Роджерс Розмари. Это неистовое сердце

   Но несмотря на все, что я себе говорила, забыть было невозможно еще и потому, что Марк сам заговорил об этом.
   Как он и обещал, мы отправились гулять по площади. Становилось темно. Фиолетовые горы словно огромные тени парили в кровавом закатном небе.
   Марк объяснил, как называются вершины: Магдалена, Галинас, Лос-Пиньос. Сегодня, к моему удивлению, он осыпал меня подарками: испанский гребень, украшенный рубинами и алмазами, белая мантилья из тончайших кружев и белая шелковая шаль, чтобы накинуть на плечи. Он сам выбрал платье – темно-красный шелк с сине-зеленым узором, переливающимся на свету. Я никогда не надевала его раньше, считая слишком вызывающим, но Марку платье нравилось, по его мнению, я в этом костюме напоминала испанку.
   Он был очень внимателен ко мне, держал за талию, нашептывая цветистые комплименты, так что я вконец смутилась. На улице становилось все больше народу. Повсюду зажглись фонари.
   По старому испанскому обычаю жители города медленно гуляли по площади, а национальный оркестр играл веселые мелодии. Я то и дело ловила на себе любопытные взгляды, возможно, потому, что мы с Марком представляли такой контраст – высокий мужчина с золотистыми волосами и темноволосая женщина.
   – Видишь, любовь моя, ты так прекрасна, что никто не может отвести от тебя взгляда.
   – Не люблю, когда на меня глазеют, – резко ответила я. – Марк, давай посидим где-нибудь. От этого хождения по кругу мне не очень хорошо.
   Марку удалось отыскать каменную скамью под деревом, мы уселись и долго молчали. Окружающие явно принимали нас за любовников, решивших уединиться.
   Марк привлек меня к себе. Я почувствовала, как его рука скользнула под шаль, пальцы нежно погладили плечо и грудь.
   Не в силах справиться с собой, я мгновенно застыла, но, повернув голову, заметила, как пристально Марк наблюдает за мной; губы искривлены легкой усмешкой.
   – Иногда я чувствую, что совсем не знаю тебя, Марк.
   – А я чувствую, словно знал тебя всегда. Но недостаточно. Наверное, со всеми людьми так. Брак может быть унылым, тоскливым сожительством или полным открытий путешествием. Не провести ли нам следующие несколько дней, пытаясь получше узнать друг друга, дорогая жена?
   Мои глаза невольно расширились.
   – Никогда не слышала, чтобы ты так разговаривал, Марк. По-моему, ты сложная личность.
   – Тебя это пугает или интригует? Милая Ровена, если бы ты только видела себя! По крайней мере мне удалось привлечь твое внимание! Наконец-то ты посмотрела на меня как на мужчину. Бедняжка, неужели все так плохо? Не можешь его забыть?
   У меня перехватило дыхание, но притворяться не было сил.
   – Очень заметно? Я пыталась…
   – Может, слишком усердно пыталась. Раньше или позже сама увидишь Люкаса Корда в истинном свете – бессовестного, хищного убийцу, почти животное. И перестанешь предаваться романтическим мечтам о том, что произошло с тобой, и вновь возвратишься в реальный мир.
   – Марк, я не…
   – Мы теперь муж и жена, но это не значит, что я перестал быть твоим другом. Будем откровенны, Ровена. Мне не причиняют боли разговоры о нем, потому что я получил тебя, а он остался ни с чем. И придет день, когда ты сделаешь свой выбор по собственной воле и навсегда забудешь прошлое.
   Значит, Марк собирается покорить меня нежностью, завоевать то, что Люкас взял силой. Что он подумал бы, знай всю правду? И осмелюсь ли я рассказать ему? Возможно, я бы и призналась во всем, включая последний приход Люкаса, если бы Марк не поцеловал меня, на этот раз горячо, властно, почти грубо, застав врасплох и заставив задаться вопросом: какие еще сюрпризы приготовил он на этот вечер?
   Но поначалу все было как прежде. Марк заказал столик в углу маленького зала, где было меньше народу. Еда была вполне сносной, шампанское – ледяным.
   Под веселым взглядом Марка я пила бокал за бокалом, готовя себя к ожидавшему впереди испытанию – муж ничего не сказал о том, что собирается отправиться к друзьям.
   Он выпил больше шампанского, чем я, но лицо только чуть раскраснелось; Марк уже не делал попыток завести разговор на интимные темы. Мы беседовали о книгах, музыке и театре. И тут…
   – Закон всегда интересовал меня, наверное, потому, что профессия адвоката в моей семье наследственная. Особенно я любил посещать нашумевшие процессы, даже если не принимал в них непосредственного участия. Собственно говоря, я специально приехал с дядей в Сокорро на процесс Люка Корда, чтобы услышать речь Джима Дженнингса, адвоката из Сан-Франциско, которого нанял твой отец. Слышала об этом?
   – Мистер Брэгг рассказывал еще до того, как я приехала сюда, – пересохшими губами прошептала я.
   – Корд был виновным, конечно. Его следовало бы повесить – и все избавились бы от многих бед и несчастий! Он, естественно, убеждал тебя, что невиновен? Бедная Ровена! Я говорил потом с Фло по просьбе твоего отца. Он думал… видишь ли, девочка всегда была кокеткой. Гай считал, что Фло заявила об изнасиловании только из страха перед отчимом. Но девчонка клялась, что говорит правду, и если бы ты видела, в каком она была состоянии – платье разорвано, все тело в синяках, – тоже не сомневалась бы!
   – Но отец…
   – Гай не желал признать, что его подопечный, сын любимой женщины, мог лгать. А у Корда, конечно, были свои мотивы прийти к Гаю, вместо того чтобы сбежать. Мы ведь оба знаем, в чем дело, – письмо, деньги, которые он надеялся унаследовать, и к тому же Корд наверняка считал, что влияние твоего отца поможет его оправданию в суде – тебе нужно было видеть его ошеломленный взгляд, когда судья вынес приговор.
   – Марк, не можем ли мы поговорить о чем-нибудь другом? Все это в прошлом.
   – Для того чтобы узнать будущее, нужно понять прошлое, разве не ясно, Ровена? Речь идет не о несчастной жертве, а о хладнокровном, расчетливом преступнике.
   Я гордо подняла подбородок.
   – Ну что ж, нужно признать, что ты был прав, а я – нет, вела себя как глупая, доверчивая простушка! Но все-таки могу я просить сменить предмет нашей беседы на что-нибудь более приятное?
   – Конечно, – добродушно кивнул Марк. – Я вовсе не хотел тебя расстроить. Поверь, настанет день, когда ты услышишь его имя и едва вспомнишь, кто это… Ну хорошо, поговорим еще о Лондоне и Париже или пойдем спать?
   – Пойдем, – согласилась я не вполне твердым голосом. – Наверное, не стоило пить так много шампанского.
   Марк перенес меня через порог спальни, потому что именно сегодня, как он сказал, «наша настоящая брачная ночь». И хотя я не понимала этого тогда, еще один порог был перейден – на этот раз в наших отношениях, потому что я наконец начала понимать истинную природу человека, за которого вышла замуж.
   – Я сенсуалист, – сказал Марк, зажигая все до одной лампы. – Это удивляет тебя?
   Я стояла, держась за спинку кресла, чтобы не упасть, и молча следила за ним. Улыбнувшись, Марк продолжал:
   – Видишь, я вполне откровенен и хочу, чтобы ты понимала меня, Ровена, так же, как сам намереваюсь знать о тебе все – вкусы, привычки, желания… нужды. Наш брак должен быть идеальным. Мы станем партнерами, любовниками, друзьями, вместе будем добиваться всего. Почему, думаешь, я так долго не женился? Искал женщину, которая была бы совершенством. И нашел ее в тебе. Красива – я люблю окружать себя красивыми вещами, ты, наверное, уже заметила? Умна, образованна, сильна и честолюбива, способна преодолевать преграды и препятствия.
   – Марк, ты мне льстишь, – отчаянно возразила я. – Кому другому, как не тебе, знать о моих недостатках?!
   – Я знаю только одно – ты единственная женщина, которую я когда-либо хотел, – серьезно ответил он, подходя ближе и приподнимая пальцами мой подбородок. – То, что ты здесь и моя жена, – пример того, о чем я только сейчас говорил. С той минуты, как увидел тебя, я был полон решимости завладеть тобой, как полон решимости сейчас добиться твоей любви и восхищения.
   – Марк!
   – Тише, – попросил он, поворачивая меня, словно куклу. – Настало время показать силу моей любви, боготворить твое тело, поклоняться ему…
   Сама не зная как я очутилась перед зеркалом, не в силах двинуться, словно в тумане, пока муж медленно вынимал шпильки из моих волос.
   Потом, медленно вывернув фитили всех ламп до отказа, так что вся комната засияла, словно огромный рубин, отстегнул множество крохотных крючков, застегивающихся на спине. Но я не осмеливалась взглянуть в глаза Марку. Зеркала напоминали об Эдгаре Кардоне и обо мне самой, обнаженной, с алмазными звездами в волосах и на шее.
   Шелковое платье с шелестом опустилось к ногам, приковав меня к месту, точно так же, как золотой ободок на пальце. Слезы текли по лицу, я почти ничего не видела, только чувствовала, как скользит по телу тонкая сорочка, а холодные пальцы неторопливо ласкают плечи. Марк или Эдгар? В зеркале отражались только мои глаза – глаза незнакомки, широко раскрытые, испуганные, сияющие неестественным блеском.
   Марк прижался ко мне всем телом, грубая ткань одежды царапала кожу, мягкие руки гладили сжимавшуюся от отвращения плоть.
   – Смотри, – шептал он, – смотри, Ровена! Видишь, как ты прекрасна? Все это мое, мое…
   Меня начал бить озноб. Люкас… Люкас, о Господи, где ты? Жесткие руки, требовательные губы… губы… Я закрыла глаза, пытаясь отсечь воспоминания, безвольно прижалась к Марку. Мысли путались. Слишком много шампанского… все это только сон.
   – Я, видимо, забыл упомянуть еще одну черту, которую искал в идеальной женщине, – мягко сказал Марк; руки его ползли все ниже. – Она должна быть истинной леди на людях – холодной как лед и сдержанной. Но в нашей спальне… моей любовницей и моей шлюхой…

Глава 40

   Я не могу, как многие известные писатели, замалчивать все то, что неприятно вспомнить. Дневники предназначены только для меня и моих детей – никто больше не станет их читать, поэтому необходимо быть честной до конца. Мне давно стало ясно – ни в коем случае не нужно пытаться скрыть правду. Поэтому я так подробно и откровенно пишу о том, что произошло, хотя, видит Бог, иногда очень не хочется вспоминать некоторые вещи, в их числе то утро в Сокорро, когда я проснулась с невыносимой головной болью, грозившей вот-вот взорвать виски.
   Сначала я даже не смогла вспомнить, где нахожусь и как попала в эту комнату, – глаза почти ослепли от боли, внутренности скручивало тошнотой. Должно быть, я закричала, потому что кто-то, мгновенно оказавшийся рядом, подставил тазик и поддерживал за плечи, пока меня рвало. Незнакомый голос уговаривал по-французски:
   – Бедная малышка! Ну-ну, не смущайтесь, все женщины через это проходят. Скоро легче станет.
   Я откинулась на подушки, ослабев до того, что не было сил даже пошевелиться. Незнакомка осторожно обтирала мне лицо холодной водой.
   – Вам лучше?
   Не знаю, почему мне показалось, что я еще в Лондоне, в спальне Кардон-Хаус.
   – Мартина? – еле слышно прошептала я, но в ответ послышался веселый смех:
   – Нет-нет. Вы принимаете меня за кого-то другого, дорогая! Меня зовут Моника, и мы еще не знакомы, но я столько слышала о вас.
   Я заставила себя открыть глаза и увидела сочувственно улыбающееся лицо. Даже в полубессознательном состоянии я заметила, что женщина очень привлекательна: пикантное личико, обрамленное массой рыжевато-каштановых волос, резко контрастирующих с белой кожей. Все в Монике Кингмен, как я обнаружила позже, притягивало взгляды, очаровывало. Некоторые даже считали ее слишком вызывающей. Во всяком случае, здесь, в безвкусно обставленном гостиничном номере, она казалась явно не на своем месте.
   Видя, что я приподнимаюсь, она протестующе замахала руками:
   – Нет-нет, лежите! Я пришлю сейчас вашего мужа, и, когда почувствуете себя лучше, познакомимся поближе, хорошо?
   Она убежала, и почти немедленно у постели появился Марк с озабоченным лицом.
   – Ровена! Мне и в голову не пришло… бедная девочка! Как ты, должно быть, страдаешь! Может, вызвать доктора?
   Я снова попыталась сесть. Марк осторожно, но решительно положил на плечо руку. Нахмурившись, я пробормотала:
   – Что со мной случилось? Кажется, я слишком много выпила. Никогда еще не было так плохо… Марк, что это было? Не могу вспомнить…
   Но нет, теперь память возвращалась ко мне. Отрывочные образы. Марк раздевает меня, ласкает… голова кружится, и все вокруг танцует и кажется нереальным…
   – Боюсь, виновато не слишком хорошее шампанское, да и я должен был помнить о твоем состоянии. – Неожиданно Марк засмеялся веселым мальчишеским смехом. – Кажется, ты была ужасно пьяна, любовь моя. Как жаль, что ты не можешь вспомнить… зато я могу, каждую мелочь. – Наклонившись ближе, он прошептал: – Никогда не встречал такой самозабвенно страстной, раскованной женщины! Дорогая, ты воплощение всего, что я ожидал найти в жене!
   Возможно ли это? Почему я все забыла? Только легкая боль между бедрами напоминала о том, что я теперь по-настоящему принадлежу Марку. Я сказала себе, что все со временем вспомнится, но была непривычно молчалива всю дорогу до ранчо Кингменов, расположенного в тридцати – сорока милях от Сокорро. Но мое молчание отнесли за счет нездоровья. Все были так добры, и время от времени Марк ободряюще сжимал мою руку. Он казался таким спокойным, уверенным в себе! Я наблюдала за Марком, прислушивалась к его голосу и удивлялась, как могла считать этого человека всего-навсего лакеем Тодда Шеннона.
   Мы ехали в экипаже Кингменов, удобной коляске, изготовленной на заказ. Джон Кингмен оказался привлекательным, рано поседевшим человеком лет сорока пяти. Моника была лет на десять моложе мужа, но отношения между ними, даже на взгляд посторонних, были дружескими и нежными.
   Позже, перед ужином, когда зажгли лампы, мы долго слушали игру Моники на рояле, выписанном Джоном из Европы специально для жены. По сей день, когда я слушаю Шопена, перед глазами встает Моника с рассыпавшимися по плечам волосами, отливающими красным золотом в свете лампы.
   В тот вечер на ней было черное платье, совсем простое, но подчеркивающее перламутровую белизну кожи. Моника была прекрасна и играла как ангел. Неудивительно, что муж так ею гордился.
   Дом оказался большим и снаружи каким-то неухоженным, выстроенным, как мне объяснили, в техасском стиле. Но обстановка была удобной и красивой, а отведенная нам комната для гостей – просторной и уютной.
   Моника начала было извиняться за скромное жилище, но я заверила ее, что чувствую себя прекрасно.
   Она улыбнулась, показав острые белые зубы.
   – Надеюсь на это! Потому что уже предложила Марку остаться у нас подольше. Какой смысл ехать за тридевять земель, в Бостон, в вашем состоянии, только чтобы потом сразу же отправляться в обратный путь? Почему бы вам не провести медовый месяц здесь? Я бы не очень доверяла месье Шеннону – беспринципный, жестокий человек. Думаю, он не захочет расставаться с половиной ранчо!
   Я чувствовала, что и Моника из тех, кто всегда говорит то, что думает. Она знала о моей беременности и о том, что мы с Марком поженились совсем недавно, и все же не осуждала меня, а только сочувствовала.
   Становилось все очевиднее, что друзья Марка знали обо мне больше, чем я о них. Я поняла это в вечер приезда, когда мы поужинали, а улыбающаяся служанка начала убирать посуду.
   Джон Кингмен, до сих пор почти все время молчавший, откинулся в кресле, затягиваясь сигарой. Моника поставила перед ним стакан с виски. Остальные пили превосходный коньяк, который, как оказалось, был доставлен из Европы.
   – Это Марк привез, – объяснила Моника. – Целых два бочонка. Как мило с его стороны! Я ничего не хотела больше из Парижа – только хороший коньяк. И Марк сдержал обещание, как всегда, не правда ли, дорогой?
   – Не знала, что ты был в Париже, – прошептала я, удивленно глядя на Марка. – Мы часто говорили о Европе, но ни разу…
   – Неужели? Хитрец! Конечно, он был в Париже, года два назад, а когда вернулся, ни о ком, кроме вас, не мог говорить. Я ведь говорила, Марк всегда держит слово. Он тогда сказал, что видел женщину, которая когда-нибудь станет его женой. Так и вышло.
   Не успела я раскрыть рот, как Марк схватил меня за руку. Лицо его неестественно раскраснелось.
   – Я хотел признаться вчера, дорогая, но боюсь, ты заставила меня обо всем забыть.
   Тихий, вкрадчивый голос смутил меня и рассердил.
   – И ты говорил о честности?!
   – Вот именно, только взаимной! Сегодня поведаем друг другу наши секреты, хорошо?
   Моника постаралась выйти из неловкого положения.
   – Посмотри на них, Джон! Настоящие любовники! Будем деликатны и позволим им удалиться!
   С трудом сохраняя самообладание, я вежливо пожелала хозяевам спокойной ночи.
   Слишком часто меня обманывали, и подумать только, именно Марк, человек, которому я так доверяла, за которого вышла замуж, оказался лгуном!
   – Как ты мог? – взорвалась я, как только за нами закрылась дверь. – Все эти месяцы притворялся, что был моим другом, просил быть откровенной!
   – Ровена! – Марк схватил меня за плечи, притянул к себе. – Не в твоем характере бросать обвинения, не выслушав человека. Помню, как ты защищала Люка Корда, почти до конца, и это после того, как он предал тебя!
   Я отшатнулась, словно от пощечины.
   – Сколько раз еще ты будешь бросать мне это в лицо, чтобы скрыть собственное вероломство?!
   – Пока не докажу, что Корд не стоит того, чтобы жалеть о нем! Пока ты не вырвешь его из сердца, не сотрешь из памяти! Неужели не понимаешь: все, что я делал и делаю, – только для тебя, Ровена?! – Не давая мне возможности ответить, он горячо продолжал: – Да, я встречал тебя в Париже. В театре, с матерью и отчимом. И в других местах. Я старался раздобыть приглашения на все балы и вечеринки, куда ты должна была приехать. И видел твои снимки в газетах, великолепный портрет, который сейчас находится в Венеции, в частной коллекции князя д’Орсини. Я слышал, как тебя называли мраморной богиней, и знал, даже тогда, что за оболочкой из холодного мрамора скрыта настоящая женщина, теплая, страстная и живая.
   Я пыталась вырваться, но он сжимал мои плечи все сильнее.
   – Ты ничего не объяснил! Почему обманывал, почему притворялся…
   – Сначала я не узнал тебя в этом уродливом платье и очках! Неужели не помнишь? Потом… ты хотела остаться одна. А когда мы немного подружились, боялся все испортить: вдруг ты посчитаешь меня похожим на одного из тех мужчин, которых презирала. Поэтому я ждал. Как думаешь, зачем я так долго оставался на ранчо? Выжидал, Ровена, и наконец ты назвала меня своим другом. Я начал надеяться, но старался не спешить, был очень осторожен, потому что знал, как ты разочарована и несчастна, как, несмотря на холодность и спокойствие, боишься меня.
   – Это просто смешно!
   – Нет… вовсе нет. Признайся, ты не доверяла мужчинам! И потом… О Господи! Не можешь представить, что я ощутил, когда дядя прямо сказал, что хочет тебя и намерен получить любой ценой! Он предупредил, что ты его собственность, и мне стало казаться, будто это правда. Ты ссорилась с ним, отказывалась подчиниться, клялась, что не выйдешь за него, и все же… я любил тебя и не мог видеть, как ты задыхаешься и краснеешь после свидания с Тоддом наедине! Я знал, он целует тебя, понимал по торжествующему блеску глаз и пытался предупредить…
   – Да, – глухо согласилась я. – Да, знаю. Точно так же, как пытался предостеречь насчет Люкаса. Но это еще не объясняет…
   – Подожди, сейчас все станет ясным, – кивнул Марк. – Давай сядем, Ровена. Нет, не бойся, я только обниму тебя… пока. Но ты должна выслушать.
   В объяснениях Марка все казалось слишком простым.
   Он видел меня в Париже, влюбился с первого взгляда, безуспешно пытался познакомиться, посещал мои любимые театры и картинные галереи, но я даже не замечала его.
   – И как ты могла? Мы принадлежали к разным кругам общества: леди Ровена Дэнджерфилд и я, всего-навсего какой-то американец. Я не смог даже приблизиться к тебе!
   Именно Марк, узнав, кто я такая, известил отца о смерти дедушки и о том, что я теперь живу в Лондоне, с матерью и отчимом.
   – Так это ты? И все из-за возможности приезда в Америку, почти равной нулю?!
   – Я бы пошел на все! И конечно, из-за твоего отца. Видела бы, как он обрадовался! Часами говорил о тебе, Ровена!
   – Но почему ты не рассказал об этом сразу? Как только я согласилась выйти за тебя замуж…
   – По той же причине, что мы сидим здесь и разговариваем, вместо того чтобы лежать в объятиях друг друга. Я хотел подождать, пока не буду уверен в тебе, пока не завоюю твою любовь. И прошлой ночью…
   Я не хотела, не могла думать о той ночи, при одном воспоминании меня наполняло чувство отвращения к себе. Как могла я так вести себя, отдаваться столь самозабвенно, не сознавая, что делаю?! Неужели я действительно развратная, низкая дрянь?!
   Но Марк не дал мне времени на раскаяние и, неожиданно снова обретя уверенность в себе, настоял на том, чтобы закончить разговор завтра.
   – Хотела бы знать, сколько еще тайн ты от меня скрываешь, – устало пробормотала я, но он только улыбнулся:
   – Никаких секретов. Только сюрпризы. И приятные, надеюсь. А у тебя, любовь моя?
   – Очевидно, ты знаешь обо мне гораздо больше, чем я о тебе, – резко ответила я. – А что касается остального, возможно, обнаружишь это завтра.
   Истина заключалась в том, что я больше не понимала, как обращаться с Марком и чего от него ожидать.
   Конечно, я почувствовала облегчение, что он оказался достаточно терпеливым… или слишком умным и не стал допрашивать меня сегодня, только помог раздеться и предупредил, что пойдет выкурить сигару и обсудить кое-какие дела с Джоном Кингменом.
   Если он и возвратился, то уже после того, как я заснула. Всю ночь меня преследовали странные сны – кошмары, заставлявшие беспокойно метаться. Одеяло сползло на пол, простыня сбилась. Один только сон отпечатался в памяти: я лежу в объятиях Люкаса, и он любит меня…
   Почти весь день я провела наедине с Моникой. Марк вместе с мистером Кингменом уехал рано утром. На Монике была тонкая блузка из бледно-оранжевого шелка, под которой ничего не было: отчетливо выделялись упругие груди с бледно-розовыми сосками. Рядом с этой красавицей я чувствовала себя бледным ничтожеством. Как мужчины могут обращать на меня внимание, когда рядом Моника?!
   – Чувствуете себя получше сегодня? – Чуть скошенные зеленые глаза с любопытством оглядели меня. – Ну вот, темные пятна под глазами исчезли. Теперь вы больше похожи на ту, которую описывал Марк. Не обижайтесь только. Джон всегда сердится и говорит, что у меня язык слишком длинный, но я отвечаю: «Ты знаешь, на ком женился. Если не желаешь принимать меня такой, какая я есть, ну что ж, уйду!» И знаете что?.. Этого он не хочет. Я ему нужна Я… как это говорится… очень сообразительная. Вы тоже умны… если верить Марку.
   Все утро Моника болтала и сплетничала, признаваясь, что ей здесь очень одиноко. Но мне она показалась самостоятельной, привыкшей всегда добиваться всего, чего хочет. Вообще ее отношения с мужем были весьма своеобразными – время от времени оба отправлялись в Новый Орлеан, Сан-Антонио или даже в Сан-Франциско, но всегда порознь. По словам Моники, в идеальном браке нет места ревности.
   – Разве бывает такая вещь, как идеальный брак? – не удержалась я.
   – Подождите! Вам еще многому нужно учиться, – посоветовала Моника.
   И, тут же вскочив, предложила отправиться на прогулку верхом.
   Я впервые заметила, что на ранчо никто особенно не занимался делами. Слуги были все мексиканцами, кроме повара, старого француза, приехавшего с Моникой из Нового Орлеана.
   Но мужчины, болтавшиеся около дома, напоминали скорее наемников, чем ковбоев, и, казалось, не имели определенных обязанностей. Кроме того, меня поразила уединенность дома. Он находился почти в горах – слева и справа поднимался густой лес.
   Мы направились по узенькой извилистой тропинке вниз. Моника весело сказала:
   – Видите, почему у нас так редко бывают гости? Сюда почти невозможно добраться, очень тяжелая дорога. Помните, как вам было плохо вчера?
   Да, вчера я была слишком больна, чтобы помнить подробности, но сегодня голова была ясной, и я невольно замечала слишком много сбивающих с толку вещей.
   Неожиданно мы оказались на поляне, которую охраняли вооруженные до зубов люди, опустившие карабины только тогда, когда узнали Монику. Слишком много скота сбилось в одном месте, и на всех животных незнакомые клейма, хотя именно в этот момент ставились новые. Моника остановилась, с деловым видом ответила на несколько вопросов, и мы отправились дальше через рощицу и ручей на другую полянку.
   – Тут у нас еще одна хижина, – небрежно заметила Моника. – Здесь живут иногда наши люди, но в основном… некоторые из друзей, которым нужно безопасное убежище на несколько недель. – Наверное, у меня был очень удивленный вид, потому что она рассмеялась. – Вижу, Марк вам не все рассказал. Может, предпочитает, чтобы я это сделала. По-моему, он вас побаивается, ну не глупо ли?!
   Я согласно кивнула, ощущая, как ледяной холод ползет по коже. Наконец я поняла все. Марк должен подтвердить мои подозрения, когда вернется.