Страница:
– Нужно будет разузнать об этом южном пути, о котором говорил бедный Корентин. Если Вайда воспользовался им, чтобы увести свой народ на запад, он может быть более безопасным маршрутом для возвращения на восток…
– Может быть, если со временем не появились новые опасности… Элоф! В чем дело? Ты похож на привидение!
– Я видел… – пробормотал Элоф. – Я что-то видел. Возможно, предупреждение, не знаю…
– Сядь к костру и погрейся! – резко скомандовала Иле. – Давай сюда воду – смотри, не пролей на огонь! Ну, что ты видел?
Но Элоф по-прежнему не мог подобрать слова.
– Предупреждение… – вымолвил он. – Или приговор… Мы в опасности!
Керморван выпрямил спину и положил на колени свой серо-золотистый клинок. Он пристально смотрел на Элофа, нахмурив брови и плотно сжав губы.
– Мне не нужно видения, чтобы узнать это, – сказал он. – Опасность близко?
– Приближается, – с трудом выговорил Элоф. – Оно… она сказала, что…
Он замолчал, потому что серые глаза Керморвана внезапно расширились. Воин смотрел уже не на Элофа, а куда-то вдаль, приоткрыв губы от удивления. В то же мгновение по коже Элофа поползли ледяные мурашки, и он почувствовал некое присутствие у себя за спиной. Но сейчас ему не хотелось оглядываться. Он уже был готов броситься в сторону и выхватить оружие, но краешком глаза заметил чем-то знакомую фигуру, выступившую вперед и как ни в чем не бывало присевшую у костра. Человек протянул руки к огню и с видимым удовольствием потер их. От его мокрой одежды валил пар. Потрясенные путники собрались вокруг, но лишь после того, как Элоф сообразил, кого он видит, Рок подал голос:
– Стехан! Провалиться мне на этом месте! Но как ты спасся от этих… от этих водных тварей? Как ты…
Корсар не ответил, но вдруг поднял голову. Его лицо выражало такое холодное и высокомерное презрение, что Рок замолчал на полуслове, приоткрыл рот, как будто собираясь что-то добавить, но потом медленно закрыл его. Керморван не двигался, однако его тело казалось напряженным, как натянутая тетива с наложенной стрелой, готовой сорваться в любой момент. Костяшки его пальцев побелели на рукояти меча. С другой стороны небольшого оврага к дальнему краю костра неторопливо приближались другие силуэты, бредущие в ночи. Они шли неровным строем через кусты, окружавшие маленький лагерь, и сосульки, ледяными фестонами свисавшие с сухих ветвей, звенели и разбивались на их пути. Элоф хотел вскрикнуть, вскочить с места, но конечности не повиновались ему, а язык словно примерз к нёбу.
Первым был Хольвар, который не обратил ни на кого внимания, но просто подошел и сел у костра, как будто отошел минуту назад. Бьюр спрятал лицо в ладонях, и кровь отхлынула от его смуглого лица; Тенвар застыл среди подступающих теней, но с его губ непроизвольно сорвался слабый стон ужаса. Ветер бился и завывал в ветвях над головой, пламя льнуло к земле и ревело, как пойманный зверь, свет и тень менялись местами быстрее, чем мог уловить человеческий глаз. Один за другим они спускались в овраг, все так же неслышно и безмолвно – бывшие члены отряда, навсегда завершившие свои странствия, которым больше не было места на земле, ни ночью, ни днем. За Хольваром приблизился Эйсдан, боцман Мэйли и Дервас, легко ступавший на ногу, которую Элоф видел сломанной и обглоданной до кости. За спиной Дерваса маячил Борхи, сгорбившийся и обхвативший себя руками, словно человек, старающийся плотнее запахнуть свой плащ от холода. Но он, как и остальные, молча занял место у огня, даже не взглянув на тех, кто уже был там, и стал смотреть на пляшущие языки пламени. Хотя на его лице застыла гримаса страха, он не удостоил вниманием того, кто притащился следом. Охотник Кассе, злобно поблескивая глазами, на месте которых когда-то зияли пустые глазницы, тоже опустился на землю возле костра, и теперь в овраге под сенью черных елей, зловеще перешептывавшихся на ветру, мертвых было больше, чем живых.
Ни слова не было произнесено и никто не пошевелился. Они сидели как статуи, овеваемые дымом костра, метавшимся то в одну, то в другую сторону. Элофу показалось, что мороз, сковавший эту землю ледяным панцирем под тонким слоем почвы, поднимается вверх, разливается по его жилам и превращает жар пламени в ничто. Он дрожал так сильно, что не мог говорить, не мог даже связно думать. Мертвецы присоединились к ним, но их глаза были не мертвыми; в них светилась жизнь, их блеск был злобным и обвиняющим, ясным не хуже любых слов.
Толстый сук, прогоревший в костре, с треском переломился и перевернулся на другую сторону, выпустив сноп оранжевых искр. В клубах дыма Элофу вдруг вспомнилась его кузница на соленых болотах, когда он лежал больной, а вокруг собирались жуткие призраки прошлого, терзавшие его душу. Но он встретил эти ужасы лицом к лицу и преодолел их. В его сердце снова вспыхнул огонь, а вместе с огнем – жгучий гнев на тех, кто безмолвствовал вокруг. Это было насмешкой и незаслуженным презрением с их стороны. Что бы ни случилось, он мог по крайней мере возвысить голос и бросить вызов их холодному молчанию. Элоф плотно сжал челюсти, чтобы унять дрожь, и каждое его слово падало веско, словно удар молота по наковальне.
– Чего вы хотите от нас? Когда-то вы были, нашими друзьями, но сейчас пришли не по-дружески. Отвечайте или идите. Оставьте то, что больше не может вас заботить!
Оставить? – внезапно прошелестел голос, и ледяной смешок пробежал по оврагу как эхо дальнего ветра.
Голос принадлежал Стехану, но говорить мог кто угодно: на лицах всех мертвецов теперь застыло одинаковое выражение.
– Добрый кузнец, это ты нас оставил. Всех нас! В засаде, в бою, во время бегства – ты нас оставил!
– Меня утащили вниз…
– Мне пронзили горло стрелой…
– Меня проткнули как куропатку…
– Меня затравили, словно крысу…
– Меня раздавило бревнами…
– Сорвали мне мясо с костей, как кору с ивовой ветки, пока ты махал мечом попусту…
– Говорил, обещал что выведешь нас, а сам оставил меня на растерзание этому чудовищу…
– Ты бросил нас! Нас! Нас! Нас!
Голоса соединились и слились в шипящий речитатив, почти лишенный человеческого смысла, в бессловесную литанию неутоленной злобы, стучавшую в сознании Элофа. На какое-то мгновение он дрогнул под этой тяжестью, цепенящей и оглушающей, как натиск водопада. Но потом другой голос перекрыл речь мертвецов с силой меча, разрубающего сухое дерево.
– Довольно! – отрезал Керморван, и его голос зазвучал так жестко и властно, как им уже давно не приходилось слышать. – Я говорю, довольно! Разве я не выдвигал против себя все эти, и еще более тяжкие обвинения за долгие дни наших скитаний? Есть худшие испытания, чем те, которым вы можете меня подвергнуть, худшие ужасы, чем вы можете наслать! – Его голос на мгновение понизился, взгляд опустился. – И разве я сам едва ли не сломил свой дух, отвечая на них, едва ли не приговорил себя к бездействию и застою, чтобы не причинить вреда хотя бы тем, кто остался в живых!
Керморван поднял голову, и его серые глаза снова зажглись яростным грозовым блеском.
– Я горько сожалел о каждой утрате и мысленно оплакивал каждого из вас. Даже тебя, Кассе, – предателя, который был готов пожертвовать своим товарищем ради куска мяса! Жалок и труслив тот, кто слепо идет навстречу своей участи, отказавшись от милосердия людей, способных защитить его! Я спас бы вас всех, если бы это было в моих силах, и рискнул бы своей жизнью ради этого. По крайней мере ты, Эйсдан, должен знать это! Но я не смог, и бремя раскаяния едва не погубило меня. Если бы не Элоф, я бы сейчас не нашел ответа.
Керморван встал и оперся скрещенными руками на рукоять длинного меча. Несмотря на усталость, сила как будто вливалась в него даже от того ужаса, которому он противостоял: его плечи выпрямились, голос стал суровым и твердым как камень.
– Мне было показано, что жить вечно, под защитой от всех опасностей и случайностей, означает жить отдельно от самой жизни, со всеми ее радостями и невзгодами. Просто существовать, не делая ни хорошего, ни дурного, и неизбежно приходить в упадок со временем. Да, нужно беречься от жизненных опасностей, но избегать любого риска, даже если он может привести к великому благу для всех – безрассудство, граничащее с глупостью. Вы знали, что наш путь будет опасным, и понимали, что вам придется рисковать своей жизнью, притом вы знали, какое благо это может принести для остальных. Единственное утешение, которое я могу вам предложить, это благополучное завершение нашего похода, которое придаст смысл вашим жертвам и обессмертит ваши имена. Большего я и сам не смог бы пожелать. Если в вас еще сохранилась хотя бы частица истинного сердца и разума тех людей, которыми вы когда-то были, тогда вы поймете. А если нет…
Воин неожиданно рассмеялся, хотя в его смехе не было веселья, и хлопнул ладонью по рукояти меча.
– Если нет, то прочь отсюда! Вам нет места среди живых!
Последние вызывающие слова прозвучали в столь абсолютной тишине, что Элоф задержал дыхание. Даже ветер стих; ни один лист не шевелился, а языки пламени приникли к тлеющим углям, не освещая даже ближние кусты. Вся сцена была как будто вырезана на броши из черненого серебра с большим красным самоцветом в центре.
Это вам здесь нет места.
Звук голоса заставил путников вскочить на ноги. Элоф не знал, кому он принадлежал, и сомневался, что подобный голос – пустотелый, бескровный и безличный – вообще может исходить из человеческих уст. Он напоминал далекий отзвук гораздо более могучего и чудовищного голоса, но Элофу не хотелось и думать, кому он мог принадлежать.
Вам здесь нет места. С того момента, когда вы пересекли лесную стену, вы шли по Серым Землям, которые принадлежат мне. Как и Остров Мертвых, куда вы пришли.
Элоф услышал невольный возглас, сорвавшийся с губ Иле и тут же умолкший; очевидно, это название было ей знакомо.
Здесь нет места слабым узникам плоти. Каждый, кто осмелится нарушить эти границы, должен быть готов к избавлению от материального бытия.
Говорили мертвецы, все вместе. Теперь их головы были подняты, а неподвижные взоры были устремлены на путешественников с напряженностью, делавшей их еще менее похожими на людей. Жуткий загробный голос как будто случайно передавался из одних уст в другие. Но Элоф был рассержен не менее сильно, чем испуган чудовищной переменой, произошедшей с его бывшими друзьями и спутниками. Поэтому, несмотря на предостерегающий взгляд Керморвана, он заговорил неожиданно окрепшим голосом.
– Слушай, кто бы ты ни был! Если нам нет места в твоих владениях, то и ты не имеешь власти над нами! Дай нам пройти, и дело с концом…
Однажды я буду держать в своей руке весь земной круг. Никто не избежит моей власти, ибо я Хранитель Душ. Я Туон.
Имя потрясло Элофа как удар – оглушительный, затуманивающий зрение. Это был крах, настоящая катастрофа. Ему раньше приходилось беседовать с Силами и даже идти наперекор их желаниям. Но Ворон вроде бы благожелательно относился к людям, а Тапиау считал себя их благодетелем. Здесь же он слышал гибельную и опустошительную силу, которая обрела голос и которой он больше всего страшился. Возможно, они отклонились слишком далеко на север; впрочем, поскольку вся эта земля лежала на ледовой подстилке, с их стороны было глупостью вообще вступать в ее пределы. Как бы то ни было, теперь они столкнулись со злейшим врагом Тапиау, одним из древних владык мирового зла.
Но Элоф помнил слова Тапиау о том, что Туон потерпел поражение в борьбе с ним и превратился в тень своей былой силы и величия, прислужника новых, более могущественных Сил, пришедших ему на смену. Одной из них была Аоухи, а разве Элоф не разговаривал с ней и не превзошел ее, когда расправился с ее слугой, мастером-кузнецом? Однажды начав, он должен был продолжать; обратной дороги не было. Поэтому, хотя волосы на его голове шевелились от ужаса, он постарался придать своему голосу властность и гордую уверенность, которую так часто слышал в голосе Керморвана.
– Ты называешь себя Хранителем Душ, но сохранил ли ты одну живую душу? Ты можешь только губить людей и множить их горести!
К его изумлению, в ответе прозвучало нечто похожее на обиду.
Я желаю людям добра, ибо они обладают разумом. Разве я, как и другие великие Силы, не остался предан тому, что существовало с самого начала, но потом было извращено, – власти чистого разума? Мы противостоим лишь иллюзиям и слабостям плоти, бессмысленной бренности человеческого бытия. Здесь, в Серых Землях, я сохраняю мысль и спасаю все, что было лучшего в людях. Я собираю их умы под своей сенью, когда они освобождаются от своих грубых тел и очищаются от низменной жажды роста, размножения и перемен.
Элоф с трудом сглотнул. Во рту у него было сухо, но он чувствовал, как струйки пота стекают по спине и собираются в складках рубахи. Но гнев одержал верх. Новая ярость, более сильная, чем страх, прибавилась к старой, когда он смотрел на пустоту в глазах своих бывших товарищей. С него было довольно недоговорок и лживых речей Сил, столь корыстных, как людские желания.
– Тогда ты ничего не собираешь, и не сохраняешь! – выкрикнул он. – Истинная сущность людей, если она выживает после смерти, ускользает от тебя, и любой живой человек может видеть это! Ты показываешь нам свои хитроумные игрушки, подражающие жизни и ее проявлениям. Больше ты ни на что не способен!
– Правильно! – воскликнула Иле, воспламененная его яростью. – Это скорлупа, пустые оболочки и не более того!
Тот же самый гнев овладел и другими путешественниками, перекидываясь от одного к другому, как огонь перекидывается с дерева на дерево во время лесного пожара.
– Разве ты не слышал меня, Туон? – прорычал Керморван, потрясая кулаком перед пустыми лицами мертвецов. – Лишенные возможности жить и расти, люди превращаются в сумму своих воспоминаний. Это все, что тебе удается сохранить! Все, что мы видим в этих жалких существах, которые ты нам показываешь! Фальшь и пустота – вот твое царство!
– Верно! – горячо поддержал Рок. – У них человеческие тела, но куда делись люди? Умерли, ясное дело! Твои приспешники – все равно что пустые формы для литья!
– Куклы! – Бьюр с отвращением плюнул на землю. – Ты делаешь из людей безмозглых кукол!
– Марионетки, пляшущие по твоей прихоти! – отрезал Тенвар. – Ты называешь себя Хранителем? А я назову тебя опустошителем, стервятником, осквернителем могил…
Внезапно призрак Хольвара с пугающей быстротой вскочил со своего места, обхватил Тенвара и, повалив его на землю, с разинутым ртом потянулся к его шее. В тот момент, когда Керморван издал громкий крик и перепрыгнул через костер с обнаженным мечом, существо с лицом Хольвара вонзило зубы в горло Тенвара и глубоко вгрызлось в плоть, подобно волку, терзающему добычу. Клинок Керморвана, золотисто-алый в пламени костра, блеснул один раз, затем другой; мгновение спустя меч Бьюра отсек руку мертвеца, а топор Иле обрушился ему на череп. Тот распростерся на земле, но Тенвар тоже лежал неподвижно, глядя в небо широко распахнутыми невидящими глазами. Элоф, оцепеневший от ужаса, увидел, как другие мертвецы одновременно поднялись на ноги, и выхватил Гортауэр из ножен. Над ним навис огромный силуэт Эйсдана. Элоф яростно отмахнулся мечом; Гортауэр пропел звенящую скорбную ноту, и существо было отброшено назад, навстречу остальным. Мертвецы замешкались, когда черный клинок замелькал взад-вперед в морозном воздухе, сплетая смертоносный узор. Они отшатывались и расступались перед ним, как болотный камыш на ветру, но мало-помалу подбирались ближе, когда лезвие было дальше всего от них. Элоф услышал растерянный возглас Рока и невольно покосился в ту сторону. Существо, которое было Хольваром, разрубленное и изуродованное, снова поднялось на ноги и тянулось уцелевшей рукой к горлу Керморвана.
– Бегите! – крикнул Элоф. – Они боятся моего меча, он их задержит! Бегите к дальней переправе, пока можете!
Потом он повернулся к своим противникам, и как раз вовремя: ему едва хватило времени уклониться от длинной руки, схватившей воздух в том месте, где он только что стоял. Из-за секундной невнимательности создания Туона едва не расправились с ним. Гортауэр снова с шипением замелькал перед их лицами, и они отступили, но совсем немного. Элоф слышал топот и треск среди деревьев; по крайней мере остальные уходили от преследования. Словно во сне он впервые заметил, что, хотя его собственное дыхание серебристым паром вырывается изо рта, ночные создания как будто вообще не дышат. Рядом с ним вырос еще один силуэт, и в панике он едва не пронзил его мечом, но потом узнал Керморвана.
– Я говорил, чтобы вы бежали! – выкрикнул он.
– У остальных уже есть преимущество перед преследователями. Пошли!
Тем временем мертвецы бесшумно устремились вперед. Элоф отрубил цепкую руку существа, похожего на Борхи, а Керморван с хриплым яростным возгласом рубанул по фигуре с лицом Кассе, и тот отлетел в угасающий костер.
– Теперь бежим! – крикнул он и, схватив Элофа за руку, едва ли не силой потащил его к дальнему концу оврага. Они промчались среди елей по ковру сухих игл и выбежали на открытое место. Морозный ночной воздух превратился в холодное пламя, обжигавшее их легкие.
Они догнали Иле, Рока и Бьюра, когда те приблизились к переправе. Все трое были невысокими и не отличались быстротой бега; Керморван был прав, когда остался с Элофом и помог ему.
– Может быть, подождем здесь и снова задержим погоню? – задыхаясь, спросил Элоф.
– Нет! – выдохнул Керморван, когда они поравнялись с остальными. – На открытом месте они обойдут нас с фланга… Но на переправе у нас есть шанс отбиться.
В следующее мгновение они увидели темные силуэты, пробиравшиеся через заросли колючего кустарника с явным намерением отрезать им путь к переправе. Керморван ускорил шаг, и вскоре они с Элофом обогнали остальных.
– Мы могли бы прорубить себе дорогу! Их не так много…
Его остановил внезапный придушенный вопль. Высокая худая фигура возникла за спиной Бьюра, ухватилась за край его длинного плаща и прыгнула на него, когда он споткнулся. Оба покатились по земле, размахивая руками. Керморван выругался, развернулся и побежал назад со всей скоростью, на которую был способен. Он ударил с ходу, оторвав мертвеца от его жертвы, но тот каким-то невероятным образом в падении оттолкнулся от земли и прыгнул обратно. Меч настиг его в прыжке и рассек почти пополам. Керморван сразу же склонился над Бьюром, но потом резко выпрямился, покачал головой и устремился к остальным, подхватив заплечный мешок.
– Бегите! – крикнул он, и в его голосе прозвучал такой ужас, какого они еще не слышали. – Его убил Тенвар! Бегите, пока Бьюр не занял его место!
Панический страх при мысли о том, что их будут преследовать друзья, которых они видели убитыми минуту назад, привел их в оцепенение путников. Тем не менее они побежали вниз. Когда они спустились по последнему склону, сердце Элофа упало у него в груди: переправа была потеряна. Там толпились черные фигуры, и некоторые из них уже начали подниматься навстречу беглецам. Но он увидел, что Керморван с каменным лицом поднял свой меч, и последовал его примеру. Отступления не было, однако если они будут сражаться достаточно хорошо, хотя бы некоторые смогут вырваться на свободу. Элоф прочел ту же мысль на лице Рока и Иле и мимолетно подумал, не придется ли ему через несколько минут сражаться с ее безжизненным подобием или наоборот. Плечом к плечу, без криков и боевых кличей, они двинулись к последним зарослям кустов перед берегом.
Элоф едва не упал, когда что-то большое и черное с хлопаньем пролетело перед его лицом. Хриплое карканье ворвалось ему в уши, а с реки ниже по течению донесся ответный крик. Он посмотрел туда, в сторону далекого Леса, где над горизонтом собрались тяжелые грозовые облака, уже почти закрывшие заходящую луну. Два черных ворона вылетели навстречу друг другу над рекой и принялись кружить и выделывать в воздухе затейливые коленца, словно охваченные бессмысленной радостью от такой встречи. По жилам Элофа пробежала дрожь внезапного возбуждения, предчувствие какой-то небывалой и жизненно важной перемены, столь огромной, что разум отказывался осознать ее. Не задумываясь, он вскинул свободную руку к небу и прокричал во всю мощь своих легких:
– Эй вы, там! Вы, небесные стражи! Скажите своему хозяину, вороны, скажите быстрее! Я требую вернуть долг!
Мир как будто замер; момент был столь захватывающим и пронзительным, что Элоф задержал дыхание, несмотря на боль в груди. Ветер менялся – с юго-запада налетели мощные порывы, и свет стал меркнуть, когда фронт облаков надвинулся на бледную луну, а потом закрыл ее. Капля дождя, холодная и тяжелая, упала на его запрокинутое лицо, потом другая и третья… На короткое мгновение лунный свет забрезжил из-за облаков, и он заметил, что мертвецы бросились вперед.
Ему показалось, будто луна упала на землю, столь мощной была вспышка бело-фиолетового света, расколовшая ночь. Элоф зашатался от удара, и ливень, хлынувший с невероятной силой, едва не сбил путников с ног. Промокший в одно мгновение, Элоф с трудом восстановил равновесие, но тут нечто огромное вырвалось из сплошной пелены дождя с внезапностью молнии, и им с Керморваном пришлось броситься в разные стороны, спасая свою жизнь. Это был белый конь гигантских размеров; его ржание заглушало шум ветра и рев дождя, а топот копыт напоминал раскаты грома. Элоф мог видеть черные стремена и сапоги всадника, но выше все было скрыто за потоками падающей с неба воды. Конь проскакал перед ними, потом развернулся, встал на дыбы и с грохотом устремился обратно – так близко от Элофа, что тот снова отскочил в сторону, потерял равновесие и упал на мокрую землю, едва не выпустив из рук Гортауэр. Сильные руки обхватили его сзади и помогли встать.
– Бежим! – прокричала Иле ему в ухо, и голос Рока эхом вторил ей.
– Бежим! – подхватил Керморван. – Они идут!
Ноги Элофа повиновались быстрее, чем его разум. Он побежал прежде, чем осознал, что несется вслепую под проливным дождем, направляемый Иле, которая крепко держала его за руку. Оглянувшись, он увидел за серой завесой какие-то смутные тени, настигавшие их. Иле выпустила его руку, и Элоф развернулся, готовый к бою. Но тут огромный конь снова оказался среди них; мир наполнился храпом, ржанием и мельканием копыт, как будто обезумевшее животное было готово растоптать все на своем пути. Круп взбрыкнувшего коня врезался в плечо Элофа, тот отлетел на несколько шагов и столкнулся с Роком, стоявшим на коленях в жидкой грязи. Элоф помог ему подняться на ноги, и они побрели вслед за голосом Иле, звавшим их из темноты.
Следующие несколько минут были сплошным кошмаром – ледяная грязь и топот, обжигающий дождь, толчки и падения, панические призывы держаться вместе, но самое главное – непрерывные попытки увернуться от ужасающих, приводящих в исступление копыт, вылетающих из дождя на каждом повороте и со всех сторон. Начинало казаться, что вокруг них гарцует тысяча лошадей, хотя Элоф знал, что конь был только один. Буря по-прежнему завывала в ушах, а дождь нещадно хлестал по голове, помрачая рассудок и не давая возможности выстроить хотя бы одну внятную мысль. Элоф не имел представления, куда он бежит и сколько времени продолжается это бегство. Осталась лишь грязь, надрывная боль в измученных мышцах, нескончаемый дождь и белый конь, появляющийся и исчезающий, словно видение.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Элоф оступился, подвернул ногу, и ему пришлось остановиться. Сделав осторожный шаг вперед, он наткнулся на каменный выступ с острым и прямым краем. В следующее мгновение он издал удивленный возглас: кто-то несильно, но чувствительно толкнул его в спину.
– Иле? – прошептал он.
– Здесь! – ответила она. – А остальные?
– Я здесь, – сказал Керморван так близко, что оба вздрогнули. – Где Рок?
– Тут я, тут! – послышался ответ Рока. Его голос казался странным, как будто за ним было слабое эхо. – Что это за чертовщина? И где мы теперь?
– Кажется, наш мастер-кузнец сполна вернул себе некий пустячный долг, и как раз вовремя! – сказал Керморван, тщательно подбирая слова. – И не одна Сила обнаружила нас после того, как мы вышли из Леса. Но, боюсь, для того чтобы ответить на твой второй вопрос, нам придется остаться здесь и дождаться рассвета. Не двигайтесь, пока не сможете видеть окрестности! Кто знает, куда нас могло занести?
Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Но, несмотря на долгое и отчаянное бегство, никто не задыхался, и Элоф чувствовал себя не более усталым, чем раньше; тогда его ноги болели так же сильно. Он медленно наклонился, чтобы потрогать камень у своих ног, и ощутил дрожь внезапного возбуждения. Камень был холодным и порос лишайником, но его прямоугольная форма и острые края безошибочно указывали на рукотворное происхождение. Потом он посмотрел вверх и увидел, что непроглядная темень сменилась монотонной серостью, но то был не утренний, а вечерний свет. Иле и Керморван, стоявшие рядом с ним, широко раскрытыми глазами смотрели на громадную кучу камней, возвышавшуюся перед ними и закрывавшую все остальное. По обе стороны от кучи расходились щебнистые валы, образующие нечто вроде стен, придававших этому месту вид сухой бухты или расселины. В узком проеме у основания стены стоял Рок, с тупым видом таращивший глаза наружу. Они переглянулись, подошли поближе и посмотрели.
– Может быть, если со временем не появились новые опасности… Элоф! В чем дело? Ты похож на привидение!
– Я видел… – пробормотал Элоф. – Я что-то видел. Возможно, предупреждение, не знаю…
– Сядь к костру и погрейся! – резко скомандовала Иле. – Давай сюда воду – смотри, не пролей на огонь! Ну, что ты видел?
Но Элоф по-прежнему не мог подобрать слова.
– Предупреждение… – вымолвил он. – Или приговор… Мы в опасности!
Керморван выпрямил спину и положил на колени свой серо-золотистый клинок. Он пристально смотрел на Элофа, нахмурив брови и плотно сжав губы.
– Мне не нужно видения, чтобы узнать это, – сказал он. – Опасность близко?
– Приближается, – с трудом выговорил Элоф. – Оно… она сказала, что…
Он замолчал, потому что серые глаза Керморвана внезапно расширились. Воин смотрел уже не на Элофа, а куда-то вдаль, приоткрыв губы от удивления. В то же мгновение по коже Элофа поползли ледяные мурашки, и он почувствовал некое присутствие у себя за спиной. Но сейчас ему не хотелось оглядываться. Он уже был готов броситься в сторону и выхватить оружие, но краешком глаза заметил чем-то знакомую фигуру, выступившую вперед и как ни в чем не бывало присевшую у костра. Человек протянул руки к огню и с видимым удовольствием потер их. От его мокрой одежды валил пар. Потрясенные путники собрались вокруг, но лишь после того, как Элоф сообразил, кого он видит, Рок подал голос:
– Стехан! Провалиться мне на этом месте! Но как ты спасся от этих… от этих водных тварей? Как ты…
Корсар не ответил, но вдруг поднял голову. Его лицо выражало такое холодное и высокомерное презрение, что Рок замолчал на полуслове, приоткрыл рот, как будто собираясь что-то добавить, но потом медленно закрыл его. Керморван не двигался, однако его тело казалось напряженным, как натянутая тетива с наложенной стрелой, готовой сорваться в любой момент. Костяшки его пальцев побелели на рукояти меча. С другой стороны небольшого оврага к дальнему краю костра неторопливо приближались другие силуэты, бредущие в ночи. Они шли неровным строем через кусты, окружавшие маленький лагерь, и сосульки, ледяными фестонами свисавшие с сухих ветвей, звенели и разбивались на их пути. Элоф хотел вскрикнуть, вскочить с места, но конечности не повиновались ему, а язык словно примерз к нёбу.
Первым был Хольвар, который не обратил ни на кого внимания, но просто подошел и сел у костра, как будто отошел минуту назад. Бьюр спрятал лицо в ладонях, и кровь отхлынула от его смуглого лица; Тенвар застыл среди подступающих теней, но с его губ непроизвольно сорвался слабый стон ужаса. Ветер бился и завывал в ветвях над головой, пламя льнуло к земле и ревело, как пойманный зверь, свет и тень менялись местами быстрее, чем мог уловить человеческий глаз. Один за другим они спускались в овраг, все так же неслышно и безмолвно – бывшие члены отряда, навсегда завершившие свои странствия, которым больше не было места на земле, ни ночью, ни днем. За Хольваром приблизился Эйсдан, боцман Мэйли и Дервас, легко ступавший на ногу, которую Элоф видел сломанной и обглоданной до кости. За спиной Дерваса маячил Борхи, сгорбившийся и обхвативший себя руками, словно человек, старающийся плотнее запахнуть свой плащ от холода. Но он, как и остальные, молча занял место у огня, даже не взглянув на тех, кто уже был там, и стал смотреть на пляшущие языки пламени. Хотя на его лице застыла гримаса страха, он не удостоил вниманием того, кто притащился следом. Охотник Кассе, злобно поблескивая глазами, на месте которых когда-то зияли пустые глазницы, тоже опустился на землю возле костра, и теперь в овраге под сенью черных елей, зловеще перешептывавшихся на ветру, мертвых было больше, чем живых.
Ни слова не было произнесено и никто не пошевелился. Они сидели как статуи, овеваемые дымом костра, метавшимся то в одну, то в другую сторону. Элофу показалось, что мороз, сковавший эту землю ледяным панцирем под тонким слоем почвы, поднимается вверх, разливается по его жилам и превращает жар пламени в ничто. Он дрожал так сильно, что не мог говорить, не мог даже связно думать. Мертвецы присоединились к ним, но их глаза были не мертвыми; в них светилась жизнь, их блеск был злобным и обвиняющим, ясным не хуже любых слов.
Толстый сук, прогоревший в костре, с треском переломился и перевернулся на другую сторону, выпустив сноп оранжевых искр. В клубах дыма Элофу вдруг вспомнилась его кузница на соленых болотах, когда он лежал больной, а вокруг собирались жуткие призраки прошлого, терзавшие его душу. Но он встретил эти ужасы лицом к лицу и преодолел их. В его сердце снова вспыхнул огонь, а вместе с огнем – жгучий гнев на тех, кто безмолвствовал вокруг. Это было насмешкой и незаслуженным презрением с их стороны. Что бы ни случилось, он мог по крайней мере возвысить голос и бросить вызов их холодному молчанию. Элоф плотно сжал челюсти, чтобы унять дрожь, и каждое его слово падало веско, словно удар молота по наковальне.
– Чего вы хотите от нас? Когда-то вы были, нашими друзьями, но сейчас пришли не по-дружески. Отвечайте или идите. Оставьте то, что больше не может вас заботить!
Оставить? – внезапно прошелестел голос, и ледяной смешок пробежал по оврагу как эхо дальнего ветра.
Голос принадлежал Стехану, но говорить мог кто угодно: на лицах всех мертвецов теперь застыло одинаковое выражение.
– Добрый кузнец, это ты нас оставил. Всех нас! В засаде, в бою, во время бегства – ты нас оставил!
– Меня утащили вниз…
– Мне пронзили горло стрелой…
– Меня проткнули как куропатку…
– Меня затравили, словно крысу…
– Меня раздавило бревнами…
– Сорвали мне мясо с костей, как кору с ивовой ветки, пока ты махал мечом попусту…
– Говорил, обещал что выведешь нас, а сам оставил меня на растерзание этому чудовищу…
– Ты бросил нас! Нас! Нас! Нас!
Голоса соединились и слились в шипящий речитатив, почти лишенный человеческого смысла, в бессловесную литанию неутоленной злобы, стучавшую в сознании Элофа. На какое-то мгновение он дрогнул под этой тяжестью, цепенящей и оглушающей, как натиск водопада. Но потом другой голос перекрыл речь мертвецов с силой меча, разрубающего сухое дерево.
– Довольно! – отрезал Керморван, и его голос зазвучал так жестко и властно, как им уже давно не приходилось слышать. – Я говорю, довольно! Разве я не выдвигал против себя все эти, и еще более тяжкие обвинения за долгие дни наших скитаний? Есть худшие испытания, чем те, которым вы можете меня подвергнуть, худшие ужасы, чем вы можете наслать! – Его голос на мгновение понизился, взгляд опустился. – И разве я сам едва ли не сломил свой дух, отвечая на них, едва ли не приговорил себя к бездействию и застою, чтобы не причинить вреда хотя бы тем, кто остался в живых!
Керморван поднял голову, и его серые глаза снова зажглись яростным грозовым блеском.
– Я горько сожалел о каждой утрате и мысленно оплакивал каждого из вас. Даже тебя, Кассе, – предателя, который был готов пожертвовать своим товарищем ради куска мяса! Жалок и труслив тот, кто слепо идет навстречу своей участи, отказавшись от милосердия людей, способных защитить его! Я спас бы вас всех, если бы это было в моих силах, и рискнул бы своей жизнью ради этого. По крайней мере ты, Эйсдан, должен знать это! Но я не смог, и бремя раскаяния едва не погубило меня. Если бы не Элоф, я бы сейчас не нашел ответа.
Керморван встал и оперся скрещенными руками на рукоять длинного меча. Несмотря на усталость, сила как будто вливалась в него даже от того ужаса, которому он противостоял: его плечи выпрямились, голос стал суровым и твердым как камень.
– Мне было показано, что жить вечно, под защитой от всех опасностей и случайностей, означает жить отдельно от самой жизни, со всеми ее радостями и невзгодами. Просто существовать, не делая ни хорошего, ни дурного, и неизбежно приходить в упадок со временем. Да, нужно беречься от жизненных опасностей, но избегать любого риска, даже если он может привести к великому благу для всех – безрассудство, граничащее с глупостью. Вы знали, что наш путь будет опасным, и понимали, что вам придется рисковать своей жизнью, притом вы знали, какое благо это может принести для остальных. Единственное утешение, которое я могу вам предложить, это благополучное завершение нашего похода, которое придаст смысл вашим жертвам и обессмертит ваши имена. Большего я и сам не смог бы пожелать. Если в вас еще сохранилась хотя бы частица истинного сердца и разума тех людей, которыми вы когда-то были, тогда вы поймете. А если нет…
Воин неожиданно рассмеялся, хотя в его смехе не было веселья, и хлопнул ладонью по рукояти меча.
– Если нет, то прочь отсюда! Вам нет места среди живых!
Последние вызывающие слова прозвучали в столь абсолютной тишине, что Элоф задержал дыхание. Даже ветер стих; ни один лист не шевелился, а языки пламени приникли к тлеющим углям, не освещая даже ближние кусты. Вся сцена была как будто вырезана на броши из черненого серебра с большим красным самоцветом в центре.
Это вам здесь нет места.
Звук голоса заставил путников вскочить на ноги. Элоф не знал, кому он принадлежал, и сомневался, что подобный голос – пустотелый, бескровный и безличный – вообще может исходить из человеческих уст. Он напоминал далекий отзвук гораздо более могучего и чудовищного голоса, но Элофу не хотелось и думать, кому он мог принадлежать.
Вам здесь нет места. С того момента, когда вы пересекли лесную стену, вы шли по Серым Землям, которые принадлежат мне. Как и Остров Мертвых, куда вы пришли.
Элоф услышал невольный возглас, сорвавшийся с губ Иле и тут же умолкший; очевидно, это название было ей знакомо.
Здесь нет места слабым узникам плоти. Каждый, кто осмелится нарушить эти границы, должен быть готов к избавлению от материального бытия.
Говорили мертвецы, все вместе. Теперь их головы были подняты, а неподвижные взоры были устремлены на путешественников с напряженностью, делавшей их еще менее похожими на людей. Жуткий загробный голос как будто случайно передавался из одних уст в другие. Но Элоф был рассержен не менее сильно, чем испуган чудовищной переменой, произошедшей с его бывшими друзьями и спутниками. Поэтому, несмотря на предостерегающий взгляд Керморвана, он заговорил неожиданно окрепшим голосом.
– Слушай, кто бы ты ни был! Если нам нет места в твоих владениях, то и ты не имеешь власти над нами! Дай нам пройти, и дело с концом…
Однажды я буду держать в своей руке весь земной круг. Никто не избежит моей власти, ибо я Хранитель Душ. Я Туон.
Имя потрясло Элофа как удар – оглушительный, затуманивающий зрение. Это был крах, настоящая катастрофа. Ему раньше приходилось беседовать с Силами и даже идти наперекор их желаниям. Но Ворон вроде бы благожелательно относился к людям, а Тапиау считал себя их благодетелем. Здесь же он слышал гибельную и опустошительную силу, которая обрела голос и которой он больше всего страшился. Возможно, они отклонились слишком далеко на север; впрочем, поскольку вся эта земля лежала на ледовой подстилке, с их стороны было глупостью вообще вступать в ее пределы. Как бы то ни было, теперь они столкнулись со злейшим врагом Тапиау, одним из древних владык мирового зла.
Но Элоф помнил слова Тапиау о том, что Туон потерпел поражение в борьбе с ним и превратился в тень своей былой силы и величия, прислужника новых, более могущественных Сил, пришедших ему на смену. Одной из них была Аоухи, а разве Элоф не разговаривал с ней и не превзошел ее, когда расправился с ее слугой, мастером-кузнецом? Однажды начав, он должен был продолжать; обратной дороги не было. Поэтому, хотя волосы на его голове шевелились от ужаса, он постарался придать своему голосу властность и гордую уверенность, которую так часто слышал в голосе Керморвана.
– Ты называешь себя Хранителем Душ, но сохранил ли ты одну живую душу? Ты можешь только губить людей и множить их горести!
К его изумлению, в ответе прозвучало нечто похожее на обиду.
Я желаю людям добра, ибо они обладают разумом. Разве я, как и другие великие Силы, не остался предан тому, что существовало с самого начала, но потом было извращено, – власти чистого разума? Мы противостоим лишь иллюзиям и слабостям плоти, бессмысленной бренности человеческого бытия. Здесь, в Серых Землях, я сохраняю мысль и спасаю все, что было лучшего в людях. Я собираю их умы под своей сенью, когда они освобождаются от своих грубых тел и очищаются от низменной жажды роста, размножения и перемен.
Элоф с трудом сглотнул. Во рту у него было сухо, но он чувствовал, как струйки пота стекают по спине и собираются в складках рубахи. Но гнев одержал верх. Новая ярость, более сильная, чем страх, прибавилась к старой, когда он смотрел на пустоту в глазах своих бывших товарищей. С него было довольно недоговорок и лживых речей Сил, столь корыстных, как людские желания.
– Тогда ты ничего не собираешь, и не сохраняешь! – выкрикнул он. – Истинная сущность людей, если она выживает после смерти, ускользает от тебя, и любой живой человек может видеть это! Ты показываешь нам свои хитроумные игрушки, подражающие жизни и ее проявлениям. Больше ты ни на что не способен!
– Правильно! – воскликнула Иле, воспламененная его яростью. – Это скорлупа, пустые оболочки и не более того!
Тот же самый гнев овладел и другими путешественниками, перекидываясь от одного к другому, как огонь перекидывается с дерева на дерево во время лесного пожара.
– Разве ты не слышал меня, Туон? – прорычал Керморван, потрясая кулаком перед пустыми лицами мертвецов. – Лишенные возможности жить и расти, люди превращаются в сумму своих воспоминаний. Это все, что тебе удается сохранить! Все, что мы видим в этих жалких существах, которые ты нам показываешь! Фальшь и пустота – вот твое царство!
– Верно! – горячо поддержал Рок. – У них человеческие тела, но куда делись люди? Умерли, ясное дело! Твои приспешники – все равно что пустые формы для литья!
– Куклы! – Бьюр с отвращением плюнул на землю. – Ты делаешь из людей безмозглых кукол!
– Марионетки, пляшущие по твоей прихоти! – отрезал Тенвар. – Ты называешь себя Хранителем? А я назову тебя опустошителем, стервятником, осквернителем могил…
Внезапно призрак Хольвара с пугающей быстротой вскочил со своего места, обхватил Тенвара и, повалив его на землю, с разинутым ртом потянулся к его шее. В тот момент, когда Керморван издал громкий крик и перепрыгнул через костер с обнаженным мечом, существо с лицом Хольвара вонзило зубы в горло Тенвара и глубоко вгрызлось в плоть, подобно волку, терзающему добычу. Клинок Керморвана, золотисто-алый в пламени костра, блеснул один раз, затем другой; мгновение спустя меч Бьюра отсек руку мертвеца, а топор Иле обрушился ему на череп. Тот распростерся на земле, но Тенвар тоже лежал неподвижно, глядя в небо широко распахнутыми невидящими глазами. Элоф, оцепеневший от ужаса, увидел, как другие мертвецы одновременно поднялись на ноги, и выхватил Гортауэр из ножен. Над ним навис огромный силуэт Эйсдана. Элоф яростно отмахнулся мечом; Гортауэр пропел звенящую скорбную ноту, и существо было отброшено назад, навстречу остальным. Мертвецы замешкались, когда черный клинок замелькал взад-вперед в морозном воздухе, сплетая смертоносный узор. Они отшатывались и расступались перед ним, как болотный камыш на ветру, но мало-помалу подбирались ближе, когда лезвие было дальше всего от них. Элоф услышал растерянный возглас Рока и невольно покосился в ту сторону. Существо, которое было Хольваром, разрубленное и изуродованное, снова поднялось на ноги и тянулось уцелевшей рукой к горлу Керморвана.
– Бегите! – крикнул Элоф. – Они боятся моего меча, он их задержит! Бегите к дальней переправе, пока можете!
Потом он повернулся к своим противникам, и как раз вовремя: ему едва хватило времени уклониться от длинной руки, схватившей воздух в том месте, где он только что стоял. Из-за секундной невнимательности создания Туона едва не расправились с ним. Гортауэр снова с шипением замелькал перед их лицами, и они отступили, но совсем немного. Элоф слышал топот и треск среди деревьев; по крайней мере остальные уходили от преследования. Словно во сне он впервые заметил, что, хотя его собственное дыхание серебристым паром вырывается изо рта, ночные создания как будто вообще не дышат. Рядом с ним вырос еще один силуэт, и в панике он едва не пронзил его мечом, но потом узнал Керморвана.
– Я говорил, чтобы вы бежали! – выкрикнул он.
– У остальных уже есть преимущество перед преследователями. Пошли!
Тем временем мертвецы бесшумно устремились вперед. Элоф отрубил цепкую руку существа, похожего на Борхи, а Керморван с хриплым яростным возгласом рубанул по фигуре с лицом Кассе, и тот отлетел в угасающий костер.
– Теперь бежим! – крикнул он и, схватив Элофа за руку, едва ли не силой потащил его к дальнему концу оврага. Они промчались среди елей по ковру сухих игл и выбежали на открытое место. Морозный ночной воздух превратился в холодное пламя, обжигавшее их легкие.
Они догнали Иле, Рока и Бьюра, когда те приблизились к переправе. Все трое были невысокими и не отличались быстротой бега; Керморван был прав, когда остался с Элофом и помог ему.
– Может быть, подождем здесь и снова задержим погоню? – задыхаясь, спросил Элоф.
– Нет! – выдохнул Керморван, когда они поравнялись с остальными. – На открытом месте они обойдут нас с фланга… Но на переправе у нас есть шанс отбиться.
В следующее мгновение они увидели темные силуэты, пробиравшиеся через заросли колючего кустарника с явным намерением отрезать им путь к переправе. Керморван ускорил шаг, и вскоре они с Элофом обогнали остальных.
– Мы могли бы прорубить себе дорогу! Их не так много…
Его остановил внезапный придушенный вопль. Высокая худая фигура возникла за спиной Бьюра, ухватилась за край его длинного плаща и прыгнула на него, когда он споткнулся. Оба покатились по земле, размахивая руками. Керморван выругался, развернулся и побежал назад со всей скоростью, на которую был способен. Он ударил с ходу, оторвав мертвеца от его жертвы, но тот каким-то невероятным образом в падении оттолкнулся от земли и прыгнул обратно. Меч настиг его в прыжке и рассек почти пополам. Керморван сразу же склонился над Бьюром, но потом резко выпрямился, покачал головой и устремился к остальным, подхватив заплечный мешок.
– Бегите! – крикнул он, и в его голосе прозвучал такой ужас, какого они еще не слышали. – Его убил Тенвар! Бегите, пока Бьюр не занял его место!
Панический страх при мысли о том, что их будут преследовать друзья, которых они видели убитыми минуту назад, привел их в оцепенение путников. Тем не менее они побежали вниз. Когда они спустились по последнему склону, сердце Элофа упало у него в груди: переправа была потеряна. Там толпились черные фигуры, и некоторые из них уже начали подниматься навстречу беглецам. Но он увидел, что Керморван с каменным лицом поднял свой меч, и последовал его примеру. Отступления не было, однако если они будут сражаться достаточно хорошо, хотя бы некоторые смогут вырваться на свободу. Элоф прочел ту же мысль на лице Рока и Иле и мимолетно подумал, не придется ли ему через несколько минут сражаться с ее безжизненным подобием или наоборот. Плечом к плечу, без криков и боевых кличей, они двинулись к последним зарослям кустов перед берегом.
Элоф едва не упал, когда что-то большое и черное с хлопаньем пролетело перед его лицом. Хриплое карканье ворвалось ему в уши, а с реки ниже по течению донесся ответный крик. Он посмотрел туда, в сторону далекого Леса, где над горизонтом собрались тяжелые грозовые облака, уже почти закрывшие заходящую луну. Два черных ворона вылетели навстречу друг другу над рекой и принялись кружить и выделывать в воздухе затейливые коленца, словно охваченные бессмысленной радостью от такой встречи. По жилам Элофа пробежала дрожь внезапного возбуждения, предчувствие какой-то небывалой и жизненно важной перемены, столь огромной, что разум отказывался осознать ее. Не задумываясь, он вскинул свободную руку к небу и прокричал во всю мощь своих легких:
– Эй вы, там! Вы, небесные стражи! Скажите своему хозяину, вороны, скажите быстрее! Я требую вернуть долг!
Мир как будто замер; момент был столь захватывающим и пронзительным, что Элоф задержал дыхание, несмотря на боль в груди. Ветер менялся – с юго-запада налетели мощные порывы, и свет стал меркнуть, когда фронт облаков надвинулся на бледную луну, а потом закрыл ее. Капля дождя, холодная и тяжелая, упала на его запрокинутое лицо, потом другая и третья… На короткое мгновение лунный свет забрезжил из-за облаков, и он заметил, что мертвецы бросились вперед.
Ему показалось, будто луна упала на землю, столь мощной была вспышка бело-фиолетового света, расколовшая ночь. Элоф зашатался от удара, и ливень, хлынувший с невероятной силой, едва не сбил путников с ног. Промокший в одно мгновение, Элоф с трудом восстановил равновесие, но тут нечто огромное вырвалось из сплошной пелены дождя с внезапностью молнии, и им с Керморваном пришлось броситься в разные стороны, спасая свою жизнь. Это был белый конь гигантских размеров; его ржание заглушало шум ветра и рев дождя, а топот копыт напоминал раскаты грома. Элоф мог видеть черные стремена и сапоги всадника, но выше все было скрыто за потоками падающей с неба воды. Конь проскакал перед ними, потом развернулся, встал на дыбы и с грохотом устремился обратно – так близко от Элофа, что тот снова отскочил в сторону, потерял равновесие и упал на мокрую землю, едва не выпустив из рук Гортауэр. Сильные руки обхватили его сзади и помогли встать.
– Бежим! – прокричала Иле ему в ухо, и голос Рока эхом вторил ей.
– Бежим! – подхватил Керморван. – Они идут!
Ноги Элофа повиновались быстрее, чем его разум. Он побежал прежде, чем осознал, что несется вслепую под проливным дождем, направляемый Иле, которая крепко держала его за руку. Оглянувшись, он увидел за серой завесой какие-то смутные тени, настигавшие их. Иле выпустила его руку, и Элоф развернулся, готовый к бою. Но тут огромный конь снова оказался среди них; мир наполнился храпом, ржанием и мельканием копыт, как будто обезумевшее животное было готово растоптать все на своем пути. Круп взбрыкнувшего коня врезался в плечо Элофа, тот отлетел на несколько шагов и столкнулся с Роком, стоявшим на коленях в жидкой грязи. Элоф помог ему подняться на ноги, и они побрели вслед за голосом Иле, звавшим их из темноты.
Следующие несколько минут были сплошным кошмаром – ледяная грязь и топот, обжигающий дождь, толчки и падения, панические призывы держаться вместе, но самое главное – непрерывные попытки увернуться от ужасающих, приводящих в исступление копыт, вылетающих из дождя на каждом повороте и со всех сторон. Начинало казаться, что вокруг них гарцует тысяча лошадей, хотя Элоф знал, что конь был только один. Буря по-прежнему завывала в ушах, а дождь нещадно хлестал по голове, помрачая рассудок и не давая возможности выстроить хотя бы одну внятную мысль. Элоф не имел представления, куда он бежит и сколько времени продолжается это бегство. Осталась лишь грязь, надрывная боль в измученных мышцах, нескончаемый дождь и белый конь, появляющийся и исчезающий, словно видение.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Элоф оступился, подвернул ногу, и ему пришлось остановиться. Сделав осторожный шаг вперед, он наткнулся на каменный выступ с острым и прямым краем. В следующее мгновение он издал удивленный возглас: кто-то несильно, но чувствительно толкнул его в спину.
– Иле? – прошептал он.
– Здесь! – ответила она. – А остальные?
– Я здесь, – сказал Керморван так близко, что оба вздрогнули. – Где Рок?
– Тут я, тут! – послышался ответ Рока. Его голос казался странным, как будто за ним было слабое эхо. – Что это за чертовщина? И где мы теперь?
– Кажется, наш мастер-кузнец сполна вернул себе некий пустячный долг, и как раз вовремя! – сказал Керморван, тщательно подбирая слова. – И не одна Сила обнаружила нас после того, как мы вышли из Леса. Но, боюсь, для того чтобы ответить на твой второй вопрос, нам придется остаться здесь и дождаться рассвета. Не двигайтесь, пока не сможете видеть окрестности! Кто знает, куда нас могло занести?
Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Но, несмотря на долгое и отчаянное бегство, никто не задыхался, и Элоф чувствовал себя не более усталым, чем раньше; тогда его ноги болели так же сильно. Он медленно наклонился, чтобы потрогать камень у своих ног, и ощутил дрожь внезапного возбуждения. Камень был холодным и порос лишайником, но его прямоугольная форма и острые края безошибочно указывали на рукотворное происхождение. Потом он посмотрел вверх и увидел, что непроглядная темень сменилась монотонной серостью, но то был не утренний, а вечерний свет. Иле и Керморван, стоявшие рядом с ним, широко раскрытыми глазами смотрели на громадную кучу камней, возвышавшуюся перед ними и закрывавшую все остальное. По обе стороны от кучи расходились щебнистые валы, образующие нечто вроде стен, придававших этому месту вид сухой бухты или расселины. В узком проеме у основания стены стоял Рок, с тупым видом таращивший глаза наружу. Они переглянулись, подошли поближе и посмотрели.