Страница:
– Ты хотел умереть? – прошептала я осуждающе.
– Не знаю. Может быть. Мне было так плохо… ничего не понимал и даже потом…
Он не закончил фразу, да и не нужно было. Я увидела отражение его глаз и поняла: опять Илэна. В этот момент я возненавидела их обоих. Ведь была Фло и была Луз… и еще десятки беременных женщин, с которыми он играл, которых использовал, а сам все время стремился заполучить только Илэну.
– Может, тебе нужна всего-навсего только другая женщина, – прошептала я голосом, который не узнала сама. – Такая же недосягаемая и такая же расчетливая.
Моя рука сама поднялась и коснулась его волос на затылке, притягивая голову к себе.
Не помню, что я хотела, что пыталась доказать! Причинить ему боль за то, что не любил меня? Показать, что женщины тоже могут использовать губы и тело, чтобы возбудить страсть, которую нельзя ни утолить, ни насытить? Или бросить вызов Илэне?
Но все было забыто, когда Люкас поцеловал меня. Даже сейчас, когда пишу эти строки, вновь оживают чувства, вырвавшиеся ниоткуда, завладевшие мной, лишившие воли.
Меня и раньше целовали, я знала, как глубоко могут затронуть душу мужские ласки. От поцелуев Тодда перехватывало дыхание, кружилась голова, дрожали ноги. Тодд был человеком, привыкшим получать все, что пожелает, мужчиной, решившим, что хочет меня, и стремившимся показать свою власть.
Но Люкас целовал, словно ненавидел, словно против воли, словно человек, достигший глубин отчаяния, которому некуда деваться.
Я была рядом. Женщина с теплыми губами, намеренно завлекшая его. Люкас знал это, его руки, скользнув по плечам, обвились вокруг моей шеи, словно намеревались стиснуть горло насмерть. Но тут же лицо мое очутилось в его ладонях, пальцы запутались в моих волосах, так что я не смогла увернуться от разъяренных, жестоких поцелуев, даже если хотела бы.
Но тут я поняла, что не хочу убегать, не хочу скрываться, и это открытие было таким пугающим, что я чувствовала только: никогда, никогда не испытывала ничего подобного, словно сам демон завладел мной.
Я застонала под градом поцелуев, забыла о боли в руке, о повязке, наложенной Люкасом, – пальцы рвали пуговицы его рубашки, пока не обнаружили теплую мускулистую грудь. Я хотела его, и это ужасающее чувство преследовало меня – невозможно было испытывать подобное к мужчине!
Не знаю, какой дьявол поймал нас в сети, но Люк испытывал то же самое! Тяжелое тело придавило меня к кровати, жар, исходивший от него, опалил меня. Губы коснулись глаз, прикрыв веки, потом мочек ушей. Шепот звучал в ушах проклятием:
– Ведьма! Колдунья!
Но я ощущала себя так, словно околдована сама, и тут его губы завладели моими и все мысли куда-то улетучились.
Глава 24
– Не знаю. Может быть. Мне было так плохо… ничего не понимал и даже потом…
Он не закончил фразу, да и не нужно было. Я увидела отражение его глаз и поняла: опять Илэна. В этот момент я возненавидела их обоих. Ведь была Фло и была Луз… и еще десятки беременных женщин, с которыми он играл, которых использовал, а сам все время стремился заполучить только Илэну.
– Может, тебе нужна всего-навсего только другая женщина, – прошептала я голосом, который не узнала сама. – Такая же недосягаемая и такая же расчетливая.
Моя рука сама поднялась и коснулась его волос на затылке, притягивая голову к себе.
Не помню, что я хотела, что пыталась доказать! Причинить ему боль за то, что не любил меня? Показать, что женщины тоже могут использовать губы и тело, чтобы возбудить страсть, которую нельзя ни утолить, ни насытить? Или бросить вызов Илэне?
Но все было забыто, когда Люкас поцеловал меня. Даже сейчас, когда пишу эти строки, вновь оживают чувства, вырвавшиеся ниоткуда, завладевшие мной, лишившие воли.
Меня и раньше целовали, я знала, как глубоко могут затронуть душу мужские ласки. От поцелуев Тодда перехватывало дыхание, кружилась голова, дрожали ноги. Тодд был человеком, привыкшим получать все, что пожелает, мужчиной, решившим, что хочет меня, и стремившимся показать свою власть.
Но Люкас целовал, словно ненавидел, словно против воли, словно человек, достигший глубин отчаяния, которому некуда деваться.
Я была рядом. Женщина с теплыми губами, намеренно завлекшая его. Люкас знал это, его руки, скользнув по плечам, обвились вокруг моей шеи, словно намеревались стиснуть горло насмерть. Но тут же лицо мое очутилось в его ладонях, пальцы запутались в моих волосах, так что я не смогла увернуться от разъяренных, жестоких поцелуев, даже если хотела бы.
Но тут я поняла, что не хочу убегать, не хочу скрываться, и это открытие было таким пугающим, что я чувствовала только: никогда, никогда не испытывала ничего подобного, словно сам демон завладел мной.
Я застонала под градом поцелуев, забыла о боли в руке, о повязке, наложенной Люкасом, – пальцы рвали пуговицы его рубашки, пока не обнаружили теплую мускулистую грудь. Я хотела его, и это ужасающее чувство преследовало меня – невозможно было испытывать подобное к мужчине!
Не знаю, какой дьявол поймал нас в сети, но Люк испытывал то же самое! Тяжелое тело придавило меня к кровати, жар, исходивший от него, опалил меня. Губы коснулись глаз, прикрыв веки, потом мочек ушей. Шепот звучал в ушах проклятием:
– Ведьма! Колдунья!
Но я ощущала себя так, словно околдована сама, и тут его губы завладели моими и все мысли куда-то улетучились.
Глава 24
Именно Люкас оказался сильнее дьявола, бродившего в крови Дэнджерфилдов и заставлявшего меня забыть обо всем, кроме сотрясающей тело лихорадки.
После того как он резко отпрянул, оставив меня, задыхающуюся, потрясенную внезапным возвращением к реальности, через открытое окно послышался веселый, беззаботный смех Илэны. Она разговаривала с кем-то, хотя слов я почти не разбирала – в ушах громом отдавалось собственное хриплое дыхание, а сердце сжимал горький злой стыд.
Люкас смотрел на меня, но выражение глаз было трудно понять – он стоял спиной к окну, откуда струился яркий солнечный свет. Я представляла, как выгляжу сейчас – губы распухли и болят от безумных поцелуев, волосы спутаны, блузка сползла с плеч, словно у женщины, опьяненной желанием… и ненавидела себя за это, а еще больше ненавидела его.
– Ровена… – странным, почти извиняющимся голосом пробормотал он, но к этому времени я была слишком, даже слишком унижена, чтобы понять это.
– Ну? Видишь, как легко найти утешение в женских поцелуях? Заставила я тебя забыть ее хоть на мгновение? – выдавила я и тут же заметила, как сжались губы Люка, поняла, что снова рассердила его, и обрадовалась этому. Может, хоть теперь он распознает, как постыдно я предала себя. Слабость. Желание.
– Тебе и вправду нравится играть с людьми? – презрительно бросил Люкас. – Где ты научилась всем трюкам записных шлюх? От Шеннона или его бостонского племянничка? И что пытаешься доказать?
Мое лицо горело, тело было охвачено жаром, руки тряслись. Но я выдавила улыбку:
– Зачем злишься? Я только пытаюсь помочь тебе – заставить понять, что одна женщина ничем не хуже другой… в определенном месте при определенных обстоятельствах. Можешь жениться на Луз и сделать ее счастливой.
– Боже всемогущий! – взорвался он, потемнев лицом от сдерживаемого гнева. – Что ты за человек? Так холодна внешне и такая теплая в моих объятиях!
– Почему тебя удивляет, что женщина может быть столь же хитрой и расчетливой, как мужчина? Почему вас всегда поражает, что женщина может играть в мужские игры и брать при этом верх?!
– Не играл я ни в какие игры, черт бы тебя взял!
Растерянность и раздражение в его голосе на мгновение потрясли меня, но показывать это было нельзя…
– Но во что ты тогда играешь? Знаю, ты хотел меня, Люкас, но что еще? Влюбился в меня? Хочешь жениться и взять в свои руки контроль над моим состоянием? Сможешь так легко забыть Илэну?
Он явно успокоился. Наверное, я все-таки выдала себя.
– Нет. Ее я забыть не могу. Неужели не видишь? Илэна – часть моей души и всегда ею останется, пока жив. Но я способен желать другую и хочу тебя. Не твоих проклятых денег, не половину ранчо! Понятно? Господи, что тебе от меня нужно?
– Ничего! – бросила я в него, как камнем. Нужно было причинить Люкасу боль, чтобы как-то защитить себя. – Что мне делать с собственностью другой женщины? Чужих остатков мне не надо, Люкас Корд!
– Ты, наверное, не понимаешь, что это значит – любить! Такие, как ты, дают человеку ровно столько, чтобы он приползал снова и снова, на коленях молил о новой милости, и это будет продолжаться до тех пор, пока беднягу не используют и не выбросят как ненужную тряпку!
– А Илэна другая?
– Илэна – настоящая женщина! Она знает, что такое страдание! И не похожа на тебя, не пытается играть на чужих чувствах!
– Как ты слеп!
– Не желаю больше ничего слышать, – жестко, холодно заявил Люкас. – Слушай, что я скажу, и слушай хорошенько! От тебя с самого начала не было ничего, кроме неприятностей, и предупреждаю: прекрати вмешиваться в чужие дела! У тебя достаточно времени, чтобы выбрать! Выходи за Рамона и уезжай или становись второй женой Хулио!
– А себя нарочно не упоминаешь? Или сохраняешь напоследок?
– Вот именно! Если останешься, обещаю, сделаю то, что должен сделать уже давно. Взять тебя. Но не жди никаких обещаний жениться! Нет еще бабы, от которой я не устал бы… после того как спал с ней! А когда надоешь, дам знать Шеннону и заставлю заплатить выкуп за твое возвращение! И отдам ему… может, немного поношенную, но еще пригодную для употребления.
Стук захлопнувшейся двери громом отдался в ушах. Но у меня было время взять себя в руки до того, как вошел Рамон, бледный от гнева.
– Ровена! Если бы ты знала, как я волновался! Но мать сказала, ты хочешь поговорить с Люкасом, и я…
Рамон нервно зашагал по комнате. Я еще никогда не видела его в таком состоянии.
– Не знал, что и думать! Ровена, я должен знать. Вы ведь чувствуете, как я отношусь к вам… Вы мне небезразличны… больше, я люблю вас! И молчу только из-за обстоятельств, приведших вас сюда! Не хочу, чтобы вы думали… О Боже, сам не знаю, что говорю. Я хотел все рассказать, когда придет время, когда вы будете готовы выслушать. Но сейчас… как я могу быть откровенным? Что он вам сделал? Если хоть пальцем коснулся, клянусь, убью его, не посмотрю, что это мой брат!
– В этом нет необходимости! Мы с Люкасом, как всегда, поссорились. И он предъявил мне ультиматум, боюсь, очень жесткий, потому что вы еще не делали мне предложения, Рамон. Но наверное, собираетесь?!
Это оказалось так легко произнести, ведь Рамон любил меня. А я решила быть разумной. Нужно выйти замуж за Рамона и уехать отсюда. А потом, почему бы не он? Тодд Шеннон слишком сильный и властный, привык к беспрекословному подчинению. Нет, Рамон – именно тот, кто нужен.
Я даже не покраснела при этой мысли. И вечером за ужином принимала поздравления смеющейся Илэны и мрачно насупившегося Хулио. Люкас, как я узнала, поехал кататься верхом с Луз.
– Пора бы ему уже уделить хоть немного внимания бедному ребенку. – В голосе Илэны не слышалось ничего, кроме удовлетворения. – Завтра мы отпразднуем вашу помолвку.
– На меня не рассчитывайте, – проворчал Хулио, вставая. – Завтра возвращаюсь домой, к своему народу.
Именно Рамон отнес меня наверх в спальню этим вечером, несмотря на все протесты и уверения, что я вполне способна сама подняться и порезала не ногу, а всего лишь пальцы.
Но Илэна ничего не желала слушать. Когда Рамон вышел, чтобы принести еще вина, она наклонилась ко мне, по-прежнему улыбаясь.
– Вы должны позволить мальчику настоять на своем! Как понимаете, прекрасный предлог удержать вас в своих объятиях. – Она вздохнула. – Мой Рамон всегда был таким джентльменом! Иногда я думала, что совершила ошибку, позволив ему оставаться у отцов-иезуитов. Но не думайте, что у Рамона не было женщин! Просто мальчик слишком застенчив и мягок, особенно с теми, кого по-настоящему уважает.
– Разве? По-видимому, все ваши сыновья не слишком увлекаются женщинами.
– Мои сыновья – мужчины, но к женитьбе относятся по-разному. Рамон с первого взгляда был очарован вашей красотой и ни о чем другом не мог говорить. И вам ничего не стоило влюбить его в себя.
– Как все удачно сложилось для нас обоих, – с легкой ехидцей согласилась я, но Илэна только усмехнулась:
– Конечно! Рамон – идеалист. Уважал вашего отца, знает о моих желаниях, но думаю, не согласился бы жениться, не будь влюблен в вас!
– Господи! Неужели в таком случае пришлось бы выбирать между Люкасом и Хулио? Думаю, мои чувства ни при каких обстоятельствах не были бы приняты в расчет! Скажите, а если бы я не имела несчастье ехать именно в том дилижансе, как бы этот брак, о котором заговорил мой отец, мог быть заключен?
Илэна с издевательским упреком покачала головой:
– Но, Ровена, вы же не сомневались в моих словах или в том, что говорил шаман, мой отец. Если бы судьба не привела вас сюда, можно было придумать другой план. Но вам предоставили выбор, позволили все решить самой. Надеюсь, не считаете, что вас вынудили?
Темные глаза светились невыразимым блеском, и я на мгновение спросила себя, что именно знала она о происшедшем между мной и Люкасом.
Я еле заметно усмехнулась.
– Думаю, каждую женщину вынуждают в то или иное время принять решение, не находите? Но в моем случае… мне всегда везло, и в конце концов все выходило как хочу я.
В этот момент возвратился Рамон, и мы заговорили о другом. Илэна сказала, что не видит причин откладывать свадьбу. Рамон задумчиво и неуверенно взглянул на меня, и я, полная решимости не позволить этой женщине управлять моей жизнью, спокойно объявила, что можно обсудить наши планы и позже.
– Ведь мы только что обручились. Думаю, нужно время привыкнуть хотя бы к этому!
В ожидании поддержки я взглянула на Рамона, не на Илэну. Он покраснел от удовольствия и гордости и тут же согласился. Я вообще чувствовала, что он ни в чем не станет противоречить, если буду при этом достаточно тактична.
Рамон отнес меня в спальню, перед уходом поцеловал в губы нежно, но властно.
– Пожалуйста, Ровена, поверь, я не хочу, чтобы ты чувствовала, будто тебя заставили, вынудили согласиться на этот брак. Клянусь, никогда не скажу тебе грубого слова, буду терпеливым и постараюсь, чтобы ты была счастлива.
Любовь Рамона была честной, прямой и открытой. Я знала, он уверен в том, что я девственница, и поэтому еще больше преклонялся передо мной, обращался словно с хрупкой статуэткой, не в пример Тодду Шеннону. Я продолжала убеждать себя, что жизнь с Рамоном не так уж плоха, а кроме того, лучшего выбора у меня все равно не было.
Всю ночь, лежа без сна и глядя на бледное лунное сияние, бросавшее отсветы на пустую кровать Луз, я повторяла себе, что не буду интересоваться, куда Люкас увез Луз, что они делают так поздно. Но все-таки уснуть не смогла, а подойдя к окну, увидела желтоватый свет лампы в комнате Илэны. Мысль о том, что она тоже не спит и волнуется, доставила мне злобное удовлетворение. Я понимала – она женщина сильная, но не могла доверять ни льстивым словам, ни притворной заботе обо мне. Но все же даже у нее были свои слабости, и это вновь обретенное знание давало мне небольшое преимущество.
Я металась в постели, снова ощущая неприятное чувство в желудке, всегда появляющееся при воспоминании о странных, противоестественных отношениях между Илэной и Люкасом. Больше всего я осуждала ее, но и он тоже… Жена отца! И все-таки его обуревала похоть к этой женщине, бесстыдное вожделение, а тем временем он использовал других, чтобы удовлетворить мимолетное желание… ее же ставил на пьедестал. Я ненавидела себя за то, что сделала сегодня, и ненавидела его за угрозы, ультиматум, предъявленный мне. Желание, нет, скорее, похоть – омерзительная вещь, ее нужно бояться и избегать! Именно это чувство делает рабами мужчин и женщин. Не поэтому ли мать оказалась в постели Эдгара Кардона? «Я люблю его, – сказала она мне. – Это то, чего тебе никогда не понять!» Почему она называла вожделение любовью? Что есть любовь, как не похоть, одетая в красивые слова и фразы?
Я все еще не спала, когда в комнату тихо прокралась Луз с туфлями в руках. Трудно было понять, который час, но луна уже поднялась высоко и не освещала наши кровати.
Луз бросилась на постель и, как мне показалось, тихо заплакала.
Утром лицо ее было мрачным, глаза распухли.
– Луз! Ты выглядишь усталой, а рука у меня прошла. Почему бы тебе не полежать подольше? Я помогу готовить и убирать.
– Если я не буду ничем занята, начну думать… О, какая разница! И представить не можешь! Я была так счастлива вчера, когда он пригласил меня на прогулку, а потом…
Голос девушки дрожал, но я знала, что не могу оставить ее одну.
– И потом?
– Потом ничего. Мы ехали верхом по долине, разговаривали, но, как обычно, болтала я, Люкас только отвечал. Он поцеловал меня после того, как мы спешились и легли в траву. И мне показалось, что на этот раз он пойдет дальше, не ограничится поцелуями, и я ему позволю все, а потом мы поженимся. И что же – все напрасно! Иногда я не понимаю, почему он забрал меня у Монтойа и привез сюда. Наверное, из-за нее Люкас перестал быть мужчиной! Я тоже женщина, ничем не хуже ее, но он и не смотрит на меня! По крайней мере, о Боже, Хесус Монтойа видел во мне не сестру, а женщину, женщину из плоти и крови!
Щеки ее пылали, в голосе слышалось отчаяние.
– Ты не знаешь, что говоришь! – резко оборвала я, чтобы немного успокоить девушку. – Люкас просто слишком уважает тебя и поэтому сдерживается.
– Уважает?! – истерически вскрикнула Луз. – Думаешь, мне этого достаточно? Сколько еще я должна оставаться девственницей в ожидании мужчины, который придет и возьмет меня?! Люкас знает, что я люблю и хочу его! Я забыла обо всем, что ты сказала мне, не могла оставаться холодной под его поцелуями, умирала от желания, но он остался равнодушным. И не потому, что уважает меня, а потому, что жаждет заполучить ее! Думаешь, не знаю, куда он отправился после того, как привез меня? Когда он пошел отвести лошадей в загон, я прокралась в его комнату, разделась и стала ждать. О Боже, без всякого стыда и смущения я лежала там и думала, что когда он увидит меня такую, не сможет сдержаться и возьмет меня. Я лежала и лежала… но в конце концов пришлось возвратиться, а когда я проходила мимо ее спальни, услышала, как она смеется, и… его голос, его, там, в ее комнате, постели!
Мы взглянули друг на друга; краска гнева и отвращения бросилась мне в лицо.
– Подобный человек недостоин твоей любви, не стоит даже плевка! Слушай, Луз, когда мы с Рамоном поженимся и уедем отсюда, ты должна уйти с нами. В мире много других мужчин, добрых, благородных, считающих женщину личностью, а не орудием наслаждения.
Я подошла к Луз, схватила ее за плечи.
– Промой глаза холодной водой. Неужели хочешь, чтобы он понял, как ты плакала? Ради Бога, будь гордой! Не обращай на него внимания. Когда в следующий раз пригласит на прогулку, откажись!
Не знаю, что она поняла из моих гневных речей – в запальчивости я говорила по-английски, а не, как обычно, по-испански. Но так или иначе, Луз позволила умыть себя и сделать новую прическу – заколоть волосы вверх, так что локоны спадали на плечи.
Девушка, словно ребенок, немедленно отвлеклась от своих бед и начала вертеться перед зеркалом.
– Какая я хорошенькая! Словно знатная дама… О, Ровена! Думаешь, он заметит меня? Не будешь ревновать, если Рамон тоже обратит на меня внимание? Будь у меня красивое платье, вроде тех, что Люкас ей привозит…
Я в отчаянии пожала плечами, но пообещала сделать все, что смогу.
– Оставайся здесь!
Я смело подошла к двери комнаты Илэны и постучала. Послышался сонный голос:
– Войдите!
Увидев меня, Илэна изумленно подняла брови:
– Ты? Почему так рано?
Илэна зевнула, потянулась, и я против воли восхищенно заметила, что даже сейчас ей удается выглядеть молодой и привлекательной. Она была одна… но неужели я и вправду ожидала увидеть его там?
– Я хотела встать помочь Паките с завтраком, но оказывается, все мужчины уже уехали! Что-то случилось, Ровена?
– Простите, если побеспокоила, – неловко пробормотала я. – Но… вы были так добры, что позволили носить свои платья. Тот розовый костюм, что вы подарили, не возражаете, если я переделаю его для Луз?
Высоко поднятые брови говорили о том, что она видит меня насквозь, но ответ был снисходительным, хотя чуточку насмешливым.
– Ну конечно! Он твой, делай с ним что хочешь! С твоей стороны так благородно принимать участие в крошке Луз! Боюсь, ты думаешь, я оставила ее без внимания. Да, действительно…
Илэна села, задумчиво нахмурясь, словно в самом деле была озабочена, но все же у меня было такое чувство, будто веду очередной поединок с этой женщиной.
– Обязательно напомню своему легкомысленному сыну, чтобы привез несколько красивых платьев, когда в следующий раз отправится в Санта-Фе или Мехико. А пока можно перешить ей несколько моих. Ну вот, надеюсь, ты не сердишься? – улыбнулась она. – Не думай, что я плохо отношусь к Луз!
– Мне это в голову не приходило, – уклончиво ответила я и поблагодарила Илэну за щедрость.
– Если понадобится что-то, только попроси! Ведь ты теперь моя дочь! Или младшая сестра, – озорно добавила Илэна, – ведь мой отец удочерил тебя.
Илэна Кордес и я прекрасно понимали друг друга, и временами я даже наслаждалась нашими словесными битвами, но сегодня утром у меня было такое чувство, словно она намеренно, преувеличенно добра к Луз и ко мне, словно к детям, которых решила побаловать.
Позже я спустилась вниз, оставив Луз перед зеркалом восхищаться новым платьем, и почти добралась до кухни, когда услышала рассерженный голос Люкаса. Он ворвался через входную дверь, и я едва не столкнулась с ним.
– Что ты здесь делаешь? Тебе нужно отдыхать!
Говорил он рассеянно и, думаю, прошел бы мимо, не загороди я, вполне намеренно, дорогу.
– Доброе утро, Люкас! Не собираешься меня поздравить?! Ведь именно ты был причиной моего решения выйти за твоего брата!
Мне показалось, он с трудом сосредоточился. Только сейчас я заметила, что он без рубашки и шляпы, на ногах украшенные бусами индейские мокасины, лицо усталое и злое.
– Поздравить тебя? – непонимающе переспросил он, раздраженно откидывая волосы со лба.
– Мы с Рамоном помолвлены, – повторила я деланно терпеливо. – Ты теперь каждый день будешь возвращаться так рано, Люкас? Если так, мне придется постараться не лезть тебе на глаза.
– О чем ты бормочешь? Где Илэна? У нас, кажется, гости: нужно предупредить всех!
Я поняла, он думает о чем-то другом: лицо напряженное, словно все морщинки мгновенно прорезались на нем.
– Кто-то едет? Чужой?
– Не надейся, твоих знакомых не будет!
– По-моему, грубость – твоя вторая натура!
– А ты задаешь миллион идиотских вопросов.
– Ну что ж, придется найти того, кто ответил бы, не срывая на мне злость.
– Подожди! – Он схватил меня за руку, повернул лицом к себе. – Послушай… послушай… Прости меня.
Голос был таким же грубым, как и вцепившиеся в мое запястье пальцы, но я от изумления не могла пошевелиться.
– Я не имел права так набрасываться на тебя! Но ты многих вещей не понимаешь!
– Мне все это говорят.
– Что говорят? Люкас, вы опять ссорились? Не хочу вмешиваться, конечно, но когда услышала ваши голоса… Что-то случилось?!
Словно обжегшись, Люкас отбросил мою руку и, могу поклясться, виновато покраснел, услышав холодный, смеющийся голос Илэны. Я не могла отвести взгляда от его лица, мгновенно изменившегося, как всегда, когда он говорил с ней, но на этот раз глаза гневно вспыхнули. Возможно, он не ответил бы так резко, не будь меня рядом.
– Пришел сказать, что едет Монтойа. Хулио отправился встречать его.
Илэна мгновение помедлила, словно колеблясь, но тут же тихо рассмеялась:
– Но это великолепно! Наконец-то вы встретитесь и уладите все разногласия, как я и надеялась! Давно пора, сам знаешь!
– Не стоит слишком надеяться, – хмыкнул Люкас.
Казалось, оба забыли о моем присутствии.
– Я и Монтойа… ожидаешь, что мы будем улыбаться, станем друзьями, когда прекрасно помнишь, что случилось во время нашей последней встречи! Объясни, Илэна, почему он едет. Почему ты поощряешь его?!
Илэна гордо откинула голову, чуть прищурилась.
– Почему бы нет? Только из-за вашей дурацкой ссоры? Не вижу причины, почему я должна отворачиваться от старого друга и друга твоего отца, если помнишь!
– Прекрасно помню, – бешено рявкнул Люкас, – как тут забыть?!
Напряжение между ними все росло. Оба не сводили друг с друга глаз, будто были одни; первой обо мне вспомнила Илэна.
– Люкас, пожалуйста, будь по крайней мере хотя бы вежлив с ним. Ради меня! Хесус сердит на тебя, это правда, но все произошло так давно и уже кончено! Он был здесь, смирился с тем, что Луз живет у нас, никогда не пытался принудить ее!
– И тебя тоже? Это хочешь сказать? Объясни уж заодно, почему он никогда не приезжает без подарков. Вроде этого…
Люкас схватил ее за руку. Громадный рубин блеснул темным огнем, и я не поняла, кто из нас охнул… я или Илэна.
– Люкас!
Вместо того чтобы отстраниться, Илэна подняла другую руку, легко, ласкающе, почти нежно касаясь его обнаженной груди.
– Ты ведь знаешь, Хесус Монтойа мне как брат. Мы так давно знакомы друг с другом, еще с тех пор, как ты был ребенком! И потом, – с шутливой строгостью добавила она, – кто подарил тебе твою первую лошадь? И первую винтовку? До ссоры вы относились друг к другу словно отец и сын!
С губ Люкаса сорвался полувздох-полустон; глаза потускнели.
– Как хорошо ты умеешь погасить во мне ярость… Но лучше пусть Монтойа помнит, что я не тот мальчик, каким он меня знал, и предупреждаю: если он…
Илэна, весело смеясь, обернулась:
– Ах, Ровена! Видишь, какой он бешеный, мой сынок!
По-моему, именно в этот момент Люкас окончательно потерял терпение.
– Вовсе нет, мамочка! Когда ты приказывала, я тут же подчинялся, – с мрачным сарказмом заметил он.
Впервые я услышала, как он назвал ее матерью; глаза Илэны широко распахнулись, но не успела она раскрыть рот, как Люкас взял меня под руку.
– Ты нас извинишь? Ровена напомнила, что я еще не поздравил ее и Рамона, да к тому же неплохо бы выпить по стакану вина.
Снисходительная улыбка немедленно превратила нас в неразумных детей.
– Ну конечно! Найдите Рамона! Мы должны отпраздновать помолвку. У меня прекрасная идея: устроим вечеринку!
Вызывающе шурша юбкой, она направилась в кухню, и Люкас отпустил мою руку, чтобы открыть перед ней дверь.
Потом обернулся, но я, успев взять себя в руки, холодно оглядела его и спросила, не в силах скрыть злобу и отвращение:
– Почему не бежишь за ней, не просишь прощения за то, что вел себя как ревнивый мальчишка?
Губы Люкаса сжались.
– Ты всегда так пренебрежительно относишься к чувствам других? Или пытаешься под личиной безразличия скрыть собственную слабость?!
– Слабость? – почти выплюнула я, удивляясь собственной ярости. – Почему именно те, кто не может быть сильным, ищут в других того же?
– Ты называешь любовь слабостью? Господи, что же ты за женщина?!
– Это больше тебя не должно касаться! – взорвалась я.
Мы стояли слишком близко друг к другу, и я боялась, что он прикоснется ко мне, боялась, что вновь забуду про все. Уж лучше бы Люкас вновь разозлился, начал кричать. Но глаза с зелеными крапинками со странным недоумением уставились на меня.
– Что я сделал, почему ты так ненавидишь меня, Ровена? О, я знаю, на меня за многое можно злиться, но у тебя совсем другое, правда?
Он был совсем рядом, так что я видела едва различимые синие шрамы на груди, и на секунду мной завладело непреодолимое желание поднять руку, коснуться этих линий, как сделала Илэна. Потрясение было настолько велико, что я не могла скрыть дрожь в голосе:
После того как он резко отпрянул, оставив меня, задыхающуюся, потрясенную внезапным возвращением к реальности, через открытое окно послышался веселый, беззаботный смех Илэны. Она разговаривала с кем-то, хотя слов я почти не разбирала – в ушах громом отдавалось собственное хриплое дыхание, а сердце сжимал горький злой стыд.
Люкас смотрел на меня, но выражение глаз было трудно понять – он стоял спиной к окну, откуда струился яркий солнечный свет. Я представляла, как выгляжу сейчас – губы распухли и болят от безумных поцелуев, волосы спутаны, блузка сползла с плеч, словно у женщины, опьяненной желанием… и ненавидела себя за это, а еще больше ненавидела его.
– Ровена… – странным, почти извиняющимся голосом пробормотал он, но к этому времени я была слишком, даже слишком унижена, чтобы понять это.
– Ну? Видишь, как легко найти утешение в женских поцелуях? Заставила я тебя забыть ее хоть на мгновение? – выдавила я и тут же заметила, как сжались губы Люка, поняла, что снова рассердила его, и обрадовалась этому. Может, хоть теперь он распознает, как постыдно я предала себя. Слабость. Желание.
– Тебе и вправду нравится играть с людьми? – презрительно бросил Люкас. – Где ты научилась всем трюкам записных шлюх? От Шеннона или его бостонского племянничка? И что пытаешься доказать?
Мое лицо горело, тело было охвачено жаром, руки тряслись. Но я выдавила улыбку:
– Зачем злишься? Я только пытаюсь помочь тебе – заставить понять, что одна женщина ничем не хуже другой… в определенном месте при определенных обстоятельствах. Можешь жениться на Луз и сделать ее счастливой.
– Боже всемогущий! – взорвался он, потемнев лицом от сдерживаемого гнева. – Что ты за человек? Так холодна внешне и такая теплая в моих объятиях!
– Почему тебя удивляет, что женщина может быть столь же хитрой и расчетливой, как мужчина? Почему вас всегда поражает, что женщина может играть в мужские игры и брать при этом верх?!
– Не играл я ни в какие игры, черт бы тебя взял!
Растерянность и раздражение в его голосе на мгновение потрясли меня, но показывать это было нельзя…
– Но во что ты тогда играешь? Знаю, ты хотел меня, Люкас, но что еще? Влюбился в меня? Хочешь жениться и взять в свои руки контроль над моим состоянием? Сможешь так легко забыть Илэну?
Он явно успокоился. Наверное, я все-таки выдала себя.
– Нет. Ее я забыть не могу. Неужели не видишь? Илэна – часть моей души и всегда ею останется, пока жив. Но я способен желать другую и хочу тебя. Не твоих проклятых денег, не половину ранчо! Понятно? Господи, что тебе от меня нужно?
– Ничего! – бросила я в него, как камнем. Нужно было причинить Люкасу боль, чтобы как-то защитить себя. – Что мне делать с собственностью другой женщины? Чужих остатков мне не надо, Люкас Корд!
– Ты, наверное, не понимаешь, что это значит – любить! Такие, как ты, дают человеку ровно столько, чтобы он приползал снова и снова, на коленях молил о новой милости, и это будет продолжаться до тех пор, пока беднягу не используют и не выбросят как ненужную тряпку!
– А Илэна другая?
– Илэна – настоящая женщина! Она знает, что такое страдание! И не похожа на тебя, не пытается играть на чужих чувствах!
– Как ты слеп!
– Не желаю больше ничего слышать, – жестко, холодно заявил Люкас. – Слушай, что я скажу, и слушай хорошенько! От тебя с самого начала не было ничего, кроме неприятностей, и предупреждаю: прекрати вмешиваться в чужие дела! У тебя достаточно времени, чтобы выбрать! Выходи за Рамона и уезжай или становись второй женой Хулио!
– А себя нарочно не упоминаешь? Или сохраняешь напоследок?
– Вот именно! Если останешься, обещаю, сделаю то, что должен сделать уже давно. Взять тебя. Но не жди никаких обещаний жениться! Нет еще бабы, от которой я не устал бы… после того как спал с ней! А когда надоешь, дам знать Шеннону и заставлю заплатить выкуп за твое возвращение! И отдам ему… может, немного поношенную, но еще пригодную для употребления.
Стук захлопнувшейся двери громом отдался в ушах. Но у меня было время взять себя в руки до того, как вошел Рамон, бледный от гнева.
– Ровена! Если бы ты знала, как я волновался! Но мать сказала, ты хочешь поговорить с Люкасом, и я…
Рамон нервно зашагал по комнате. Я еще никогда не видела его в таком состоянии.
– Не знал, что и думать! Ровена, я должен знать. Вы ведь чувствуете, как я отношусь к вам… Вы мне небезразличны… больше, я люблю вас! И молчу только из-за обстоятельств, приведших вас сюда! Не хочу, чтобы вы думали… О Боже, сам не знаю, что говорю. Я хотел все рассказать, когда придет время, когда вы будете готовы выслушать. Но сейчас… как я могу быть откровенным? Что он вам сделал? Если хоть пальцем коснулся, клянусь, убью его, не посмотрю, что это мой брат!
– В этом нет необходимости! Мы с Люкасом, как всегда, поссорились. И он предъявил мне ультиматум, боюсь, очень жесткий, потому что вы еще не делали мне предложения, Рамон. Но наверное, собираетесь?!
Это оказалось так легко произнести, ведь Рамон любил меня. А я решила быть разумной. Нужно выйти замуж за Рамона и уехать отсюда. А потом, почему бы не он? Тодд Шеннон слишком сильный и властный, привык к беспрекословному подчинению. Нет, Рамон – именно тот, кто нужен.
Я даже не покраснела при этой мысли. И вечером за ужином принимала поздравления смеющейся Илэны и мрачно насупившегося Хулио. Люкас, как я узнала, поехал кататься верхом с Луз.
– Пора бы ему уже уделить хоть немного внимания бедному ребенку. – В голосе Илэны не слышалось ничего, кроме удовлетворения. – Завтра мы отпразднуем вашу помолвку.
– На меня не рассчитывайте, – проворчал Хулио, вставая. – Завтра возвращаюсь домой, к своему народу.
Именно Рамон отнес меня наверх в спальню этим вечером, несмотря на все протесты и уверения, что я вполне способна сама подняться и порезала не ногу, а всего лишь пальцы.
Но Илэна ничего не желала слушать. Когда Рамон вышел, чтобы принести еще вина, она наклонилась ко мне, по-прежнему улыбаясь.
– Вы должны позволить мальчику настоять на своем! Как понимаете, прекрасный предлог удержать вас в своих объятиях. – Она вздохнула. – Мой Рамон всегда был таким джентльменом! Иногда я думала, что совершила ошибку, позволив ему оставаться у отцов-иезуитов. Но не думайте, что у Рамона не было женщин! Просто мальчик слишком застенчив и мягок, особенно с теми, кого по-настоящему уважает.
– Разве? По-видимому, все ваши сыновья не слишком увлекаются женщинами.
– Мои сыновья – мужчины, но к женитьбе относятся по-разному. Рамон с первого взгляда был очарован вашей красотой и ни о чем другом не мог говорить. И вам ничего не стоило влюбить его в себя.
– Как все удачно сложилось для нас обоих, – с легкой ехидцей согласилась я, но Илэна только усмехнулась:
– Конечно! Рамон – идеалист. Уважал вашего отца, знает о моих желаниях, но думаю, не согласился бы жениться, не будь влюблен в вас!
– Господи! Неужели в таком случае пришлось бы выбирать между Люкасом и Хулио? Думаю, мои чувства ни при каких обстоятельствах не были бы приняты в расчет! Скажите, а если бы я не имела несчастье ехать именно в том дилижансе, как бы этот брак, о котором заговорил мой отец, мог быть заключен?
Илэна с издевательским упреком покачала головой:
– Но, Ровена, вы же не сомневались в моих словах или в том, что говорил шаман, мой отец. Если бы судьба не привела вас сюда, можно было придумать другой план. Но вам предоставили выбор, позволили все решить самой. Надеюсь, не считаете, что вас вынудили?
Темные глаза светились невыразимым блеском, и я на мгновение спросила себя, что именно знала она о происшедшем между мной и Люкасом.
Я еле заметно усмехнулась.
– Думаю, каждую женщину вынуждают в то или иное время принять решение, не находите? Но в моем случае… мне всегда везло, и в конце концов все выходило как хочу я.
В этот момент возвратился Рамон, и мы заговорили о другом. Илэна сказала, что не видит причин откладывать свадьбу. Рамон задумчиво и неуверенно взглянул на меня, и я, полная решимости не позволить этой женщине управлять моей жизнью, спокойно объявила, что можно обсудить наши планы и позже.
– Ведь мы только что обручились. Думаю, нужно время привыкнуть хотя бы к этому!
В ожидании поддержки я взглянула на Рамона, не на Илэну. Он покраснел от удовольствия и гордости и тут же согласился. Я вообще чувствовала, что он ни в чем не станет противоречить, если буду при этом достаточно тактична.
Рамон отнес меня в спальню, перед уходом поцеловал в губы нежно, но властно.
– Пожалуйста, Ровена, поверь, я не хочу, чтобы ты чувствовала, будто тебя заставили, вынудили согласиться на этот брак. Клянусь, никогда не скажу тебе грубого слова, буду терпеливым и постараюсь, чтобы ты была счастлива.
Любовь Рамона была честной, прямой и открытой. Я знала, он уверен в том, что я девственница, и поэтому еще больше преклонялся передо мной, обращался словно с хрупкой статуэткой, не в пример Тодду Шеннону. Я продолжала убеждать себя, что жизнь с Рамоном не так уж плоха, а кроме того, лучшего выбора у меня все равно не было.
Всю ночь, лежа без сна и глядя на бледное лунное сияние, бросавшее отсветы на пустую кровать Луз, я повторяла себе, что не буду интересоваться, куда Люкас увез Луз, что они делают так поздно. Но все-таки уснуть не смогла, а подойдя к окну, увидела желтоватый свет лампы в комнате Илэны. Мысль о том, что она тоже не спит и волнуется, доставила мне злобное удовлетворение. Я понимала – она женщина сильная, но не могла доверять ни льстивым словам, ни притворной заботе обо мне. Но все же даже у нее были свои слабости, и это вновь обретенное знание давало мне небольшое преимущество.
Я металась в постели, снова ощущая неприятное чувство в желудке, всегда появляющееся при воспоминании о странных, противоестественных отношениях между Илэной и Люкасом. Больше всего я осуждала ее, но и он тоже… Жена отца! И все-таки его обуревала похоть к этой женщине, бесстыдное вожделение, а тем временем он использовал других, чтобы удовлетворить мимолетное желание… ее же ставил на пьедестал. Я ненавидела себя за то, что сделала сегодня, и ненавидела его за угрозы, ультиматум, предъявленный мне. Желание, нет, скорее, похоть – омерзительная вещь, ее нужно бояться и избегать! Именно это чувство делает рабами мужчин и женщин. Не поэтому ли мать оказалась в постели Эдгара Кардона? «Я люблю его, – сказала она мне. – Это то, чего тебе никогда не понять!» Почему она называла вожделение любовью? Что есть любовь, как не похоть, одетая в красивые слова и фразы?
Я все еще не спала, когда в комнату тихо прокралась Луз с туфлями в руках. Трудно было понять, который час, но луна уже поднялась высоко и не освещала наши кровати.
Луз бросилась на постель и, как мне показалось, тихо заплакала.
Утром лицо ее было мрачным, глаза распухли.
– Луз! Ты выглядишь усталой, а рука у меня прошла. Почему бы тебе не полежать подольше? Я помогу готовить и убирать.
– Если я не буду ничем занята, начну думать… О, какая разница! И представить не можешь! Я была так счастлива вчера, когда он пригласил меня на прогулку, а потом…
Голос девушки дрожал, но я знала, что не могу оставить ее одну.
– И потом?
– Потом ничего. Мы ехали верхом по долине, разговаривали, но, как обычно, болтала я, Люкас только отвечал. Он поцеловал меня после того, как мы спешились и легли в траву. И мне показалось, что на этот раз он пойдет дальше, не ограничится поцелуями, и я ему позволю все, а потом мы поженимся. И что же – все напрасно! Иногда я не понимаю, почему он забрал меня у Монтойа и привез сюда. Наверное, из-за нее Люкас перестал быть мужчиной! Я тоже женщина, ничем не хуже ее, но он и не смотрит на меня! По крайней мере, о Боже, Хесус Монтойа видел во мне не сестру, а женщину, женщину из плоти и крови!
Щеки ее пылали, в голосе слышалось отчаяние.
– Ты не знаешь, что говоришь! – резко оборвала я, чтобы немного успокоить девушку. – Люкас просто слишком уважает тебя и поэтому сдерживается.
– Уважает?! – истерически вскрикнула Луз. – Думаешь, мне этого достаточно? Сколько еще я должна оставаться девственницей в ожидании мужчины, который придет и возьмет меня?! Люкас знает, что я люблю и хочу его! Я забыла обо всем, что ты сказала мне, не могла оставаться холодной под его поцелуями, умирала от желания, но он остался равнодушным. И не потому, что уважает меня, а потому, что жаждет заполучить ее! Думаешь, не знаю, куда он отправился после того, как привез меня? Когда он пошел отвести лошадей в загон, я прокралась в его комнату, разделась и стала ждать. О Боже, без всякого стыда и смущения я лежала там и думала, что когда он увидит меня такую, не сможет сдержаться и возьмет меня. Я лежала и лежала… но в конце концов пришлось возвратиться, а когда я проходила мимо ее спальни, услышала, как она смеется, и… его голос, его, там, в ее комнате, постели!
Мы взглянули друг на друга; краска гнева и отвращения бросилась мне в лицо.
– Подобный человек недостоин твоей любви, не стоит даже плевка! Слушай, Луз, когда мы с Рамоном поженимся и уедем отсюда, ты должна уйти с нами. В мире много других мужчин, добрых, благородных, считающих женщину личностью, а не орудием наслаждения.
Я подошла к Луз, схватила ее за плечи.
– Промой глаза холодной водой. Неужели хочешь, чтобы он понял, как ты плакала? Ради Бога, будь гордой! Не обращай на него внимания. Когда в следующий раз пригласит на прогулку, откажись!
Не знаю, что она поняла из моих гневных речей – в запальчивости я говорила по-английски, а не, как обычно, по-испански. Но так или иначе, Луз позволила умыть себя и сделать новую прическу – заколоть волосы вверх, так что локоны спадали на плечи.
Девушка, словно ребенок, немедленно отвлеклась от своих бед и начала вертеться перед зеркалом.
– Какая я хорошенькая! Словно знатная дама… О, Ровена! Думаешь, он заметит меня? Не будешь ревновать, если Рамон тоже обратит на меня внимание? Будь у меня красивое платье, вроде тех, что Люкас ей привозит…
Я в отчаянии пожала плечами, но пообещала сделать все, что смогу.
– Оставайся здесь!
Я смело подошла к двери комнаты Илэны и постучала. Послышался сонный голос:
– Войдите!
Увидев меня, Илэна изумленно подняла брови:
– Ты? Почему так рано?
Илэна зевнула, потянулась, и я против воли восхищенно заметила, что даже сейчас ей удается выглядеть молодой и привлекательной. Она была одна… но неужели я и вправду ожидала увидеть его там?
– Я хотела встать помочь Паките с завтраком, но оказывается, все мужчины уже уехали! Что-то случилось, Ровена?
– Простите, если побеспокоила, – неловко пробормотала я. – Но… вы были так добры, что позволили носить свои платья. Тот розовый костюм, что вы подарили, не возражаете, если я переделаю его для Луз?
Высоко поднятые брови говорили о том, что она видит меня насквозь, но ответ был снисходительным, хотя чуточку насмешливым.
– Ну конечно! Он твой, делай с ним что хочешь! С твоей стороны так благородно принимать участие в крошке Луз! Боюсь, ты думаешь, я оставила ее без внимания. Да, действительно…
Илэна села, задумчиво нахмурясь, словно в самом деле была озабочена, но все же у меня было такое чувство, будто веду очередной поединок с этой женщиной.
– Обязательно напомню своему легкомысленному сыну, чтобы привез несколько красивых платьев, когда в следующий раз отправится в Санта-Фе или Мехико. А пока можно перешить ей несколько моих. Ну вот, надеюсь, ты не сердишься? – улыбнулась она. – Не думай, что я плохо отношусь к Луз!
– Мне это в голову не приходило, – уклончиво ответила я и поблагодарила Илэну за щедрость.
– Если понадобится что-то, только попроси! Ведь ты теперь моя дочь! Или младшая сестра, – озорно добавила Илэна, – ведь мой отец удочерил тебя.
Илэна Кордес и я прекрасно понимали друг друга, и временами я даже наслаждалась нашими словесными битвами, но сегодня утром у меня было такое чувство, словно она намеренно, преувеличенно добра к Луз и ко мне, словно к детям, которых решила побаловать.
Позже я спустилась вниз, оставив Луз перед зеркалом восхищаться новым платьем, и почти добралась до кухни, когда услышала рассерженный голос Люкаса. Он ворвался через входную дверь, и я едва не столкнулась с ним.
– Что ты здесь делаешь? Тебе нужно отдыхать!
Говорил он рассеянно и, думаю, прошел бы мимо, не загороди я, вполне намеренно, дорогу.
– Доброе утро, Люкас! Не собираешься меня поздравить?! Ведь именно ты был причиной моего решения выйти за твоего брата!
Мне показалось, он с трудом сосредоточился. Только сейчас я заметила, что он без рубашки и шляпы, на ногах украшенные бусами индейские мокасины, лицо усталое и злое.
– Поздравить тебя? – непонимающе переспросил он, раздраженно откидывая волосы со лба.
– Мы с Рамоном помолвлены, – повторила я деланно терпеливо. – Ты теперь каждый день будешь возвращаться так рано, Люкас? Если так, мне придется постараться не лезть тебе на глаза.
– О чем ты бормочешь? Где Илэна? У нас, кажется, гости: нужно предупредить всех!
Я поняла, он думает о чем-то другом: лицо напряженное, словно все морщинки мгновенно прорезались на нем.
– Кто-то едет? Чужой?
– Не надейся, твоих знакомых не будет!
– По-моему, грубость – твоя вторая натура!
– А ты задаешь миллион идиотских вопросов.
– Ну что ж, придется найти того, кто ответил бы, не срывая на мне злость.
– Подожди! – Он схватил меня за руку, повернул лицом к себе. – Послушай… послушай… Прости меня.
Голос был таким же грубым, как и вцепившиеся в мое запястье пальцы, но я от изумления не могла пошевелиться.
– Я не имел права так набрасываться на тебя! Но ты многих вещей не понимаешь!
– Мне все это говорят.
– Что говорят? Люкас, вы опять ссорились? Не хочу вмешиваться, конечно, но когда услышала ваши голоса… Что-то случилось?!
Словно обжегшись, Люкас отбросил мою руку и, могу поклясться, виновато покраснел, услышав холодный, смеющийся голос Илэны. Я не могла отвести взгляда от его лица, мгновенно изменившегося, как всегда, когда он говорил с ней, но на этот раз глаза гневно вспыхнули. Возможно, он не ответил бы так резко, не будь меня рядом.
– Пришел сказать, что едет Монтойа. Хулио отправился встречать его.
Илэна мгновение помедлила, словно колеблясь, но тут же тихо рассмеялась:
– Но это великолепно! Наконец-то вы встретитесь и уладите все разногласия, как я и надеялась! Давно пора, сам знаешь!
– Не стоит слишком надеяться, – хмыкнул Люкас.
Казалось, оба забыли о моем присутствии.
– Я и Монтойа… ожидаешь, что мы будем улыбаться, станем друзьями, когда прекрасно помнишь, что случилось во время нашей последней встречи! Объясни, Илэна, почему он едет. Почему ты поощряешь его?!
Илэна гордо откинула голову, чуть прищурилась.
– Почему бы нет? Только из-за вашей дурацкой ссоры? Не вижу причины, почему я должна отворачиваться от старого друга и друга твоего отца, если помнишь!
– Прекрасно помню, – бешено рявкнул Люкас, – как тут забыть?!
Напряжение между ними все росло. Оба не сводили друг с друга глаз, будто были одни; первой обо мне вспомнила Илэна.
– Люкас, пожалуйста, будь по крайней мере хотя бы вежлив с ним. Ради меня! Хесус сердит на тебя, это правда, но все произошло так давно и уже кончено! Он был здесь, смирился с тем, что Луз живет у нас, никогда не пытался принудить ее!
– И тебя тоже? Это хочешь сказать? Объясни уж заодно, почему он никогда не приезжает без подарков. Вроде этого…
Люкас схватил ее за руку. Громадный рубин блеснул темным огнем, и я не поняла, кто из нас охнул… я или Илэна.
– Люкас!
Вместо того чтобы отстраниться, Илэна подняла другую руку, легко, ласкающе, почти нежно касаясь его обнаженной груди.
– Ты ведь знаешь, Хесус Монтойа мне как брат. Мы так давно знакомы друг с другом, еще с тех пор, как ты был ребенком! И потом, – с шутливой строгостью добавила она, – кто подарил тебе твою первую лошадь? И первую винтовку? До ссоры вы относились друг к другу словно отец и сын!
С губ Люкаса сорвался полувздох-полустон; глаза потускнели.
– Как хорошо ты умеешь погасить во мне ярость… Но лучше пусть Монтойа помнит, что я не тот мальчик, каким он меня знал, и предупреждаю: если он…
Илэна, весело смеясь, обернулась:
– Ах, Ровена! Видишь, какой он бешеный, мой сынок!
По-моему, именно в этот момент Люкас окончательно потерял терпение.
– Вовсе нет, мамочка! Когда ты приказывала, я тут же подчинялся, – с мрачным сарказмом заметил он.
Впервые я услышала, как он назвал ее матерью; глаза Илэны широко распахнулись, но не успела она раскрыть рот, как Люкас взял меня под руку.
– Ты нас извинишь? Ровена напомнила, что я еще не поздравил ее и Рамона, да к тому же неплохо бы выпить по стакану вина.
Снисходительная улыбка немедленно превратила нас в неразумных детей.
– Ну конечно! Найдите Рамона! Мы должны отпраздновать помолвку. У меня прекрасная идея: устроим вечеринку!
Вызывающе шурша юбкой, она направилась в кухню, и Люкас отпустил мою руку, чтобы открыть перед ней дверь.
Потом обернулся, но я, успев взять себя в руки, холодно оглядела его и спросила, не в силах скрыть злобу и отвращение:
– Почему не бежишь за ней, не просишь прощения за то, что вел себя как ревнивый мальчишка?
Губы Люкаса сжались.
– Ты всегда так пренебрежительно относишься к чувствам других? Или пытаешься под личиной безразличия скрыть собственную слабость?!
– Слабость? – почти выплюнула я, удивляясь собственной ярости. – Почему именно те, кто не может быть сильным, ищут в других того же?
– Ты называешь любовь слабостью? Господи, что же ты за женщина?!
– Это больше тебя не должно касаться! – взорвалась я.
Мы стояли слишком близко друг к другу, и я боялась, что он прикоснется ко мне, боялась, что вновь забуду про все. Уж лучше бы Люкас вновь разозлился, начал кричать. Но глаза с зелеными крапинками со странным недоумением уставились на меня.
– Что я сделал, почему ты так ненавидишь меня, Ровена? О, я знаю, на меня за многое можно злиться, но у тебя совсем другое, правда?
Он был совсем рядом, так что я видела едва различимые синие шрамы на груди, и на секунду мной завладело непреодолимое желание поднять руку, коснуться этих линий, как сделала Илэна. Потрясение было настолько велико, что я не могла скрыть дрожь в голосе: