Роберсон Дженнифер. Песнь Хомейны

   Пустота. Странный искаженный облик человека, изменяющего свой облик на облик иного существа. Он изменял облик по своей воле, когда желал того, отдавая свой человеческий образ земле. Словно бы покров плоти тающим снегом соскальзывал с костей, и сами кости изменялись. Все, что не было нужно человеку в облике лиир – одежда, оружие, излишняя тяжесть тела – все это уходило в землю, и магия земли хранила то, что оставалось от человека. Обмен. Человек отдавал все лишнее – и обретало новый образ.
   Магия. Могущественная магия, чьи корни таились в сердце земли. Я почувствовал, как густая шерсть на загривке встает дыбом. Изменение коснулось не только моего тела. Изменилась и моя душа.
   Я знал, что такое пустота, которая поглощает человека, чтобы извергнуть зверя. Я знал, почему она существует. Боги создали пустоту, чтобы защитить глаза и разум тех, кто видел превращение. Даже для сильнейшего из людей непереносимо было бы увидеть, как тает и меняется плоть, утекая в землю и перерождаясь, как плавятся кости, обретая новую форму – как человек обращается в нечто иное… Потому изменение окружала тайна, покров магии и колдовства. Ни один человек, увидевший изменение, никогда больше не назвал бы Чэйсули людьми.
   Теперь этого не мог сделать и я.
   Страх охватил меня, я дернулся в своих путах…
   Путы. Я висел в пропасти. Человек, не волк, не зверь. Но если я не пойму, что такое Чэйсули, я никогда не стану Мухааром.
   Ибо Чэйсули суть – Хомейна. Сердце, душа, кровь Хомейны.
   Я почувствовал, как на меня накатывает волной безумие, и безумие выталкивало из горла слова.
   – Примите! – крикнул я. – Примите этого человека, этого Мухаара! Тишина.
   Безмолвие.
   – Жа-хай! – почти вопль отчаянья, рвущий легкие в клочья. – Жа-хай, чэйсу, Мухаар!
   – Кэриллон.
   – Жа-хай, – выдохнул я. – Жа-хай!.. О боги, примите. О боги, примитеПримитеПримите… – Кэриллон.
   Если они не примут меня… если не примут…
   – Кэриллон.
   Прикосновение плоти к плоти. Плоть – к – плоти.
   Рука, поддерживающая мою голову.
   – Жехаана? – хрипло выдохнул я. – Жехаана? Жа-хай… жехаана, жа-хай…
   Чьи-то руки приподняли мою голову. Чьи-то руки поддерживали меня, баюкали, словно ребенка, который слишком слаб еще, чтобы подняться на ноги самому. Я лежал на холодном каменном полу, а надо мной склонялась какая-то тень.
   Ослепленные глаза мои могли различить только силуэт. Мужчина. Нет, это не была моя жехаана.
   – Жехаан? – одним дыханием, уже без голоса.
   – Нет, – ответил он. – Рухолли. Сейчас, в этот миг, я – твой рухолли.
   Руки на мгновение крепче сжали мое, еще безвольное и бессильное, тело:
   – Рухо, все уже окончилось, – Жа-хай ?
   – Жа-хай-на, – проговорил он, словно бы успокаивал меня. – Жа-хай-на Хомейна Мухаар. Ты – родился.
   РодилсяРодилсяРодился…
   – Жа-хай-на?..
   – Принят, – мягко проговорил он. – Родился король всех кровей.
   Ко мне снова вернулся хомэйнский язык, но голос мой можно было назвать человеческим только с большой натяжкой:
   – Нет, – я внезапно понял это. – Я – только хомэйн.
   – Четыре дня ты был – Чэйсули. Этого вполне довольно.
   Я тяжело сглотнул.
   – Здесь темно. Я почти не вижу тебя. Это было правдой. Я видел только силуэт – темный силуэт на фоне кремово-белого мрамора, во мраке казавшегося темно-серым, силуэты лиир, покрывавшие стены, были сейчас почти неразличимы.
   – Я оставил факел на лестнице, дверь почти закрыта. Пока ты не будешь готов, пусть лучше остается так.
   Глаза у меня болели от света, пробивавшегося сквозь узкую щель – там, где был выход. Луч света сверкнул, отразившись от золотых браслетов, едва не ослепив меня сиянием, черной чертой обозначился шрам на лице того, кто назвал меня – рухо…
   Шрам. Не Дункан – Финн.
   – Финн… – я попытался сесть – и не смог. Не хватило сил.
   Он снова заставил меня лечь.
   – Не спеши. Ты пока еще… не обрел цельности. Не обрел цельности? Но что тогда со мной..?
   – Финн… – я замолчал, потом продолжил, – я выбрался? Выбрался из… из этой ямы?
   Я просто не мог в это поверить.
   Финн улыбнулся, напряжение и усталость покинули его лицо.
   – Ты выбрался из Утробы Земли. Разве я не скачал тебе, что ты родился?
   Я начал чувствовать холод мрамора и вспомнил, что прошел это испытание обнаженным. Лежать было неудобно. Я подтянул ноги, пытаясь понять, что со мной.
   Нет, кажется, все было в порядке – по крайней мере, с моим телом. А-с разумом?
   – Я сошел с ума? Ты это имел в виду?
   – Отчасти – может быть. Немного. Но это скоро пройдет. Это… – он на мгновение замолчал. – Мы нечасто делаем такое, заставляя человека рождаться заново. Это тяжело пережить.
   Я наконец сел, внезапно осознав – я стал другим. Я больше не был Кэриллоном. Я был чем-то иным. И это «что-то» заставило меня приподняться и сесть. Я заглянул в лицо Финна, в его глаза – желтые даже во мраке. Глаза зверя…
   Я коснулся рукой своего лица – но не мог, конечно, определить на ощупь цвет моих глаз. Они были голубыми.. а – теперь? И – кто я теперь…
   – Человек, – ответил Финн.
   Я прикрыл глаза и замер во мраке, слушая свое дыхание – так, как я слышал его там, во Чреве Земли.
   И – па-тамм, па-тамм, па-тамм…
   – Жа-хай-на, – мягко повторил Финн. – Жа-хай-на, Хомейна Мухаар.
   Я потянулся к нему и обхватил пальцами его запястье – быстрее, чем он успел отстраниться или хотя бы сделать какое-то движение. Осознал, что в первый раз опередил Финна, и держал его руку теперь – так же, как когда-то он держал мою, готовясь вспороть кожу и плоть кинжалом. У меня сейчас не было кинжала но зато он был у Финна. Мне оставалось только протянуть руку и взять клинок.
   Я улыбнулся, чувствуя под своими пальцами живую плоть и кровь. Он человек, смертный человек. Не чародей, способный жить вечно.
   Не как Тинстар. Чэйсули, не Айлини.
   Я взглянул на его руку – он даже не пытался высвободиться, просто ждал.
   – Это трудно? – спросил я. – Когда твое «я» уходит в землю, и ты принимаешь иное обличье? Я видел, как ты это делаешь. Я видел выражение твоего лица, пока лицо – еще лицо, покуда ты еще не скрыт пустотой, – я помолчал. Мне нужно это знать.
   Его глаза потемнели:
   – В хомэйнском нет слов, чтобы…
   – Тогда скажи словами Чэйсули. Скажи на Древнем Языке.
   Финн улыбнулся.
   – Сул-хараи, Кэриллон. Вот что это такое. Однажды я уже слышал от него это слово. Это было в Кэйлдон – мы сидели и пили уиску, и говорили о женщинах, как говорят только мужчина с мужчиной. Конечно, многое так и не было произнесено вслух – но мы уже научились понимать друг друга без слов. Мы оба думали об Аликc… От этой ночи в моей памяти сохранилось только одно слово: сул-харай.
   Оно означало высшее блаженство, какое только могут почтить в слиянии мужчина и женщина – совершенное, почти священное чувство. И хотя в хомэйнском языке действительно не хватало слов, чтобы объяснить это до конца, я понял остальное по тону Финна, каким было произнесено это слово.
   Сул-харай. Когда мужчина и женщина сливались, как две части целого, на краткое мгновение. Теперь, наконец, я понял сущность превращения Изменяющихся.
   Финн отодвинулся к ближайшей стене и откинулся назад, положив руки на колени. Смоляно-черные, давно не стриженные волосы почти скрывали его лицо. Но теперь я заметил в нем еще одно: даже в облике человека он напоминал изображения лиир, украшавшие стены. Во всех Чэйсули есть что-то от хищников.
   Что-то дикое.
   – Когда ты вернулся? Он улыбнулся:
   – Узнаю Кэриллона! Думаю, теперь с тобой все в порядке.
   За его спиной находилось изображение ястреба, когда Финн пошевелился, показалось – он расправляет крылья… но – нет, это было даром его брата.
   – Я пришел два дня назад Во дворце была страшная суматоха, мне сказали, что Мухаар куда-то пропал. Сперва я подумал, что тебя убили, но Дункан очень спокойно объяснил мне, что отвел тебя сюда, чтобы ты родился заново.
   Я потер лоб:
   – Ты знал о существовании этого места?
   – Я знал, что оно здесь есть. Не знал, где именно. И уж совсем не подозревал, что Дункан замышляет что-то подобное, – Финн наморщил лоб. – Он упрекал меня за то, что я рисковал тобой, призывая магию звезд, а сам привел тебя сюда… Не понимаю его. – Он мог бы стать Мухааром, – задумчиво проговорил я, чувствуя, как при этих словах у меня сжимается горло. – Дункан
   – вместо меня. Если бы хомэйны не правили…
   Финн пожал плечами:
   – Но они – и ты – вы правите. Нет смысла думать о том, что могло бы быть.
   Дункан – вождь клана, для Чэйсули этого вполне достаточно.
   Я поднял руку, внимательно разглядывая ее. Кожа иссеченная шрамами, кости, одетые плотью… И все таки эта рука совсем недавно была волчьей лапой.
   – Сны, – пробормотал я.
   – Не нужно ничего рассказывать, – посоветовал Финн. – Мухаар – ты, а не я, все, что произошло, должно остаться при тебе. От этого магия станет только сильнее.
   Я уронил руку, чувствуя себя слишком слабым даже для того, чтобы просто пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы подняться на ноги.
   – Какая магия? Я же хомэйн.
   – Но ты снова родился из Чрева Земли. Верно, у тебя нет нашей крови, ты лишен дара лиир… но теперь и у тебя тоже есть крупица нашей магии, – он улыбнулся. – Магия – уже то, что ты выжил.
   Внезапно я почувствовал сосущую пустоту в желудке.
   – Еда. Боги, как же мне нужно поесть!
   – Тогда подожди. У меня есть для тебя кое-что. Финн поднялся и вышел, когда он вернулся с винными мехами в руках, я бесцельно разглядывал стены.
   Глотнув, я едва не захлебнулся:
   – Уиска!
   – Молоко жехааны, – подтвердил Финн. – Сейчас это тебе нужно. Пей, только не слишком много. И перестань пускать слюни, как младенец.
   Я слабо улыбнулся – одни боги знают, какого усилия мне это стоило:
   – Боги, ну неужели мне не дадут поесть…
   – Тогда одевайся и пошли отсюда.
   Одеться… я тоскливо посмотрел на кучу одежды рядом со мной. Рубашка, штаны, сапоги.. я сомневался, что смогу надеть хотя бы рубашку.
   И тут я внезапно вспомнил, как утратил власть над своим телом – там, в пропасти, меня обдало жаром.
   – Боги, – сумел я выговорить через несколько мгновений. – Я не могу пойти прямо так…
   Финн вздохнул, сгреб одежду и начал одевать меня, словно я действительно был беспомощным ребенком.
   – Ты слишком велик, чтобы я мог нести тебя на руках, – хмыкнул он, когда я, пошатываясь, поднялся на ноги. – Кроме того, это может запятнать твою репутацию: подумать только, Мухаар Кэриллон вусмерть напился где-то в закоулках дворца! Что только скажут слуги?
   Я коротко и ясно объяснил ему, что я думаю о слугах, которые позволят себе чесать языки на мой счет. Говорил я на армейском жаргоне, и это заставило Финна улыбнуться. Потом он на мгновение взял меня за руку.
   – Жа-хай-на. В этом нет ничего оскорбительного. Я повернулся к двери, пошатываясь, шагнул вперед и увидел – свет.
   – Идем, господин мой Мухаар. Твоя жехаана и твоя рухолла здесь и ждут тебя.
   – Ступеньки…
   – Поднимайся. Шагай, – посоветовал он. – Если, конечно, ты предпочитаешь идти, а не лететь.
   На миг – только на краткий миг – я подумал, смог бы я полететь, или нет.
   Вздохнул, понимая, что не способен на это. И медленно начал подниматься вверх по лестнице.

Глава 20

   Я разглядывал свое отражение в зеркале из полированного серебра, висевшем на стене. Мои волосы были подстрижены короче, чем обычно, и больше не спадали на плечи неровными прядями, так же аккуратно выглядела и борода. Впервые за все эти долгие годы у меня была возможность привести в порядок свою внешность, и сейчас я с трудом мог узнать себя.
   – Больше не принц-наемник, – проговорил Финн.
   В зеркале я видел и его тоже. Как и я, он был одет в парадную одежду, хотя она и была из кожи, не из бархата. Белая кожа – от этого его собственная казалась еще темнее. Золото: серьга, браслеты, пояс. И – кинжал с золотым гербовым львом. Хотя на свадебной церемонии никто, кроме Мухаара, не имел права быть при оружии, для Чэйсули было сделано исключение. С Финном, подумалось мне, и не могло быть по-другому: он был скорее варваром, чем придворным, скорее воином, чем гостем на свадьбе.
   – А ты? – поинтересовался я, – Кто теперь ты? Он улыбнулся:
   – Твой ленник, господин мой Мухаар. Я отвернулся от зеркала и нахмурился:
   – Сколько времени осталось?
   – Достаточно, – ответил он, – Кэриллон, перестань так нервничать. Ты думаешь, что она не придет?
   – В Тронном Зале собрались сотни людей, – раздраженно ответил я. – Если Электра решит оскорбить меня, опоздав на церемонию, я ничем не смогу ей помешать. У меня и так скверное предчувствие… Боги… Я не должен был соглашаться на это…
   Финн рассмеялся:
   – Думай о ней, как о враге, а не просто как о невесте. В конце концов, так оно и есть. Как бы ты встретился с ней тогда?
   Я фыркнул и поправил на голове золотой обруч:
   – Я с большей радостью встретился бы с ней в постели, чем перед священником.
   – Ты говорил, что хочешь мира между двумя государствами. С тех пор ты уже успел переменить решение?
   Я вздохнул и положил руку на рукоять меча. Один взгляд напомнил мне о том, что сделал Тинстар: рубин был черным и по сию пору.
   – Нет, – ответил я. – Это нужно сделать. Но я бы предпочел остаться свободным.
   – А, – он поднял брови, – Теперь ты, наконец, увидел, что есть свой смысл в жизни холостяка. Будь ты на моем месте… – он не окончил фразы и пожал плечами. – Но ты не на моем месте. И у меня был выбор… – он снова пожал плечами. – Все будет в порядке.
   – Кэриллон, – в дверях моей комнаты стояла Торри в платье цвета бронзы и жемчужном ожерелье, – Электра почти готова.
   Я почувствовал что-то очень похожее на страх. Потом понял, что это и есть cтрах.
   – О боги… что мне делать? Как я пройду через все это? – я посмотрел на Финна, – Я был глупцом…
   – Ты им часто бываешь, – согласилась Торри, подходя ко мне, чтобы снять мою руку с меча. – Но теперь тебе придется доказать другим, особенно Электре, что ты не таков. Думаешь, она ничего не скажет, если ты явишься перед ней таким? – она поправила мой темно-зеленый камзол, разглаживая какую-то невидимую мне складку.
   Я нетерпеливо сбросил ее руки:
   – О боги, есть же еще и подарок! Чуть не забыл… – я прошел мимо нее к мраморному столу и открыл резной ларец слоновой кости. На бархате глубокого синего тона мерцало серебро. Я вынул из ларца пояс, украшенный жемчужными и сапфировыми подвесками. Серебряные звенья будут обвивать талию Электры очень низко, драгоценные подвески будут спускаться спереди на юбки…
   – Кэриллон! – Торри смотрела на драгоценность восхищенными глазами. – Где ты нашел такое чудо?
   Я вынул из ларца ожерелье – тонкий серебряный обруч, украшенный единственным сапфиром и двумя жемчужинами по сторонам синего камня. Там были еще и серьги, но у меня уже не хватало рук. Рука Финна протянулась к обручу и схватила его, я выпустил серебряный ободок из рук и увидел гнев в глазах Чэйсули:
   – Ты знаешь, кому это принадлежало? Мы оба – я и Турмилайн – недоуменно уставились на него.
   Наконец я кивнул:
   – Они принадлежали Линдир. Все драгоценности короны были доставлены мне три недели назад, чтобы я мог выбрать что-нибудь для Электры. Я подумал, что это…
   – Это сделал Хэйл, – лицо Финна побелело, и только шрам пересекал его багровой полосой. – Мой жехаан сделал это с такой любовью, какой тебе никогда не узнать. А теперь ты собираешься отдать это ей?
   Я медленно положил пояс назад в ларец.
   – Да, – тихо ответил я. – Мне очень жаль – я не знал, что это работа Хэйла. Но что до предназначения этих вещей – да, они – для Электры.
   – Ты не сделаешь этого. Они принадлежали Линдир, – губы Финна сжались в белую тонкую линию. – Мне нет дела до памяти Хомейнской принцессы, ради которой мой жехаан нас оставил, но до того, что он создал, мне есть дело. Лучше отдай это Торри.
   Я коротко взглянул на сестру и увидел, как побелело ее лицо при этих словах. Что ж, я не винил ее. Финн высказал свои чувства без громких слов.
   – Кэриллон, – начала было Торри, но я прервал ее.
   – Верни это, – сказал я Финну. – Мне очень жаль, как я и сказал, но эти драгоценности предназначены для Электры. Для Королевы.
   Финн не выпустил ожерелье из рук, вместо этого, он обернулся и надел украшение на шею Торри:
   – Вот, – горько сказал он. – Хочешь, прими это от своего рухолли.
   – Нет! – резко ответила Торри. – Я не стану камнем преткновения между вами. Не из-за этого, – она быстро сняла ожерелье и вложила его в мою руку. Ее глаза на минуту встретились с глазами Финна, и он отвел взгляд первым.
   Я уложил драгоценную безделушку в ларец и захлопнул крышку. Некоторое время смотрел на нее, потом обернулся к сестре и передал ей ларец:
   – Торри, ты не отнесешь это? Мой свадебный подарок ей.
   Финн положил руки на крышку ларца:
   – Нет, – он отчаянно замотал головой. – Если кто-то и должен передать другой женщине вещь, которую сделал мой жехаан, это буду я. Понимаешь? Это должно быть так.
   – Да, – согласился я, – должно. Но я попытался избежать…
   – Не нужно, – Финн говорил коротко и отрывисто, – Разве я не твой ленник?
   Он повернулся и покинул мои покои, сжимая в руках ларец. Я потер лоб, если бы можно было снять этот тяжелый венец…
   – Я никогда не видела его в таком гневе, – сказала наконец Торри. – даже в Обители, когда Аликс запретила ему выходить из шатра – а он собирался на охоту с Доналом.
   Я рассмеялся, радуясь, что могу отвлечься от мыслей о том, что произошло между мной и Финном, о том, каким он был, когда покинул эту комнату:
   – Аликс часто злит Финна, а он – ее, это давняя история.
   – Из-за того, что он когда-то похитил ее? – Торри улыбнулась, встретив мой недоуменный взгляд. – Да, Финн рассказал мне об этом… когда я попросила. Он рассказал мне еще кое-что, – она снова потянулась разгладить складку моего камзола. – Он сказал, что если найдется женщина, которую он будет желать так же, как Аликс, он не позволит никому встать между ними. Ни тебе, ни своему брату, – я чувствовал, как напряглись ее руки, она закончила очень серьезно.
   – И я ему верю.
   Я наклонился и поцеловал ее в лоб:
   – В нем говорит горечь, Торри. Он никогда не мог забыть Аликс. И я не думаю, что когда-нибудь сумеет, – я пожал ее руку. – Идем. Настало время свадьбы.
   Большой зал был полон – аристократия Солинды и Хомейны, лучшие воины Чэйсули… У окованных серебром дверей я ждал Электру, поглядывая на великолепное собрание с некоторым страхом. Я почему-то не думал, что столь многие захотят увидеть объединение враждовавших государств, может, они думали, что мы убьем друг друга прямо перед священником?
   Я попытался расслабиться. Зубы стиснуты до боли: вот уж не думал, что венчание будет таким страшным испытанием. И я, солдат… Я невесело усмехнулся.
   Не сегодня. Сегодня я был просто женихом, и нервы мои были на пределе.
   Хомейнский священник терпеливо ждал на возвышении подле трона. Гости, собравшиеся в зале, напоминали пчел, окружающих свою матку. Или Мухаара.
   Я искал в толпе знакомые лица: Финн, Дункан и Аликс – первый серьезен, как обычно, вторая почти сурова. Моя мать сидела на табурете, рядом стояла сестра, на матери по-прежнему были платок и чепец, скрывающие седые волосы, но теперь она была воистину матерью короля, а не мятежника: это было видно по ее одежде.
   Турмилайн же просто-таки воспламеняла сердца своей необыкновенной сияющей красотой. И Лахлэн, стоявший подле нее, похоже, видел это лучше прочих.
   Я вздохнул. Бедняга Лахлэн. Он не просто был очарован моей сестрой – он боготворил ее. В последнее время я уделял ему не слишком много времени, а присутствие Торри еще усиливало его страдания. Но здесь я ничего не мог сделать. Он – тоже, ему оставалось только молча терпеть эту боль.
   – Мой господин.
   Кровь застыла у меня в жилах. Вот и все. Это был голос Электры. После недолгих колебаний я обернулся к ней, Она была дочерью Беллэма до мозга костей. Она была в белом – цвет траура, – без слов говорившем, что она думает о своем будущем супруге. Что ж, ничего другого я и не ожидал.
   Ее большие серые глаза смотрели на меня из-под длинных ресниц, водопад бледно-золотых волос ниспадал до колен, волосы не были убраны, как и пристало девушке. Хотелось зарыться в эти золотистые волны руками и усадить ее себе на колени…
   – Видишь? – сказала она, – Я надела твой свадебный дар.
   Она отдала должное серебру и сапфирам. Боги, что за женщина…
   Но в это мгновение она была для меня не столько женщиной, сколь противником: было в ней что-то от бесшумно ступающей хищной кошки. Эта спокойная уверенность не оставляла сомнений в ее чувствах – и все же она была желанна мне. Более, чем когда-либо. Более, чем я посмел бы признаться – даже самому себе.
   Я предложил ей руку:
   – Госпожа оказывает мне честь… Тонкая белая ручка легла на зеленый бархат моего камзола:
   – Мой господин… это самое малое, что я могу сделать для вас.
   ….Церемония была краткой, но я не слушал, что говорилось на ней. Я пытался не обращать внимания на то чувство, которое шевелилось где-то глубоко внутри меня. Я постоянно ощущал осуждение Финна, хотя его лицо, когда я посмотрел на него, было спокойно, без тени чувства. Всякий раз, когда я смотрел на Электру, я видел только женщину, прекрасную и желанную.
   Я говорил слова клятвы, связывавшие нас – хомэйнские слова, взятые из языка Чэйсули. И это было верно – Хомейна и Чэйсули были неразделимы, теперь я знал, почему.
   Электра повторяла слова за мной, не отводя от меня взгляда. Ее солиндский выговор превращал в насмешку слова клятвы: быть может, она делала это намеренно? Но нет, она ведь и вправду была из Солинды… и, без сомнения, прекрасно понимала, что говорит.
   Священник положил руку на ее голову, вторая опустилась па мою. На несколько мгновений повисло тяжелое молчание – мы стояли на коленях перед ним, потом он улыбнулся и произнес слова благословения новому Мухаару и его госпоже супруге.
   Я взял эту женщину – я удержу ее. Электра наконец стала моей.
   Когда окончился свадебный пир мы перешли в следующий зал: этот был не таким большим, но производил едва ли меньшее впечатление, чем Тронный Зал с его Троном Льва. По стенам проходила галерея, лютни, флейты, тамбурины, арфы и юные голоса певцов служили фоном для празднества. Вскоре гости, подогретые добрым вином, перестали обсуждать политику и приготовились вывести своих партнерш в танце на красные плиты пола.
   Но танцы не могли начаться, пока их не откроют Мухаар и его Королева. А потому я вывел Электру на середину зала и дал знак начинать.
   Она легко повела изысканный узор танца, вся – кружение, вся – шорох одежд.
   Наши руки соприкоснулись и разошлись. Танец был более похож на изысканное ухаживание с легкими авансами с обеих сторон. Я чувствовал направленные на нас взгляды и улыбки – правда, последние в большинстве своем принадлежали не солиндцам. Для тех во всем происходящем было мало радости.
   – Скажи мне, – сказал я, когда танец свел пас в центре зала, – где Тинстар?
   Она вся напряглась и чуть было на оступилась, я подхватил ее под руку и помог ей удержаться на ногах, ласково улыбнувшись ее ошеломленному взгляду.
   – Ты думала, я не спрошу? – танец снова развел нас, но через мгновение мы снова оказались рядом.
   Она глубоко вздохнула – сапфир заискрился на ее шее, подвески пояса вспыхнули огнями в складках юбки:
   – Мой господин… ты застал меня врасплох.
   – Не думаю, чтобы тебя когда-либо можно было застать врасплох, Электра, я улыбнулся. – Так где он?
   Мы снова разошлись. Я внимательно следил за ее лицом. Она двигалась легко благодаря природной грации и изяществу, но мысли ее были явно заняты чем-то другим.
   – Кэриллон…
   – Где Тинстар?
   Удлиненные глаза на мгновение закрылись, но когда она подняла ресницы, я увидел в них отчуждение, почти враждебность. Ее губы сжались в тонкую линию:
   – Он ушел. Я не знаю, куда. Я поймал ее руку – пальцы ее были, как всегда, прохладными:
   – Лучше бы тебе удовольствоваться мной, Электра. Ты моя жена.
   – И Королева? – быстро прибавила она. Я улыбнулся:
   – Тебе нужен королевский венец, ведь так? В ней мгновенно взыграла гордая кровь королей:
   – Я стою этого! Даже ты не сможешь отказать мне в этом праве!
   Мы снова сошлись в очередной фигуре танца. Я взял ее руку и провел через весь зал. Там мы развернулись и прошли назад, вызвав аплодисменты зрителей. В этом споре победила дама.
   – Может, и не смогу, – согласился я, – Ведь ты станешь матерью моего наследника. Ее зубы оскалились на мгновенье:
   – Такова твоя цена? Ребенок?
   – Сын. Подари мне сына, Электра.
   Мгновение она размышляла, потом улыбнулась:
   – Может быть, я слишком стара, чтобы родить ребенка. Об этом ты не думал?
   Я до боли стиснул ее руку – кости едва не хрустнули:
   – Не говори глупостей, госпожа моя! Я не сомневаюсь, что, подарив тебе вечную юность, Тинстар оставил тебе и возможность рожать.
   Ее щеки залил румянец. Танец окончился, более ей не нужно было подчиняться мне. Но на нас все еще смотрели – она не могла резко прервать разговор.
   Электра принужденно улыбнулась:
   – Если ты того желаешь, господин мой супруг, я подарю тебе ребенка.