Страница:
— Поддерживаю, — согласился Мэллори, направляясь к двери. — Я лучше пойду.
— Куда же вы пойдете? — спросил Эогиппус. — Даже если единорог, которого вы преследовали, и в самом деле Лютик, вы все равно не сможете отыскать его след в такую пургу.
— Знаю. Думаю, мне остался лишь один возможный способ действий — найти телефонную книгу.
— Зачем?
— Мне надо разыскать полковника Каррутерса, если он живет в Манхэттене.
— А какое отношение Каррутерс имеет к Лютику? — осведомился Эогиппус.
— Ни малейшего. Но поблизости он вроде бы единственный эксперт по единорогам — во всяком случае, единственный из тех, о ком я знаю. — Мэллори на миг задумался. — Если объявится Мюргенштюрм, скажите ему, пусть выяснит адрес Каррутерса и нагонит меня там.
— Я с вами, — решительно заявил Эогиппус. — Вы тут чужак, вы рискуете потерять не один час на одни лишь поиски телефонной книги, не говоря уж о том, чтобы отыскать этого полковника Каррутерса.
— Мне придется тебя понести, — сказал Мэллори, наклоняясь, чтобы взять крохотное животное на руки. — Снег тебе выше головы.
— Но мне-то он не выше головы! — возразила рослая гнедая лошадь в дальнем конце конюшни. — Я могу везти вас обоих.
— Нет, — возразил сивый мерин. — Их повезу я.
— Тихо! — гаркнул вороной, наклоняя голову, чтобы зубами открыть щеколду двери своего стойла. — Их повезу я.
— Я думал, ты меня ненавидишь, — заметил Мэллори, когда конь приблизился к ним.
— Так и есть, — холодно откликнулся тот.
— Тогда почему?..
— Чтобы распалить свой гнев. Кроме ненависти, у меня ничего не осталось, а ненависть, как и любовь, нуждается в постоянном подкреплении.
— Что ж, если начнешь скользить и спотыкаться, неустанно тверди себе, что ненавидишь Гранди еще больше.
Мэллори открыл дверь, поставил Эогиппуса на возвышение, вскарабкался туда сам и осторожно уселся на вороного.
— Что ж, на радость или на беду, пора в дорогу, — молвил Мэллори, и вороной вышел на улицу, где хлесткий ветер и вихрящийся снег мгновенно ослепили их.
— Держись за мою гриву, — сказал вороной, переступая порог.
— Но ты ведь не собираешься бежать в этом месиве, а? — с опаской поинтересовался Мэллори.
— Тебе ведь важно выиграть время, разве не так?
— Добраться до места целым и невредимым не менее важно, а я еще ни разу не ездил на неоседланной лошади.
— Тогда тебе придется научиться, не так ли? — с нотками удовлетворения в голосе заявил вороной.
— Земля совсем обледенела. Ты опять повредишь себе ноги.
— Я буду лелеять свою боль. Она будет напоминать мне о тебе.
— А твое имя, часом, не Пролет? — саркастически полюбопытствовал Мэллори.
— Имя мне, — отрезал вороной, — легион. И сорвался на бег. Мэллори, держа Эогиппуса под мышкой, отчаянно вцепился закоченевшими пальцами в заснеженную вороную гриву, а его черный плащ развевался на ветру, как громадная крылатая тварь.
Глава 6
— Ну как, есть Каррутерс в списке? — поинтересовался конек.
— Полковник В. Каррутерс, — зачитал Мэллори. — Вряд ли их может быть двое.
Выудив из кармана монету, детектив опустил ее в щель автомата и набрал номер, но через несколько секунд объявил:
— Не отвечает.
— Наверное, празднует Новый год, — предположил Эогиппус. — Как там насчет адреса?
Мэллори снова заглянул в книгу.
— Улица Уныния, 124, — сообщил он, нахмурившись. — Что-то я о такой не слыхал.
— Это между Леностью и Отчаянием, — сказал вороной.
— Это такие улицы? — уточнил Мэллори.
— Да, в этом Манхэттене.
— А ты бывал на улице Уныния?
— Я таскал похоронные дроги, — кивнул вороной, — после одной из устроенных Гранди эпидемий чумы.
— Похоронные дроги?
— Гранди ставит на большие числа, — угрюмо бросил Эогиппус.
— Да уж, пожалуй, — согласился Мэллори, положил Эогиппуса на холку вороного и неуклюже вскарабкался следом, затем прижал Эогиппуса к груди и обвил черную гриву вокруг пальцев правой руки. — Ладно, поехали.
Вороной затрусил через бескрайнее белое поле, в которое превратился Центральный парк, словно светившееся во мраке мерцающим, переливчатым светом. Проехав четверть мили, Мэллори обратил внимание, что по белому полю там и тут расставлены странные фигуры.
— Это что еще за черт? — спросил он, указывая на самую крупную.
— Это не черт, а снежная баба, — ответил Эогиппус.
— Ни разу в жизни не видел ничего подобного!
— Вернее, на самом-то деле это снежная горгона.
— У какого-то ребенка чертовски буйное воображение, — прокомментировал детектив.
— Да, — согласился миниатюрный конь. — Ступни должны быть гораздо крупнее.
— Ты хочешь сказать, что в этом мире действительно существует нечто подобное?
— Разумеется, — подтвердил Эогиппус.
Снежные творения становились все более и более замысловатыми, достигнув кульминации в снежной крепости, которая вполне могла бы приютить целый батальон.
— Чудесная работа, — отметил Эогиппус. — Обратите внимание, что все кирпичи сделаны изо льда. Держу пари, что подъемный мост работает по-настоящему.
— А кто мог их построить? — полюбопытствовал Мэллори, озираясь в поисках хоть одного живого существа. — Снег-то идет всего минут двадцать — тридцать.
— Кто знает? — тряхнул гривой конек. — Не лучше ли наслаждаться их красотой, пока они не растаяли?
— Пребывание в неизвестности для меня мучительно, — признался Мэллори. — Наверно, потому-то я и стал детективом.
— Они не станут менее прекрасными оттого, что вы не знаете, кто их сотворил.
— Нет, для меня станут, — заупрямился Мэллори.
— Филистер! — проворчал вороной.
Мэллори решил больше не углубляться в тему и вновь сосредоточил внимание на снежных скульптурах — частью изящных и кристально-ясных, частью явившихся прямиком из его ужаснейших кошмаров. Тут и там предприимчивые работники рекламы бросались в снег, чтобы потешить свои творческие инстинкты: детальнейшим образом сработанные снежные мужчины и женщины демонстрировали тщательно скроенные смокинги, халаты, бюстгальтеры и туфли, причем каждый предмет одежды был снабжен выставленным на первый план ярлыком с указанием цены и адресом магазина, а торговец антикварными автомобилями даже воспроизвел «Дюзенберг» и «Такер» во всех деталях, вплоть до водителей, облаченных в костюмы соответствующих периодов.
— Ну, каково ваше мнение? — спросил Эогиппус, когда они миновали еще один замок.
— Пока не решил. Никак не разберусь в себе. Половина моего рассудка твердит, что это обворожительно. — Мэллори выдержал паузу. — А вторая, принадлежащая детективу, твердит, что эти штуки обеспечивают грабителям ужасно много укрытий.
— У нас в Центральном парке нет ни одного грабителя.
— А вот на это не рассчитывайте. Я только что видел движение вон за тем снежным сфинксом.
Эогиппус посмотрел в указанном направлении и почти тотчас же сообщил:
— Это всего лишь кукольный театр.
— Под открытым небом, в полночь, в метель? — не поверил Мэллори.
— А разве найдешь более подходящее время или место? — парировал Эогиппус. — В эту ночь множеству детей разрешают засиживаться допоздна ради встречи Нового года, а благодаря кукольному театру они не надоедают родителям.
Подъехав поближе, Мэллори увидел толпу детишек, одетых в такие же накидки, как он, сидевших на земле скрестив ноги по-турецки и радостно смеявшихся над накатанным представлением о Панче и Джуди, разыгрываемых мужчиной и женщиной, покрытых снегом от макушек до пят. Приглядевшись к детям попристальнее, Мэллори обнаружил, что из-под половины накидок торчат мохнатые или покрытые чешуей хвосты. По разные стороны от группы с безмерно скучающим видом стояла пара девушек-старшеклассниц, явно приставленных присматривать за детьми, — одна вполне нормальная, а вторая с парой огромных кожистых крыльев.
— А они не замерзнут? — поинтересовался Мэллори.
— Они одеты в защитные плащи и накидки, — ответил Эогиппус.
— Я об актерах.
— А с какой стати им мерзнуть?
— Но ведь они покрыты снегом, — указал Мэллори.
— Естественно. У них снег не только снаружи, но и внутри.
— Ты что, хочешь мне сказать, что под снегом людей и вовсе нет?
— Совершенно верно, — подтвердил Эогиппус.
— Не верю!
— Но это правда. Всякий раз, когда выпадает достаточно солидный слой снега, дети бегут сюда, чтобы посмотреть представление о Панче и Джуди. Не представляю, каким образом, но снеговики ухитряются помнить свои роли от зимы до зимы.
Как раз тут Джуди ударила Панча по голове сделанной из снега скалкой, и Панч, вопя и рыдая, повалился на землю под смех и радостные возгласы детей.
— Вот видите? — указал Эогиппус. — Настоящего человека такой удар прикончил бы.
— Согласен. — Мэллори сделал паузу. — Пожалуй, я просто привык к своему Центральному парку.
— Отсюда не следует, что в этом Манхэттене нет своих опасностей, — продолжал крохотный конек. — Но исходят они из иных источников.
— Таких, как Гранди?
Эогиппус кивнул.
К тому времени сценическая площадка уже осталась позади. Они приехали в унылое голое место, где единообразие пейзажа лишь изредка нарушалось случайной снежной скульптурой. Наконец вороной добрался до конца парка и свернул на узкую, покрытую свежими колеями улицу.
— Где это мы? — осведомился Мэллори.
— На улице Раскаяния, — сообщил Эогиппус.
— Ни разу о такой не слыхал.
— Она всего квартал длиной, идет от Чревоугодия до Похоти.
— В моем Манхэттене их нет.
— Конечно есть, только называются по-другому. Они вышли к перекрестку, и вороной остановился на красный свет. Воспользовавшись случаем, Мэллори оглядел поперечную улицу.
Перед всеми дверями стояли швейцары, одетые один экзотичнее другого. Интерьеры зданий, тонущие в приятном полумраке, являли взгляду сплошной плюш да бархат, холодный ночной воздух далеко разносил визгливое хихиканье. Швейцар ближайшего к углу здания — высокий, бронзовокожий человек в тюрбане, золотом блестящем жилете, бархатных панталонах и туфлях с загнутыми кверху носами — убедительно расписывал достоинства заведения прилично одетому господину, казавшемуся нормальным во всех отношениях, если бы не пара крыльев за спиной; в конце концов он кивнул, дал швейцару немного денег и вошел в здание, где воздушная, полуодетая девушка тотчас взяла его под руку и повлекла прочь.
— Улица Похоти? — предположил Мэллори. Эогиппус кивнул. — А почему она примыкает к улице Раскаяния? Что, в этих заведениях клиентов обирают до нитки?
— Нет, они дают клиентам в точности то, что обещают; разнузданный разгул плоти при полном отсутствии неприятных эмоциональных последствий.
— Похоже, они отрабатывают свои денежки, — заметил Мэллори.
— Верно. И все равно большинство посетителей рано или поздно заканчивают на улице Раскаяния.
— Как я понимаю, улица Чревоугодия сплошь состоит из ресторанов?
— И все они до единого — четырехзвездочные.
— Они тоже дают клиенту все, что он хочет?
— Больше, — мрачно бросил Эогиппус.
Красный свет сменился зеленым, они проехали короткий квартал, свернули налево, проехали еще квартал и свернули направо. И снова облик окружающих строений разительно изменился: неоштукатуренные здания из красного кирпича ухитрялись выглядеть пыльными даже под снегом, вдоль обочин стояли ржавые «нэши», «студебекеры» и «паккарды», не трогавшиеся с места уже много лет, под каждым фонарем приткнулся истощенный бродяга, а на дверях большинства магазинов висели таблички «НЕ РАБОТАЕТ».
— Улица Уныния? — догадался Мэллори.
Эогиппус кивнул, а вороной остановился.
Мэллори поглядел на черные плотные гардины за окнами.
— Тут какая-то ошибка.
— Это улица Уныния, 124, — ответил вороной.
— Но ведь это похоронная контора!
— Тут уж не моя вина.
Спешившись, Мэллори поставил Эогиппуса на тротуар, затем обернулся к вороному:
— Побудь здесь. У меня есть подозрение, что в телефонной книге какая-то ошибка.
— Тебе нужен был транспорт до улицы Уныния. Я его обеспечил. Мои обязательства перед тобой выполнены. — С тем конь развернулся и затрусил вдоль по улице.
— Отличный у тебя друг, верный — дальше некуда, — язвительно заметил Мэллори.
— Он испытывает ужасные муки, — ответил Эогиппус. — У него больные ноги, а под нашим весом, да на снегу…
— Знаю. Просто у меня сложилось впечатление, что вину за все свои несчастья он возлагает лично на меня.
— Он возлагает вину на все человечество, — возразил Эогиппус.
— Что ж, по-моему, небольшая толика молчаливых страданий подействует на него весьма благотворно. — Мэллори вновь обернулся к зданию, секунд пять молча разглядывал его, потом подошел к парадной двери, нажал на ручку и пробормотал:
— Любопытно.
— Что? — поинтересовался Эогиппус.
— Открыто.
В сопровождении крохотного конька он вошел в здание и оказался в круглом фойе, озаренном светом свечей. В дальней стене виднелись три двери, все до единой украшенные траурными венками. Слева перед элегантным столом красного дерева в ряд выстроились четыре позолоченных стула.
За столом, делая какие-то записи гусиным пером в книге в черном кожаном переплете, сидел старик, одетый в темный двубортный костюм в узенькую полоску, с галстуком мрачной расцветки — невероятно изможденный, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. В его серо-стальных от проседи волосах зияли глубокие залысины прямо над тонкими бровями.
— Вы пришли получить тело? — осведомился он гулким, утробным голосом.
— Нет, — ответил Мэллори, — я ищу полковника Каррутерса.
Мужчина улыбнулся, показав ряд желтых кривых зубов.
— А! Значит, вам нужен Патологиум.
— В самом деле?
— Да. — Мужчина с прищуром пригляделся к Эогиппусу. — Боюсь, собакам у нас вход воспрещен.
— Он конь, — поправил Мэллори. Встав из-за стола и подойдя к ним, мужчина наклонился и оглядел Эогиппуса.
— В самом деле, — наконец признал он и выпрямился. — У нас нет никаких правил, запрещающих входить лошадям, хотя это и крайне неординарная ситуация. — Снова осмотрев крохотного конька, он пожал узкими плечами. — Впрочем, одним нарушением норм больше, одним меньше — разница невелика. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
Он вышел в ближайшую дверь, а Мэллори с Эогиппусом последовали за ним по пятам в тесный коридорчик, осиянный свечами, установленными в оловянных бра, развешанных через равные промежутки по обеим стенам. Миновав коридор, мужчина вывел их к винтовой лестнице и начал спускаться.
— Так что же такое Патологиум? — спросил Мэллори, поднимая Эогиппуса, чтобы снова взять под мышку.
— Это складское помещение при покойницкой, находящейся наверху.
— Там хранят тела?
— Гробы.
— И Каррутерс живет прямо там? — с подозрением уточнил Мэллори.
— Совершенно верно.
— Пусть мой вопрос покажется глупым, но все-таки, — не унимался Мэллори, — полковник живой человек?
— Определенно.
— А вы и полковник работаете в этом Патологиуме?
— Мы живем там, — рассмеялся старик.
— В морге? — не поверил Мэллори.
— Далеко не все настолько удачливы, чтобы отложить довольно средств для ухода на покой, сэр, — сходя с нижней ступеньки, поведал старик. — Морг же обеспечивает нас теплым, сухим помещением для визитов и чудесным запасом воистину шикарных гробов для сна, а взамен мы по мере надобности делаем кое-какую работу по обслуживанию.
— И гробы передают в ваше постоянное пользование?
— Боже мой, конечно нет! Они нужны для дела. Все гробы выставлены для продажи. Но как только гроб продан, приходится пополнять запас; администрация попала бы в очень неловкое положение, если бы тел оказалось больше, чем гробов. — Он помолчал. — В общем, это вроде смены постели каждые пару дней, и помогает скрасить однообразие жизни.
— Это ж вроде бы неудобно, — заметил Мэллори.
— О нет, сэр! Современные гробы вполне просторны и роскошны. Если честно, я могу без зазрения совести признаться, что у меня ни разу в жизни не было кровати, хотя бы вполовину столь же удобной, как гроб. — Старик дошел до конца коридора. — Вот и пришли, сэр. Сейчас я вам покажу полковника.
Он распахнул дверь, и Мэллори с Эогиппусом вслед за ним переступили порог просторного помещения.
В дальнем конце комнаты стояло гробов сорок с лишком, каждый на своем столе — многие довольно изысканные, но было несколько довольно заурядных и невзрачных. Почти все гробы были снабжены подушками и одеялами, а приглядевшись, детектив обнаружил, что в полудюжине гробов спит с полдюжины стариков и старух. Один старик с плеером и в наушниках постукивал пальцами по бортику гроба в такт музыке.
Остальная часть помещения смахивала на вестибюль старой гостиницы, пребывающей в доброй исправности, но отчаянно нуждающейся в смене декора. Кресла и диваны, пусть глубокие и удобные, давным-давно устарели, узор ковра считался старомодным еще до Второй мировой войны, красивые пепельницы почти не годились для использования по прямому назначению, стены украшали эстампы в позолоченных рамках работы художников давно почивших, но забытых еще задолго до того. Фонограф с изображением собаки, слушающей голос своего хозяина [8], проигрывал на 78 оборотах в минуту одну из забывшихся любовных песенок Руди Уолли. [9]
В креслах и на диванах сидели мужчины и женщины, большей частью довольно старые. Двое мужчин щеголяли весьма неофициальными нарядами — белыми теннисными костюмами, а еще один облачился в спортивную рубашку, фуфайку без рукавов, кожаную кепку для гольфа, бриджи и шипованные туфли, но остальные были одеты в темные костюмы, белые рубашки со стоячими воротничками и галстуки сумрачных цветов. Женщины отдавали предпочтение либо ситцевым платьям, либо деловым костюмам; большинство при том были в шляпках с вуалями; некоторые дополнили наряд лайковыми перчатками, а одна — древняя, седая как лунь старуха с царственной осанкой куталась в меховую пелерину, с виду целиком состоящую из лисьих голов, хвостов и лап, и каждая последующая голова энергично вгрызалась в хвост предыдущей. Почти у всех в руках были чашечки с кофе, а большинство еще и угощалось печеньем или пирожными.
В дальнем конце комнаты, поближе к гробам, сидела дородная дама, прямо искрившаяся жизнерадостностью. В ее темно-рыжих волосах, стянутых в плотный узел, не было ни единого седого волоска, хотя на вид ей было от шестидесяти до шестидесяти пяти. Костюм ее состоял из коричневого твидового жакета, шерстяной юбки, весьма строгой рыжевато-коричневой блузки и шелкового галстука.
— Вон она, — сообщил старик.
— Кто она? — не понял Мэллори.
— Полковник.
— Вы хотите сказать, что полковник — женщина?
— А вы что-то имеете против женщин? — осведомился старик.
— Ровным счетом ничего, — поспешно заявил Мэллори. — Просто удивился.
Старик помахал женщине, она встала и широкими шагами пошла к ним через комнату.
— Тут вас хотят видеть, полковник, — сказал он.
— Я с вами знакома? — уставилась она на Мэллори.
— Пока нет. — Детектив протянул руку. — Меня зовут Джон Джастин Мэллори.
Полковник энергично тряхнула протянутую руку.
— Рада познакомиться, Мэллори. Можете звать меня Виннифред. — Она перевела взгляд на Эогиппуса, все еще зажатого у Мэллори под мышкой. — А это у нас кто?
— Конь, — доложил детектив.
— Весьма маленький, — без удивления отметила она. — У него есть имя?
— Эогиппус, — подал голос конек.
— Что ж, рада познакомиться, Эогиппус. — Протянув руку, она потрепала его по челке и гриве. Эогиппус прямо выгнулся от удовольствия. — У тебя весьма мужественный голосок.
— Спасибо, — ответил Эогиппус, а полковник повернулась к Мэллори.
— Не хотите ли чаю, а может, и оладий с заварным кремом? — Она немного помолчала. — Если совершенно честно, они не так уж и хороши, но всякий выкручивается, как может.
— Нет, спасибо, — отозвался Мэллори. — Чего я хочу на самом деле, так это информации, а может, и кое-какой помощи.
— В нынешние времена я с трудом сама обхожусь без посторонней помощи, — хмыкнула она. — А все из-за того, что тратила все свое время на изучение хищников джунглей вместо того, чтобы уделить хоть чуточку внимания хищникам с Уолл-стрит. — Она развела руками. — Впрочем, это ни к селу ни к городу. Какого рода информация вам нужна?
— Как я понимаю, вам известно кое-что о единорогах, — начал Мэллори.
— Ошибаетесь! Я знаю о единорогах все. Я изучала их чуть ли не сорок лет. — Полковник пристально взглянула на него. — А вам-то до них какой интерес?
— Я охочусь тут на одного.
— Отлично! — обрадовалась она. — Всегда рада потолковать с коллегой-охотником, Мэллори. Ничего не придает такой бодрости духа, как взгляд прямо в налитые кровью глаза самца-единорога, готового ринуться в атаку!
— По-моему, данный экземпляр был одомашнен, — известил Мэллори.
— Какая досада! Это столь благородный противник в дикой природе! Ах, вот это жизнь, Мэллори, — солнце над головой, ветер в лицо, вокруг твои верные тролли, а ты идешь по горячему следу единорога с рекордным рогом! И, эх, запах единорожьего жаркого, подрумянивающегося прямо над костром! При одной мысли об этом сердце бьется сильнее! Вот где вам следует быть, Мэллори, — на лоне девственной природы, а не охотиться на какую-то несчастную скотину, небось униженную до такой степени, что она носила седло и узду. — Она на миг задумалась. — Знаете, скинуть бы мне хоть десяток лет, да будь при мне мой верный «нитро-экспресс» пятьдесят пятого калибра, я бы вызвалась сводить вас на настоящую охоту.
— Счел бы за честь.
Полковник мечтательно улыбнулась, потом глубоко вздохнула.
— Но я буду только путаться под ногами, я всего лишь толстая старуха с одышкой, изрядную часть времени живущая прошлым. Я не нужна вам, Мэллори.
— Вы именно та, кто мне нужен. Я не охотник, я детектив.
— Детектив?
— Единорог, которого я ищу, был похищен вчера под вечер, — кивнул Мэллори. — Я должен найти его до рассвета.
— Вы хотите сказать, что он прямо здесь, на улицах Манхэттена?
— Вообще-то я сомневаюсь, что он еще на улице, но где-то в городе уж наверняка. А я, — добавил Мэллори, — даже не знаю, с какого конца подступиться к поискам.
— Любопытное предприятие, — вслух раздумывала полковник, тщетно пытаясь скрыть свою заинтересованность. — Говорите, ваш клиент хочет получить его к рассвету?
— Таково условие контракта.
— Гм-м-м… Это дает нам — простите, вам — не так уж много времени. — Она посмотрела на Мэллори. — Как по-вашему, кто его похитил?
— Я просто знаю, кто его похитил: Гранди и лепрехун по имени Липучка Гиллеспи.
— Зачем Гранди понадобилось красть единорога? — нахмурилась Виннифред.
— Это Лютик, — пояснил детектив.
— Лютик?! — воскликнула она. — Это проливает на дело совершенно иной свет! Конечно же, я помогу вам, Мэллори. — Она сдвинула брови. — Проблема лишь в том, что вам потребуется куда больше помощи, чем я могу вам обеспечить.
— Я думал, вам известно о единорогах абсолютно все.
— Об их обычаях и о том, как их выследить — да, — уточнила Виннифред. — Но я знаю не так уж много ни о рубине, что у него во лбу, ни о том, что Гранди может содеять с этим камнем. Нам понадобится включить в дело эксперта.
— По единорогам? — озадаченно спросил Мэллори.
— По магии.
— Значит, рубин все-таки обладает магическими свойствами?
— Если его свойства и не магические, то настолько близки к магическим, что это не составляет никакой разницы.
— А не имеет ли смысла попытаться выяснить, не замешано ли тут волшебство? — поинтересовался детектив. — Быть может, надо будет предпринять меры предосторожности.
— Потому-то я и намерена нанести визит Великому Мефисто, — твердо заявила полковник. — Он-то должен это знать, и если камень действительно волшебный, он сумеет сказать нам, что следует предпринять.
— Он волшебник?
— Наилучший.
— А где мы сможем его отыскать?
— Он без ума от маленького бара в соседнем квартале, — ответила Виннифред.
— А будет ли он там в новогоднюю ночь? — спросил Мэллори.
— Почему бы и нет? Больше идти ему некуда. — Виннифред посмотрела на часы. — Весьма вероятно, что он будет там в ближайшие двадцать — тридцать минут.
— Лучше бы это было так. Как ни крути, срок истекает. Если я не найду Лютика до рассвета, моего клиента приговорят к смерти.
— О-о? А на кого вы работаете, Мэллори?
— Куда же вы пойдете? — спросил Эогиппус. — Даже если единорог, которого вы преследовали, и в самом деле Лютик, вы все равно не сможете отыскать его след в такую пургу.
— Знаю. Думаю, мне остался лишь один возможный способ действий — найти телефонную книгу.
— Зачем?
— Мне надо разыскать полковника Каррутерса, если он живет в Манхэттене.
— А какое отношение Каррутерс имеет к Лютику? — осведомился Эогиппус.
— Ни малейшего. Но поблизости он вроде бы единственный эксперт по единорогам — во всяком случае, единственный из тех, о ком я знаю. — Мэллори на миг задумался. — Если объявится Мюргенштюрм, скажите ему, пусть выяснит адрес Каррутерса и нагонит меня там.
— Я с вами, — решительно заявил Эогиппус. — Вы тут чужак, вы рискуете потерять не один час на одни лишь поиски телефонной книги, не говоря уж о том, чтобы отыскать этого полковника Каррутерса.
— Мне придется тебя понести, — сказал Мэллори, наклоняясь, чтобы взять крохотное животное на руки. — Снег тебе выше головы.
— Но мне-то он не выше головы! — возразила рослая гнедая лошадь в дальнем конце конюшни. — Я могу везти вас обоих.
— Нет, — возразил сивый мерин. — Их повезу я.
— Тихо! — гаркнул вороной, наклоняя голову, чтобы зубами открыть щеколду двери своего стойла. — Их повезу я.
— Я думал, ты меня ненавидишь, — заметил Мэллори, когда конь приблизился к ним.
— Так и есть, — холодно откликнулся тот.
— Тогда почему?..
— Чтобы распалить свой гнев. Кроме ненависти, у меня ничего не осталось, а ненависть, как и любовь, нуждается в постоянном подкреплении.
— Что ж, если начнешь скользить и спотыкаться, неустанно тверди себе, что ненавидишь Гранди еще больше.
Мэллори открыл дверь, поставил Эогиппуса на возвышение, вскарабкался туда сам и осторожно уселся на вороного.
— Что ж, на радость или на беду, пора в дорогу, — молвил Мэллори, и вороной вышел на улицу, где хлесткий ветер и вихрящийся снег мгновенно ослепили их.
— Держись за мою гриву, — сказал вороной, переступая порог.
— Но ты ведь не собираешься бежать в этом месиве, а? — с опаской поинтересовался Мэллори.
— Тебе ведь важно выиграть время, разве не так?
— Добраться до места целым и невредимым не менее важно, а я еще ни разу не ездил на неоседланной лошади.
— Тогда тебе придется научиться, не так ли? — с нотками удовлетворения в голосе заявил вороной.
— Земля совсем обледенела. Ты опять повредишь себе ноги.
— Я буду лелеять свою боль. Она будет напоминать мне о тебе.
— А твое имя, часом, не Пролет? — саркастически полюбопытствовал Мэллори.
— Имя мне, — отрезал вороной, — легион. И сорвался на бег. Мэллори, держа Эогиппуса под мышкой, отчаянно вцепился закоченевшими пальцами в заснеженную вороную гриву, а его черный плащ развевался на ветру, как громадная крылатая тварь.
Глава 6
Полночь — 00.27
Дрожащий Эогиппус стоял в снегу, пока Мэллори, привалившись к стенке будки, поспешно перелистывал телефонную книгу.— Ну как, есть Каррутерс в списке? — поинтересовался конек.
— Полковник В. Каррутерс, — зачитал Мэллори. — Вряд ли их может быть двое.
Выудив из кармана монету, детектив опустил ее в щель автомата и набрал номер, но через несколько секунд объявил:
— Не отвечает.
— Наверное, празднует Новый год, — предположил Эогиппус. — Как там насчет адреса?
Мэллори снова заглянул в книгу.
— Улица Уныния, 124, — сообщил он, нахмурившись. — Что-то я о такой не слыхал.
— Это между Леностью и Отчаянием, — сказал вороной.
— Это такие улицы? — уточнил Мэллори.
— Да, в этом Манхэттене.
— А ты бывал на улице Уныния?
— Я таскал похоронные дроги, — кивнул вороной, — после одной из устроенных Гранди эпидемий чумы.
— Похоронные дроги?
— Гранди ставит на большие числа, — угрюмо бросил Эогиппус.
— Да уж, пожалуй, — согласился Мэллори, положил Эогиппуса на холку вороного и неуклюже вскарабкался следом, затем прижал Эогиппуса к груди и обвил черную гриву вокруг пальцев правой руки. — Ладно, поехали.
Вороной затрусил через бескрайнее белое поле, в которое превратился Центральный парк, словно светившееся во мраке мерцающим, переливчатым светом. Проехав четверть мили, Мэллори обратил внимание, что по белому полю там и тут расставлены странные фигуры.
— Это что еще за черт? — спросил он, указывая на самую крупную.
— Это не черт, а снежная баба, — ответил Эогиппус.
— Ни разу в жизни не видел ничего подобного!
— Вернее, на самом-то деле это снежная горгона.
— У какого-то ребенка чертовски буйное воображение, — прокомментировал детектив.
— Да, — согласился миниатюрный конь. — Ступни должны быть гораздо крупнее.
— Ты хочешь сказать, что в этом мире действительно существует нечто подобное?
— Разумеется, — подтвердил Эогиппус.
Снежные творения становились все более и более замысловатыми, достигнув кульминации в снежной крепости, которая вполне могла бы приютить целый батальон.
— Чудесная работа, — отметил Эогиппус. — Обратите внимание, что все кирпичи сделаны изо льда. Держу пари, что подъемный мост работает по-настоящему.
— А кто мог их построить? — полюбопытствовал Мэллори, озираясь в поисках хоть одного живого существа. — Снег-то идет всего минут двадцать — тридцать.
— Кто знает? — тряхнул гривой конек. — Не лучше ли наслаждаться их красотой, пока они не растаяли?
— Пребывание в неизвестности для меня мучительно, — признался Мэллори. — Наверно, потому-то я и стал детективом.
— Они не станут менее прекрасными оттого, что вы не знаете, кто их сотворил.
— Нет, для меня станут, — заупрямился Мэллори.
— Филистер! — проворчал вороной.
Мэллори решил больше не углубляться в тему и вновь сосредоточил внимание на снежных скульптурах — частью изящных и кристально-ясных, частью явившихся прямиком из его ужаснейших кошмаров. Тут и там предприимчивые работники рекламы бросались в снег, чтобы потешить свои творческие инстинкты: детальнейшим образом сработанные снежные мужчины и женщины демонстрировали тщательно скроенные смокинги, халаты, бюстгальтеры и туфли, причем каждый предмет одежды был снабжен выставленным на первый план ярлыком с указанием цены и адресом магазина, а торговец антикварными автомобилями даже воспроизвел «Дюзенберг» и «Такер» во всех деталях, вплоть до водителей, облаченных в костюмы соответствующих периодов.
— Ну, каково ваше мнение? — спросил Эогиппус, когда они миновали еще один замок.
— Пока не решил. Никак не разберусь в себе. Половина моего рассудка твердит, что это обворожительно. — Мэллори выдержал паузу. — А вторая, принадлежащая детективу, твердит, что эти штуки обеспечивают грабителям ужасно много укрытий.
— У нас в Центральном парке нет ни одного грабителя.
— А вот на это не рассчитывайте. Я только что видел движение вон за тем снежным сфинксом.
Эогиппус посмотрел в указанном направлении и почти тотчас же сообщил:
— Это всего лишь кукольный театр.
— Под открытым небом, в полночь, в метель? — не поверил Мэллори.
— А разве найдешь более подходящее время или место? — парировал Эогиппус. — В эту ночь множеству детей разрешают засиживаться допоздна ради встречи Нового года, а благодаря кукольному театру они не надоедают родителям.
Подъехав поближе, Мэллори увидел толпу детишек, одетых в такие же накидки, как он, сидевших на земле скрестив ноги по-турецки и радостно смеявшихся над накатанным представлением о Панче и Джуди, разыгрываемых мужчиной и женщиной, покрытых снегом от макушек до пят. Приглядевшись к детям попристальнее, Мэллори обнаружил, что из-под половины накидок торчат мохнатые или покрытые чешуей хвосты. По разные стороны от группы с безмерно скучающим видом стояла пара девушек-старшеклассниц, явно приставленных присматривать за детьми, — одна вполне нормальная, а вторая с парой огромных кожистых крыльев.
— А они не замерзнут? — поинтересовался Мэллори.
— Они одеты в защитные плащи и накидки, — ответил Эогиппус.
— Я об актерах.
— А с какой стати им мерзнуть?
— Но ведь они покрыты снегом, — указал Мэллори.
— Естественно. У них снег не только снаружи, но и внутри.
— Ты что, хочешь мне сказать, что под снегом людей и вовсе нет?
— Совершенно верно, — подтвердил Эогиппус.
— Не верю!
— Но это правда. Всякий раз, когда выпадает достаточно солидный слой снега, дети бегут сюда, чтобы посмотреть представление о Панче и Джуди. Не представляю, каким образом, но снеговики ухитряются помнить свои роли от зимы до зимы.
Как раз тут Джуди ударила Панча по голове сделанной из снега скалкой, и Панч, вопя и рыдая, повалился на землю под смех и радостные возгласы детей.
— Вот видите? — указал Эогиппус. — Настоящего человека такой удар прикончил бы.
— Согласен. — Мэллори сделал паузу. — Пожалуй, я просто привык к своему Центральному парку.
— Отсюда не следует, что в этом Манхэттене нет своих опасностей, — продолжал крохотный конек. — Но исходят они из иных источников.
— Таких, как Гранди?
Эогиппус кивнул.
К тому времени сценическая площадка уже осталась позади. Они приехали в унылое голое место, где единообразие пейзажа лишь изредка нарушалось случайной снежной скульптурой. Наконец вороной добрался до конца парка и свернул на узкую, покрытую свежими колеями улицу.
— Где это мы? — осведомился Мэллори.
— На улице Раскаяния, — сообщил Эогиппус.
— Ни разу о такой не слыхал.
— Она всего квартал длиной, идет от Чревоугодия до Похоти.
— В моем Манхэттене их нет.
— Конечно есть, только называются по-другому. Они вышли к перекрестку, и вороной остановился на красный свет. Воспользовавшись случаем, Мэллори оглядел поперечную улицу.
Перед всеми дверями стояли швейцары, одетые один экзотичнее другого. Интерьеры зданий, тонущие в приятном полумраке, являли взгляду сплошной плюш да бархат, холодный ночной воздух далеко разносил визгливое хихиканье. Швейцар ближайшего к углу здания — высокий, бронзовокожий человек в тюрбане, золотом блестящем жилете, бархатных панталонах и туфлях с загнутыми кверху носами — убедительно расписывал достоинства заведения прилично одетому господину, казавшемуся нормальным во всех отношениях, если бы не пара крыльев за спиной; в конце концов он кивнул, дал швейцару немного денег и вошел в здание, где воздушная, полуодетая девушка тотчас взяла его под руку и повлекла прочь.
— Улица Похоти? — предположил Мэллори. Эогиппус кивнул. — А почему она примыкает к улице Раскаяния? Что, в этих заведениях клиентов обирают до нитки?
— Нет, они дают клиентам в точности то, что обещают; разнузданный разгул плоти при полном отсутствии неприятных эмоциональных последствий.
— Похоже, они отрабатывают свои денежки, — заметил Мэллори.
— Верно. И все равно большинство посетителей рано или поздно заканчивают на улице Раскаяния.
— Как я понимаю, улица Чревоугодия сплошь состоит из ресторанов?
— И все они до единого — четырехзвездочные.
— Они тоже дают клиенту все, что он хочет?
— Больше, — мрачно бросил Эогиппус.
Красный свет сменился зеленым, они проехали короткий квартал, свернули налево, проехали еще квартал и свернули направо. И снова облик окружающих строений разительно изменился: неоштукатуренные здания из красного кирпича ухитрялись выглядеть пыльными даже под снегом, вдоль обочин стояли ржавые «нэши», «студебекеры» и «паккарды», не трогавшиеся с места уже много лет, под каждым фонарем приткнулся истощенный бродяга, а на дверях большинства магазинов висели таблички «НЕ РАБОТАЕТ».
— Улица Уныния? — догадался Мэллори.
Эогиппус кивнул, а вороной остановился.
Мэллори поглядел на черные плотные гардины за окнами.
— Тут какая-то ошибка.
— Это улица Уныния, 124, — ответил вороной.
— Но ведь это похоронная контора!
— Тут уж не моя вина.
Спешившись, Мэллори поставил Эогиппуса на тротуар, затем обернулся к вороному:
— Побудь здесь. У меня есть подозрение, что в телефонной книге какая-то ошибка.
— Тебе нужен был транспорт до улицы Уныния. Я его обеспечил. Мои обязательства перед тобой выполнены. — С тем конь развернулся и затрусил вдоль по улице.
— Отличный у тебя друг, верный — дальше некуда, — язвительно заметил Мэллори.
— Он испытывает ужасные муки, — ответил Эогиппус. — У него больные ноги, а под нашим весом, да на снегу…
— Знаю. Просто у меня сложилось впечатление, что вину за все свои несчастья он возлагает лично на меня.
— Он возлагает вину на все человечество, — возразил Эогиппус.
— Что ж, по-моему, небольшая толика молчаливых страданий подействует на него весьма благотворно. — Мэллори вновь обернулся к зданию, секунд пять молча разглядывал его, потом подошел к парадной двери, нажал на ручку и пробормотал:
— Любопытно.
— Что? — поинтересовался Эогиппус.
— Открыто.
В сопровождении крохотного конька он вошел в здание и оказался в круглом фойе, озаренном светом свечей. В дальней стене виднелись три двери, все до единой украшенные траурными венками. Слева перед элегантным столом красного дерева в ряд выстроились четыре позолоченных стула.
За столом, делая какие-то записи гусиным пером в книге в черном кожаном переплете, сидел старик, одетый в темный двубортный костюм в узенькую полоску, с галстуком мрачной расцветки — невероятно изможденный, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. В его серо-стальных от проседи волосах зияли глубокие залысины прямо над тонкими бровями.
— Вы пришли получить тело? — осведомился он гулким, утробным голосом.
— Нет, — ответил Мэллори, — я ищу полковника Каррутерса.
Мужчина улыбнулся, показав ряд желтых кривых зубов.
— А! Значит, вам нужен Патологиум.
— В самом деле?
— Да. — Мужчина с прищуром пригляделся к Эогиппусу. — Боюсь, собакам у нас вход воспрещен.
— Он конь, — поправил Мэллори. Встав из-за стола и подойдя к ним, мужчина наклонился и оглядел Эогиппуса.
— В самом деле, — наконец признал он и выпрямился. — У нас нет никаких правил, запрещающих входить лошадям, хотя это и крайне неординарная ситуация. — Снова осмотрев крохотного конька, он пожал узкими плечами. — Впрочем, одним нарушением норм больше, одним меньше — разница невелика. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
Он вышел в ближайшую дверь, а Мэллори с Эогиппусом последовали за ним по пятам в тесный коридорчик, осиянный свечами, установленными в оловянных бра, развешанных через равные промежутки по обеим стенам. Миновав коридор, мужчина вывел их к винтовой лестнице и начал спускаться.
— Так что же такое Патологиум? — спросил Мэллори, поднимая Эогиппуса, чтобы снова взять под мышку.
— Это складское помещение при покойницкой, находящейся наверху.
— Там хранят тела?
— Гробы.
— И Каррутерс живет прямо там? — с подозрением уточнил Мэллори.
— Совершенно верно.
— Пусть мой вопрос покажется глупым, но все-таки, — не унимался Мэллори, — полковник живой человек?
— Определенно.
— А вы и полковник работаете в этом Патологиуме?
— Мы живем там, — рассмеялся старик.
— В морге? — не поверил Мэллори.
— Далеко не все настолько удачливы, чтобы отложить довольно средств для ухода на покой, сэр, — сходя с нижней ступеньки, поведал старик. — Морг же обеспечивает нас теплым, сухим помещением для визитов и чудесным запасом воистину шикарных гробов для сна, а взамен мы по мере надобности делаем кое-какую работу по обслуживанию.
— И гробы передают в ваше постоянное пользование?
— Боже мой, конечно нет! Они нужны для дела. Все гробы выставлены для продажи. Но как только гроб продан, приходится пополнять запас; администрация попала бы в очень неловкое положение, если бы тел оказалось больше, чем гробов. — Он помолчал. — В общем, это вроде смены постели каждые пару дней, и помогает скрасить однообразие жизни.
— Это ж вроде бы неудобно, — заметил Мэллори.
— О нет, сэр! Современные гробы вполне просторны и роскошны. Если честно, я могу без зазрения совести признаться, что у меня ни разу в жизни не было кровати, хотя бы вполовину столь же удобной, как гроб. — Старик дошел до конца коридора. — Вот и пришли, сэр. Сейчас я вам покажу полковника.
Он распахнул дверь, и Мэллори с Эогиппусом вслед за ним переступили порог просторного помещения.
В дальнем конце комнаты стояло гробов сорок с лишком, каждый на своем столе — многие довольно изысканные, но было несколько довольно заурядных и невзрачных. Почти все гробы были снабжены подушками и одеялами, а приглядевшись, детектив обнаружил, что в полудюжине гробов спит с полдюжины стариков и старух. Один старик с плеером и в наушниках постукивал пальцами по бортику гроба в такт музыке.
Остальная часть помещения смахивала на вестибюль старой гостиницы, пребывающей в доброй исправности, но отчаянно нуждающейся в смене декора. Кресла и диваны, пусть глубокие и удобные, давным-давно устарели, узор ковра считался старомодным еще до Второй мировой войны, красивые пепельницы почти не годились для использования по прямому назначению, стены украшали эстампы в позолоченных рамках работы художников давно почивших, но забытых еще задолго до того. Фонограф с изображением собаки, слушающей голос своего хозяина [8], проигрывал на 78 оборотах в минуту одну из забывшихся любовных песенок Руди Уолли. [9]
В креслах и на диванах сидели мужчины и женщины, большей частью довольно старые. Двое мужчин щеголяли весьма неофициальными нарядами — белыми теннисными костюмами, а еще один облачился в спортивную рубашку, фуфайку без рукавов, кожаную кепку для гольфа, бриджи и шипованные туфли, но остальные были одеты в темные костюмы, белые рубашки со стоячими воротничками и галстуки сумрачных цветов. Женщины отдавали предпочтение либо ситцевым платьям, либо деловым костюмам; большинство при том были в шляпках с вуалями; некоторые дополнили наряд лайковыми перчатками, а одна — древняя, седая как лунь старуха с царственной осанкой куталась в меховую пелерину, с виду целиком состоящую из лисьих голов, хвостов и лап, и каждая последующая голова энергично вгрызалась в хвост предыдущей. Почти у всех в руках были чашечки с кофе, а большинство еще и угощалось печеньем или пирожными.
В дальнем конце комнаты, поближе к гробам, сидела дородная дама, прямо искрившаяся жизнерадостностью. В ее темно-рыжих волосах, стянутых в плотный узел, не было ни единого седого волоска, хотя на вид ей было от шестидесяти до шестидесяти пяти. Костюм ее состоял из коричневого твидового жакета, шерстяной юбки, весьма строгой рыжевато-коричневой блузки и шелкового галстука.
— Вон она, — сообщил старик.
— Кто она? — не понял Мэллори.
— Полковник.
— Вы хотите сказать, что полковник — женщина?
— А вы что-то имеете против женщин? — осведомился старик.
— Ровным счетом ничего, — поспешно заявил Мэллори. — Просто удивился.
Старик помахал женщине, она встала и широкими шагами пошла к ним через комнату.
— Тут вас хотят видеть, полковник, — сказал он.
— Я с вами знакома? — уставилась она на Мэллори.
— Пока нет. — Детектив протянул руку. — Меня зовут Джон Джастин Мэллори.
Полковник энергично тряхнула протянутую руку.
— Рада познакомиться, Мэллори. Можете звать меня Виннифред. — Она перевела взгляд на Эогиппуса, все еще зажатого у Мэллори под мышкой. — А это у нас кто?
— Конь, — доложил детектив.
— Весьма маленький, — без удивления отметила она. — У него есть имя?
— Эогиппус, — подал голос конек.
— Что ж, рада познакомиться, Эогиппус. — Протянув руку, она потрепала его по челке и гриве. Эогиппус прямо выгнулся от удовольствия. — У тебя весьма мужественный голосок.
— Спасибо, — ответил Эогиппус, а полковник повернулась к Мэллори.
— Не хотите ли чаю, а может, и оладий с заварным кремом? — Она немного помолчала. — Если совершенно честно, они не так уж и хороши, но всякий выкручивается, как может.
— Нет, спасибо, — отозвался Мэллори. — Чего я хочу на самом деле, так это информации, а может, и кое-какой помощи.
— В нынешние времена я с трудом сама обхожусь без посторонней помощи, — хмыкнула она. — А все из-за того, что тратила все свое время на изучение хищников джунглей вместо того, чтобы уделить хоть чуточку внимания хищникам с Уолл-стрит. — Она развела руками. — Впрочем, это ни к селу ни к городу. Какого рода информация вам нужна?
— Как я понимаю, вам известно кое-что о единорогах, — начал Мэллори.
— Ошибаетесь! Я знаю о единорогах все. Я изучала их чуть ли не сорок лет. — Полковник пристально взглянула на него. — А вам-то до них какой интерес?
— Я охочусь тут на одного.
— Отлично! — обрадовалась она. — Всегда рада потолковать с коллегой-охотником, Мэллори. Ничего не придает такой бодрости духа, как взгляд прямо в налитые кровью глаза самца-единорога, готового ринуться в атаку!
— По-моему, данный экземпляр был одомашнен, — известил Мэллори.
— Какая досада! Это столь благородный противник в дикой природе! Ах, вот это жизнь, Мэллори, — солнце над головой, ветер в лицо, вокруг твои верные тролли, а ты идешь по горячему следу единорога с рекордным рогом! И, эх, запах единорожьего жаркого, подрумянивающегося прямо над костром! При одной мысли об этом сердце бьется сильнее! Вот где вам следует быть, Мэллори, — на лоне девственной природы, а не охотиться на какую-то несчастную скотину, небось униженную до такой степени, что она носила седло и узду. — Она на миг задумалась. — Знаете, скинуть бы мне хоть десяток лет, да будь при мне мой верный «нитро-экспресс» пятьдесят пятого калибра, я бы вызвалась сводить вас на настоящую охоту.
— Счел бы за честь.
Полковник мечтательно улыбнулась, потом глубоко вздохнула.
— Но я буду только путаться под ногами, я всего лишь толстая старуха с одышкой, изрядную часть времени живущая прошлым. Я не нужна вам, Мэллори.
— Вы именно та, кто мне нужен. Я не охотник, я детектив.
— Детектив?
— Единорог, которого я ищу, был похищен вчера под вечер, — кивнул Мэллори. — Я должен найти его до рассвета.
— Вы хотите сказать, что он прямо здесь, на улицах Манхэттена?
— Вообще-то я сомневаюсь, что он еще на улице, но где-то в городе уж наверняка. А я, — добавил Мэллори, — даже не знаю, с какого конца подступиться к поискам.
— Любопытное предприятие, — вслух раздумывала полковник, тщетно пытаясь скрыть свою заинтересованность. — Говорите, ваш клиент хочет получить его к рассвету?
— Таково условие контракта.
— Гм-м-м… Это дает нам — простите, вам — не так уж много времени. — Она посмотрела на Мэллори. — Как по-вашему, кто его похитил?
— Я просто знаю, кто его похитил: Гранди и лепрехун по имени Липучка Гиллеспи.
— Зачем Гранди понадобилось красть единорога? — нахмурилась Виннифред.
— Это Лютик, — пояснил детектив.
— Лютик?! — воскликнула она. — Это проливает на дело совершенно иной свет! Конечно же, я помогу вам, Мэллори. — Она сдвинула брови. — Проблема лишь в том, что вам потребуется куда больше помощи, чем я могу вам обеспечить.
— Я думал, вам известно о единорогах абсолютно все.
— Об их обычаях и о том, как их выследить — да, — уточнила Виннифред. — Но я знаю не так уж много ни о рубине, что у него во лбу, ни о том, что Гранди может содеять с этим камнем. Нам понадобится включить в дело эксперта.
— По единорогам? — озадаченно спросил Мэллори.
— По магии.
— Значит, рубин все-таки обладает магическими свойствами?
— Если его свойства и не магические, то настолько близки к магическим, что это не составляет никакой разницы.
— А не имеет ли смысла попытаться выяснить, не замешано ли тут волшебство? — поинтересовался детектив. — Быть может, надо будет предпринять меры предосторожности.
— Потому-то я и намерена нанести визит Великому Мефисто, — твердо заявила полковник. — Он-то должен это знать, и если камень действительно волшебный, он сумеет сказать нам, что следует предпринять.
— Он волшебник?
— Наилучший.
— А где мы сможем его отыскать?
— Он без ума от маленького бара в соседнем квартале, — ответила Виннифред.
— А будет ли он там в новогоднюю ночь? — спросил Мэллори.
— Почему бы и нет? Больше идти ему некуда. — Виннифред посмотрела на часы. — Весьма вероятно, что он будет там в ближайшие двадцать — тридцать минут.
— Лучше бы это было так. Как ни крути, срок истекает. Если я не найду Лютика до рассвета, моего клиента приговорят к смерти.
— О-о? А на кого вы работаете, Мэллори?