Робб Кэндис. Аптекарская роза

   Люси схватила нож и, держа его за спиной, попятилась.
   Ансельм пришел в бешенство.
   — Ты порождение порока, отравившее душу моего Николаса, — кричал он. — Николас любил меня. Это была чистая, искренняя любовь. А затем она отвратила его от меня — Амели Д'Арби. Французская блудница.
   — И поэтому ты обманом заставил ничего не подозревающего Николаса убить ее.
   Ансельм ухмыльнулся.
   — Все произошло так, как я о том молился.
   — Ты трус. Ты устроил так, что твой возлюбленный совершил за тебя преступление. И теперь Николасу гореть адским огнем. Не тебе.
   — Это ей гореть. Не моему Николасу. Она умерла ужасной смертью. Кровь хлестала из нее, она угасала на глазах. Столько боли. Столько страха. К тому же она умерла без отпущения грехов, ты знала об этом? Без отпущения грехов. Сейчас она горит в аду, моя маленькая волчица. Представляешь себе картину, как она корчится в вечном пламени?
   Люси взмахнула рукой, стараясь полоснуть ножом по его лицу. Но действовала она неумело и вспорола ему щеку, а не глаз.
   Ансельм заверещал и бросился отнимать нож. Люси брыкалась, но ей мешали юбки. Он выбил нож у нее из руки. Она схватила стул и изо всех сил ударила безумца. Он пошатнулся, но почти сразу набросился на нее. Кровь текла из всех его ран: на животе, на щеке, на лбу. Она не представляла, откуда у него берутся силы, чтобы продолжать драку.
   Он схватил ее. Зажал шею обеими руками. Одна рука крепко давила. Вторая бездействовала. Люси дернулась в сторону раненой руки. Он ударил ее головой о стену. Удар оглушил женщину, колени ее подогнулись. Ансельм поддержал ее и снова саданул головой о стену. Люси закричала, чувствуя, что ноги полностью отказывают. Он подхватил ее, прижал к стене, удерживая здоровой рукой за горло.
   На лестнице раздался топот. «Господи, дай мне сил убить его. За мою маму, за моего мужа», — молила Люси.
   Она вонзила ногти в руку Ансельма. И тогда он нанес удар собственной головой, нацелившись ей в лоб. В ушах у нее зазвенело. Она ощутила запах его пота и крови.
   — Отойдите, леди Филиппа, — кричал Оуэн за дверью. — С дороги.
   Взломанная дверь с шумом распахнулась.
   Ансельм зашипел и прижал к себе Люси. Оуэн вырвал ее из сломанной руки архидиакона. Она поползла в сторону, туда, где лежал нож.
   Архидиакон взвыл от ярости и боли и набросился на Оуэна, а тот вывернулся, поймал его сильными ручищами и швырнул о стену. Послышался тошнотворный хруст костей, тело Ансельма, обмякнув, повалилось на пол, голова легла на плечо под неестественным углом. Леди Филиппа закричала.
   Оуэн поспешил к Люси.
   Она стояла на коленях, занеся над головой нож, и смотрела на бездыханное тело архидиакона.
   — Ты убил его? — Она задохнулась, не веря собственным глазам. — Это я должна была его убить. Я.
   Оуэн опустился рядом с ней на пол. Дотронулся до ее подбородка, мягким движением повернул ее лицо к себе.
   — Ты хорошо сражалась, Люси. Теперь он мертв. И никто из твоей семья больше из-за него не пострадает.
   Она дернула головой, чтобы снова посмотреть на Ансельма.
   — Он раскрыл тело Николаса, целовал его и…
   — Позволь мне отвести тебя вниз, — мягко сказал Оуэн.
   — Он… — Люси отпрянула от Оуэна и с трудом поднялась сама. — Он рычал и огрызался, как раненое животное. Я не… Он словно превратился в зверя. А то, как он держал Николаса… — Она шагнула к кровати, поперек которой на простыне, запачканной кровью Ансельма, лежал обнаженный труп. Люси поднесла руку ко рту. — То, как он его держал, дотрагивался до него, мучил меня… Николас умер в страхе перед ним. И этот монстр обнимал его, когда Николас не мог дать ему отпор.
   Она была охвачена дрожью.
   — Люси! — Оуэн дотронулся до ее руки.
   Она попятилась и подошла к кровати, прижимая локти к бокам, в ее руке подрагивал нож.
   — Господи. Этот человек цеплялся даже за мертвого Николаса. Такая ужасная, удушающая любовь. Больше ненависть, чем любовь. Чем провинился мой муж, что был вынужден так долго страдать? — Она приподняла край окровавленной простыни. — По какому праву? По какому праву?
   Столько крови. Платье ее мамы потяжелело от крови, мокрая юбка цеплялась за рассыпанный по полу тростник. Кожа такая гладкая, холодная.
   Оуэн подошел к Люси.
   — Позволь мне отвести тебя в кухню.
   Люси покачала головой.
   — У Бесс найдется чистая простыня. Наверняка у нее есть чистая простыня.
   Внизу открылась дверь. Сначала в кухне, а потом на лестнице послышались шаги. На площадке забормотали голоса.
   Бесс перешагнула порог.
   — Милосердная Мадонна, — прошептала она, увидев обнаженный труп на окровавленной простыне. — Что произошло? — Она глазами обвела комнату, заметила запачканное кровью лицо Люси, пятна крови на рубашке Оуэна и наконец остановила взгляд на теле архидиакона. — Святая Мария, Матерь Божья, — едва слышно пробормотала она, наклонилась к нему, но тут же отвернулась, уловив зловоние. — Не мог же ты один все это натворить! — Она перевела взгляд на Оуэна.
   — Он уже был ранен.
   Голоса как будто помогли Люси очнуться. Она выронила нож, и тот, зазвенев, упал на пол.
   — Люси! — Бесс кинулась к подруге и принялась стирать кровь у нее с лица.
   — Бренди и одеяла теперь не понадобятся, — сказала Люси.
   Бесс вновь посмотрела на Оуэна.
   — На простыне кровь архидиакона?
   Оуэн кивнул. Бесс помолчала секунду.
   — Люди архиепископа уже привезли гроб. Мы с Филиппой завернем Ансельма в то, что есть, а для Николаса раздобудем чистую простыню. — Она кивнула сама себе и повернулась, чтобы уйти. Потом задержалась. — Вы двое разберитесь с людьми Ансельма.
   Люси опять начала дрожать. Оуэн поймал ее руки, они были холодны как лед.
   — Я не знаю, что делать.
   В ее глазах Оуэн заметил знакомое выражение, которое время от времени видел у своих солдат, когда те чересчур долго не уходили с поля сражения, усеянного трупами, скользя на крови и внутренностях своих собратьев по оружию и своих врагов, и неожиданно понимали, что больше не могут здесь находиться.
   — Я не знаю, что делать, — опять прошептала Люси.
   — Перво-наперво мы должны спуститься вниз, — мягко ответил Оуэн и повел ее за руку.
   Люди архиепископа поднялись, и Оуэн знаком предложил им снова сесть.
   — Миссис Уилтон нужно выпить бренди. Мне бы тоже не помешал глоток.

25
ПОСЛЕДСТВИЯ

   По каменным плитам часовни раздавались шаги двух человек — один шел сандалиях, а другой — в сапогах. Оба замерли в дверях, а затем двинулись дальше. Громко позвякивали золотые цепи. Вульфстан перестал прислушиваться к этим посторонним звукам и мысленно вернулся к своим размышлениям, лежа на каменном полу перед алтарем, широко раскинув руки, словно распятый на кресте. Распятие, Христовы муки, спасение человечества. Спасение. Благодаря этому акту бескорыстия человек мог надеяться на спасение, даже несмотря на самый тяжкий грех.
   Он изо всех сил старался сосредоточиться на кресте, но это никак не удавалось. Мысли его парили где-то далеко, не позволяя собой управлять, только иногда обрывочно возвращаясь к хозяину. Такое приятное чувство парения, от которого невозможно было отказаться. Но он все равно старался. Им владела странная идея, что ему не следует искать утешения, что он совершил нечто непростительное, хотя в тот момент никак не мог припомнить, что именно. Пытаясь это вспомнить, он сразу пугался и прекращал попытки.
   — Брат Вульфстан, вы меня слышите?
   Тихий незнакомый голос. Низкий и звучный. Вульфстану он понравился. Но старый монах не стал отвечать. Заговорить означало разрушить ту пелену, в которой он витал под облаками. Ну почему всем не оставить его в покое?
   — Вульфстан, пришел архиепископ, чтобы с тобой поговорить.
   Голос аббата. От волнения высокий. Неприятный голос. Вульфстану больше понравился первый.
   — Его светлость хочет расспросить тебя о Люси Уилтон.
   Голубые глаза. Нежные прикосновения. Улыбка. Люси Уилтон. Вульфстан вздрогнул. Корабль, в котором он дрейфовал, наклонился, грозя опрокинуться, но тут же выровнялся. Имя Люси Уилтон вызвало какое-то неприятное воспоминание. Он не хотел о ней думать.
   — Вульфстан!
   Ну почему они не уходят?
   — Николас Уилтон умер, Вульфстан. Мы знаем, он отравил твоего друга Монтейна. Люси Уилтон тоже приложила к этому руку?
   Монтейн. Благородный пилигрим. Тьма. Милосердная Мария, так вот в чем дело. Вот какой ужасный грех он совершил, ему нет прощения. Никакая епитимья не поможет. Его вина. Ему следовало бы знать. Это был его долг. А так он убил своего друга. И все из-за собственной гордыни. Милая Люси Уилтон. Могла ли она приложить руку к отравлению? Или знать заранее и не предупредить его? Могла ли она хладнокровно отвернуться, пока готовился яд для его друга?
   — Нет!
   Пелена исчезла. Его сердце подпрыгнуло. Он вцепился в камни, пытаясь встать. Сильные руки подхватили его и помогли подняться. Вульфстан открыл глаза и пошатнулся, ослепленный мигающим светом алтарных свечей. Сильные руки поддержали его.
   — Идемте, присядьте на скамью.
   Оказалось, что приятный голос принадлежал архиепископу, который так деликатно ему помог. Сам Торсби. На его груди сияла цепь лорд-канцлера. От него исходил запах ароматных масел.
   — Я должен знать, каков характер этой женщины, брат Вульфстан. Вы должны рассказать мне о ней.
   От Микаэло иногда тоже так пахло. Пряный, мускусный и цветочный запах одновременно. Тщеславный юноша. Но вполне безобидный, как когда-то думал Вульфстан, пока Микаэло не попытался его отравить. Ему почти это удалось.
   — Почему я? Почему он захотел убить меня? — вслух удивился Вульфстан.
   — Вульфстан. — Лицо аббата Кампиана приблизилось, заслонив собой все. — Ты бредишь, — Обращаясь к Торсби, Кампиан добавил: — Он еще не полностью пришел в себя. Но он умолял позволить ему прийти в часовню и покаяться.
   — Покаяться? В каком грехе, брат Вульфстан?
   Вульфстан склонил голову.
   — Мне следовало распознать состав снадобья. Мне следовало узнать признаки отравления аконитом. Ваш подопечный не должен был умереть. Как и Джеффри. — Лекарь заплакал.

* * *

   Леди Филиппа вместе с Бесс заставили Люси и Оуэна пойти в таверну и отдохнуть. Сами они собирались подготовить Николаса к погребению и посидеть у тела. Один из людей архиепископа охранял таверну, а второй — аптечную лавку. Остальные двое отправились сообщить Торсби о смерти архидиакона.
   Прежде чем подняться в свою комнату, Оуэн заглянул к Люси. Она стояла у окна, крепко обхватив себя руками, словно готовясь к следующему удару.
   — Пожалуйста, попытайся уснуть.
   — Стоит мне закрыть глаза, как я вижу Николаса в объятиях Ансельма. — В голосе ее послышались рыдания. — Это невыносимо.
   Оуэн замялся на пороге, не зная, позволено ли ему войти. Но он не мог ее оставить.
   — Приляг. Я поболтаю с тобой, пока ты не уснешь.
   Он повел ее к кровати, и она не сопротивлялась.
   — Расскажи, как ты познакомился с архиепископом.
   — Нет. Тогда ты точно не уснешь.
   Вместо этого он принялся рассказывать о своих лучниках, называл каждого по имени и описывал характер. Вскоре Люси заснула.
   Оуэн задремал, сидя на стуле рядом с ней.
   Прокричал петух и разбудил Люси, которая открыла глаза и не сразу поняла, где находится.
   — Где я?
   Оуэн, вздрогнув, проснулся.
   — Где я? — повторила она.
   — В лучшем номере Йорка. Мы пришли сюда вчера ночью.
   — Архидиакон, — прошептала Люси, осторожно дотрагиваясь до головы. На лице и горле успели проступить синяки, убедившие Оуэна, что борьба шла гораздо более серьезная, чем он предполагал.
   Вид этих синяков наполнил Оуэна яростью, которую не могло усмирить сознание, что он расправился с Ансельмом. Нет, придется как-то сдерживаться.
   — Лежи спокойно. — Он приложил холодную влажную тряпицу к голове Люси. — Ты храбро сражалась.
   Она смотрела куда-то мимо Оуэна.
   — Я сама хотела его убить и очень рассердилась на тебя за то, что ты отнял у меня эту возможность.
   — Теперь все позади.
   — Что же мне делать?
   — Ты о чем?
   — Я все потеряла. Мужа. Лавку. Все.
   — Я рассказал архиепископу, что ты ни в чем не виновата.
   — Это не будет иметь никакого значения.
   — Я сделаю все, что в моих силах.
   Люси отбросила компресс и с усилием села.
   — Ты будешь продолжать службу у архиепископа?
   — Вполне возможно, она окончится для меня в подвалах Олд Бейли.
   — Почему? Ты ведь меня защищал. Неужели за это ты можешь угодить в темницу?
   — Архиепископ не желал, чтобы от Ансельма избавились в черте города. Он хотел, чтобы это случилось без свидетелей. — Наверняка его светлость успел усомниться в лояльности Оуэна.
   — Выходит, тебе следовало позволить Ансельму расправиться со мной?
   — Разумеется, нет. Вопрос в том, поверит ли мне теперь его светлость. — Оуэн освежил компресс и снова приложил к ее лбу. — Я видел ножевую рану на лице Ансельма. На это нужна смелость.
   — Он меня довел. Я хотела ослепить его, а затем заколоть прямо в сердце. Сам видел, насколько я преуспела. Никогда раньше не нападала ни на кого с ножом. Жаль, ничего не вышло…
   Люси закашлялась и согнулась пополам. Он придерживал ей голову, пока ее рвало.

* * *

   Джон Торсби снял цепь и накидку. Если бы кровь запачкала мех, то смыть ее было бы очень сложно. Только после этого он наклонился и внимательно осмотрел тело архидиакона. Шея была сломана. Арчер действовал быстро и умело. Архиепископ остался доволен. Но не совсем. Он действительно хотел, чтобы это случилось. Но только не в Йорке. Не так близко от собора. Или если уж это должно было случиться в городе, тогда в его епархии, где он пользовался властью. Хотя, конечно, участники событий вряд ли заговорят. Все-таки жаль, что все это произошло в самом центре города. Какой-нибудь грешник, страдающий бессонницей, мог заметить архидиакона. А потом наблюдать за потасовкой. Да и ради кого Оуэн убил Ансельма? Ради своего хозяина или все-таки ради хорошенькой вдовы?
   Торсби знал, как поступить с вдовой. Вульфстан утверждал, что она ждет перевода в мастера. По его словам, она очень этого хочет. И Николас хотел этого для жены. Такой расклад Торсби устраивал. Ему нравился сильный характер миссис Уилтон. Из такой получилась бы хорошая аббатиса. Он даст согласие на перевод ее в мастера в обмен на молчание по поводу всего этого дела. Он не сомневался, что она пойдет ему навстречу.
   Но оставался Арчер. Как поступить с ним? Он знал все, не был ни к кому привязан, и у архиепископа не находилось рычагов, чтобы заставить его молчать. Разве только с помощью вдовы. Если Арчер убил Ансельма ради вдовы, то это уже кое-что. Торсби решил за ним понаблюдать.

* * *

   Мессы были короткие и тихие, но вполне достойные. Оба, Ансельм и Николас, упокоились в священной земле. Для аптекаря Торсби благословил уголок в саду Уилтонов. Такой пустяк, но вдова преисполнилась трогательной благодарности. Архиепископу это служило на руку.
   Торсби не сводил глаз с Арчера, когда тот стоял у могилы. Если этот человек любил вдову, то ему следовало бы выглядеть не таким мрачным. Миссис Уилтон теперь свободна, хотя, конечно, следует соблюсти траур. Арчер же стоял там, мрачно поглядывая на происходящее одним глазом, ни разу не дотронувшись до Люси Уилтон. Словно и не сознавал, какая награда его ждет.
   После церемонии Торсби отвел Оуэна в сторону.
   — С чего вдруг такая печаль?
   Арчер как-то странно на него посмотрел.
   — Все это неправильно. Чуть ли не каждый житель Йорка считает Ансельма мучеником. Поговаривают, будто он попал в засаду, когда возвращался в город, чтобы совершить последний обряд над своим другом. Будто Бог увидел его преданность и позволил ему прожить ровно столько, чтобы помочь его другу попасть на небеса.
   — Это почти правда, Арчер.
   — Люди должны знать всю правду. Они должны понять, что на самом деле совершил Ансельм.
   Торсби опустил взгляд на свое кольцо, расстроенный фанатическим блеском в глазу слуги.
   — Это я вложил в уста людей историю о благородной смерти Ансельма, — тихо произнес Торсби. — Если я теперь все исправлю и расскажу всем, что мой архидиакон сначала убил Дигби, а потом пытался убить тебя и миссис Уилтон, тогда мы вызовем скандал. Народ не станет дарить деньги церкви, так опорочившей себя. А король пожелал, чтобы в Йорке был создан огромный собор, ведь здесь похоронен его сын, Уильям Хатфилдский, умерший в младенчестве, ибо он оказался слишком хорош для этой жизни. Эдуарду нравится этот созданный образ. Хатфилдская часовня должна находиться в церкви, достойной маленького ангела. Так что сам понимаешь, романтическая история о друзьях детства — это единственное, что они должны запомнить.
   — Но это ложь.
   — Ты глупец, Арчер. Кому эта ложь может навредить?
   — А вы разве не ставленник Божий? Разве вам не следует научить нас выбирать между добром и злом?
   Торсби подавил улыбку. Неужели, проведя столько лет на службе у старого герцога, Арчер сохранил наивность?
   — Я архиепископ Йорка и лорд-канцлер Англии. О добре и зле я должен судить исходя из пользы для общества.
   Оуэн принялся расхаживать перед ним.
   — Вы отослали своего архидиакона в Дарем, надеясь, что там его ждет засада.
   — Я не надеялся. Я ведь сам тебе сказал, что подписал его смертный приговор. Что, по-твоему, я имел в виду? Те солдаты были моими людьми.
   — А как же Брандон?
   — Я был вынужден послать кого-то из аббатств, иначе Ансельм сразу бы что-то заподозрил. Молодой Брандон был посвящен в наш план. Он удрал, хотя мог бы этого не делать. Мои люди и так не причинили бы ему вреда.
   — На болотах успело стемнеть, ваша светлость. Откуда вашим людям было знать, что это их сообщник?
   — Парень довольно находчив. Он мог бы назвать свое имя.
   — А что, если бы первыми их нашли шотландцы?
   — Я полагался на милость Господа. Брандон силен, к тому же вырос на границе. Он умеет защищаться.
   — Один против нескольких горцев? Что вы знаете о сражении в одиночку? Вы, которого баловали с рождения. То же самое происходит на войне. Сидят такие командиры в своих роскошных палатках, придумывают какие-то схемы, а потом двигают нас по полю, словно пешки, подражая тактикам, о которых прочли в книжках. Все это их очень забавляет. Происходящее они воспринимают как увлекательное состязание. Делают ставки. Какой умный тактик этот Торсби, он потерял всего пятьдесят человек.
   — Если бы ты был солдатом, ты бы ценил такого командира.
   — Почему вы послали послушника? Почему не Микаэло?
   — Я не доверял Микаэло, он мог бы попытаться в последний момент спасти Ансельма.
   — Вы слишком хладнокровны.
   Торсби усмехнулся.
   — Мне по нраву твое негодование, Арчер. Я хочу, чтобы ты и дальше оставался у меня на службе. Я всегда найду применение таким, как ты.
   — Зачем я вам нужен? Я ведь спутал все карты.
   — Каким образом? Ты решил загадку смерти Фицуильяма. Я доволен тем, что его смерть оказалась случайной. Я перестал терзаться виной теперь, когда знаю, что он был не настолько порочен, что Бог захотел его смерти.
   — Я вас не понимаю.
   — Ты не привык к мирной жизни, Арчер. На воине все кажется ясным: противники сражаются друг с другом. Но на самом деле все не так. На поле брани ты не можешь видеть то, что происходит в кулуарах. Сегодняшний враг завтра становится союзником. Теперь ты сам оказался в кулуарах и видишь, как некрасива порою бывает правда. Все не так элементарно, как ты думал. Ты теперь не столь простодушен.
   — Боюсь, я лишился не только простодушия, я лишился души. Когда-то вы предоставили мне выбирать между вами и Гонтом. Я выбрал вас, полагая, что вы честнее. — Арчер испытывал отвращение к самому себе.
   — Отужинай со мной сегодня. Мы поговорим.

* * *

   В назначенный час Торсби нашел в зале Оуэна; тот мрачно наблюдал за несколькими солдатами, собравшимися вокруг бочонка с элем. Воины обменивались рассказами о былых подвигах, явно наслаждаясь своим братством.
   — Ты мог бы вернуться к прежней жизни. Хочешь?
   Оуэн покачал головой.
   — Причина, по которой я оставил службу, не изменилась. С одним глазом я не вправе отвечать за людей. Мне нужно работать в одиночку. Так я рискую только собственной жизнью.
   — Хорошо. Я найду тебе применение у себя.
   — Я бы предпочел заняться более честной работой.
   — Честной. Вот как. О чем же ты подумывал?
   — Что станет с лавкой Уилтонов?
   Торсби склонил голову набок.
   — Тебя это интересует? Но ведь ты простой ученик.
   — Я бы хотел и впредь им оставаться у миссис Уилтон.
   Торсби приподнял бровь.
   — А я пока не решил, сохранит ли она лавку.
   — Было бы неразумно отнимать у нее дело. Вполне возможно, она окажется даже более умелой, чем ее муж.
   — И поэтому ты заинтересован в том, чтобы служить у нее в помощниках.
   Торсби хитро улыбнулся. Оуэн бросил на архиепископа сердитый взгляд.
   — Вы думаете, я намерен уложить ее в постель. Но я хочу жить. И выполнять честную работу.
   — Архидиакона ты убил ради нее, а не ради меня, ведь так?
   — В ту минуту это не имело никакого значения. Я просто не мог позволить ему убить ее.
   Торсби подумал о похоронах. В поведении обоих он тогда не увидел и признака симпатии друг к другу.
   — А ты уже обсуждал с ней свои планы?
   — Пока нет.
   — Что, если она откажется оставить тебя у себя на службе?
   — Тогда я буду искать такое же место.
   — Понятно. Так или иначе, я все равно тебя теряю. Жаль. Мне нравилось, что ты ненавидишь эту работу. Только так можно сохранить свою честь.
   — Когда вы решите насчет лавки?
   — Скоро.
   — Я хочу провести несколько дней в аббатстве Святой Марии.
   — Честная работа и молитва. Интересно, что бы сказали о тебе теперь твои старые друзья.
   — С тех самых пор, как вы сочинили для меня историю, будто я охладел к воинскому делу… — Оуэн тряхнул головой. — Сам ничего не понимаю, но никак не могу простить себе смерть Дигби.
   Торсби опустил руку на плечо Арчеру.
   — Нам не дано предугадать потери, с которыми трудно смириться. Идем. Пора садиться за стол.

26
ПРОЩЕНИЕ

   Бесс сидела на скамье в комнате Оуэна и смотрела, как он собирает вещи, чтобы унести с собой в аббатство Святой Марии.
   — Хорошо, что после всего случившегося ты решил посвятить время молитвам и раздумьям. Все-таки у тебя есть голова, Оуэн Арчер. — (Он успел рассказать ей обо всем. Даже поделился надеждами на будущее.) — А когда ты вернешься, Люси, возможно, будет готова посмотреть на тебя другими глазами.
   — Я не питаю никакой надежды, слишком мало времени прошло. Но вы настоящий друг, раз говорите так. — Он опустил котомку на пол, поднял Бесс со скамейки и крепко обнял.
   — Надо же. — Хозяйка таверны взволнованно отпрянула. — Если моя подруга Люси не ждет с нетерпением этого, то она не так умна, как кажется.
   — Присмотрите за ней, Бесс. — Оуэн подхватил на плечо котомку.
   — Комната будет ждать тебя, — прокричала Бесс ему вслед.
   «Но будет ли ждать Люси Уилтон, еще неизвестно», — подумала она. Эта молодуха всегда себе на уме, к тому же упрямица. Бесс не бралась предсказывать, как подруга отреагирует на планы Оуэна.

* * *

   Люси поднялась, чтобы подлить архиепископу подогретого вина. Он жестом велел ей сесть.
   — Я не могу дольше задерживаться. Условия соглашения вам подходят?
   Она исследовала документ с чрезмерной, как ему показалось, тщательностью, он даже подумал, не устраивает ли она здесь спектакль. Бледное напряженное лицо говорило о горе и пережитом испытании. Белый платок на голове только подчеркивал синяки. После смерти мужа и стычки с Ансельмом прошло слишком мало времени, чтобы она успела как следует все обдумать и начала торговаться из-за своего будущего. Именно поэтому архиепископ явился к ней на следующий день после похорон. Она получит то, что всегда хотела, если поклянется сохранять молчание. Только это от нее и требовалось.
   — Я всем довольна. А что говорит гильдмейстер Торп?
   — Он так и думал, что вы возьмете управление аптекой на себя. И ему совершенно не обязательно знать, что его план не осуществился бы, если бы вы отказались сотрудничать.
   Люси так долго всматривалась в лицо Торсби, что ему стало немного не по себе.
   — Думаю, я не ошиблась, доверившись вам, — сказала наконец она. — Надеюсь, мне не придется раскаиваться в собственной глупости.
   — До тех пор пока вы будете соблюдать нашу договоренность, ничего дурного не случится.
   — А что будет с Оуэном Арчером?
   — Он разочаровался в своей службе церкви и намерен найти настоящую работу.
   — И вы ему позволите?
   — Смотря что это будет. Он с вами уже говорил?
   Она покачала головой.
   — Мы поговорим, когда он вернется из аббатства.
   — Ах, да. Сейчас он молится.
   Торсби поднялся. Хозяйка аптеки тоже.
   — Ваша светлость, а не мог бы он снова стать капитаном лучников, хоть и потерял один глаз?
   Странный вопрос.
   — Конечно. Лучник все равно закрывает один глаз, чтобы прицелиться. Обзор, разумеется, уже не тот, но старый герцог говорил, что Арчер почти достиг своей прежней точности.
   — Так почему он оставил ту жизнь?
   — Он больше не доверял себе.
   — Так он и говорит. Но что вы думаете, ваша светлость?
   Торсби улыбнулся. Она ему нравилась.
   — Я ему верю. Думаю, он покончил с убийствами. Он и глаз потерял, потому что спас жизнь того, кто не считал нужным испытывать благодарность за это. Арчер невинная душа. Во всяком случае был таким. Думаю, у меня на службе он кое-чему научился.