Страница:
Она сидела очень прямо, расправив плечи – чистые линии тонкой шеи напоминали о благородстве ее происхождения. Она заплела волосы в косу, переброшенную через плечо и извивавшуюся по темной ткани платья серебристой змеей. Гладкий бледный лоб просто требовал узкого венца – золотого, а лучше
– серебряного, чтобы сделать еще ярче колдовские светлые глаза.
Я знал, что Роуэн уже приходил сюда, чтобы сообщить ей новости. Она ждала, сложив узкие руки, пряча их в кольцах сверкающих кос. Тихо, неподвижно сидела она, и солнечный свет, пробивавшийся сквозь шафрановую ткань шатра, окрашивал ее лицо в пастельный оттенок охры. Обвивавшее ее шею золото сияло.
Клянусь богами, она сияла тоже! И мне так хотелось раствориться в этом сиянии – в ней… Боги, что может сделать женщина с мужчиной…
Даже с врагом.
Эта женщина говорила, что ей сорок лет. И я, как всегда, не верил в это.
Так и не мог поверить.
Я протянул ей руку, чтобы поднять ее с табурета. Ее пальцы были прохладно-неподвижны – они ничего не обещали, а ведь бывало и такое…
– Ты был в бою, – голос ее был как всегда ровным и прохладным, все тот же мягкий выговор Солинды.
Я не снял окровавленных доспехов и кожаной одежды. Мои волосы, мокрые от пота, уже высохли и теперь лежали жесткими прядями на плечах. Не сомневаюсь, что от меня разило потом, но мне было не до того – во всяком случае, не теперь: в конце концов, война есть война, тут не до придворного этикета.
– Идем, госпожа – твой отец ждет.
– Ты выиграл свой бой? – она позволила мне вывести ее из палатки, не сделав ничего, чтобы высвободить свою руку из моей. Я покачал головой. Роуэн уже стоял у шатра с четырьмя лошадьми.
Мне не было смысла играть с ней и отрицать свое поражение, чтобы насладиться победой – хотя бы над ней. Я действительно проиграл, но Беллэм все еще не получил своего принца-самозванца.
Электра остановилась, взглянув на четыре пустых седла – только четыре коня, никакого пышного эскорта.
– Где мои женщины?
– Я давно отослал их назад, – я улыбнулся ей. – Сюда привели только тебя.
Понимаю, ты скомпрометирована начиная с того момента, как Финн взял тебя в плен. Но, Электра, так ли уж это важно для любовницы Айлини?
Краска залила ее лицо. Я не ожидал увидеть такого – от нее. Она вдруг стала просто молодой женщиной – ни опыта, ни мудрости, но огонек некоего знания все же мерцал в ее глазах. Любопытно, неужели и вправду это искусство Тинстара дало ей молодость? Эта мысль доставляла мне немало беспокойства.
– Это так раздражает тебя? – спросила она. – Тебе не дает покоя желание наложить на меня свое клеймо вместо печати Тинстара? – она улыбнулась: еле заметное движение красивых губ. – Глупец. И трижды глупец, если думаешь, что успел занять его место.
– Ты еще все узнаешь, – я подсадил ее в седло без дальнейших комментариев, почувствовав, как непокорно напряглось ее тело. Я сумел задеть ее – но и она ведь часто задевала меня своими насмешками. Я кивнул Роуэну:
– Пошли за Заредом – теперь же.
Пришедший Заред почтительно поклонился. Его рыжие с проседью волосы были по-солдатски коротко подстрижены. Я так и не перенял этот обычай – в Кэйлдон было проще отрастить волосы и перехватывать их алой повязкой наемника. Каковым наемником я тогда и был.
– Проследи за тем, чтобы перенесли лагерь, – сказал я ему. – Я вовсе не хочу принимать здесь Беллэмовых ребят – можешь быть уверен, его доченька расскажет ему, где она жила.
Я не смотрел на Электру – в этом не было необходимости, я чувствовал ее напряженное внимание:
– Когда с этим делом будет покончено, я сам найду армию.
– Слушаюсь, господин мой Мухаар, – он снова поклонился – торжественно, с достоинством верного слуги – и отправился выполнять приказание.
Лахлэн взобрался в седло следом за мной, его конь был рядом с моим, Роуэн ехал рядом с Электрой. Таким образом, Электра оказалась под надежной охраной с двух сторон. Глупо было бы допустить, чтобы она выскользнула из наших рук именно сейчас, когда так близко освобождение моей сестры.
Электра оглядела нас:
– Тебя не будет сопровождать армия?
– А она мне нужна? – улыбнулся я, перевел взгляд на Лахлэна и увидел его жест – вперед, на запад, к Мухааре и Турмилайн, моей сестре.
Солнце пекло голову, мы остановили наших коней на вершине холма и ждали.
Наши силуэты четко вырисовывались на фоне голубого неба – впервые за несколько месяцев войны мы могли позволить себе такую роскошь, и для меня это было великим удовольствием. Я хотел, чтобы еще до обмена заложницами Турмилайн увидела меня и удостоверилась, что это действительно мы, а не очередная недобрая шутка Беллэма.
Перед нами от подножья холма расстилалась равнина. Весна давно окончилась, стояла почти середина лета. Солнце немилосердно жгло траву, превращая ее из зеленой в янтарную, охряную, желтую, а пыль, поднятая копытами пятидесяти лошадей, висела в воздухе, словно клубы дыма. Сквозь пыльное облако я видел солдат, носящих цвета Солинды, сверкание оружия и кольчуг. Отряд воинов сжал кольцо вокруг одной-единственной женщины: так рука сжимается на рукояти меча.
Я не мог как следует разглядеть Турмилайн. Лишь время от времени среди клубящейся пыли можно было увидеть серого в яблоках коня и тонкую прямую фигурку в седле. Торри была в темно-синем платье, даже без дорожного плаща, способного защитить ее от пыли, голова ее была непокрыта, и темно-золотые волосы развевались по ветру, ниспадали почти до крупа ее серого коня.
Я услышал, как тихо вздохнул Лахлэн – услышал и собственный вздох, почти беззвучный, в котором не было нотки, слышавшейся в его вздохе. Я на мгновение обернулся к нему – он пожирал глазами приближающийся отряд, взгляд его искал женщину – в это мгновение для него она перестала быть принцессой и моей сестрой, она была просто – женщиной.
И тогда я понял, что Лахлэн не замышляет ни предательства, ни подлости.
Последние сомнения развеялись. Я был уверен в этом теперь: предать меня означало подвергнуть опасности мою сестру, а на это он никогда бы не пошел.
Достаточно было увидеть его лицо в то мгновение, когда он смотрел на нее. Вот и ответ.
Если уж ничего не будет связывать его со мной,) он будет верен мне, как брату моей сестры. Он дал) мне в руки оружие против себя – оружие, которым я мог воспользоваться при первой же необходимости.
Отряд солиндцев остановился у подножья холма. Солнце сверкало на их доспехах и на бляшках, украшавших уздечки коней, солнце словно бы высвечивало их намерения. Пятьдесят человек, намеренных схватить врага Беллэма. А у их врага – только двое, составляющие всю охрану пленницы.
На вершине холма было жарко. Воздух был неподвижен, тишину нарушало только звяканье конской упряжи да назойливое жужжание какого-то насекомого. Пыль набивалась в рот и в ноздри, пыль с горько-соленым привкусом выжженных солнцем полей. Осенью земля здесь снова ненадолго расцветет, омытая дождем, под мягкими лучами солнца. Зимой покрывало снега окутает весь мир. Весной я буду Королем.
Если не раньше.
Сквозь первый ряд солдат я мог разглядеть сокровище, которое они столь ревностно охраняли. Турмилайн, принцесса Хомейнская, женщина, на которой Беллэм грозил жениться – и не смог, потому что я захватил его дочь заложницей.
Принцесса – выкупом за принцессу.
Она сидела на коне прямо и неподвижно, руки ее сжимали поводья.
Приглядевшись, я выяснил, что даже за кордоном такой стражи она не совсем свободна. С каждой стороны от нее находилось по всаднику, а ее коня держал на веревке солдат, находившийся впереди. Они не отдали бы ее так легко, даже если бы я устроил здесь сражение.
Я слышал дыхание Лахлэна – прерывистое, клокочущее в горле. Роуэн тоже взглянул на него. В глазах Роуэна было любопытство, в глазах Электры понимание. Она должна была хорошо знать, что чувствует сейчас Лахлэн – мужчина, любящий женщину и глядящий на нее со страстью.
– Ну? – наконец сказал я, – Мы так и будем молча стоять друг перед другом до заката, или займемся делом?
Лахлэн перенес свое внимание на меня:
– Я должен сопровождать Электру вниз и привезти назад Торри.
– Так давай же, действуй.
Он потер лоб, сдвинув серебряный обруч:
– Больше ничего?
– Я что, должен предположить, что ты хочешь предупредить меня о какой-то подлости? – я улыбнулся. – Делай, что нужно. Я хочу получить назад мою сестру.
Его лицо стало напряженным. Он бросил короткий взгляд на Электру. Как и Торри, она неподвижно застыла в седле, почти не шевеля поводья, но я заметил, что ее пальцы напряглись, а сама она чуть сдвинулась вперед на седле. Она собиралась бежать сейчас, пока Турмилайн все еще была под стражей.
Потянувшись к ней, я перехватил ее запястье и крепко сжал его:
– Нет, – спокойно промолвил я. – Ты забываешь, что у меня есть лук.
Ее взгляд скользнул по луку Чэйсули и полному колчану стрел:
– Нескольких солдат ты успеешь убить до того, как тебя схватят, – холодно заметила она, – но не всех.
– Конечно, – согласился я, – но кто тебе сказал, что я буду стрелять в солдат?
Она поняла мои слова. Щеки ее заалели гневным румянцем, ледяные серые глаза потемнели от отчаянья – но только на мгновение. Она улыбнулась:
– Что ж, тогда убей меня, и Тинстар решит твою судьбу.
– Я не сомневаюсь, что он и без того собирается сделать это, – спокойно заверил ее я. – Думаю, моя сестра заслуживает того, чтобы умереть за нее, но вот стоишь ли этого ты?
– Да – если речь идет о твоей смерти, – отпарировала Электра, не глядя на меня: она смотрела на отряд, который послал за ней ее отец.
Я рассмеялся и разжал руку:
– Ну же, иди, Электра. Расскажи своему отцу – и своему колдуну – все, что захочешь. Но помни – ты все-таки будешь моей женой.
На ее лице отразилось отвращение:
– Меня ты не получишь, принц-самозванец. Тинстар позаботится об этом.
– Господин мой, – с тревогой заметил Роуэн, – их пятьдесят, а нас только трое.
– Верно, – я кивнул Лахлэну. – Забери ее и привези назад мою сестру.
Лахлэн протянул руку, чтобы схватить поводья коня Электры, но она не позволила ему этого. Она заставила своего коня отстраниться и пустила его шагом вниз с горы. Лахлэн почти мгновенно поравнялся с ней, я остался смотреть, как они приближаются к отряду и взялся за лук так, чтобы командир отряда видел это.
Я вовсе не собирался пускать его в ход. Я не думал, что это понадобится.
Солиндские солдаты мгновенно окружили Электру, скрыв от меня цель. Если, конечно, не считать целью командира и его людей. Но тут Электра была права: я не смог бы убить их всех. Даже вместе с Роуэном.
Он пошевелился в седле:
– Господин мой…
– Терпение, – остановил я его.
Лахлэн оставался ждать. Солнце, пронизывавшее его крашеные волосы, делало их тусклыми и неживыми. Только блеск серебра на его челе возвращал ему подлинность. Я снова задумался, что делало его тем, кем он был, и каково быть служителем бога.
Отряд расступился. Турмилайн выехала вперед на своем сером в яблоках коне.
Как и Электра, она не торопилась, но я видел, как напряжено было ее тело. Без сомнения, она опасалась, что дело еще не завершено.
Что ж, здесь она была права.
Лахлэн протянул ей руку. Она коротко пожала ее, словно благодаря менестреля за заботу, я наблюдал за ними с веселым интересом. То, что менестрель любит принцессу – дело самое обычное и случается часто, судя по их же балладам и песням, но я не был уверен в том, что мне нравились взгляды, которыми дарила его Турмилайн. Он был, в конце концов, только менестрелем – а ей нужен был в мужья принц.
– Они приближаются, – тихо сказал Роуэн, обращаясь скорее к себе самому, чем ко мне.
Они приблизились. Кони их шли голова к голове, и руки они уже разжали. По тому, как напряжены были их плечи, становилось ясно, что они спиной чувствуют присутствие солиндской стражи. Поднявшаяся с земли пыль покрывала их одежду и припудривала волосы, глаза Турмилайн были прищурены от пыли – я сумел разглядеть это, когда она подъехала ближе. И тут, рассмеявшись, Торри ударила пятками в бока коню, пустив его вскачь, выкрикивая мое имя.
Я не стал спешиваться, хотя на земле нам было бы легче поприветствовать друг. Она поставила своего коня рядом с моим, и наши колени столкнулись, когда она потянулась обнять меня. Не то чтобы на лошади это было слишком удобно, но нам удалось. Но только она открыла рот, чтобы что-то сказать, я жестом призвал ее к молчанию.
– Господин мой! – это был Роуэн, – Они едут сюда!
Так оно и было. Почти все пятьдесят воинов поднимались по склону холма, направляясь к нам – рука в стальной перчатке, готовая схватить нас.
Я мрачно улыбнулся: меня это не удивило. Я видел отчаянный бессильный гнев на юном лице Роуэна, когда его рука потянулась к мечу – но он даже не стал доставать клинок из ножен. Это было бесполезно.
Лахлэн что-то пробормотал по-элласийски – может, проклятье, может, молитву его Всеотцу, я не разобрал слов. Что бы это ни было, звучало так, будто он готов был глотки перегрызть всему отряду, подойди они ближе.
Побледневшая Турмилайн бросила на меня взгляд, говорящий о том, что она все поняла. Страх, который читался на ее лице, был страхом не за себя – за меня. За ее брата, который пропадал где-то шесть долгих лет, и только теперь вернулся домой. Вернулся – чтобы тут же снова попасться.
Командир солиндского отряда был в шлеме с кольчужной сеткой, оставлявшей открытым только лицо. Широкое жесткое лицо со следами боевых шрамов, карие глаза, видевшие все, что можно увидеть на войне, в которых, однако, не отражалось излишней самоуверенности, рожденной опытом и разочарованием. Его хомейнский был искажен выговором Солинды, однако это не мешало мне понимать его:
– Даже мальчишка не попался бы на это!
Мой конь переступил с ноги на ногу. Я не ответил.
– Кэриллон Хомейнский? – осведомился командир, словно все еще не мог поверить, что поймал нужную дичь.
– Мухаар Хомейнский, – спокойно поправил я. – Ты хочешь доставить меня к узурпатору, сидящему на ворованном троне?
Турмилайн судорожно вздохнула. Лахлэн заставил своего коня подойти ближе к ней, словно собирался ее охранять. Вообще-то это было мое дело, но в данный момент я был занят другим.
– Твой меч, – потребовал капитан. – Бежать вам не удастся.
– Да? – улыбнулся я, – Этот меч – только мой, и я никому не собираюсь его отдавать.
Тень скользнула по моему лицу и перебежала на лицо капитана. Потом еще одна, и еще – и внезапно тень укрыла землю, словно стремительное облако набежало на солнце, словно стая призраков собиралась вокруг нас. Все, кроме меня, подняли головы – и увидели стаю птиц, кружащих над нами.
Их было несколько десятков: ястребы, орлы и соколы, совы и вороны…
Раскинув крылья, они танцевали в воздухе – вниз, вверх, кругами, кругами словно примеривались к какой-то цели.
Роуэн рассмеялся:
– Мой господин, – немного успокоившись, сказал он, – прости, я сомневался в тебе.
Птицы с криками ринулись вниз, они обрушились на врага и били крыльями по ошеломленным лицам, пока солиндцы не начали кричать от ужаса и боли. Никто из них не был убит, не было даже раненых, но после этой внезапной атаки от их гордости. достоинства и уверенности в своем воинском искусстве осталось немного. Есть много способов одолеть врага, не убивая его. Что касается Чэйсули, здесь враги уже наполовину побеждены тем, что знают, кто сражается с ними.
Странная стая разделилась надвое, и половина птиц опустилась на землю с шумом крыльев. Шорох перьев смолк, птицы исчезли в слепящей пустоте – и на их месте оказались воины.
Я услышал панические крики солиндцев, одного или двоих вырвало на землю от страха, некоторые пытались удержать рвущихся прочь лошадей, остальные неподвижно сидели в седлах, даже не пытаясь взяться за оружие.
Я снова улыбнулся. Мы все четверо – Роуэн, моя сестра, Лахлэн и я проехали среди солдат. Когда мы оказались свободны и нападение полусотни опытных солдат более не угрожало нам, я кивнул:
– Убейте их. Всех, кроме пятерых. Они могут сопроводить госпожу к ее отцу.
– Мой господин? – Роуэн не желал щадить ни одного солиндца, тем паче пятерых, которые когда-нибудь снова будут сражаться с нами.
– Я хочу, чтобы Беллэм знал, – сказал я, – и пусть он поперхнется этим!
– Вы отдадите ему его дочь? – спросил Лахлэн. Я оглянулся на маленькую группку – пятеро солдат у подножья холма, плотным кольцом окружившие Электру. Я видел, что они держат руки на рукоятях мечей. Электра тоже была неподвижна слишком далеко, чтобы разглядеть выражение его лица. Без сомнения, она думала, что я попытаюсь отбить ее. Без сомнения, она знала, что я хочу этого.
– Я отдам ему его дочь, – наконец подтвердил я. – Пусть поживет в Хомейне-Мухаар, гадая, когда я приду за ней.
Я смотрел на воинов Чэйсули, окруживших пленных солиндцев. Кони пленников дрожали – как и они сами. Я подумал, что это подходящий конец для них.
И тут я увидел Дункана. Он стоял чуть в стороне с Каем на плече, большой ястреб сидел тихо, не шевелясь – золотисто-коричневое оперение отчетливо выделялось на фоне иссиня-черных волос Чэйсули. Глава клана ничем не показывал, что ему тяжело, хотя я мог представить вес птицы. В этот момент я вдруг вспомнил то, что было шесть лет назад, когда я был пленен Чэйсули: Финн тогда держал меня у себя и старался перевоспитать. В то время Дункан уже правил кланом – как правят Чэйсули, но не было никаких сомнений в том, что он прирожденный глава клана, тот, кто объединяет его силу в одно целое. Не было сомнений в этом и теперь.
Кай снова поднялся в воздух, поднимая пыльный ветер огромными распахнутыми крыльями, и закружил в небе с другими лиир. Тени по-прежнему скользили по земле – и по-прежнему страх сковывал солиндцев.
Дункан не улыбался:
– Мне начать с капитана?
Я вздохнул с некоторым облегчением и кивнул, потом перевел взгляд на Турмилайн:
– Нам пора разыскать лагерь.
Ее глаза, большие, голубые, как и мои собственные, были расширены – она потрясение смотрела на Чэйсули. Я вспомнил, что она видит их в первый раз в жизни, а знала о них то же, что и я в прежние годы. Для нее, бесспорно, они были варварами. И, бесспорно, хуже зверей.
Она ничего не сказала – понимала, что не стоит откровенно говорить при врагах, но я не сомневался, что после нам предстоит долгий разговор.
– Едем, – ласково сказал я, и мы повернули коней.
Глава 15
– серебряного, чтобы сделать еще ярче колдовские светлые глаза.
Я знал, что Роуэн уже приходил сюда, чтобы сообщить ей новости. Она ждала, сложив узкие руки, пряча их в кольцах сверкающих кос. Тихо, неподвижно сидела она, и солнечный свет, пробивавшийся сквозь шафрановую ткань шатра, окрашивал ее лицо в пастельный оттенок охры. Обвивавшее ее шею золото сияло.
Клянусь богами, она сияла тоже! И мне так хотелось раствориться в этом сиянии – в ней… Боги, что может сделать женщина с мужчиной…
Даже с врагом.
Эта женщина говорила, что ей сорок лет. И я, как всегда, не верил в это.
Так и не мог поверить.
Я протянул ей руку, чтобы поднять ее с табурета. Ее пальцы были прохладно-неподвижны – они ничего не обещали, а ведь бывало и такое…
– Ты был в бою, – голос ее был как всегда ровным и прохладным, все тот же мягкий выговор Солинды.
Я не снял окровавленных доспехов и кожаной одежды. Мои волосы, мокрые от пота, уже высохли и теперь лежали жесткими прядями на плечах. Не сомневаюсь, что от меня разило потом, но мне было не до того – во всяком случае, не теперь: в конце концов, война есть война, тут не до придворного этикета.
– Идем, госпожа – твой отец ждет.
– Ты выиграл свой бой? – она позволила мне вывести ее из палатки, не сделав ничего, чтобы высвободить свою руку из моей. Я покачал головой. Роуэн уже стоял у шатра с четырьмя лошадьми.
Мне не было смысла играть с ней и отрицать свое поражение, чтобы насладиться победой – хотя бы над ней. Я действительно проиграл, но Беллэм все еще не получил своего принца-самозванца.
Электра остановилась, взглянув на четыре пустых седла – только четыре коня, никакого пышного эскорта.
– Где мои женщины?
– Я давно отослал их назад, – я улыбнулся ей. – Сюда привели только тебя.
Понимаю, ты скомпрометирована начиная с того момента, как Финн взял тебя в плен. Но, Электра, так ли уж это важно для любовницы Айлини?
Краска залила ее лицо. Я не ожидал увидеть такого – от нее. Она вдруг стала просто молодой женщиной – ни опыта, ни мудрости, но огонек некоего знания все же мерцал в ее глазах. Любопытно, неужели и вправду это искусство Тинстара дало ей молодость? Эта мысль доставляла мне немало беспокойства.
– Это так раздражает тебя? – спросила она. – Тебе не дает покоя желание наложить на меня свое клеймо вместо печати Тинстара? – она улыбнулась: еле заметное движение красивых губ. – Глупец. И трижды глупец, если думаешь, что успел занять его место.
– Ты еще все узнаешь, – я подсадил ее в седло без дальнейших комментариев, почувствовав, как непокорно напряглось ее тело. Я сумел задеть ее – но и она ведь часто задевала меня своими насмешками. Я кивнул Роуэну:
– Пошли за Заредом – теперь же.
Пришедший Заред почтительно поклонился. Его рыжие с проседью волосы были по-солдатски коротко подстрижены. Я так и не перенял этот обычай – в Кэйлдон было проще отрастить волосы и перехватывать их алой повязкой наемника. Каковым наемником я тогда и был.
– Проследи за тем, чтобы перенесли лагерь, – сказал я ему. – Я вовсе не хочу принимать здесь Беллэмовых ребят – можешь быть уверен, его доченька расскажет ему, где она жила.
Я не смотрел на Электру – в этом не было необходимости, я чувствовал ее напряженное внимание:
– Когда с этим делом будет покончено, я сам найду армию.
– Слушаюсь, господин мой Мухаар, – он снова поклонился – торжественно, с достоинством верного слуги – и отправился выполнять приказание.
Лахлэн взобрался в седло следом за мной, его конь был рядом с моим, Роуэн ехал рядом с Электрой. Таким образом, Электра оказалась под надежной охраной с двух сторон. Глупо было бы допустить, чтобы она выскользнула из наших рук именно сейчас, когда так близко освобождение моей сестры.
Электра оглядела нас:
– Тебя не будет сопровождать армия?
– А она мне нужна? – улыбнулся я, перевел взгляд на Лахлэна и увидел его жест – вперед, на запад, к Мухааре и Турмилайн, моей сестре.
Солнце пекло голову, мы остановили наших коней на вершине холма и ждали.
Наши силуэты четко вырисовывались на фоне голубого неба – впервые за несколько месяцев войны мы могли позволить себе такую роскошь, и для меня это было великим удовольствием. Я хотел, чтобы еще до обмена заложницами Турмилайн увидела меня и удостоверилась, что это действительно мы, а не очередная недобрая шутка Беллэма.
Перед нами от подножья холма расстилалась равнина. Весна давно окончилась, стояла почти середина лета. Солнце немилосердно жгло траву, превращая ее из зеленой в янтарную, охряную, желтую, а пыль, поднятая копытами пятидесяти лошадей, висела в воздухе, словно клубы дыма. Сквозь пыльное облако я видел солдат, носящих цвета Солинды, сверкание оружия и кольчуг. Отряд воинов сжал кольцо вокруг одной-единственной женщины: так рука сжимается на рукояти меча.
Я не мог как следует разглядеть Турмилайн. Лишь время от времени среди клубящейся пыли можно было увидеть серого в яблоках коня и тонкую прямую фигурку в седле. Торри была в темно-синем платье, даже без дорожного плаща, способного защитить ее от пыли, голова ее была непокрыта, и темно-золотые волосы развевались по ветру, ниспадали почти до крупа ее серого коня.
Я услышал, как тихо вздохнул Лахлэн – услышал и собственный вздох, почти беззвучный, в котором не было нотки, слышавшейся в его вздохе. Я на мгновение обернулся к нему – он пожирал глазами приближающийся отряд, взгляд его искал женщину – в это мгновение для него она перестала быть принцессой и моей сестрой, она была просто – женщиной.
И тогда я понял, что Лахлэн не замышляет ни предательства, ни подлости.
Последние сомнения развеялись. Я был уверен в этом теперь: предать меня означало подвергнуть опасности мою сестру, а на это он никогда бы не пошел.
Достаточно было увидеть его лицо в то мгновение, когда он смотрел на нее. Вот и ответ.
Если уж ничего не будет связывать его со мной,) он будет верен мне, как брату моей сестры. Он дал) мне в руки оружие против себя – оружие, которым я мог воспользоваться при первой же необходимости.
Отряд солиндцев остановился у подножья холма. Солнце сверкало на их доспехах и на бляшках, украшавших уздечки коней, солнце словно бы высвечивало их намерения. Пятьдесят человек, намеренных схватить врага Беллэма. А у их врага – только двое, составляющие всю охрану пленницы.
На вершине холма было жарко. Воздух был неподвижен, тишину нарушало только звяканье конской упряжи да назойливое жужжание какого-то насекомого. Пыль набивалась в рот и в ноздри, пыль с горько-соленым привкусом выжженных солнцем полей. Осенью земля здесь снова ненадолго расцветет, омытая дождем, под мягкими лучами солнца. Зимой покрывало снега окутает весь мир. Весной я буду Королем.
Если не раньше.
Сквозь первый ряд солдат я мог разглядеть сокровище, которое они столь ревностно охраняли. Турмилайн, принцесса Хомейнская, женщина, на которой Беллэм грозил жениться – и не смог, потому что я захватил его дочь заложницей.
Принцесса – выкупом за принцессу.
Она сидела на коне прямо и неподвижно, руки ее сжимали поводья.
Приглядевшись, я выяснил, что даже за кордоном такой стражи она не совсем свободна. С каждой стороны от нее находилось по всаднику, а ее коня держал на веревке солдат, находившийся впереди. Они не отдали бы ее так легко, даже если бы я устроил здесь сражение.
Я слышал дыхание Лахлэна – прерывистое, клокочущее в горле. Роуэн тоже взглянул на него. В глазах Роуэна было любопытство, в глазах Электры понимание. Она должна была хорошо знать, что чувствует сейчас Лахлэн – мужчина, любящий женщину и глядящий на нее со страстью.
– Ну? – наконец сказал я, – Мы так и будем молча стоять друг перед другом до заката, или займемся делом?
Лахлэн перенес свое внимание на меня:
– Я должен сопровождать Электру вниз и привезти назад Торри.
– Так давай же, действуй.
Он потер лоб, сдвинув серебряный обруч:
– Больше ничего?
– Я что, должен предположить, что ты хочешь предупредить меня о какой-то подлости? – я улыбнулся. – Делай, что нужно. Я хочу получить назад мою сестру.
Его лицо стало напряженным. Он бросил короткий взгляд на Электру. Как и Торри, она неподвижно застыла в седле, почти не шевеля поводья, но я заметил, что ее пальцы напряглись, а сама она чуть сдвинулась вперед на седле. Она собиралась бежать сейчас, пока Турмилайн все еще была под стражей.
Потянувшись к ней, я перехватил ее запястье и крепко сжал его:
– Нет, – спокойно промолвил я. – Ты забываешь, что у меня есть лук.
Ее взгляд скользнул по луку Чэйсули и полному колчану стрел:
– Нескольких солдат ты успеешь убить до того, как тебя схватят, – холодно заметила она, – но не всех.
– Конечно, – согласился я, – но кто тебе сказал, что я буду стрелять в солдат?
Она поняла мои слова. Щеки ее заалели гневным румянцем, ледяные серые глаза потемнели от отчаянья – но только на мгновение. Она улыбнулась:
– Что ж, тогда убей меня, и Тинстар решит твою судьбу.
– Я не сомневаюсь, что он и без того собирается сделать это, – спокойно заверил ее я. – Думаю, моя сестра заслуживает того, чтобы умереть за нее, но вот стоишь ли этого ты?
– Да – если речь идет о твоей смерти, – отпарировала Электра, не глядя на меня: она смотрела на отряд, который послал за ней ее отец.
Я рассмеялся и разжал руку:
– Ну же, иди, Электра. Расскажи своему отцу – и своему колдуну – все, что захочешь. Но помни – ты все-таки будешь моей женой.
На ее лице отразилось отвращение:
– Меня ты не получишь, принц-самозванец. Тинстар позаботится об этом.
– Господин мой, – с тревогой заметил Роуэн, – их пятьдесят, а нас только трое.
– Верно, – я кивнул Лахлэну. – Забери ее и привези назад мою сестру.
Лахлэн протянул руку, чтобы схватить поводья коня Электры, но она не позволила ему этого. Она заставила своего коня отстраниться и пустила его шагом вниз с горы. Лахлэн почти мгновенно поравнялся с ней, я остался смотреть, как они приближаются к отряду и взялся за лук так, чтобы командир отряда видел это.
Я вовсе не собирался пускать его в ход. Я не думал, что это понадобится.
Солиндские солдаты мгновенно окружили Электру, скрыв от меня цель. Если, конечно, не считать целью командира и его людей. Но тут Электра была права: я не смог бы убить их всех. Даже вместе с Роуэном.
Он пошевелился в седле:
– Господин мой…
– Терпение, – остановил я его.
Лахлэн оставался ждать. Солнце, пронизывавшее его крашеные волосы, делало их тусклыми и неживыми. Только блеск серебра на его челе возвращал ему подлинность. Я снова задумался, что делало его тем, кем он был, и каково быть служителем бога.
Отряд расступился. Турмилайн выехала вперед на своем сером в яблоках коне.
Как и Электра, она не торопилась, но я видел, как напряжено было ее тело. Без сомнения, она опасалась, что дело еще не завершено.
Что ж, здесь она была права.
Лахлэн протянул ей руку. Она коротко пожала ее, словно благодаря менестреля за заботу, я наблюдал за ними с веселым интересом. То, что менестрель любит принцессу – дело самое обычное и случается часто, судя по их же балладам и песням, но я не был уверен в том, что мне нравились взгляды, которыми дарила его Турмилайн. Он был, в конце концов, только менестрелем – а ей нужен был в мужья принц.
– Они приближаются, – тихо сказал Роуэн, обращаясь скорее к себе самому, чем ко мне.
Они приблизились. Кони их шли голова к голове, и руки они уже разжали. По тому, как напряжены были их плечи, становилось ясно, что они спиной чувствуют присутствие солиндской стражи. Поднявшаяся с земли пыль покрывала их одежду и припудривала волосы, глаза Турмилайн были прищурены от пыли – я сумел разглядеть это, когда она подъехала ближе. И тут, рассмеявшись, Торри ударила пятками в бока коню, пустив его вскачь, выкрикивая мое имя.
Я не стал спешиваться, хотя на земле нам было бы легче поприветствовать друг. Она поставила своего коня рядом с моим, и наши колени столкнулись, когда она потянулась обнять меня. Не то чтобы на лошади это было слишком удобно, но нам удалось. Но только она открыла рот, чтобы что-то сказать, я жестом призвал ее к молчанию.
– Господин мой! – это был Роуэн, – Они едут сюда!
Так оно и было. Почти все пятьдесят воинов поднимались по склону холма, направляясь к нам – рука в стальной перчатке, готовая схватить нас.
Я мрачно улыбнулся: меня это не удивило. Я видел отчаянный бессильный гнев на юном лице Роуэна, когда его рука потянулась к мечу – но он даже не стал доставать клинок из ножен. Это было бесполезно.
Лахлэн что-то пробормотал по-элласийски – может, проклятье, может, молитву его Всеотцу, я не разобрал слов. Что бы это ни было, звучало так, будто он готов был глотки перегрызть всему отряду, подойди они ближе.
Побледневшая Турмилайн бросила на меня взгляд, говорящий о том, что она все поняла. Страх, который читался на ее лице, был страхом не за себя – за меня. За ее брата, который пропадал где-то шесть долгих лет, и только теперь вернулся домой. Вернулся – чтобы тут же снова попасться.
Командир солиндского отряда был в шлеме с кольчужной сеткой, оставлявшей открытым только лицо. Широкое жесткое лицо со следами боевых шрамов, карие глаза, видевшие все, что можно увидеть на войне, в которых, однако, не отражалось излишней самоуверенности, рожденной опытом и разочарованием. Его хомейнский был искажен выговором Солинды, однако это не мешало мне понимать его:
– Даже мальчишка не попался бы на это!
Мой конь переступил с ноги на ногу. Я не ответил.
– Кэриллон Хомейнский? – осведомился командир, словно все еще не мог поверить, что поймал нужную дичь.
– Мухаар Хомейнский, – спокойно поправил я. – Ты хочешь доставить меня к узурпатору, сидящему на ворованном троне?
Турмилайн судорожно вздохнула. Лахлэн заставил своего коня подойти ближе к ней, словно собирался ее охранять. Вообще-то это было мое дело, но в данный момент я был занят другим.
– Твой меч, – потребовал капитан. – Бежать вам не удастся.
– Да? – улыбнулся я, – Этот меч – только мой, и я никому не собираюсь его отдавать.
Тень скользнула по моему лицу и перебежала на лицо капитана. Потом еще одна, и еще – и внезапно тень укрыла землю, словно стремительное облако набежало на солнце, словно стая призраков собиралась вокруг нас. Все, кроме меня, подняли головы – и увидели стаю птиц, кружащих над нами.
Их было несколько десятков: ястребы, орлы и соколы, совы и вороны…
Раскинув крылья, они танцевали в воздухе – вниз, вверх, кругами, кругами словно примеривались к какой-то цели.
Роуэн рассмеялся:
– Мой господин, – немного успокоившись, сказал он, – прости, я сомневался в тебе.
Птицы с криками ринулись вниз, они обрушились на врага и били крыльями по ошеломленным лицам, пока солиндцы не начали кричать от ужаса и боли. Никто из них не был убит, не было даже раненых, но после этой внезапной атаки от их гордости. достоинства и уверенности в своем воинском искусстве осталось немного. Есть много способов одолеть врага, не убивая его. Что касается Чэйсули, здесь враги уже наполовину побеждены тем, что знают, кто сражается с ними.
Странная стая разделилась надвое, и половина птиц опустилась на землю с шумом крыльев. Шорох перьев смолк, птицы исчезли в слепящей пустоте – и на их месте оказались воины.
Я услышал панические крики солиндцев, одного или двоих вырвало на землю от страха, некоторые пытались удержать рвущихся прочь лошадей, остальные неподвижно сидели в седлах, даже не пытаясь взяться за оружие.
Я снова улыбнулся. Мы все четверо – Роуэн, моя сестра, Лахлэн и я проехали среди солдат. Когда мы оказались свободны и нападение полусотни опытных солдат более не угрожало нам, я кивнул:
– Убейте их. Всех, кроме пятерых. Они могут сопроводить госпожу к ее отцу.
– Мой господин? – Роуэн не желал щадить ни одного солиндца, тем паче пятерых, которые когда-нибудь снова будут сражаться с нами.
– Я хочу, чтобы Беллэм знал, – сказал я, – и пусть он поперхнется этим!
– Вы отдадите ему его дочь? – спросил Лахлэн. Я оглянулся на маленькую группку – пятеро солдат у подножья холма, плотным кольцом окружившие Электру. Я видел, что они держат руки на рукоятях мечей. Электра тоже была неподвижна слишком далеко, чтобы разглядеть выражение его лица. Без сомнения, она думала, что я попытаюсь отбить ее. Без сомнения, она знала, что я хочу этого.
– Я отдам ему его дочь, – наконец подтвердил я. – Пусть поживет в Хомейне-Мухаар, гадая, когда я приду за ней.
Я смотрел на воинов Чэйсули, окруживших пленных солиндцев. Кони пленников дрожали – как и они сами. Я подумал, что это подходящий конец для них.
И тут я увидел Дункана. Он стоял чуть в стороне с Каем на плече, большой ястреб сидел тихо, не шевелясь – золотисто-коричневое оперение отчетливо выделялось на фоне иссиня-черных волос Чэйсули. Глава клана ничем не показывал, что ему тяжело, хотя я мог представить вес птицы. В этот момент я вдруг вспомнил то, что было шесть лет назад, когда я был пленен Чэйсули: Финн тогда держал меня у себя и старался перевоспитать. В то время Дункан уже правил кланом – как правят Чэйсули, но не было никаких сомнений в том, что он прирожденный глава клана, тот, кто объединяет его силу в одно целое. Не было сомнений в этом и теперь.
Кай снова поднялся в воздух, поднимая пыльный ветер огромными распахнутыми крыльями, и закружил в небе с другими лиир. Тени по-прежнему скользили по земле – и по-прежнему страх сковывал солиндцев.
Дункан не улыбался:
– Мне начать с капитана?
Я вздохнул с некоторым облегчением и кивнул, потом перевел взгляд на Турмилайн:
– Нам пора разыскать лагерь.
Ее глаза, большие, голубые, как и мои собственные, были расширены – она потрясение смотрела на Чэйсули. Я вспомнил, что она видит их в первый раз в жизни, а знала о них то же, что и я в прежние годы. Для нее, бесспорно, они были варварами. И, бесспорно, хуже зверей.
Она ничего не сказала – понимала, что не стоит откровенно говорить при врагах, но я не сомневался, что после нам предстоит долгий разговор.
– Едем, – ласково сказал я, и мы повернули коней.
Глава 15
Ветер поднялся на закате, едва мы въехали в лагерь, поставленный на новом месте. Ветер швырял пыль нам в лицо, спутывал длинные волосы Турмилайн, пока она не перехватила их рукой, переплетая пальцами. Лахлэн пробормотал что-то на эллаcийcком – как всегда, это относилось к Лодхи, Роуэн захлопал глазами. Что до меня, мне ветер нравился: он унесет привкус крови и чувство потери. Я подверг опасности своих людей, привел их на смерть, и не скоро забуду это.
– Буря, – сказала Торри, – Как ты думаешь, дождь будет?
Пламя костров, испещривших долину, билось и металось на ветру. Я почувствовал запах жареного мяса, и мой рот наполнился слюной. Я не мог вспомнить, когда ел в последний раз – кажется, это было утром.
– Дождя не будет, – ответил я наконец, – только ветер – ветер и запах смерти.
Турмилайн бросила на меня острый взгляд. Я видел в ее глазах вопрос, но она не проронила ни слова. Вместо этого она посмотрела на Лахлэна, ища поддержки, потом перенесла все свое внимание на своего коня, пока я вел их к своему шатру, спросив дорогу у проходившего мимо солдата.
Я спрыгнул с коня подле шатра и обернулся к скакуну Торри. Она соскользнула с седла прямо в мои объятия, и я почувствовал, что она очень устала. Как И мне, ей был нужен отдых, покой и сон. Я хотел опустить ее на землю и отвести в шатер, чтобы устроить поудобнее, но она обвила руки вокруг моей шеи и со всей силой обняла меня. Я почувствовал на своей щеке ее горячие слезы и понял – она плачет за нас обоих.
– Прости меня, – шептала она, уткнувшись в мои волосы. – Все эти годы я молилась о том, чтобы боги позволили тебе выжить, даже когда Беллэм разыскивал тебя и назначал цену за твою голову, а когда ты вернулся, так холодно поприветствовала тебя… Я подумала, когда ты приказал их убить, что ты стал безжалостным и грубым, хотя именно я-то и должна была понять тебя. Разве наш отец не был солдатом?
– Торри…
Она подняла голову и посмотрела мне в лицо – пока я держал ее так, она была почти одного роста со мной:
– Лахлэн сказал, как ты живешь теперь и как мужественно ты переносишь все тяготы такой жизни, не мне обвинять тебя в том, что ты действуешь слишком жестоко. Жестокие времена требуют жестких действий, боги знают, что мужчинам на войне не до нежностей.
– Ты меня и не ругаешь. Что до нежности – ты права, во мне осталось слишком мало места для нее.
Я поставил сестру на землю и потрепал ее волосы. Наша старая игра, которую, как я видел, она не забыла. Старшая сестра, наставляющая младшего братца на путь истинный. Только вот братец наконец вырос.
– В глубине сердца, – мягко сказала она, – ругала. Но это, скорее, моя вина: я питала слишком большие надежды. Я надеялась, что, когда ты вернешься, ты будешь прежним Кэриллоном, которого я поддразнивала в детстве. А теперь вижу – совсем другого, нового Кэриллона, которого я не знаю.
Вокруг нас были чужие люди, хоть я и знал их всех по именам, и мы не могли сказать друг другу прямо того, что хотели. Но сейчас мне было достаточно видеть ее снова и знать, что она в безопасности – в такой безопасности, какой она не знала долгие годы. И я сказал-таки кое-что из того, что чувствовал:
– Прости. Я должен был вернуться раньше. Собственно, я должен был вернуться…
Она положила маленькую ладонь мне на губы:
– Нет. Ничего не говори. Ты просто наконец вернулся домой.
Она улыбнулась сияющей улыбкой нашей матери, и напряженная настороженность наконец покинула ее лицо. Я совсем забыл, как красива моя сестра, и только сейчас понял, почему Лахлэн был сражен ею.
Ветер захлопал тканью полога, конь Лахлэна беспокойно переступил с ноги на ногу – менестрель придержал его, натянув поводья. Я посмотрел на Роуэна, прикрыв глаза рукой от пыли:
– Проследи за тем, чтобы ей принесли мяса и вина. Твоей задачей будет следить, чтобы она ни в чем на нуждалась, – Мой господин, – сказал он, – ваш шатер…
– Теперь ее, – я улыбнулся. – За эти годы я научился спать на земле.
Лахлэн смущенно рассмеялся:
– Вы забываете – менестрелям оказывают определенные почести. И часть их собственная палатка. Если гордость и достоинство Мухаара не оскорбляет такое предложение, я просто обязан предложить вам разделить со мной мой скромный приют.
– Ничего это не оскорбляет, – ответил я. – И не оскорбит, если ты не собираешься во сне петь или читать молитвы, – я снова обернулся к Торри. Видишь ли, здесь военный лагерь, нравы несколько грубы и резки. Никакой утонченности. Надеюсь, ты простишь нам это.
Она весело и с удовольствием рассмеялась:
– Хорошо же, твоих людей я извиню. Но не тебя.
Ветер бросил мне на грудь пряди ее волос – они запутались в кольцах кольчуги и я попытался отцепить их, не оборвав ни волоска. Словно мягкий шелк коснулся моих загрубевших рук, покрытых шрамами и заляпанных кровью, вновь напомнив мне, каким я стал.
Нет ничего странного в том, что сестра бранила меня, хотя бы и в глубине сердца.
Я откинул дверной полог и предложил ей войти.
– Роуэн принесет мяса и вина, и все, что тебе может понадобиться. Если хочешь, спи. Потом у нас еще будет время наговориться.
Я увидел, как в ее глазах снова вспыхнул вопрос, и снова она промолчала.
Она кивнула и скользнула внутрь, через мгновенье в шатре затеплился огонек свечи. Она не собиралась оставаться в темноте.
Я перевел взгляд на Лахлэна, провожавшего ее глазами, пока она не исчезла в шатре и полог не опустился за ее спиной, внутренне улыбнулся уколу, который собирался нанести, а вслух просто заметил:
– Без сомнения, она будет рада обществу. Он покраснел, потом побледнел наверно, просто не догадывался, как легко было прочитать его чувства. Его рука коснулась серебряного обруча, словно он пытался собраться с силами:
– Без сомнения. Но скорее вашему, чем моему.
Я не настаивал, удостоверившись в том, что теперь мне есть чем привязать его к себе. По крайней мере, через Турмилайн я мог узнать о намерениях менестреля:
– Тогда идем. Надо рассказать Финну о том, что произошло. План, в конце концов, был не мой, а его, и он имеет право знать, чем все закончилось.
Роуэн уставился на меня:
– Его?.. Я кивнул:
– Однажды в Кэйлдон мы придумали этот план, или что-то похожее, когда нам было нечего делать, – воспоминание заставило меня улыбнуться. – Была летняя ночь, такая же, как эта, но безветренная и теплая. Вечер перед боем. Мы говорили о заговорах и планах, рассуждали о стратегии и о том, как можно провести Беллэма, – улыбка исчезла с моего лица. – Только тогда мы не знали, доживем ли до этого дня. и не думали, что в нашем войске будет так много Чэйсули.
Снова сухо зашелестела ткань палатки на ветру. Лахлэн спешился:
– Но в вашем войске есть Чэйсули, мой господин… и вы вернулись.
Я снова посмотрел на него и подумал о его любви к моей сестре.
– Буря, – сказала Торри, – Как ты думаешь, дождь будет?
Пламя костров, испещривших долину, билось и металось на ветру. Я почувствовал запах жареного мяса, и мой рот наполнился слюной. Я не мог вспомнить, когда ел в последний раз – кажется, это было утром.
– Дождя не будет, – ответил я наконец, – только ветер – ветер и запах смерти.
Турмилайн бросила на меня острый взгляд. Я видел в ее глазах вопрос, но она не проронила ни слова. Вместо этого она посмотрела на Лахлэна, ища поддержки, потом перенесла все свое внимание на своего коня, пока я вел их к своему шатру, спросив дорогу у проходившего мимо солдата.
Я спрыгнул с коня подле шатра и обернулся к скакуну Торри. Она соскользнула с седла прямо в мои объятия, и я почувствовал, что она очень устала. Как И мне, ей был нужен отдых, покой и сон. Я хотел опустить ее на землю и отвести в шатер, чтобы устроить поудобнее, но она обвила руки вокруг моей шеи и со всей силой обняла меня. Я почувствовал на своей щеке ее горячие слезы и понял – она плачет за нас обоих.
– Прости меня, – шептала она, уткнувшись в мои волосы. – Все эти годы я молилась о том, чтобы боги позволили тебе выжить, даже когда Беллэм разыскивал тебя и назначал цену за твою голову, а когда ты вернулся, так холодно поприветствовала тебя… Я подумала, когда ты приказал их убить, что ты стал безжалостным и грубым, хотя именно я-то и должна была понять тебя. Разве наш отец не был солдатом?
– Торри…
Она подняла голову и посмотрела мне в лицо – пока я держал ее так, она была почти одного роста со мной:
– Лахлэн сказал, как ты живешь теперь и как мужественно ты переносишь все тяготы такой жизни, не мне обвинять тебя в том, что ты действуешь слишком жестоко. Жестокие времена требуют жестких действий, боги знают, что мужчинам на войне не до нежностей.
– Ты меня и не ругаешь. Что до нежности – ты права, во мне осталось слишком мало места для нее.
Я поставил сестру на землю и потрепал ее волосы. Наша старая игра, которую, как я видел, она не забыла. Старшая сестра, наставляющая младшего братца на путь истинный. Только вот братец наконец вырос.
– В глубине сердца, – мягко сказала она, – ругала. Но это, скорее, моя вина: я питала слишком большие надежды. Я надеялась, что, когда ты вернешься, ты будешь прежним Кэриллоном, которого я поддразнивала в детстве. А теперь вижу – совсем другого, нового Кэриллона, которого я не знаю.
Вокруг нас были чужие люди, хоть я и знал их всех по именам, и мы не могли сказать друг другу прямо того, что хотели. Но сейчас мне было достаточно видеть ее снова и знать, что она в безопасности – в такой безопасности, какой она не знала долгие годы. И я сказал-таки кое-что из того, что чувствовал:
– Прости. Я должен был вернуться раньше. Собственно, я должен был вернуться…
Она положила маленькую ладонь мне на губы:
– Нет. Ничего не говори. Ты просто наконец вернулся домой.
Она улыбнулась сияющей улыбкой нашей матери, и напряженная настороженность наконец покинула ее лицо. Я совсем забыл, как красива моя сестра, и только сейчас понял, почему Лахлэн был сражен ею.
Ветер захлопал тканью полога, конь Лахлэна беспокойно переступил с ноги на ногу – менестрель придержал его, натянув поводья. Я посмотрел на Роуэна, прикрыв глаза рукой от пыли:
– Проследи за тем, чтобы ей принесли мяса и вина. Твоей задачей будет следить, чтобы она ни в чем на нуждалась, – Мой господин, – сказал он, – ваш шатер…
– Теперь ее, – я улыбнулся. – За эти годы я научился спать на земле.
Лахлэн смущенно рассмеялся:
– Вы забываете – менестрелям оказывают определенные почести. И часть их собственная палатка. Если гордость и достоинство Мухаара не оскорбляет такое предложение, я просто обязан предложить вам разделить со мной мой скромный приют.
– Ничего это не оскорбляет, – ответил я. – И не оскорбит, если ты не собираешься во сне петь или читать молитвы, – я снова обернулся к Торри. Видишь ли, здесь военный лагерь, нравы несколько грубы и резки. Никакой утонченности. Надеюсь, ты простишь нам это.
Она весело и с удовольствием рассмеялась:
– Хорошо же, твоих людей я извиню. Но не тебя.
Ветер бросил мне на грудь пряди ее волос – они запутались в кольцах кольчуги и я попытался отцепить их, не оборвав ни волоска. Словно мягкий шелк коснулся моих загрубевших рук, покрытых шрамами и заляпанных кровью, вновь напомнив мне, каким я стал.
Нет ничего странного в том, что сестра бранила меня, хотя бы и в глубине сердца.
Я откинул дверной полог и предложил ей войти.
– Роуэн принесет мяса и вина, и все, что тебе может понадобиться. Если хочешь, спи. Потом у нас еще будет время наговориться.
Я увидел, как в ее глазах снова вспыхнул вопрос, и снова она промолчала.
Она кивнула и скользнула внутрь, через мгновенье в шатре затеплился огонек свечи. Она не собиралась оставаться в темноте.
Я перевел взгляд на Лахлэна, провожавшего ее глазами, пока она не исчезла в шатре и полог не опустился за ее спиной, внутренне улыбнулся уколу, который собирался нанести, а вслух просто заметил:
– Без сомнения, она будет рада обществу. Он покраснел, потом побледнел наверно, просто не догадывался, как легко было прочитать его чувства. Его рука коснулась серебряного обруча, словно он пытался собраться с силами:
– Без сомнения. Но скорее вашему, чем моему.
Я не настаивал, удостоверившись в том, что теперь мне есть чем привязать его к себе. По крайней мере, через Турмилайн я мог узнать о намерениях менестреля:
– Тогда идем. Надо рассказать Финну о том, что произошло. План, в конце концов, был не мой, а его, и он имеет право знать, чем все закончилось.
Роуэн уставился на меня:
– Его?.. Я кивнул:
– Однажды в Кэйлдон мы придумали этот план, или что-то похожее, когда нам было нечего делать, – воспоминание заставило меня улыбнуться. – Была летняя ночь, такая же, как эта, но безветренная и теплая. Вечер перед боем. Мы говорили о заговорах и планах, рассуждали о стратегии и о том, как можно провести Беллэма, – улыбка исчезла с моего лица. – Только тогда мы не знали, доживем ли до этого дня. и не думали, что в нашем войске будет так много Чэйсули.
Снова сухо зашелестела ткань палатки на ветру. Лахлэн спешился:
– Но в вашем войске есть Чэйсули, мой господин… и вы вернулись.
Я снова посмотрел на него и подумал о его любви к моей сестре.