Рокотов Сергей. Воскресший для мщения

   - Вижу в ваших глазах здоровую злость, и в то же время не вижу излишней горячности и запальчивости, - сказал Барон. - И мне нравится то, что вы мне говорите. Я одобряю ваше решение. И помогу вам, чем могу... А Гнедого и впрямь давно пора отправить в ад. Самое ему там место... Будет вам и фугас, и что угодно...
   - Спасибо, Кирилл Игнатьевич. А теперь, с вашего позволения я поеду в Москву и навещу вдову своего друга Сергея Фролова. Это мой долг, и с этого надо начинать новую жизнь...
   - Так в час же добрый, - улыбнулся Барон. - Садитесь в вашу машину, вот вам доверенность на ваше имя и езжайте к вдове. Дело святое... А я вас буду ждать, когда хотите, тогда и приезжайте. Двери моего дома всегда открыты для вас, Капитан... А вот вам ещё джинсы, свитер и куртка. А то больно уж ваша серая униформа для ментов примечательна...
   ...Через полчаса машина несла Алексея по Ярославскому шоссе в сторону Москвы... Он легко держал баранку, словно сидел за рулем ещё вчера, а не семь лет назад, нажимал на педаль акселератора, слушал музыку, и у него яростно билось сердце. Мимо окна проплывали заснеженные поля, вокруг были простор и свобода, он ещё достаточно молод и полон сил. И он верил, что его час пробьет, что лучшее впереди... Он почувствовал, что ему снова хочется жить...
   6.
   ... Как же все в жизни относительно! Еще вчера он был полон сил и надежд, он гордился собой, он считал себя честным и порядочным человеком, а теперь... Какой замечательный сюрприз он сам себе преподнес... И зачем, зачем он это сделал? Зачем они это сделали?!!!
   Алексей лежал на диване в квартире Сергея Фролова и глядел в потолок. Гудела голова от вчерашнего выпитого, сильно тошнило. Но главное - тошнило от того, что они сделали...
   ... Настя обрадовалась ему, когда увидела его, стоявшего в дверях, постаревшего, обветренного, но прилично одетого, и самое главное - живого! Она бросилась к нему на шею и зарыдала. Рыдала она долго, а он гладил её по спине и белокурым волосам и испытывал ощущения, которых сам стыдился. Но он, сорокалетний мужчина, здоровый, полный сил, целых семь долгих лет не общался с женщиной. А она была рядом, прижалась к нему и рыдала на его плече, красивая, теплая, вызывающая жгучее желание...
   ...Тогда он очень бережно и деликатно отстранил её от себя, и они прошли в комнату. Там, в этой комнате, он жил, когда вернулся из Таджикистана и приехал к Сергею... Там они пили за счастливое будущее и ели вкуснейший плов, приготовленный Сергеем... Там Сергей внушал ему уверенность в себя, в свои силы... А теперь...
   Огромный портрет Сергея в траурной рамке весело глядел на него со стены. А бледная, с синяками под глазами Настя сидела напротив него и вытирала с глаз слезы...
   Вошла Маринка. Алексей помнил её годовалым пухленьким малышом, теперь же это была худенькая девятилетняя девочка с каштановыми волосами и грустными глазами, очень похожая чем-то неуловимым на покойного Сергея. "Как Настя объяснила ей смерть отца?" - подумал , кусая губы, Алексей.
   Настя пристально поглядела на него и произнесла, не отрывая взгляда:
   - Это дядя Леша, Мариночка. Ты помнишь его, это папин друг. А папа скоро приедет из командировки, - чеканя слова, сказала она.
   - А почему Ленка и Ромка говорят, что папа умер? - спросила неожиданно Маринка, глядя грустными глазами на портрет отца на стене. - Они говорят, что на кладбище был взрыв, и мой папа там погиб...
   - Глупости они говорят, просто глупости! - крикнула Настя и прижала к себе дочку, стараясь не разрыдаться. - Они просто дураки и ничего не знают про нашего папу. Папа уехал в Америку, он там читает лекции... Ты же помнишь, какую красивую куклу он тебе оттуда прислал...
   Маринка как-то недоверчиво поглядела на мать и выбежала из комнаты.
   - Когда погиб Сергей, ей было семь лет, а теперь девять, - всхлипнула она. - Она все понимает, все... Ладно, Алеша, давай посидим и помянем нашего Сереженьку. Он так тебя любил, так переживал, когда тебя осудили. Лица на нем не было, он то кричал, ругался на адвоката, на судью, говорил, что они подкуплены мафией, а то сидел, молчал, глядел в одну точку... Кстати, ты знаешь про свою Инну? - неожиданно спросила она.
   - Смотря что, - пожал плечами Алексей.
   - Как что? Она же устроилась работать в другую фирму, основанную ветеранами Афганистана. Сергей тогда сгоряча уволил её, а потом разобрался, что к чему и помог ей устроиться в эту фирму бухгалтером.
   - Это я знаю, - мрачно произнес Алексей.
   - Вот там-то она и познакомилась с Володей Хохловым. Они сошлись и собирались пожениться. Так вот, разве ты не помнишь список погибших на кладбище? Он ведь тоже там был, Володя Хохлов.
   - Что ты говоришь? - привстал с места Алексей.
   - А я думала, ты знал? Просто так спросила... Сергей ведь писал тебе, что она собирается замуж. Я ещё просила его не писать, а он крикнул, что не собирается ничего от тебя скрывать и все же написал, как хотел.
   - Да, он писал. Но он не назвал фамилии. Просто собирается замуж за сослуживца. А ты знала его?
   - Знала. Он бывал у нас. Скромный хороший парень. Но Сергей говорил, что она совсем не любила его. А после его гибели мы собирались вместе. Она очень переживала, рыдала. Так что, не знаю, Леша, любила она его или нет... После этого я её больше не видела.
   Настя накрыла стол, они сели и подняли рюмки с водкой.
   - Ладно, Настя. Помянем моего славного боевого друга и твоего мужа Серегу Фролова, - произнес, глядя на портрет, Алексей. - Пусть земля будет ему пухом. А мы никогда его не забудем...
   Настя промолчала, сглотнула слезы и выпила залпом свою рюмку.
   Позднее приехала мать Насти и увезла Маринку к себе. Завтра было воскресенье и занятий в школе не было.
   А потом случилось и э т о. Они очень много выпили, Настю развезло, она стала биться в истерике, Алексей утешал её. А потом они оказались вместе на одной кровати...
   ... Ночью она ушла от него в свою комнату. А он, проснувшись, мучительно переживал случившееся. Со стены на него глядели веселые глаза Сергея.
   "Зачем мы это сделали?" - буравила мозг неотвязная мысль. - "Я предал своего друга, вот с чего я начал свою вольную новую жизнь..."
   - Мы больше этого не сделаем, - в унисон его мыслям, произнесла Настя, бесшумно войдя в комнату. Алексей вздрогнул и обернулся на нее. Она была одета вся в черное - черная блузка, длинная черная юбка. Белокурые волосы были сзади убраны в пучок.
   Он промолчал, отвернулся. Она подошла к нему и положила руку ему на седую, коротко стриженую голову.
   - Не переживай, Леша, не надо. Со мной была истерика, и ты утешал меня. И мы оба были пьяные. А больше этого не повторится. Хоть мы оба с тобой и свободны. Я уже второй год, как вдова, а ты вдовец уже седьмой... Да, вот как получилось, и твоя жена, и Сережа погибли от взрыва... Но у меня это впервые, - отвела взгляд она. - Ладно, вставай, одевайся. Позавтракаем и поедем на кладбище. Он же тоже там похоронен, на Востряковском... Вставай...
   Эти слова успокоили Алексея. В конце концов, действительно, они оба свободны. Но он прекрасно знал, как безумно она любила своего Сергея, знал и то, что он не любит её. Вчерашние слова Насти о том, что у Инны больше нет жениха, очень взволновали его. Это потом он про них забыл, увлекшись воспоминаниями о Сергее и жалостью к Насте, перешедшей в кратковременную нежность. А теперь ему так хотелось увидеть Инну... Он вспоминал её голубые глаза, её руки, ноги, он вспоминал каждое нежное слово, сказанное ей ему и им ей, его приводили в трепет слезы, текущие по её бледным щекам в зале суда, когда был оглашен суровый приговор. Он вспоминал о том, что у Инны был выкидыш и теперь был полностью уверен в том, что это был именно её ребенок, а значит, скорее всего, и эту мерзость подготовили Лычкин и его покровители.
   Они позавтракали, попили кофе, а затем спустились вниз к его машине и сели в нее. В этот день было солнечно и тепло, Алексей почувствовал в воздухе запах приближающейся весны...
   - Прости меня, Настя, - тихо сказал он.
   - Это ты меня прости... Моя вина, - так же тихо ответила она. Устроила истерику, увидев тебя. А ты меня пожалел... Но ты меня не любишь, я знаю, кого ты любишь... Поехали...
   ... Через полчаса были на Востряковском кладбище. Шел воскресный день, машин на дорогах было мало. Около кладбища Алексей купил большой букет красных гвоздик.
   ... "Майор Советской Армии Сергей Владимирович Фролов. 1957 - 1997. ", - прочитал он скупую надпись на памятнике из серого гранита. На нем был выгравирован портрет Сергея вполоборота с хорошо знакомой ему старой фотографии.
   Алексей поклонился, положил на могилу цветы, легко дотронулся до плеча Насти, стоявшей перед могилой мужа, опустив голову. И вдруг почувствовал, как сильно забилось его сердце. Он всегда ощущал тревогу перед каким-нибудь страшным событием, а тут он ощутил нечто совсем иное - стоя перед могилой самого дорогого друга он вдруг ощутил какой-то прилив сил. Он вдруг понял, что ему светло и радостно на душе. Попытался одернуть сам себя. "Отчего я радуюсь? Неужели от того, что мой самый близкий друг в могиле, а я жив и здоров? Нет, не может этого быть, смерть Сергея я буду оплакивать до конца своей жизни... Тогда откуда же эта радость? Откуда?"
   Он непроизвольно оглянулся и все понял. По дорожке с букетом цветов в руках шла Инна. На ней было длинное черное пальто. Голова была повязана черным платком. А рядом с могилой Сергея была могила Хохлова Владимира Петровича, жениха Инны. И именно к ней она шла с цветами. За высокой Настей его не было видно. Инна махнула рукой Насте, потом положила цветы на могилу Хохлова, постояла немного молча и только тогда сделала шаг по направлению к Насте и её спутнику, лица которого она не видела. Алексей стоял за Настей, словно окаменевший...
   - Здравствуй, Настя, - тихо произнесла Инна. - Почему ты именно сегодня решила поехать на кладбище? Вроде бы, никакой даты...
   - Здравствуй, Инна, - так же тихо приветствовала её Настя и сделала шаг назад.
   Инна опустила руки и застыла на месте от увиденного. У неё приоткрылся рот, она страшно побледнела. Было такое ощущение, что от неожиданности она может потерять тут же сознание. Алексей сделал шаг по направлению к ней, не зная, как ему вести себя. Он хотел, что-то сказать, но слова застыли у него на губах. Он открывал рот, как рыба, не произнося ни звука. Вопросительно поглядел на Настю.
   - Это я позвонила Инне, - ответила на его немой вопрос Настя. - Да поздоровайтесь же вы, наконец...
   - Здравствуй, Инна, - насупив брови, произнес Алексей и протянул ей руку.
   Инна продолжала стоять с опущенными руками. Вдруг на её щеках появилась краска, затем рот стал расплываться в счастливой улыбке, и вдруг она бросилась на шею к Алексею и стала покрывать его лицо поцелуями. Улыбка тут же сменилась судорожными рыданиями.
   - Алеша, Алешенька, - шептала она. - Алешенька, дорогой... Ты живой, ты живой... Прости, Настенька, - обернулась она к Насте. - Прости меня... Только я не могу, я больше не могу...
   - Да что ты, Инночка, за что? - шепнула Настя. - Счастья вам, ребята...
   Алексей почувствовал, как и в его глазах появились слезы, а в горле встал какой-то необъятный комок, мешающий ему произнести хоть слово. Инна продолжала целовать его, рыдая. И вдруг отпустила его, внимательно поглядела в его лицо и сказала:
   - Извини, я, кажется, сошла с ума, Алексей. Ты же знаешь, что тут произошло... Володя Хохлов и я... Мы собирались пожениться...
   Тогда Алексей взял её руки, снял с каждой перчатку и стал покрывать её пальцы многочисленными поцелуями. Комок в горле, наконец, исчез, и он сумел произнести одну фразу:
   - Я люблю тебя, Инна. Прости меня за все... Я не могу без тебя жить. Никого, кроме тебя у меня нет...
   Слезы брызнули у неё из глаз, и она бросилась к нему на шею. А с портрета на надгробном камне на Алексея глядели веселые глаза Сергея Фролова. И он понимал, Сергей прощает ему и то, что произошло ночью и его сегодняшнее счастье. Потому что друзьями люди остаются и после смерти тоже...
   Через двадцать минут они втроем сидели в машине.
   - Поехали ко мне, Настя, - предложила Инна. - отметим все это... - Она потупила глаза и бросила короткий, полный нежности взгляд на Алексея.
   - Нет, Инночка, спасибо, - отказалась Настя. - Скоро мама Маринку привезет, а завтра ей рано утром в школу... Езжайте сами...
   - Да мы хоть до дома тебя довезем, - предложил Алексей.
   - Не откажусь, тут трудно добираться до Ясенево, хоть и близко.
   Настю отвезли домой. Она вышла из машины и медленно побрела по направлению к подъезду. Алексей и Инна молча провожали молодую вдову взглядами. А когда за ней захлопнулась дверь подъезда, они по какой-то внутренней договоренности вышли из машины, сели на заднее сидение и долго молча целовались...
   - Как я тосковал по тебе, - сказал, тяжело дыша, Алексей.
   - А я... А я..., - рыдала Инна. - Как мне было плохо и одиноко...
   - Но почему же ты мне не написала?
   - А почему ты мне не написал?
   Алексей улыбнулся, пожал плечами, и их губы снова слились в долгом поцелуе...
   Сколько они так просидели, сказать трудно... Наконец, Инна сказала:
   - А у меня теперь отдельная квартира.
   - Я слышал... Где это?
   - Недалеко. Улица Новаторов. Поехали ко мне...
   Они пересели снова на передние сидения, и Алексей тронул машину с места.
   ... В её уютной однокомнатной квартире Алексей сполна оценил слова Барона о том, что только тот, кто побывал за решеткой, сумеет оценить прелести обычной человеческой жизни. Ради этого дня, ради этой ночи можно было бы прожить всю предыдущую жизнь, до того он был счастлив. Они не выясняли отношения, они не говорили о прошлом, они просто любили друг друга и наслаждались друг другом.
   - Какой же я был идиот, - только и сумел произнести Алексей, лежа в постели.
   - Это я круглая дура, Алешка, - ответила ему Инна. - Просто ревнивая дура... А она..., - начала было Инна, но тут же осеклась, не желая в такую чудесную ночь говорить о плохом.
   И все. Снова ласки, снова поцелуи... Потом они полуголые пили шампанское на её уютной маленькой кухоньке.
   И только утром за кофе они заговорили о прошлом.
   - Да, я жила с этим негодяем Лычкиным, - сказала Инна. - Но я прогнала его вон ещё до знакомства с тобой. А Лариса присутствовала при этом разговоре. Она стала его любовницей, а теперь его фактическая жена. Он теперь крутой, управляющий казино, - помрачнела она. - Потом он неожиданно приехал ко мне, когда тебя арестовали. Предлагал помощь.
   - Адвокат мне принес в тюрьму фотографию, где были изображены ты и Лычкин в его машине, - тяжело вздохнул Алексей. - А конверт был подписан твоим почерком...
   - Ах, сволочь! Сволочь, гадина, скотина! - вскочила с места Инна. - А я не могла найти тот конверт, подумала, что выбросила впопыхах. Он же зашел в комнату якобы за зажигалкой, когда я стояла в прихожей. Значит, он и взял этот конверт. А потом кто-то сфотографировал нас в его машине. Я ехала в женскую консультацию... - Ее губы скривились, она еле сдерживала слезы, вспомнив про неродившегося ребенка. - Я ведь делала аборт именно от него. И похвасталась, что снова беременна... А потом... потом меня напугали в темном подъезде... И произошел выкидыш... Сволочи, гады... Это все они... Сейчас я ему позвоню и все скажу...
   Она бросилась к телефону, но Алексей подошел и положил свою ладонь на её пальцы.
   - Не надо, - тихо произнес он. - Не надо, Инночка. Это не метод. - Он ответит по-другому. Как надо ответит.
   Он смертельно побледнел, глаза его загорелись каким-то дьявольским огнем, и Инне стало даже страшно от этого ужасного взгляда.
   - Ты что-то задумал? - одними губами прошептала она. - Не надо, Алешка... Я боюсь за тебя...
   - Не бойся, дорогая, - также еле слышно ответил он. - Ничего теперь не бойся. Все страшное у нас позади. Они посмеялись над нами, теперь пришла наша очередь посмеяться всласть...
   7.
   Евгений Петрович Шервуд сидел, развалившись в мягком кресле, держа в руках семиструнную гитару, перебирал струны и приятным тенорком напевал романс:
   - "Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума..."
   Напротив него сидела его новая пассия, кареглазая Лерочка. Она восторженно глядела на Гнедого и слегка подпевала.
   - Как вы прекрасно поете, Евгений Петрович, - щебетала она.
   - Да, по вокалу в театральном училище у меня всегда были одни пятерки. Преподаватель говорил мне, что я вполне могу стать шансонье вроде Шарля Азнавура или Леонида Утесова. Но..., - вздохнул он. - Не судьба... Судьба, как видишь, готовила мне роль предпринимателя... А, честно говоря, я жалею о своей несостоявшейся актерской карьере. Что мне все это? - Он холеной рукой с многочисленными перстнями на пухлых пальцах показал интерьер роскошной гостиной с огромной хрустальной старинной люстрой под высоким потолком и картинами в золоченых рамах на стенах. - Суета, бутафория, показуха... Разве в одних деньгах счастье? Искусство превыше всего, Лерочка... А я теперь так далек от этого светлого безоблачного мира...
   - Не так уж вы далеки, - возразила Лерочка. - У вас дома бывают такие знаменитости...
   Она была права. Не далее, как неделю назад Гнедой в два часа ночи позвонил известному эстрадному певцу Валерию Рудницкому и распорядился, чтобы он немедленно прибыл к нему на дачу развлекать крутую публику. Рудницкий пытался было возражать, но Гнедой грубо оборвал его, сказал, что если не приедет, он труп, что машина уже выехала за ним, и чтобы он немедленно собирался, надев на себя русскую красную рубаху и шелковые шаровары, в которых он недавно выступал в концертном зале "Россия". Перепуганный певец вынужден был согласиться. Его привезли в особняк Гнедого, где уже гудела пьяная и обкуренная братва. Рудницкий встал посередине каминного зала и стал петь свои коронные шлягеры. Братва хлопала в такт и приплясывала. В конце вечера один из братков стал плевать на стодолларовые купюры и наклеивать их на лоб Рудницкого. И тот не мог ничего противопоставить этому, и делал вид, что вакханалия ему вполне по душе... Лерочка также присутствовала на этом "бенефисе" известного певца.
   Пребывание в этом же особняке не менее известной эстрадной певицы Дианы Клинг и киноактрисы Дарьи Кареловой, происшедшее несколько месяцев назад, было ещё более драматично, учитывая пол и красоту обеих дам. После выступления и стриптиза было экстравагантное продолжение банкета с множеством весьма оригинальных участников. Карелова хотела после этой славной вечеринки обратиться в прокуратуру, но ей позвонили и вежливо предупредили, что делать этого ни в коем случае не следует, учитывая криминогенность обстановки. Так что пришлось умыться и снова продолжать беззаветно служить искусству...
   - Нет, Лерочка, нет, не могу с тобой согласиться, - вздыхал Гнедой. Если бы ты знала, как я завидую тем, кто может донести до зрителей тепло своей души, свой искрометный талант. Белой, разумеется, завистью, но... тем не менее, завидую... Впрочем, очень поздно, а я так сегодня устал. Пошли в опочивальню, рыбка моя..., - прошептал он и прижал её к себе.
   - Евгений Петрович! - в комнату всунулась круглая голова телохранителя. - Там к вам участковый Трынкин явился. Говорит, срочное дело...
   - Обалдел он, что ли, в такое время? - искренне возмутился Гнедой. Гоните его в шею... Да и не Трынкин у нас участковый, а, насколько я помню, Виктюшкин. А это какой-то шарлатан... В шею его, да собак спустите...
   - Евгений Петрович, - защебетала Лерочка. - Вы же не бросите меня в такой момент, я так возбудилась... Гоните всех посетителей... Гоните... Они отнимают у нас мгновения счастья... - Она обняла Гнедого за шею и, не стесняясь присутствующих, смачно поцеловала его в губы. Гнедой совершенно разомлел и укоризненно поглядел на телохранителя, вошедшего в столь неудачный момент.
   - Говорит, что он недавно назначен, - бубнил телохранитель, глядя в пол. - Мокруха, говорит, в поселке, какого-то человека только что застрелили...
   - Мать его... Застрелили, так застрелили, я, что ли, его застрелил? проворчал Гнедой, однако, вставая, и натягивая на себя спортивные брюки и куртку. - Не пускать его сюда, сам выйду. Собак в ангар загоните, мент, все-таки, порвут, отвечай потом... Мокруха, говорит? Я муху не могу убить, жалею божье создание... Почему, если что, так сразу ко мне?
   Он вышел на хорошо освещенный многочисленными прожекторами участок. Около калитки стоял невысокого роста мужчина в милицейской форме.
   - Ради Бога, извините, Евгений Петрович, - бормотал мужчина. - Тут такое дело... Я новый участковый Трынкин. - Вот мое удостоверение...
   - Евгений Петрович, - выскочила на крыльцо Лерочка. - Я вас жду с нетерпением...
   - Сейчас, сейчас, рыбонька! Уже иду, уже спешу! - ласковым голосом проворковал Гнедой. - А Виктюшкин где? - спросил Гнедой, брезгливо, двумя пальцами, взяв в руки удостоверение, невнимательно его прочитав и вернув милиционеру.
   - Да он переведен в распоряжение областного управления... А я только принял должность, и надо же... Убит неизвестный человек... Зверски убит... Десять выстрелов в упор, лица невозможно узнать. Его отвезли в районный морг. Я просто хотел у вас узнать, не видели ли вы около своей дачи каких-нибудь подозрительных субъектов?
   - Да я каждый день их вижу! - расхохотался Гнедой. - Вы знаете, Крынкин, сейчас все люди какие-то подозрительные, до того подозрительные, что у меня даже возникает серьезное подозрение в антропологической катастрофе... Даже хотя бы поглядеть на моих добрых друзей, - показал он на телохранителей. - Или даже, извините, на вас, если не принимать во внимание вашу форму. Глядя на вас без формы, трудно было бы сказать, что вы приличный человек... Я опять же совершенно без обид, теоретически, так сказать... Это ещё что такое, черт побери? Только этого нам не хватало для полного счастья!
   Его реакция была вызвана тем, что в ту минуту, когда он рассуждал об антропологической катастрофе и свет в доме, и уличные фонари мгновенно погасли, и они остались в кромешной темноте. Из запертого ангара раздался оголтелый лай собак. А из дома послышался вопль Лерочки: - Евгений Петрович! Тут темно! Мне страшно! Идите же скорее ко мне!
   - Черт знает что здесь творится, - извиняющимся голосом произнес Трынкин. - Пришел побеседовать, и на тебе!
   - Фонарики принесите! - скомандовал телохранителям Гнедой. - Темно как у негра в жопе! - перестал выбирать выражения раздраженный хозяин. Только что собирался пойти наслаждаться с новой подружкой, так мало того, что мент на ночь приперся с какой-то гребаной мокрухой, так ещё и свет погас... - И машину в гараж не загнали, лоботрясы, - проворчал он. - Ладно, теперь не надо, побьете ещё машину, вижу, уже все пьяные. Ладно, Крынкин, ступайте, завтра придете, при свете дня, не могу теперь разговаривать. Никого, к тому же, я не видел, и ничем следствию помочь не могу, при всем моем уважении к органам правопорядка...
   Но Трынкин уходить не собирался. Он стал рассказывать Гнедому о ужасном состоянии трупа и подробно вещал о том, на каком именно месте он этот труп обнаружил. А обозленный до предела Гнедой не мог выставить участкового милиционера за дверь и вынужден был слушать его никчемный вздор, совершенно его не интересующий. Болтал он не менее пятнадцати минут, и только пообещав явиться на днях к нему в отделение, Гнедой умудрился выставить болтуна восвояси...
   - Свечей побольше! Свечей и шампанского! - скомандовал Гнедой. - И вообще, надо делать автономную подстанцию. Чтобы не зависеть от всяких там шарлатанов и головотяпов... А пока будем наслаждаться... Сюда свечи, сюда, будет вечер при свечах, как в пушкинские времена...
   Обнял Леру за тонкую талию и повел в опочивальню.
   ...Шел май, светало уже довольно рано. С края большой поляны стояла "девяносто девятка" вишневого цвета. В ней сидел уже второй час Алексей Кондратьев и напряженно курил. Он знал, что "Мерседес" - 600 Гнедого рано утром должен выехать из виллы. Об этом ему сообщило доверенное лицо, вхожее в дом Гнедого. В руках у Алексея был пульт... Сердце колотилось, но на душе было легко и весело. Именно сегодня, пятнадцатого мая 1999 года он должен был осуществить первый акт своего плана. И он верил в успех дела. Все было продумано до тонкостей...
   Барон поведал ему, что недавно в особняке Гнедого произошел крупный скандал, связанный с пребыванием там эстрадной певицы Дианы Клинг и киноактрисы Дарьи Кареловой. Он рассказал, что возмущенная и униженная Карелова пыталась возбудить против мерзавца и насильника уголовное дело, но у неё ничего из этого не получилось. Барон дал Алексею адрес и телефон Кареловой.
   Алексей позвонил актрисе и предложил ей отомстить Гнедому. Ни секунды не раздумывая, Карелова предложила ему приехать к ней домой.
   ... Красная от гнева, взволнованная до предела, двадцатисемилетняя Дарья ходила по квартире, беспрестанно курила и площадно ругалась в адрес Гнедого. Алексей, выслушав все это терпеливо и внимательно, попросил теперь выслушать его.
   Когда он изложил ей свой план, она взмахнула кулачком и выкрикнула нечто вроде индейского клича. Она готова была делать все, что от неё потребуется. А от неё требовались два человека, очаровательная молодая актриса и талантливый актер средних лет, желательно малоизвестный и невзрачного вида.
   Узнав, что молодой актрисе придется подкладываться под Гнедого, она ответила, что врагу этого не пожелает, и даже ради святой мести на такое не пойдет... Актера же она порекомендовала, своего хорошего знакомого театрального актера Германова. И все же, обязательно нужна была женщина, вхожая в дом Гнедого, которая бы сообщала о всех его миграциях и подстраховала в нужный момент Германова в роли участкового. Не помешало бы узнать кое-что и о личной жизни Михаила Лычкина. Алексей уехал, а через день Карелова позвонила ему.