Робертс Нора. Ей снилась смерть

   – Я бы не стала ждать его сегодня.
   Иветта замерла, массажная рукавица скрипнула в ее дрогнувшей руке.
   – С Саймоном что-нибудь случилось? Он попал в автомобильную катастрофу?
   – С Саймоном кое-что случилось, но он не попал в автомобильную катастрофу. Прошлой ночью он напал на Пайпер Гоффман.
   – Напал? Саймон?! – Иветта с трудом сдержала смех. – Вы не в своем уме, лейтенант.
   – Он убил четырех человек. Изнасиловал и убил че­тырех человек и почти то же самое сделал вчера ночью с Пайпер. Он сбежал. Где он может скрываться?
   – Вы ошибаетесь. – Руки Иветты затряслись, и она сдернула массажную рукавицу. – Вы ошибаетесь! Саймон – интеллигентный и мягкий человек. Он и мухи не обидит.
   – Как давно вы его знаете?
   – Я… Пару лет, с тех пор как он пришел в салон. Нет-нет, вы ошибаетесь! – Иветта вдруг прижала ладо­ни к щекам. – Пайпер?.. Вы сказали, что на Пайпер напали? В каком она состоянии? Где она?
   – Она в коме, в больнице. Саймону помешали по­кончить с ней, и он сбежал. Он вернулся в свою кварти­ру, но теперь его там нет. Куда он мог пойти?
   – Я не знаю. Я не могу поверить в это! Вы уверены?
   Ева холодно посмотрела ей в глаза.
   – Я уверена.
   – Но он обожал Пайпер! Он был их консультан­том – ее и Руди. Он делал для них все. Он называл их «ангелы-близнецы»…
   – С кем еще он был близок? Кому он мог рассказы­вать о своей личной жизни? О своей матери?
   – О своей матери? Я знаю, что она умерла в про­шлом году. Саймон был в отчаянии. Она умерла в ре­зультате несчастного случая.
   – Он говорил вам, что это был несчастный случай?
   – Она потеряла сознание, или что-то в этом роде, в ванной. Захлебнулась. Это ужасно! Они были очень близки.
   – Он рассказывал вам о ней?
   – Конечно. Мы ведь работаем вместе, проводим здесь много часов. Мы друзья… – Ее глаза наполни­лись слезами. – Я не могу поверить вашим словам!
   – Вам лучше поверить, для вашей же безопасности. Куда он мог пойти, Иветта? Если он напуган, если он не может пойти домой. Если ему надо где-то спрятаться.
   – Я не знаю. Вся его жизнь проходила здесь, в сало­не. Особенно после того, как он потерял мать. Я не ду­маю, что у него есть другие близкие люди. Его отец умер, когда он был ребенком. Он не звонил мне. Кля­нусь, не звонил!
   – Если он позвонит, вам необходимо срочно свя­заться со мной. И будьте крайне осторожны: не встре­чайтесь с ним одна, не открывайте дверь, если он при­дет к вам. А сейчас мне надо осмотреть его шкаф и переговорить с вашими сотрудниками.
   – Хорошо, я организую это. Вы знаете, Саймон вовсе не был загадочным или что-нибудь в этом духе. – Иветта встала и смахнула со щеки слезу. – Он, знаете ли, настоящий рохля. В последние дни он был занят ис­ключительно подготовкой к Рождеству, хотя потеря ма­тери навсегда испортила ему отношение к праздникам.
   – Да, но теперь он, похоже, разобрался с этой про­блемой…
   Ева вошла в комнату персонала, мельком взглянув на какого-то толстяка, который опустошал бутылку с зеленого цвета жидкостью.
   – Он сменил замок, – пробормотала Иветта. – Я не могу открыть его шкаф.
   – Кто здесь отвечает за комнату персонала?
   Иветта тяжело вздохнула.
   – Я.
   Ева вынула револьвер.
   – У нас нет времени. Эта штука сможет открыть за­мок, но вы должны дать мне разрешение на взлом.
   Иветта молча кивнула и закрыла глаза.
   – Вы пишете на пленку, Пибоди?
   – Да, лейтенант.
   Ева прицелилась, выстрелила и разнесла замок в клочья. Выстрел сопровождался грохотом и вспышкой. Дверца шкафа отлетела в сторону и повисла на петлях.
   – Дьявол! Иветта, что здесь происходит?
   – Это полиция, Стиви. – Она махнула рукой взвол­нованному сотруднику. – Ты должен быть в кабинете 930. Иди и займись делом.
   – Саймон будет в ярости, – покачал он головой и вышел из комнаты.
   Подойдя к шкафу, Ева взялась за висящую дверцу, но тут же отдернула руку.
   – Черт! – вскрикнула она и стала дуть на паль­цы. – Слишком горячо.
   – Попробуйте с этим. – Пибоди достала из карма­на и протянула ей сложенный в несколько раз носовой платок. Их глаза на секунду встретились.
   – Спасибо.
   При помощи платка Ева отогнула дверцу.
   – Санта-Клаус спешил, – пробормотала она.
   Костюм Санта-Клауса был свернут и брошен на дно шкафчика. Начищенные до блеска высокие черные са­поги стояли на нем.
   Ева надела специальные перчатки.
   – Посмотрим, что там еще есть.
   На полках стояли две банки дезинфектанта, полбан­ки мыла на травах, тюбики защитного крема, ультра­звуковой прибор для уничтожения микробов. Она на­шла еще один комплект приспособлений для татуиров­ки и образцы для ряда сложных рисунков. На одном из них была надпись стилизованными буквами:

МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ.

   – Прекрасно. Это его пригвоздит. Пибоди, собери­те все и упакуйте. Я хочу, чтобы в течение часа все это было в лаборатории. Я пока останусь здесь и опрошу сотрудников.
   Больше ничего интересного от сотрудников фирмы Ева не узнала. Здесь Саймона любили и уважали. Она услышала о нем такие слова, как «умеющий сочувство­вать», «добрый» и «симпатичный».
   И все это время у нее перед глазами стоял полный ужаса и боли взгляд Марианны Хоули.
 
   По дороге в больницу к Пайпер Ева и Пибоди мол­чали. Несмотря на то, что новый кондиционер в маши­не работал прекрасно, нагоняя приятный теплый воз­дух, дух стоял тлетворный.
   «Ладно, – подумала Ева. – Хорошо, пусть Пибоди ходит, гордо задрав хвост, – это ее проблема. Главное, чтобы это не отразилось на работе».
   – Позвоните Макнабу, – не оборачиваясь, сказала Ева, войдя в лифт. – Узнайте, получил ли он какие-ни­будь новые данные о возможном местонахождении Сай­мона. Затем выясните, удалось ли Мире создать психо­логический портрет с учетом новых данных.
   – Есть, сэр.
   – Если вы еще раз назовете меня «сэр» таким высо­комерным тоном, я вас свяжу!
   С этими словами Ева вышла из лифта. Пибоди, сер­дито сопя, вынуждена была догонять ее.
   – Мне нужны данные о состоянии Пайпер Гоффман, – бросила Ева дежурной медицинской сестре, швырнув свою сумку на стол.
   – Пациентка находится в спокойном состоянии.
   – Что вы имеете в виду? Она вышла из комы?
   Медицинская сестра поправила свой цветастый ха­латик.
   – Пациентка Гоффман пришла в сознание около двадцати минут назад.
   – Почему мне не сообщили? На ее больничном листе должна быть пометка.
   – Она есть, лейтенант. Но дело в том, что, когда па­циентка пришла в сознание, у нее началась буйная ис­терика. Мы были вынуждены связать ее и дать успоко­ительное лекарство, согласно указаниям врача и с со­гласия родственника.
   – Где этот родственник?
   – Он в ее палате, с ним все в порядке.
   – Я пройду к ней.
   Повернувшись на каблуках, Ева пересекла коридор и вошла в палату. Пайпер спокойно спала – бледная, но от этого не менее красивая блондинка. Под глазами легкие тени, на щеках неестественный румянец, вы­званный сильными лекарствами. Рядом с кроватью мерцали мониторы специальных приборов медицин­ского контроля за состоянием больной. Палата больше походила на дорогой номер в пятизвездном отеле.
   «Пациенты с деньгами могут позволить себе болеть в весьма комфортабельных условиях», – подумала Ева. Ее собственные воспоминания о первом пребывании в больнице были ужасными: узкая комната, вдоль стен стоят неудобные кровати, на которых от боли и отчая­ния стонут женщины. Стены были серыми, окна за­крыты черными занавесками, а воздух наполнен стой­ким запахом мочи.
   Ей было восемь лет – одинокая, разбитая девочка, даже не помнившая своего имени…
   Слава богу, Пайпер проснется в совсем других усло­виях. Сейчас рядом с ее кроватью сидел брат, он нежно держал руку сестры, как будто неосторожное движение могло разбить этот нежный сосуд. По всей палате стоя­ли различной формы и величины вазы, наполненные цветами. Тихо играла успокаивающая музыка.
   – Она проснулась с криком. – Руди не повернул головы на шаги Евы, продолжая смотреть в лицо се­стры. – Звала меня на помощь. Она издавала какие-то нечеловеческие звуки. – Он взял тонкую, длинную ла­донь Пайпер и провел ею по своей щеке. – Я был ря­дом, но она не узнавала меня, а когда к ней подошла медицинская сестра, набросилась на нее с кулаками. Она не понимала, где находится. Ей казалось, что она все еще… Ей казалось, что он все еще с ней.
   – Она сказала что-нибудь, Руди? Она назвала его имя?
   – Она прокричала его!
   Руди поднял лицо, Еве оно показалось маской мертвеца. В нем не было ни кровинки, и оно напо­минало восковой слепок.
   – Да, она назвала его имя, – сказал Руди, пытаясь взять себя в руки. – «О Саймон, не надо! – кричала она. – Саймон, не надо! Не надо, не надо, нет! Не де­лай этого опять!»
   Жалость к обоим пронзила сердце Евы.
   – Руди, мне надо поговорить с ней.
   – Ей необходимо поспать. Ей надо забыть все это. – Он поднял свободную руку и поправил Пайпер сбив­шиеся волосы. – Когда ей станет лучше, когда она бу­дет в состоянии передвигаться, я заберу ее отсюда. Ку­да-нибудь в теплое солнечное место, где много цветов. Там она излечится от всего этого. Я знаю, что вы думае­те обо мне, о нас. Меня это не волнует.
   – Не имеет значения, что я думаю о вас. Только ее состояние имеет значение. – Ева подошла к кровати с другой стороны, чтобы видеть его лицо. – Не кажется ли вам, что она выздоровеет быстрее, если будет знать, что человек, который сделал с ней все это, арестован? Мне необходимо поговорить с ней.
   – С ней сейчас нельзя разговаривать об этом. Вы не можете понять, что она переживает, каково ей сейчас!
   – Я могу понять. Я знаю, через что она прошла. Я очень хорошо представляю себе, через что она про­шла, – повторила Ева, четко выговаривая каждое слово и глядя прямо в глаза Руди, который с интересом смот­рел на нее. – Поверьте, я не сделаю ей больно. Я хочу изолировать этого человека, Руди, прежде чем он сдела­ет то же самое с кем-нибудь еще.
   – Ну, хорошо, – сказал он после некоторого раз­мышления. – Но я должен быть здесь. Я могу ей пона­добиться. И доктор, доктор тоже должен находиться здесь! Если ей станет плохо, он сможет вновь успокоить ее.
   – Ладно. Но вы не должны мешать мне работать.
   Руди кивнул и снова посмотрел на лицо Пайпер.
   – Скажите, сможет ли она… Как долго… Если вы знаете, что сейчас с ней, сколько времени ей понадо­бится, чтобы все это забыть?
   – Она никогда не забудет этого, – сказала Ева грустно. – Но она научится с этим жить.

ГЛАВА 19

   – Это постепенно приведет ее в себя. – Доктор был молод и, судя по всему, еще сохранил любовь и предан­ность своему искусству. Он ввел лекарство сам, не став обращаться за помощью к медсестрам или своим ассис­тентам. – Я дал ей медленно действующий препарат, через некоторое время она проснется и не будет слиш­ком возбуждена.
   – Мне надо, чтобы она была в полном сознании, – сказала ему Ева, и он внимательно посмотрел на нее своими карими глазами.
   – Я знаю, что вам нужно, лейтенант. В обычных ус­ловиях я бы ни за что не согласился будить искусствен­ным образом такую пациентку, как Пайпер. Но я пони­маю необходимость этого. Надеюсь, и вы понимаете, что ей необходим максимальный покой.
   Доктор пощупал пульс и внимательно изучил пока­зания мониторов.
   – Ее состояние стабильно, – сказал он, оглянув­шись на Еву. – Но выздоровление от физической и пси­хологической травмы такого рода – дело долгое.
   – Вы когда-нибудь бывали в клиниках для изнаси­лованных?
   Доктор удивленно поднял брови.
   – У нас нет таких клиник.
   – Еще пять лет тому назад они были, но потом власти пересмотрели положения о проституции. В этих клиниках лежали в основном проститутки – преимуществен­но молодые девочки, которые приехали из провинции в большой город и не смогли приспособиться к его жес­токим законам. Я тогда работала в соответствующем от­деле и очень хорошо все это изучила. Я знаю, что надо делать.
   Доктор кивнул и, наклонившись, приподнял веко Пайпер.
   – Она приходит в себя. Руди, вас она должна уви­деть первым. Говорите с ней, успокаивайте ее. Ваш го­лос должен быть мягким и негромким.
   – Пайпер. – Руди наклонился над постелью. – До­рогая, это я, Руди. С тобой все в порядке, ты в абсолют­ной безопасности. Мы снова вместе. Ты слышишь меня?
   – Руди? – Пайпер произнесла это, не открывая глаз, лишь слегка повернув голову на подушке. – Руди, что случилось?.. Что случилось? Где ты?
   – Я здесь. – По его щеке скатилась слеза. – Я буду все время с тобой.
   – Саймон избил меня. Я не могу пошевелиться.
   – Его уже нет. Ты в безопасности.
   Пайпер наконец открыла глаза, и Ева увидела мельк­нувшую в них тень паники.
   – Пайпер, вы помните меня? – спросила она, тоже наклонившись над кроватью.
   – Вы из полиции. Вы хотели, чтобы я говорила плохие вещи о Руди…
   – Нет. Я лишь просила вас говорить правду. Руди здесь, он никуда не уйдет, пока мы будем говорить. Скажите мне, что с вами случилось. Расскажите мне о Саймоне.
   – Саймон… – Пайпер взмахнула рукой, как будто пытаясь отогнать видение, огоньки на мониторах забе­гали чаще. – Где он?
   – Его здесь нет, он не может причинить вам боль. – Ева нежно взяла Пайпер за руку. – Никто не обидит вас. Но вы должны мне помочь. Вы должны мне рас­сказать, что он сделал.
   – Он позвонил в дверь, и я открыла. – Ева увидела, как у нее вращаются зрачки под полуприкрытыми века­ми. – Я была рада видеть его. В Рождество принято де­лать подарки, а у него была большая серебряная короб­ка в руках. Подарок. Я подумала, что Саймон принес подарки для нас с Руди, и сказала, что Руди нет дома. Но он уже знал это. Он сказал: «Здесь только ты и я». Он улыбнулся и положил руку мне на плечо…
   Пайпер откинулась на подушки и некоторое время молчала, тяжело дыша.
   – Я плохо помню, что было потом, – пробормота­ла она. – У меня закружилась голова. У меня так силь­но закружилась голова, что я перестала видеть все во­круг. Я вынуждена была лечь, и я очень странно себя чувствовала. Я не могла пошевелиться, не могла от­крыть глаза. Я не могла думать…
   – Вы помните что-нибудь из того, что он говорил? Хотя бы что-нибудь.
   – Он сказал, что я прекрасна. Он знает, как сделать меня еще прекраснее. Сказал, что любит меня, только меня. Это настоящая любовь, он хочет, чтобы я была его единственной любовью. Другие для него не имеют значения. Только я. Он продолжал говорить, но я не могла отвечать. Он сказал, что все его прежние возлюб­ленные мертвы, потому что они не были настоящими. Они не были чисты и непорочны… Нет!
   Неожиданно она вырвала руку и попыталась встать, но Ева придержала ее за плечи.
   – Все в порядке. Вы в безопасности. Я знаю, Пай­пер, что он сделал вам больно. Я знаю, как вы измуче­ны. Но теперь вам не надо ничего бояться. Смотрите на меня, говорите со мной. Я не позволю больше никому обидеть вас.
   – Он привязал меня! – Слезы ручьями текли у Пайпер по щекам. – Привязал к постели и стал сни­мать с меня одежду. Я умоляла его не делать этого, ведь он был моим другом!.. Потом он разделся. Ужасно! Там была видеокамера, и он позировал перед ней. Улыбался и говорил, что я была плохой девочкой. Его глаза… Что-то страшное было в его глазах. Я кричала, но никто не мог услышать меня. Где Руди?
   – Я здесь. – Он с трудом смог произнести эти слова и поцеловал ее в лоб. – Я здесь.
   – Он делал со мной ужасные вещи. Он изнасиловал меня, мне было так больно… Он сказал, что я прости­тутка. Большинство женщин – проститутки, они лишь притворяются, что они актрисы. И мужчины правы, когда используют их, а затем бросают. Я действительно чувствовала себя проституткой, и он мог делать со мной все, что захочет. И он делал, он продолжал делать мне больно! Руди, я все время звала тебя, чтобы ты остано­вил его.
   – Руди пришел, – сказала Ева. – Руди пришел и остановил его.
   – Руди пришел?
   – Да, он услышал вас и пришел вам на помощь.
   – Он остановил. Да, он остановил. – Пайпер вновь закрыла глаза. – Потом послышались крики, шум. Кто-то очень громко кричал, очень громко. Кричал о своей матери. Больше я ничего не помню.
   – Хорошо. Вы все отлично рассказали.
   – Вы не позволите ему вернуться? – Ее пальцы крепко сжали руку Евы. – Вы не позволите ему найти меня?
   – Нет, я не позволю ему вернуться.
   – Он чем-то накрыл меня, – вспомнила Пайпер. – Он чем-то поливал меня. – Она брезгливо поморщи­лась. – Что-то вливал в меня. Его тело было чем-то на­мазано. У него была татуировка на бедре.
   Ева удивилась: она точно помнила, что на видео­пленках у него не было татуировки.
   – Вы помните, как она выглядела?
   – Это была надпись «Моя единственная любовь». Он специально показывал мне ее, говорил, что это новая татуировка, настоящая, а не временная. Потому что он очень устал от временных отношений с теми, кого любит. А я плакала, говорила, что никогда не оби­жу его. Потом он тоже заплакал: сказал, что знает это и очень сожалеет…
   – Вы можете вспомнить что-нибудь еще?
   – Он сказал, что я буду любить его вечно, потому что он будет у меня последним. И он будет всегда по­мнить обо мне, потому что я была его другом. – В ее глазах опять мелькнула тревога. – Он собирался убить меня! Он больше не был Саймоном, лейтенант. Чело­век, который делал это со мной, мне незнаком…
   – Вам больше нечего бояться. Я вам обещаю.
   Ева поднялась и внимательно посмотрела на Руди.
   – Давайте выйдем на минуту, пусть доктор осмот­рит вашу сестру.
   – Я сейчас вернусь. – Он прижался губами к ладо­ни Пайпер. – Я буду за дверью.
   Они вышли в коридор, и Ева закрыла дверь.
   – Я не хочу оставлять ее, – пробормотал Руди.
   – Ей необходимо поговорить с кем-нибудь.
   – Она уже достаточно наговорилась. Она рассказа­ла вам все. Господи!
   – Ей нужен хороший психолог, Руди. Ей необходи­мо лечение. Если вы сейчас увезете ее отсюда, это вряд ли поможет ей быстро справиться со своими проблема­ми. Пару дней назад я дала ей свою визитную карточку с координатами и именем одного доктора. Свяжитесь с доктором Мирой, Руди. Она поможет вашей сестре.
   Руди открыл было рот, потом закрыл. Казалось, он пытается сделать какое-то усилие над собой.
   – Вы были очень добры к ней там, в палате. Очень добры. Я ведь только теперь понял, почему вы так резко и непримиримо говорили со мной все это время. Вы считали, что я виноват в том, что… что произошло с другими. Я хочу, чтобы вы знали: я благодарен вам.
   – Вы будете благодарить меня, когда я его схвачу. Скажите, Руди, вы ведь хорошо знаете его?
   – Думал, что знаю…
   – Куда он мог пойти? Есть ли какое-нибудь место? Человек?
   – Раньше я бы сказал, что он может пойти к нам с Пайпер. Мы много времени проводили вместе – на ра­боте и вне ее. – Он закрыл глаза. – Господи, ему ведь ничего не стоило доставать списки знакомств! Никому бы не пришло в голову задавать ему никаких вопросов. Если бы я сказал вам тогда об этом, если бы я попытал­ся помочь, вместо того чтобы защищать себя и свой бизнес, я бы смог избежать всего этого…
   – Помогите мне теперь, Руди. Расскажите мне о нем и его матери.
   – Она покончила с собой. Я не знаю, известно ли это кому-нибудь, кроме меня. – Руди в задумчивости потер переносицу. – Однажды вечером он многое рас­сказал мне о ней. Она была больным человеком, психи­чески больным. Саймон обвинял в этом отца. Когда он был ребенком, его родители развелись, и мать так и не смогла оправиться от этого. Она все время верила, что его отец однажды вернется.
   – Ее единственная истинная любовь?
   – Боже! – Он закрыл лицо руками. – Да-да, навер­ное. Она была актрисой – не слишком удачливой, но Саймон считал, что она была прекрасной актрисой. Он боготворил ее. Но она часто расстраивала его своим по­ведением. Она постоянно впадала в депрессию и стара­лась забыться в объятиях других мужчин. Саймон, во­обще-то, был очень терпимым, но в этой области он мыслил крайне категорично. Она была его матерью и не имела права на сексуальные отношения с мужчина­ми. Он только однажды говорил со мной на эту тему, вскоре после ее смерти. Она повесилась. Он нашел ее утром в Рождество.
 
   – Все сходится, – заметила Пибоди, пока Ева бо­ролась с жуткими пробками на дороге. – У него был эдипов комплекс. В каждой новой жертве он видел свою мать. Это ее он наказывал – и любил. В нем жили двое мужчин: одним был он сам, другим – его отец.
   – Спасибо за консультацию, – сухо сказала Ева, крепко вцепившись в руль обеими руками. – Это чер­тово Рождество! Судя по движению на дорогах, многие пациенты психиатрических больниц сбежали из своих палат.
   – Это ведь Рождество…
   – Я знаю, дьявол его побери! – Она резко взяла влево и проехала в миллиметре от стоявших на обочине автомобилей.
   – Ой, автобус!
   – У меня есть глаза. – Ева пропустила автобус, чуть не задев его.
   Пибоди зажмурилась, когда мощная машина, води­тель которой, видимо, находился в таком же состоянии, как и Ева, выскочила на встречную полосу. Ева резко вывернула руль, слегка ударившись бампером о троту­ар, и включила полицейскую сирену на полную мощ­ность.
   – Возьми в сторону, проклятый сукин сын!
   Она двумя правыми колесами выскочила на троту­ар, разгоняя в ужасе шарахающихся прохожих, и резко затормозила нос к носу с машиной нарушителя, слегка столкнувшись с ней. Водитель выскочил и бросился к ним. Пибоди хотела уже сказать ему, что если он собирался повстречаться сегодня с полицейским, чтобы по­болтать, то он выбрал совершенно неподходящее время и объект. «С другой стороны, – решила она после того, как с облегчением вылезла из машины, – может быть, небольшая взбучка этому придурку улучшит настро­ение Евы».
   – Я сигналил! Я по всем правилам принял вправо. Вы не имели права преследовать меня с вашими мигал­ками и сиреной! Кто мне теперь заплатит за бампер? Власти города? Дорога не принадлежит одним поли­цейским! Я не собираюсь сам платить за поломанную машину, сестренка!
   – Сестренка?
   Пибоди даже передернула плечами – такой холод сквозил в голосе Евы. За ее спиной она покачала с жа­лостью головой и полезла за квитанцией на штраф за нарушение правил дорожного движения.
   – Позволь, я скажу тебе кое-что, братец, – проце­дила Ева сквозь зубы. – Во-первых, стой – руки на ка­пот, ноги на ширину плеч, – пока я буду выписывать те­бе ордер за оскорбление офицера полиции при испол­нении служебных обязанностей.
   – Эй, меня никогда никто не ставил…
   – А я поставлю! Посмотрим, как быстро ты смо­жешь выполнить это.
   – Да ладно, бампер всего лишь поцарапан.
   – Ты собираешься оказать сопротивление поли­цейскому?
   – Нет. – Он что-то бормотал, когда клал руки на капот и раздвигал ноги. – Слушай, сегодня ведь со­чельник! Разойдемся без базара…
   – Я сказала бы, что вам надо немного поучиться вести себя с полицейскими.
   – Леди, мой двоюродный брат – старший офицер полиции.
   Плотно сжав губы, Ева достала свой полицейский значок и сунула ему в физиономию.
   – Видите это? Здесь написано «лейтенант», а не «сестричка» и не «леди». Вы могли бы все это узнать у своего двоюродного брата – старшего полицейского офицера.
   – Его фамилия Бринкльмен, – пробормотал он. – Сержант Бринкльмен.
   – Так вот, скажите старшему офицеру полиции, сержанту Бринкльмену, чтобы он связался с лейтенан­том Даллас из отдела убийств и объяснил ей, почему его родственник – такая задница. Если я найду его объяс­нения удовлетворительными, я не лишу вас водитель­ских прав и не напишу рапорт, что вы чуть не разбили полицейскую машину во время срочного задания. До вас дошло?
   – Дошло, лейтенант.
   – А теперь исчезните.
   Нарушитель поспешно нырнул в автомобиль и стал дисциплинированно ждать, пока проедут другие маши­ны, чтобы влезть в поток. Все еще продолжая кипеть, Ева резко повернулась на каблуках к Пибоди и, указы­вая на нее пальцем, сказала:
   – А вы, вы сегодня со мной ездить больше не буде­те, хоть вывернитесь вся наизнанку!
   – Как прикажете, лейтенант. Я понимаю, вы серди­ты, но кто бы мог подумать, что в этом районе может оказаться еще хоть одна машина!
   – Ваша попытка пошутить на этот раз неудачна, сержант Пибоди! Если вас не устраивает работать моим помощником, вы может подать рапорт.
   У Пибоди комок подкатил к горлу.
   – Я не хочу подавать рапорт, сэр. Меня устраивает моя работа.
   Что-то бормоча себе под нос, Ева направилась к машине, грубо расталкивая прохожих и заслужив пару ру­гательств и грубых комментариев вслед.
   – В таком случае бросьте это. Бросьте этот акаде­мический тон со мной: мы пока еще работаем вместе.
   – Вы только что угрожали меня уволить.
   – Я не угрожала. Я только предложила вам поис­кать другое место.
   Пибоди вся как-то сжалась, голос ее задрожал:
   – Мне казалось и до сих пор кажется, что вы пере­шли границы дозволенного вчера вечером, когда вме­шались в мои отношения с Чарльзом Монро.
   – Вы мне тогда же очень ясно об этом сказали.
   – В обязанности начальника не входит критиковать выбор друзей подчиненных. Это личное дело, и…
   – Черт побери, конечно, это ваше личное дело. – Глаза Евы потемнели, но не от гнева, а от боли, однако Пибоди не заметила этого. – Вчера вечером я разгова­ривала с вами не как начальник. Я полагала, что говорю не с подчиненным, а с другом.
   Краска стыда залила Пибоди от корней волос до кончиков пальцев.