Кэндис Робб
«Аптекарская роза»
Пролог
Брат Вульфстан заглянул в глаза пациенту, чтобы оценить его состояние. После приема снадобья больной лишь ослабел еще больше, и монастырский лекарь испугался, что потеряет пилигрима. Расстроенный, он присел за рабочий столик, чтобы обдумать дальнейшие действия.
Странник этот, бледный, с ввалившимися щеками, появился в аббатстве Святой Марии несколько дней назад. Уволенный со службы у Черного Принца [1]из-за ран и частых приступов лихорадки, он решился на паломничество в Йорк, с каждым часом все явственнее осознавая свою смертность, — недуги способствовали этому лучше любой проповеди. В результате переправы через бурный Ла-Манш и долгого путешествия верхом у него вновь открылись раны. Вульфстану удалось остановить кровотечение с помощью барвинка, но новый приступ лихорадки застал его врасплох. Лекарю нечасто приходилось сталкиваться с солдатскими недугами за время его жизни в тишине монастыря. Он покидал монастырские покои лишь затем, чтобы дойти до близлежащей аптекарской лавки Николаса Уилтона или до Йоркского собора.
В течение двух дней, не отвлекаясь даже на ночной сон, Вульфстан смешивал снадобья, ставил компрессы и молился. В конце концов измотанный трудами и тревогой, он подумал о Николасе Уилтоне. Паника помешала Вульфстану вспомнить об аптекаре раньше — как-то раз Николас приготовил чудесное лекарство для архиепископского гостя, когда подобная болезнь чуть не свела того в могилу. Кто-кто, а уж Николас-то должен знать, что делать. Вульфстан трижды произнес благодарственный молебен и воспрянул духом. Господь показал ему путь.
Лекарь велел своему помощнику, послушнику Генри, смачивать губы пилигрима и дать ему мятный отвар, если больной очнется и захочет пить. Затем Вульфстан торопливо прошел в другой конец здания, чтобы попросить у аббата позволения отправиться в город. По дороге он стряхнул с рясы следы порошков и частички сушеных трав. Аббат Кампиан был особенно требователен к внешнему виду монахов, убежденный, что опрятный вид свидетельствует о порядке в мыслях. Вульфстан знал, что аббат вряд ли станет возражать против его выхода в город, но он находил успокоение в соблюдении правил точно так же, как Кампиан — в опрятности. Лекарь верил, что послушание и старание помогут ему заручиться местом в божественном хоре. И тогда он навечно обретет покой в руках Господа. Лучшей судьбы он не мог представить. А соблюдение правил показывало ему дорогу к этой благодати.
Заручившись разрешением аббата, Вульфстан шагнул в декабрьский день. Вот так незадача. Оказывается, выпал снег. Весь ноябрь и начало декабря он ждал первого снега, и надо же такому случиться, что снег выпал именно сейчас, когда у него срочное дело. Будь он суеверным крестьянином, то заподозрил бы, что сегодня судьба не благоволит ему. Но он подбодрил себя мыслью, что раз Бог помогал ему преодолевать небольшие неприятности в течение всей жизни, то и теперь не оставит своего верного сына.
Лекарь набросил капюшон и, выйдя из ворот аббатства на продуваемую ветром улицу полного суеты Йорка, невольно заторопился, моргая и отфыркиваясь. Городской шум вывел Вульфстана из сосредоточенности. У старика вдруг закололо в боку, сильно застучало сердце. Он перепугался собственной немощи, поняв, что ведет себя глупо: он слишком стар, чтобы мчаться сломя голову, особенно по скользким булыжникам. Держась за бок, он остановился на перекрестке, чтобы пропустить повозку. Снег повалил гуще, огромные пушистые снежинки неприятно жалили, прежде чем растаять на его пылающих щеках. «Сначала перегрев, а потом охлаждение. Ты просто идиот, Вульфстан». Он свернул на Дейвигейт, стараясь идти потише, но до лавки Уилтона оставалось рукой подать, и близость цели, как и страх потерять больного, подхлестнули лекаря. Заторопившись, он снова перешел на быстрый шаг.
Вульфстан почти сразу привязался к пилигриму. Это был спокойный, любезный рыцарь, пустившийся в странствия только из желания молиться и размышлять в поисках примирения с Богом. В душе он носил давнишнюю печаль, любовь к даме, принадлежавшей другому. По его словам, она была самой красивой и доброй из всех женщин, но ей выпало страдание в этой жизни — брак со стариком, не способным подарить ей радость.
— Как по-вашему, друг мой, что она подумала бы обо мне теперь? — спрашивал он Вульфстана, и глаза его каждый раз подергивались дымкой. — Впрочем, ее уже нет.
Пилигрим ежедневно заглядывал к лекарю, чтобы поменять повязки. Во время этих визитов он обнаружил аптекарский огород, даже зимой согревающий душу своей красотой.
— Она находила утешение в подобном саду.
Пилигрим нередко заходил понаблюдать за тем, как Вульфстан трудится на грядках. Соблюдая монастырское правило говорить только в случае необходимости, странствующий рыцарь почти все время молчал, но при этом не упускал возможности помочь лекарю: подносил инструменты, выполнял мелкие поручения. Старому монаху нравился немногословный помощник, и он был благодарен ему, хотя понимал, что принимать его помощь греховно.
Поэтому Вульфстан очень расстроился, когда однажды пилигрим упал без чувств в часовне. В ту ночь странник совершал бдение в память о своей возлюбленной. Незадолго до литургии его нашел на холодном каменном полу брат Себастьян. Оставалось только благодарить Бога за ночную службу, иначе рыцарь пролежал бы там до самого рассвета и смертельно простудился.
Но и без того пилигрим был очень болен. Вульфстан торопился и к тому времени, когда распахнул дверь лавки, уже задыхался и, согнувшись пополам, держался за бок. Тусклый свет и собственная слабость не позволили старому монаху в первый момент разглядеть, есть ли кто за прилавком.
— Да хранит вас Бог, — с трудом проговорил он. Ответа не последовало. — Николас! Люси!
Звякнула шторка из бусин, закрывавшая проход на кухню, и кто-то вошел в лавку.
— Брат Вульфстан! — Люси Уилтон подняла крышку прилавка и взяла Вульфстана за руку. — У вас ужасный вид. — От нее пахло морозным воздухом. — И руки как лед.
Монах осторожно выпрямился.
— Вы были в саду. — Он сам удивился нетвердости своего голоса и одышке. Значит, не рассчитал силы.
— Мы хотели укрыть розы соломой до снега. — Люси Уилтон поднесла к его лицу спиртовую лампу, и он заморгал от света. — Пойдемте на кухню, к огню. У вас горят щеки. В другой раз если будете так торопиться, то сердце может не выдержать.
Вульфстан последовал за хозяйкой на кухню, где, поблагодарив, уселся на скамью перед очагом. Переведя дух, он улыбнулся миссис Уилтон, согревавшей его душу красотой, мягкостью нрава и учтивостью. За такую дочь было бы не стыдно, даже появись она при королевском дворе, монах в этом не сомневался. Сэр Роберт просто старый болван.
Люси протянула ему чашку подогретого вина.
— Итак, что привело вас в такую погоду? К чему эта спешка?
Он рассказал о причине своего визита.
— Это тиф. Выхаживаете воина?
— Бывшего воина. Судя по его седой бороде и печали во взгляде, дни доблести для него давно в прошлом. — Вульфстан перевел взгляд с ее доброго лица, полного участия, на дверь, выходившую в сад. — Не хотелось бы отрывать Николаса от работы. Может быть, ты сама знаешь подходящую смесь?
— Николас пока не доверяет мне решать такие вопросы.
— Боюсь показаться надоедливым, но этот человек очень болен.
— Отдохните здесь, а я пока приведу мужа.
Люси помогала мужу управляться в лавке, что само по себе было вполне обычным делом. Жены, как правило, изучали ремесло мужей, работая бок о бок с ними. Но ученичество Люси было официально закреплено бумагами — Николас таким образом обеспечил ей будущее. Старше жены на шестнадцать лет и не отличаясь крепким здоровьем, он очень тревожился о том, какая судьба ее ждет после его ухода из жизни.
Вообще-то, взглянув на ее прекрасное лицо, любой человек сделал бы резонный вывод, что она повторно выйдет замуж и, возможно, найдет себе лучшую партию, более подходящую ей по положению. Ведь Люси была дочерью сэра Роберта Д'Арби, владельца поместья Фрейторп Хадден; она могла бы выйти за какого-нибудь не слишком знатного лорда. Если бы только ее мать не умерла, когда Люси была совсем маленькой, так бы и случилось. Но со смертью прекрасной Амели сэр Роберт перестал интересоваться судьбой своего единственного ребенка. Он отослал девочку в монастырь, где Николас ее и увидел, после чего поклялся освободить красавицу для жизни, более подходящей ее характеру. Вульфстан симпатизировал Николасу Уилтону за все, что тот сделал для Люси. В конце концов, аптечная лавка послужит лучшим наследством, чем имущество, которое она могла бы получить, став вдовой лорда. Лавка обеспечивала ей независимость.
Вошел Николас, потирая руки и встряхивая волосами.
— Снег в этом году припозднился, зато теперь валит вовсю!
Его худое лицо раскраснелось от холода, светлые глаза сияли. Аптекарский огород был его страстью.
— Вы закончили с розами? — поинтересовался Вульфстан. У них был общий интерес — садоводство. И обоих отличали глубокие знания целебных трав.
— Почти. — Николас уселся, вздохнув от приятной усталости. — Люси говорит, у вас какой-то пилигрим слег от тифа.
— Именно так. Он очень плох, Николас, страшно слаб и постоянно дрожит.
— Когда с ним случился прошлый приступ?
— Пять месяцев назад.
Последовали еще вопросы, аптекарь хмурился и кивал.
— Когда он только появился, голова у него была ясная?
— Абсолютно ясная. Пока я занимался его ранами, он иногда расспрашивал о жителях Йорка. Во время французской кампании ему как-то пришлось сражаться рядом с сэром Робертом.
Люси вскинула взгляд, но не изменилась в лице. Она не питала к своему отцу почти никаких добрых чувств.
— И вот что странно, — продолжал Вульфстан. — Он был в недоумении, когда я сказал, что вы, Николас, заняли место своего отца, став хозяином лавки. Он настаивал, что вас нет в живых.
— Вот как? — прошептал Николас.
Люси перекрестилась.
Позже Вульфстан припомнил, что именно с этой секунды Николас переменился. Аптекарь начал задавать вопросы, которые, по мнению монаха, не имели особого значения для диагноза: Николаса интересовало, как зовут пилигрима, как он выглядит, какого он возраста и зачем пришел в аббатство Святой Марии; наконец, навещает ли его кто-нибудь.
Вульфстан был краток в своих ответах. Пилигрим пожелал остаться безымянным; о своем доме или семье ни разу не упоминал; седовласый, высокий, с воинской выправкой, даже в болезни. Никто его не навещал, хотя он знал кое-кого из поместья Фрейторп Хадден. И, видимо, был знаком с Николасом.
— Но ведь это все не имеет особого значения?
Монах нервничал из-за того, что аптекарь теряет драгоценное время.
Люси Уилтон тронула мужа за руку, и он дернулся, словно прикосновение обожгло его.
— Брат Вульфстан должен торопиться к своему больному, — сказала она, встревоженно глядя на мужа.
Николас поднялся и принялся расхаживать по кухне. Неприятная пауза затянулась, и Вульфстан начал опасаться, что аптекарь просто не знает, какое посоветовать лекарство, но потом Уилтон повернулся и как-то странно вздохнул.
— Моей обычной микстурой здесь не обойтись. Ступайте к своему больному, брат Вульфстан. Я приду чуть позже, еще до сумерек, и принесу лекарство. — Вид у него был смущенный, он избегал смотреть Вульфстану в глаза.
Монах испытал разочарование. Опять отсрочка.
— Выходит, это не такой простой случай? Из-за ранения?
— С тифом всегда непросто справиться.
Вульфстан перекрестился.
Люси ласково опустила ладонь ему на плечо.
— Неужели все так серьезно, Николас?
— Не могу сказать, — резко ответил тот. Но потом, видимо, осознал это, наклонился и нежно поцеловал жену в лоб. — Тебе здесь незачем оставаться, Люси. — На этот раз он заговорил мягко. — И нет причин для беспокойства. Если поторопишься, то успеешь укрыть последний куст.
— А я хотела поучиться, посмотреть, как ты приготовишь лекарство.
Николас взял ее за руку.
— Я позже тебе все подробно расскажу, любовь моя. Но снег не будет ждать. — Во взгляде Уилтона были нежность, забота и непонятная грусть.
Больше не споря, Люси набросила накидку и вышла в сад.
Вульфстан вздохнул.
— Она сокровище, — сказал Николас.
— Бог обоих вас благословил любовью, — согласился монах.
Николас уставился в пол и промолчал. Вульфстану показалось, будто приятель избегает смотреть ему в глаза. Возможно, в этой семье не все было так уж благополучно.
— Так вы приготовите лекарство?
Николас вздохнул, возвращаясь от своих размышлений к делу, и кивнул.
— Займусь немедленно. А вы поскорее возвращайтесь к больному. Обязательно напоите его мятным отваром, чтобы он хорошенько пропотел.
— Я дал Генри подробные наставления, — запротестовал Вульфстан, но, заметив странное раздражение Николаса, поспешил уйти.
На обратном пути холод ощущался особенно остро. Уилтон был прав: первый снегопад отыгрался за опоздание.
— Вы неважно выглядите, Николас. Наверное, было бы лучше прислать с кем-нибудь лекарство.
Больной застонал. Веки его подрагивали. Николас отвел Вульфстана в сторону.
— Он выглядит хуже, чем я ожидал, — прошептал аптекарь.
«Ну да, — подумал Вульфстан, — это все объясняет».
— Вы должны немедленно дать ему лекарство, — продолжал Николас. — Торопитесь. Одна драхма [2]на кружку кипятка. Я посижу с ним.
Вульфстан бросился к очагу.
Видимо, пилигрим очнулся: Вульфстан услышал, как он вскрикнул, потом прозвучал голос Николаса, бормотавший что-то успокаивающее. Больной снова закричал. Монаха это не удивило: бедный рыцарь горел в лихорадке и бред был неизбежен.
Монах проверил воду, с нетерпением ожидая, когда же она вскипит. Пилигрим всхлипывал. Наконец вода закипела, Вульфстан тщательно отмерил лекарство, произнес над ним молитву, хорошенько размешал и поспешил к больному.
К его удивлению, Николаса и след простыл. Он оставил пилигрима одного.
— Как странно, ушел и не сказал ни слова, — пробормотал Вульфстан.
— Убийца, — с трудом выговорил пилигрим. — Отравитель. — Лицо его горело и было влажным от пота.
— Успокойтесь, друг мой, — сказал Вульфстан. — Вам вредно волноваться.
Пилигрим с трудом дышал. Он метался по подушке, и глаза его лихорадочно блестели.
Вульфстан попытался его успокоить, нашептывая ласковые слова.
— Это все болезнь, друг мой. Дьявольские видения, призванные сломить вашу волю. Не обращайте на них внимания.
Наконец взгляд больного прояснился.
— Он явился мне в кошмаре?
— Ну конечно. Здесь нет никаких убийц. — Вульфстан поднес чашку к побелевшим губам больного. — А теперь выпейте. Вам нужно как следует отдохнуть. Вы заснете, а сон — лучшее лекарство.
Больной испуганно взглянул на чашку, потом перевел взгляд на Вульфстана.
— Вы сами это приготовили?
— Собственноручно, друг мой. Выпейте же.
Пилигрим так и сделал.
— Значит, он все-таки мертв. Я действительно его убил, — прошептал он.
Эта ужасная мысль, видимо, его успокоила, и вскоре он погрузился в сон. Но когда прошла последняя служба дня, он начал стонать, проснулся весь в поту и пожаловался на боли в руках и ногах. Наверное, Вульфстан ошибся с диагнозом, решив, что это тиф. Но ведь прежде таких симптомов у больного не наблюдалось. Вульфстан попытался снять боль с помощью компрессов с ведьминым орешником, но улучшения не наступило.
Тогда лекарь позвал Генри. Вместе они приготовили примочки и наложили на руки и ноги пилигрима. Ничего не помогало. Вульфстан вконец растерялся. Он сделал все, что мог, никто бы не придрался. Только Господу было известно, как глубоко он переживал из-за страданий пилигрима. Он уже подумывал, не послать ли за мастером Сорианом, врачевавшим монахов, если им случалось заболеть, но вспомнил, что тот почти не помог, когда пилигрим слег с очередным приступом, да и час был поздний, так что Вульфстан опасался получить отказ. Сориан мог просто сказать, что на все воля Божья. С этим никто и не спорил, и старый лекарь не хотел вытаскивать из постели Сориана посреди ночи, чтобы еще раз услышать из его уст эту истину. К тому же Божья воля не всегда доступна пониманию обыкновенного смертного.
Пилигрим с трудом дышал, хватая воздух ртом. Генри принес еще подушек, чтобы подложить под спину больному.
Это была долгая ночь. Ветер проникал во все щели, завывал у двери, очаг дымил, и глаза у лекаря слезились. Когда Вульфстан склонился к пилигриму, чтобы промокнуть ему лоб, больной вцепился монаху в рясу и, притянув его к себе, прошептал:
— Он отравил меня. Выходит, я не убил его. Я не отомстил за нее.
Сказав это, он закатил глаза и без чувств повалился на подушки.
— Это болезнь сжигает вас, мой друг, — громко проговорил Вульфстан на тот случай, если пилигрим его слышит. — Без лекарства вам было бы гораздо хуже.
Больной не шевельнулся.
Как жаль, что странник ошибочно принял за убийцу того, кто пришел, чтобы спасти его. Убийцу, с которым, как думал рыцарь, он разделался. Неужели именно поэтому он был так уверен, что Николас Уилтон мертв? Неужели когда-то в прошлом он пытался его убить? Пресвятая Дева, неудивительно, что Николас встревожился. Но чем дольше Вульфстан следил за страданиями пилигрима, тем больше он убеждал себя, что все это бред больного. Лекарь никак не мог представить себе, чтобы такой тихий человек мог напасть на Николаса Уилтона.
Старый монах не сводил глаз с больного и, видя, что обморок все длится и длится, совсем пал духом. Пилигрим дышал неглубоко, время от времени с шумом втягивая воздух, словно никак не мог вдохнуть в полную силу. Вульфстан посадил его чуть повыше и начал молиться. Вернулся с последней мессы Генри и опустился на колени рядом с лекарем.
Но, несмотря на все их заботы, к утру больной перестал дышать окончательно.
Убитый горем, Вульфстан удалился в часовню, чтобы помолиться за упокой души усопшего.
Вульфстан не представлял, что могло понадобиться Дигби. Судебный пристав исполнял отвратительную обязанность — расследовал слухи о грешниках, нарушивших епархиальный закон, и тех, кого считал виновными, тащил в церковный суд, где с них взимался штраф. Платой за это были комиссионные, а также — ненависть горожан, которые знали, что пристав так и ждет, как бы подловить их на супружеской неверности: брак считался священным, а неверность чаще всего приносила Дигби доход. У мирян редко водились большие деньги, чтобы оплачивать свои грехи. Многие поговаривали, что только благодаря нечестивому бдению пристава каменотесы и стекольщики без устали трудились, поддерживая в должном состоянии собор. Вульфстан находил прискорбным, что красивейший собор связан молвой с такой жадностью. По правде говоря, он терпеть не мог Поттера Дигби, хотя и понимал, что это великий грех. Следуя за Генри в монастырские покои, лекарь ломал голову, что могло привести к нему этого человека.
Оказалось, Поттер Дигби явился по частному делу. Накануне ночью он обнаружил Николаса Уилтона, лежащего без сознания возле ворот аббатства, и, окликнув проезжавшего мимо возницу, доставил его домой. Аптекарь был в таком состоянии, что не узнал собственной жены. Дигби выразил уверенность, что миссис Уилтон будет рада, если брат Вульфстан навестит ее.
— Николас? Как странно. — Вульфстан вспомнил о вчерашнем внезапном уходе аптекаря. — Вчера он действительно вел себя как-то странно. Но прошу меня простить. Я провел на ногах всю ночь, потерял больного, который был мне другом. Я не могу сейчас никуда идти. Все равно от меня мало толку.
— Уилтон очень плох. Его жена напугана. — Дигби пожал плечами. — Тогда, возможно, мастер Сориан…
— Сориан? Он ничем не утешит миссис Уилтон. — Вульфстан взмахнул рукой. Он дрожал от слабости и долгого поста, но все равно не мог отдать нежную Люси Уилтон на попечение жестокосердного врача.
— Тогда кого вы предложите, брат Вульфстан?
Лекарь вздохнул.
— Придется мне просить разрешения у аббата.
И снова Вульфстан храбро ринулся в снегопад, его старые кости ломило от холода, но он не обращал внимания. Нельзя же было оставить Люси Уилтон одну в такое время.
Напрасно он беспокоился. В дверях кухни его встретила Бесс Мерчет, владелица таверны Йорка, что располагалась за углом от аптекарской лавки Уилтона. Вульфстан испытал облегчение, увидев в дверном проеме грузную фигуру этой умудренной жизнью женщины. Она была особа разумная, хоть от нее частенько попахивало винным перегаром, и к тому же хорошая приятельница Люси.
— Она будет рада видеть вас, брат Вульфстан. — Бесс проворно впустила его и сунула в руки чашку с чем-то горячим. — Выпейте и отдышитесь. А я пока взгляну, как там дела наверху. — Она исчезла на лестнице.
Вульфстан вдохнул запах смеси бренди и трав и решил, что питье пойдет ему на пользу. И действительно, вскоре сердце его успокоилось, боль потери притупилась.
Наверху ему было достаточно бросить один только взгляд на Николаса, чтобы понять: возможно, вскоре он лишится еще одного друга.
— Милосердная Мадонна, что с вами случилось?
Вульфстан опустился на колени рядом с кроватью Николаса, взял руки больного, безвольно лежавшие на одеяле, и попытался растереть, чтобы согреть их. Николас, глядя в пустоту, зашевелил губами, но не произнес ни звука.
— Он такой всю ночь. — Люси сидела с другой стороны кровати, промокая мужу слезы. Тени под ее глазами свидетельствовали, что ночь ей выпала такая же ужасная, как и Вульфстану. — Он ушел вчера вечером таким, каким вы его видели, с ясной головой, вполне здоровым, чтобы работать в саду на холоде. А вернулся калекой, лишенным речи. Его терзает какой-то страх, о котором я ничего не знаю и потому не могу помочь. — Она прикусила губу. Сейчас не время было плакать.
Сердце Вульфстана переполнялось жалостью к ней. Он сам горевал по ушедшему другу. Насколько же сейчас ей тяжелее видеть собственного мужа в таком состоянии. Он просто обязан найти способ помочь. Лекарь осторожно опустил руки Николаса и укрыл их одеялом, потом поманил Люси от кровати.
— Расскажи все, что знаешь.
Поведала она очень мало, только то, что Дигби помог Николасу добраться домой. У мужа, видимо, отказала правая нога. Правая рука тоже висела, как плеть. И он не говорил ни слова, из горла вырывалось лишь глухое мычание. Женщина сжала руки и с отчаянием взглянула на лекаря, надеясь услышать хоть что-то в утешение.
Но Вульфстан мало чем мог ее успокоить.
— Похоже на паралич. Временный или постоянный — только время покажет. Все в руках Господа. Возможно, если бы я знал, что вызвало приступ, то сказал бы определеннее. — Он вспомнил, с каким пристрастием Николас расспрашивал его о пилигриме и как странно повел себя позже, стоило ему взглянуть на больного. — Он был взволнован, когда покинул лазарет. Возможно, в темноте он упал. Такой паралич бывает от удара головой или спиной. Причиной мог быть и внезапный испуг.
— Испуг. — Люси бросила взгляд на мужа, потом отвернулась и произнесла тихо, чтобы слышал только Вульфстан: — Неужели дело в пилигриме? — В ее голосе чувствовалось напряжение.
Вульфстан припомнил обвинения умирающего. Но доказательств у него не было. А теперь, когда странник мертв, он не видел причин понапрасну пугать Люси.
— Наверняка вид больного расстроил Николаса. Он сам признался, что не ожидал увидеть пилигрима в таком плохом состоянии. Но подобное потрясение не могло вызвать паралич. — Лекарь посмотрел на склоненную голову Люси. — Что такое, дитя мое? Чего ты опасаешься?
— Сегодня утром к нам заходил архидиакон Ансельм.
— Ансельм? Пришел прямо сюда?
— Они с мужем не разговаривали много лет. Все началось еще до того, как мы поженились. Странно, что он решил зайти именно сегодня. Пришел очень рано, до первого посетителя, сказал, что уже прослышал о случившемся с Николасом. Выразил беспокойство. Как ни посмотри, обычный визит друга. После стольких-то лет. Он ведь не пришел, даже когда умер наш Мартин.
Их единственный ребенок умер от чумы, так и не научившись ходить.
Что-то в этом рассказе насторожило Вульфстана. Ведь вчера вечером архидиакон зашел и к нему. Тогда он не придал визиту большого значения. Архидиакону предстояло отужинать с аббатом Кампианом. Еще до трапезы он заглянул в лазарет, поинтересовавшись, изменилось ли что-нибудь там с тех пор, как он в последний раз обращался за помощью. В свое время Ансельм учился в школе при аббатстве Святой Марии. Накануне вечером, за ужином, он интересовался здоровьем брата Вульфстана, рассказывал послушнику Генри, как некогда боялся лекаря, отличавшегося в молодые годы статью силача. Ансельм расспрашивал и о пилигриме, единственном пациенте. Вульфстану показалось, что эти вопросы задавались просто из вежливости.
Странник этот, бледный, с ввалившимися щеками, появился в аббатстве Святой Марии несколько дней назад. Уволенный со службы у Черного Принца [1]из-за ран и частых приступов лихорадки, он решился на паломничество в Йорк, с каждым часом все явственнее осознавая свою смертность, — недуги способствовали этому лучше любой проповеди. В результате переправы через бурный Ла-Манш и долгого путешествия верхом у него вновь открылись раны. Вульфстану удалось остановить кровотечение с помощью барвинка, но новый приступ лихорадки застал его врасплох. Лекарю нечасто приходилось сталкиваться с солдатскими недугами за время его жизни в тишине монастыря. Он покидал монастырские покои лишь затем, чтобы дойти до близлежащей аптекарской лавки Николаса Уилтона или до Йоркского собора.
В течение двух дней, не отвлекаясь даже на ночной сон, Вульфстан смешивал снадобья, ставил компрессы и молился. В конце концов измотанный трудами и тревогой, он подумал о Николасе Уилтоне. Паника помешала Вульфстану вспомнить об аптекаре раньше — как-то раз Николас приготовил чудесное лекарство для архиепископского гостя, когда подобная болезнь чуть не свела того в могилу. Кто-кто, а уж Николас-то должен знать, что делать. Вульфстан трижды произнес благодарственный молебен и воспрянул духом. Господь показал ему путь.
Лекарь велел своему помощнику, послушнику Генри, смачивать губы пилигрима и дать ему мятный отвар, если больной очнется и захочет пить. Затем Вульфстан торопливо прошел в другой конец здания, чтобы попросить у аббата позволения отправиться в город. По дороге он стряхнул с рясы следы порошков и частички сушеных трав. Аббат Кампиан был особенно требователен к внешнему виду монахов, убежденный, что опрятный вид свидетельствует о порядке в мыслях. Вульфстан знал, что аббат вряд ли станет возражать против его выхода в город, но он находил успокоение в соблюдении правил точно так же, как Кампиан — в опрятности. Лекарь верил, что послушание и старание помогут ему заручиться местом в божественном хоре. И тогда он навечно обретет покой в руках Господа. Лучшей судьбы он не мог представить. А соблюдение правил показывало ему дорогу к этой благодати.
Заручившись разрешением аббата, Вульфстан шагнул в декабрьский день. Вот так незадача. Оказывается, выпал снег. Весь ноябрь и начало декабря он ждал первого снега, и надо же такому случиться, что снег выпал именно сейчас, когда у него срочное дело. Будь он суеверным крестьянином, то заподозрил бы, что сегодня судьба не благоволит ему. Но он подбодрил себя мыслью, что раз Бог помогал ему преодолевать небольшие неприятности в течение всей жизни, то и теперь не оставит своего верного сына.
Лекарь набросил капюшон и, выйдя из ворот аббатства на продуваемую ветром улицу полного суеты Йорка, невольно заторопился, моргая и отфыркиваясь. Городской шум вывел Вульфстана из сосредоточенности. У старика вдруг закололо в боку, сильно застучало сердце. Он перепугался собственной немощи, поняв, что ведет себя глупо: он слишком стар, чтобы мчаться сломя голову, особенно по скользким булыжникам. Держась за бок, он остановился на перекрестке, чтобы пропустить повозку. Снег повалил гуще, огромные пушистые снежинки неприятно жалили, прежде чем растаять на его пылающих щеках. «Сначала перегрев, а потом охлаждение. Ты просто идиот, Вульфстан». Он свернул на Дейвигейт, стараясь идти потише, но до лавки Уилтона оставалось рукой подать, и близость цели, как и страх потерять больного, подхлестнули лекаря. Заторопившись, он снова перешел на быстрый шаг.
Вульфстан почти сразу привязался к пилигриму. Это был спокойный, любезный рыцарь, пустившийся в странствия только из желания молиться и размышлять в поисках примирения с Богом. В душе он носил давнишнюю печаль, любовь к даме, принадлежавшей другому. По его словам, она была самой красивой и доброй из всех женщин, но ей выпало страдание в этой жизни — брак со стариком, не способным подарить ей радость.
— Как по-вашему, друг мой, что она подумала бы обо мне теперь? — спрашивал он Вульфстана, и глаза его каждый раз подергивались дымкой. — Впрочем, ее уже нет.
Пилигрим ежедневно заглядывал к лекарю, чтобы поменять повязки. Во время этих визитов он обнаружил аптекарский огород, даже зимой согревающий душу своей красотой.
— Она находила утешение в подобном саду.
Пилигрим нередко заходил понаблюдать за тем, как Вульфстан трудится на грядках. Соблюдая монастырское правило говорить только в случае необходимости, странствующий рыцарь почти все время молчал, но при этом не упускал возможности помочь лекарю: подносил инструменты, выполнял мелкие поручения. Старому монаху нравился немногословный помощник, и он был благодарен ему, хотя понимал, что принимать его помощь греховно.
Поэтому Вульфстан очень расстроился, когда однажды пилигрим упал без чувств в часовне. В ту ночь странник совершал бдение в память о своей возлюбленной. Незадолго до литургии его нашел на холодном каменном полу брат Себастьян. Оставалось только благодарить Бога за ночную службу, иначе рыцарь пролежал бы там до самого рассвета и смертельно простудился.
Но и без того пилигрим был очень болен. Вульфстан торопился и к тому времени, когда распахнул дверь лавки, уже задыхался и, согнувшись пополам, держался за бок. Тусклый свет и собственная слабость не позволили старому монаху в первый момент разглядеть, есть ли кто за прилавком.
— Да хранит вас Бог, — с трудом проговорил он. Ответа не последовало. — Николас! Люси!
Звякнула шторка из бусин, закрывавшая проход на кухню, и кто-то вошел в лавку.
— Брат Вульфстан! — Люси Уилтон подняла крышку прилавка и взяла Вульфстана за руку. — У вас ужасный вид. — От нее пахло морозным воздухом. — И руки как лед.
Монах осторожно выпрямился.
— Вы были в саду. — Он сам удивился нетвердости своего голоса и одышке. Значит, не рассчитал силы.
— Мы хотели укрыть розы соломой до снега. — Люси Уилтон поднесла к его лицу спиртовую лампу, и он заморгал от света. — Пойдемте на кухню, к огню. У вас горят щеки. В другой раз если будете так торопиться, то сердце может не выдержать.
Вульфстан последовал за хозяйкой на кухню, где, поблагодарив, уселся на скамью перед очагом. Переведя дух, он улыбнулся миссис Уилтон, согревавшей его душу красотой, мягкостью нрава и учтивостью. За такую дочь было бы не стыдно, даже появись она при королевском дворе, монах в этом не сомневался. Сэр Роберт просто старый болван.
Люси протянула ему чашку подогретого вина.
— Итак, что привело вас в такую погоду? К чему эта спешка?
Он рассказал о причине своего визита.
— Это тиф. Выхаживаете воина?
— Бывшего воина. Судя по его седой бороде и печали во взгляде, дни доблести для него давно в прошлом. — Вульфстан перевел взгляд с ее доброго лица, полного участия, на дверь, выходившую в сад. — Не хотелось бы отрывать Николаса от работы. Может быть, ты сама знаешь подходящую смесь?
— Николас пока не доверяет мне решать такие вопросы.
— Боюсь показаться надоедливым, но этот человек очень болен.
— Отдохните здесь, а я пока приведу мужа.
Люси помогала мужу управляться в лавке, что само по себе было вполне обычным делом. Жены, как правило, изучали ремесло мужей, работая бок о бок с ними. Но ученичество Люси было официально закреплено бумагами — Николас таким образом обеспечил ей будущее. Старше жены на шестнадцать лет и не отличаясь крепким здоровьем, он очень тревожился о том, какая судьба ее ждет после его ухода из жизни.
Вообще-то, взглянув на ее прекрасное лицо, любой человек сделал бы резонный вывод, что она повторно выйдет замуж и, возможно, найдет себе лучшую партию, более подходящую ей по положению. Ведь Люси была дочерью сэра Роберта Д'Арби, владельца поместья Фрейторп Хадден; она могла бы выйти за какого-нибудь не слишком знатного лорда. Если бы только ее мать не умерла, когда Люси была совсем маленькой, так бы и случилось. Но со смертью прекрасной Амели сэр Роберт перестал интересоваться судьбой своего единственного ребенка. Он отослал девочку в монастырь, где Николас ее и увидел, после чего поклялся освободить красавицу для жизни, более подходящей ее характеру. Вульфстан симпатизировал Николасу Уилтону за все, что тот сделал для Люси. В конце концов, аптечная лавка послужит лучшим наследством, чем имущество, которое она могла бы получить, став вдовой лорда. Лавка обеспечивала ей независимость.
Вошел Николас, потирая руки и встряхивая волосами.
— Снег в этом году припозднился, зато теперь валит вовсю!
Его худое лицо раскраснелось от холода, светлые глаза сияли. Аптекарский огород был его страстью.
— Вы закончили с розами? — поинтересовался Вульфстан. У них был общий интерес — садоводство. И обоих отличали глубокие знания целебных трав.
— Почти. — Николас уселся, вздохнув от приятной усталости. — Люси говорит, у вас какой-то пилигрим слег от тифа.
— Именно так. Он очень плох, Николас, страшно слаб и постоянно дрожит.
— Когда с ним случился прошлый приступ?
— Пять месяцев назад.
Последовали еще вопросы, аптекарь хмурился и кивал.
— Когда он только появился, голова у него была ясная?
— Абсолютно ясная. Пока я занимался его ранами, он иногда расспрашивал о жителях Йорка. Во время французской кампании ему как-то пришлось сражаться рядом с сэром Робертом.
Люси вскинула взгляд, но не изменилась в лице. Она не питала к своему отцу почти никаких добрых чувств.
— И вот что странно, — продолжал Вульфстан. — Он был в недоумении, когда я сказал, что вы, Николас, заняли место своего отца, став хозяином лавки. Он настаивал, что вас нет в живых.
— Вот как? — прошептал Николас.
Люси перекрестилась.
Позже Вульфстан припомнил, что именно с этой секунды Николас переменился. Аптекарь начал задавать вопросы, которые, по мнению монаха, не имели особого значения для диагноза: Николаса интересовало, как зовут пилигрима, как он выглядит, какого он возраста и зачем пришел в аббатство Святой Марии; наконец, навещает ли его кто-нибудь.
Вульфстан был краток в своих ответах. Пилигрим пожелал остаться безымянным; о своем доме или семье ни разу не упоминал; седовласый, высокий, с воинской выправкой, даже в болезни. Никто его не навещал, хотя он знал кое-кого из поместья Фрейторп Хадден. И, видимо, был знаком с Николасом.
— Но ведь это все не имеет особого значения?
Монах нервничал из-за того, что аптекарь теряет драгоценное время.
Люси Уилтон тронула мужа за руку, и он дернулся, словно прикосновение обожгло его.
— Брат Вульфстан должен торопиться к своему больному, — сказала она, встревоженно глядя на мужа.
Николас поднялся и принялся расхаживать по кухне. Неприятная пауза затянулась, и Вульфстан начал опасаться, что аптекарь просто не знает, какое посоветовать лекарство, но потом Уилтон повернулся и как-то странно вздохнул.
— Моей обычной микстурой здесь не обойтись. Ступайте к своему больному, брат Вульфстан. Я приду чуть позже, еще до сумерек, и принесу лекарство. — Вид у него был смущенный, он избегал смотреть Вульфстану в глаза.
Монах испытал разочарование. Опять отсрочка.
— Выходит, это не такой простой случай? Из-за ранения?
— С тифом всегда непросто справиться.
Вульфстан перекрестился.
Люси ласково опустила ладонь ему на плечо.
— Неужели все так серьезно, Николас?
— Не могу сказать, — резко ответил тот. Но потом, видимо, осознал это, наклонился и нежно поцеловал жену в лоб. — Тебе здесь незачем оставаться, Люси. — На этот раз он заговорил мягко. — И нет причин для беспокойства. Если поторопишься, то успеешь укрыть последний куст.
— А я хотела поучиться, посмотреть, как ты приготовишь лекарство.
Николас взял ее за руку.
— Я позже тебе все подробно расскажу, любовь моя. Но снег не будет ждать. — Во взгляде Уилтона были нежность, забота и непонятная грусть.
Больше не споря, Люси набросила накидку и вышла в сад.
Вульфстан вздохнул.
— Она сокровище, — сказал Николас.
— Бог обоих вас благословил любовью, — согласился монах.
Николас уставился в пол и промолчал. Вульфстану показалось, будто приятель избегает смотреть ему в глаза. Возможно, в этой семье не все было так уж благополучно.
— Так вы приготовите лекарство?
Николас вздохнул, возвращаясь от своих размышлений к делу, и кивнул.
— Займусь немедленно. А вы поскорее возвращайтесь к больному. Обязательно напоите его мятным отваром, чтобы он хорошенько пропотел.
— Я дал Генри подробные наставления, — запротестовал Вульфстан, но, заметив странное раздражение Николаса, поспешил уйти.
На обратном пути холод ощущался особенно остро. Уилтон был прав: первый снегопад отыгрался за опоздание.
* * *
В сумерках, когда Вульфстан клевал носом у постели больного, кто-то разбудил его, потрепав по плечу. Николас Уилтон, наконец-то. Но с аптекарем творилось что-то неладное. Вульфстан потер лицо и пристально вгляделся в его лицо — оно было бледным, а в расширенных глазах застыл ужас.— Вы неважно выглядите, Николас. Наверное, было бы лучше прислать с кем-нибудь лекарство.
Больной застонал. Веки его подрагивали. Николас отвел Вульфстана в сторону.
— Он выглядит хуже, чем я ожидал, — прошептал аптекарь.
«Ну да, — подумал Вульфстан, — это все объясняет».
— Вы должны немедленно дать ему лекарство, — продолжал Николас. — Торопитесь. Одна драхма [2]на кружку кипятка. Я посижу с ним.
Вульфстан бросился к очагу.
Видимо, пилигрим очнулся: Вульфстан услышал, как он вскрикнул, потом прозвучал голос Николаса, бормотавший что-то успокаивающее. Больной снова закричал. Монаха это не удивило: бедный рыцарь горел в лихорадке и бред был неизбежен.
Монах проверил воду, с нетерпением ожидая, когда же она вскипит. Пилигрим всхлипывал. Наконец вода закипела, Вульфстан тщательно отмерил лекарство, произнес над ним молитву, хорошенько размешал и поспешил к больному.
К его удивлению, Николаса и след простыл. Он оставил пилигрима одного.
— Как странно, ушел и не сказал ни слова, — пробормотал Вульфстан.
— Убийца, — с трудом выговорил пилигрим. — Отравитель. — Лицо его горело и было влажным от пота.
— Успокойтесь, друг мой, — сказал Вульфстан. — Вам вредно волноваться.
Пилигрим с трудом дышал. Он метался по подушке, и глаза его лихорадочно блестели.
Вульфстан попытался его успокоить, нашептывая ласковые слова.
— Это все болезнь, друг мой. Дьявольские видения, призванные сломить вашу волю. Не обращайте на них внимания.
Наконец взгляд больного прояснился.
— Он явился мне в кошмаре?
— Ну конечно. Здесь нет никаких убийц. — Вульфстан поднес чашку к побелевшим губам больного. — А теперь выпейте. Вам нужно как следует отдохнуть. Вы заснете, а сон — лучшее лекарство.
Больной испуганно взглянул на чашку, потом перевел взгляд на Вульфстана.
— Вы сами это приготовили?
— Собственноручно, друг мой. Выпейте же.
Пилигрим так и сделал.
— Значит, он все-таки мертв. Я действительно его убил, — прошептал он.
Эта ужасная мысль, видимо, его успокоила, и вскоре он погрузился в сон. Но когда прошла последняя служба дня, он начал стонать, проснулся весь в поту и пожаловался на боли в руках и ногах. Наверное, Вульфстан ошибся с диагнозом, решив, что это тиф. Но ведь прежде таких симптомов у больного не наблюдалось. Вульфстан попытался снять боль с помощью компрессов с ведьминым орешником, но улучшения не наступило.
Тогда лекарь позвал Генри. Вместе они приготовили примочки и наложили на руки и ноги пилигрима. Ничего не помогало. Вульфстан вконец растерялся. Он сделал все, что мог, никто бы не придрался. Только Господу было известно, как глубоко он переживал из-за страданий пилигрима. Он уже подумывал, не послать ли за мастером Сорианом, врачевавшим монахов, если им случалось заболеть, но вспомнил, что тот почти не помог, когда пилигрим слег с очередным приступом, да и час был поздний, так что Вульфстан опасался получить отказ. Сориан мог просто сказать, что на все воля Божья. С этим никто и не спорил, и старый лекарь не хотел вытаскивать из постели Сориана посреди ночи, чтобы еще раз услышать из его уст эту истину. К тому же Божья воля не всегда доступна пониманию обыкновенного смертного.
Пилигрим с трудом дышал, хватая воздух ртом. Генри принес еще подушек, чтобы подложить под спину больному.
Это была долгая ночь. Ветер проникал во все щели, завывал у двери, очаг дымил, и глаза у лекаря слезились. Когда Вульфстан склонился к пилигриму, чтобы промокнуть ему лоб, больной вцепился монаху в рясу и, притянув его к себе, прошептал:
— Он отравил меня. Выходит, я не убил его. Я не отомстил за нее.
Сказав это, он закатил глаза и без чувств повалился на подушки.
— Это болезнь сжигает вас, мой друг, — громко проговорил Вульфстан на тот случай, если пилигрим его слышит. — Без лекарства вам было бы гораздо хуже.
Больной не шевельнулся.
Как жаль, что странник ошибочно принял за убийцу того, кто пришел, чтобы спасти его. Убийцу, с которым, как думал рыцарь, он разделался. Неужели именно поэтому он был так уверен, что Николас Уилтон мертв? Неужели когда-то в прошлом он пытался его убить? Пресвятая Дева, неудивительно, что Николас встревожился. Но чем дольше Вульфстан следил за страданиями пилигрима, тем больше он убеждал себя, что все это бред больного. Лекарь никак не мог представить себе, чтобы такой тихий человек мог напасть на Николаса Уилтона.
Старый монах не сводил глаз с больного и, видя, что обморок все длится и длится, совсем пал духом. Пилигрим дышал неглубоко, время от времени с шумом втягивая воздух, словно никак не мог вдохнуть в полную силу. Вульфстан посадил его чуть повыше и начал молиться. Вернулся с последней мессы Генри и опустился на колени рядом с лекарем.
Но, несмотря на все их заботы, к утру больной перестал дышать окончательно.
Убитый горем, Вульфстан удалился в часовню, чтобы помолиться за упокой души усопшего.
* * *
Генри потревожил Вульфстана, который клевал носом над молитвенником. Оказалось, что с лекарем желает поговорить Поттер Дигби, судебный пристав архидиакона Ансельма.Вульфстан не представлял, что могло понадобиться Дигби. Судебный пристав исполнял отвратительную обязанность — расследовал слухи о грешниках, нарушивших епархиальный закон, и тех, кого считал виновными, тащил в церковный суд, где с них взимался штраф. Платой за это были комиссионные, а также — ненависть горожан, которые знали, что пристав так и ждет, как бы подловить их на супружеской неверности: брак считался священным, а неверность чаще всего приносила Дигби доход. У мирян редко водились большие деньги, чтобы оплачивать свои грехи. Многие поговаривали, что только благодаря нечестивому бдению пристава каменотесы и стекольщики без устали трудились, поддерживая в должном состоянии собор. Вульфстан находил прискорбным, что красивейший собор связан молвой с такой жадностью. По правде говоря, он терпеть не мог Поттера Дигби, хотя и понимал, что это великий грех. Следуя за Генри в монастырские покои, лекарь ломал голову, что могло привести к нему этого человека.
Оказалось, Поттер Дигби явился по частному делу. Накануне ночью он обнаружил Николаса Уилтона, лежащего без сознания возле ворот аббатства, и, окликнув проезжавшего мимо возницу, доставил его домой. Аптекарь был в таком состоянии, что не узнал собственной жены. Дигби выразил уверенность, что миссис Уилтон будет рада, если брат Вульфстан навестит ее.
— Николас? Как странно. — Вульфстан вспомнил о вчерашнем внезапном уходе аптекаря. — Вчера он действительно вел себя как-то странно. Но прошу меня простить. Я провел на ногах всю ночь, потерял больного, который был мне другом. Я не могу сейчас никуда идти. Все равно от меня мало толку.
— Уилтон очень плох. Его жена напугана. — Дигби пожал плечами. — Тогда, возможно, мастер Сориан…
— Сориан? Он ничем не утешит миссис Уилтон. — Вульфстан взмахнул рукой. Он дрожал от слабости и долгого поста, но все равно не мог отдать нежную Люси Уилтон на попечение жестокосердного врача.
— Тогда кого вы предложите, брат Вульфстан?
Лекарь вздохнул.
— Придется мне просить разрешения у аббата.
И снова Вульфстан храбро ринулся в снегопад, его старые кости ломило от холода, но он не обращал внимания. Нельзя же было оставить Люси Уилтон одну в такое время.
Напрасно он беспокоился. В дверях кухни его встретила Бесс Мерчет, владелица таверны Йорка, что располагалась за углом от аптекарской лавки Уилтона. Вульфстан испытал облегчение, увидев в дверном проеме грузную фигуру этой умудренной жизнью женщины. Она была особа разумная, хоть от нее частенько попахивало винным перегаром, и к тому же хорошая приятельница Люси.
— Она будет рада видеть вас, брат Вульфстан. — Бесс проворно впустила его и сунула в руки чашку с чем-то горячим. — Выпейте и отдышитесь. А я пока взгляну, как там дела наверху. — Она исчезла на лестнице.
Вульфстан вдохнул запах смеси бренди и трав и решил, что питье пойдет ему на пользу. И действительно, вскоре сердце его успокоилось, боль потери притупилась.
Наверху ему было достаточно бросить один только взгляд на Николаса, чтобы понять: возможно, вскоре он лишится еще одного друга.
— Милосердная Мадонна, что с вами случилось?
Вульфстан опустился на колени рядом с кроватью Николаса, взял руки больного, безвольно лежавшие на одеяле, и попытался растереть, чтобы согреть их. Николас, глядя в пустоту, зашевелил губами, но не произнес ни звука.
— Он такой всю ночь. — Люси сидела с другой стороны кровати, промокая мужу слезы. Тени под ее глазами свидетельствовали, что ночь ей выпала такая же ужасная, как и Вульфстану. — Он ушел вчера вечером таким, каким вы его видели, с ясной головой, вполне здоровым, чтобы работать в саду на холоде. А вернулся калекой, лишенным речи. Его терзает какой-то страх, о котором я ничего не знаю и потому не могу помочь. — Она прикусила губу. Сейчас не время было плакать.
Сердце Вульфстана переполнялось жалостью к ней. Он сам горевал по ушедшему другу. Насколько же сейчас ей тяжелее видеть собственного мужа в таком состоянии. Он просто обязан найти способ помочь. Лекарь осторожно опустил руки Николаса и укрыл их одеялом, потом поманил Люси от кровати.
— Расскажи все, что знаешь.
Поведала она очень мало, только то, что Дигби помог Николасу добраться домой. У мужа, видимо, отказала правая нога. Правая рука тоже висела, как плеть. И он не говорил ни слова, из горла вырывалось лишь глухое мычание. Женщина сжала руки и с отчаянием взглянула на лекаря, надеясь услышать хоть что-то в утешение.
Но Вульфстан мало чем мог ее успокоить.
— Похоже на паралич. Временный или постоянный — только время покажет. Все в руках Господа. Возможно, если бы я знал, что вызвало приступ, то сказал бы определеннее. — Он вспомнил, с каким пристрастием Николас расспрашивал его о пилигриме и как странно повел себя позже, стоило ему взглянуть на больного. — Он был взволнован, когда покинул лазарет. Возможно, в темноте он упал. Такой паралич бывает от удара головой или спиной. Причиной мог быть и внезапный испуг.
— Испуг. — Люси бросила взгляд на мужа, потом отвернулась и произнесла тихо, чтобы слышал только Вульфстан: — Неужели дело в пилигриме? — В ее голосе чувствовалось напряжение.
Вульфстан припомнил обвинения умирающего. Но доказательств у него не было. А теперь, когда странник мертв, он не видел причин понапрасну пугать Люси.
— Наверняка вид больного расстроил Николаса. Он сам признался, что не ожидал увидеть пилигрима в таком плохом состоянии. Но подобное потрясение не могло вызвать паралич. — Лекарь посмотрел на склоненную голову Люси. — Что такое, дитя мое? Чего ты опасаешься?
— Сегодня утром к нам заходил архидиакон Ансельм.
— Ансельм? Пришел прямо сюда?
— Они с мужем не разговаривали много лет. Все началось еще до того, как мы поженились. Странно, что он решил зайти именно сегодня. Пришел очень рано, до первого посетителя, сказал, что уже прослышал о случившемся с Николасом. Выразил беспокойство. Как ни посмотри, обычный визит друга. После стольких-то лет. Он ведь не пришел, даже когда умер наш Мартин.
Их единственный ребенок умер от чумы, так и не научившись ходить.
Что-то в этом рассказе насторожило Вульфстана. Ведь вчера вечером архидиакон зашел и к нему. Тогда он не придал визиту большого значения. Архидиакону предстояло отужинать с аббатом Кампианом. Еще до трапезы он заглянул в лазарет, поинтересовавшись, изменилось ли что-нибудь там с тех пор, как он в последний раз обращался за помощью. В свое время Ансельм учился в школе при аббатстве Святой Марии. Накануне вечером, за ужином, он интересовался здоровьем брата Вульфстана, рассказывал послушнику Генри, как некогда боялся лекаря, отличавшегося в молодые годы статью силача. Ансельм расспрашивал и о пилигриме, единственном пациенте. Вульфстану показалось, что эти вопросы задавались просто из вежливости.