Робертс Нора. Ей снилась смерть

   Уитни кивнул. Это был высокий, могучего сложе­ния мужчина со смуглой кожей и усталыми глазами. В ок­не за его спиной открывался вид на город: запруженные транспортом улицы, небоскребы, муравьиная беготня людей на тротуарах. Ева вдруг подумала, что ведь все это жизни – много жизней, – которые они поставлены защищать. И в очередной раз пришла к выводу, что ей гораздо больше по душе ее собственный тесный кабинетик, откуда ровным счетом ни черта не видно.
   – Лейтенант, вам известно, какое огромное коли­чество туристов наводняет город в недели, предшест­вующие праздникам?
   – Нет, сэр, откуда же?
   – А вот мне теперь известно. Мэр просветил. Он позвонил мне сегодня утром и прочитал целую лекцию. Город, дескать, не может позволить серийному убийце отпугивать приезжих, поскольку городская казна в подобных случаях терпит убытки. – Уитни слегка улыб­нулся, но в улыбке этой не было веселья. – Похоже, его больше всего беспокоит не тот факт, что гостей и жите­лей города насилуют и душат среди бела дня, а, скажем так, побочные эффекты. Например, как отреагирует пресса, узнав о том, что преступник орудует в костюме Санта-Клауса.
   – Пока что журналисты не пронюхали об этой дета­ли, – заметила Ева.
   – Это ненадолго. – Уитни откинулся на спинку кресла и посмотрел Еве в глаза. – Когда, по-вашему, они об этом узнают?
   – Дня через два, я думаю. «Каналу 75» уже извест­но, что преступления связаны с сексуальным насилием, но на этом их осведомленность исчерпывается.
   – Вот и давайте постараемся, чтобы так продолжа­лось как можно дольше. Хотелось бы мне знать, когда он собирается нанести следующий удар?
   – Боюсь, что уже сегодня вечером. Самое позднее – завтра.
   «И нет никакого способа предотвратить это», – по­думала Ева. Судя по выражению лица Уитни, ему в го­лову пришла та же самая мысль.
   – Выходит, у вас пока есть единственная зацепка – служба знакомств?
   – Так точно, сэр. Ничто не указывает на то, что жертвы были знакомы друг с другом. Они жили в раз­ных частях города, вращались в совершенно разных кру­гах. Они даже внешне ничуть не похожи друг на друга.
   Ева сделала паузу, ожидая вопроса или коммента­рия, но Уитни молчал, и она продолжила:
   – Я намерена привлечь к работе Миру, но мне ка­жется, что преступник уже наметил себе определенную цель и путь к ее достижению. Ему необходимо двенад­цать жертв, причем до конца года. То есть в запасе у него остается всего две недели, и, следовательно, ему нужно поторапливаться.
   – И вам тоже.
   – Да, сэр. Я не сомневаюсь, что имена и адреса своих жертв он берет в службе знакомств «Только для вас», и очень надеюсь на эту ниточку. Все остальное мало что дает. Мы, правда, выяснили, какую косметику он использует для того, чтобы «украшать» свои жертвы. Косметика очень дорогая, эксклюзивная, ее можно при­обрести далеко не везде. Кроме того, у нас есть брошь и заколка, которые он оставил на телах убитых жен­щин. – Ева глубоко вздохнула. – Но он знал, что мы вычислим косметику, и намеренно оставил на трупах украшения. Он совершенно спокоен и считает, что эти следы не выведут нас на него. Если в течение ближай­ших суток нам не удастся обнаружить совпадений в списках кандидатур, возможно, у нас останется единст­венный способ защитить от него людей.
   – Что же это за способ?
   – Пресса.
   – И что же вы скажете людям с помощью прессы? «Если вы увидите толстого мужчину в красном кафтане, немедленно вызывайте полицию»? Так, что ли? – Уитни оттолкнулся от письменного стола и встал, пока­зывая тем самым, что разговор окончен. – Лейтенант, я не хочу найти под своей елкой двенадцать трупов в качестве рождественского подарка!
   Выйдя от шефа, Ева позвонила домой.
   – Макнаб, порадуй меня хоть чем-нибудь!
   – Стараюсь изо всех сил, лейтенант. Я уже полнос­тью исключил бывшего мужа первой жертвы. В ночь убийства он находился на бейсбольном матче вместе с тремя своими друзьями. Пибоди еще проверит этих парней, но пока алиби выглядит железобетонным. Авиа­билеты в Нью-Йорк на его имя не покупались. Он не был на Восточном побережье уже два года.
   – Значит, одного – долой, – подытожила Ева. – Рассказывай дальше.
   – Мы сравнили списки кандидатур, отобранных для Хоули и Гринбэлм. К сожалению, они никак не пересекаются. Имена в том и в другом – разные. Но я сейчас сравниваю отпечатки пальцев и голоса кандида­тов из обоих списков. Вдруг кто-нибудь назвался вы­мышленным именем?
   – Правильно мыслишь.
   – Я проверил двух парней из списка Хоули, похо­же, оба чисты. Во всяком случае, у них есть алиби. А пока я занимаюсь списком Гринбэлм.
   – Не забудь проверить список клиентов салона красоты – тех, кто покупал косметику. – Ева устало провела рукой по волосам. – Я приеду часа через два.
   Старый дребезжащий лифт доставил Еву на пятый этаж, и, пройдя коротким коридором, она оказалась в царстве доктора Миры. В приемной было пусто, но дверь кабинета оказалась приоткрытой. Просунув туда голову, Ева увидела Миру – та просматривала на экра­не монитора какое-то уголовное дело и жевала тощий гамбургер.
   Еве редко удавалось застать Миру врасплох. Эта женщина, казалось, видела и знала все. «Даже больше, чем нужно», – подумала Ева, поскольку даже она, об­щаясь с Мирой, чувствовала себя как под микроскопом или в кабине рентгеновского аппарата. Временами Еве казалось, что между ними установилась какая-то осо­бая связь, но она не исключала, что так кажется каждо­му клиенту психолога. Ева с уважением относилась к профессиональным способностям Миры, хотя време­нами они заставляли ее чувствовать себя довольно не­уютно.
   Мира была миниатюрной, очень изящной женщи­ной с мягкими черными волосами, обрамлявшими спо­койное и весьма привлекательное лицо. Она предпочитала обтягивающие костюмы неброских тонов. Мира воплощала собой все то, что, по мнению Евы, должно быть присуще настоящей леди: сдержанность, спокой­ную элегантность, умение ясно и правильно излагать свои мысли.
   По роду своей деятельности этой женщине прихо­дилось ежедневно иметь дело с психическими расстрой­ствами, проявлениями насилия и агрессии, различного рода извращениями, но все это, казалось, нисколько не влияло на ее собственное душевное равновесие и со­бранность. Психологические портреты маньяков и убийц, которые составляла Мира, были для нью-йоркской по­лиции дороже золота.
   Размышляя обо всем этом, Ева замешкалась в две­рях, и Мира почувствовала ее присутствие. Она повер­нула голову, увидела Еву, и ее голубые глаза потеплели.
   – Простите, Мира, я не хотела отрывать вас от дел. Но вашего секретаря нет в приемной…
   – Она ушла на обед. Заходите и закройте дверь. Я жда­ла вас.
   Ева бросила взгляд на гамбургер.
   – Я помешала вам обедать.
   – Вы не хуже меня знаете: полицейские и врачи едят не тогда, когда положено, а когда выдается свобод­ная минутка. Может, перекусите вместе со мной?
   – Нет, спасибо. – Ее желудок все еще бунтовал, безуспешно сражаясь с шоколадным батончиком. «Ин­тересно, – подумала Ева, – сколько времени он провалялся в автомате?»
   Несмотря на ее отказ, Мира поднялась из-за стола и налила гостье чашку чаю. Это был ритуал, с которым Ева давно смирилась. Каждый раз, когда она оказывалась в этом кабинете, Мира наливала ей чашку слабого на­питка с цветочным запахом, и каждый раз она остава­лась нетронутой.
   – Я уже просмотрела всю информацию, которую вы мне передали, а также копию уголовного дела, так что к завтрашнему дню будет готов исчерпывающий психологический портрет преступника.
   – А что вы могли бы сказать мне прямо сейчас?
   – Вероятно, не так уж много сверх того, до чего вы уже дошли собственным умом.
   Мира откинулась в глубоком синем кресле – почти таком же, как те, что стояли в салоне Саймона. От ее зорких глаз не укрылось то, каким бледным и осунув­шимся стало лицо Евы. Она видела ее в первый раз с тех пор, как та вернулась на службу после ранения, и те­перь сделала профессиональный вывод: возвращение было преждевременным. Однако эти умозаключения Мира предпочла оставить при себе.
   – Тот, кого вы ищете, скорее всего, мужчина в воз­расте от тридцати до сорока пяти лет, – начала она. – Он собран, расчетлив, организован. Любит находиться в центре внимания и считает, что заслуживает этого. Возможно, он в свое время мечтал об актерской дея­тельности или даже каким-то образом связан с ней.
   – Он с явным удовольствием позировал перед ка­мерой, – заметила Ева.
   – Вот видите, значит, я права, – удовлетворенно кивнула Мира. – Заметьте, он использовал костюм и реквизит – причем, по моему мнению, не только для маскировки. Его привлекал некий театральный флёр, своеобразная игра, ко всей ситуации он относится с долей иронии. Не исключаю, что жестокость для этого человека также является средством проявить свою… э-э-э… ироничность.
   Мира закинула ногу на ногу, отхлебнула чаю и за­думчиво посмотрела на Еву. Пожалуй, следует пропи­сать ей витаминов – иначе она снова сляжет и не смо­жет довести это дело до конца.
   – Возможно, убийства для него – это сцена, спек­такль, в котором он имеет возможность проявить свое актерское дарование. И он получает от этого огромное удовольствие – от приготовлений, от каждой мелочи… Он труслив, но осторожен.
   – Они все трусливы, – заметила Ева.
   Мира покачала головой:
   – Конечно, всякое убийство в известном смысле можно считать высшим проявлением трусости. Но с этим не согласится ни один убийца. Этот же человек, по-моему, отдает себе отчет в собственных страхах. Пер­вым делом он накачивает свою жертву транквилизато­ром – не для того, чтобы избавить ее от боли, а чтобы она не сопротивлялась. Следовательно, он допускает возможность, что его жертва может одержать над ним верх. Затем он переходит к подготовке сцены. Он при­вязывает жертву к кровати и срезает с нее всю одежду. Заметьте, не срывает в ярости и спешке, а срезает – ак­куратно и методично. Прежде чем перейти к следующе­му акту, он должен убедиться, что все декорации гото­вы: жертва обездвижена, беспомощна и полностью в его власти.
   – Потом он ее насилует.
   – Да, именно в этом беспомощном состоянии – связанную и обнаженную. Будь каждая из этих женщин свободна, она бы отвергла его, и он это знает. Он уже много раз бывал отвергнут. Но в данном случае – он хозяин положения. Поэтому он хочет, чтобы жертва не спала, была в сознании, чтобы она видела его, осозна­вала его власть над ней, боролась за свою жизнь, но не могла ничего поделать.
   Слова Миры сплетались в красочные образы, и Ева чувствовала, что ей становится все хуже. Из глубин па­мяти начали всплывать опасные воспоминания и уже подбирались слишком близко к поверхности.
   – Насильник всегда пытается доказать свою власть.
   – Да. – Мира понимала, что творится в душе у Евы, и ей очень хотелось взять ее руки в свои. Но она этого не сделала – именно потому, что все понимала.
   – Он душит их потому, что для него это является как бы продолжением полового акта, – решительно за­явила Ева. – Руки, стиснутые на горле… Это очень ин­тимно.
   Мира едва заметно улыбнулась.
   – Что позволяет вам делать подобные умозаключе­ния?
   – Не имеет значения. Вы подтверждаете все мои предположения относительно этого человека.
   – Вот и замечательно. Гирлянда – это тоже рекви­зит, насмешка, ирония. Его подарок самому себе. Воз­можно, Рождество имеет для него какой-то особый смысл, а может, это просто некий символ.
   – А почему он опрокинул елку в квартире Мариан­ны Хоули и перебил все украшения?
   Мира только пожала плечами, показывая, что не знает ответа на этот вопрос. И Ева ответила на него сама:
   – Елка – символ праздника, украшения в виде ан­гелов – символ чистоты. Может быть, ему хотелось осквернить эти понятия?
   – Возможно, – Мира кивнула. – Это вполне впи­сывается в его портрет.
   – А броши и татуировки на телах жертв?
   – Он романтик.
   – Романтик?
   – Да, в нем очень сильно романтическое начало. Он обставляет мизансцену так, словно жертва – это его любимая. Он дарит ей дорогое украшение – брошь, он не жалеет времени и сил, чтобы с помощью косметики сделать ее прекрасной. Иначе подарок был бы недосто­ин его.
   – Вы считаете, что он знал их?
   – Думаю, что да. А вот знали ли они его – это еще вопрос. Но он их знал, это точно. Он наблюдал за ними. Он выбрал этих женщин из множества других и долго изучал их. Осмелюсь предположить, что каждая из них в течение определенного времени действительно была его единственной любовью. Заметьте, ведь он не кале­чит, не уродует их, – проговорила Мира, подавшись вперед. – Он украшает их гирляндами, накладывает дорогой макияж – артистично, даже с любовью. Но стоит ему закончить свое дело – и все. Он опрыскивает трупы дезинфицирующим составом, как бы стирая себя с них. Он моется, трется мочалкой, смывая их с себя. А уходя, он ликует. Он победил! И настало время гото­виться к новому походу.
   – Хоули и Гринбэлм были совершенно не похожи друг на друга, – заметила Ева. – У них был разный круг общения, разные увлечения, разная работа.
   – Но кое-что их все-таки объединяло. – Мира многозначительно подняла указательный палец. – Они обе были одиноки, небогаты и до такой степени хотели найти спутника жизни, что даже прибегли к помощи службы знакомств.
   – Найти свою единственную любовь… – тихо про­говорила Ева и отодвинула в сторону оставшуюся и на этот раз нетронутой чашку с чаем. – Благодарю вас.
   Мира поняла, что гостья собирается откланяться, и решила переменить тему.
   – Надеюсь, с вами все в порядке? – спросила она. – Вы полностью поправились после ранения?
   – О да, я чувствую себя прекрасно.
   «Нет, – подумала Мира, – вот в это я ни за что не поверю».
   – Две недели в постели после тяжелого ранения – этого явно недостаточно.
   – Я быстрее прихожу в себя, когда работаю.
   – Да, я знаю, что таково ваше убеждение. – Мира снова улыбнулась. – Успели подготовиться к праздни­кам?
   Ева с трудом удержалась от того, чтобы не съежить­ся в своем кресле.
   – Да, успела купить кое-какие подарки.
   – Представляю, как, наверное, трудно купить под­ходящий подарок для Рорка.
   – Не то слово!
   – Но я уверена, вы наверняка сумеете найти для него что-нибудь подходящее. Никто не знает его лучше вас.
   – Иногда мне тоже так кажется, а иногда – нет. – Поскольку в последние дни Ева думала об этом очень часто, сейчас слова вылетали, словно сами собой. – Он прямо свихнулся на этом Рождестве: вечеринки, елки, подарки… А я-то думала, что мы подарим друг другу какие-нибудь мелочи, и на этом всё.
   – Вы оба лишены воспоминаний детства, которые являются неотъемлемой частью большинства людей. Вы не помните о том, как накануне праздника ты ожи­даешь чуда, о том, как утром после Рождества, выйдя из спальни, находишь под елкой яркие коробки с чудес­ными подарками. Мне кажется, Рорк хочет компенсировать это и создать такие воспоминания хотя бы сей­час. Для вас обоих. И, зная его, – Мира засмеялась, – я готова поклясться, что это будет нечто особенное.
   – Насколько мне известно, он уже заказал неболь­шую еловую рощу.
   – И прекрасно! Не подавляйте в себе ожидание праздника и чуда – это будет лучшим подарком для вас обоих.
   – Когда имеешь дело с Рорком, у тебя не остается выбора. – Ева встала. – Спасибо, что потратили на меня время, доктор Мира.
   – И последнее, Ева. – Мира тоже поднялась из-за стола. – На данном этапе преступник не представляет опасности ни для кого, кроме тех женщин, которых он уже выбрал. Он не станет убивать без разбора, без цели и без плана. Но я не поручусь, что однажды все не изме­нится, и тогда…
   – Я тоже думала об этом. До встречи, Мира.
 
   Войдя в свой домашний кабинет, Ева застала пре­любопытную картину: Пибоди и Макнаб сидели бок о бок возле компьютера и рычали друг на друга, словно два бульдога, которые не могут поделить кость. В дру­гой ситуации это позабавило бы Еву, но сейчас она не почувствовала ничего, кроме раздражения.
   – Брэк! – рявкнула она, и парочка немедленно за­ткнулась, насупившись и обмениваясь неприязненны­ми взглядами. – Докладывайте.
   Они начали говорить одновременно, перебивая друг друга и стараясь перекричать один другого. Ева терпела это секунд пять, а потом оскалила зубы, и это произве­ло на спорящих эффект холодного душа. Они мгновен­но умолкли.
   – Пибоди?
   Бросив на своего неприятеля торжествующий взгляд, Пибоди заговорила:
   – Мы обнаружили три совпадения в списке поку­пателей косметики. Двое мужчин из него значатся так­же в списке кандидатур для Хоули, и один – в списке Гринбэлм. Двое мужчин из каждого списка приобрели весь набор – от средств для ухода за кожей до губной помады. Второй парень из списка Хоули купил корич­невый карандаш для глаз и две губные помады. Мы вы­яснили, какой помадой преступник накрасил губы Гринбэлм. Она называется «Розовый купидон». Кстати, эту помаду купили все трое.
   – Но возникла и одна проблема, – вклинился в разговор Макнаб, подняв вверх указательный палец, словно профессор, который призывает к тишине не в меру болтливого студента. – Губную помаду «Розовый купидон» и тушь для ресниц «Коричневый мускус» обычно дают клиентам в качестве бесплатных образцов. Вот, к примеру, – он сделал широкий жест в сторону тумбочки, на которой были расставлены образцы, ко­торые всучил Еве Саймон. – Они присутствуют и здесь.
   – Мы не сумеем отследить каждый из этих черто­вых образцов, – сказала Пибоди, бросив на Макнаба мрачный взгляд. – Но у нас есть три имени, с которых можно начать.
   – Тени для век «Туман над Лондоном», которые преступник использовал при убийстве Хоули, – один из самых дорогостоящих товаров. Его не дают в качест­ве образца. Эти тени можно получить, либо купив от­дельно, либо приобретая весь набор косметики экстра-люкс. Если нам удастся выяснить, кто их купил, мы вплотную приблизимся к разгадке.
   – А может, сукин сын украл эти тени у клиента, ко­торый купил весь набор целиком? – Пибоди резко по­вернулась к Макнабу. – Что же, нам теперь всех мага­зинных воришек Нью-Йорка ловить?
   – Пока это единственный косметический продукт, который мы не можем отследить, значит, именно с него мы и должны начать.
   Они уже были готовы снова наброситься друг на друга, но тут Ева сделала шаг вперед и угрожающе про­говорила:
   – Первый, кто откроет рот, получит от меня взбуч­ку! Вы оба правы. Мы проверим всю троицу и одновре­менно будем искать того, кто купил тени для век. Пи­боди, распечатайте имена с адресами, спускайтесь вниз и ждите меня в машине.
   Пибоди не произнесла ни слова, да в этом и не было нужды – ее вид говорил сам за себя. Она напоминала разъяренную кошку. Не хватало только выгнутой спины и вздыбленной шерсти, но все это можно было уви­деть в ее бешеных глазах.
   Стоило ей выйти за дверь, как Макнаб решительно сунул руки в карманы и открыл было рот, но, перехва­тив мрачный взгляд Евы, счел за благо снова захлоп­нуть его.
   – Ты еще раз просмотришь всю документацию, связанную с агентством «Только для вас» – и по клиен­там, и по персоналу. Выясни, кто конкретно покупал эти тени для век, попробуй найти еще какие-нибудь со­впадения с той косметикой, которую обнаружили на телах жертв. Ну, чего молчишь? Надо сказать: «Есть, лей­тенант Даллас!»
   Макнаб тяжело вздохнул.
   – Есть, лейтенант Даллас…
   – Вот и славно. А заодно попробуй влезть в кредит­ные файлы Руди и Пайпер. Хорошо бы выяснить, какой косметикой пользуются они сами.
   Ева ждала, подняв брови и глядя на Макнаба. Он издал еще один тяжкий вздох и выдавил:
   – Есть, лейтенант Даллас.
   – И хватит дуться! – приказала Ева и вышла из ка­бинета.
   – Ох уж эти женщины! – пробормотал Макнаб и тут же уловил угловым зрением какое-то движение. В двер­ном проеме стоял Рорк и улыбался во весь рот.
   – Изумительные создания, не правда ли? – прого­ворил он, входя в кабинет.
   – С того места, на котором я нахожусь, мне это сложно заметить.
   – Но ты ведь скоро станешь героем, если сумеешь связать название продукта с определенным именем! – Рорк подошел к столу и быстро просмотрел списки и документы, которые, как понимали они оба, были сугу­бо служебным делом и его не касались. – У меня выда­лась пара-тройка свободных часов. Хочешь, помогу?
   – Ну-у, я… – Макнаб бросил боязливый взгляд в сторону двери.
   – Насчет лейтенанта можешь не волноваться, – ус­покоил его Рорк, усаживаясь за компьютер. – Ее я беру на себя.
 
   На мужчине по имени Донни Рэй Майкл был зано­шенный коричневый халат, а в ноздре болталась сереб­ряная серьга с неограненным изумрудом. У него были мутные светло-карие глаза, волосы цвета сливочного масла и зловонное дыхание. Он внимательно изучил полицейский жетон Евы, почесал под мышкой и отра­вил воздух протяжным зевком, отчего Ева едва не поте­ряла сознание.
   – Чего надо?
   – Донни Рэй? Минутка найдется?
   – У меня минуток до хрена, только зачем они вам?
   – Я расскажу, но только после того, как мы войдем, а вы почистите зубы раз сорок подряд.
   – О… – Он слегка покраснел. – Я спал и не ожи­дал гостей. Тем более копов.
   Но Рэй все же отступил, позволяя Еве и Пибоди войти внутрь, а затем скрылся в темном коридоре. Квартира была маленькой и загаженной хуже любого свинарника. Повсюду валялись пустые и наполовину пустые коробки, в которых приносят еду из ресторанов, из переполненных пепельниц сыпались окурки, а пол, словно ковром, был покрыт разбросанными компью­терными дисками. В углу, позади продавленного дива­на, стоял пюпитр для нот и начищенный до блеска сак­софон.
   В воздухе плавал застаревший запах лука и витал слабый аромат марихуаны.
   – Если нам понадобится ордер на обыск, считай, что формальное основание у нас есть, – бросила Ева Пибоди.
   – По обвинению в загрязнении окружающей сре­ды? – попыталась пошутить та.
   – Он курит «травку» и наверняка держит ее дома. Разве ты не чувствуешь? Пибоди принюхалась.
   – Я чувствую только луковую вонь и запах грязных подштанников.
   – Уж ты мне поверь.
   В этот момент в комнату вошел Донни Рэй. Глаза его немного прояснились, щеки порозовели – видимо, он успел плеснуть себе в лицо холодной водой.
   – Извините за бардак. У моей прислуги сегодня вы­ходной, – хохотнул он. – Так с чем пожаловали?
   – Вы знаете Марианну Хоули?
   – Марианну? – Он попытался припомнить, нахму­рив брови. – Вроде нет. А что, должен?
   – Вы встречались с ней через службу знакомств «Только для вас».
   – А, эти идиоты… – Он пинком отшвырнул кучу одежды, валявшейся на полу, и рухнул в кресло. – Да, я сунулся к ним несколько месяцев назад. У меня тогда был застой на личном фронте. – Он усмехнулся, а за­тем пожал плечами. – Марианна… Это такая здоровая, рыжая? Нет, ту звали Таней. Мы с ней неплохо провели время, но потом она переехала в Альбукерк. Господи, какой нормальный человек по собственной воле поедет в Альбукерк?!
   – Марианна, Донни Рэй. Стройная брюнетка с зе­леными глазами.
   – Ах да-да, вспомнил! Хорошая девочка. У нас, правда, ничего не вышло – я воспринимал ее, как… ну, как сестру. Она пришла в клуб, когда я играл, слушала меня. Потом мы выпили по паре коктейлей. Ну и что?
   – Вы хотя бы изредка смотрите телевизор, читаете газеты?
   – Только не тогда, когда у меня есть постоянная ра­бота. А сейчас как раз такой период. Я зацепился в одной группе, и мы выступаем в центре города, в «Им­перии». Последние три недели я тружусь с десяти вече­ра до четырех утра.
   – Каждую ночь?
   – Нет, пять ночей в неделю. Если я буду играть каждую ночь, то все кишки из себя выдую.
   – А как насчет вторника?
   – Вторник у меня выходной. Понедельник и втор­ник. – В глазах мужчины появилась тревога. – А в чем, собственно, дело?
   – В прошлый вторник вечером Марианна Хоули была убита. У вас есть алиби на этот день? Примерно с девяти вечера до полуночи.
   – О, черт! Убита… Господи, твою мать! – Он вско­чил и стал мерить комнату шагами, лавируя между раз­бросанными на полу вещами. – Ах ты, какая жалость! Она была такой милой!
   – А вы хотели, чтобы она была… вашей милой? Вашей единственной любовью?
   Донни Рэй перестал метаться по комнате и удивлен­но посмотрел на Еву. Она отметила, что он не выглядел ни испуганным, ни разозленным. Он явно сострадал.
   – Послушайте, я видел ее всего один раз. Мы не­много выпили, немного поговорили… Я пытался угово­рить ее развлечься, но она была не в настроении. Эта девушка понравилась мне. Она и не могла не понра­виться. – Он поднес пальцы к глазам, потом пригладил ладонями волосы. – Черт, это же было полгода назад, может, даже больше. С тех пор я ее не видел. Что с ней произошло?
   – Вечер вторника, Донни Рэй, – напомнила Ева. – Что вы делали в тот день?
   – Вторник… – Он потер лицо руками. – Не знаю. Черт, да разве запомнишь?! Наверное, зашел в пару клубов, пошатался по городу… Подождите, дайте поду­мать.
   Донни Рэй закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.