– Через Лед, разумеется, – заметил Элоф.
   – Только сначала, – ответил Брион. – Эквешцев нам пришлось провести этим путем, что означало гибель многих и многих. Но они – братья по крови из Скрытого Клана и приняли свои потери как должное. Нет, теперь я выбрал другой путь, более быстрый и темный. Тебе лучше остальных должно быть известно о нем; в конце концов, именно ты создал средство для передвижения по нему.
   Элоф напрягся в своих цепях.
   – Шлем Тарна! – воскликнул он.
   – Ты не ошибся. Леди Лоухи получила его от твоего учителя, но любезно позволила мне пользоваться им для подготовки осады Кербрайна и захвата этого города. В ту ночь на крепостной стене я опасался, что ты видел, как я появился из темноты в шлеме, но, к счастью, твои мозги ворочались медленнее, чем я ожидал. Твой покойный учитель незадолго до этого внушил мне сильно преувеличенное представление о тебе.
   – Значит, это ты предал нас мастеру-кузнецу? – осведомилась Иле таким же вкрадчивым голосом, как у Бриона.
   Он пожал плечами.
   – Естественно. С помощью шлема я мог часто беседовать с ним, чтобы обеспечить безопасность моих немногочисленных сторонников после падения Кербрайна. Мы с кузнецом были дальними родственниками, но это делало нас скорее соперниками, чем союзниками. И разумеется, это я послал эквешцев, чтобы перехватить вашу экспедицию, как только вы отправились в путь. Если бы среди них было больше людей из Скрытого Клана, для вас все обернулось бы по-другому.
   – Странно, – тихо произнес Керморван. – А ведь я почти поверил, что ты искренне желал нам успеха…
   – Но это правда! – ответил Брион, словно удивленный несправедливым упреком. – Помешать тебе было моим долгом, но я тем не менее надеялся, что ты достигнешь цели. Ведь здесь ничто не помешало бы мне собственноручно разобраться с тобой, и в Брайхейне я не мог этого сделать, не пожертвовав своим авторитетом. Здесь я мог бы открыто сразиться с тобой и одним ударом покончить с твоим прогнившим родом.
   – Что же ты медлишь? – взорвался Керморван. – Вот он я, перед тобой! Тебе нужно лишь отдать приказ. Освободи меня, верни мне меч, и тогда мы посмотрим, куда упадет удар, с чьим родом будет покончено!
   Брион медленно покачал головой.
   – Мне очень жаль, но я не вправе этого сделать. Я здесь главным образом для того, чтобы повидаться с тобой на прощание и высказать свое сожаление. Меня лишили удовольствия сразиться с тобой, и ваши жизни отданы другому. Полагаю, это вопрос дисциплины и справедливое воздаяние за мои просчеты. Что касается вас, вы получите достойную награду за все хлопоты, которые вы нам причинили. Безумие и отчаяние будут вашим уделом перед смертью, ибо таковы дары посланца, который придет к вам.
   Брион кинул быстрый взгляд в сторону открытой ставни; когда он обернулся, на его лбу заблестели бисерные капли пота.
   – Мне нельзя здесь оставаться, – хрипло сказал он. – Я и так уже задержался слишком долго. Завтра я вернусь на запад, чтобы возглавить очистительную борьбу, которую ты тщетно пытался остановить, а затем последует новая атака на Кербрайн. Не питай иллюзии, что кто-то сможет ее остановить! Ворон питается мертвечиной, и ему все равно, чьи кости он будет клевать. Прощай!
   Он поспешно вышел из камеры и с силой захлопнул дверь. Ключ дважды повернулся в замке с металлическим скрежетом, и наступила тишина, если не считать слабого плеска волн далеко внизу.
   Элоф хотел было заговорить, но не смог. Остальные тоже словно онемели; ужас, который они видели в глазах Бриона перед его уходом, оказался заразительным. Он смертельно боялся остаться в подвале и стать участником того, что должно было произойти, пусть даже в качестве свидетеля, хотя странная сумеречная жизнь должна была приучить его к всяческим ужасам и жестокостям. Элоф вздрогнул от внезапного звяканья металла, но по тяжелому дыханию рядом с собой догадался, что это был Керморван, яростно но тщетно напрягавшийся в своих оковах. Элоф тоже пытался освободиться, пока швы его куртки не затрещали, а мышцы и сухожилия, казалось, были готовы лопнуть от усилий. Но сталь цепи и кандалов держалась крепко, и в результате он лишь опрокинулся набок, глотая пыль пересохшим ртом.
   Казалось, страх постепенно наполнял комнату, пока потревоженные пылинки, танцевавшие в лунном свете, мало-помалу оседали на пол. Внезапно пылинки взметнулись под порывом леденящего ветра, за которым последовал еще один, и еще, словно пульсирующее биение огромных крыльев. Они кружились и сверкали, словно крошечные частицы металла, все гуще и ярче, обретая форму, сливаясь в стройный силуэт, сотканный из света и тени. Казалось, он возник из лунных лучей: призрачное существо, состоявшее из серебристого блеска и непроглядной тьмы. Свет он носил как кольчугу, а тьму как плащ, похожий на распростертые черные крылья. Блестящим был его шлем, черными – свирепые птичьи глаза на забрале и древко длинного копья; ярко сверкала латная рукавица, сжимавшая копье, которым он потрясал над головами пленников. Но ярче всего остального был наконечник копья, а темнее всего – круговорот узоров, запечатленных в металле. Они приковывали взор и удерживали его, но Элоф смотрел мимо, не замечая их, смотрел на точеные черты лица, полускрытого забралом шлема, на губы, произносившие его имя.
   – Альв! Элоф! Посмотри на меня!
   Охваченный гнетущим предчувствием, к которому примешивались ужас и благоговение, он не сразу обрел голос.
   – Скажи, кто ты, такая прекрасная и суровая? Покажи мне свое лицо!
   Ответ прозвучал как отдаленный звон колокольчиков в морозную ночь.
   – Когда я вооружена для битвы, любой, кто встретит мои взгляд, оставляет жизнь и свет позади. Меня могут увидеть только те, кому суждено умереть от моей руки.
   Крупная дрожь охватила Элофа и холод заструился по его жилам, словно от первого приступа смертоносной лихорадки. С его губ сорвался непрошеный смех, потому что он знал этот голос, даже странно изменившийся вместе с обликом владельца.
   – Значит, ты убьешь нас здесь, скованных и беспомощных? Скажи же свое имя, бесстрашный воин! Пусть оно будет свидетелем твоих деяний!
   – Я из рода Морганнен, от корня Валькириор, Дающих Жизнь и Несущих Смерть. Я Воин Сил и теперь пришла исполнить их приговор. Меня зовут Кара.
   – Кара!
   Имя как будто было вырвано из Элофа железными клещами, хотя он знал его с самого начала. Он смотрел на нее, и мысли кружились у него в голове, как пылинки, взвихренные ветром от плещущих крыльев. Он не мог поверить, что это та девушка, с которой он говорил в башне мастера-кузнеца, несчастная и потерянная, как любая женщина, принадлежащая к человеческому роду; что ее гибкое тело он обнимал и целовал в час смертельной опасности. Однако он твердо знал, что это она, что это ее подлинный облик и воплощение всех страхов, посеянных в его разуме словами Тапиау. Он вспомнил также, каким испуганным выглядел мастер-кузнец в присутствии Кары; должно быть, его обостренные чувства уловили исходившую от нее опасность. Элоф не мог скрыться от истины. Он осмелился полюбить одну из Сил – насколько же глупой и безрассудной казалась ей его любовь! Сердце как будто иссохло в его груди, и все силы оставили его.
   Это было похоже на ощущения тонущего человека, словно он вернулся на лесное озеро, и темные щупальца снова затягивали его в глубину. У него кружилась голова от тошнотворного страха, безмерной пустоты и чувства утраты. Окружающий мир и сама жизнь вдруг стали чуждыми вещами, находившимися за пределами его понимания. Темнота обволакивала его, как саван. Для него больше ничего не оставалось… Однако в тот момент, когда он подумал об этом, он понял, что это неправда. Само отчаяние Элофа пришло ему на помощь. Оставались его друзья, скованные и беспомощные; они погибнут, если он им не поможет. Друзья по-прежнему были с ним – как и воспоминание о словах, произнесенных шепотом.
   – Кара! Значит, вот что ты такое? Значит, тебе тоже нужно выбрать между ложью и истиной. Ведь однажды ты сказала мне, что ты не из простых смертных, и это правда! Но еще ты поклялась, что не изменишься!
   Уголки полных губ искривились, шлем вздрогнул, но копье в поднятой руке осталось неподвижным.
   – Я есть то, что я есть, – последовал неумолимый ответ. – Я должна исполнить приговор, и эту боль мне суждено терпеть бесконечно. Приготовьтесь и молчите!
   Элоф отчаянно сглотнул и всмотрелся в непроницаемое забрало шлема.
   – Ты называешь себя Воином Сил, но что это за Силы? Ответь мне, Дающая Жизнь и Несущая Смерть! Почему ты служишь тем, кто не признает никакого выбора? По чьей воле ты несешь нам смерть?
   Наконечник поднятого копья едва заметно дрогнул.
   – По воле… которая связывает меня! Не надейся изменить или отсрочить ее решение! У нее нет страхов и слабостей, которыми можно было бы воспользоваться. Не продлевай свои мучения, и мои тоже! Даже сейчас…
   – Даже сейчас? – Элоф осознал, что кричит, и его голос гулким эхом отдается под сводами подвала. Он стремился вложить силу в свои слова, закалить их, словно металл в своей кузнице. – Даже сейчас ты мучаешься, Кара! Даже сейчас ты разрываешься между своей волей и оковами, наложенными на тебя! Между тем, кто ты есть, и тем, что держит тебя в рабстве! Будь же той, которой ты себя называешь! Выбирай свободно!
   Дрожь волной пробежала по блестящей кольчуге. Копье опустилось и упало на пол. Потом она резко дернулась и запрокинула голову, словно невидимая рука схватила ее сзади шею. Ее голос тоже возвысился до крика.
   – Смотри на меня! У меня нет выбора!
   Плащ вздулся, разбрасывая черные тени. Копье снова нацелилось в сердце Элофа, и безумие трепетало на острие широкого наконечника.
   Узоры на наконечнике сворачивались и разворачивались, извиваясь как змеи в гнезде. Стены камеры исчезли, и Элоф был брошен в поток бурлящей крови, размягчавшей его плоть словно воск и смывающей ее с костей. Тысячи пронзительных голосов выкрикивали бессловесные упреки ему в уши.
   – Кара! – закричал он, перекрывая голоса и громовой шум крови. Он пытался удержать свои мысли, разбитые и рассеянные; сама память растворялась и исчезала в пустоте. И все же он зацепился за один образ, за скалу посреди стремительного потока, ибо когда она подняла руку, плащ соскользнул, и на ее запястье блеснуло золото.
   – Кара! – крикнул он. – Заклинаю тебя тем, что ты приняла от меня! Свойствами, закованными в этот браслет, я повелеваю тебе сделать выбор! Ведь ими ты тоже связана…
   Элоф распростерся на каменном полу; каждая мышца его тела была сведена мучительной судорогой, а над ним склонилась маска хищной птицы. Он с трудом втянул воздух в легкие.
   – Но в этих узах… заключена лишь свобода. Кара, ты поклялась своей жизнью – так будь собой! Будь свободной! И, если ты когда-нибудь любила меня, помоги нам! Им знакомо чувство страха: они боятся нас! Они скрытно привели нас сюда… поэтому ты можешь сорвать их планы. Сделай то, чего они боятся! Подними горожан! Призови…
   Рука с копьем метнулась вперед. Удар был нанесен.
   Элоф что-то крикнул и забился в своих оковах, когда лезвие обожгло холодом его шею и скользнуло вниз. Камера озарилась вспышкой белого огня; он ощутил гибельную силу удара, но сама эта сила как будто рикошетом ударила по Каре. Ее голова резко откинулась назад, спина выгнулась дугой. Каменная стена за спиной Элофа с треском раскрошилась, туго натянутые цепи лопнули и с лязгом разлетелись в стороны. Его руки были свободны.
   Кара издала жуткий пронзительный вопль, похожий на крик раненого сокола. Огромные крылья плеснули раз, другой, открытая ставня разлетелась в щепки, а затем внезапно наступила тишина. Элоф упал лицом в пыль.
   Голос звал его, проникая в неведомые глубины. Он медленно, с трудом плыл вверх, пытаясь понять и ответить. Усилие было почти чрезмерным для него; хотелось закрыть глаза и отдохнуть. Но потом рука прикоснулась к его плечу, и он внезапно очнулся. Над ним склонился привратник; глаза старика были широко распахнуты, седые волосы растрепаны, словно от сильного ветра.
   – Сир, что случилось? Что здесь произошло?
   Элоф покачал головой, не в состоянии ответить, потом огляделся по сторонам, охваченный мгновенным приступом паники. Его друзья, по-прежнему в оковах, сидели у стены, их лица были бледными от потрясения, но живыми и осмысленными.
   – Оно приходило к вам, сир? Весь город взбудоражен!
   – Что приходило? – резко спросил Керморван.
   – Я… я не знаю. Призрак или видение, кто знает? Ужасное существо, перелетающее с крыши на крышу. В кольчуге, с обнаженными ногами, стройное, как юная девушка, но похожее на птицу. И кричит, поет…
   – Похожее на птицу? Ты имеешь в виду ее шлем и плащ из птичьих перьев?
   Привратник покачал головой.
   – Нет, это не плащ… Ее видели по всему городу: она являлась на одной крыше, потом исчезала и возникала на другой. И каждый раз, сир, каждый раз все более дикая и неистовая, все больше похожая на птицу! Как она кричала, стонала! А потом слова – песнопение, призыв, предупреждение… О тех, кто пришел, чтобы освободить нас, о молодом лорде, которого хотят тайно убить… О том, что мы должны освободить пленников и сами освободиться от рабства! Я сразу же подумал про вас и под шумок вернулся сюда… – Внезапно он замолчал и поднял руку. – Слушайте! Вы слышите?
   Они действительно услышали слабые отзвуки пронзительного напева, призывного клича, звеневшего над городом. Хотя расстояние заглушало слова, от этих звуков волосы зашевелились у них на головах, а сердца забились быстрее. А когда пение умолкло, послышался другой звук, напоминавший шум прибоя, однако на самом деле то было хлопанье ставен и стук дверей, перекличка голосов и топот бегущих ног. Время от времени на общем фоне возникали первые признаки мятежа: гневные выкрики, вопли раненых и тонкий звон оружия. Старик болезненно поморщился.
   – Она поднимает на ноги всю округу – мужчин, женщин и детей! Эти людоеды порубят их на куски! Добрые сиры, леди, нам нужно что-то делать! Тот, о котором она говорила, находится среди вас?
   – Мы должны освободиться! – воскликнул Керморван. – Элоф, она разбила твои цепи…
   – Да, но мои ноги по-прежнему скованы, – отозвался Элоф.
   – Возьмите, сир! – Старик протянул крепкий стальной прут. – Я не смог найти ничего лучше. В моих руках уже нет силы, но вы…
   Элоф схватил прут, просунул его между последним звеном цепи и скобой и резко потянул на себя.. Прут задрожал от напряжения, скоба выгнулась, а затем прут и цепь с треском разлетелись, и Элоф откатился от стены. Он взял более длинный обломок прута, но не смог разомкнуть тяжелое железное кольцо, скреплявшее оковы Керморвана.
   – Твой молот! – прохрипел Рок. – Твои инструменты.
   – Они забрали их вместе с мечами и заплечными мешками.
   – Два больших меча, сир? И мешки из зеленой кожи? Они лежат в караульной комнате над лестницей, сир. Я мог бы… если отвлечь охранников, то я мог бы… – Голос старика дрогнул.
   – Покажи! – отрывисто бросил Элоф.
   Они выглянули за дверь. Коридор был пуст, но сверху доносился звук голосов и хлопанье дверей. Сделав старику знак держаться позади, Элоф стал подниматься по лестнице, стараясь как можно меньше шуметь и придерживая концы звякающей цепи, все еще свисавшей с его наручников. Он не боялся; недавний момент безумия и сокрушительный удар копья как будто лишили его способности испытывать страх. Он двигался как во сне, но сосредоточенно и уверенно, словно дикий зверь, выслеживающий добычу.
   Дверь на верхней площадке лестницы была открыта, а рядом с ней виднелись силуэты двоих эквешцев, вглядывавшихся в беспокойную темноту ночи. Старик прикоснулся к руке Элофа и указал на освещенный факелами арочный проход, ведущий в караульное помещение. Тот кивнул, неловко повернулся, и один из наручников царапнул по камню. Эквешцы мгновенно обернулись, но Элоф уже бросился к ним. Ближайший стражник поднял копье и тут же упал, сраженный ударом в лицо. Другой отскочил в сторону и вытащил длинный кинжал. Элоф хлестнул цепью наотмашь, тот пригнулся, но на возвратном движении цепь перекрутилась вокруг его горла, и он тоже рухнул на пол. Элоф успел подхватить копье, когда в караульную вбежал третий стражник. Маленький круглый щит, прикрепленный к его руке, с легкостью отразил неуклюжий выпад Элофа, однако эквешский воин, уже замахнувшийся для удара, при этом потерял равновесие и протопал мимо; в следующее мгновение широкий наконечник копья вонзился ему в спину. Но первый стражник уже был на ногах и обнажил короткий широкий меч, а Элоф никак не мог высвободить копье. Тогда он оставил свои попытки и начал собирать в руку длинный конец цепи. Внезапно эквешец дернулся всем телом, захрипел и тяжело осел на пол, захлебываясь собственной кровью. За его спиной стоял старик с длинным кинжалом в руке.
   – Здесь только эти трое, – сообщил он. – Остальные где-то снаружи. Скорее!
   Элоф захлопнул наружную дверь. Ключа не было, но он накинул тяжелый засов и огляделся по сторонам.
   Ему не пришлось долго искать. В нескольких шагах поодаль лежал Гортауэр, небрежно оставленный на столе, и другое оружие, а также их драгоценные заплечные мешки, на первый взгляд нетронутые.
   – Надеюсь, их вожди еще не успели ознакомиться с содержимым, – пробормотал Элоф, передавая мешки старику, согнувшемуся под их тяжестью. – Мне понадобятся обе руки!
   В правую руку он взял Гортауэр, а в левую – свой боевой молот и один из факелов со стены.
   – Теперь спускаемся!
   Коридор был пуст и лестница тоже, хотя откуда-то сверху доносились возбужденные голоса и топот тяжелых шагов. Они ворвались в камеру, и Элоф быстро запер дверь.
   – Теперь у нас по крайней мере есть несколько минут. Ну-ка, все отодвиньтесь от стены!
   Три мощных удара молотом вышибли цепи и кольца из камня; следующие три сняли оковы с ног пленников. Затем, отмахнувшись от сбивчивых благодарностей, Элоф порылся в своих инструментах и нашел долото, чтобы расклепать наручники.
   Керморван встал, слегка пошатываясь на затекших ногах, и потянулся к своему мешку. На какой-то миг он задержал дыхание и даже закрыл глаза.
   – Все здесь! – радостно выдохнул он. – Они не успели…
   Он вытряхнул сверток с кольчугой и принялся развязывать потрепанные кожаные ремешки.
   – Надевайте все доспехи, какие у вас есть! Нам нужно быть хорошо защищенными, если мы хотим выбраться отсюда!
   Он быстро натянул через голову длинную черную кольчугу, опоясался мечом, натянул кольчужные гетры, и сапоги и закрепил броневые пластины на плечах, локтях и коленях. Лишь шлем, украшенный самоцветами, он не стал надевать, а бережно убрал в мешок, который спрятал под плащом. В последнюю очередь он взял нагрудную пластину и поманил к себе старого привратника.
   – Теперь я могу ответить на твой вопрос. Принеси сюда факел и получше посмотри на меня!
   Вороненая сталь с золотой насечкой блеснула в свете факела, когда он надел нагрудник. Старик прищурился, разглядывая рисунок; внезапно его глаза расширились и наполнились слезами. Керморван медленно кивнул.
   – Да, ворон снова распускает свои крылья над Восточными Землями. И того, кто носит его на груди, зовут Керином.
   Старый привратник склонил голову, не в силах говорить. Потом он посмотрел на Иле в блестящей кольчужной рубашке, на Рока в стальном шлеме и кирасе, и наконец остановил изумленный взгляд на Элофе. Тот единственный не носил кольчуги; сбросив изодранные лохмотья, он облачился в наряд кузнеца, подаренный Корентином, а поверх опоясался мечом и надел длинную латную рукавицу.
   – Сиры и леди, столь доблестный отряд как нельзя более подобает этому грозному часу! Если мы сможем пробиться на улицы, я буду вашим проводником, пока хватит сил. Остальное вы скажете не мне, а горожанам!
   Керморван обнажил свой меч, отпер дверь камеры и широко распахнул ее. В коридоре он помедлил, глядя на другие двери, но Элоф, хорошо знавший, как опасен может быть порывистый нрав его друга, подтолкнул его вперед.
   – Ты еще не можешь помочь им, – прошептал он.
   Керморван неохотно повернулся к лестнице и поднялся по ступеням в сопровождении Рока; Иле и Элоф помогали старому привратнику. Убитые стражники по-прежнему лежали на полу караульной, наружная дверь была закрыта. Керморван приоткрыл узкую щелку и всмотрелся в проем, пока остальные прижимались к стене.
   – Повсюду эквешцы, – сообщил он. – Но линия стражников не сплошная, и все они смотрят наружу, в сторону города. Мы прорвемся через них сзади и убежим, прежде чем они придут в себя!
   – Тогда вы должны оставить меня, – сказал старик и судорожно вздохнул. – Я задержу вас…
   – Довольно, – резко перебил Керморван. – Мы уйдем отсюда вместе. Готовы? Пошли!
   Быстрым толчком он распахнул тяжелую дверь, заскрипевшую на петлях, и бросился вперед. Элоф, следовавший за ним по пятам, уловил мимолетные образы пламени, дыма и беспорядка и заметил черные силуэты высоких людей всего лишь в нескольких шагах впереди. Эквешцы указывали в темноту ночи и что-то кричали. Пока Керморван не добежал до ближайших стражников, те как будто ничего не слышали; лишь один успел развернуться и поднять копье, и в свете факела Элоф узнал молодого командира, который взял их в плен. Но меч Керморвана со свистом взрезал воздух, древко копья вздрогнуло, и эквешский воин как будто отпрыгнул назад, выпустив темный фонтан крови из разрубленной наискось шеи вместе с кожаной кирасой. Керморван перепрыгнул через него и отсек голову следующему, а Рок с размаху опустил свою булаву на плечо стражника, только схватившегося за рукоять меча. После этого они прорвались на внешнюю лестницу и устремились вниз по ступеням, затянутым густыми клубами дыма. С гнетущим чувством Элоф осознал, что дым валит из города, а отблески пламени, которые он видел сначала, были горящими крышами. Сзади доносились крики; на ступенях внизу одно за другим возникали испуганные и изумленные темные лица. Элоф с ходу зарубил одного эквешца, Иле другого, потом наступил момент короткой яростной схватки, криков и лязга оружия, и путь перед ними внезапно расчистился.
   Элоф немного отстал от своих друзей, поскользнувшись в луже чужой крови и с трудом восстановив равновесие. Внезапно некий призрак дернул его за плащ, а другой со злобным шипением пролетел рядом с ухом. Он крикнул, чтобы предупредить остальных. Стрелы свистели в темноте и стучали по камню, но в плотном дыму они лишь случайно могли найти свою цель. Однако сзади Элоф слышал тяжелый топот преследователей, а в отдалении слышался перестук копыт. Лестница неожиданно закончилась, сменившись булыжной мостовой; старый привратник, задыхавшийся от бега, рукой показал направление. Они пробежали по извилистой крутой улочке, свернули в узкую аллею и выскочили на другую улицу. Но здесь, двойным строем перегораживая спуск к городу, их поджидал отряд примерно из пятнадцати эквешцев, бдительных и готовых к бою, с копьями наперевес.
   Не замедлив шага, Керморван взмахнул мечом, крикнул «Морван морланхал!» и бросился в гущу врагов. Скорость его атаки и сила натиска были таковы, что трое эквешцев упали, прежде чем остальные смогли ответить ударом на удар. Но к тому времени он прорвался сквозь строй, а Иле и Элоф напали на командиров. Эта схватка могла бы плохо кончиться для них, но, как только эквешцам предоставилась возможность оторваться от нападавших, они повернулись и убежали в ближайший переулок.
   – Трусы! – осклабился Рок.
   – Только не эти! – возразил Керморван. – Они получили приказ не ввязываться в мелкие стычки, не более того. Должно быть, патрули подверглись нападению по всему городу, и теперь они оттягиваются назад, чтобы соединиться с главными силами. Они уже не несут стражу, а проводят перегруппировку для крупного наступления. Сир, мы должны как можно скорее встретиться с горожанами!
   – Тогда нужно идти туда, где они скорее всего будут собираться, – осипшим голосом выдавил старик. – К Прибрежной площади!
   Он пересек улицу и подвел их к проему между двумя домами, такому узкому, что немногие могли протиснуться через него; труднее всего было Року, даже отощавшему за время странствий. Они оказались во внутреннем дворе под заколоченными окнами постоялого двора и вышли через низкую арку в главном здании на широкую прямую улицу, застроенную башенками и особняками, полого уходившую вниз по склону холма в ночной сумрак. Звуки погони остались позади, но они шли так быстро, как только мог вынести старый привратник.
   – Если я не выдержу, идите прямо по этой улице, – прохрипел он. – Идите на звуки моря, и… клянусь вратами Керайса!
   Он указал вверх дрожащей рукой, но в этом не было необходимости. Остальные тоже заметили внезапную вспышку на вершине самой высокой башни у подножия холма и услышали жуткий протяжный крик, такой звонкий и громкий, что в городе не могло остаться ни одного спящего человека. Но еще более ошеломительным было то, что они увидели, находясь почти на одном уровне с вершиной башни. Там стояла фигура с громадными черными крыльями, раскинутыми в стороны и затмевавшими звездный свет. Над крыльями возвышался не шлем, а живая голова гигантской хищной птицы со сверкающими глазами и широко разинутым изогнутым клювом, из которого и вырывался пронзительный крик, исполненный несказанной муки. Но под головой и крыльями виднелась кольчуга, облегающая вздымающуюся грудь и тело женщины, чьи обнаженные ноги были скованы блестящей цепью с кандалами на щиколотках. Фигура колыхалась, как призрачное видение, и время от времени раскинутые крылья казались лишь тенью, сквозь которую проступали очертания гибких девичьих рук.