кем, кто может. Финнеган! — взревел бармен.
Худой бородач с темно-рыжими волосами, в помятом вельветовом костюме встал из-за столика и подошел к стойке, неся в руке небольшой блокнот.
— О'Мэллори, — провозгласил бармен, — это Финнеган, наш местный поэт. Финнеган, поздоровайся с детективом Джоном Дж. О'Мэллори.
— Рад познакомиться, — произнес Финнеган.
— Аналогично, — откликнулся Мэллори. — По-моему, с поэтами мне встречаться еще не доводилось. Вы печатали какие-нибудь книжки?
— Я наш местный неопубликованный поэт, — сурово провещал Финнеган. — Список рынков, покуда не расколотых мной, воистину феноменален. Я был отвергнут всеми, от «Плейбоя» и «Атлантического еженедельника» до студенческих многотиражек, в которых вместо гонорара расплачиваются авторскими экземплярами. — Помолчав, Финнеган тряхнул головой. — Порой я и сам поражаюсь собственной последовательности.
— А о чем вы пишете? — поинтересовался Мэллори.
— А о чем пишет любой ирландский поэт? — кисло ответил вопросом на вопрос Финнеган. — Я отношу свои провалы исключительно на счет тайного консорциума высокопоставленных и влиятельных британских редакторов.
— Он написал массу стихотворений про Малый Народец, — подсказал бармен и повернулся к Финнегану. — О'Мэллори ищет Липучку Гиллеспи, и я решил, что специалист по Малому Народцу может знать, где этот склизкий маленький ублюдок.
— Что он натворил на сей раз? — поинтересовался Финнеган, закуривая вонючую трубку.
— Кража.
— Похищенное крупнее батона хлеба?
— Простите? — не понял детектив.
— Вопрос задан отнюдь не в шутку, О'Мэллори, — сказал ирландец. — Пожалуйста, ответьте.
— Куда крупнее. А что?
— Лепрехуны держат горшки с золотом, — пояснил Финнеган. — Я думал, это известно всякому. О, они находятся отнюдь не у края радуги — фактически говоря, большинство горшков закопано в Центральном или Граммерси-парке, — но если похищенная вещь не» влезает в горшок, то по крайней мере вам не придется искать ее с лопатой в руках.
В это время Фитцпатрик со стариком и их приверженцы в обнимку вернулись в бар, как добрые друзья.
— Ставим выпивку на всех! — объявил Фитцпатрик.
— Верно, — поддержал старик. — И в честь новых уз, только что связавших Сынов Эрина и Рыцарей Трилистника, я плачу.
— Черта лысого! — отрезал Фитцпатрик. — Это я был не прав. Мне и платить.
Он припечатал купюру ладонью к стойке, но старик смел ее на пол.
— Платят Сыны Эрина, и кончено!
— Будь ты хоть вполовину тем, на кого претендуешь, ты бы позволил настоящему ирландцу заплатить и держал бы язык за зубами! — гаркнул Фитцпатрик, швыряя старику его деньги и выкладывая на стойку новую купюру.
Старик плюнул на банкноту, развернулся на пятке и двинулся к двери. Фитцпатрик, изрыгая угрозы и проклятия, зашагал следом. Фелина бросила взгляд в их сторону, но с места не сдвинулась.
— Думаю, они устроят следующую баталию, чтобы выяснить, кто выиграл предыдущую, — резюмировал бармен и повернулся к Мэллори. — Позвольте налить вам еще?
Мэллори покачал головой:
— Нет, мне надо сохранять ясную голову. Честно говоря, мне бы не помешало плеснуть себе холодной воды в лицо и освежиться.
Бармен указал на дверь в конце комнаты, и Мэллори, предварительно убедившись, что Фелина по-прежнему поглощена своим арахисом, направился туда. Выйдя за дверь, он оказался в тесном вестибюле с тремя дверьми: одна для мужчин, другая для женщин, а третья для служебного пользования. Выбрав первую, он вошел.
Внутри оказалось три писсуара — один в каком-то футе от пола, второй нормального размера, а третий куда выше уровня глаз. Встав перед средним, Мэллори постарался не думать, какого рода существа пользуются правым писсуаром. Затем он перешел к тройке умывальников, выдержанных в тех же пропорциях, включил в среднем холодную воду и плеснул несколько горстей себе в лицо. Потом ощупью нашарил бумажное полотенце и утерся.
Чувствуя себя освеженным, он вернулся к стойке, где Фелина все еще выкладывала из арахиса геометрические узоры.
— Ах, О'Мэллори! — Финнеган поднял голову от блокнота. — Я написал стишок, пока вас не было. Не хотите ли послушать?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэллори. Поэт откашлялся, бросил взгляд в блокнот и звучным голосом зачитал: «Революция, контрибуция, достижение, постижение, прохождение; Ирландия, пылание, возгорание, размежевание; познание, раскаяние, отпускание». Ну как?
— А что это означает? — поинтересовался Мэллори.
— Означает?! — переспросил Финнеган. — Мой дорогой О'Мэллори, стихи ничего не означают, они просто есть!
— Вот уж не знаю. — Про себя Мэллори решил, что арахисовые узоры Фелины куда осмысленнее, чем стихотворение Финнегана. — Сдается мне, что если вы увещеваете слушателей изгнать британцев, то вам следовало бы уведомить их об этом.
— Вот вам речь истинного сыщика, — озлобленно молвил Финнеган. — Только факты, мэм. Что случилось в пятницу вечером в двадцать тринадцать? — Опустошив свой бокал, он уставился на Мэллори. — Этот стих — трубный зов к оружию, обещание Лучшей Жизни, отторжение всего британского, воззвание к отвержению протестантских ценностей и ловко замаскированная эротическая двусмысленность, и все это блестяще низведено до тончайшего символизма.
— На мой взгляд, это просто охапка слов, составленных вместе без единого глагола, — заметил Мэллори.
— Неужели для вас все должно смахивать на «Алые розы, белые розы», О'Мэллори?! — возмутился Финнеган. — Где же ваша ирландская душа? «Познание, раскаяние, отпускание», — снова процитировал он. — Боже мой, это великолепно!
— Что ж, хотя бы рифмуется, — указал Мэллори.
— Рифмуется, да? — нахмурился Финнеган. — Надо как-то исправлять положение. — Он принялся лихорадочно строчить в блокноте.