Риплей Александра. Скарлетт

   «Если в медь превратится бриллиант, мама купит тебе шоколад», — напевала Скарлетт.
   Кэт радостно шлепала по пенистой воде в ванной.
   — А еще мама купит тебе симпатичные юбочки и платьица. И мы поедем на большом корабле.
   Не было причины откладывать это. Ей необходимо было ехать в Америку.
   Сели бы она уехала сразу после Пасхи, то успела бы вернуться к началу сбора урожая.
   Так решила Скарлетт в тот самый день, когда увидела нежные зеленые всходы на лугу, где бросила первое зерно. От счастья и гордости ей захотелось крикнуть: «Это мое, моя земля, мои ожившие зерна!» Она взглянула на едва заметные молодые побеги и представила себе, как они наливаются, становятся выше, сильнее и зацветают, наполняя воздух дивным ароматом, опьяняющим даже пчел. Потом человек скосил бы их и собрала золотые копны. Из года в год этот цикл повторялся бы — посев и жатва — ежегодный процесс рождения и взросления. Овес вырастет и станет пищей. Кэт вырастет и будет говорить, ходить, есть овес и хлеб, прыгать в стог сена, как когда-то это делала Скарлетт. Баллихара — ее дом.
   Скарлетт взглянула на солнце, увидела набежавшие облака и поняла, что скоро начнется дождь, а потом небо опять прояснится, и солнце будет согревать поля до следующего дождя, за которым опять последует теплый солнечный свет.
   «Я еще почувствую обжигающее тепло солнца Джорджии, — решила она, — я имею право на это. Мне иногда так его не хватает. Но все-таки Тара — скорее мечта, чем память. Она принадлежит прошлому, как и прежняя Скарлетт. Та жизнь не имеет больше ничего общего со мной. Я сделала свой выбор. Для Кэт Баллихара — то же, что для меня — Тара. И теперь это мой дом. Тару я оставлю в наследство Уэйду и Элле, но продам все имущество в Атланте и обрежу нити прошлого. Баллихара теперь мой дом. Здесь наши корни: мои, Кэт, отца. Я возьму с собой немного земли О'Хара и отнесу ее к могиле Джералда О'Хара».
   Мысли Скарлетт коснулись дела, которое она должна была выполнить.
   Все остальное могло подождать. Она теперь решала, как лучше сказать Уэйду и Элле об их прекрасном новом доме. Они не поверят, что нужны ей, — почему они должны верить? Откровенно говоря, это действительно было так, до тех пор пока она не почувствовала, что значит любить детей, быть настоящей матерью.
   «Это будет нелегко, — сказала себе Скарлетт, — но я смогу. Я исправлю свою ошибку. Во мне сейчас столько любви, и я хочу подарить ее моим сыну и дочери. Может быть, им вначале не понравится Ирландия, ведь она совсем другая. Но я свожу их на праздники, куплю им пони… Элла будет выглядеть очень мило в юбочках и платьицах; маленькие девочки любят наряжаться…
   Все О'Хара вокруг станут их кузенами, а дети из Баллихары — друзьями…»

Глава 66

   — Ты не можешь уехать до конца Пасхи, дорогая Скарлетт, — сказал Колум. — В страстную пятницу состоится обряд, который могут проводить только О'Хара.
   Скарлетт не стала спорить. Быть членом рода О'Хара значило для нее слишком многое. Но она почувствовала себя раздраженной. Какая разница, кто посадит первую картофелину? То, что Колум не ехал вместе с ней, тоже вызывало недовольство. А также и то, что она его очень редко видела. «Много дел», — говорил он. Но почему он, как и раньше, не мог заниматься сбором денег в Саванне?
   Дела обстояли так, что все раздражало Скарлетт. Теперь, после того как она решила ехать, она хотела скорее отправиться в путь. Скарлетт вела себя очень придирчиво по отношению к Маргарет Сканлон, портнихе, которая никак не могла закончить ее платья и которая уж слишком заинтересовалась, почему Скарлетт заказала два платья из яркого шелка и льна вместо траура.
   — В Америке я увижусь со своей сестрой, — сказала мягко Скарлетт, — и эти яркие платья — мой подарок ей.
   «Мне безразлично, веришь ты мне или нет, — рассерженно подумала она, — я не настоящая вдова и не собираюсь, вернувшись в Атланту, выглядеть серой и неэлегантной».
   Неожиданно все, что она носила: черная юбка, гольфы, платок, показались настолько гнетущими и унылыми, что она почувствовала, как у нее не осталось сил дождаться той минуты, когда она сможет надеть зеленое льняное платье с широкими оборками и кружевами кремового цвета.
   — Ты удивишься, когда увидишь, какая красивая твоя мама в своих новых платьях, — сказала Скарлетт Кэт, — я заказала несколько замечательных платьиц и для тебя.
   Ребенок заулыбался, выставляя напоказ небольшую коллекцию маленьких зубов.
   — Тебе понравится на большом корабле, — пообещала Кэт Скарлетт. Она заказала самую большую и лучшую каюту на «Брайан Бору», который отправлялся из Голвея в пятницу, после Пасхи.
   В вербное воскресенье погода испортилась, начался проливной дождь, который продолжался и в страстную пятницу. Во время долгого обряда, который проходил в открытом поле, Скарлетт промокла до нитки.
   Она быстро поспешила в Бит Хаус с мыслями о горячей ванне и чае. Но у нее не оказалось времени даже переодеться, так как ее ожидала Кэтлин со срочным сообщением:
   — Старый Дэниэл просит тебя прийти к нему, Скарлетт. Ему плохо, он умирает.
   Увидев старого Дэниэла. Скарлетт вздрогнула. Кэтлин перекрестилась и сказала тихо:
   — Он спит.
   Глаза Дэниэла О'Хара утонули в глазницах, а щеки были настолько впалыми, что голова стала похожа на череп, обтянутый кожей. Скарлетт наклонилась над скромной с виду кроватью и взяла его руку. Рука была горячей, очень сухой и слабой.
   — Дядюшка Дэниэл, это Кэти-Скарлетт.
   Дэниэл открыл глаза. Глядя на то, каких усилий это ему стоило, Скарлетт была готова заплакать.
   — Я хочу попросить тебя об одном, — сказал он еле дыша.
   — Все, что хочешь.
   — Похорони меня в земле О'Хара.
   «Не будь глупцом, ты так далек от нее», — хотелось ответить Скарлетт, но она не могла солгать старому человеку.
   — Я это сделаю, — ответила она в свойственной ирландцам манере.
   Глаза Дэниэла закрылись, Скарлетт заплакала. Кэтлин усадила ее на стул рядом с камином.
   — Ты мне поможешь с чаем, Скарлетт? Скоро сюда все придут.
   Скарлетт кивнула головой, она не могла говорить. До самого последнего момента она не осознавала, как много значит дядя в ее жизни. Все, что его характеризовало, укладывалось в следующее: твердый, спокойный, не меняющийся и сильный глава семейства. В представлении Скарлетт дядюшка Дэниэл был настоящий О'Хара.
   Кэтлин посоветовала Скарлетт возвратиться домой до того, как стемнеет:
   — У тебя там остался ребенок, а здесь больше делать ничего не надо.
   Приходи завтра.
   В субботу все было как и в пятницу. Под проливным дождем люди приходили, чтобы отдать дань уважения. Вскипятив чай, Скарлетт поставила на плиту котелок, нарезала пироги и намазала маслом хлеб.
   В воскресенье она осталась сидеть с дядей, в то время как Кэтлин и мужчины рода О'Хара были в церкви. Когда они возвратились, Скарлетт пошла назад в Баллихару. О'Хара, должно быть, празднуют Пасху в местной церкви. Она вспомнила бесконечно длинные проповеди отца Флинна и подумала, что ей не удастся избежать расспросов местных жителей о здоровье дяди и услышать от них, что они надеются на его выздоровление.
   Даже после сорока дней строгого поста О'Хара никак не могла разговеться. Скарлетт совсем не хотела есть.
   — Отнесите это в дом дяди, — посоветовала миссис Фицпатрик. — Там ведь живут здоровые мужики, которые работают в поле. Им нужно есть, а у бедняжки Кэтлин нет времени из-за дядюшки Дэниэла.
   Прежде чем уйти, Скарлетт обняла и поцеловала Кэт. Кэт погладила своими ручками по влажным от слез щекам матери. «Какая внимательная у меня крошка. Спасибо, мое золото. Скоро все будет лучше, и мы с тобой поиграем и попоем в ванночке. А потом отправимся в чудесное путешествие на большом корабле». Скарлетт презирала себя за то, что она надеялась не опоздать на «Брайан Бору.
   После полудня того же дня Дэниэлу немного полегчало. Он уже мог узнавать людей и называть их по имени.
   — Спасибо Господу, — сказала Скарлетт Колуму.
   Она благодарила Господа за то, что Колум был здесь. Почему ему так часто приходится уезжать? В эти последние дни недели она скучала по нему.
   И именно Колум сообщил ей в понедельник утром о том, что Дэниэл ночью скончался.
   — Когда будут похороны? Я собиралась уехать в пятницу.
   Это великолепно иметь друга Колума, она могла ему говорить все, не боясь, что ее неправильно поймут или осудят.
   Колум покачал головой.
   — Это невозможно, дорогая Скарлетт. Слишком много людей, уважавших Дэниэла, и членов рода О'Хара, которые живут далеко. Им потребуется время, чтобы добраться сюда. Поминальная церемония займет по крайней мере три, а скорее всего, четыре дня. И только потом будут похороны.
   — О нет. Колум! Скажи, что мне не нужно быть там. Я их ненавижу и вряд ли смогу вынести на поминках.
   — Ты должна пойти, Скарлетт, я буду с тобой.
   Дом еще не показался, а Скарлетт уже услышала доносившиеся причитания. Она посмотрела на Колума с отчаянием в глазах. Лицо его даже не шелохнулось. Около небольшой двери собралась толпа людей. Оплакивать Дэниэла пришло так много народу, что внутри дома не хватило всем места. Скарлетт услышала: «О'Хара», и стоявшие расступились перед ней, давая проход. Всем своим сердцем она сопротивлялась участию в последних почестях. Но, опустив вниз голову, вошла в дом, твердо решив делать все, что ей полагалось.
   — Он в гостиной, — сказал ей Симус.
   Скарлетт приняла строгий вид. Из гостиной доносились жуткие причитания. Скарлетт вошла. С двух сторон большой кровати горели длинные и толстые свечи. Тело Дэниэла лежало поверх покрывала, одетое в белый с черным костюм. Его натруженные руки были скрещены на груди.
   Why did you leave us? Ochon?
   Ochon, Ochon, Ullagon O!
   Оплакивающая женщина качалась из стороны в сторону. Скарлетт узнала кузину Печчи, которая жила в деревне. Она наклонилась над кроватью, чтобы произнести молитву по Дэниэлу, но звуки плача все в ней перевернули, она не могла даже думать.
   Ochon, Ochon.
   Жалобный плач сжимал ее сердце и внушал чувство страха. Скарлетт встала и пошла на кухню.
   С недоверием она взглянула на собравшихся мужчин и женщин. Они ели, пили и разговаривали, как будто ничто не произошло. Дверь и окна были открыты, но воздух был наполнен табачным дымом. Скарлетт подошла к группе сидящих вокруг отца Донахера.
   — Да, он очнулся с чистой душой. Это была великая исповедь. Я никогда не слышал ничего лучше. Прекрасный человек был Дэниэл О'Хара. Теперь в этом мире мы его уже не увидим.
   Скарлетт отошла.
   — А помнишь ли ты, Джим, когда Дэниэл и его брат Патрик, да упокоится душа его, взяли свинью у англичанина и привезли ее на торфяное болото, где она и опоросилась? Двенадцать маленьких поросят, и все визжат, а их мать разъярена, как дикий кабан. Управляющий имением весь затрясся, англичанин начал сыпать проклятиями, остальные же надорвали животы, глядя на все это.
   Джим О'Торман хлопнул по плечу рассказчика своей тяжелой рукой.
   — Я не помню, и ты не можешь этого помнить. Мы тогда еще не родились, когда случилась эта история. Ты узнал о ней от своего отца, как и я от своего.
   — Да, но я бы многое отдал, чтобы на все это посмотреть, а Джим? Твой двоюродный брат Дэниэл был великим человеком, правда?
   «Это правда!» — подумала Скарлетт. Она ходила от одних к другим, слушая всевозможные истории из жизни дядюшки Дэниэла. Кто-то из собравшихся заметил ее.
   — Не расскажешь ли ты нам, Кэти-Скарлетт, как твой дядюшка отказался взять ферму с коровами, свиньями и прочим скотом, которую ты хотела ему подарить?
   Она на мгновенье задумалась.
   — Так это все и было, — начала она. Десяток жаждущих слушателей повернули глаза в ее сторону. Что же им сказать? — Я… я сказала ему: дядюшка Дэниэл… я сказала: хочу сделать подарок. Затем я добавила: у меня есть собственная ферма, сто акров земли, речка, болото и… сто волов, пятьдесят коров, триста гусей, двадцать пять свиней и шесть упряжек лошадей.
   Слушавшие одобрительно покачали головой. Скарлетт почувствовала себя более непринужденно.
   — Дядюшка Дэниэл, — сказала я, — все это предназначено для тебя и еще и деньги впридачу. Но тут он как закричал громогласным голосом так, что я задрожала: «Ничего я не возьму, Кэти-Скарлетт О'Хара!»
   Колум схватил ее за руку и вывел из дому за амбар. Затем он рассмеялся.
   — Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая Скарлетт. Ты рассказала о великой глупости Дэниэла, а может, о великом благородстве; я не знаю, благородно ли воспользоваться женской глупостью.
   Скарлетт тоже засмеялась.
   — Я только разошлась, а ты меня увел.
   Неожиданно она зажала свой рот рукой. Как она могла смеяться на поминках дяди…
   Колум взял ее запястье и опустил руку.
   — Все нормально, — сказал он, — любые поминки — это прославление прожитой жизни человека. И смех, как и слезы, часть этого прославления.
   Похоронили Дэниэла О'Хара в четверг. Похороны были такими же, как и у старой Кэти-Скарлетт. Скарлетт величественно шла впереди процессии. Процессия направлялась к могиле, выкопанной сыновьями Дэниэла на древнем кладбище в Баллихаре, которое обнаружил и расчистил Колум. Скарлетт взяла горсть земли с могилы Дэниэла и насыпала ее в кожаный мешочек. Когда она привезет эту землю на могилу отца и там ее оставит, это будет все равно, что похоронить дядюшку рядом с его братом.
   Когда похороны завершились, все семейство отправилось в Бит Хаус, чтобы немного перекусить. Длинные столы протянулись через всю гостиную и библиотеку. Они были заставлены ветчиной, гусятиной, говядиной, горами хлеба, бочонками пива, многочисленными бутылками виски и чайниками с чаем. Несмотря на уличную грязь, сотни представителей рода О'Хара пришли на трапезу.
   Скарлетт привела с собой Кэт, чтобы познакомить ее со всеми родственниками. Восхищения было столько, сколько Скарлетт и пожелать не могла.
   Вскоре Колум принес скрипку и барабан, а три кузины достали свистульки, и музыка лилась не умолкая. Кэт размахивала ручонками в такт музыке, пока не устала и не заснула на коленях у Скарлетт.
   «Я не жалею, что не успела на корабль, — подумала Скарлетт, — это так чудесно. Жаль лишь, что причиной стала смерть Дэниэла».
   Два высоких кузена подошли к ней. Один из них, это был Джо — сын
   Патрика, прошептал:
   — Нам нужны О'Хара.
   — Зачем?
   — Мы тебе завтра скажем, когда все утихнет.
   Оказалось, что необходимо было обсудить, кто унаследует ферму Дэниэла. С тех пор, как умер старый Патрик, два кузена Скарлетт из рода О'Хара претендовали на право владения. Как и брат Джералд, Дэниэл не оставил завещания.
   «Опять как в Таре, — подумала Скарлетт. Ее решение было простым. — Сын Дэниэла Симус проработал не покладая рук на ферме тридцать лет, в то время как сын Патрика жил вместе со старой Кэти-Скарлетт и ничего не делал. Надо отдать ферму Симусу, как в свое время папе следовало бы оставить Тару мне».
   Она была О'Хара, и других доводов у нее возникнуть не могло. Скарлетт ликовала. Она почувствовала в себе уверенность, ибо отнеслась к Симусу более справедливо» чем когда-либо относились к ней.
   На следующий день какая-то уже немолодая женщина оставила на пороге Биг Хауса сетку с яйцами. Миссис Фиц узнала, что это была возлюбленная Симуса. Она ждала от него предложения почти двадцать лет, и через час после принятия решения Скарлетт в его пользу он его сделал.
   — Это очень мило, — сказала Скарлетт, — но я надеюсь, что они поженятся не слишком быстро, иначе я никогда не доберусь до Америки.
   Теперь у нее была зарезервирована каюта на корабле, который отплывал 26 апреля, то есть ровно через год после того, когда она первоначально планировала закончить свой «отдых» в Ирландии.
   Корабль был не такой комфортабельный, как «Брайан Бору». Он даже не был чисто пассажирским судном. Но Скарлетт была суеверна; если до праздника весны она не уедет, то не уедет никогда. Кроме того, Колум знал капитана корабля. Корабль действительно был грузовым, но его груз составляли лишь тюки с ирландским льном, и не было ничего, что могло бы испачкать пассажиров. К тому же капитан постоянно ходил в море вместе со своей женой, которая могла бы составить в пути компанию Скарлетт. Но самое главное — корабль был не на паровой тяге, и все плавание проходило под парусами.

Глава 67

   Более недели стояла прекрасная погода. Дороги высохли, плетеные изгороди были усеяны цветами, а Кэт провела беспокойную ночь, потому что у нее резался новый зубик.
   Накануне отъезда Скарлетт почти вприпрыжку побежала в Баллихару, чтобы забрать новое платье для Кэт. Она была уверена, что сейчас все будет в порядке.
   Когда Маргарет Сканлон заворачивала платьице, Скарлетт выглянула в окно посмотреть на обезлюдевший в обеденное время городок и увидела Колума, входящего в ирландскую протестантскую церковь, стоящую на другой стороне широкой улицы.
   «А, хорошо, — подумала она, — он в конце концов собирается это сделать. Я уж решила, что он никогда не прислушивается к голосу разума. Это нелепо, когда весь город давится в тесноте во время службы каждое воскресенье в маленькой нарядной часовне, в то время как пустует эта огромная церковь. И то, что она построена протестантами, не повод, чтобы не занять ее. Я не знаю, почему он так долго упрямился, но не буду поднимать из-за этого шум, а лишь скажу ему, как я рада, что он передумал».
   — Я сейчас вернусь, — сказала Скарлетт миссис Сканлон.
   Она побежала вдоль тропинки, поросшей сорняками, которая вела к маленькому боковому входу. Скарлетт тихо постучала в дверь, а затем надавила на нее.
   Послышался громкий неприятный звук, затем другой, и Скарлетт почувствовала, как что-то острое задело ее рукав, она услышала звук осыпающегося возле ее ног гравия, который с гулом отдавался в глубине церкви.
   Луч света из открытой двери падал прямо на незнакомого человека, стоявшего лицом к ней. Его темные угрюмые глаза напоминала глаза дикого животного.
   Незнакомец пригнулся и направил в ее сторону пистолет, который держал двумя грязными, грубыми, как камень, руками.
   «Он стрелял в меня! — эта мысль полностью овладела Скарлетт. — Он уже убил Колума, а сейчас хочет убить и меня. Кэт! Я больше никогда не увижу Кэт».
   Подступившая ярость помогла Скарлетт освободиться от физического шока и, сжав кулаки, она ринулась вперед.
   Звук второго выстрела раздался словно взрыв, оглушительно отражавшийся от сводчатых потолков в течение какого-то времени, показавшегося вечностью. С криком Скарлетт бросилась на пол.
   — Я прошу тебя, успокойся, дорогая Скарлетт, — сказал Колум.
   Скарлетт знала его голос, и все же этот голос был не его. В нем чувствовались лед и сталь. Скарлетт посмотрела вверх. Она увидела, как правая рука Колума обхватила шею человека, а левая держала его запястье. Ствол пистолета был направлен к потолку. Скарлетт медленно встала на ноги.
   — Что здесь происходит? — осторожно произнесла она.
   — Закрой, пожалуйста, дверь, — сказал Колум, — здесь достаточно света из окон.
   — Что… здесь… происходит?
   Колум ничего не ответил.
   — Брось, Дэви, — сказал он человеку. С металлическим грохотом пистолет упал на пол.
   Медленно опустил Колум руку незнакомца, быстро освободил свою собственную, обвивавшую его шею, сжал обе руки в кулаки и со всей силой нанес удар. Бессознательная человеческая масса упала к его ногам.
   — С ним все будет хорошо, — сказал Колум. Он быстро пробежал мимо Скарлетт и тихо закрыл дверь на засов. — А теперь, дорогая Скарлетт, нам надо поговорить.
   Стоя сзади, Колум положил руку на ее плечо. Скарлетт вздрогнула и резко повернулась к нему.
   — Не «нам», Колум. Ты… Ты скажешь мне, что здесь происходит.
   Живость и теплота вновь прозвучали в его голосе.
   — Произошла неприятность, дорогая Скарлетт…
   — Не зови меня «дорогая Скарлетт». Этот человек пытался меня убить. Кто он? Что происходит здесь?
   Очертания лица Колума были неясными из-за тени. Шея его как будто побелела от испуга.
   — Пойдем туда, где светло, — сказал он тихо и направился туда, где тонкие лучи солнечного света падали через заколоченные окна.
   Скарлетт не могла поверить своим глазам. Колум улыбался, глядя на нее.
   — Беда в том, что если бы у нас была дешевая гостиница, то этого бы не произошло. Я хотел, чтобы ты ничего не знала, Скарлетт, дорогая, ты видишь, это приносит неприятности.
   Как он мог улыбаться? Как у него хватало духу? Скарлетт заикалась, она была слишком напугана, чтобы говорить.
   И Колум рассказал ей историю фенианского братства.
   Когда он закончил, она вновь смогла говорить.
   — Иуда! Ты мерзкий, лживый предатель. Я доверяла тебе. Я считала тебя своим другом!
   Она была слишком удручена, чтобы злиться на то, как он с жалостью и улыбкой смотрел на нее в ответ.
   Все было предательством, все. Он использовал ее, обманывая с момента встречи. Они все так поступали: Джейми и Морин, все кузены из Саванны и Ирландии, все фермеры и другие жители из Баллихары и окрестностей. Даже миссис Фиц. Ее счастье оказалось иллюзией.
   — Послушай, Скарлетт…
   Она ненавидела голос Колума, его музыку, его обаяние.
   — Я не буду слушать.
   Скарлетт попыталась закрыть уши, но слова его проскальзывали сквозь пальцы.
   — Помнишь свой Юг и сапоги завоевателя, вступившего на него? Подумай об Ирландии, ее красоте и о том, что она истекает кровью в руках врага. Они украли у нас наш язык. В этой стране учить ребенка ирландскому — преступление. Неужели ты не видишь? Скарлетт, если бы ваши янки говорили словами, которые ты выучила с ножом у горла. «Стой» — слово, которое ты знаешь лучше всего, потому что могут убить из-за того, что не остановилась. А затем твой ребенок учит язык, на котором говорят янки, и язык твоего ребенка — не твой собственный, и он не понимает тех слов любви, которые ты ему говоришь, а ты не понимаешь, что он просит на языке янки, и не можешь ему помочь. Англичане украли у нас наш язык и вместе с ним украли наших детей.
   Они взяли нашу землю, которая для нас — мать. Когда мы потеряли детей и мать, у нас ничего не осталось. Мы пережили горечь поражения. Подумай, Скарлетт, подумай о том, как у тебя отнимали твою Тару. Ты мне рассказала, как ты ее защищала. Защищала всем своим сердцем, всей волей, всей силой. Когда нужно было — лгала, нужно было убивать — могла убивать. Так было и с нами, кто боролся за Ирландию. И все же мы спасли ее, потому что мы еще можем радоваться жизни. Ее музыке и любви. Ты знаешь, Скарлетт, что значит любить. Я наблюдал, как ты росла и расцветала. Неужели ты не понимаешь, что любовь — это чаша, наполненная до краев: чем больше из нее пьешь, тем больше в ней остается.
   Так и мы любим Ирландию и ее народ. Я люблю тебя, Скарлетт, все мы тебя любим. Ты не останешься без любви из-за того, что Ирландия — наша главная любовь. Неужели ты не заботишься о своих друзьях только потому, что заботишься о своем ребенке? Одно не исключает другое. Ты думала, я — твой, ты говоришь: брат. Ты не ошиблась, я останусь другом и братом до самой смерти. Твое счастье — мое, твоя горечь и боль — мои. И все же Ирландия — моя душа. Я не делаю ничего предательского, чтобы освободить ее от рабства. Но моя любовь к Ирландии не исключает мою любовь к тебе, она придает ей новую силу.
   Как бы сами по себе руки Скарлетт опустились и теперь висели неподвижно. Колум очаровал ее, как он всегда очаровывал, когда так говорил, хотя она понимала не более половины. Ей казалось, будто кто-то завернул ее в шаль, которая согревала, но в то же время стесняла.
   Человек, лежащий на полу без сознания, застонал. Скарлетт со страхом взглянула на Колума.
   — Этот человек — фенианец?
   — Да, сейчас он скрывается. Он говорит, что его друг донес на него англичанам.
   — Ты дал ему пистолет? — сказала Скарлетт.
   — Да, Скарлетт. Как видишь, у меня больше нет от тебя секретов. Я спрятал оружие в этой английской церкви. Я — его хранитель в братстве. Когда придет день восстания, тысячи ирландцев получат оружие, хранящееся здесь.
   — Когда? — спросила Скарлетт, боясь ответа.
   — У нас нет точной даты. Нам нужны еще корабли, которые привезут это оружие. Шесть, если возможно.
   — Это то, что ты делаешь в Америке?
   — Да. С помощью многих людей я собираю деньги, затем мне помогают купить на них оружие, и я сам перевожу его в Ирландию.
   — На «Брайан Бора»?
   — И на других судах.
   — Ты собираешься убивать англичан?
   — Да. Но мы будем более милосердны. Они убивали наших женщин, детей, мужчин. Мы будем убивать солдат. Солдатам платят за то, чтобы их убивали.
   — Но ты же — священник, — сказала Скарлетт. — Ты не можешь убивать.
   Несколько минут Колум молчал. В пробивавшихся лучах солнца можно было видеть, как пылинки медленно кружили над его опущенной головой. Когда Колум поднял ее, Скарлетт увидела, как потемнели его глаза, наполненные горечью.
   — Когда мне было восемь лет, — сказал он, — я видел, как из Адамстауна в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные пшеницей, чтобы англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра. Ей было лишь два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату было три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда умирали первыми. Они плакали, потому что были голодные и слишком маленькие, чтобы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже кое-что понимал. Я не плакал, потому что знал: когда ты голоден, чем больше плачешь, тем меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять. Или, к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в мир иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от боли, исходящей из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.