Страница:
Майкл Скотт РОЭН
КУЗНИЦА В ЛЕСУ
Прелюдия
Между юностью и зрелостью наступает время поисков и открытий; между обучением и мастерством лежит пора странствий. О странных годах обучения кузнеца Элофа, о его великих и ужасных свершениях и о зловещем окончании его знакомства с учителем Зимние Хроники повествуют в Книге Меча. Но когда эта буря миновала и долгие месяцы болезни подошли к концу, в сердце Элофа снова пробудилось его заветное желание, и теперь он был волен исполнить свою мечту. Об этой мечте и о скитаниях в неведомых землях и закоулках времени повествуется в Книге Шлема.
Глава 1
ОГОНЬ ЗАЖЖЕН
Порыв свежего морского ветра разбудил Элофа, когда его голова склонилась над рукописью, исписанной мелким почерком. Ветер ворвался в открытую дверь кузницы, прижав к земле языки пламени в очаге, пригасив лампы с тростниковыми фитилями и обдав неожиданным холодом его голую шею. Он резко выпрямился и заморгал в колеблющемся свете ламп с инстинктивной настороженностью внезапно проснувшегося человека. Он был не здесь, а где-то далеко, в черных болотах или заснеженных горах, преследуя тень из своего прошлого, исчезавшую перед ним, менявшую облик в его руках и появлявшуюся за его спиной – вечно близкую, вечно ускользающую…
За его спиной с мягким стуком захлопнулась книга, и он нетерпеливо встряхнул головой, избавляясь от остатков кошмара.
– Как проходит ночь? – спросил он, не поворачивая головы.
– Как заведено, – спокойно ответил Рок. – Судя по моим песочным часам, остался еще час до полуночи. Тебе пора ложиться – Иле не потерпит никаких возражений. Марта и старый Хьоран уже давно ушли, а завтра наступает великий день для лорда Керморвана. Спи, если завтра хочешь быть бодрым и готовым к этому.
– Я не могу заснуть.
– Тогда ты ловко притворялся. Еще минуту назад…
– Я хочу сказать, что не смею заснуть. Не сейчас, когда моя бедная голова так отягощена мыслями и заботами. Даже мои сны полны отравы.
– Значит, ты так и не нашел ничего, что могло бы помочь тебе?
Элоф покачал головой.
– Нет, ничего. А ты?
Рок встал, подошел к скамье, нагруженной увесистыми томами, и положил книгу, которую он читал, на верх самой высокой стопки.
– То же самое. Многое очень увлекательно, многого я просто не понимаю, но ничего, что могло бы представлять интерес для тебя.
Он посмотрел на коробку со свитками рукописей, стоявшую возле стола Элофа, и перегнулся через его плечо.
– Не так уж много осталось. Жаль, что наш покойный и неоплаканный мастер-кузнец не взял с собой на юг больше книг из своей драгоценной библиотеки. Теперь все будет потихоньку плесневеть в старой башне…
– Если дьюргары еще не захватили ее, – отозвался Элоф. – Или… другие.
– Ты имеешь в виду Лед? – тихо спросил Рок и бросил невольный взгляд во тьму за дверью. – Сомневаюсь, что в книгах для него найдется что-то интересное.
– Да, но там есть и другие вещи. Мы так и не нашли шлем, который я сделал, среди вещей мастера-кузнеца. Шлем Тарна… Он обладает большой силой.
Рок пожал плечами.
– Кажется, он позволял незаметно проходить среди людей и каким-то образом перемещаться из одного места в другое – если то, что ты видел после его создания, было правдой.
– Было, – сурово ответил Элоф. – Я видел это и на Льду. Вот свиток, который изучал Ингар, когда составлял план работы над созданием шлема, – видишь, на нем даже остались меловые отметины от его рукавов… – Он замолчал и перевел дыхание. Рок ничего не сказал в ответ. – Это трактат о силе масок с примечаниями мастера-кузнеца, который многое узнал от эквешцев о том, как маска может превращать владельца в свой живой символ. Если я правильно понял, такое превращение должно лежать в основе силы шлема. Помнишь, какие свойства он велел мне вложить в него? Сокрытия, изменения, способности двигаться незаметно и утонченно. Это знание тревожило мой сон: я наконец понял, как должен действовать шлем и как велико его истинное могущество. Это маска, безупречная маска, отзывающаяся на мысли своего владельца. Если он думает о тени, то становится невидимым. Если он думает о какой-то форме, она скрывает его собственный облик. Если он подумает о другом месте и облечется своей мыслью, то попадет туда.
Рок сглотнул.
– Это пагубная сила, которой нельзя владеть с легким сердцем. Иногда я думаю о многих местах, где никогда не буду. Но дьюргары знают, что делать с шлемом, даже если никто другой не знает…
– Думаю, у них его нет.
Рок внимательно посмотрел на своего друга.
– Судя по твоему тону, у тебя есть основания так думать. Где же он?
Элоф тяжело вздохнул.
– В тот последний час ты видел то же самое, что и я. Два лебедя улетели на восток…
– Но ты сделал только один шлем.
– Когда я впервые увидел Кару – еще до изготовления шлема, – на ней был плащ с подкладкой из черных лебединых перьев. Но у Лоухи не было такого плаща. И почему они ехали к мастеру-кузнецу на лошадях, подвергаясь всевозможным опасностям, если обе могли изменить свой облик и улететь? Очень может быть, что в ту ночь Лоухи приказала мастеру-кузнецу создать для нее нечто, что могло бы сравниться с силой, которой обладает Кара.
Элоф встал, и драгоценный пергамент смялся в его могучих пальцах, сведенных внезапной судорогой; толстый деревянный стержень в его центре жалобно заскрипел и сломался. Элоф раздосадовано посмотрел на него и бросил на стол. Пергамент был так же покорежен, как сломанный черный клинок, лежавший перед ним.
– Теперь ты понимаешь, почему я должен последовать за ней, кем и чем бы она ни оказалась на самом деле? Великая сила, созданная мною, снова попала в дурные руки. Я снова должен найти ее и, если понадобится, уничтожить. А Кара – единственная ниточка, которая может привести меня к Лоухи. Даже если бы я не хотел освободить Кару, то все равно должен следовать за ней, найти ее. Даже если бы я не любил ее…
Рок поджал губы и отвернулся, словно от внезапной вспышки пламени в кузнице. Он осторожно провел пальцем по куску искалеченного металла.
– Для такого дела тебе придется заново отковать свой странный меч. Немногие мечи послужили бы тебе в час нужды так же верно, как этот. – Он потянулся и громко зевнул. – Но пока что постарайся хотя бы отдохнуть. Усталые глаза не замечают того, что ясно видно при свете дня.
– В самом деле, – кивнул Элоф. – Хорошо, я постараюсь, но не прямо сейчас. Пока что я немного посижу тут и постараюсь хотя бы починить рукоять, если ничего другого не остается. Работа для рук прояснит голову.
Когда Рок ушел, Элоф разгладил измятый свиток и положил его на место. Потом он вздохнул и повернулся к мечу. Сила удара, изогнувшая и перекрутившая металл клинка, вырвала витки серебряной проволоки из рукояти; их облачные узоры, переменчивые и прекрасные, как болотные небеса, под которыми они были созданы, пропали безвозвратно. Элоф на мгновение задумался, потом взял котомку со своими инструментами и отнес ее на рабочую скамью у окна. Там Марья, служившая поденщицей у старого Хьорана, держала свою работу. Вместо почерневших кузнечных инструментов на полках были разложены изящные пинцеты, маленькие тиски, тонкие напильники и острые резцы, ибо Марья была искусным ювелиром. Элоф выбрал острое лезвие и достал из бокового кармана котомки сверток из жесткой кожи; из одного конца свертка выпало несколько сухих иголок. Он очень аккуратно развернул кожу. Внутри лежала сухая сосновая ветка, почти лишенная игл, если не считать одного маленького отростка, который он осторожно отделил с помощью лезвия.
Положив веточку на гладкую каменную плиту, Элоф нанес на нее тонкий слой яичного белка и костного клея, разбавленного крепким спиртом, и накрыл сверху почти невесомым листом кованого серебра, тоньше самого тонкого пергамента. Он подышал на серебро, пока на поверхности не проступили призрачные очертания веточки. Потом, пользуясь тонкими остроконечными инструментами, он начал медленно разглаживать ее, терпеливо обводя очертания каждой иглы, поворачивая и добавляя еще серебряной фольги, пока веточка не оказалась полностью закрытой, заключенной в тончайший серебряный футляр.
Теперь она напоминала прежний талисман. В ней оставалось мало силы, но это была слишком ценная вещь, чтобы просто избавиться от нее. Пока на ней есть иглы, даже мертвые и пожелтевшие, частица лесной силы остается в дереве… Он улыбнулся.
– Никакой осенний ветер больше не унесет эти иглы. Для них наступила серебряная пора, и я буду носить их с собой везде, где бы я ни был.
Такие слова он произнес над своей работой, а потом, размотав проволоку, прикрепил веточку к рукояти и снова плотно обмотал проволокой. Рукоять выглядела такой же надежной, как и прежде, но Элоф нахмурился, когда взял ее в руку. Что такое рукоять меча без клинка? Он с досадой отложил ее в сторону. Ночь безмолвствовала, если не считать жалобных завываний ветра, приносившего с собой отдаленный плеск волн в гавани или стук копыт припозднившегося всадника по брусчатке мостовой. Сонливость совсем покинула Элофа; внезапно он с новой силой ощутил потребность в знаниях и нетерпеливо взял другой свиток, оказавшийся пространным трактатом об извлечении металлов из руды. Кроме главы о странных силах, приводимых в движение железом и медью в едких растворах, там не было ничего интересного.
На столе перед Элофом лежал сломанный клинок, который он не выковал сам, а взял из рук давно умершего человека. Сейчас меч выглядел немым укором. Достоин ли он владеть такой вещью, если, обладая немалой силой и мастерством, не может заново отковать клинок?
– Но как? Как?
Элоф отодвинул рукопись и взял в руки холодный металл… если это действительно был металл. Жар кузнечного горна не мог раскалить его, ни один напильник не оставлял на нем следов, и никакой молот не мог сломить его упрямство. Несмотря на все знания Элофа, силу его разума и рук, ни огонь его кузницы, ни жаркое пламя его нужды не могли вернуть меч к жизни!
– Привет тебе, достойный кузнец!
Удар грома прокатился по кузнице и сотряс тяжелую дверь на ее петлях, но голос был еще более могучим. Клинок с лязгом упал на пол, а скамья, на которой сидел Элоф, перевернулась, когда он вскочил на ноги, объятый гневом и непонятным страхом. Но задвижка была поднята, нижняя створка двери уже распахнулась, и гнев Элофа поутих, когда он увидел фигуру человека, полускрытую в глубокой тени.
Человек, без сомнения, был очень стар. Шляпа с широкими обвисшими полями закрывала его лицо, наползая на один глаз, но это лишь подчеркивало белизну растрепанных ветром волос и бороды. Тяжелый плащ, некогда темно-синего цвета, теперь был весь покрыт пятнами и пропитан пылью дальних дорог. Сгорбив плечи, старик опирался на большой посох из гладкого темного дерева, увенчанный наростом из коры. Прочная опора, но, пожалуй, слишком тяжелая для ослабевшей руки, и Элоф простил старцу его неуклюжий стук.
– Привет тебе! – снова произнес старик и отвесил вежливый поклон. – Странник просит отдыха у твоего очага, чей свет издалека виден на ночных улицах.
Его голос был хрипловатым, но глубоким и звучным, с заметными раскатистыми нотками уроженцев севера. Элоф улыбнулся этой старомодной учтивости, но все еще медлил.
– Кто просит гостеприимства? Кто нашел мою кузницу в этом огромном городе?
Старик медленно прошел за дверь, как будто этого приглашения было достаточно. Порыв морского ветра ворвался вместе с ним; угли в кузнице на мгновение ярко вспыхнули, а из-под выступа дымохода повалили клубы дыма.
– Всего лишь странник, так меня называют люди. Далекими были мои странствия, много долгих лиг я прошел и, наверное, должен буду пройти еще больше.
Сомневаюсь, что так же далеко, как суждено мне, подумал Элоф, но промолчал. Он двинулся вперед, собираясь мягко выпроводить незваного гостя. Когда нищий входит в дом, от него трудно избавиться, а сейчас город кишел беженцами с севера, молодыми и старыми, проникавшими за стены, несмотря на усилия привратной стражи; он был не в состоянии накормить их всех. Кроме того, Элоф мог видеть лишь крючковатый нос старика и яркий темный глаз, блеск которого внушал ему недоверие. Он принужденно рассмеялся и поискал в поясном кармашке мелкую монету, чтобы старик мог заплатить за ночлег на постоялом дворе.
– Что ж, если ты называешь себя странником, не буду тебя задерживать. Вот подаяние, но я не могу…
Старый нищий не обратил внимания на его слова, но вошел в кузницу таким же медленным шагом. Край его длинного плаща выписывал странные узоры в пыли на полу. Пораженный, Элоф остановился и опустил монетку обратно в кошель. Наверное, когда-то старец был очень высок; даже теперь его голова находилась на одном уровне с головой Элофа, а бледные веснушчатые руки, сжимавшие огромный посох, были длинными и жилистыми. Его сгорбленная тень на стене кузницы подрагивала в неверном свете пламени.
– Добрый человек всегда рад принять путника – разве не так говорилось в Северных Землях? Ведь я слышу их голос в твоей благородной речи.
Элоф моргнул, смущенный этим мягким укором, но продолжал загораживать дорогу. Старик пожал плечами и повернулся к очагу.
– Так всегда бывало со мной в былые дни. Люди привечали меня, давали мне еду и питье, даже подносили дары. То были настоящие люди, не боявшиеся впустить в дом незнакомца. Кто страшится беды, тот накликает ее на себя, так они говорили и распахивали свои двери настежь.
– У меня уже есть беда, – вздохнул Элоф, неприятно изумившись горечи, прозвучавшей в его словах. – Хочешь сделать ее еще горше?
– Я хочу лишь присесть у твоего очага, – проворчал старик.
Он медленно и устало опустился на кирпичное сиденье, прислонился к нему спиной и прикрыл глаза, радуясь теплу.
– Ну что ж! Если ты держишь обиду на меня за этот скудный отдых, я отплачу тебе, как могу, своей мудростью. Многое я повидал, узнал много вещей, неизвестных даже ученым людям; не раз мой совет освобождал сердца от гнетущей заботы. Спрашивай меня, о чем хочешь!
Элоф снова вздохнул.
– Я не держу обиды на тебя, – твердо сказал он. – Но у меня и впрямь много забот. Возьми подаяние, которое я предложил, и оставь меня размышлять над ними. Мне не нужен твой совет…
Старик неодобрительно покачал головой, и Элоф на мгновение увидел его лицо целиком – морщинистое, но жесткое, как старое мореное дерево.
– Ты уверен? – сурово спросил незнакомец. – Многие, считающие себя мудрецами, на самом деле ведают лишь меру своего невежества! – Он неуклюже ткнул посохом в груду книг. – Ты зарылся в мертвые слова. Мне ясно, что ты ищешь некий секрет. Слова хранят много секретов, это верно… но не все!
Его темный глаз насмешливо сверкнул из-под мятых полей шляпы, но вспыхнул новым огнем, когда он увидел сломанный меч.
– Вот в чем дело! Ты ищешь способ починить этот клинок… – Он хмыкнул в бороду. – Судя по виду, ты сильный парень; разве ты не можешь просто отковать его заново? Нет? Тогда как тебе удалось изготовить его с самого начала?
Стрела попала в цель. Элоф почувствовал, что его уши горят, а щеки пылают, и выругался про себя.
– Ты не знаешь, – задумчиво произнёс старик, склонив голову набок. – Значит, ты не мог сам отковать этот меч. Он… не принадлежит тебе.
Элоф гневно взглянул на него.
– Он не принадлежит никому другому. Я нашел его там, где он был захоронен вдали от человеческих глаз, и сама память о нем изгладилась за долгие века.
Старец покачал головой, так что его ветхая шляпа заколыхалась из стороны в сторону.
– Вот как? Найденное не считается добровольно отданным. Иногда даже подарок нужно заслужить, не так ли? Нужно научиться седлать коня, прежде чем скакать на нем, и оснащать лодку, прежде чем плавать на ней. Не мне бы об этом говорить, но такие дары могут быть даны, чтобы научить человека новому мастерству или заставить его осознать мастерство, которым он уже владеет. Тогда он поистине может принять дар и остаться свободным от любых обязательств, кроме благодарности.
Элоф стоял неподвижно. Огонь в кузнице негромко потрескивал, раздуваемый ветром, постепенно крепчавшим, словно в преддверии грозы. Он искоса посмотрел на старика, чьи черты было трудно разобрать на фоне языков пламени за его спиной.
– Я искал мастерство…
– Да, но в книгах и в чужой мудрости. Они тоже бывают полезны, но я слышал, что северные маги-кузнецы были такими людьми, которые всегда искали новые истины и мудрость в самом средоточии природных явлений.
– Верно! – с жаром ответил Элоф, теперь уже глубоко уязвленный. – Так мы и поступаем! Лучшие среди нас обуздывали своим мастерством многие силы этого мира. Им были подвластны секреты высот и глубин; они связывали воедино разные качества и заковывали их песней в свою работу. Настоящий мастер-кузнец не страшится вырвать эти тайны из рук самих Сил, что владеют ими!
Старик тихо рассмеялся. Затем со скоростью, поразившей Элофа, он встал, опираясь одной рукой на свой огромный посох, а другой рукой схватил – черный клинок со стола, не обращая внимания на бритвенно-острое лезвие. Разъяренный, Элоф вскочил, собираясь отобрать меч, но замер и затаил дыхание, когда посох, без видимых усилий развернутый в обратную сторону, уперся ему в грудь. Он поднял руку, чтобы отбросить эту помеху, и снова замер, ощутив легкий укол холодного металла. Он осторожно ощупал кору, обнаружил то, что скрывалось под ней, и кровь в его жилах как будто обратилась в талую воду. Его пальцы прикоснулись к лезвию – узкому, твердому и заканчивавшемуся острым наконечником. Посох, приставленный к его груди, прямо к тому месту, где мог бы находиться шрам от странной, мгновенно зажившей раны, оказался длинным копьем в руке человека, явно умевшего обращаться с оружием. Старик медленно кивнул.
– Гордые слова, мой славный кузнец; не сомневаюсь, что ты готов выступить против Вершителей Судеб. Но знаешь ли ты, о чем говоришь?
Он внезапно выпрямился в полный рост, и черные тени как будто разлетелись по кузнице на крыльях посвежевшего ветра.
– Их владычество над этим миром было установлено еще до того, как он обрел форму. Над морем и сушей властвуют они, над небом и камнем, над горами и облаками, лесами и озерами, реками и равнинами, над всеми живыми существами. И над Льдом тоже.
Посох, который не был посохом, описал перед глазами Элофа широкую дугу, словно охватывая весь мир. Складки плаща на раскинутых руках вздувались от ветра и хлопали, подобно знаменам.
– Они мудры и могущественны; сила последнего и слабейшего среди них далеко превосходит человеческую. В их мимолетном взгляде – прозрение, в прикосновении мысли – знание. В их малейшем жесте заключена великая сила.
Наконечник посоха в протянутой руке слабо блеснул на фоне пылающих углей в очаге, и в кузнице грянул оглушительный раскат грома, сбивший пламя и разбросавший жгучие шипящие искры в дымном воздухе. Пол содрогнулся; каменные плиты вздыбились, и клинок ослепительного света мелькнул между очагом и каминной трубой – молния, ударившая под крышей. Ветер пронзительно свистел. Клочья дыма носились по комнате, погасшая лампа опрокинулась и разбилась, а инструменты, сложенные у стены, лязгали и дребезжали. Но суровый старик неподвижно стоял посреди этого хаоса, холодный, как зимнее небо; лишь его темные глаза поблескивали из-под полей шляпы.
Потом наступила тишина, странная и беспокойная, все еще вибрирующая, как бывает после землетрясения. В этой тишине Элоф услышал отдаленный, слабый, но все же различимый ответ: отзвуки вороньего грая, принесенные на крыльях ветра. Порыв леденящего воздуха пронизал его до самых костей, и он задрожал крупной дрожью.
– Итак, хитроумный кузнец, – тихо, но требовательно произнес старик. – Отказываешься ли ты теперь от своей гордыни?
Напряженно удерживая взгляд старика, Элоф молча кивнул. Но странный гость лишь устало оперся на посох и снова сгорбил плечи. Наконечник посоха спрятался под корой, но в колеблющихся тенях на стене, освещенной огнем очага, четко проступали очертания наконечника копья.
– Очень хорошо. Ибо, как я слышал от знающих людей, только те, кто принадлежит Льду и предает свою веру, желают себе слуг, рабов и подчиненных. Истинные Вершители Судеб не могут этого делать, будучи сами вдвойне слугами причин и следствий. Их целям лучше всего служат люди, которые менее всего нуждаются в их помощи.
Старик со вздохом повернулся к двери.
– Я не могу отплатить тебе за тепло твоего очага; ты не нуждаешься в моем совете. Как и прежде, я остаюсь у тебя в долгу.
Элоф недоуменно посмотрел на него.
– Как и прежде? Но как это может быть, ведь мы никогда не встречались раньше! И мне нужен совет: я до сих пор не знаю, как отковать этот меч…
Человек, называвший себя странником, подошел к открытой двери; там он остановился и обернулся, являя собой картину утомленного старца. Однако его глаз блестел еще ярче, чем прежде, а слабая дрожь в голосе выдавала скорее сдерживаемое веселье, чем усталость.
– Кажется, ты насмехаешься надо мной! Разве ты сам не сказал мне об этом… ты, кто хочет держать в своих руках силы природных стихий? Ответ был бы ясен даже ребенку, если бы дети не были так подвержены страху!
Старик сделал презрительный жест свободной рукой, и под его плащом вдруг блеснула гладкая черная поверхность, подобно отблескам темных вод в лунном свете. Элоф мельком увидел стальной нагрудник и рукоять огромного черного меча. В следующее мгновение старик вышел за дверь и исчез.
– Это ты! – закричал Элоф. Приступ безумной ярости развеял страх и благоговение, и он, не разбирая дороги, ринулся к двери: – Снова ты, Ворон! Стой, теперь ты не…
Во тьме раздалось хриплое карканье ворона – бессловесная сущность насмешки – да по булыжной мостовой гулко застучали подковы. Элоф знал, что одну из этих подков он когда-то сам примеривал к копыту исполинского коня. Он выбежал на улицу, но здесь темнота обступила его со всех сторон; вокруг высились склады и зернохранилища гильдии торговцев, тени от которых закрывали мостовую. Лишь в дальнем конце улицы, у гавани, Элоф заметил – или ему показалось? – лоснящийся круп боевого коня, и то лишь на мгновение.
Давешняя вспышка в самом деле была предвестницей грозы; между облаками внезапно проскочила молния, высветившая улицу от края до края. Резкий порыв ветра ударил в лицо Элофу и принес с собой первые холодные капли дождя. Вдалеке грохотал гром, а не конские копыта – Ворон исчез так же неожиданно, как и появился.
Что-то блеснуло в свете молнии у самых ног Элофа. Там, на булыжной мостовой, лежал черный клинок. Элоф поднял меч и озадаченно посмотрел на него: что имел в виду старый лис, когда сказал, что секрет уже известен ему? На треть длины от хвостовика меч был так ужасно перекручен и искорежен, что оставшаяся часть выпирала под нелепым углом, будто сломанная рука. Именно такое чувство возникало у Элофа, и он никак не мог срастить этот перелом. Его мастерство оказалось бессильным. Даже секреты, разведанные у дьюргаров, которые умели глубоко заглядывать в саму форму и структуру металла, ничем не могли помочь ему. А если это не металл? Едва ли. На ощупь клинок был металлическим; он не мог быть сделан из обсидиана или любого из тех странных камней и других материалов, которыми некогда пользовались варвары. Однако, поворачивая меч из стороны в сторону, Элоф был уже не так уверен в своей правоте. Блеск клинка не потускнел, а лезвие не затупилось; даже долгие годы, проведенные в болотной топи, не оставили на нем никаких следов. Может ли даже самый прочный металл выдержать такое? Но как его испытать? Взять кусок магнитного железняка? Многие металлы на него не реагируют. Обработать едким раствором? В случае успеха клинок будет поврежден, и тогда уже никакая сила не сможет вернуть его к жизни.
Элоф старался сохранять спокойствие, хотя мысли вихрем кружились у него в голове. Можно было бы не обращать внимания на болтовню старого нищего, но его странный гость явно не бросал слов на ветер. Как же понять его намеки? Элоф не знал, какого секрета ему не хватает. Он получил клинок в дар, но такой дар нужно заслужить отвагой и мастерством. Скорее всего новые знания можно было обрести не из книг, а из вечного движения сил природы. Но как? Где? И ведь он сам сказал об этом! В ярости Элоф стукнул себя кулаком по лбу, словно мог заново отковать и очистить свой разум.
Гроза грохотала над морем, надвигаясь на побережье. Темный силуэт башни Вайды над гаванью резко выделялся на фоне блистающих молниями облаков. Это зрелище пробудило в Элофе еще свежие воспоминания о страхе, крови и боли, обретенной и вновь утраченной любви. Он изо всех сил старался выкинуть их из головы и сосредоточиться. Помнится, уязвленный пренебрежительными словами старика, он сказал, что мастер-кузнец не страшится вырвать тайны стихий из рук самих Сил, что владеют ими…
– Рок! – внезапно воскликнул Элоф. Поскользнувшись на мокрой мостовой, он развернулся и побежал в кузницу, выкрикивая имя своего друга и одновременно удивляясь, зачем он это делает; тот первый удар молнии должен был разбудить всех обитателей дома. Но коридор был пуст, и когда Элоф распахнул дверь комнаты Рока, тот мирно похрапывал под одеялом. Зато рядом с ним вскочила Марья, но тут же спохватилась и сердито закуталась в меховое одеяло.
Марья бежала с севера вместе со старым Хьораном, когда их город был опустошен эквешскими мародерами. После того как огромная волна беженцев вынесла их на юг, они, как и все остальные, умирали от голода. К счастью, им довелось встретиться с Роком, который сохранил теплые воспоминания о Хьоране и, зная цену даже далеко не самому талантливому мастеру-кузнецу, приютил их в своей кузнице. Их партнерство было успешным, но раньше Элоф не догадывался, до какой степени. Впрочем, ему было не до смущения. Он подошел к кровати и потряс Рока за плечо.
За его спиной с мягким стуком захлопнулась книга, и он нетерпеливо встряхнул головой, избавляясь от остатков кошмара.
– Как проходит ночь? – спросил он, не поворачивая головы.
– Как заведено, – спокойно ответил Рок. – Судя по моим песочным часам, остался еще час до полуночи. Тебе пора ложиться – Иле не потерпит никаких возражений. Марта и старый Хьоран уже давно ушли, а завтра наступает великий день для лорда Керморвана. Спи, если завтра хочешь быть бодрым и готовым к этому.
– Я не могу заснуть.
– Тогда ты ловко притворялся. Еще минуту назад…
– Я хочу сказать, что не смею заснуть. Не сейчас, когда моя бедная голова так отягощена мыслями и заботами. Даже мои сны полны отравы.
– Значит, ты так и не нашел ничего, что могло бы помочь тебе?
Элоф покачал головой.
– Нет, ничего. А ты?
Рок встал, подошел к скамье, нагруженной увесистыми томами, и положил книгу, которую он читал, на верх самой высокой стопки.
– То же самое. Многое очень увлекательно, многого я просто не понимаю, но ничего, что могло бы представлять интерес для тебя.
Он посмотрел на коробку со свитками рукописей, стоявшую возле стола Элофа, и перегнулся через его плечо.
– Не так уж много осталось. Жаль, что наш покойный и неоплаканный мастер-кузнец не взял с собой на юг больше книг из своей драгоценной библиотеки. Теперь все будет потихоньку плесневеть в старой башне…
– Если дьюргары еще не захватили ее, – отозвался Элоф. – Или… другие.
– Ты имеешь в виду Лед? – тихо спросил Рок и бросил невольный взгляд во тьму за дверью. – Сомневаюсь, что в книгах для него найдется что-то интересное.
– Да, но там есть и другие вещи. Мы так и не нашли шлем, который я сделал, среди вещей мастера-кузнеца. Шлем Тарна… Он обладает большой силой.
Рок пожал плечами.
– Кажется, он позволял незаметно проходить среди людей и каким-то образом перемещаться из одного места в другое – если то, что ты видел после его создания, было правдой.
– Было, – сурово ответил Элоф. – Я видел это и на Льду. Вот свиток, который изучал Ингар, когда составлял план работы над созданием шлема, – видишь, на нем даже остались меловые отметины от его рукавов… – Он замолчал и перевел дыхание. Рок ничего не сказал в ответ. – Это трактат о силе масок с примечаниями мастера-кузнеца, который многое узнал от эквешцев о том, как маска может превращать владельца в свой живой символ. Если я правильно понял, такое превращение должно лежать в основе силы шлема. Помнишь, какие свойства он велел мне вложить в него? Сокрытия, изменения, способности двигаться незаметно и утонченно. Это знание тревожило мой сон: я наконец понял, как должен действовать шлем и как велико его истинное могущество. Это маска, безупречная маска, отзывающаяся на мысли своего владельца. Если он думает о тени, то становится невидимым. Если он думает о какой-то форме, она скрывает его собственный облик. Если он подумает о другом месте и облечется своей мыслью, то попадет туда.
Рок сглотнул.
– Это пагубная сила, которой нельзя владеть с легким сердцем. Иногда я думаю о многих местах, где никогда не буду. Но дьюргары знают, что делать с шлемом, даже если никто другой не знает…
– Думаю, у них его нет.
Рок внимательно посмотрел на своего друга.
– Судя по твоему тону, у тебя есть основания так думать. Где же он?
Элоф тяжело вздохнул.
– В тот последний час ты видел то же самое, что и я. Два лебедя улетели на восток…
– Но ты сделал только один шлем.
– Когда я впервые увидел Кару – еще до изготовления шлема, – на ней был плащ с подкладкой из черных лебединых перьев. Но у Лоухи не было такого плаща. И почему они ехали к мастеру-кузнецу на лошадях, подвергаясь всевозможным опасностям, если обе могли изменить свой облик и улететь? Очень может быть, что в ту ночь Лоухи приказала мастеру-кузнецу создать для нее нечто, что могло бы сравниться с силой, которой обладает Кара.
Элоф встал, и драгоценный пергамент смялся в его могучих пальцах, сведенных внезапной судорогой; толстый деревянный стержень в его центре жалобно заскрипел и сломался. Элоф раздосадовано посмотрел на него и бросил на стол. Пергамент был так же покорежен, как сломанный черный клинок, лежавший перед ним.
– Теперь ты понимаешь, почему я должен последовать за ней, кем и чем бы она ни оказалась на самом деле? Великая сила, созданная мною, снова попала в дурные руки. Я снова должен найти ее и, если понадобится, уничтожить. А Кара – единственная ниточка, которая может привести меня к Лоухи. Даже если бы я не хотел освободить Кару, то все равно должен следовать за ней, найти ее. Даже если бы я не любил ее…
Рок поджал губы и отвернулся, словно от внезапной вспышки пламени в кузнице. Он осторожно провел пальцем по куску искалеченного металла.
– Для такого дела тебе придется заново отковать свой странный меч. Немногие мечи послужили бы тебе в час нужды так же верно, как этот. – Он потянулся и громко зевнул. – Но пока что постарайся хотя бы отдохнуть. Усталые глаза не замечают того, что ясно видно при свете дня.
– В самом деле, – кивнул Элоф. – Хорошо, я постараюсь, но не прямо сейчас. Пока что я немного посижу тут и постараюсь хотя бы починить рукоять, если ничего другого не остается. Работа для рук прояснит голову.
Когда Рок ушел, Элоф разгладил измятый свиток и положил его на место. Потом он вздохнул и повернулся к мечу. Сила удара, изогнувшая и перекрутившая металл клинка, вырвала витки серебряной проволоки из рукояти; их облачные узоры, переменчивые и прекрасные, как болотные небеса, под которыми они были созданы, пропали безвозвратно. Элоф на мгновение задумался, потом взял котомку со своими инструментами и отнес ее на рабочую скамью у окна. Там Марья, служившая поденщицей у старого Хьорана, держала свою работу. Вместо почерневших кузнечных инструментов на полках были разложены изящные пинцеты, маленькие тиски, тонкие напильники и острые резцы, ибо Марья была искусным ювелиром. Элоф выбрал острое лезвие и достал из бокового кармана котомки сверток из жесткой кожи; из одного конца свертка выпало несколько сухих иголок. Он очень аккуратно развернул кожу. Внутри лежала сухая сосновая ветка, почти лишенная игл, если не считать одного маленького отростка, который он осторожно отделил с помощью лезвия.
Положив веточку на гладкую каменную плиту, Элоф нанес на нее тонкий слой яичного белка и костного клея, разбавленного крепким спиртом, и накрыл сверху почти невесомым листом кованого серебра, тоньше самого тонкого пергамента. Он подышал на серебро, пока на поверхности не проступили призрачные очертания веточки. Потом, пользуясь тонкими остроконечными инструментами, он начал медленно разглаживать ее, терпеливо обводя очертания каждой иглы, поворачивая и добавляя еще серебряной фольги, пока веточка не оказалась полностью закрытой, заключенной в тончайший серебряный футляр.
Теперь она напоминала прежний талисман. В ней оставалось мало силы, но это была слишком ценная вещь, чтобы просто избавиться от нее. Пока на ней есть иглы, даже мертвые и пожелтевшие, частица лесной силы остается в дереве… Он улыбнулся.
– Никакой осенний ветер больше не унесет эти иглы. Для них наступила серебряная пора, и я буду носить их с собой везде, где бы я ни был.
Такие слова он произнес над своей работой, а потом, размотав проволоку, прикрепил веточку к рукояти и снова плотно обмотал проволокой. Рукоять выглядела такой же надежной, как и прежде, но Элоф нахмурился, когда взял ее в руку. Что такое рукоять меча без клинка? Он с досадой отложил ее в сторону. Ночь безмолвствовала, если не считать жалобных завываний ветра, приносившего с собой отдаленный плеск волн в гавани или стук копыт припозднившегося всадника по брусчатке мостовой. Сонливость совсем покинула Элофа; внезапно он с новой силой ощутил потребность в знаниях и нетерпеливо взял другой свиток, оказавшийся пространным трактатом об извлечении металлов из руды. Кроме главы о странных силах, приводимых в движение железом и медью в едких растворах, там не было ничего интересного.
На столе перед Элофом лежал сломанный клинок, который он не выковал сам, а взял из рук давно умершего человека. Сейчас меч выглядел немым укором. Достоин ли он владеть такой вещью, если, обладая немалой силой и мастерством, не может заново отковать клинок?
– Но как? Как?
Элоф отодвинул рукопись и взял в руки холодный металл… если это действительно был металл. Жар кузнечного горна не мог раскалить его, ни один напильник не оставлял на нем следов, и никакой молот не мог сломить его упрямство. Несмотря на все знания Элофа, силу его разума и рук, ни огонь его кузницы, ни жаркое пламя его нужды не могли вернуть меч к жизни!
– Привет тебе, достойный кузнец!
Удар грома прокатился по кузнице и сотряс тяжелую дверь на ее петлях, но голос был еще более могучим. Клинок с лязгом упал на пол, а скамья, на которой сидел Элоф, перевернулась, когда он вскочил на ноги, объятый гневом и непонятным страхом. Но задвижка была поднята, нижняя створка двери уже распахнулась, и гнев Элофа поутих, когда он увидел фигуру человека, полускрытую в глубокой тени.
Человек, без сомнения, был очень стар. Шляпа с широкими обвисшими полями закрывала его лицо, наползая на один глаз, но это лишь подчеркивало белизну растрепанных ветром волос и бороды. Тяжелый плащ, некогда темно-синего цвета, теперь был весь покрыт пятнами и пропитан пылью дальних дорог. Сгорбив плечи, старик опирался на большой посох из гладкого темного дерева, увенчанный наростом из коры. Прочная опора, но, пожалуй, слишком тяжелая для ослабевшей руки, и Элоф простил старцу его неуклюжий стук.
– Привет тебе! – снова произнес старик и отвесил вежливый поклон. – Странник просит отдыха у твоего очага, чей свет издалека виден на ночных улицах.
Его голос был хрипловатым, но глубоким и звучным, с заметными раскатистыми нотками уроженцев севера. Элоф улыбнулся этой старомодной учтивости, но все еще медлил.
– Кто просит гостеприимства? Кто нашел мою кузницу в этом огромном городе?
Старик медленно прошел за дверь, как будто этого приглашения было достаточно. Порыв морского ветра ворвался вместе с ним; угли в кузнице на мгновение ярко вспыхнули, а из-под выступа дымохода повалили клубы дыма.
– Всего лишь странник, так меня называют люди. Далекими были мои странствия, много долгих лиг я прошел и, наверное, должен буду пройти еще больше.
Сомневаюсь, что так же далеко, как суждено мне, подумал Элоф, но промолчал. Он двинулся вперед, собираясь мягко выпроводить незваного гостя. Когда нищий входит в дом, от него трудно избавиться, а сейчас город кишел беженцами с севера, молодыми и старыми, проникавшими за стены, несмотря на усилия привратной стражи; он был не в состоянии накормить их всех. Кроме того, Элоф мог видеть лишь крючковатый нос старика и яркий темный глаз, блеск которого внушал ему недоверие. Он принужденно рассмеялся и поискал в поясном кармашке мелкую монету, чтобы старик мог заплатить за ночлег на постоялом дворе.
– Что ж, если ты называешь себя странником, не буду тебя задерживать. Вот подаяние, но я не могу…
Старый нищий не обратил внимания на его слова, но вошел в кузницу таким же медленным шагом. Край его длинного плаща выписывал странные узоры в пыли на полу. Пораженный, Элоф остановился и опустил монетку обратно в кошель. Наверное, когда-то старец был очень высок; даже теперь его голова находилась на одном уровне с головой Элофа, а бледные веснушчатые руки, сжимавшие огромный посох, были длинными и жилистыми. Его сгорбленная тень на стене кузницы подрагивала в неверном свете пламени.
– Добрый человек всегда рад принять путника – разве не так говорилось в Северных Землях? Ведь я слышу их голос в твоей благородной речи.
Элоф моргнул, смущенный этим мягким укором, но продолжал загораживать дорогу. Старик пожал плечами и повернулся к очагу.
– Так всегда бывало со мной в былые дни. Люди привечали меня, давали мне еду и питье, даже подносили дары. То были настоящие люди, не боявшиеся впустить в дом незнакомца. Кто страшится беды, тот накликает ее на себя, так они говорили и распахивали свои двери настежь.
– У меня уже есть беда, – вздохнул Элоф, неприятно изумившись горечи, прозвучавшей в его словах. – Хочешь сделать ее еще горше?
– Я хочу лишь присесть у твоего очага, – проворчал старик.
Он медленно и устало опустился на кирпичное сиденье, прислонился к нему спиной и прикрыл глаза, радуясь теплу.
– Ну что ж! Если ты держишь обиду на меня за этот скудный отдых, я отплачу тебе, как могу, своей мудростью. Многое я повидал, узнал много вещей, неизвестных даже ученым людям; не раз мой совет освобождал сердца от гнетущей заботы. Спрашивай меня, о чем хочешь!
Элоф снова вздохнул.
– Я не держу обиды на тебя, – твердо сказал он. – Но у меня и впрямь много забот. Возьми подаяние, которое я предложил, и оставь меня размышлять над ними. Мне не нужен твой совет…
Старик неодобрительно покачал головой, и Элоф на мгновение увидел его лицо целиком – морщинистое, но жесткое, как старое мореное дерево.
– Ты уверен? – сурово спросил незнакомец. – Многие, считающие себя мудрецами, на самом деле ведают лишь меру своего невежества! – Он неуклюже ткнул посохом в груду книг. – Ты зарылся в мертвые слова. Мне ясно, что ты ищешь некий секрет. Слова хранят много секретов, это верно… но не все!
Его темный глаз насмешливо сверкнул из-под мятых полей шляпы, но вспыхнул новым огнем, когда он увидел сломанный меч.
– Вот в чем дело! Ты ищешь способ починить этот клинок… – Он хмыкнул в бороду. – Судя по виду, ты сильный парень; разве ты не можешь просто отковать его заново? Нет? Тогда как тебе удалось изготовить его с самого начала?
Стрела попала в цель. Элоф почувствовал, что его уши горят, а щеки пылают, и выругался про себя.
– Ты не знаешь, – задумчиво произнёс старик, склонив голову набок. – Значит, ты не мог сам отковать этот меч. Он… не принадлежит тебе.
Элоф гневно взглянул на него.
– Он не принадлежит никому другому. Я нашел его там, где он был захоронен вдали от человеческих глаз, и сама память о нем изгладилась за долгие века.
Старец покачал головой, так что его ветхая шляпа заколыхалась из стороны в сторону.
– Вот как? Найденное не считается добровольно отданным. Иногда даже подарок нужно заслужить, не так ли? Нужно научиться седлать коня, прежде чем скакать на нем, и оснащать лодку, прежде чем плавать на ней. Не мне бы об этом говорить, но такие дары могут быть даны, чтобы научить человека новому мастерству или заставить его осознать мастерство, которым он уже владеет. Тогда он поистине может принять дар и остаться свободным от любых обязательств, кроме благодарности.
Элоф стоял неподвижно. Огонь в кузнице негромко потрескивал, раздуваемый ветром, постепенно крепчавшим, словно в преддверии грозы. Он искоса посмотрел на старика, чьи черты было трудно разобрать на фоне языков пламени за его спиной.
– Я искал мастерство…
– Да, но в книгах и в чужой мудрости. Они тоже бывают полезны, но я слышал, что северные маги-кузнецы были такими людьми, которые всегда искали новые истины и мудрость в самом средоточии природных явлений.
– Верно! – с жаром ответил Элоф, теперь уже глубоко уязвленный. – Так мы и поступаем! Лучшие среди нас обуздывали своим мастерством многие силы этого мира. Им были подвластны секреты высот и глубин; они связывали воедино разные качества и заковывали их песней в свою работу. Настоящий мастер-кузнец не страшится вырвать эти тайны из рук самих Сил, что владеют ими!
Старик тихо рассмеялся. Затем со скоростью, поразившей Элофа, он встал, опираясь одной рукой на свой огромный посох, а другой рукой схватил – черный клинок со стола, не обращая внимания на бритвенно-острое лезвие. Разъяренный, Элоф вскочил, собираясь отобрать меч, но замер и затаил дыхание, когда посох, без видимых усилий развернутый в обратную сторону, уперся ему в грудь. Он поднял руку, чтобы отбросить эту помеху, и снова замер, ощутив легкий укол холодного металла. Он осторожно ощупал кору, обнаружил то, что скрывалось под ней, и кровь в его жилах как будто обратилась в талую воду. Его пальцы прикоснулись к лезвию – узкому, твердому и заканчивавшемуся острым наконечником. Посох, приставленный к его груди, прямо к тому месту, где мог бы находиться шрам от странной, мгновенно зажившей раны, оказался длинным копьем в руке человека, явно умевшего обращаться с оружием. Старик медленно кивнул.
– Гордые слова, мой славный кузнец; не сомневаюсь, что ты готов выступить против Вершителей Судеб. Но знаешь ли ты, о чем говоришь?
Он внезапно выпрямился в полный рост, и черные тени как будто разлетелись по кузнице на крыльях посвежевшего ветра.
– Их владычество над этим миром было установлено еще до того, как он обрел форму. Над морем и сушей властвуют они, над небом и камнем, над горами и облаками, лесами и озерами, реками и равнинами, над всеми живыми существами. И над Льдом тоже.
Посох, который не был посохом, описал перед глазами Элофа широкую дугу, словно охватывая весь мир. Складки плаща на раскинутых руках вздувались от ветра и хлопали, подобно знаменам.
– Они мудры и могущественны; сила последнего и слабейшего среди них далеко превосходит человеческую. В их мимолетном взгляде – прозрение, в прикосновении мысли – знание. В их малейшем жесте заключена великая сила.
Наконечник посоха в протянутой руке слабо блеснул на фоне пылающих углей в очаге, и в кузнице грянул оглушительный раскат грома, сбивший пламя и разбросавший жгучие шипящие искры в дымном воздухе. Пол содрогнулся; каменные плиты вздыбились, и клинок ослепительного света мелькнул между очагом и каминной трубой – молния, ударившая под крышей. Ветер пронзительно свистел. Клочья дыма носились по комнате, погасшая лампа опрокинулась и разбилась, а инструменты, сложенные у стены, лязгали и дребезжали. Но суровый старик неподвижно стоял посреди этого хаоса, холодный, как зимнее небо; лишь его темные глаза поблескивали из-под полей шляпы.
Потом наступила тишина, странная и беспокойная, все еще вибрирующая, как бывает после землетрясения. В этой тишине Элоф услышал отдаленный, слабый, но все же различимый ответ: отзвуки вороньего грая, принесенные на крыльях ветра. Порыв леденящего воздуха пронизал его до самых костей, и он задрожал крупной дрожью.
– Итак, хитроумный кузнец, – тихо, но требовательно произнес старик. – Отказываешься ли ты теперь от своей гордыни?
Напряженно удерживая взгляд старика, Элоф молча кивнул. Но странный гость лишь устало оперся на посох и снова сгорбил плечи. Наконечник посоха спрятался под корой, но в колеблющихся тенях на стене, освещенной огнем очага, четко проступали очертания наконечника копья.
– Очень хорошо. Ибо, как я слышал от знающих людей, только те, кто принадлежит Льду и предает свою веру, желают себе слуг, рабов и подчиненных. Истинные Вершители Судеб не могут этого делать, будучи сами вдвойне слугами причин и следствий. Их целям лучше всего служат люди, которые менее всего нуждаются в их помощи.
Старик со вздохом повернулся к двери.
– Я не могу отплатить тебе за тепло твоего очага; ты не нуждаешься в моем совете. Как и прежде, я остаюсь у тебя в долгу.
Элоф недоуменно посмотрел на него.
– Как и прежде? Но как это может быть, ведь мы никогда не встречались раньше! И мне нужен совет: я до сих пор не знаю, как отковать этот меч…
Человек, называвший себя странником, подошел к открытой двери; там он остановился и обернулся, являя собой картину утомленного старца. Однако его глаз блестел еще ярче, чем прежде, а слабая дрожь в голосе выдавала скорее сдерживаемое веселье, чем усталость.
– Кажется, ты насмехаешься надо мной! Разве ты сам не сказал мне об этом… ты, кто хочет держать в своих руках силы природных стихий? Ответ был бы ясен даже ребенку, если бы дети не были так подвержены страху!
Старик сделал презрительный жест свободной рукой, и под его плащом вдруг блеснула гладкая черная поверхность, подобно отблескам темных вод в лунном свете. Элоф мельком увидел стальной нагрудник и рукоять огромного черного меча. В следующее мгновение старик вышел за дверь и исчез.
– Это ты! – закричал Элоф. Приступ безумной ярости развеял страх и благоговение, и он, не разбирая дороги, ринулся к двери: – Снова ты, Ворон! Стой, теперь ты не…
Во тьме раздалось хриплое карканье ворона – бессловесная сущность насмешки – да по булыжной мостовой гулко застучали подковы. Элоф знал, что одну из этих подков он когда-то сам примеривал к копыту исполинского коня. Он выбежал на улицу, но здесь темнота обступила его со всех сторон; вокруг высились склады и зернохранилища гильдии торговцев, тени от которых закрывали мостовую. Лишь в дальнем конце улицы, у гавани, Элоф заметил – или ему показалось? – лоснящийся круп боевого коня, и то лишь на мгновение.
Давешняя вспышка в самом деле была предвестницей грозы; между облаками внезапно проскочила молния, высветившая улицу от края до края. Резкий порыв ветра ударил в лицо Элофу и принес с собой первые холодные капли дождя. Вдалеке грохотал гром, а не конские копыта – Ворон исчез так же неожиданно, как и появился.
Что-то блеснуло в свете молнии у самых ног Элофа. Там, на булыжной мостовой, лежал черный клинок. Элоф поднял меч и озадаченно посмотрел на него: что имел в виду старый лис, когда сказал, что секрет уже известен ему? На треть длины от хвостовика меч был так ужасно перекручен и искорежен, что оставшаяся часть выпирала под нелепым углом, будто сломанная рука. Именно такое чувство возникало у Элофа, и он никак не мог срастить этот перелом. Его мастерство оказалось бессильным. Даже секреты, разведанные у дьюргаров, которые умели глубоко заглядывать в саму форму и структуру металла, ничем не могли помочь ему. А если это не металл? Едва ли. На ощупь клинок был металлическим; он не мог быть сделан из обсидиана или любого из тех странных камней и других материалов, которыми некогда пользовались варвары. Однако, поворачивая меч из стороны в сторону, Элоф был уже не так уверен в своей правоте. Блеск клинка не потускнел, а лезвие не затупилось; даже долгие годы, проведенные в болотной топи, не оставили на нем никаких следов. Может ли даже самый прочный металл выдержать такое? Но как его испытать? Взять кусок магнитного железняка? Многие металлы на него не реагируют. Обработать едким раствором? В случае успеха клинок будет поврежден, и тогда уже никакая сила не сможет вернуть его к жизни.
Элоф старался сохранять спокойствие, хотя мысли вихрем кружились у него в голове. Можно было бы не обращать внимания на болтовню старого нищего, но его странный гость явно не бросал слов на ветер. Как же понять его намеки? Элоф не знал, какого секрета ему не хватает. Он получил клинок в дар, но такой дар нужно заслужить отвагой и мастерством. Скорее всего новые знания можно было обрести не из книг, а из вечного движения сил природы. Но как? Где? И ведь он сам сказал об этом! В ярости Элоф стукнул себя кулаком по лбу, словно мог заново отковать и очистить свой разум.
Гроза грохотала над морем, надвигаясь на побережье. Темный силуэт башни Вайды над гаванью резко выделялся на фоне блистающих молниями облаков. Это зрелище пробудило в Элофе еще свежие воспоминания о страхе, крови и боли, обретенной и вновь утраченной любви. Он изо всех сил старался выкинуть их из головы и сосредоточиться. Помнится, уязвленный пренебрежительными словами старика, он сказал, что мастер-кузнец не страшится вырвать тайны стихий из рук самих Сил, что владеют ими…
– Рок! – внезапно воскликнул Элоф. Поскользнувшись на мокрой мостовой, он развернулся и побежал в кузницу, выкрикивая имя своего друга и одновременно удивляясь, зачем он это делает; тот первый удар молнии должен был разбудить всех обитателей дома. Но коридор был пуст, и когда Элоф распахнул дверь комнаты Рока, тот мирно похрапывал под одеялом. Зато рядом с ним вскочила Марья, но тут же спохватилась и сердито закуталась в меховое одеяло.
Марья бежала с севера вместе со старым Хьораном, когда их город был опустошен эквешскими мародерами. После того как огромная волна беженцев вынесла их на юг, они, как и все остальные, умирали от голода. К счастью, им довелось встретиться с Роком, который сохранил теплые воспоминания о Хьоране и, зная цену даже далеко не самому талантливому мастеру-кузнецу, приютил их в своей кузнице. Их партнерство было успешным, но раньше Элоф не догадывался, до какой степени. Впрочем, ему было не до смущения. Он подошел к кровати и потряс Рока за плечо.