Страница:
Именно поэтому Колхаун не противился ни своему увольнению, ни иску жены о разводе, ни ее требованию забрать дочь. Он ставил подпись на всех бумагах, которые перед ним клали, и без возражений подписал чек в счет алиментов за целых три года вперед.
Он знал, что это наказание, это страдание заслуженное.
Когда все было сделано, Стив уехал куда глаза глядят. В первую же ночь в дешевом мотеле он начал пить. И пьянствовал в течение последующих двух с половиной лет.
Он лечил свою боль.
Он совратил жену своего лучшего друга. Совершил то, что абсолютно недопустимо в мужском кругу.
Когда позже Стив осознал содеянное и сказал Диди, что так дальше поступать с Митчем он не может, она закатила истерику. Закатывать истерики Диди была мастерица. Но ему ни разу не пришла в голову мысль, что она может лишить себя жизни. Чтобы Диди? Из-за него? Никогда!
Но она сделала это. И у Стива не было – пока не было – ответа на вопрос: каким же образом, не имея ключа, она попала в его кабинет?
Ключ от эллинга был на старом месте. Стив извлек его из тайника, отпер замок и не без труда сдвинул в сторону заржавевшую дверь.
Здесь все было по-прежнему. И он бы ничуть не удивился, если бы увидел вдруг ухмыляющееся лицо Митча. Потому что Стиву, как всегда, предстояло делать черную работу.
Или увидел Диди, которая часто ездила с ним на стоянку.
Но что это, Господи? Диди здесь? Ее миниатюрный силуэт с кудрявыми волосами, казалось, возник перед разбитым носом микроавтобуса. Стив видел ее всего мгновение.
Диди приветливо махнула ему рукой с крашенными красным лаком ноготками, как она делала всегда.
Потом исчезла. Словно звезда мигнула и пропала.
Стив заморгал, потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и снова взглянул на то место, где только что была Диди. От ударов по голове у него, наверное, начались галлюцинации.
Странно.
Вся жизнь – странная штука.
Глава 10
Глава 11
Быть призраком не так уж и забавно.
У Диди было ощущение, словно ее, беспомощную, несло быстрое речное течение. Как только она выплыла из окна, таинственная сила подхватила и понесла ее к неизвестному месту назначения так быстро, что звезды над ней и огни внизу слились в сплошной светящийся поток. Мелькали сцены из ее жизни, мелькали не по собственному желанию Диди, а согласно чьему-то выбору, смысла которого она пока не понимала. Вот маленький дощатый домик, где прошло ее детство. Вот школа, где она всегда была заводилой. Вот студия звукозаписи, где за два месяца до смерти ей представился шанс подпевать Ребе Макинтайр, когда у той заболела исполнительница.
Звездные мгновения ее жизни.
В студии Диди сказали, что она пела хорошо. Что ее голос «летит».
Останься она на белом свете, возможно, стала бы звездой.
Диди поняла, что этого ей жалко больше всего в утраченной жизни. Она погубила свой Богом данный талант до того, как он получил признание. У нее был дар ангельского пения в стиле «ханки-тонк»<Название музыкального стиля, восходящее к жаргонному выражению американских негров, означающему «так, как это делают белые», буквально «язык белых» .>, но лишь немногие узнали об этом.
Ангел «ханки-тонк». Если она и была ангелом, то только в этом смысле.
Вообще, Диди не причисляла себя к ангелам. Она представляла ангелов неземными существами с золотыми нимбами, колышащимися вокруг их голов, с большими белыми крыльями и с арфами.
Ангельские ангелы. Она была всякой в своей жизни, но ангельской – никогда.
Уносят ли ангелы на небо пьющих, спешащих в ад прожигательниц жизни с трехдюймовыми ногтями и такими тесными джинсами, что в них больно сидеть?
Возможно. Но маловероятно.
Она подумала, что вместо этого ей придется стать призраком. Ребенком она думала, что быть привидением очень интересно. Летать по темным коридорам, стонать посреди ночи, двигать разные предметы и пугать людей до смерти. Забавно, правда?
Но теперь, когда она стала призраком, это оказалось не так уж и забавно. Хотя она и обладала способностью материализоваться (во всяком случае, теплое покалывание, охватывающее ее время от времени, и ощущение, будто ее бывшая материя собирается вместе, и отвердевает, заставляли чувствовать, что она материализуется), Диди не могла этого сделать по собственному желанию.
Она только выпрыгивала, как чертик из коробочки, и быстро убиралась назад.
Ее мать сидела на обитом уже порвавшимся твидом диване в гостиной того дома, где Диди выросла, и смотрела по телевизору «Розанну». Диди сразу узнала мать, узнала комнату с убогой обстановкой, даже эту передачу – и почувствовала покалывание. Внезапно голова матери повернулась в ту сторону, где Диди плавала над креслом-качалкой. Ее глаза широко раскрылись, и, вскрикнув, она упала в обморок.
А какой еще реакции ждать от человека, увидевшего привидение?
Ее дружок Стив – что случилось с его лицом? – по крайней мере, не упал в обморок, когда возле того эллинга на стоянке катеров она снова почувствовала покалывание. Но он не помахал в ответ на ее приветствие. Только уставился, обалдевший. А может быть, он и не видел ее вовсе? Точно она не знала.
Теперь она мало в чем может быть уверена.
Но одно Диди знала твердо: существовала какая-то связь, которая, подобно огромной невидимой резиновой ленте, привязывала ее к земле. Чтобы попасть на небо, ей надо порвать эту связь.
Но сначала она должна понять, что это за связь.
Глава 12
Он знал, что это наказание, это страдание заслуженное.
Когда все было сделано, Стив уехал куда глаза глядят. В первую же ночь в дешевом мотеле он начал пить. И пьянствовал в течение последующих двух с половиной лет.
Он лечил свою боль.
Он совратил жену своего лучшего друга. Совершил то, что абсолютно недопустимо в мужском кругу.
Когда позже Стив осознал содеянное и сказал Диди, что так дальше поступать с Митчем он не может, она закатила истерику. Закатывать истерики Диди была мастерица. Но ему ни разу не пришла в голову мысль, что она может лишить себя жизни. Чтобы Диди? Из-за него? Никогда!
Но она сделала это. И у Стива не было – пока не было – ответа на вопрос: каким же образом, не имея ключа, она попала в его кабинет?
Ключ от эллинга был на старом месте. Стив извлек его из тайника, отпер замок и не без труда сдвинул в сторону заржавевшую дверь.
Здесь все было по-прежнему. И он бы ничуть не удивился, если бы увидел вдруг ухмыляющееся лицо Митча. Потому что Стиву, как всегда, предстояло делать черную работу.
Или увидел Диди, которая часто ездила с ним на стоянку.
Но что это, Господи? Диди здесь? Ее миниатюрный силуэт с кудрявыми волосами, казалось, возник перед разбитым носом микроавтобуса. Стив видел ее всего мгновение.
Диди приветливо махнула ему рукой с крашенными красным лаком ноготками, как она делала всегда.
Потом исчезла. Словно звезда мигнула и пропала.
Стив заморгал, потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и снова взглянул на то место, где только что была Диди. От ударов по голове у него, наверное, начались галлюцинации.
Странно.
Вся жизнь – странная штука.
Глава 10
Пока Франкенштейн возился снаружи, Саммер решала для себя, не рвануть ли ей на микроавтобусе назад, но мысль о закрытых воротах остановила ее. Она не запомнила кода, а Франкенштейн, скорее всего, настигнет ее, когда она будет беспорядочно нажимать кнопки.
Кроме того, в микроавтобусе она будет сразу заметна. Те, кто гнались за ними, знали эту машину.
Огромная дверь отползла в сторону, открыв вход в эллинг. Франкенштейн обернулся, с минуту смотрел на микроавтобус, словно в раздумье, потом тряхнул головой и сделал знак въезжать.
Она проехала мимо него. Внутри эллинга было темно, как в угольном подвале. А когда дверь за микроавтобусом закрылась, тьма стала кромешной, и, кроме руля, Саммер ничего не видела перед собой. Тогда она решила зажечь фары. Их луч осветил огромное гулкое пространство высотой где-то в полтора обычных этажа и длиной в пол футбольного поля. Слева от нее на тележке высился большой наполовину окрашенный катер.
Одинокая голая лампочка, свисающая с потолка на длинном проводе, зажглась, когда машина остановилась.
В эллинге находились суда разных размеров: от открытой шлюпки до большой палубной яхты – всего, наверное, с полдюжины. Когда дверь закрылась, Саммер стало уютно, несмотря на огромные размеры помещения. Казалось, целую вечность она не ощущала себя в безопасности. Напряжение стекло с нее, словно вода в сток. Она поставила передачу в нейтральное положение, выключила мотор и откинулась на спинку сиденья. Расслабиться было таким блаженством. За спиной открылась задняя двойная дверца микроавтобуса. Это Франкенштейн, черт бы его побрал! С минуту было тихо, затем раздался легкий свист.
Саммер невольно обернулась. На светлом фоне открытой дверцы микроавтобуса силуэтом вырисовывались голова и плечи Франкенштейна. Выражения скрытого тенью лица она не видела, да этого, собственно, и не нужно было, чтобы понять, почему он присвистнул: грузом микроавтобуса оказалась пара блестящих серых гробов. О Боже!
Укрывавшее их покрывало лежало в проходе между гробами, и Саммер с трудом могла поверить, что до сих пор не замечала их. Наверное, темнота, страх и суета ослепили ее, и она не узнала под покрывалом угловатых очертаний страшного груза. Теперь же микроавтобус внутри заливал безжалостный свет. О Боже!
Ну, разумеется, на этом микроавтобусе перевозили гробы. Ничего удивительного. Ведь он приехал в похоронное бюро. О Боже! «Сами по себе гробы не страшны, – успокаивала себя Саммер. – Нечего пугаться их присутствия. Нужно только логически мыслить и не распускаться».
О Боже!
Франкенштейн забрался сзади в микроавтобус. Сквозь пулевые пробоины в крыше и стенках проникал свет. Это напомнило Саммер рождественский фонарь из консервной банки с проделанными в ней отверстиями. Такой фонарь мама привезла из Мехико, и они каждый год вешали его на елку. Через металлические петли на стенках микроавтобуса были пропущены плетеные черные ленты, одновременно поддерживающие и крышки, и сами гробы, фиксируя их на одном месте.
О Боже!
– Что ты делаешь? – в ужасе спросила женщина, когда он начал отвязывать ленты.
– Проверяю.
Конечно, проверить, что в гробах, было естественным, но Саммер поймала себя на мысли, что она вовсе не хочет знать этого. Тем не менее ей оставалось только в оцепенении наблюдать, как он отвязал сначала одну, потом другую ленту, затем поднял крышку.
Казалось бы, последние события должны были подготовить ее ко всему. Внутри гроба был труп. Молодой человек в черном костюме, руки благостно сложены на груди.
О Боже!
Саммер отвела взгляд и застонала. Ей стало дурно.
– А о чем ты сейчас стонешь? – проворчал Франкенштейн.
Она открыла глаза и посмотрела снова. Лучше бы ей этого не делать. Он поднял крышку второго гроба. Там был труп молодой девушки, наверное, студентки, с длинными темными волосами, одетой в симпатичное цветастенькое платье с кружевным воротничком. О Боже!
– Нам надо отвезти их обратно, – сказала Саммер убежденно.
– Ну да, непременно. – Он разглядывал труп.
– Мы должны! Это свято, это… Они же мертвые.
– Уж лучше они, чем мы, – произнес мужчина, закрывая гроб крышкой.
– Что же нам делать дальше?
– Я за то, чтобы податься в Мексику.
– Я имела в виду с трупами!
– Ну ты и зануда, – вздохнул Франкенштейн.
– Я не считаю себя занудой только потому, что я не могу украсть два трупа.
– Мы, Розенкранц, здесь должно быть местоимение мы. – Сдавленный звук, который она издала, заставил его раздраженно посмотреть на нее. – И перестань, ради Бога, стонать, ладно?
– Я не стонала!
– А мне это показалось стоном.
Выбравшись сзади из машины, он захлопнул двойные дверцы с такой силой, что микроавтобус содрогнулся. Саммер ждала, что мужчина вот-вот появится у ее дверцы, начнет что-нибудь делать, но минута проходила за минутой, а его все не было. Словно он исчез.
О Боже! Не случилось ли с ним чего? Вдруг эти изверги, которые гнались за ними, нашли Франкенштейна? А может быть, схватили его, когда тот выпрыгнул из микроавтобуса? Вдруг он лежит где-нибудь рядом на земле, истекая кровью, с перерезанным горлом, а его убийцы подкарауливают свою следующую жертву – ее?
О Боже!
Или его конец был сверхъестественным? Что, если призраки приняли обличье похитителей человеческих тел?
Похитители тел… Когда Саммер вспомнила о них, то опять не удержалась от стона.
– Ты стонешь, как простуженный осел.
Дверца рядом с ней без предупреждения распахнулась. Саммер вскрикнула и отпрянула от нее, как ошпаренная.
На нее смотрел абсолютно живой Франкенштейн.
– Где ты был? – еле выдохнула она.
– Ходил по естественной нужде. Давай вылезай. Я нашел нам новую тачку.
– Что?
Но он уже шагал прочь от микроавтобуса. Его хромающая походка была удивительно быстрой. Саммер едва поспевала за ним.
– Подожди? Мы не можем так просто бросить их.
– Кого их?
– Трупы!
– Это почему же?
Его тон был таким безразличным, что Саммер взорвалась:
– Потому что… потому что просто не можем!
– Я не думаю, что у нас очень большой выбор. Если только ты не собираешься прихватить их с собой. Я всегда мечтал о компании с парой мертвяков. Или ты хочешь похоронить их? Я слышал, что рытье могил – не самая легкая работа.
– Ты перестанешь, наконец, балагурить?
– А я не балагурю. Я нем как могила.
– Ха-ха-ха!
– Рад, что ты сохранила чувство юмора. Саммер не прореагировала на это замечание.
– Мы должны сделать что-нибудь, – промолвила она. – Хотя бы позвонить куда-то и сказать, где теперь находятся эти трупы.
– Ну да, сообщить им, где мы сейчас, – фыркнул он.
– Нам надо позвонить в полицию.
Мужчина мотнул головой, отвергая эту идею.
– Или в «Хармон бразерс».
Еще одно резкое движение.
– Или кому-нибудь еще.
Франкенштейн бросил на нее нетерпеливый взгляд.
– Эти люди уже мертвы, Розенкранц. Ты хочешь составить им компанию?
В ответ Саммер покачала головой.
– И я тоже не хочу, так что никому звонить мы не будем, ясно? Мы только наберем в рот воды, опустим пониже голову и что есть духу зададим деру из славного штата Теннесси.
– Но… – Саммер просеменила за ним в дальний конец эллинга к двери.
Он щелкнул выключателем, погасив свет. Свежий ночной воздух внезапно напомнил ей об угрозе. Вне стен она чувствовала себя уязвимой, беззащитной. Женщина с опаской посмотрела на небо, отыскивая какие-нибудь признаки присутствия вертолета.
– А нельзя нам здесь хотя бы дождаться утра? – Ее голос звучал так робко, что она сама его не узнавала.
Франкенштейн захлопнул за ними дверь и подергал ручку, проверяя, хорошо ли заперто.
– Ты думаешь, утром что-нибудь изменится? Надеешься, что плохие дяди растают, как туман с первыми солнечными лучами? Едва ли. Плохие дяди останутся плохими, и они по-прежнему будут искать нас. Так что пошевеливай своей задницей, Розенкранц.
– Ты перестанешь называть меня так? – адресовала она свой вопрос его спине. Он был впереди уже на дюжину шагов, и Саммер старалась не отстать. – Черт побери!
– Что ты ругаешься?
– Просто так.
– Тогда ладно.
Колхаун остановился у черной машины доисторического вида, нагнулся и пошарил под ее массивным передним бампером. Капот открылся со звуком пушечного выстрела.
– Что ты собираешься делать? – Озираясь, Саммер зябко обхватила себя руками. Ночь была холодной, но внезапная дрожь прошибла ее, видимо, из-за нервов.
Он поднял капот, вытащил из заднего кармана своих штанов Бог знает где подобранный кусок провода и склонился над разверзнутым чревом мотора.
– Подсоединяю батареи к катушке.
– Зачем?
– Послушай, Розенкранц, ты хоть иногда молчишь? Я не могу сосредоточиться.
– Кто же тебе не дает?
Она все же замолчала, потому что после пары неудачных попыток запустить Колхаун пробурчал про себя какие-то ругательства, обмотал проводом клемму аккумулятора и протянул другой его конец куда-то в мотор. Затем опустился на землю, весьма неловко лег на спину и уполз под машину. Несколько минут спустя с еще более грязными ругательствами выполз оттуда и, морщась, поднялся на ноги.
– Залезай в машину, – сказал он, захлопывая капот.
– Но…
– Живо, ты слышишь?
Он обошел автомобиль, открыл дверцу со стороны водителя и в ожидании остановился.
– Но это чужая машина.
– Точно.
– Ты хочешь украсть ее?
– Пытаюсь. Это только ты языком болтаешь.
– Красть машины противозаконно. Тебя посадят в тюрьму. Нас посадят в тюрьму.
– Залезай в машину, Розенкранц.
По его зловещему взгляду было видно, что у него не то настроение, поэтому продолжать спор бесполезно. С дурными предчувствиями Саммер проглотила свои возражения и села в машину.
В салоне лимузина было чисто. На заднем сиденье валялись бейсбольная кепка и пара учебников. Значит, хозяин машины, скорее всего, старшеклассник или студент. При мысли о том, что они крадут машину у подростка, Саммер лишний раз почувствовала угрызение совести.
– Я не думаю, что мы можем… – начала она.
– Думай поменьше, ладно?
Он захлопнул ее дверцу и наклонился к открытому окну. Вблизи его лицо выглядело ужасно. Был ли он в нормальных условиях красив – трудно сказать. Саммер попыталась вспомнить, доводилось ли ей видеть хоть мельком снимок Стива Колхауна, и не смогла. Наверняка он появлялся на страницах газет, просто она уже забыла.
– Смотри, это «шевроле» пятьдесят пятого года. Мы можем завести его без ключа. У меня была такая же, когда я учился в школе. Рукоятка переключения скоростей сейчас на нейтрали. Я хочу, чтобы ты держала ее в этом положении, пока машина не разгонится под горку. Тогда воткнешь первую скорость.
– Но…
– Не болтай языком, Розенкранц, ладно? Просто делай, что я тебе говорю. Когда машина разгонится, включай первую. Вот и все.
– Но…
– Я стану толкать сзади. Если мы все сделаем правильно, у нас будет тачка, о которой никому ничего не известно. Мы смело сможем проехать у них под носом.
– Но я не знаю, как вести машину с механическим переключением передач.
– Что? – Он посмотрел на нее, словно она вдруг заговорила по-китайски.
– Я училась на машине с автоматической коробкой передач и ездила только на таких автомобилях.
– Боже! – Он оперся лбом о дверцу и на секунду закрыл свой единственный видящий глаз. Затем произнес, скрывая раздражение: – Тебе придется научиться. Прямо сейчас.
– У меня никогда не было способностей к технике…
– Иначе я сяду за руль, а ты будешь толкать.
– Ой!
– Вот тебе и «ой».
– Я попробую.
– Великолепно. – Колхаун сделал глубокий вдох. – Ладно, слушай. Все, что тебе нужно, это выжать сначала сцепление. Видишь третью педаль слева от педали тормоза? Это сцепление. Нажми на нее и передвинь рычаг на первую передачу. – Он нагнулся над ей, показывая, что надо делать со снабженным черным набалдашником рычагом по правую сторону руля. – Вот так. Жмешь педаль, утапливаешь рычаг и двигаешь его вперед. Очень просто. Попробуй.
Саммер попробовала.
– Поняла? – спросил он, когда женщина, к его удовольствию, сделала все правильно.
– Очень просто, – в ее голосе не было уверенности, но он не заметил этого.
– Отлично. Тогда попробуем завестись.
– Подожди! – в панике воскликнула Саммер.
– Жмешь на сцепление, включаешь первую передачу, – отозвался мужчина, уже направляясь к багажнику.
Вцепившись обеими руками в руль, Саммер снова ощутила себя натянутой струной. Машина двинулась медленно, с трудом. Под колесами зашуршал гравий. Она повернула руль, направляя машину к воротам. Дорога к ним все время шла под уклон.
Машина стала набирать скорость.
– Давай! – крикнул он.
Утопить рычаг и передвинуть его вперед – жуткий скрежещущий звук, – нет, сначала нажать на педаль, а уж потом… У нее получилось! В зеркале заднего вида Саммер видела, как Франкенштейн ковылял, хромая, за машиной. Мотор прокашлялся и завелся, поглотив все ее внимание. Одна, в никому не известной машине, она ехала прямо к воротам.
Кроме того, в микроавтобусе она будет сразу заметна. Те, кто гнались за ними, знали эту машину.
Огромная дверь отползла в сторону, открыв вход в эллинг. Франкенштейн обернулся, с минуту смотрел на микроавтобус, словно в раздумье, потом тряхнул головой и сделал знак въезжать.
Она проехала мимо него. Внутри эллинга было темно, как в угольном подвале. А когда дверь за микроавтобусом закрылась, тьма стала кромешной, и, кроме руля, Саммер ничего не видела перед собой. Тогда она решила зажечь фары. Их луч осветил огромное гулкое пространство высотой где-то в полтора обычных этажа и длиной в пол футбольного поля. Слева от нее на тележке высился большой наполовину окрашенный катер.
Одинокая голая лампочка, свисающая с потолка на длинном проводе, зажглась, когда машина остановилась.
В эллинге находились суда разных размеров: от открытой шлюпки до большой палубной яхты – всего, наверное, с полдюжины. Когда дверь закрылась, Саммер стало уютно, несмотря на огромные размеры помещения. Казалось, целую вечность она не ощущала себя в безопасности. Напряжение стекло с нее, словно вода в сток. Она поставила передачу в нейтральное положение, выключила мотор и откинулась на спинку сиденья. Расслабиться было таким блаженством. За спиной открылась задняя двойная дверца микроавтобуса. Это Франкенштейн, черт бы его побрал! С минуту было тихо, затем раздался легкий свист.
Саммер невольно обернулась. На светлом фоне открытой дверцы микроавтобуса силуэтом вырисовывались голова и плечи Франкенштейна. Выражения скрытого тенью лица она не видела, да этого, собственно, и не нужно было, чтобы понять, почему он присвистнул: грузом микроавтобуса оказалась пара блестящих серых гробов. О Боже!
Укрывавшее их покрывало лежало в проходе между гробами, и Саммер с трудом могла поверить, что до сих пор не замечала их. Наверное, темнота, страх и суета ослепили ее, и она не узнала под покрывалом угловатых очертаний страшного груза. Теперь же микроавтобус внутри заливал безжалостный свет. О Боже!
Ну, разумеется, на этом микроавтобусе перевозили гробы. Ничего удивительного. Ведь он приехал в похоронное бюро. О Боже! «Сами по себе гробы не страшны, – успокаивала себя Саммер. – Нечего пугаться их присутствия. Нужно только логически мыслить и не распускаться».
О Боже!
Франкенштейн забрался сзади в микроавтобус. Сквозь пулевые пробоины в крыше и стенках проникал свет. Это напомнило Саммер рождественский фонарь из консервной банки с проделанными в ней отверстиями. Такой фонарь мама привезла из Мехико, и они каждый год вешали его на елку. Через металлические петли на стенках микроавтобуса были пропущены плетеные черные ленты, одновременно поддерживающие и крышки, и сами гробы, фиксируя их на одном месте.
О Боже!
– Что ты делаешь? – в ужасе спросила женщина, когда он начал отвязывать ленты.
– Проверяю.
Конечно, проверить, что в гробах, было естественным, но Саммер поймала себя на мысли, что она вовсе не хочет знать этого. Тем не менее ей оставалось только в оцепенении наблюдать, как он отвязал сначала одну, потом другую ленту, затем поднял крышку.
Казалось бы, последние события должны были подготовить ее ко всему. Внутри гроба был труп. Молодой человек в черном костюме, руки благостно сложены на груди.
О Боже!
Саммер отвела взгляд и застонала. Ей стало дурно.
– А о чем ты сейчас стонешь? – проворчал Франкенштейн.
Она открыла глаза и посмотрела снова. Лучше бы ей этого не делать. Он поднял крышку второго гроба. Там был труп молодой девушки, наверное, студентки, с длинными темными волосами, одетой в симпатичное цветастенькое платье с кружевным воротничком. О Боже!
– Нам надо отвезти их обратно, – сказала Саммер убежденно.
– Ну да, непременно. – Он разглядывал труп.
– Мы должны! Это свято, это… Они же мертвые.
– Уж лучше они, чем мы, – произнес мужчина, закрывая гроб крышкой.
– Что же нам делать дальше?
– Я за то, чтобы податься в Мексику.
– Я имела в виду с трупами!
– Ну ты и зануда, – вздохнул Франкенштейн.
– Я не считаю себя занудой только потому, что я не могу украсть два трупа.
– Мы, Розенкранц, здесь должно быть местоимение мы. – Сдавленный звук, который она издала, заставил его раздраженно посмотреть на нее. – И перестань, ради Бога, стонать, ладно?
– Я не стонала!
– А мне это показалось стоном.
Выбравшись сзади из машины, он захлопнул двойные дверцы с такой силой, что микроавтобус содрогнулся. Саммер ждала, что мужчина вот-вот появится у ее дверцы, начнет что-нибудь делать, но минута проходила за минутой, а его все не было. Словно он исчез.
О Боже! Не случилось ли с ним чего? Вдруг эти изверги, которые гнались за ними, нашли Франкенштейна? А может быть, схватили его, когда тот выпрыгнул из микроавтобуса? Вдруг он лежит где-нибудь рядом на земле, истекая кровью, с перерезанным горлом, а его убийцы подкарауливают свою следующую жертву – ее?
О Боже!
Или его конец был сверхъестественным? Что, если призраки приняли обличье похитителей человеческих тел?
Похитители тел… Когда Саммер вспомнила о них, то опять не удержалась от стона.
– Ты стонешь, как простуженный осел.
Дверца рядом с ней без предупреждения распахнулась. Саммер вскрикнула и отпрянула от нее, как ошпаренная.
На нее смотрел абсолютно живой Франкенштейн.
– Где ты был? – еле выдохнула она.
– Ходил по естественной нужде. Давай вылезай. Я нашел нам новую тачку.
– Что?
Но он уже шагал прочь от микроавтобуса. Его хромающая походка была удивительно быстрой. Саммер едва поспевала за ним.
– Подожди? Мы не можем так просто бросить их.
– Кого их?
– Трупы!
– Это почему же?
Его тон был таким безразличным, что Саммер взорвалась:
– Потому что… потому что просто не можем!
– Я не думаю, что у нас очень большой выбор. Если только ты не собираешься прихватить их с собой. Я всегда мечтал о компании с парой мертвяков. Или ты хочешь похоронить их? Я слышал, что рытье могил – не самая легкая работа.
– Ты перестанешь, наконец, балагурить?
– А я не балагурю. Я нем как могила.
– Ха-ха-ха!
– Рад, что ты сохранила чувство юмора. Саммер не прореагировала на это замечание.
– Мы должны сделать что-нибудь, – промолвила она. – Хотя бы позвонить куда-то и сказать, где теперь находятся эти трупы.
– Ну да, сообщить им, где мы сейчас, – фыркнул он.
– Нам надо позвонить в полицию.
Мужчина мотнул головой, отвергая эту идею.
– Или в «Хармон бразерс».
Еще одно резкое движение.
– Или кому-нибудь еще.
Франкенштейн бросил на нее нетерпеливый взгляд.
– Эти люди уже мертвы, Розенкранц. Ты хочешь составить им компанию?
В ответ Саммер покачала головой.
– И я тоже не хочу, так что никому звонить мы не будем, ясно? Мы только наберем в рот воды, опустим пониже голову и что есть духу зададим деру из славного штата Теннесси.
– Но… – Саммер просеменила за ним в дальний конец эллинга к двери.
Он щелкнул выключателем, погасив свет. Свежий ночной воздух внезапно напомнил ей об угрозе. Вне стен она чувствовала себя уязвимой, беззащитной. Женщина с опаской посмотрела на небо, отыскивая какие-нибудь признаки присутствия вертолета.
– А нельзя нам здесь хотя бы дождаться утра? – Ее голос звучал так робко, что она сама его не узнавала.
Франкенштейн захлопнул за ними дверь и подергал ручку, проверяя, хорошо ли заперто.
– Ты думаешь, утром что-нибудь изменится? Надеешься, что плохие дяди растают, как туман с первыми солнечными лучами? Едва ли. Плохие дяди останутся плохими, и они по-прежнему будут искать нас. Так что пошевеливай своей задницей, Розенкранц.
– Ты перестанешь называть меня так? – адресовала она свой вопрос его спине. Он был впереди уже на дюжину шагов, и Саммер старалась не отстать. – Черт побери!
– Что ты ругаешься?
– Просто так.
– Тогда ладно.
Колхаун остановился у черной машины доисторического вида, нагнулся и пошарил под ее массивным передним бампером. Капот открылся со звуком пушечного выстрела.
– Что ты собираешься делать? – Озираясь, Саммер зябко обхватила себя руками. Ночь была холодной, но внезапная дрожь прошибла ее, видимо, из-за нервов.
Он поднял капот, вытащил из заднего кармана своих штанов Бог знает где подобранный кусок провода и склонился над разверзнутым чревом мотора.
– Подсоединяю батареи к катушке.
– Зачем?
– Послушай, Розенкранц, ты хоть иногда молчишь? Я не могу сосредоточиться.
– Кто же тебе не дает?
Она все же замолчала, потому что после пары неудачных попыток запустить Колхаун пробурчал про себя какие-то ругательства, обмотал проводом клемму аккумулятора и протянул другой его конец куда-то в мотор. Затем опустился на землю, весьма неловко лег на спину и уполз под машину. Несколько минут спустя с еще более грязными ругательствами выполз оттуда и, морщась, поднялся на ноги.
– Залезай в машину, – сказал он, захлопывая капот.
– Но…
– Живо, ты слышишь?
Он обошел автомобиль, открыл дверцу со стороны водителя и в ожидании остановился.
– Но это чужая машина.
– Точно.
– Ты хочешь украсть ее?
– Пытаюсь. Это только ты языком болтаешь.
– Красть машины противозаконно. Тебя посадят в тюрьму. Нас посадят в тюрьму.
– Залезай в машину, Розенкранц.
По его зловещему взгляду было видно, что у него не то настроение, поэтому продолжать спор бесполезно. С дурными предчувствиями Саммер проглотила свои возражения и села в машину.
В салоне лимузина было чисто. На заднем сиденье валялись бейсбольная кепка и пара учебников. Значит, хозяин машины, скорее всего, старшеклассник или студент. При мысли о том, что они крадут машину у подростка, Саммер лишний раз почувствовала угрызение совести.
– Я не думаю, что мы можем… – начала она.
– Думай поменьше, ладно?
Он захлопнул ее дверцу и наклонился к открытому окну. Вблизи его лицо выглядело ужасно. Был ли он в нормальных условиях красив – трудно сказать. Саммер попыталась вспомнить, доводилось ли ей видеть хоть мельком снимок Стива Колхауна, и не смогла. Наверняка он появлялся на страницах газет, просто она уже забыла.
– Смотри, это «шевроле» пятьдесят пятого года. Мы можем завести его без ключа. У меня была такая же, когда я учился в школе. Рукоятка переключения скоростей сейчас на нейтрали. Я хочу, чтобы ты держала ее в этом положении, пока машина не разгонится под горку. Тогда воткнешь первую скорость.
– Но…
– Не болтай языком, Розенкранц, ладно? Просто делай, что я тебе говорю. Когда машина разгонится, включай первую. Вот и все.
– Но…
– Я стану толкать сзади. Если мы все сделаем правильно, у нас будет тачка, о которой никому ничего не известно. Мы смело сможем проехать у них под носом.
– Но я не знаю, как вести машину с механическим переключением передач.
– Что? – Он посмотрел на нее, словно она вдруг заговорила по-китайски.
– Я училась на машине с автоматической коробкой передач и ездила только на таких автомобилях.
– Боже! – Он оперся лбом о дверцу и на секунду закрыл свой единственный видящий глаз. Затем произнес, скрывая раздражение: – Тебе придется научиться. Прямо сейчас.
– У меня никогда не было способностей к технике…
– Иначе я сяду за руль, а ты будешь толкать.
– Ой!
– Вот тебе и «ой».
– Я попробую.
– Великолепно. – Колхаун сделал глубокий вдох. – Ладно, слушай. Все, что тебе нужно, это выжать сначала сцепление. Видишь третью педаль слева от педали тормоза? Это сцепление. Нажми на нее и передвинь рычаг на первую передачу. – Он нагнулся над ей, показывая, что надо делать со снабженным черным набалдашником рычагом по правую сторону руля. – Вот так. Жмешь педаль, утапливаешь рычаг и двигаешь его вперед. Очень просто. Попробуй.
Саммер попробовала.
– Поняла? – спросил он, когда женщина, к его удовольствию, сделала все правильно.
– Очень просто, – в ее голосе не было уверенности, но он не заметил этого.
– Отлично. Тогда попробуем завестись.
– Подожди! – в панике воскликнула Саммер.
– Жмешь на сцепление, включаешь первую передачу, – отозвался мужчина, уже направляясь к багажнику.
Вцепившись обеими руками в руль, Саммер снова ощутила себя натянутой струной. Машина двинулась медленно, с трудом. Под колесами зашуршал гравий. Она повернула руль, направляя машину к воротам. Дорога к ним все время шла под уклон.
Машина стала набирать скорость.
– Давай! – крикнул он.
Утопить рычаг и передвинуть его вперед – жуткий скрежещущий звук, – нет, сначала нажать на педаль, а уж потом… У нее получилось! В зеркале заднего вида Саммер видела, как Франкенштейн ковылял, хромая, за машиной. Мотор прокашлялся и завелся, поглотив все ее внимание. Одна, в никому не известной машине, она ехала прямо к воротам.
Глава 11
Смерть – последний сон?
Нет, она – последнее пробуждение.
Вальтер Скотт
Быть призраком не так уж и забавно.
У Диди было ощущение, словно ее, беспомощную, несло быстрое речное течение. Как только она выплыла из окна, таинственная сила подхватила и понесла ее к неизвестному месту назначения так быстро, что звезды над ней и огни внизу слились в сплошной светящийся поток. Мелькали сцены из ее жизни, мелькали не по собственному желанию Диди, а согласно чьему-то выбору, смысла которого она пока не понимала. Вот маленький дощатый домик, где прошло ее детство. Вот школа, где она всегда была заводилой. Вот студия звукозаписи, где за два месяца до смерти ей представился шанс подпевать Ребе Макинтайр, когда у той заболела исполнительница.
Звездные мгновения ее жизни.
В студии Диди сказали, что она пела хорошо. Что ее голос «летит».
Останься она на белом свете, возможно, стала бы звездой.
Диди поняла, что этого ей жалко больше всего в утраченной жизни. Она погубила свой Богом данный талант до того, как он получил признание. У нее был дар ангельского пения в стиле «ханки-тонк»<Название музыкального стиля, восходящее к жаргонному выражению американских негров, означающему «так, как это делают белые», буквально «язык белых» .>, но лишь немногие узнали об этом.
Ангел «ханки-тонк». Если она и была ангелом, то только в этом смысле.
Вообще, Диди не причисляла себя к ангелам. Она представляла ангелов неземными существами с золотыми нимбами, колышащимися вокруг их голов, с большими белыми крыльями и с арфами.
Ангельские ангелы. Она была всякой в своей жизни, но ангельской – никогда.
Уносят ли ангелы на небо пьющих, спешащих в ад прожигательниц жизни с трехдюймовыми ногтями и такими тесными джинсами, что в них больно сидеть?
Возможно. Но маловероятно.
Она подумала, что вместо этого ей придется стать призраком. Ребенком она думала, что быть привидением очень интересно. Летать по темным коридорам, стонать посреди ночи, двигать разные предметы и пугать людей до смерти. Забавно, правда?
Но теперь, когда она стала призраком, это оказалось не так уж и забавно. Хотя она и обладала способностью материализоваться (во всяком случае, теплое покалывание, охватывающее ее время от времени, и ощущение, будто ее бывшая материя собирается вместе, и отвердевает, заставляли чувствовать, что она материализуется), Диди не могла этого сделать по собственному желанию.
Она только выпрыгивала, как чертик из коробочки, и быстро убиралась назад.
Ее мать сидела на обитом уже порвавшимся твидом диване в гостиной того дома, где Диди выросла, и смотрела по телевизору «Розанну». Диди сразу узнала мать, узнала комнату с убогой обстановкой, даже эту передачу – и почувствовала покалывание. Внезапно голова матери повернулась в ту сторону, где Диди плавала над креслом-качалкой. Ее глаза широко раскрылись, и, вскрикнув, она упала в обморок.
А какой еще реакции ждать от человека, увидевшего привидение?
Ее дружок Стив – что случилось с его лицом? – по крайней мере, не упал в обморок, когда возле того эллинга на стоянке катеров она снова почувствовала покалывание. Но он не помахал в ответ на ее приветствие. Только уставился, обалдевший. А может быть, он и не видел ее вовсе? Точно она не знала.
Теперь она мало в чем может быть уверена.
Но одно Диди знала твердо: существовала какая-то связь, которая, подобно огромной невидимой резиновой ленте, привязывала ее к земле. Чтобы попасть на небо, ей надо порвать эту связь.
Но сначала она должна понять, что это за связь.
Глава 12
Если бы Саммер запомнила код, то уехала бы домой. Прочь от всей этой заварухи. Но она его не запомнила и теперь ждала у закрытых ворот, пока Франкенштейн, тяжело дыша, не открыл дверцу с правой стороны и не сел на сиденье.
– Девять-один-два-восемь, – сказал он.
Саммер покорно набрала цифры. Ворота открылись, и «шевроле» выкатился за ворота рывками, как спазматический кенгуру.
– Черт тебя побери, когда отпускаешь тормоз, выжимай сперва сцепление!
– Я же сказала тебе, что не умею водить такие машины!
Кое-как Саммер все же добилась, чтобы машина не дергалась. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, она убедилась, что ворота за ними закрылись. Повинуясь его жесту, повернула налево, на дорогу, по которой они попали сюда из маленького городка. Справа виднелись огни бензоколонки. Похоже, там следовали своему неоновому девизу: «Работаем 24 часа в сутки!»
– У тебя есть деньги? – спросил он, обшарив свои карманы и ничего не найдя.
– Нет.
Они оба знали, где остались ее деньги. В сумке, которая вместе с ведром и пылесосом лежала у парадной двери похоронного бюро.
– Посмотри, сколько на указателе бензобака. Было чуть меньше четверти бака.
– Этого нам хватит миль на восемьдесят – девяносто. – Колхаун задумчиво посмотрел на огни бензоколонки.
У Саммер внутри все похолодело при мысли, что он собирается сделать, чтобы получить бензин. Терпение ее лопнуло. Этот его взгляд оказался последней каплей.
– Я не намерена ехать восемьдесят миль. – С нее хватит. Она больше не участвует ни в каких опасных или незаконных операциях.
Мужчина пропустил мимо ушей ее слова или не придал им значения.
– Сворачиваем туда, ладно?
– Нет! – почти выкрикнула Саммер и в подтверждение своей решимости сильнее надавила на газ. «Шевроле» дважды чихнул, потом рванулся вперед. – Нет, нет и нет!
– Тысячу раз нет? – Он посмотрел на Саммер так, словно у нее вырос второй нос. – Тебе что, шлея под хвост попала?
– Я не стану участвовать в ограблении!
– Да я хотел остановиться, чтобы снять с мотора провод.
– Нет!
Они подъехали к перекрестку, от которого шоссе вело в город. Прямо за светофором Саммер увидела небольшую табличку с номером дороги 266. Она знала, где они!
– Поворачивай направо.
Женщина посмотрела по обеим сторонам темной, пустынной ленты автострады – и повернула налево. И как раз вовремя вспомнила о том, что надо выжать сцепление. «Шевроле» вильнул, но продолжал движение.
– Эй, я сказал, направо.
– Нет.
– Что ты хочешь сказать своим «нет»?
– Я еду домой.
– Что?
– Ты слышал.
– Едешь домой?
– Вот именно.
– Ты хочешь сказать, в Мерфрисборо?
– Совершенно верно.
– Ты, должно быть, лишилась своих куриных мозгов!
– Я еду домой. – Саммер сжала зубы, вцепилась руками в руль, не глядя в его сторону.
– Тебе захотелось умереть или ты просто дурочка? Мерфрисборо – это где плохие дяди, ты разве забыла?
– Где были плохие дяди. Сейчас они, скорее всего, разъехались по этой части штата Теннесси, разыскивая нас. И в любом случае они ищут микроавтобус, ты ведь сам сказал. Они не обратят внимания на эту машину, даже если поедут рядом.
– Кончай трепаться, Розенкранц, и разворачивайся назад.
– Я Макафи, – прорычала Саммер, – и я еду домой! Я отказываюсь дальше участвовать во всем этом. Какие бы дела у тебя ни были, меня они не касаются. У меня свой бизнес, я была занята своим делом, когда ты похитил меня. Я не имею ничего общего с убийством того парня у похоронного бюро. И ничего общего с кражей микроавтобуса. Или тех трупов. Или этой машины. Я никогда в жизни не участвовала ни в чем противозаконном. Полиция ищет не меня. И ни у кого нет никаких оснований убивать меня.
– Да, в самом деле? – его голос был зловеще тих, – А как насчет меня?
– Что? – теперь она посмотрела на него.
– А если у меня есть эти основания? А если ты дала их мне? А если я в случае неповиновения сожму пальцами твою шею и выдавлю из тебя твою жизнь? Об этом ты подумала?
– Если хочешь, давай, делай это сейчас, – произнесла Саммер и снова стала следить за дорогой.
Наступило молчание, Саммер чувствовала на себе его взгляд. Она поняла, что он блефует и это ему не очень понравилось. Женщина, однако, решила твердо стоять на своем. Каким бы подонком Стив Колхаун ни был, в каких бы скандалах ни замешан, какие бы преступления ни совершил, он все же не убийца. По крайней мере, сделала она оговорку, вспомнив с легкой дрожью первого водителя микроавтобуса, ее убивать он не будет. Она знала это так же хорошо, как свое имя,
– И почему же ты думаешь, что я не сделаю это?
– Я тебе сказала, валяй, если хочешь.
Наступила еще одна пауза.
– Послушай, Розенкранц…
– Макафи!
– Как хочешь. Возможно, я и не убью тебя, но те, кто гонятся за мной, убьют. В Мерфрисборо они смогут найти тебя. Разве ты не оставила свою сумку в похоронном бюро? Готов поспорить, что в ней твой адрес, не так ли? В водительских правах. Они отыщут тебя. Потому что им нужен я.
– Я скажу им, что ты похитил меня, воспользовался мною, чтобы выбраться за город, а потом отпустил, и это будет правда. Больше я ничего не знаю и не хочу знать.
– Они убьют тебя в любом случае, поверь мне, Розенкранц. Они найдут тебя и убьют.
– Тогда я уеду из города! – Она была так возбуждена, что не обратила внимания на «Розенкранц». – Моя мама на несколько недель поехала к сестре и ее детям в Калифорнию. Отправлюсь к ним первым же самолетом. Только переоденусь, брошу в чемодан несколько платьев и прямо в аэропорт. В Ноксвилл, не в Нашвилл.
– А как же ты доберешься до аэропорта? У тебя теперь нет машины, ты что, забыла?
– Вызову такси или сяду в автобус. Доберусь, не беспокойся!
– А в Калифорнии, ты думаешь, они до тебя не доберутся?
– Нет! Уверена, что не доберутся. Если надо будет, пойду в полицию. До настоящего момента я – честная гражданка. Меня защитят. В Калифорнии я пойду в полицию. Да, так я и сделаю.
– Если ты сейчас поедешь домой, ты можешь и не добраться до Калифорнии.
– Это ты так говоришь. А почему я должна слушать тебя? Никто убивать меня не собирается. Они хотят убить тебя. Почему, я не знаю. И не хочу знать. Я от души желаю тебе выбраться изо всего этого с целой шкурой, на самом деле желаю. Но я не хочу принимать в этом никакого участия. Я еду домой.
– И тебе наплевать, что я не вижу достаточно хорошо, чтобы вести машину? Что, по-твоему, мне делать, пока у меня не восстановится зрение?
– Девять-один-два-восемь, – сказал он.
Саммер покорно набрала цифры. Ворота открылись, и «шевроле» выкатился за ворота рывками, как спазматический кенгуру.
– Черт тебя побери, когда отпускаешь тормоз, выжимай сперва сцепление!
– Я же сказала тебе, что не умею водить такие машины!
Кое-как Саммер все же добилась, чтобы машина не дергалась. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, она убедилась, что ворота за ними закрылись. Повинуясь его жесту, повернула налево, на дорогу, по которой они попали сюда из маленького городка. Справа виднелись огни бензоколонки. Похоже, там следовали своему неоновому девизу: «Работаем 24 часа в сутки!»
– У тебя есть деньги? – спросил он, обшарив свои карманы и ничего не найдя.
– Нет.
Они оба знали, где остались ее деньги. В сумке, которая вместе с ведром и пылесосом лежала у парадной двери похоронного бюро.
– Посмотри, сколько на указателе бензобака. Было чуть меньше четверти бака.
– Этого нам хватит миль на восемьдесят – девяносто. – Колхаун задумчиво посмотрел на огни бензоколонки.
У Саммер внутри все похолодело при мысли, что он собирается сделать, чтобы получить бензин. Терпение ее лопнуло. Этот его взгляд оказался последней каплей.
– Я не намерена ехать восемьдесят миль. – С нее хватит. Она больше не участвует ни в каких опасных или незаконных операциях.
Мужчина пропустил мимо ушей ее слова или не придал им значения.
– Сворачиваем туда, ладно?
– Нет! – почти выкрикнула Саммер и в подтверждение своей решимости сильнее надавила на газ. «Шевроле» дважды чихнул, потом рванулся вперед. – Нет, нет и нет!
– Тысячу раз нет? – Он посмотрел на Саммер так, словно у нее вырос второй нос. – Тебе что, шлея под хвост попала?
– Я не стану участвовать в ограблении!
– Да я хотел остановиться, чтобы снять с мотора провод.
– Нет!
Они подъехали к перекрестку, от которого шоссе вело в город. Прямо за светофором Саммер увидела небольшую табличку с номером дороги 266. Она знала, где они!
– Поворачивай направо.
Женщина посмотрела по обеим сторонам темной, пустынной ленты автострады – и повернула налево. И как раз вовремя вспомнила о том, что надо выжать сцепление. «Шевроле» вильнул, но продолжал движение.
– Эй, я сказал, направо.
– Нет.
– Что ты хочешь сказать своим «нет»?
– Я еду домой.
– Что?
– Ты слышал.
– Едешь домой?
– Вот именно.
– Ты хочешь сказать, в Мерфрисборо?
– Совершенно верно.
– Ты, должно быть, лишилась своих куриных мозгов!
– Я еду домой. – Саммер сжала зубы, вцепилась руками в руль, не глядя в его сторону.
– Тебе захотелось умереть или ты просто дурочка? Мерфрисборо – это где плохие дяди, ты разве забыла?
– Где были плохие дяди. Сейчас они, скорее всего, разъехались по этой части штата Теннесси, разыскивая нас. И в любом случае они ищут микроавтобус, ты ведь сам сказал. Они не обратят внимания на эту машину, даже если поедут рядом.
– Кончай трепаться, Розенкранц, и разворачивайся назад.
– Я Макафи, – прорычала Саммер, – и я еду домой! Я отказываюсь дальше участвовать во всем этом. Какие бы дела у тебя ни были, меня они не касаются. У меня свой бизнес, я была занята своим делом, когда ты похитил меня. Я не имею ничего общего с убийством того парня у похоронного бюро. И ничего общего с кражей микроавтобуса. Или тех трупов. Или этой машины. Я никогда в жизни не участвовала ни в чем противозаконном. Полиция ищет не меня. И ни у кого нет никаких оснований убивать меня.
– Да, в самом деле? – его голос был зловеще тих, – А как насчет меня?
– Что? – теперь она посмотрела на него.
– А если у меня есть эти основания? А если ты дала их мне? А если я в случае неповиновения сожму пальцами твою шею и выдавлю из тебя твою жизнь? Об этом ты подумала?
– Если хочешь, давай, делай это сейчас, – произнесла Саммер и снова стала следить за дорогой.
Наступило молчание, Саммер чувствовала на себе его взгляд. Она поняла, что он блефует и это ему не очень понравилось. Женщина, однако, решила твердо стоять на своем. Каким бы подонком Стив Колхаун ни был, в каких бы скандалах ни замешан, какие бы преступления ни совершил, он все же не убийца. По крайней мере, сделала она оговорку, вспомнив с легкой дрожью первого водителя микроавтобуса, ее убивать он не будет. Она знала это так же хорошо, как свое имя,
– И почему же ты думаешь, что я не сделаю это?
– Я тебе сказала, валяй, если хочешь.
Наступила еще одна пауза.
– Послушай, Розенкранц…
– Макафи!
– Как хочешь. Возможно, я и не убью тебя, но те, кто гонятся за мной, убьют. В Мерфрисборо они смогут найти тебя. Разве ты не оставила свою сумку в похоронном бюро? Готов поспорить, что в ней твой адрес, не так ли? В водительских правах. Они отыщут тебя. Потому что им нужен я.
– Я скажу им, что ты похитил меня, воспользовался мною, чтобы выбраться за город, а потом отпустил, и это будет правда. Больше я ничего не знаю и не хочу знать.
– Они убьют тебя в любом случае, поверь мне, Розенкранц. Они найдут тебя и убьют.
– Тогда я уеду из города! – Она была так возбуждена, что не обратила внимания на «Розенкранц». – Моя мама на несколько недель поехала к сестре и ее детям в Калифорнию. Отправлюсь к ним первым же самолетом. Только переоденусь, брошу в чемодан несколько платьев и прямо в аэропорт. В Ноксвилл, не в Нашвилл.
– А как же ты доберешься до аэропорта? У тебя теперь нет машины, ты что, забыла?
– Вызову такси или сяду в автобус. Доберусь, не беспокойся!
– А в Калифорнии, ты думаешь, они до тебя не доберутся?
– Нет! Уверена, что не доберутся. Если надо будет, пойду в полицию. До настоящего момента я – честная гражданка. Меня защитят. В Калифорнии я пойду в полицию. Да, так я и сделаю.
– Если ты сейчас поедешь домой, ты можешь и не добраться до Калифорнии.
– Это ты так говоришь. А почему я должна слушать тебя? Никто убивать меня не собирается. Они хотят убить тебя. Почему, я не знаю. И не хочу знать. Я от души желаю тебе выбраться изо всего этого с целой шкурой, на самом деле желаю. Но я не хочу принимать в этом никакого участия. Я еду домой.
– И тебе наплевать, что я не вижу достаточно хорошо, чтобы вести машину? Что, по-твоему, мне делать, пока у меня не восстановится зрение?