Страница:
– Что же случилось? – в его голосе неожиданно прозвучало сочувствие.
Саммер откусила от своей булочки с сосиской.
– Он взял в жены манекенщицу, а не меня. Когда он обнаружил, что мой природный вес фунтов на двадцать больше того, который был у меня в день свадьбы, что мои волосы не вьются, если я не завила их, а природный цвет моих губ отличается от цвета губной помады, то стал капризничать.
– Вот как? – Франкенштейн отреагировал на коронный номер Маффи с «ползающим ковриком», протянув ей кусок своей булочки. – И вы развелись, да?
– Не сразу. Хотя было бы лучше, если бы сразу. Муж потратил пять долгих лет на то, чтобы превратить меня в ту женщину, на которой, как ему казалось, он женился. Ту, которая женственна, сексуальна и очаровательна двадцать четыре часа в сутки. И я все пять лет не мешала ему в этом. Дурочка, сама виновата.
В голосе Саммер прозвучала скрытая обида. Чего только она не делала для Лема! Одевалась с иголочки, держала в идеальном порядке дом, готовила ему, развлекала его друзей и знакомых, не забывая о том, насколько должны быть охлаждены напитки, – и провела множество часов в обществе домашнего видеомагнитофона, пока Лем вкалывал на работе. Она тихо сходила с ума от отсутствия счастья и, в довершение всего, довела себя диетой почти до голодных обмороков. А когда становилось совсем невмоготу, она дожидалась, пока Лем уйдет из дому, и съедала все, что могла найти: мороженое, хлеб, шоколадные батончики, специально припрятанные на этот случай. И каждый раз ей потом становилось плохо. Не только от обжорства, но и от сознания того, что она не в состоянии стать той идеальной женщиной, которую, как думал Лем, он взял себе в жены. В такие минуты Саммер вспоминала слова мужа – а он повторял их практически каждый раз, когда видел ее поглощающей нормальную пищу: «Я не знал, что женился на жирной свинье».
С Лемом она всегда чувствовала себя жирной свиньей.
Франкенштейн задумчиво посмотрел на нее:
– Да нет, я бы сказал, что дурачок он. Для старушенции тридцати шести лет ты выглядишь совсем неплохо.
Саммер подарила ему неожиданную ослепительную улыбку.
– Не знаю, что у тебя на уме, Франкенштейн, но, если ты хочешь добиться своего, валяй в том же духе.
Он ухмыльнулся:
– Клянусь, это был только комплимент.
– Так все говорят.
– Возьми маршмеллоу . Может быть, он подсластит твою печаль.
– Возможно.
Он разломил пополам кусочек лакомства. Саммер наслаждалась вкусом липкой сладости, пока она не растаяла у нее на языке, а потом пожалела, что все кончилось. Франкенштейн, похоже, испытал те же чувства, потому что слизал липкие крошки со своих пальцев, когда его половинка тоже растаяла.
– И что же случилось с тобой, когда ты развелась с этим, как то бишь его?
– С Лемом. С доктором Лемюэлом С. Розенкранцем, урологом. Тебе действительно интересно дослушать историю моей жизни до конца?
– Телевизора здесь нет. Других занятий мы тоже не имеем.
Саммер состроила ему гримасу.
– Так вот, я развелась. Поскольку ни виновника в распаде семьи, ни детей не было и в связи с тем, что Лем уже являлся врачом, когда я вышла за него, и в нашем доме не оказалось совместно нажитого имущества, я осталась практически без копейки. И это был удар. К тому времени мои родители переехали в Санти, отец болел. Они тяжело переживали мой развод. На них свалилась куча забот, и я не хотела добавлять им еще одну. Сестры повыходили замуж и разъехались. Я была одна как перст. И решила, что пробьюсь сама, без чьей-либо помощи. Вот только я не имела ни образования, ни какой-нибудь профессии. В молодости была манекенщицей, рекламировала дамское белье, – попробуй-ка найди такую работу в Мерфрисборо, потом стала домашней хозяйкой. Для того чтобы демонстрировать нижнее белье, уже ни возраст, ни фигура не подходили, у меня больше не было ни дома, ни хозяйства. Но одной вещи я все-таки научилась в замужестве. Господи, я научилась делать уборку. И я принялась убирать чужие дома. Так родилась «Свежая маргаритка». С тех пор фирма кормила меня и процветала год от года.
Франкенштейн откусил немного булочки с сосиской.
– Не знаю, как лучше сказать тебе, Розенкранц, но это пример успешной карьеры.
Его замечание очень польстило Саммер.
– Спасибо.
– Так что теперь, как я понимаю, твой бывший уже смылся с твоего горизонта. А как насчет новых приятелей?
– Я встречаюсь с одним. Джим Бритт, дантист.
– Это серьезно?
– Нет, – после некоторого колебания искренне сказала Саммер.
– Отлично!
Она внимательно посмотрела на него:
– Что ты хочешь сказать своим «отлично»?
– Что мне ненавистна мысль, если ты снова превратишься в домохозяйку у какого-нибудь врача, – произнес Колхаун с непроницаемым лицом.
– Со мной такое в жизни больше не случится, можешь мне поверить. Урок не прошел даром. – Саммер выразительно пожала плечами, с сожалением наблюдая, как Франкенштейн заворачивает пакет со сладостями, чтобы не было соблазна съесть все. В пакете оставалось еще с дюжину кусков. Благоразумие требовало оставить их на потом, как и сосиски, галеты и мятные подушечки.
– Если уж у нас вечер вопросов и ответов, то я тоже хочу спросить тебя. А ты колледж окончил?
– Я окончил университет Восточного Кентукки. По специальности правонарушения. Но поступил туда не сразу после школы. Сначала отслужил в морской пехоте.
– Ты сам пошел в армию? – Большинство знакомых Саммер, родившихся в сороковые, сделали все, чтобы уклониться от воинской службы.
– Да, – ухмыльнулся Колхаун.
– А почему?
– Можно сказать, что я был лопухом, клюнувшим на девиз «Немногие, но гордые».
– В самом деле?
– И еще я не хотел, чтобы меня призвали. Я считал, что будет лучше, если сам пойду туда.
– Так и случилось? Я хочу сказать, это оказалось лучше?
– Я жив, так что, наверное, лучше. Хотя куча моих приятелей проваландалась все эти годы в национальной гвардии.
– Ты был во Вьетнаме? – ее голос прозвучал сурово, она смотрела на него с невольным уважением.
– Нет, но в перспективе это мне светило. Примерно к тому времени, когда я окончил курс начального обучения, оттуда начали выводить войска. Так что большую часть своей службы я провел в Северной Каролине. И упустил свой шанс стать знаменитым героем.
– По крайней мере, ты остался жив.
– Я так всегда и думал.
– Ты был… ты женат?
– Разведен, – его ответ прозвучал легко.
– Когда?
– Три года назад. Когда моя жизнь полетела к чертям. Плюс ко всему, что со мной случилось, от меня ушла жена, забрав с собой дочь.
– У тебя дочь? – Саммер как-то не пришло в голову, что он может быть чьим-то отцом.
– Да. Сейчас ей тринадцать. С тех пор как исполнилось десять, я видел ее ровно три раза. – Горечь в его голосе подсказала ей, что для него это была болезненная тема. – Она не хочет видеть меня. Говорит, что я сломал ей жизнь. В школе ее дразнят из-за того, что она моя дочь.
– Прости, мне жаль. – Ее собственные переживания о прошлом померкли перед его болью, которую ему не удалось скрыть до конца.
– Ничего. Мне тоже жаль.
– Значит, твоя жена развелась с тобой, и что было дальше? – произнесла неуверенно Саммер, стараясь быть деликатной.
– Ты хочешь спросить, были ли у меня другие женщины? О да.
– Прости. Мне жаль, – снова промолвила Саммер, но ничего лучше ей не пришло в голову.
– А мне больше не жаль. И о разводе я тоже не сожалею. Мы никогда толком не устраивали друг друга. Она все время говорила мне, что я не люблю ее по-настоящему, и была права.
– Вы познакомились в Северной Каролине? Он отрицательно покачал головой:
– Элен из Нашвилла. Я познакомился с ней, когда уволился из морской пехоты. Она на два года моложе меня, и мы были женаты одиннадцать лет. Три из них, от силы, были хорошими. Элен ревновала меня к любой женщине, которой я сказал два слова. А я не изменил ей ни разу, могу поклясться на Библии. До тех пор, пока… – его голос стал глухим.
Саммер поняла, что осталось недосказанным.
– Как ее звали?
Он отрешенно посмотрел на нее, но не стал притворяться, что не понял, кого она имеет в виду.
– Диди.
– Ты любил ее?
– Диди? – Он секунду помолчал. Его взгляд стал задумчивым. – Я был без ума от нее с тех самых пор, когда мы оба были еще подростками. Потом я наконец добился того, к чему рвался, – у нас начался бурный роман, – и это оказалось совсем не то, чего я ожидал. Мы были как огонь и лед, то есть абсолютно несовместимы. Но я любил ее. Да, я ее любил. Но в конце концов этого оказалось мало. И для меня, и для нее.
Уловив боль в его последних словах, Саммер поняла, что эту тему ей лучше оставить. А Франкенштейн ни с того ни с сего начал разламывать на куски последнюю сосиску для Маффи. Пробормотав извинения по поводу естественной нужды, она встала и удалилась в темноту.
Когда Саммер вернулась, Колхаун возился с костром, подкладывая в него хворост. Ей показалось, что он не замечает ее взгляда. Взяв стоявшую рядом только что открытую банку пива, Колхаун сделал из нее гигантский глоток.
Саммер вспомнила, что он говорил о своей тяге к спиртному, и ощутила смутное беспокойство.
Почувствовав на себе ее взгляд, Стив поднял глаза. Она укоризненно смотрела на банку, которую он продолжал держать в руке.
Видя, что она наблюдает за ним, он снова поднес банку ко рту и сделал еще один долгий глоток.
– Не волнуйся, – посоветовал он, когда допил банку и тыльной стороной ладони вытер рот. – Ведь ты не хочешь, чтобы я умер от жажды здесь, в глуши, не правда ли? – Увидев выражение ее лица, он внезапно ухмыльнулся: – Кроме того, это не пиво, а вода. Я набрал ее в реке.
– В таком случае я надеюсь, что ты не схватишь дизентерию. – Саммер с трудом давался непринужденный тон. Она почувствовала к нему такую симпатию, что пришлось приложить гигантское усилие, чтобы скрыть ее.
Он возненавидел бы ее, если бы почувствовал жалось с ее стороны. Саммер знала это так же хорошо, как и то, что в жизни неизбежны налоги и смерть.
Ее нехитрая уловка вызвала у него усмешку:
– Господи, я не подумал об этом.
– Уже поздно.
Неожиданно Саммер широко зевнула так, что хрустнули челюсти. Сытая и усталая, она буквально валилась с ног. Безумно хотелось спать. Она смущенно взглянула на Франкенштейна.
Уложив оставшиеся припасы в белый полиэтиленовый пакет, он расстегнул спортивную сумку, чтобы спрятать все туда. Когда Саммер закончила зевать, Колхаун улыбнулся ей:
– Похоже, что детке пора баиньки.
Детке действительно пора баиньки – она не возражала. Имелась только маленькая недетская проблема.
У них была только одна скатерть. И эта скатерть служила ей в данный момент одеждой.
Глава 23
Глава 24
Саммер откусила от своей булочки с сосиской.
– Он взял в жены манекенщицу, а не меня. Когда он обнаружил, что мой природный вес фунтов на двадцать больше того, который был у меня в день свадьбы, что мои волосы не вьются, если я не завила их, а природный цвет моих губ отличается от цвета губной помады, то стал капризничать.
– Вот как? – Франкенштейн отреагировал на коронный номер Маффи с «ползающим ковриком», протянув ей кусок своей булочки. – И вы развелись, да?
– Не сразу. Хотя было бы лучше, если бы сразу. Муж потратил пять долгих лет на то, чтобы превратить меня в ту женщину, на которой, как ему казалось, он женился. Ту, которая женственна, сексуальна и очаровательна двадцать четыре часа в сутки. И я все пять лет не мешала ему в этом. Дурочка, сама виновата.
В голосе Саммер прозвучала скрытая обида. Чего только она не делала для Лема! Одевалась с иголочки, держала в идеальном порядке дом, готовила ему, развлекала его друзей и знакомых, не забывая о том, насколько должны быть охлаждены напитки, – и провела множество часов в обществе домашнего видеомагнитофона, пока Лем вкалывал на работе. Она тихо сходила с ума от отсутствия счастья и, в довершение всего, довела себя диетой почти до голодных обмороков. А когда становилось совсем невмоготу, она дожидалась, пока Лем уйдет из дому, и съедала все, что могла найти: мороженое, хлеб, шоколадные батончики, специально припрятанные на этот случай. И каждый раз ей потом становилось плохо. Не только от обжорства, но и от сознания того, что она не в состоянии стать той идеальной женщиной, которую, как думал Лем, он взял себе в жены. В такие минуты Саммер вспоминала слова мужа – а он повторял их практически каждый раз, когда видел ее поглощающей нормальную пищу: «Я не знал, что женился на жирной свинье».
С Лемом она всегда чувствовала себя жирной свиньей.
Франкенштейн задумчиво посмотрел на нее:
– Да нет, я бы сказал, что дурачок он. Для старушенции тридцати шести лет ты выглядишь совсем неплохо.
Саммер подарила ему неожиданную ослепительную улыбку.
– Не знаю, что у тебя на уме, Франкенштейн, но, если ты хочешь добиться своего, валяй в том же духе.
Он ухмыльнулся:
– Клянусь, это был только комплимент.
– Так все говорят.
– Возьми маршмеллоу . Может быть, он подсластит твою печаль.
– Возможно.
Он разломил пополам кусочек лакомства. Саммер наслаждалась вкусом липкой сладости, пока она не растаяла у нее на языке, а потом пожалела, что все кончилось. Франкенштейн, похоже, испытал те же чувства, потому что слизал липкие крошки со своих пальцев, когда его половинка тоже растаяла.
– И что же случилось с тобой, когда ты развелась с этим, как то бишь его?
– С Лемом. С доктором Лемюэлом С. Розенкранцем, урологом. Тебе действительно интересно дослушать историю моей жизни до конца?
– Телевизора здесь нет. Других занятий мы тоже не имеем.
Саммер состроила ему гримасу.
– Так вот, я развелась. Поскольку ни виновника в распаде семьи, ни детей не было и в связи с тем, что Лем уже являлся врачом, когда я вышла за него, и в нашем доме не оказалось совместно нажитого имущества, я осталась практически без копейки. И это был удар. К тому времени мои родители переехали в Санти, отец болел. Они тяжело переживали мой развод. На них свалилась куча забот, и я не хотела добавлять им еще одну. Сестры повыходили замуж и разъехались. Я была одна как перст. И решила, что пробьюсь сама, без чьей-либо помощи. Вот только я не имела ни образования, ни какой-нибудь профессии. В молодости была манекенщицей, рекламировала дамское белье, – попробуй-ка найди такую работу в Мерфрисборо, потом стала домашней хозяйкой. Для того чтобы демонстрировать нижнее белье, уже ни возраст, ни фигура не подходили, у меня больше не было ни дома, ни хозяйства. Но одной вещи я все-таки научилась в замужестве. Господи, я научилась делать уборку. И я принялась убирать чужие дома. Так родилась «Свежая маргаритка». С тех пор фирма кормила меня и процветала год от года.
Франкенштейн откусил немного булочки с сосиской.
– Не знаю, как лучше сказать тебе, Розенкранц, но это пример успешной карьеры.
Его замечание очень польстило Саммер.
– Спасибо.
– Так что теперь, как я понимаю, твой бывший уже смылся с твоего горизонта. А как насчет новых приятелей?
– Я встречаюсь с одним. Джим Бритт, дантист.
– Это серьезно?
– Нет, – после некоторого колебания искренне сказала Саммер.
– Отлично!
Она внимательно посмотрела на него:
– Что ты хочешь сказать своим «отлично»?
– Что мне ненавистна мысль, если ты снова превратишься в домохозяйку у какого-нибудь врача, – произнес Колхаун с непроницаемым лицом.
– Со мной такое в жизни больше не случится, можешь мне поверить. Урок не прошел даром. – Саммер выразительно пожала плечами, с сожалением наблюдая, как Франкенштейн заворачивает пакет со сладостями, чтобы не было соблазна съесть все. В пакете оставалось еще с дюжину кусков. Благоразумие требовало оставить их на потом, как и сосиски, галеты и мятные подушечки.
– Если уж у нас вечер вопросов и ответов, то я тоже хочу спросить тебя. А ты колледж окончил?
– Я окончил университет Восточного Кентукки. По специальности правонарушения. Но поступил туда не сразу после школы. Сначала отслужил в морской пехоте.
– Ты сам пошел в армию? – Большинство знакомых Саммер, родившихся в сороковые, сделали все, чтобы уклониться от воинской службы.
– Да, – ухмыльнулся Колхаун.
– А почему?
– Можно сказать, что я был лопухом, клюнувшим на девиз «Немногие, но гордые».
– В самом деле?
– И еще я не хотел, чтобы меня призвали. Я считал, что будет лучше, если сам пойду туда.
– Так и случилось? Я хочу сказать, это оказалось лучше?
– Я жив, так что, наверное, лучше. Хотя куча моих приятелей проваландалась все эти годы в национальной гвардии.
– Ты был во Вьетнаме? – ее голос прозвучал сурово, она смотрела на него с невольным уважением.
– Нет, но в перспективе это мне светило. Примерно к тому времени, когда я окончил курс начального обучения, оттуда начали выводить войска. Так что большую часть своей службы я провел в Северной Каролине. И упустил свой шанс стать знаменитым героем.
– По крайней мере, ты остался жив.
– Я так всегда и думал.
– Ты был… ты женат?
– Разведен, – его ответ прозвучал легко.
– Когда?
– Три года назад. Когда моя жизнь полетела к чертям. Плюс ко всему, что со мной случилось, от меня ушла жена, забрав с собой дочь.
– У тебя дочь? – Саммер как-то не пришло в голову, что он может быть чьим-то отцом.
– Да. Сейчас ей тринадцать. С тех пор как исполнилось десять, я видел ее ровно три раза. – Горечь в его голосе подсказала ей, что для него это была болезненная тема. – Она не хочет видеть меня. Говорит, что я сломал ей жизнь. В школе ее дразнят из-за того, что она моя дочь.
– Прости, мне жаль. – Ее собственные переживания о прошлом померкли перед его болью, которую ему не удалось скрыть до конца.
– Ничего. Мне тоже жаль.
– Значит, твоя жена развелась с тобой, и что было дальше? – произнесла неуверенно Саммер, стараясь быть деликатной.
– Ты хочешь спросить, были ли у меня другие женщины? О да.
– Прости. Мне жаль, – снова промолвила Саммер, но ничего лучше ей не пришло в голову.
– А мне больше не жаль. И о разводе я тоже не сожалею. Мы никогда толком не устраивали друг друга. Она все время говорила мне, что я не люблю ее по-настоящему, и была права.
– Вы познакомились в Северной Каролине? Он отрицательно покачал головой:
– Элен из Нашвилла. Я познакомился с ней, когда уволился из морской пехоты. Она на два года моложе меня, и мы были женаты одиннадцать лет. Три из них, от силы, были хорошими. Элен ревновала меня к любой женщине, которой я сказал два слова. А я не изменил ей ни разу, могу поклясться на Библии. До тех пор, пока… – его голос стал глухим.
Саммер поняла, что осталось недосказанным.
– Как ее звали?
Он отрешенно посмотрел на нее, но не стал притворяться, что не понял, кого она имеет в виду.
– Диди.
– Ты любил ее?
– Диди? – Он секунду помолчал. Его взгляд стал задумчивым. – Я был без ума от нее с тех самых пор, когда мы оба были еще подростками. Потом я наконец добился того, к чему рвался, – у нас начался бурный роман, – и это оказалось совсем не то, чего я ожидал. Мы были как огонь и лед, то есть абсолютно несовместимы. Но я любил ее. Да, я ее любил. Но в конце концов этого оказалось мало. И для меня, и для нее.
Уловив боль в его последних словах, Саммер поняла, что эту тему ей лучше оставить. А Франкенштейн ни с того ни с сего начал разламывать на куски последнюю сосиску для Маффи. Пробормотав извинения по поводу естественной нужды, она встала и удалилась в темноту.
Когда Саммер вернулась, Колхаун возился с костром, подкладывая в него хворост. Ей показалось, что он не замечает ее взгляда. Взяв стоявшую рядом только что открытую банку пива, Колхаун сделал из нее гигантский глоток.
Саммер вспомнила, что он говорил о своей тяге к спиртному, и ощутила смутное беспокойство.
Почувствовав на себе ее взгляд, Стив поднял глаза. Она укоризненно смотрела на банку, которую он продолжал держать в руке.
Видя, что она наблюдает за ним, он снова поднес банку ко рту и сделал еще один долгий глоток.
– Не волнуйся, – посоветовал он, когда допил банку и тыльной стороной ладони вытер рот. – Ведь ты не хочешь, чтобы я умер от жажды здесь, в глуши, не правда ли? – Увидев выражение ее лица, он внезапно ухмыльнулся: – Кроме того, это не пиво, а вода. Я набрал ее в реке.
– В таком случае я надеюсь, что ты не схватишь дизентерию. – Саммер с трудом давался непринужденный тон. Она почувствовала к нему такую симпатию, что пришлось приложить гигантское усилие, чтобы скрыть ее.
Он возненавидел бы ее, если бы почувствовал жалось с ее стороны. Саммер знала это так же хорошо, как и то, что в жизни неизбежны налоги и смерть.
Ее нехитрая уловка вызвала у него усмешку:
– Господи, я не подумал об этом.
– Уже поздно.
Неожиданно Саммер широко зевнула так, что хрустнули челюсти. Сытая и усталая, она буквально валилась с ног. Безумно хотелось спать. Она смущенно взглянула на Франкенштейна.
Уложив оставшиеся припасы в белый полиэтиленовый пакет, он расстегнул спортивную сумку, чтобы спрятать все туда. Когда Саммер закончила зевать, Колхаун улыбнулся ей:
– Похоже, что детке пора баиньки.
Детке действительно пора баиньки – она не возражала. Имелась только маленькая недетская проблема.
У них была только одна скатерть. И эта скатерть служила ей в данный момент одеждой.
Глава 23
– Пижаму не нужно? – Франкенштейн порылся в спортивной сумке и что-то оттуда вытащил.
Саммер с облегчением узнала свою униформу «Свежей маргаритки». Пусть и не совсем свежая, все же это была одежда. Значит, не придется спать нагишом.
– Спасибо.
Саммер взяла брюки и блузку и направилась за скалу, чтобы переодеться. Без нижнего белья синтетика липла к голым ягодицам, а груди неуютно свисали под тонким нейлоном кофточки. Опустив глаза, Саммер увидела, что ее соски заметно проступают под тканью. Она снова накинула на плечи скатерть и почувствовала себя лучше. Во всяком случае, не было такого ощущения наготы.
Когда она вышла из-за скалы, то увидела, что он лежит на земле в застегнутой на молнию штормовке с капюшоном, положив под голову сумку и скрестив руки на груди.
Саммер нерешительно приблизилась, и Франкенштейн открыл глаза.
– Спокойной ночи, – произнес он и снова закрыл глаза. И, судя по дыханию, тут же заснул.
«Спокойной ночи?» – Саммер не поверила своим ушам. Значит, ей нечего опасаться последствий пребывания с Франкенштейном под одним одеялом. Судя по его виду, он был вполне доволен, даже счастлив, что спит один. Явно предпочитая прохладу ночного воздуха и одиночество компании.
Прежде он не был так щепетилен. Может, просек каким-то образом, что ее все сильнее влечет к нему? И опасается, что она нападет на него во сне?
Краска ударила в лицо Саммер.
Она всмотрелась в темноту за пределами мерцающего костра и непроизвольно вздрогнула. Оттуда мог появиться кто угодно.
Она тем не менее не собиралась унижаться до просьбы переночевать рядом с Франкенштейном.
Укутавшись плотнее в скатерть, Саммер опустилась на колени, расчистила от камней и веток поросший травой участок земли у костра и легла. Подозвав Маффи, сгребла собаку в охапку и уложила рядом с собой.
Маффи вздохнула и прижалась к ней. Свернувшись калачиком в ногах Франкенштейна и положив голову на скатанный угол скатерти, Саммер перепробовала все средства, чтобы заснуть: от пересчета овец до размышлений о том, что она посадит в своем саду на следующий год. Ничто не помогало. Ее мозг бодрствовал и был активен. С одной стороны, она испытывала досаду на равнодушие Франкенштейна, а с другой стороны, страх спать в открытом месте.
За все время ужина Франкенштейн даже не удостоил ее двусмысленного взгляда. Он точно знал, что под скатертью она голая, но это явно его не трогало.
Чирк!
Саммер широко открыла глаза. Что это за звук? Оглядевшись вокруг, она не увидела ничего, кроме пляшущих отблесков пламени костра. Только грудь Франкенштейна ритмично поднималась и опускалась. За пределами небольшого освещенного круга была непроницаемая темнота.
Такой звук могло издать животное – небольшое, как она надеялась, – где-нибудь далеко в лесу.
Ее веки снова начали смыкаться. Почему Франкенштейн не проявил никаких знаков внимания? В данных обстоятельствах большинство мужчин не раздумывали бы ни секунды. Может быть, беспокойство за их судьбу подавило в нем сексуальные желания? Возможно, он слишком измотан их бесконечным бегством?
Ей пришла было в голову мысль, что он, видимо, слишком стеснителен, чтобы воспользоваться подвернувшимся случаем, но она тут же отмела ее.
Франкенштейн стеснителен? Вот уж чего она бы не сказала.
Хруст!
Что это? От ужаса глаза Саммер стали огромными. И снова вокруг не было ничего, кроме скал, костра и Франкенштейна. Маффи прижалась к ее подбородку и быстро заснула. Шерсть щекотала нос Саммер, но она ни за что на свете не захотела бы лишиться своей компаньонши. Хотя чувство уверенности, которое создавала у нее близость собачки, представлялось весьма иллюзорным. Однако с Маффи все равно было уютнее.
Но, если поблизости бродит медведь, какой же прок от Маффи?
«По крайней мере, она залает, – сказала себе Саммер. Но потом честно добавила: – Надеюсь».
Судя по предыдущему опыту, Маффи в основном лаяла тогда, когда хотела есть. Господи, пусть же она сочтет подкрадывающегося медведя съедобным!
Хотя гораздо вероятнее, что это медведь сочтет съедобной Маффи.
Веки Саммер снова сомкнулись. «Спи, – приказала она себе. – Спи». Но сон никак не шел.
Она что, совсем не в его вкусе? Или Франкенштейн не считает ее привлекательной? Раньше мужчины всегда обращали внимание на Саммер.
Раньше – вот в чем дело.
Видимо, вопреки своему шутливому заявлению, Франкенштейн все-таки предпочитал двадцатилетних девиц с упругим телом и пустой головой.
А тридцатишестилетняя женщина, с морщинками вокруг глаз и мягким, округлившимся телом, не в состоянии возбудить его.
Кроме того, у большинства мужчин не хватает ума предпочесть с трудом приобретенные мудрость и жизненный опыт слепому обожанию и хихиканью.
А суть в том, что большинство мужчин думают тем, что у них между ног. Тому, что между ног у Франкенштейна, не было, видимо, дела до Саммер.
А это, яростно твердила себе женщина, ее как раз и устраивает.
С такой мыслью она наконец уснула.
Спустя некоторое время ее разбудил хриплый крик.
С бьющимся сердцем Саммер присела. Было еще совсем темно. Сколько же она проспала? Она не имела об этом ни малейшего представления.
Единственное, что Саммер знала, это то, что испугалась до смерти.
Кто-то вскрикнул. Оглядевшись вокруг, она увидела, что Франкенштейн с пепельно-бледным лицом стоит на четвереньках и неподвижно смотрит куда-то за костер. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: это он разбудил ее своим криком.
– Что это? Что случилось? – Она представила себе медведя, который волок в лес скатерть, куда были завернуты она с Маффи, и проползла несколько футов каменистой почвы, отделявших ее от Франкенштейна. А он даже не взглянул на нее, когда она прислонилась к нему плечом и бедром.
– Смотри… смотри туда! – Колхаун показал рукой в темноту.
Саммер посмотрела, но не увидела ничего, кроме темных силуэтов раскачиваемых ветром деревьев. Они стояли на четвереньках, прижавшись друг к другу, и вглядывались во тьму за костром.
– Что это было? Что? – Сердце Саммер бешено колотилось. С пересохшим горлом она искала среди движущихся теней источник неведомой опасности. Чтобы нагнать такого страху на Франкенштейна, это, по крайней мере, должен быть оборотень. Или те плохие парни.
– Разве ты… разве ты не видишь ее? – Его голос был хриплым, в нем слышался смертельный ужас.
– Кого? Кого я не вижу? – Глаза Саммер едва не вылезли из орбит, настолько старательно она глядела в указываемую сторону. Чем бы ни оказалась ускользавшая от ее взгляда опасность, она должна была испугать ее, если уж испугала Франкенштейна. Саммер была готова: могла и желала окаменеть от ужаса заочно.
– Диди, – это имя прозвучало, как стон. Диди? Какая Диди? Испуганно всматриваясь изо всех сил в темноту, Саммер пыталась вспомнить. Не Диди ли звали ту женщину, которая…
– Но Диди мертва! – воскликнула она.
– Думаешь, я этого не знаю? – Колхаун посмотрел на нее безумным взглядом. – Но она здесь – смотри! О Боже, вот она!
По его голосу было слышно, что он потрясен. Пристально взглянув на него, Саммер подумала, что ему, наверное, приснился кошмарный сон. Разумеется, что же еще? Какое еще может быть объяснение? Тем более если вспомнить, что это уже не первый случай.
– Господи, ты напугал меня до смерти. – От облегчения у нее даже закружилась голова, и она села на корточки.
– Черт тебя возьми, посмотри на собаку! Тревога в его голосе заставила Саммер снова встать на четвереньки. Отдавая себе отчет в том, как смешно она выглядит, Саммер все же посмотрела на Маффи, и мурашки побежали у нее по спине. Собака находилась как раз в кругу света костра, ее хвост и уши стояли торчком, а взгляд был устремлен в ту же точку, куда не отрываясь смотрел Франкенштейн.
Туда, где, как он заявил, появилась давно умершая Диди.
Они что, оба видели призрак?
Чушь! Такого не может быть.
«Если по соседству у вас…»
В темноте за костром что-то стало обретать форму. Глаза Саммер расширились. Дыхание остановилось. Франкенштейн рядом с ней застыл как столб. Их внимание было приковано к тому, что двигалось за пределами круга света.
Маффи, подняв уши и хвост, тоже затаилась.
«…странное творится, то за помощью к кому вам лучше обратиться?»
Сердце Саммер замерло. Она что, действительно видит перед собой настоящее, живое (или какое там оно бывает?) привидение?
Там, – она не ошиблась – сразу за пределами светового круга, что-то материализовалось и теперь двигалось в их сторону.
К охотникам за привидениями!
Маффи тявкнула, Саммер вскрикнула, Франкенштейн издал неопределенный звук, и нечто поднялось в воздух.
Неподвижная Саммер наблюдала, как три оленя, словно птицы, вспорхнули над костром и скрылись в ночи.
– О Боже! – Франкенштейн задыхался. Он перевел взгляд на прежнее место. – Она исчезла. – Словно освободившись от чар, он откинулся назад и закрыл лицо руками.
Саммер встала на колени рядом.
– Что ты хочешь сказать этим своим «она исчезла»? Конечно, исчезла. Ее там и не было. Ты, идиот, только напрасно напугал меня до смерти. – Саммер ударила его по руке. Она была так напугана, что до сих пор тяжело дышала.
– Эй, мне больно! – Франкенштейн схватил Саммер за руки, когда она попыталась снова его ударить. – У меня здесь ссадина!
– Это был дурной сон!
– Дурной сон? – Франкенштейн крепко держал ее за руки.
Она посмотрела ему в глаза и увидела, что они полны ужаса.
– Ты что, ничего не видела?
– Я видела только оленей.
– Господи!
– Тебе приснился дурной сон.
– Кажется, я теряю рассудок. – Он закрыл глаза. – Ты не веришь в призраков?
Саммер отрицательно покачала головой, хотя в темноте Колхаун не мог увидеть этого.
– Не говори глупостей.
– Меня тоже терзают сомнения, – простонал он. – Но почему же я все время вижу Диди?
– Ты видел ее и раньше?
– Да. О да. – Его глаза снова открылись.
– Когда?
Франкенштейн растерянно посмотрел на нее:
– Раньше.
– Например, когда ты кричал во сне?
– Да.
– Тогда тебе приснился дурной сон. Сегодня тоже был дурной сон. Тебе надо спросить себя, чем он вызван.
– Думаю, что я догадался, в чем дело, – невесело рассмеялся Франкенштейн.
– Вот как?
– Да.
Саммер подождала, но он, похоже, не собирался пускаться в дальнейшие объяснения.
– Так скажи мне.
– Розенкранц, поверь мне, ты не захотела бы это узнать.
– Нет, я хочу знать.
В его глазах промелькнул внезапный блеск.
– Ты уверена?
– Уверена.
– Точно уверена?
– Может быть, перестанешь играть в бирюльки и скажешь мне наконец?
– Ладно. Но только помни, что ты сама попросила об этом. – Его пальцы переместились на ее запястья, сковывая их, как наручники. – Я вижу Диди только тогда, когда у меня стоит.
– Что? – Саммер не поверила своим ушам.
– То, что слышала. А стоит у меня только тогда, когда я думаю о тебе.
Саммер попыталась освободить свои кисти, но Франкенштейн крепко их держал. Не зря он вцепился в ее руки – боялся, что она ударит его снова! И было за что!
– Ах ты, негодный, лживый сукин сын…
– Это святая правда, – произнес Колхаун и в доказательство поднес один из ее сжатых кулаков к своей ширинке.
Саммер внезапно затихла. Под тесной, застегнутой на молнию ширинкой шортов действительно топорщилось что-то твердое, как камень.
– Видишь? – спросил он серьезно. Саммер посмотрела на него и затаила дыхание.
Страсть, горевшая в его глазах, была реальностью.
– Франкенштейн…
– Думаю, что тебе лучше звать меня Стивом, – проговорил он с легким смешком и притянул ее к себе.
Саммер охотно подчинилась и легла ему на грудь, а его руки скользнули ей за спину.
– Стив, – выдохнула она, глядя ему в глаза и обвивая руками шею.
– Гораздо лучше, – сказал он и перекатился на нее, так что Саммер оказалась на спине, а он склонился над ней, опираясь на локти.
Держа руки на его плечах, Саммер посмотрела в это израненное, исцарапанное, явно некрасивое лицо и почувствовала, что вся тает изнутри. Потом Стив наклонил голову и поцеловал ее.
Саммер с облегчением узнала свою униформу «Свежей маргаритки». Пусть и не совсем свежая, все же это была одежда. Значит, не придется спать нагишом.
– Спасибо.
Саммер взяла брюки и блузку и направилась за скалу, чтобы переодеться. Без нижнего белья синтетика липла к голым ягодицам, а груди неуютно свисали под тонким нейлоном кофточки. Опустив глаза, Саммер увидела, что ее соски заметно проступают под тканью. Она снова накинула на плечи скатерть и почувствовала себя лучше. Во всяком случае, не было такого ощущения наготы.
Когда она вышла из-за скалы, то увидела, что он лежит на земле в застегнутой на молнию штормовке с капюшоном, положив под голову сумку и скрестив руки на груди.
Саммер нерешительно приблизилась, и Франкенштейн открыл глаза.
– Спокойной ночи, – произнес он и снова закрыл глаза. И, судя по дыханию, тут же заснул.
«Спокойной ночи?» – Саммер не поверила своим ушам. Значит, ей нечего опасаться последствий пребывания с Франкенштейном под одним одеялом. Судя по его виду, он был вполне доволен, даже счастлив, что спит один. Явно предпочитая прохладу ночного воздуха и одиночество компании.
Прежде он не был так щепетилен. Может, просек каким-то образом, что ее все сильнее влечет к нему? И опасается, что она нападет на него во сне?
Краска ударила в лицо Саммер.
Она всмотрелась в темноту за пределами мерцающего костра и непроизвольно вздрогнула. Оттуда мог появиться кто угодно.
Она тем не менее не собиралась унижаться до просьбы переночевать рядом с Франкенштейном.
Укутавшись плотнее в скатерть, Саммер опустилась на колени, расчистила от камней и веток поросший травой участок земли у костра и легла. Подозвав Маффи, сгребла собаку в охапку и уложила рядом с собой.
Маффи вздохнула и прижалась к ней. Свернувшись калачиком в ногах Франкенштейна и положив голову на скатанный угол скатерти, Саммер перепробовала все средства, чтобы заснуть: от пересчета овец до размышлений о том, что она посадит в своем саду на следующий год. Ничто не помогало. Ее мозг бодрствовал и был активен. С одной стороны, она испытывала досаду на равнодушие Франкенштейна, а с другой стороны, страх спать в открытом месте.
За все время ужина Франкенштейн даже не удостоил ее двусмысленного взгляда. Он точно знал, что под скатертью она голая, но это явно его не трогало.
Чирк!
Саммер широко открыла глаза. Что это за звук? Оглядевшись вокруг, она не увидела ничего, кроме пляшущих отблесков пламени костра. Только грудь Франкенштейна ритмично поднималась и опускалась. За пределами небольшого освещенного круга была непроницаемая темнота.
Такой звук могло издать животное – небольшое, как она надеялась, – где-нибудь далеко в лесу.
Ее веки снова начали смыкаться. Почему Франкенштейн не проявил никаких знаков внимания? В данных обстоятельствах большинство мужчин не раздумывали бы ни секунды. Может быть, беспокойство за их судьбу подавило в нем сексуальные желания? Возможно, он слишком измотан их бесконечным бегством?
Ей пришла было в голову мысль, что он, видимо, слишком стеснителен, чтобы воспользоваться подвернувшимся случаем, но она тут же отмела ее.
Франкенштейн стеснителен? Вот уж чего она бы не сказала.
Хруст!
Что это? От ужаса глаза Саммер стали огромными. И снова вокруг не было ничего, кроме скал, костра и Франкенштейна. Маффи прижалась к ее подбородку и быстро заснула. Шерсть щекотала нос Саммер, но она ни за что на свете не захотела бы лишиться своей компаньонши. Хотя чувство уверенности, которое создавала у нее близость собачки, представлялось весьма иллюзорным. Однако с Маффи все равно было уютнее.
Но, если поблизости бродит медведь, какой же прок от Маффи?
«По крайней мере, она залает, – сказала себе Саммер. Но потом честно добавила: – Надеюсь».
Судя по предыдущему опыту, Маффи в основном лаяла тогда, когда хотела есть. Господи, пусть же она сочтет подкрадывающегося медведя съедобным!
Хотя гораздо вероятнее, что это медведь сочтет съедобной Маффи.
Веки Саммер снова сомкнулись. «Спи, – приказала она себе. – Спи». Но сон никак не шел.
Она что, совсем не в его вкусе? Или Франкенштейн не считает ее привлекательной? Раньше мужчины всегда обращали внимание на Саммер.
Раньше – вот в чем дело.
Видимо, вопреки своему шутливому заявлению, Франкенштейн все-таки предпочитал двадцатилетних девиц с упругим телом и пустой головой.
А тридцатишестилетняя женщина, с морщинками вокруг глаз и мягким, округлившимся телом, не в состоянии возбудить его.
Кроме того, у большинства мужчин не хватает ума предпочесть с трудом приобретенные мудрость и жизненный опыт слепому обожанию и хихиканью.
А суть в том, что большинство мужчин думают тем, что у них между ног. Тому, что между ног у Франкенштейна, не было, видимо, дела до Саммер.
А это, яростно твердила себе женщина, ее как раз и устраивает.
С такой мыслью она наконец уснула.
Спустя некоторое время ее разбудил хриплый крик.
С бьющимся сердцем Саммер присела. Было еще совсем темно. Сколько же она проспала? Она не имела об этом ни малейшего представления.
Единственное, что Саммер знала, это то, что испугалась до смерти.
Кто-то вскрикнул. Оглядевшись вокруг, она увидела, что Франкенштейн с пепельно-бледным лицом стоит на четвереньках и неподвижно смотрит куда-то за костер. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: это он разбудил ее своим криком.
– Что это? Что случилось? – Она представила себе медведя, который волок в лес скатерть, куда были завернуты она с Маффи, и проползла несколько футов каменистой почвы, отделявших ее от Франкенштейна. А он даже не взглянул на нее, когда она прислонилась к нему плечом и бедром.
– Смотри… смотри туда! – Колхаун показал рукой в темноту.
Саммер посмотрела, но не увидела ничего, кроме темных силуэтов раскачиваемых ветром деревьев. Они стояли на четвереньках, прижавшись друг к другу, и вглядывались во тьму за костром.
– Что это было? Что? – Сердце Саммер бешено колотилось. С пересохшим горлом она искала среди движущихся теней источник неведомой опасности. Чтобы нагнать такого страху на Франкенштейна, это, по крайней мере, должен быть оборотень. Или те плохие парни.
– Разве ты… разве ты не видишь ее? – Его голос был хриплым, в нем слышался смертельный ужас.
– Кого? Кого я не вижу? – Глаза Саммер едва не вылезли из орбит, настолько старательно она глядела в указываемую сторону. Чем бы ни оказалась ускользавшая от ее взгляда опасность, она должна была испугать ее, если уж испугала Франкенштейна. Саммер была готова: могла и желала окаменеть от ужаса заочно.
– Диди, – это имя прозвучало, как стон. Диди? Какая Диди? Испуганно всматриваясь изо всех сил в темноту, Саммер пыталась вспомнить. Не Диди ли звали ту женщину, которая…
– Но Диди мертва! – воскликнула она.
– Думаешь, я этого не знаю? – Колхаун посмотрел на нее безумным взглядом. – Но она здесь – смотри! О Боже, вот она!
По его голосу было слышно, что он потрясен. Пристально взглянув на него, Саммер подумала, что ему, наверное, приснился кошмарный сон. Разумеется, что же еще? Какое еще может быть объяснение? Тем более если вспомнить, что это уже не первый случай.
– Господи, ты напугал меня до смерти. – От облегчения у нее даже закружилась голова, и она села на корточки.
– Черт тебя возьми, посмотри на собаку! Тревога в его голосе заставила Саммер снова встать на четвереньки. Отдавая себе отчет в том, как смешно она выглядит, Саммер все же посмотрела на Маффи, и мурашки побежали у нее по спине. Собака находилась как раз в кругу света костра, ее хвост и уши стояли торчком, а взгляд был устремлен в ту же точку, куда не отрываясь смотрел Франкенштейн.
Туда, где, как он заявил, появилась давно умершая Диди.
Они что, оба видели призрак?
Чушь! Такого не может быть.
«Если по соседству у вас…»
В темноте за костром что-то стало обретать форму. Глаза Саммер расширились. Дыхание остановилось. Франкенштейн рядом с ней застыл как столб. Их внимание было приковано к тому, что двигалось за пределами круга света.
Маффи, подняв уши и хвост, тоже затаилась.
«…странное творится, то за помощью к кому вам лучше обратиться?»
Сердце Саммер замерло. Она что, действительно видит перед собой настоящее, живое (или какое там оно бывает?) привидение?
Там, – она не ошиблась – сразу за пределами светового круга, что-то материализовалось и теперь двигалось в их сторону.
К охотникам за привидениями!
Маффи тявкнула, Саммер вскрикнула, Франкенштейн издал неопределенный звук, и нечто поднялось в воздух.
Неподвижная Саммер наблюдала, как три оленя, словно птицы, вспорхнули над костром и скрылись в ночи.
– О Боже! – Франкенштейн задыхался. Он перевел взгляд на прежнее место. – Она исчезла. – Словно освободившись от чар, он откинулся назад и закрыл лицо руками.
Саммер встала на колени рядом.
– Что ты хочешь сказать этим своим «она исчезла»? Конечно, исчезла. Ее там и не было. Ты, идиот, только напрасно напугал меня до смерти. – Саммер ударила его по руке. Она была так напугана, что до сих пор тяжело дышала.
– Эй, мне больно! – Франкенштейн схватил Саммер за руки, когда она попыталась снова его ударить. – У меня здесь ссадина!
– Это был дурной сон!
– Дурной сон? – Франкенштейн крепко держал ее за руки.
Она посмотрела ему в глаза и увидела, что они полны ужаса.
– Ты что, ничего не видела?
– Я видела только оленей.
– Господи!
– Тебе приснился дурной сон.
– Кажется, я теряю рассудок. – Он закрыл глаза. – Ты не веришь в призраков?
Саммер отрицательно покачала головой, хотя в темноте Колхаун не мог увидеть этого.
– Не говори глупостей.
– Меня тоже терзают сомнения, – простонал он. – Но почему же я все время вижу Диди?
– Ты видел ее и раньше?
– Да. О да. – Его глаза снова открылись.
– Когда?
Франкенштейн растерянно посмотрел на нее:
– Раньше.
– Например, когда ты кричал во сне?
– Да.
– Тогда тебе приснился дурной сон. Сегодня тоже был дурной сон. Тебе надо спросить себя, чем он вызван.
– Думаю, что я догадался, в чем дело, – невесело рассмеялся Франкенштейн.
– Вот как?
– Да.
Саммер подождала, но он, похоже, не собирался пускаться в дальнейшие объяснения.
– Так скажи мне.
– Розенкранц, поверь мне, ты не захотела бы это узнать.
– Нет, я хочу знать.
В его глазах промелькнул внезапный блеск.
– Ты уверена?
– Уверена.
– Точно уверена?
– Может быть, перестанешь играть в бирюльки и скажешь мне наконец?
– Ладно. Но только помни, что ты сама попросила об этом. – Его пальцы переместились на ее запястья, сковывая их, как наручники. – Я вижу Диди только тогда, когда у меня стоит.
– Что? – Саммер не поверила своим ушам.
– То, что слышала. А стоит у меня только тогда, когда я думаю о тебе.
Саммер попыталась освободить свои кисти, но Франкенштейн крепко их держал. Не зря он вцепился в ее руки – боялся, что она ударит его снова! И было за что!
– Ах ты, негодный, лживый сукин сын…
– Это святая правда, – произнес Колхаун и в доказательство поднес один из ее сжатых кулаков к своей ширинке.
Саммер внезапно затихла. Под тесной, застегнутой на молнию ширинкой шортов действительно топорщилось что-то твердое, как камень.
– Видишь? – спросил он серьезно. Саммер посмотрела на него и затаила дыхание.
Страсть, горевшая в его глазах, была реальностью.
– Франкенштейн…
– Думаю, что тебе лучше звать меня Стивом, – проговорил он с легким смешком и притянул ее к себе.
Саммер охотно подчинилась и легла ему на грудь, а его руки скользнули ей за спину.
– Стив, – выдохнула она, глядя ему в глаза и обвивая руками шею.
– Гораздо лучше, – сказал он и перекатился на нее, так что Саммер оказалась на спине, а он склонился над ней, опираясь на локти.
Держа руки на его плечах, Саммер посмотрела в это израненное, исцарапанное, явно некрасивое лицо и почувствовала, что вся тает изнутри. Потом Стив наклонил голову и поцеловал ее.
Глава 24
На этот раз земля уплыла у нее из-под ног. Колокола зазвонили. Из глаз посыпались искры. Его губы были твердыми, горячими и на удивление нежными. Его язык коснулся ее губ, проскользнул между ее раздвинутыми зубами и обследовал рот. Теплая сильная рука нашла ее левую грудь и легко сжала через тонкий нейлон. В голове у Саммер все поплыло.
Дрожащая, с закрытыми глазами, она отрешенно поцеловала его в ответ и обняла за шею. Пальцы Стива распахнули края ее блузки и начали ласкать обнажившиеся груди, касаясь твердых, как галька, сосков. Саммер притянула его голову к себе, а он переходил от одного страстно жаждущего ласки соска к другому.
Саммер еще никогда не испытывала таких ощущений.
Ее руки нетерпеливо пробрались под штормовку, задрали майку и обхватили его спину. Кожа Стива была теплой и гладкой. Саммер ощутила под ладонями твердые мускулы и восхитилась крепостью его тела. Ее руки опустились вниз по его спине, пытаясь проскользнуть за пояс шортов.
– А, черт!
Франкенштейн – Стив – отпрянул, резко сел и рывком стащил через голову штормовку вместе с майкой. Саммер оглядела его широкие плечи, мощную грудь, поросшую курчавыми черными волосами, плоские мужские соски, аккуратный кружок пупка и почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она хотела его. О, как она его хотела!
Стив замешкался с металлической пуговицей на шортах. Оттолкнув его руки, Саммер расстегнула ее сама. Потом нащупала язычок молнии и потянула вниз.
Через раздвинувшийся разрез выглянуло очевидное свидетельство того, что и он желал ее.
Затаив дыхание, Саммер прошлась своим указательным пальцем вдоль его длины.
– Розенкранц, ты сводишь меня с ума, – простонал Стив.
Она даже не успела подумать о том, что ему, черт бы его побрал, надо напомнить: ее зовут Саммер, как он оказался на ней, прижав свой рот к ее рту и пальцами нащупывая застежку ее брюк.
Застежки не было. Брюки из дешевой синтетики держались на резинке. Обнаружив это, он двинулся дальше. Его рука, проскользнув под резинку, опустилась по ее мягкому животу к островку волос между ее ногами. Саммер перестала дышать, когда опытные пальцы дотронулись до него.
Он обнаружил маленький бугорок, жаждавший его внимания, и принялся ласкать его, отчего женщина едва не лишилась рассудка. Она парила все выше и выше…
Дрожащая, с закрытыми глазами, она отрешенно поцеловала его в ответ и обняла за шею. Пальцы Стива распахнули края ее блузки и начали ласкать обнажившиеся груди, касаясь твердых, как галька, сосков. Саммер притянула его голову к себе, а он переходил от одного страстно жаждущего ласки соска к другому.
Саммер еще никогда не испытывала таких ощущений.
Ее руки нетерпеливо пробрались под штормовку, задрали майку и обхватили его спину. Кожа Стива была теплой и гладкой. Саммер ощутила под ладонями твердые мускулы и восхитилась крепостью его тела. Ее руки опустились вниз по его спине, пытаясь проскользнуть за пояс шортов.
– А, черт!
Франкенштейн – Стив – отпрянул, резко сел и рывком стащил через голову штормовку вместе с майкой. Саммер оглядела его широкие плечи, мощную грудь, поросшую курчавыми черными волосами, плоские мужские соски, аккуратный кружок пупка и почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она хотела его. О, как она его хотела!
Стив замешкался с металлической пуговицей на шортах. Оттолкнув его руки, Саммер расстегнула ее сама. Потом нащупала язычок молнии и потянула вниз.
Через раздвинувшийся разрез выглянуло очевидное свидетельство того, что и он желал ее.
Затаив дыхание, Саммер прошлась своим указательным пальцем вдоль его длины.
– Розенкранц, ты сводишь меня с ума, – простонал Стив.
Она даже не успела подумать о том, что ему, черт бы его побрал, надо напомнить: ее зовут Саммер, как он оказался на ней, прижав свой рот к ее рту и пальцами нащупывая застежку ее брюк.
Застежки не было. Брюки из дешевой синтетики держались на резинке. Обнаружив это, он двинулся дальше. Его рука, проскользнув под резинку, опустилась по ее мягкому животу к островку волос между ее ногами. Саммер перестала дышать, когда опытные пальцы дотронулись до него.
Он обнаружил маленький бугорок, жаждавший его внимания, и принялся ласкать его, отчего женщина едва не лишилась рассудка. Она парила все выше и выше…