Страница:
Путешественников усадили за личным столом Корентина, установленном под деревом на высоком помосте. Справа от себя он посадил Керморвана и леди Терис, а слева сидели Элоф и Иле. Ужин начался с большими церемониями, но без особой торжественности – вскоре повсюду уже гудели оживленные разговоры, и особенно громко раздавались голоса Гизе и Мерау Ладана, обсуждавших предстоящую охоту. Лишь Элоф молчал, разглядывая блестящее общество и пытаясь представить, как давит на душу груз тысячелетних воспоминаний. Это казалось почти невообразимым, подобно многому другому в лесном замке, и раздражало его. Он не принял происходящее так же слепо, как его спутники; он старался сохранить дистанцию и быть бесстрастным наблюдателем, изучая положение так же пристально, как мог бы рассматривать пробный образец, только что вышедший из горна. Тогда он вынесет решение… но не раньше.
Сумрачные размышления Элофа были прерваны Корентином, который налил ему и улыбнулся обезоруживающей улыбкой, заставившей его забыть о своем раздражении.
– Ну что, сир кузнец? Это очень старое вино: не хотите попробовать? Новое одеяние очень идет вам. Надеюсь, оно вам по росту?
– Вполне, милорд. Но, прошу извинить меня за вопрос, кому оно принадлежало раньше?
– Ах! – Корентин издал смешок. – Значит, вы заметили? Надеюсь, это не оскорбило ваши чувства. Судя по тому, что я слышал о вас, он счел бы за честь, что вы носите его одежду. Как же его звали? Он был моим другом, но, к своему стыду, я никак не припомню… Тирвес, его звали Тирвес! Северянин, как и вы, владевший безмерным опытом и мастерством. Даже лорд Вайда, который сам был великим кузнецом, уважал его. Это костюм его гильдии.
– Костюм его гильдии? – Элоф никогда не слышал о том, чтобы кузнец носил какую-то официальную одежду, помимо знака своей гильдии.
– Да, он был главным кузнецом у короля. Разве вы не догадались, когда увидели этот узор? – На какой-то момент рассеянное добродушие покинуло принца, и его глаза заблестели, вглядываясь в бесконечность. – Он живет в моей памяти, хотя прошло много времени с тех пор, как я в последний раз видел его. Когда-то Керин тайно вручил его нашей сестре Эше, которую мы называли Мудрой, чтобы взять его на запад и хранить там для его сына. Ибо разве это не символ власти, который главный кузнец вкладывает в королевскую десницу? Разве это не узор самого Великого Скипетра царства Морван?
Элоф не помнил, как закончилась трапеза. Должно быть, он ел, с кем-то разговаривал, а потом покинул застолье под каким-нибудь благовидным предлогом, потому что он как будто проснулся, когда оказался один в своей спальне, сжимая бронзовый посох немеющими пальцами. Когда-то он находился на сохранении у Эши, но потом Кербрайн изгнал ее вместе с другими северянами, впоследствии основавшими царство Норденей. Так что могло означать название Эшенби – городка, где прошло его тяжелое детство, – как не «поселение Эши»? Отдаленное место, где такое сокровище могло быть скрыто, а со временем даже забыто, пока не нашло применение как грубое орудие крестьянского труда. Неудивительно, что эквешский вождь забрал посох себе во время разграбления Эшенби; его не могли не распознать как древнюю вещь, обладающую силой. Но как Элоф до сих пор мог быть столь слепым? В тот момент, когда он с содроганием вспомнил, как беспечно пользовался этой вещью для того, чтобы выводить за кольцо в носу огромного быка, то ощутил, как переливчатое мерцание внутри тускнеет и превращается в отдаленный блеск. Он подумал о скипетре в руке короля, и посох вспыхнул перед его внутренним взором теплым золотистым пламенем. Встревоженный, Элоф дал ему потускнеть снова, дивясь странным превратностям его судьбы. Теперь он понимал, что, возможно, единственной целью его существования на этой земле была возможность передать этот знак власти в те руки, которые владели бы им по праву. Но чьи это руки? Он знал одного человека, чьи притязания были очень весомыми, но теперь появился другой. Это был готовый рецепт для междоусобной вражды.
Элоф решительно завернул скипетр в мягкую кожу и убрал в котомку, Керморван был его другом, и он все расскажет ему раньше, чем Корентину, но пока он решил не говорить никому.
Последующие быстротечные дни не уготовили никаких новых сюрпризов для Элофа. Наоборот, казалось, что они смягчили первоначальное потрясение и сделали знакомым то, что раньше казалось чуждым и странным. Решив по возможности держаться подальше от придворных знакомств, Элоф вскоре обнаружил, что ему это не удается. По правде говоря – как с невинной радостью сообщили ему Рок и Иле, – отчасти вина лежала на нем. Он был по-своему красив, а его замкнутый и задумчивый вид в сочетании с высоким рангом и мастерством, на который указывало одеяние королевского кузнеца, сделал его необычайно популярным среди придворных дам. На каждом шагу его приветствовали со смесью благоговения и напряженного интереса, неотразимой для большинства мужчин, особенно таких молодых, как он. Тем не менее его нетерпение росло; где-то была Кара, и все великолепие Лис Арвален ни на мгновение не могло занять ее место. Его радовало женское внимание, но он находил придворное общество и манеры утомительным, гнетущим, таким же роскошным и тяжелым, как драпировка на стенах, и столь же потускневшим от времени. Даже неизменная доброта и вежливость Корентина стала казаться вкрадчивой, почти тошнотворной. Хуже того, Керморван, относившийся к принцу с огромным уважением, стал напоминать его и утратил яростную решимость и даже некоторое высокомерие, во многом определявшие его характер.
– Это не так уж плохо, – возразил Рок, выслушав его. – Может быть, эта славная Терис смягчала его нрав, но кто мы такие, чтобы винить его? Ты просто встал не с той ноги или закис в одиночестве.
– Закис? – Элоф горько рассмеялся и сунул голову в холодную ключевую воду, чтобы вымыть волосы. – Как бы не похуже: у меня такое чувство, что мое прошлое потерялось среди деревьев. Везде лес, ничего кроме леса – ни места, ни времени под тенью этих ветвей, вползающих мне в душу! Даже мое мастерство забылось, и все тайны учения кажутся смутными тенями. Впрочем, это неудивительно: здесь, среди растущих вещей, искусство кузнеца никому не нужно. Что я могу расплавить, отлить или отковать в этих местах?
– Так найди себе другое занятие! Отправься на охоту, как Гизе; кстати, он уже бродит по лесам с этим нескладным великаном Мерау Ладаном. Завтра я сам собираюсь поохотиться вместе с Иле и другими из наших, кроме Арвеса и Тенвара, которых за уши не оттащишь от придворных развлечений. Почему бы тебе не отправиться с нами?
– Охотиться? А чем еще я занимался, с тех пор как мы попали в Лес? Лесник, рыболов, охотник, собиратель – скоро мой разум сгниет, как прошлогодние листья!
Рок перекатился на спину и заплескал босыми ногами в воде.
– Ты однажды уже был охотником и рыболовом на болотах, не так ли? Кажется, тебе даже нравилась такая жизнь.
– Да, но тогда у меня была кузница и любимое дело. Там я мог приносить пользу людям, а здесь у меня нет ничего.
– У тебя есть твои инструменты, мои тоже в твоем распоряжении, так что можешь попробовать хотя бы починить что-нибудь для начала. Все, что тебе нужно, – это немного хорошей работы, чтобы согнать жирок с костей.
– Работа? – Элоф вздохнул. – А какой смысл она имеет здесь? Как я могу приступить к работе без кузницы, горна и библиотеки?
Все это можно найти.
Элоф резко повернулся к воде. Голос был ясным и нечеловеческим, как раньше, но обладал совершенно другим тембром. Он исходил не от деревьев вокруг пруда, а из каменного источника ручья.
– Что такое? – вскинулся Рок. – Что ты слышишь?
– Ручей! Падающая вода…
Ты можешь получить все, что тебе нужно. Разве я не говорил, что в моем царстве люди могут жить так, как они пожелают? Тебе нужно лишь попросить, и твои потребности будут удовлетворены. В здешних горах достаточно металла, а в библиотеке лесного чертога есть много древних книг и ученых рукописей. В некоторых о них идет речь о твоем искусстве; кузнецы и раньше трудились во владениях Тапиау. Построй себе кузницу, где захочешь. Пусть работа принесет тебе душевный покой.
– Я что-то слышал, – пробормотал Рок. – Тонкий звон, почти как мелодия… может быть, вода попала в ухо?
Он потряс головой и поковырял пальцем в ухе.
– Нет, – сказал Элоф, подплыв к краю маленького водопада и прислушиваясь к журчанию воды, льющейся на каменную поверхность. Он внезапно ощутил прилив сил и вдохновения. В его голове теснились мысли о драгоценных книгах, которые древний кузнец мог взять с собой, удалившись в изгнание. Но еще глубже зародилась другая мысль, еще не вполне оформившаяся… мысль об отчаянном и опасном предприятии.
– Тапиау говорил со мной, – пояснил он. – Как и ты, он предложил, чтобы я испробовал свое мастерство здесь. Это в самом деле возможно. Он сказал, что у него много голосов. Интересно, много ли у него глаз и ушей?
Вода не ответила Элофу, но в следующие дни и недели ему еще не раз предстояло услышать голос Великого Леса. Это было время, когда он все чаще оставался в одиночестве. Рок отправился на охоту, прихватив с собой Бьюра, Борхи и даже Иле. Арвес и Тенвар с нескрываемой радостью предавались придворным забавам. Керморван проводил время с Корентином, докучая ему вопросами о Морване и подробностях древней истории Восточных Земель, или находился в обществе Терис. Элоф мог лишь гадать, насколько серьезными были их отношения. Сам он сторонился человеческого общества, хотя вполне мог найти себе подходящую компанию при дворе. В его голове засела идея, не дававшая ему покоя ни днем, ни ночью. Он нашел себе цель и не собирался отдыхать до тех пор, пока не достигнет ее.
Корентин с радостью дал Элофу разрешение просмотреть все книги и рукописи в лесном чертоге, но сначала его изыскания были бесплодными. Он находил главным образом хроники и старые романы, любовно сохраняемые и, в некоторых случаях, переписанные заново; хотя многие из них пленяли увлекательным сюжетом, для него это было лишь пустой тратой времени. Книги, посвященные искусствам или ремеслам, как правило, оказывались пыльными и заплесневевшими; иногда страницы даже расползались от малейшего прикосновения, словно сгнившие листья на лесном ложе. Но Элоф почистил и залатал, что было возможно, кусочками тонкой ткани или подрезанного пергамента, за что получил богатую награду. Там было несколько трудов по основам кузнечного мастерства, но его вместительная память уже содержала все, что там могло находиться. Он надеялся найти утраченные трактаты, такие же редкие и загадочные, как те, которые были защищены смертоносным заговором в башне мастера-кузнеца. Здесь Элофа ждала удача. Из-под беспорядочной груды исторических рукописей он извлек один полный свиток «Иркас Элинн» – пространного трактата о символах, известного мастеру-кузнецу, который тщетно пытался отыскать этот раритет. Он не мог даже надеяться на «Книгу Скольнхира», однако нашел превосходную копию на ткани, с многочисленными интересными маргиналиями, лежавшую на одной из заросших пылью полок. Самой редкой из его находок был короткий, но увлекательный «Журнал записей Амбриса», знаменитого оружейника из Морваннека, жившего примерно за сто лет до Корентина. Кузнецы ценили его в основном за короткие цитаты из еще более древних трудов и за подробнейшие иллюстрации, которые были кошмаром для переписчиков, потому что их нельзя было копировать с помощью печатных форм. Одна из этих иллюстраций привлекла его внимание и породила новую идею – но даже мысли Элофа были проникнуты страхом, сомнением и отвращением к жестокому делу, которое теперь казалось ему все более неизбежным.
В тот день он пришел к Корентину и попросил разрешения построить кузницу. Для того чтобы уменьшить риск пожара, она должна была целиком быть сделана из камня и находиться далеко за пределами замка – где-нибудь на поляне у ручья на верхних склонах холмов. Как он и ожидал, разрешение было получено сразу же, и более того: Альмейн вспомнил, что от старой кузницы осталось кое-какое снаряжение, а Корентин призвал на помощь сильнейших среди альфар. Под руководством Элофа в следующие недели они расчистили широкий квадрат лесной поляны до скального основания, в то время как другие таскали крупные блоки грубо обработанного гранита с близлежащих горных отрогов. Возведенные ими стены были неказистыми, но толстыми и прочными, способными выдержать вес огромной плиты, водруженной сверху вместо крыши, как некий древний монумент. Элоф отказался от деревянных балок под предлогом того, что они могут обуглиться и загореться. Планчатые ставни он сделал из сланца по той же причине, подвесив их на железных штифтах, выкованных из подручного материала. Другую сланцевую панель большего размера он навесил на железный косяк и сложил перед входом дрова, принесенные Стражами. Очаг был сложен на возвышении в дальнем конце кузницы, а возле него расположилось корыто для закалки из осмоленного сланца, рабочие скамьи, каменные полки и плиты для инструментов. И наконец, толпа смеющихся альфар притащила сверху по склону то, что он нашел в старой кузнице: кузнечные мехи с ручным приводом, отремонтированные и снабженные новыми ремнями, а также большую наковальню странной формы. Наковальня была древней и ржавой, но когда он ударил по ней своим молотом, она отозвалась истинным кузнечным звоном, высоким и чистым на фоне бесконечного перешептывания Леса.
Вместе с наковальней они принесли зажимы и тиски, еще пригодные для работы, и богатый запас металлов и самоцветов на разных стадиях обработки. Многие из них были редкими и даже драгоценными. Альфар радостно сообщили ему, что в горах можно найти еще столько таких же безделушек, сколько он пожелает; если он предпочитает охотиться за скучными камнями, а не за быстрыми зверями, они покажут ему нужные места. После этого они ушли, не дожидаясь благодарности, с поразительной силой и ловкостью перепрыгивая по сосновым ветвям с одного ствола на другой. Элоф посмотрел им вслед и задумчиво кивнул; такая охота в горах может послужить разным целям.
Потом он сел у двери своей кузницы и стал смотреть на лесистые склоны, напоминавшие горные леса его ранней юности – всего лишь несколько лет назад, однако с тех пор как будто минула целая вечность. Сейчас он испытывал ощущение, близкое к счастью, но не мог забыть о лживой изнанке этого чувства. Он больше не мог принимать счастье как дар, без должной платы или обязательств, и не хотел верить в удачу, которую не вполне понимал. Если Керморван учился больше доверять своему сердцу, то Элоф научился не доверять ему. Несмотря на идиллическую безмятежность Лис Арвален, он знал, что должен раскрыть истину, лежавшую в основе лесного чертога. Ради этого он и построил кузницу.
Элоф взял Гортауэр, прислоненный к стене, наполовину достал меч из ножен и изучил тень, отбрасываемую черным клинком. Темная и глубокая, она, казалось, стекала на землю, как густые чернила, смешиваясь с тысячами древесных теней; как он и ожидал, сила талисмана ожила в сердце владений Тапиау. Элоф быстро встал и распахнул тяжелую дверь, скрипящую, несмотря на смазанные петли. Когда он переступил через порог, тень как будто съежилась и потускнела, превратившись в бледную полоску на камне у его ног. Элоф удовлетворенно кивнул и обошел с мечом в руке всю маленькую кузницу. Тщательнее всего он провел клинком над водой в каменном корыте и над меньшей из гранитных плит, внимательно наблюдая за тенью, но она ни разу не потемнела. Тогда он вложил Гортауэр в ножны, снова вышел из кузницы и сел рядом на пригорке. Под маленькой плитой лежал единственный деревянный предмет в кузнице – кедровая коробка, в которой он держал свои драгоценные книги, чтобы уберечь их от огня и дыма, но даже ее он спрятал под камень. Больше дерева не было, если не считать того, что уже превратилось в угли в очаге. Его догадка оказалась верной.
Теперь настало время посмотреть на материалы. Элоф взял тяжелую суму из грубой кожи, где лежали запасы его предшественника, и высыпал их на нагретую солнцем землю перед собой. В глазах зарябило от блеска драгоценностей, но острый взгляд кузнеца замечал вещи, глубоко скрытые за материальной оболочкой. То, что он увидел, показалось ему очень странным. Многие предметы находились на последней стадии обработки, так что можно было угадать хитроумный замысел создателя и едва различимые признаки заложенных в них качеств. Однако все они остались незаконченными, хотя никакие изъяны или погрешности мастера не мешали завершению работы. Элоф был так поглощен своим занятием, что едва заметил рыбу, вынырнувшую из воды за неосторожным мотыльком. Внезапный всплеск изменил журчащую музыку воды, в которой послышалась новая пронзительная нота.
Итак, кузнец, доволен ли ты теперь или до сих пор сомневаешься в теплоте оказанного приема?
Элоф учтиво склонил голову перед невидимым собеседником.
– Я был бы неблагодарным, о Повелитель Леса, если бы не поверил, что ты хочешь, чтобы я остался и был счастлив. Однако, когда я забрел в твои владения в далеких Западных Землях, ты сначала велел мне и моим спутникам уйти. Почему… или мой вопрос оскорбителен для тебя?
Вода чуть громче зажурчала по гальке на отмели, где купалась стайка мелких птиц.
Нет. Твое любопытство оправдано. Я заметил в тебе нечто… нечто, заставляющее тебя казаться другим, не таким, как ты есть на самом деле.
– Как это понимать, Повелитель Леса?
Можно ли свести глубину моего видения к слабым мыслям людей? Журчание ручья на время утратило голос, по поверхности воды кружились опавшие листья. Скажем так, большинство людей… отбрасывают тени в моем разуме. Некоторые из них более светлые, некоторые темнее. Но ты похож не на тень, а скорее на переменчивое мерцание в глубинах Леса. Очень похож, ибо Лес – это мой разум.
– Тогда зачем бояться меня в твоих глубинах? – смело спросил Элоф. – Ведь там бродит много более темных теней, чем я.
Листва тревожно зашелестела, ветви деревьев наклонились и отбросили темные тени на кузницу.
Тогда я не знал, что ты кузнец, среди людей. Чувствуя силу, живущую в тебе, я принял тебя за элементаль, одну из младших Сил, странствующую по Лесу без моего разрешения и, возможно, представляющую угрозу для моего народа. Этого я не мог потерпеть. Ты должен понимать, ведь ты встречался с некоторыми из многих… с жителями реки и озера, а также с Охотой.
– Но их присутствие терпимо для тебя? Они забрали многих моих спутников, как хороших людей, так и дурных. Зачем ограждать свои владения такими ужасами, если, как ты говоришь, все люди одинаково желанны для тебя?
Вода забурлила, свиваясь в водовороты; ее голос стал более мощным и глубоким.
Ты смел, кузнец, коли препираешься с одной из Сил, и не меньшей среди других. Если бы я был настроен так враждебно, как ты подозреваешь, стал бы я отвечать тебе? Я даю убежище таким существам по двум причинам, но главное – из жалости.
– Из жалости?
Именно так. Где еще они могут жить? Эти существа и многие другие, с которыми ты, к своему счастью, не повстречался, имеют свои потребности и образ жизни, совершенно чуждый тебе. Во внешнем мире, в мире людей их дни давно миновали; они пережили свою цель и предназначение в мироздании, однако привыкли к своему бытию и страшатся неизбежных перемен. Это я оправдываю, ибо знаю, сколь тяжкими могут быть подобные перемены. Некогда этот мир был лесным миром, кузнец, – до того, как пришло время людей. Под моими деревьями я даю кров многим живым существам, и они охраняют границы моего царства. Поистине, я нуждаюсь в охране. Ибо хотя я желаю людям добра, но не могу позволить им в расточительном невежестве опустошать мою землю, которая однажды станет их надежнейшим убежищем. Альфар любят своих детей, но позволяют ли они им играть с огнем? Если бы у меня не было Стражей, деревья были бы вырублены на дрова или для строительства человеческих жилищ, а животные истреблены охотниками. Весь древний цикл изобилия распался бы на части, хотя он может прокормить всех. Пока что мне приходится подвергать опасности небольшое количество жизней, чтобы потом, когда люди подойдут к последней черте своего безрассудства, дать им приют там, откуда они вообще не должны были уходить – в объятиях природы. Тогда я открою свои границы и приму всех. Возможно, это время настанет уже скоро. Мне понадобятся великие лидеры, такие как Корентин, твой друг Керморван и леди Иле от своего народа. И если я не ошибаюсь в тебе, ты тоже будешь среди них. Поразмысли об этом во время своих трудов!
В тот вечер, когда Элоф спускался к лесному замку по склону холма, он увидел цепочки факелов, вьющиеся среди деревьев внизу. Он догадался, что охотничьи отряды возвращаются к празднеству, которое должно было состояться следующим вечером, и поспешил навстречу, пока они складывали свою добычу на зеленой поляне перед воротами. Рок и Иле бурно приветствовали Элофа, и ему пришлось стерпеть немало шутливых упреков в лености и неповоротливости до тех пор, пока он не рассказал им о кузнице. У них, в свою очередь, было что рассказать ему: они встретились с другой группой охотников, среди которых был Морейн, прославленный бард, тоже возвращавшийся на праздник.
– Хотя он не больно-то хотел возвращаться, пока я не рассказал ему о Керморване, – добавил Рок. – И кто бы стал винить его? Он ведет прекрасную беззаботную жизнь среди альфар, Элоф. Тебе надо как-нибудь попробовать!
Элоф улыбнулся.
– Может быть, я попробую, и скоро. Не хочешь ли поохотиться со мной за металлами в горах, как в старые дни? А ты, Иле? Мне почему-то кажется, что ты не будешь возражать.
– Где бы ты был без меня! – рассмеялась она. – У людей глаз не наметан на рудные жилы, если они не выходят на поверхность. Посмотрим, смогут ли альфар побить дьюргаров на охоте за этой дичью!
Рок фыркнул.
– А я, как обычно, буду тащиться следом и набивать заплечный мешок. Но сейчас ничто не встанет между мною и ужином, кроме доброго купания. Пошли!
Весь тот вечер и следующий день двор бурлил от оживленных приготовлений к празднику. Элоф начинал подозревать, что обитатели лесного чертога с нетерпением ожидают подобных торжеств не только из-за перерывов в монотонности бытия, но и из-за возможности хотя бы ненадолго избавиться от невыносимого груза воспоминаний. Прошло немного времени, прежде чем его подозрения подтвердились. С приближением ночи вино, музыка и танцы слились в один непрерывный поток ритуального веселья. В этом вихре перемен странные обитатели лесного чертога могли забыться и растворить мучительный ход мысли в сложных движениях танца, развеять боль истинных чувств в перипетиях коротких увлечений, переходя от одного партнера к другому так же беззаботно, как мотыльки-однодневки, пляшущие над водой. Корентин не принимал деятельного участия в торжествах, но сидел во главе стола, всем своим видом излучая радушие и доброжелательность.
Лишь бард Морейн находил мало радости в происходящем, хотя на празднестве звучало много его песен. Это был долговязый старец с косматой гривой седых волос и длинной бородой, хотя лицом и осанкой он выглядел едва ли старше Корентина, рядом с которым сидел. Но Морейн более не нуждался в этой чести; он беспокойно теребил свою мантию и не разговаривал почти ни с кем, кроме Корентина и Стражей, прислуживавших ему. Его светло-голубые глаза рассеянно смотрели куда-то вдаль, а при многочисленных комплиментах в свой адрес он начинал недовольно втягивать и выпячивать свои полные губы. В самый разгар торжеств Корентин церемонно представил Морейна путешественникам; лишь после того, как взгляд барда упал на Керморвана, его глаза стали блестящими и осмысленными, а его поклон был глубоким и почтительным.
– Теперь я вижу: все, что я слышал о тебе, – истинная правда! – звучным и сильным голосом произнес он. – Ты действительно мог бы быть нашим дорогим лордом Керином, вернувшимся к жизни.
В тебе я вижу обещанье и залог,
Что с наступленьем ночи не умрет надежда,
Увядший, вновь распустится цветок,
И за зимой весна придет, как прежде.
Восстанет башня, некогда поверженная в прах,
И увенчается короной тот, кто путь найдет во льдах.
Раздался внезапный рокот рукоплесканий, словно порыв свежего горного ветра промчался в спертом воздухе зала.
– Да будет так! – воскликнул Корентин и поднял свой бокал, салютуя Керморвану; но потом, словно устыдившись своего порыва, он сел на место и улыбнулся. Восторженный гул постепенно стих.
– Ах, как замечательно! – вздохнула леди Терис, сидевшая между Элофом и Керморваном, и с восторгом покачала головой. – Уже очень, очень долго он не слагал стихи так сразу, в одно мгновение! Мастер Морейн, пожалуйста, спойте и сыграйте нам что-нибудь на арфе!
Бард поклонился.
– Никогда я не смог бы отказать твоей просьбе, а'Терисек, даже если бы не должен был оказать дань уважения нашим гостям. Я стар, но я постараюсь…
Сумрачные размышления Элофа были прерваны Корентином, который налил ему и улыбнулся обезоруживающей улыбкой, заставившей его забыть о своем раздражении.
– Ну что, сир кузнец? Это очень старое вино: не хотите попробовать? Новое одеяние очень идет вам. Надеюсь, оно вам по росту?
– Вполне, милорд. Но, прошу извинить меня за вопрос, кому оно принадлежало раньше?
– Ах! – Корентин издал смешок. – Значит, вы заметили? Надеюсь, это не оскорбило ваши чувства. Судя по тому, что я слышал о вас, он счел бы за честь, что вы носите его одежду. Как же его звали? Он был моим другом, но, к своему стыду, я никак не припомню… Тирвес, его звали Тирвес! Северянин, как и вы, владевший безмерным опытом и мастерством. Даже лорд Вайда, который сам был великим кузнецом, уважал его. Это костюм его гильдии.
– Костюм его гильдии? – Элоф никогда не слышал о том, чтобы кузнец носил какую-то официальную одежду, помимо знака своей гильдии.
– Да, он был главным кузнецом у короля. Разве вы не догадались, когда увидели этот узор? – На какой-то момент рассеянное добродушие покинуло принца, и его глаза заблестели, вглядываясь в бесконечность. – Он живет в моей памяти, хотя прошло много времени с тех пор, как я в последний раз видел его. Когда-то Керин тайно вручил его нашей сестре Эше, которую мы называли Мудрой, чтобы взять его на запад и хранить там для его сына. Ибо разве это не символ власти, который главный кузнец вкладывает в королевскую десницу? Разве это не узор самого Великого Скипетра царства Морван?
Элоф не помнил, как закончилась трапеза. Должно быть, он ел, с кем-то разговаривал, а потом покинул застолье под каким-нибудь благовидным предлогом, потому что он как будто проснулся, когда оказался один в своей спальне, сжимая бронзовый посох немеющими пальцами. Когда-то он находился на сохранении у Эши, но потом Кербрайн изгнал ее вместе с другими северянами, впоследствии основавшими царство Норденей. Так что могло означать название Эшенби – городка, где прошло его тяжелое детство, – как не «поселение Эши»? Отдаленное место, где такое сокровище могло быть скрыто, а со временем даже забыто, пока не нашло применение как грубое орудие крестьянского труда. Неудивительно, что эквешский вождь забрал посох себе во время разграбления Эшенби; его не могли не распознать как древнюю вещь, обладающую силой. Но как Элоф до сих пор мог быть столь слепым? В тот момент, когда он с содроганием вспомнил, как беспечно пользовался этой вещью для того, чтобы выводить за кольцо в носу огромного быка, то ощутил, как переливчатое мерцание внутри тускнеет и превращается в отдаленный блеск. Он подумал о скипетре в руке короля, и посох вспыхнул перед его внутренним взором теплым золотистым пламенем. Встревоженный, Элоф дал ему потускнеть снова, дивясь странным превратностям его судьбы. Теперь он понимал, что, возможно, единственной целью его существования на этой земле была возможность передать этот знак власти в те руки, которые владели бы им по праву. Но чьи это руки? Он знал одного человека, чьи притязания были очень весомыми, но теперь появился другой. Это был готовый рецепт для междоусобной вражды.
Элоф решительно завернул скипетр в мягкую кожу и убрал в котомку, Керморван был его другом, и он все расскажет ему раньше, чем Корентину, но пока он решил не говорить никому.
Последующие быстротечные дни не уготовили никаких новых сюрпризов для Элофа. Наоборот, казалось, что они смягчили первоначальное потрясение и сделали знакомым то, что раньше казалось чуждым и странным. Решив по возможности держаться подальше от придворных знакомств, Элоф вскоре обнаружил, что ему это не удается. По правде говоря – как с невинной радостью сообщили ему Рок и Иле, – отчасти вина лежала на нем. Он был по-своему красив, а его замкнутый и задумчивый вид в сочетании с высоким рангом и мастерством, на который указывало одеяние королевского кузнеца, сделал его необычайно популярным среди придворных дам. На каждом шагу его приветствовали со смесью благоговения и напряженного интереса, неотразимой для большинства мужчин, особенно таких молодых, как он. Тем не менее его нетерпение росло; где-то была Кара, и все великолепие Лис Арвален ни на мгновение не могло занять ее место. Его радовало женское внимание, но он находил придворное общество и манеры утомительным, гнетущим, таким же роскошным и тяжелым, как драпировка на стенах, и столь же потускневшим от времени. Даже неизменная доброта и вежливость Корентина стала казаться вкрадчивой, почти тошнотворной. Хуже того, Керморван, относившийся к принцу с огромным уважением, стал напоминать его и утратил яростную решимость и даже некоторое высокомерие, во многом определявшие его характер.
– Это не так уж плохо, – возразил Рок, выслушав его. – Может быть, эта славная Терис смягчала его нрав, но кто мы такие, чтобы винить его? Ты просто встал не с той ноги или закис в одиночестве.
– Закис? – Элоф горько рассмеялся и сунул голову в холодную ключевую воду, чтобы вымыть волосы. – Как бы не похуже: у меня такое чувство, что мое прошлое потерялось среди деревьев. Везде лес, ничего кроме леса – ни места, ни времени под тенью этих ветвей, вползающих мне в душу! Даже мое мастерство забылось, и все тайны учения кажутся смутными тенями. Впрочем, это неудивительно: здесь, среди растущих вещей, искусство кузнеца никому не нужно. Что я могу расплавить, отлить или отковать в этих местах?
– Так найди себе другое занятие! Отправься на охоту, как Гизе; кстати, он уже бродит по лесам с этим нескладным великаном Мерау Ладаном. Завтра я сам собираюсь поохотиться вместе с Иле и другими из наших, кроме Арвеса и Тенвара, которых за уши не оттащишь от придворных развлечений. Почему бы тебе не отправиться с нами?
– Охотиться? А чем еще я занимался, с тех пор как мы попали в Лес? Лесник, рыболов, охотник, собиратель – скоро мой разум сгниет, как прошлогодние листья!
Рок перекатился на спину и заплескал босыми ногами в воде.
– Ты однажды уже был охотником и рыболовом на болотах, не так ли? Кажется, тебе даже нравилась такая жизнь.
– Да, но тогда у меня была кузница и любимое дело. Там я мог приносить пользу людям, а здесь у меня нет ничего.
– У тебя есть твои инструменты, мои тоже в твоем распоряжении, так что можешь попробовать хотя бы починить что-нибудь для начала. Все, что тебе нужно, – это немного хорошей работы, чтобы согнать жирок с костей.
– Работа? – Элоф вздохнул. – А какой смысл она имеет здесь? Как я могу приступить к работе без кузницы, горна и библиотеки?
Все это можно найти.
Элоф резко повернулся к воде. Голос был ясным и нечеловеческим, как раньше, но обладал совершенно другим тембром. Он исходил не от деревьев вокруг пруда, а из каменного источника ручья.
– Что такое? – вскинулся Рок. – Что ты слышишь?
– Ручей! Падающая вода…
Ты можешь получить все, что тебе нужно. Разве я не говорил, что в моем царстве люди могут жить так, как они пожелают? Тебе нужно лишь попросить, и твои потребности будут удовлетворены. В здешних горах достаточно металла, а в библиотеке лесного чертога есть много древних книг и ученых рукописей. В некоторых о них идет речь о твоем искусстве; кузнецы и раньше трудились во владениях Тапиау. Построй себе кузницу, где захочешь. Пусть работа принесет тебе душевный покой.
– Я что-то слышал, – пробормотал Рок. – Тонкий звон, почти как мелодия… может быть, вода попала в ухо?
Он потряс головой и поковырял пальцем в ухе.
– Нет, – сказал Элоф, подплыв к краю маленького водопада и прислушиваясь к журчанию воды, льющейся на каменную поверхность. Он внезапно ощутил прилив сил и вдохновения. В его голове теснились мысли о драгоценных книгах, которые древний кузнец мог взять с собой, удалившись в изгнание. Но еще глубже зародилась другая мысль, еще не вполне оформившаяся… мысль об отчаянном и опасном предприятии.
– Тапиау говорил со мной, – пояснил он. – Как и ты, он предложил, чтобы я испробовал свое мастерство здесь. Это в самом деле возможно. Он сказал, что у него много голосов. Интересно, много ли у него глаз и ушей?
Вода не ответила Элофу, но в следующие дни и недели ему еще не раз предстояло услышать голос Великого Леса. Это было время, когда он все чаще оставался в одиночестве. Рок отправился на охоту, прихватив с собой Бьюра, Борхи и даже Иле. Арвес и Тенвар с нескрываемой радостью предавались придворным забавам. Керморван проводил время с Корентином, докучая ему вопросами о Морване и подробностях древней истории Восточных Земель, или находился в обществе Терис. Элоф мог лишь гадать, насколько серьезными были их отношения. Сам он сторонился человеческого общества, хотя вполне мог найти себе подходящую компанию при дворе. В его голове засела идея, не дававшая ему покоя ни днем, ни ночью. Он нашел себе цель и не собирался отдыхать до тех пор, пока не достигнет ее.
Корентин с радостью дал Элофу разрешение просмотреть все книги и рукописи в лесном чертоге, но сначала его изыскания были бесплодными. Он находил главным образом хроники и старые романы, любовно сохраняемые и, в некоторых случаях, переписанные заново; хотя многие из них пленяли увлекательным сюжетом, для него это было лишь пустой тратой времени. Книги, посвященные искусствам или ремеслам, как правило, оказывались пыльными и заплесневевшими; иногда страницы даже расползались от малейшего прикосновения, словно сгнившие листья на лесном ложе. Но Элоф почистил и залатал, что было возможно, кусочками тонкой ткани или подрезанного пергамента, за что получил богатую награду. Там было несколько трудов по основам кузнечного мастерства, но его вместительная память уже содержала все, что там могло находиться. Он надеялся найти утраченные трактаты, такие же редкие и загадочные, как те, которые были защищены смертоносным заговором в башне мастера-кузнеца. Здесь Элофа ждала удача. Из-под беспорядочной груды исторических рукописей он извлек один полный свиток «Иркас Элинн» – пространного трактата о символах, известного мастеру-кузнецу, который тщетно пытался отыскать этот раритет. Он не мог даже надеяться на «Книгу Скольнхира», однако нашел превосходную копию на ткани, с многочисленными интересными маргиналиями, лежавшую на одной из заросших пылью полок. Самой редкой из его находок был короткий, но увлекательный «Журнал записей Амбриса», знаменитого оружейника из Морваннека, жившего примерно за сто лет до Корентина. Кузнецы ценили его в основном за короткие цитаты из еще более древних трудов и за подробнейшие иллюстрации, которые были кошмаром для переписчиков, потому что их нельзя было копировать с помощью печатных форм. Одна из этих иллюстраций привлекла его внимание и породила новую идею – но даже мысли Элофа были проникнуты страхом, сомнением и отвращением к жестокому делу, которое теперь казалось ему все более неизбежным.
В тот день он пришел к Корентину и попросил разрешения построить кузницу. Для того чтобы уменьшить риск пожара, она должна была целиком быть сделана из камня и находиться далеко за пределами замка – где-нибудь на поляне у ручья на верхних склонах холмов. Как он и ожидал, разрешение было получено сразу же, и более того: Альмейн вспомнил, что от старой кузницы осталось кое-какое снаряжение, а Корентин призвал на помощь сильнейших среди альфар. Под руководством Элофа в следующие недели они расчистили широкий квадрат лесной поляны до скального основания, в то время как другие таскали крупные блоки грубо обработанного гранита с близлежащих горных отрогов. Возведенные ими стены были неказистыми, но толстыми и прочными, способными выдержать вес огромной плиты, водруженной сверху вместо крыши, как некий древний монумент. Элоф отказался от деревянных балок под предлогом того, что они могут обуглиться и загореться. Планчатые ставни он сделал из сланца по той же причине, подвесив их на железных штифтах, выкованных из подручного материала. Другую сланцевую панель большего размера он навесил на железный косяк и сложил перед входом дрова, принесенные Стражами. Очаг был сложен на возвышении в дальнем конце кузницы, а возле него расположилось корыто для закалки из осмоленного сланца, рабочие скамьи, каменные полки и плиты для инструментов. И наконец, толпа смеющихся альфар притащила сверху по склону то, что он нашел в старой кузнице: кузнечные мехи с ручным приводом, отремонтированные и снабженные новыми ремнями, а также большую наковальню странной формы. Наковальня была древней и ржавой, но когда он ударил по ней своим молотом, она отозвалась истинным кузнечным звоном, высоким и чистым на фоне бесконечного перешептывания Леса.
Вместе с наковальней они принесли зажимы и тиски, еще пригодные для работы, и богатый запас металлов и самоцветов на разных стадиях обработки. Многие из них были редкими и даже драгоценными. Альфар радостно сообщили ему, что в горах можно найти еще столько таких же безделушек, сколько он пожелает; если он предпочитает охотиться за скучными камнями, а не за быстрыми зверями, они покажут ему нужные места. После этого они ушли, не дожидаясь благодарности, с поразительной силой и ловкостью перепрыгивая по сосновым ветвям с одного ствола на другой. Элоф посмотрел им вслед и задумчиво кивнул; такая охота в горах может послужить разным целям.
Потом он сел у двери своей кузницы и стал смотреть на лесистые склоны, напоминавшие горные леса его ранней юности – всего лишь несколько лет назад, однако с тех пор как будто минула целая вечность. Сейчас он испытывал ощущение, близкое к счастью, но не мог забыть о лживой изнанке этого чувства. Он больше не мог принимать счастье как дар, без должной платы или обязательств, и не хотел верить в удачу, которую не вполне понимал. Если Керморван учился больше доверять своему сердцу, то Элоф научился не доверять ему. Несмотря на идиллическую безмятежность Лис Арвален, он знал, что должен раскрыть истину, лежавшую в основе лесного чертога. Ради этого он и построил кузницу.
Элоф взял Гортауэр, прислоненный к стене, наполовину достал меч из ножен и изучил тень, отбрасываемую черным клинком. Темная и глубокая, она, казалось, стекала на землю, как густые чернила, смешиваясь с тысячами древесных теней; как он и ожидал, сила талисмана ожила в сердце владений Тапиау. Элоф быстро встал и распахнул тяжелую дверь, скрипящую, несмотря на смазанные петли. Когда он переступил через порог, тень как будто съежилась и потускнела, превратившись в бледную полоску на камне у его ног. Элоф удовлетворенно кивнул и обошел с мечом в руке всю маленькую кузницу. Тщательнее всего он провел клинком над водой в каменном корыте и над меньшей из гранитных плит, внимательно наблюдая за тенью, но она ни разу не потемнела. Тогда он вложил Гортауэр в ножны, снова вышел из кузницы и сел рядом на пригорке. Под маленькой плитой лежал единственный деревянный предмет в кузнице – кедровая коробка, в которой он держал свои драгоценные книги, чтобы уберечь их от огня и дыма, но даже ее он спрятал под камень. Больше дерева не было, если не считать того, что уже превратилось в угли в очаге. Его догадка оказалась верной.
Теперь настало время посмотреть на материалы. Элоф взял тяжелую суму из грубой кожи, где лежали запасы его предшественника, и высыпал их на нагретую солнцем землю перед собой. В глазах зарябило от блеска драгоценностей, но острый взгляд кузнеца замечал вещи, глубоко скрытые за материальной оболочкой. То, что он увидел, показалось ему очень странным. Многие предметы находились на последней стадии обработки, так что можно было угадать хитроумный замысел создателя и едва различимые признаки заложенных в них качеств. Однако все они остались незаконченными, хотя никакие изъяны или погрешности мастера не мешали завершению работы. Элоф был так поглощен своим занятием, что едва заметил рыбу, вынырнувшую из воды за неосторожным мотыльком. Внезапный всплеск изменил журчащую музыку воды, в которой послышалась новая пронзительная нота.
Итак, кузнец, доволен ли ты теперь или до сих пор сомневаешься в теплоте оказанного приема?
Элоф учтиво склонил голову перед невидимым собеседником.
– Я был бы неблагодарным, о Повелитель Леса, если бы не поверил, что ты хочешь, чтобы я остался и был счастлив. Однако, когда я забрел в твои владения в далеких Западных Землях, ты сначала велел мне и моим спутникам уйти. Почему… или мой вопрос оскорбителен для тебя?
Вода чуть громче зажурчала по гальке на отмели, где купалась стайка мелких птиц.
Нет. Твое любопытство оправдано. Я заметил в тебе нечто… нечто, заставляющее тебя казаться другим, не таким, как ты есть на самом деле.
– Как это понимать, Повелитель Леса?
Можно ли свести глубину моего видения к слабым мыслям людей? Журчание ручья на время утратило голос, по поверхности воды кружились опавшие листья. Скажем так, большинство людей… отбрасывают тени в моем разуме. Некоторые из них более светлые, некоторые темнее. Но ты похож не на тень, а скорее на переменчивое мерцание в глубинах Леса. Очень похож, ибо Лес – это мой разум.
– Тогда зачем бояться меня в твоих глубинах? – смело спросил Элоф. – Ведь там бродит много более темных теней, чем я.
Листва тревожно зашелестела, ветви деревьев наклонились и отбросили темные тени на кузницу.
Тогда я не знал, что ты кузнец, среди людей. Чувствуя силу, живущую в тебе, я принял тебя за элементаль, одну из младших Сил, странствующую по Лесу без моего разрешения и, возможно, представляющую угрозу для моего народа. Этого я не мог потерпеть. Ты должен понимать, ведь ты встречался с некоторыми из многих… с жителями реки и озера, а также с Охотой.
– Но их присутствие терпимо для тебя? Они забрали многих моих спутников, как хороших людей, так и дурных. Зачем ограждать свои владения такими ужасами, если, как ты говоришь, все люди одинаково желанны для тебя?
Вода забурлила, свиваясь в водовороты; ее голос стал более мощным и глубоким.
Ты смел, кузнец, коли препираешься с одной из Сил, и не меньшей среди других. Если бы я был настроен так враждебно, как ты подозреваешь, стал бы я отвечать тебе? Я даю убежище таким существам по двум причинам, но главное – из жалости.
– Из жалости?
Именно так. Где еще они могут жить? Эти существа и многие другие, с которыми ты, к своему счастью, не повстречался, имеют свои потребности и образ жизни, совершенно чуждый тебе. Во внешнем мире, в мире людей их дни давно миновали; они пережили свою цель и предназначение в мироздании, однако привыкли к своему бытию и страшатся неизбежных перемен. Это я оправдываю, ибо знаю, сколь тяжкими могут быть подобные перемены. Некогда этот мир был лесным миром, кузнец, – до того, как пришло время людей. Под моими деревьями я даю кров многим живым существам, и они охраняют границы моего царства. Поистине, я нуждаюсь в охране. Ибо хотя я желаю людям добра, но не могу позволить им в расточительном невежестве опустошать мою землю, которая однажды станет их надежнейшим убежищем. Альфар любят своих детей, но позволяют ли они им играть с огнем? Если бы у меня не было Стражей, деревья были бы вырублены на дрова или для строительства человеческих жилищ, а животные истреблены охотниками. Весь древний цикл изобилия распался бы на части, хотя он может прокормить всех. Пока что мне приходится подвергать опасности небольшое количество жизней, чтобы потом, когда люди подойдут к последней черте своего безрассудства, дать им приют там, откуда они вообще не должны были уходить – в объятиях природы. Тогда я открою свои границы и приму всех. Возможно, это время настанет уже скоро. Мне понадобятся великие лидеры, такие как Корентин, твой друг Керморван и леди Иле от своего народа. И если я не ошибаюсь в тебе, ты тоже будешь среди них. Поразмысли об этом во время своих трудов!
В тот вечер, когда Элоф спускался к лесному замку по склону холма, он увидел цепочки факелов, вьющиеся среди деревьев внизу. Он догадался, что охотничьи отряды возвращаются к празднеству, которое должно было состояться следующим вечером, и поспешил навстречу, пока они складывали свою добычу на зеленой поляне перед воротами. Рок и Иле бурно приветствовали Элофа, и ему пришлось стерпеть немало шутливых упреков в лености и неповоротливости до тех пор, пока он не рассказал им о кузнице. У них, в свою очередь, было что рассказать ему: они встретились с другой группой охотников, среди которых был Морейн, прославленный бард, тоже возвращавшийся на праздник.
– Хотя он не больно-то хотел возвращаться, пока я не рассказал ему о Керморване, – добавил Рок. – И кто бы стал винить его? Он ведет прекрасную беззаботную жизнь среди альфар, Элоф. Тебе надо как-нибудь попробовать!
Элоф улыбнулся.
– Может быть, я попробую, и скоро. Не хочешь ли поохотиться со мной за металлами в горах, как в старые дни? А ты, Иле? Мне почему-то кажется, что ты не будешь возражать.
– Где бы ты был без меня! – рассмеялась она. – У людей глаз не наметан на рудные жилы, если они не выходят на поверхность. Посмотрим, смогут ли альфар побить дьюргаров на охоте за этой дичью!
Рок фыркнул.
– А я, как обычно, буду тащиться следом и набивать заплечный мешок. Но сейчас ничто не встанет между мною и ужином, кроме доброго купания. Пошли!
Весь тот вечер и следующий день двор бурлил от оживленных приготовлений к празднику. Элоф начинал подозревать, что обитатели лесного чертога с нетерпением ожидают подобных торжеств не только из-за перерывов в монотонности бытия, но и из-за возможности хотя бы ненадолго избавиться от невыносимого груза воспоминаний. Прошло немного времени, прежде чем его подозрения подтвердились. С приближением ночи вино, музыка и танцы слились в один непрерывный поток ритуального веселья. В этом вихре перемен странные обитатели лесного чертога могли забыться и растворить мучительный ход мысли в сложных движениях танца, развеять боль истинных чувств в перипетиях коротких увлечений, переходя от одного партнера к другому так же беззаботно, как мотыльки-однодневки, пляшущие над водой. Корентин не принимал деятельного участия в торжествах, но сидел во главе стола, всем своим видом излучая радушие и доброжелательность.
Лишь бард Морейн находил мало радости в происходящем, хотя на празднестве звучало много его песен. Это был долговязый старец с косматой гривой седых волос и длинной бородой, хотя лицом и осанкой он выглядел едва ли старше Корентина, рядом с которым сидел. Но Морейн более не нуждался в этой чести; он беспокойно теребил свою мантию и не разговаривал почти ни с кем, кроме Корентина и Стражей, прислуживавших ему. Его светло-голубые глаза рассеянно смотрели куда-то вдаль, а при многочисленных комплиментах в свой адрес он начинал недовольно втягивать и выпячивать свои полные губы. В самый разгар торжеств Корентин церемонно представил Морейна путешественникам; лишь после того, как взгляд барда упал на Керморвана, его глаза стали блестящими и осмысленными, а его поклон был глубоким и почтительным.
– Теперь я вижу: все, что я слышал о тебе, – истинная правда! – звучным и сильным голосом произнес он. – Ты действительно мог бы быть нашим дорогим лордом Керином, вернувшимся к жизни.
В тебе я вижу обещанье и залог,
Что с наступленьем ночи не умрет надежда,
Увядший, вновь распустится цветок,
И за зимой весна придет, как прежде.
Восстанет башня, некогда поверженная в прах,
И увенчается короной тот, кто путь найдет во льдах.
Раздался внезапный рокот рукоплесканий, словно порыв свежего горного ветра промчался в спертом воздухе зала.
– Да будет так! – воскликнул Корентин и поднял свой бокал, салютуя Керморвану; но потом, словно устыдившись своего порыва, он сел на место и улыбнулся. Восторженный гул постепенно стих.
– Ах, как замечательно! – вздохнула леди Терис, сидевшая между Элофом и Керморваном, и с восторгом покачала головой. – Уже очень, очень долго он не слагал стихи так сразу, в одно мгновение! Мастер Морейн, пожалуйста, спойте и сыграйте нам что-нибудь на арфе!
Бард поклонился.
– Никогда я не смог бы отказать твоей просьбе, а'Терисек, даже если бы не должен был оказать дань уважения нашим гостям. Я стар, но я постараюсь…