Романецкий Николай Михайлович. Везунчик

   Она грустно улыбнулась:
   — Так вот эта самая интуиция говорит мне, что, ли я пущу тебя к тому человеку одного, у меня будут очень-очень большие неприятности. А потому я завтра сама узнаю его адрес, и мы отправимся туда вдвоем. Либо не отправимся вовсе.
   — Но…
   — Никаких но! Тут я тебе выбора не оставляю. Желаешь узнать, кто ты такой, едем вместе. — Грустная улыбка превратилась в лукавую. — Я, может, тоже хочу узнать, кто ты такой. Может быть, ты женат и успел завести четверых детей. Может, мне через день-два придется отбивать тебя у какой-нибудь красотки с вот таким бюстом, конь в малине!
   — Не думаю, чтобы у тебя тут возникли хоть какие-нибудь проблемы, — сказал я и поцеловал ее в губы. Теплые Ингины руки обвили мою шею, и решетка рухнула окончательно.
   — Останешься?
   — Конечно, — сказал я и принялся расстегивать пуговицы на голубом халате.
   А потом мы сплелись в клубок и не расплетались до тех пор, пока она не взмолилась: «Хватит, миленький, хватит!»
   Когда она оторвалась от меня и встала с дивана, я спросил:
   — Как мы завтра встретимся? За тобой все время хвост. И даже не один.
   Она склонилась надо мной, чмокнула в щеку:
   — Второго хвоста завтра не будет, я позабочусь об этом. А от первого — уйду. Не волнуйся, я, словно ящерица, умею сбрасывать хвосты.
   — Ты очень милая ящерица.
   Она счастливо рассмеялась и отправилась в ванную, а я подобрал с пола голубой халат, прикрылся и закурил.
   Часы показывали без четверти час. На сердце было легко и свободно, как будто несколько минут назад, распиная податливую Ингину плоть, я разрядил не только тело, но и душу. Я размышлял о том, что случилось с «диверсантом»в последние два дня, и меня переполняла уверенность: все идет как надо! Главное, однако, чтобы уверенность не переросла в самоуверенность — на этом сгорали многие, безошибочные на первый взгляд расчеты. А потому надеяться на Ингино умение сбрасывать хвосты не будем. Береженого бог бережет!..
   Я раздавил окурок в пепельнице. Береженого бог бережет! Ум хорошо, а два лучше! Семь раз отмерь — один отрежь!..
   — Не воспользоваться ли нам постельным бельем? — сказала Инга, вернувшись в комнату. — Боюсь, америкен бой, мой халатик маловат для того, чтобы под ним смогли поместиться двое.
   — Даже лежа друг на друге?
   — Даже лежа друг на друге, конь в малине!.. Твои здоровенные плечи еще можно укрыть подолом, но мне в бока все равно будет поддувать.
   — Ладно, — согласился я, — давай одеяло. Твои бока надо беречь. Такие бока на дороге не валяются.
   — Неужели только бока?! — воскликнула Инга с притворным негодованием и звонко шлепнула меня по торчащему из-под халата колену.
   — Бока — в первую очередь!
   — То-то ты на них синяков наставил. Хорошо, пляжный сезон уже завершился. Иначе пришлось бы носить закрытый купальник… Выметайся!
   — Закрытый купальник — это преступление против человечества, — сказал я, скатываясь с дивана на ковер. — Если бы женщины носили исключительно закрытые купальники, на Земле бы вымерла разумная жизнь. А я бы скончался первым, от острого хронического воздержания.
   — Скорее уж от острого хронического словоблудия. — Инга принялась извлекать из недр сексодрома, постельное белье. — Ты так и намерен валяться голым на полу.
   — Да, — сказал я. — У меня здесь лежбище. И отсюда открывается увлекательный пейзаж. Называется «Джунгли над расселиной». — Я щелкнул языком. — особенно когда ты вот так наклоняешься…
   — Нахал! — Инга зажала бедрами подол ночной рубашки, которая ничего не прятала. — Не насмотрелся еще!
   — Нет! Это, знаешь, как наркотик. Сколько бы ни смотрел — все мало!
   — Наркоман несчастный! Вставай!
   — Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! Через минуту твой раб будет у твоих ног. — Я поднялся с пола и отправился принимать душ.
   — Кто была эта женщина? — сказала мне в спину Инга. — Та, что звонила вчера поздно вечером.
   — Никто. — Я повернулся и посмотрел на нее большими честными глазами. — Подошел на улице к первой встречной. Сказал, что пытаюсь позвонить своей девушке, но все время нарываюсь на предков, с которыми по своей глупости недавно поссорился. Я был так убедителен, а русские женщины так добры… Она сразу согласилась помочь.
   — Она сразу согласилась помочь, — эхом отозвалась Инга, пристально глядя мне в глаза. — Ладно, иди.
   — Ревность — пережиток прошлого! — сказал я, потому что надо было хоть что-то сказать.
   Когда я вернулся, Инга сидела на диване, поджав под себя ноги, и судорожно щелкала зажигалкой. Глаза у нее опять были на мокром месте.
   — Эй! — сказал я. — Что за сырость, беби?.. Мне эта женщина вправду не знакома! К тому же она беременная. Месяце, думаю, на восьмом.
   Вралось на удивление легко.
   — Я не из-за нее. — Инга всхлипнула и наконец прикурила. — Просто вдруг подумалось, что, перестав быть Арчи Гудвином, ты меня разлюбишь.
   Я сел рядом, обнял за плечи, отобрал сигарету, раздавил в пепельнице.
   — Не знаю, — сказал я. — Но думаю, что, и перестав быть Арчи Гудвином, я все равно останусь темпераментным мужчиной. А ни один темпераментный мучина не способен остаться равнодушным к такой женщине.
   — Правда? — Она снова всхлипнула.
   — Правда, девочка моя. Все между нами останется по-прежнему. Лишь бы ты меня не разлюбила…
   Она повернулась ко мне всем телом, взяла в ладони мое лицо:
   — Я тебя всегда буду любить, Максима. До самой смерти!.. Давай спать! Просто спать… Рядом с тобой так покойно.
   И мы стали просто спать. Правда, продолжалось такое спанье всего несколько минут, а потом… Утром я проснулся, едва Инга встала.
   — Дрыхни еще! — сказала она. — Тебе лучше уйти попозже, когда хвосты укатят за мною.
   Я приподнялся на локте и стал смотреть, как моя ревнивица причесывается. У Лили это было священнодействием и чудом. У Инги — тоже.
   — Твои хвосты меня не увидят… Кстати, а как ты собираешься от них избавиться?
   Она поправила прядку возле правого виска, скосила глаза в зеркало.
   — Сяду в метро. Потом зайду в какой-нибудь универмаг побольше, хотя бы в «Гостинку», смешаюсь с толпой. Они меня наверняка потеряют.
   — Тем не менее этого мало, — сказал я. — Мне надо быть уверенным в твоей безопасности. Я уже использовал на днях один способ. Придется покататься немножко на пригородном монорельсе.
   И я рассказал, как ей следует поступить. А потом попросил повторить. Она повторила.
   — Все правильно! Сколько времени тебе потребуется на хождения по универмагам?
   Инга задумалась, прикидывая.
   — Я закончу работу в семь. Думаю, к половине девятого уже буду чистой. Через полчаса доберусь до «Удельной». — Она снова принялась колдовать над своей прической.
   А я напялил трусы и подсел к гейтсу. Вызвал справочную по транспорту, просмотрел расписание поездов Выборгского направления после двадцати одного часа.
   — Слушай, нам подходит монорельс на девять двенадцать. Ты должна успеть. Пойдешь через мой вагон, на меня не обращай внимания. Кстати, я буду с бородой. Что бы ни случилось, мы незнакомы. Поняла?
   — Поняла. — Инга принялась накладывать тени.
   Я подошел сзади, поцеловал ее в затылок:
   — Вот и молодца! — И отправился на кухню, исследовать содержимое холодильника.

Глава 47

   Когда Инга уехала, я подождал минут десять, вышел из квартиры и знакомой дорогой перебрался в дальний подъезд. Мне по-прежнему везло — ни в лифтах, ни на лестницах я ни с кем не столкнулся.
   Интересно, как долго может длиться подобное везение?.. И что произойдет, когда оно закончится?
   Впрочем, думать об этом не стоило, стоило действовать по плану.
   Я отыскал очередной гараж и арендовал очередную машину. Разумеется, «Забаву», только на сей раз с тонированными стеклами и цвета мокрого асфальта. Покатался с полчасика по городу. «Забава» вела себя по-человечески.
   Оставшееся до вечера время я провел в Яниной квартире. Лишь однажды выбрался оттуда — подзаправиться хот-догами в ближайшей забегаловке. За день три раза просыпался телефон, но я к нему не подходил. Скорее всего, Яна злостно нарушала полученные инструкции, и поощрять ее не стоило.
   После пяти меня вдруг охватило волнение. Сегодняшний вечер должен решить многое. Если не все!..
   Я ловил себя на мысли, что, похоже, страшусь своей настоящей сути. Кто он таков, этот липовый Максим Метальников? Сотрудник Федеральной службы безопасности, подосланный к руководителю питерского РУБОПа? Или подчиненный самого Поливанова-Раскатова, лишенный собственной личности по прихоти начальства? А может, подельщик гинеколога Марголина, принимавший активное участие в его, по-видимому, темных делишках? Существовал ведь и такой вариант!..
   Сегодня все решится.
   Сначала на участке монорельсовой дороги, включающем перегоны Ланская — Удельная — Озерки — Шувалове. А потом у неведомого гипнотизера, который на самом деле не гипнотизер, а медик. Интересно, что он за медик? Может, тоже гинеколог?..
   В семь часов вечера я покинул свое логово. Инга сейчас как раз отваливает от офиса на Семнадцатой линии.
   Полчаса я покатался по району, отыскивая возможные хвосты. Не обнаружив сих зверей, облегченно вздохнул и отправился к Ланской. Оставил машину на улице неподалеку, а сам прилепил бороду, переложил пистолет в карман куртки, сел в трамвай и доехал до Удельной.
   Инга появилась из метро в двадцать пятьдесят. На ней был парик, но и с темно-каштановыми волосами она выглядела на все сто.
   Я проводил ее взглядом, выждал еще пять минут и двинулся следом, к платформе монорельса.
   Далее все было проделано как три дня назад, со Щелкунчиком. Вот только результат оказался иным: Инга все-таки притащила за собой хвост.
   Я заметил его еще на Удельной — худощавый невысокий типчик в серой одноцветной куртке и серых же спортивных штанах. Когда Инга прошла через пятый вагон, он проследовал за нею, а в Озерках оба вышли на платформу.
   Я изобразил знакомый маневр, вернулся на встречном поезде и пронаблюдал, как он, покуривавший возле кассы под стеклянным козырьком станции, успел-таки увязаться за Ингой, когда та села в вагон. Пассажиров было много, и ему даже не пришлось особенно усердствовать, чтобы не привлечь к себе Ингиного внимания. Она осталась в тамбуре, а филер прошел в салон и остановился неподалеку от двери, но так, чтобы объект его не видел. Заняв позицию, он быстро осмотрел пассажиров и успокоился.
   Когда поезд подкатил к Удельной, я пристроился к устремившейся на выход толпе дачников. Инга, судя по тому, что хвост тоже собрался выходить, вела себя по плану.
   Поезд, зашипев, остановился, осел на монорельс. Толпа хлынула в открывшиеся двери. Я сунул руку в карман куртки и снял «етоича»с предохранителя.
   Когда я вышел на платформу, Инга стояла возле дверей. Мы встретились глазами, я подмигнул. Глаза ее расширились, она меня узнала. И я наконец убедился, что в сложных условиях девочка очень хорошо владеет собой. Вряд ли кто-либо из окружающих понял, что встретились двое знакомых людей. Тип в сером остановился у соседнего вагона и, повернувшись лицом в сторону Инги, принялся делать вид, будто прикуривает, но ветер сдувает пламя. Когда Инга, выпустив пассажиров, вновь заскочила в тамбур, он продолжал щелкать зажигалкой.
   Я прошел мимо, остановился у него за спиной, сунул руку в карман.
   — Осторожно, закрываю двери! — объявил по трансляции машинист.
   Филер тут же шагнул в тамбур. Замер у дверей, готовый выпрыгнуть на платформу, если Инга вновь покинет вагон.
   Послышалось шипение сжатого воздуха, двери вот-вот должны были закрыться. Раздумывать было некогда, и я, не вынимая оружия из кармана, выстрелил.
   Пуля попала филеру прямо в ухо — это я успел заметить. Створки дверей тут же сдвинулись, и, как он упал, видно уже не было.
   Поезд приподнялся над монорельсом и укатил, а я вышел на проспект, дождался трамвая и поехал к Ланской.
   Инга ждала меня возле лестницы. Наверху, на платформе, было тихо — видимо, через тамбур, в котором лежал убитый филер, никто не выходил. Тем лучше, обнаружат труп только на Финляндском вокзале.
   — Привет, америкен бой! — Инга чмокнула меня в щеку. — С бородой ты еще сексуальнее!
   — Привет, малышка!
   — Ну как, был за мной хвост?
   Вопрос был лишним, потому что при хвосте я бы не подошел, но ей хотелось услышать похвалу.
   — Нет, ты молодец! Где сбросила?
   — В одном пивняке на Садовой. У меня там знакомая барменша. У них есть второй выход, в проходной двор. Идешь будто бы в туалет, а потом шмыг в подсобку и поминай как звали! — Она взяла меня под руку. — Правда, мне показалось, что крутился рядом один тип. В серой куртке, невзрачный такой…
   — Нет, он сошел на Удельной. Я его довел до метро… Все в порядке, можно отправляться к гипнотизеру. Давай адрес!
   — Нет, за руль сяду я. А то ты возьмешь да и высадишь меня.
   Пришлось подчиниться.
   Мы сели в машину. Но тронулись не сразу — Инга лишила меня бороды и впилась в мои губы долгим радостным поцелуем. А оторвавшись, сказала:
   — Прости, но иначе я поступить не могу… Давай покурим.
   Мы выкурили по сигарете.
   — Знал бы ты, Максима, — вздохнула она, — как мне не хочется туда ехать! Я бы с тобой совсем в другое место поехала, конь в малине!
   — Куда же? — Я сделал вид, будто не понял.
   — А где пара мягких подушек и нет никого.
   Я погладил лежащие на баранке пальцы:
   — Это от нас с тобой не уйдет, конь в малине!
   Инга снова вздохнула и включила зажигание.

Глава 48

   — Там есть консьерж, америкен бой.
   — Что же ты раньше не сказала, конь в малине! — Я фыркнул. — Кто он? Молодой?
   Машина стояла возле шестнадцатиэтажной башни из стекла и арлона — этакой избы на куриных ногах. Правда, в отличие от курицы, тут ног было не две, а четыре.
   — Дяденька лет пятидесяти пяти. — Инга взяла с заднего сиденья сумочку и вытащила из нее шприц-тюбик. — Это снотворное. Выключает человека через секунду… Мне бы не хотелось, чтобы консьерж меня видел.
   Я все понял. Забрал у нее шприц.
   — Давай-ка проедемся, поищем магазинчик, где еще торгуют спиртным.
   Мы нашли магазинчик «24 часа» за углом. Я выскочил, купил флакон коньяка.
   Вернулись назад.
   — Сиди в машине, девочка, пока не позову.
   — Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.
   Я вернул на место бороду, выбрался наружу, скрутил пробку, прополоскал рот коньяком, выплюнул. Полфлакона вылил в кусты шиповника. Подошел к дверям, разобрался с домофоном, позвонил консьержу.
   Тот открыл.
   — Чего тебе, парень?
   Я оценил его мгновенно: похоже, выпить дедок не дурак. Особенно на халяву…
   — Слушай, отец! — Я дыхнул на него коньяком. — Тут у тебя телка одна обитает. Риткой зовут. Рыжая такая… Как бы ее на стрелку высвистать?
   Дедок глянул на меня с подозрением:
   — Чего-то ты путаешь, борода! Нет в моем доме ни одной Ритки. Я ведь всех знаю.
   — Как нет! Она мне этот адрес назвала.
   В глазах консьержа родилось сочувствие.
   — Продинамила тебя, видно… Нет у нас таких. Тут живет народ все больше серьезный.
   — Вот зараза! Сбежала! Весь вечер ее, суку драную, поил! Ну, только встреться мне, мокрощелка! — Я достал флакон, отвернул пробку. — Тьфу, бл…дь! Не могу с горла! У тебя, отец, стакана нет? Составь компашку.
   Через полминуты мы были в его комнатенке. Еще через полминуты он опрокинул грамм сто из моего флакона, а еще через пять секунд я воткнул ему в предплечье шприц-тюбик.
   — Ты, борода, это… — Он отрубился на полуслове.
   Я аккуратно пристроил его на диванчик, чтобы дедок не разбил голову, вышел на улицу и свистнул Ингу.
   Та долго себя ждать не заставила. Видно, решившись на что-либо, сразу становилась энергичной.
   — Спит?
   — Как сурок. Долго эта штука действует?
   — До утра продрыхнет. И помнить ничего не будет.
   Мы вошли в дом, заперли за собой дверь, сели в лифт. Инга нажала кнопку четырнадцатого этажа.
   — Может, все-таки вернешься в машину? — сказал я, когда лифт полетел наверх.
   — Не вернусь, конь в малине, отстань! Куда иголка, туда и нитка…
   Лифт остановился, и мы вышли.
   Прекрасно, на площадке всего две квартиры. На дверях, к которым направилась Инга, табличка «Д-р С. Кунявский».
   Я встал чуть в сторонке, а Инга нажала кнопку звонка.
   За дверью послышалась переливчатая трель, протопали чьи-то ноги, щелкнул замок.
   Гипнотизер оказался чуть старше меня, лет тридцати трех — тридцати пяти, брюнет с явно намечающейся лысиной, рост — около метра семидесяти. Узкие плечи и растущее брюшко говорили о его равнодушном отношении к собственному телу. Взгляд карих глаз выглядел странноватым, пока я не понял, что доктор Кунявский носит контактные линзы.
   — Чему обязан, Инга Артемьевна? О-о, никак вы теперь носите парик! Зря, блондинкой вам лучше! А это кто с вами?
   Я содрал с физиономии бороду.
   У доктора отвалилась челюсть и забегали глаза. Впрочем, он сразу взял себя в руки.
   — О-о! И господин… э-э… Арчи Гудвин здесь? Чем обязан такому визиту!
   — Может быть, вы пригласите нас в дом, Борис Соломонович? — спросила Инга.
   — Минутку, друзья! — Я подошел к хозяину и быстро ощупал карманы.
   Оружия при нем не оказалось.
   — Мой «стерлинг»в сейфе. Я никогда не ношу его с собой. Я ученый, а не солдат! Прошу вас в мою обитель!
   Мы ввалились в прихожую. Я тут же обшарил взглядом стены. Телекамер на первый взгляд не было, но береженого бог бережет…
   На противоположной стене висел календарь, изображающий каких-то индийских богов. За ним вполне можно было спрятать камеру.
   И я повторил процедуру обшаривания — на этот раз с помощью искателя. Конечно, окажись за календарем телекамера, процесс проверки выдал бы гостей с головой, но мне в очередной раз повезло.
   — У меня нет «жучков», — сказал Кунявский. — Это было одно из моих условий, прежде чем я согласился работать с органами. Я люблю дом с глухими стенами, а не аквариум, в который может сунуть нос кто угодно.
   Возможно, он говорил правду. Но рисковать в любом случае не стоило.
   — Действуй, — прошептал я Инге. И повернулся к доктору: — Никаких лишних движений и слов, иначе… — Я выдернул из кармана пистолет.
   Инга тут же повисла у Кунявского на плече:
   — Не ждал меня, Боренька! Не ждал, бука! А я — вот она! Дай, думаю, загляну, как тут мой лапушка!
   Она потащила доктора в комнату. Парик теперь сидел так, что челка свисала на глаза, делая Ингино лицо незнакомым.
   Ей-богу, эта девчонка знала многие приемчики изменения собственной внешности.
   Я внимательно следил за движениями Кунявского. Его растерянность была сейчас как нельзя кстати. Будто бы к нему явилась давно забытая любовница, и он не знал, что с нею делать.
   — Пошли погуляем, Боренька. — Инга на мгновение прижалась к «любовнику»и чмокнула его в уголок рта.
   Поцелуй был столь натуральным, что во мне мгновенно проснулась ревность. В этой женщине умерла звезда театральной сцены. Или жила великая шлюха…
   — Пойдем, Боренька, — приговаривала она. — Пойдем, лапушка. Ты совсем забыл свою Зайку. А я вот тебя не забыла. Дай, думаю, зайду…
   — Мне надо переодеться. — Кунявский потеребил пижаму на выпуклом животике.
   Его растерянность вышибла бы слезу у любительниц мелодраматических сериалов, но мы с Ингой сериалами не баловались.
   — Ой! — обрадовалась Инга. — И я с тобой. Посмотрю, как ты надеваешь штанишки. Это так возбуждает. Но в постельку мы сразу не побежим. Сначала ужин и выпивка, а уж потом… Ты угостишь меня шампанским, лапушка?
   И ни одного «коня в малине»! Ох, актриса! Ах, актриса! Ух, актриса!!!
   — Угощу, так и быть, — нехотя согласился лапушка, и они скрылись в спальне.
   Инга по-прежнему ворковала, околдовывая Бореньку женскими чарами. Мне даже стало его жаль, если он не голубой, давно уже в собачьей стойке стоять должен. Впрочем, какие тут собачьи стойки, когда у тебя в прихожей мужик с пистолетом!..
   Через пару минут они появились из спальни.
   — Красавчик! Я прямо таю! — Инга поправила платье на груди, хотя, на мой взгляд, поправлять там было совершенно нечего: Боренька прикоснулся бы к ней разве только под моим пистолетом.
   Сам он был теперь как огурчик — синий костюм-тройка, голубая рубашка, галстук с алмазной булавкой…
   Едва мы покинули квартиру и хозяин запер двери я ткнул его «етоичем»в бок:
   — Никаких глупостей, Боренька. Мне, лапушка, терять нечего! Первая пуля — твоя!
   Он мгновенно вспотел. А я удовлетворенно хмыкнул: доктор Кунявский спекся.
   — Хорошо. — Боренька поднял на меня глаза, в которых горела ненависть. — Валенсия осталась на свободе.
   У меня исчезли ноги. И руки тоже. Справа мелькнула выкрашенная в коричневый цвет стена, потом серый пол… Где-то рядом еще что-то мелькнуло, но рассмотреть я не мог: глаза стали чужими, они больше не слушались. И только уши мне не изменили.
   — Металлический грохот, едва слышный звонок. Негромкая возня. Вскрик: «Ой, больно!»И шипящий Ингин голос:
   — Еще рыпнешься, конь в малине, и мозги вон!
   Сначала возникла боль возле виска. Потом вернулись глаза, и я смог скосить их в сторону.
   Кунявский стоял, скрючившись и обнимая левой рукой правую. В трех шагах застыла Инга с дамской «виолеттой». И где только она ее прятала?.. Я бы, конечно, такого оружия не слишком испугался, но доктор Кунявский явно не был специалистом по огнестрелам.
   Потом вернулись руки, и я сумел сесть. А потом наконец — и ноги.
   Нам опять повезло. Кроме Кунявского, разумеется… Упав, я не раскроил себе голову. А в соседней квартире никого не оказалось — прежде чем Инга успела Бориса Соломоновича скрутить, он сумел-таки нажать кнопку звонка.
   — Ты как, америкен бой?
   — Как парализованный кролик. — Я с трудом поднялся. — Но жить буду. — Я подобрал с пола «етоича». — Что это было?
   Инга поправила сдвинувшийся в сторону парик и саданула Кунявского стволом под ребра:
   — Колитесь, Борис Соломонович! Ну?!
   Доктор скривился от боли:
   — Кодовая фраза… Временный паралич некоторых мышц… Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы успеть разоружить человека.
   — Лихо придумали! — Я потер ушибленную руку. — Но не все предусмотрели!
   Кунявский вновь обильно потел. Но пока еще хорохорился:
   — А если бы вы пришли один?
   Я благодарно посмотрел на Ингу. Моя амазонка и бровью не повела.
   — Почистись, америкен бой! И пора сматываться.
   Я стряхнул пыль с куртки и брюк.
   — Фонарей на лице нет?
   — Нет… Думаю, держать его на мушке лучше мне, конь в малине!
   — Да уж, — сказал я. — Уж будь добра, подержи.
   Шустрый у нас собеседник, за ним глаз да глаз нужен! Лифт все еще находился на этаже: видно, жители этого дома допоздна не гуляли. Мы спустились вниз. Консьерж пребывал в той позе, в какой я его оставил, — спал на диванчике. Мы вышли на улицу, захлопнули за собой дверь.
   — Сейчас, Борис Соломонович, поедем к вам в институт, — сказала Инга. — Надеюсь, вы не против?
   — Там, между прочим, охрана, — буркнул Кунявский дрогнувшим голосом.
   Эта дрожь сказала мне все — теперь Борис Соломонович действительно спекся и будет исполнять любой наш приказ. Ну и ладненько, лишь бы головы от страха не потерял!
   Инга тут же взяла его под руку: видимо, у нее появились схожие опасения.
   — Когда вы приводите в лабораторию левых клиентов, охрана тоже там!
   Кунявского шатнуло.
   — И давно вы об этом знаете?
   — Я около трех недель. Мое начальство пока ничего не знает. И не узнает, если вы сделаете все правильно.!
   — Я… — Кунявский сглотнул. — Я постараюсь.
   Сели в машину — на этот раз я за руль, Кунявский рядом, а Инга на заднем сиденье, держа доктора на прицеле.
   — Вот и хорошо… В Институт прикладной психе кинетики, мастер! Одна нога здесь, другая там!
   — Слушаюсь, мэм! — отозвался я. — Только будьте добры, объясните, как ехать.

Глава 49

   Институт прикладной психокинетики находился на Охте. Ничем не примечательное здание из стекла арлона. Безо всякой вывески. Я смотрел на него во все глаза, но в памяти ничего не шевельнулось.
   — Ну, Иван Сусанин, — скомандовала Инга. — Видите!
   Иван Сусанин сидел, вжав голову в плечи.
   — Только без шуток, — сказал я, возвращая на подбородок липовый волосяной покров. — И не бойтесь вы так! Будете нас слушаться, еще сто лет проживете.
   Кунявский шумно вздохнул. В полутьме было видно, что он пытается улыбнуться. Улыбка получилась кривой, как карликовая березка. Или что там растет, за Полярным кругом?..
   Мы вышли из машины, заперли ее, поднялись по ступенькам к стеклянной двери. Иван Сусанин нажал кнопку звонка. Плечи его расправились.
   Через минуту за дверью появился охранник, дюжий парень лет двадцати, оглядел нашу живописную группу, узнал Кунявского, кивнул. Замок щелкнул, дверь распахнулась.
   — Добрый вечер, Борис Соломонович! Что это вы без предварительной договоренности?
   — Добрый вечер, Володя! Неожиданный клиент. Срочно. — Голос Кунявского уже не дрожал.
   Охранник осмотрел Ингу и меня с профессиональной подозрительностью, но отступил в сторону.
   — Ты, Володя, как обычно, отведи камеру от двери. А я переключу канал на видак. Оплата по-прежнему наличкой.
   — Хорошо. Завтра после пересменки я вас подожду. — Володя сделал приглашающий жест. — Проходите, дамы и господа! Только быстро!