Романецкий Николай Михайлович. Везунчик

   Шагая к метро, я продолжал думать о нашем с Катей ребенке. Сейчас бы ему исполнился год. Он бы уже ходил и пытался произнести первые слова. Или в год дети еще не ходят и не говорят?.. Ну все равно. Я бы возвращался вечером домой и приносил бы ему книжки с картинками… Черта с два я предоставлю eй время до семи! Черта с два я предоставлю ей возможность приготовиться! Черта с два я предоставлю ей возможность сделать что бы то ни было! Ведь теперь, когда она научилась снимать «рубашки» без физического ущерба для новорожденных, ей даже не требуется входить в сговор с врачом. И никому никогда в голову не придет, что его малыш неудачлив в жизни только потому, что роды принимала рыжая зеленоглазая акушерка, слишком похожая на подростка, чтобы ее можно было хоть в чем-то заподозрить. А замену Раскатову, с ее умением влиять на мужчин, Альбина отыщет очень быстро. Слишком много у нас желающих торговать — чем угодно. От чужой смерти до собственных детей. Не зря Иисус изгонял торговцев из храма!.. Без них жизнь невозможна, но и полную свободу им давать тоже нельзя! Впрочем, как и любому другому профессиональному племени — хоть военным, хоть политикам. Все сразу начинают тянуть одеяло на себя, думать в первую очередь о своих интересах!
   Я добрался до улицы Рубинштейна, нырнул под арку, во двор-колодец. И вдруг понял, что сюда мне еще рано. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился туда, где обитают торговцы пищей и предсказаниями. Давешняя цыганка подошла сама.
   — Привет, бриллиантовый! Не Земфиру ли, случаем, ищешь? Так я вот она.
   — Тебя зовут Земфира? — сказал я.
   — Да, алмазный… Опять погадать надо? Неужели в прошлый раз ошиблась?
   — Не ошиблась. Все так и есть. И дорога в казенный дом, и блондинка, и ребенок мертвый… Хочу теперь знать, почему я должен опасаться девицы рыжей и зеленоглазой.
   — Вон чего захотел! — Земфира усмехнулась. — Все просто, алмазный. Она в тот день подошла ко мне, показала тебя и попросила раздобыть три волоска с твоей прически.
   — Рыжая была здесь, на рынке?!
   — Конечно, изумрудный! Волоски я ей отдала, потому что знала: она не сможет тебе навредить.
   Все стало окончательно ясно. Теперь я знал наверняка, чьи пальцы крутили меня в снах, пытаясь проткнуть копьем грудь. Ведьма пыталась устроить мне «аварию мотора». И любой патологоанатом сказал бы после вскрытия: «Разрыв сердца. Надо было парню поменьше курить!»
   — А откуда, Земфира, ты узнала, что она не сможет мне навредить?
   — Алмазный мой! — Лицо цыганки тронула лукавая улыбка. — Я же гадалка! Хочешь, еще погадаю? Позолоти ручку!
   Я дал ей десятку.
   Земфира сунула ее за вырез платья, взяла мою ладонь, стиснула в руке.
   — Опять впереди дорога в казенный дом, красавчик. И по-прежнему сохнет по тебе блондинка. Второй твой ребеночек будет здоровый и очень-очень счастливый. А опасаться тебя надо деве рыжей и зеленоглазой.
   — Это верно, Земфира, — сказал я. — Опасаться ей ox как надо!.. А что там с казенным домом? Вернусь я из него?
   — Не знаю, алмазный. — Земфира тряхнула жгуче-черными волосами. — Не вижу.
   Я достал еще десятку, протянул ей. Она оттолкнула мою руку:
   — Не надо, бриллиантовый! Не вижу я. Честно говоря, и казенного дома не вижу. Так сказала, для красного словца.
   — А что же ты вообще видишь?
   — Вижу, что тебя очень изменило. Ребенок твой умерший с тобой. Он взял на себя твою смерть. Вот и все, что я вижу.
   — Значит, соврала?
   — Зачем соврала? Люди платят за приятное. За неприятное никто платить не станет. И во второй раз не придет. И ты бы только ради вопросов о рыжей не пришел.
   — Пришел бы!
   Земфира покачала головой:
   — Не пришел бы. Ты ведь и так обо всем догадывался. — Она была права. В чем в чем, а в психологии людской она разбиралась. :
   — Ладно, Земфира, — сказал я. — Не хочешь, значит, говорить о неприятном?
   Цыганка вновь покачала головой.
   — Не вижу я в тебе, алмазный, неприятного. И приятного тоже не вижу. Закрытый ты теперь от меня. И от рыжей той закрытый. Иначе бы тебя уже и в живых не было. У рыжей сила, какой у нас не бывает, но не по зубам ты ей.
   Я понял, что ничего больше не добьюсь: либо Земфира не хотела говорить, либо и в самом деле была бессильна перед моим будущим.
   — Прощай, гадалка! — сказал я. И ушел.

Глава 64

   Замок в квартире Паутовых был все тот же, и справился я с ним за десять секунд. Осторожно потянул за ручку. Дверь открылась всего на пару сантиметров — оказалась запертой на цепочку. Опасаются дамочки незваных гостей…
   Пришлось вернуть замок в исходное состояние и прибегнуть к помощи звонка.
   — Кто там? — послышался голос старой ведьмы.
   — Сантехник, — сказал я.
   Прием кретинский, но он сработал. Звякнула цепочка, щелкнул замок.
   Я рывком распахнул дверь, ввалился в прихожую. И тут же понял, почему сработал кретинский прием — в лицо мне смотрело черное окошечко «стерлинга».
   — Заходи, сантехник, — сказал его владелец, молодой парень лет двадцати. — Морду к стене, лапы на затылок.
   Я повиновался.
   — Татьяна Владимировна, закройте дверь.
   Щелкнул замок, звякнула цепочка.
   — Теперь, сантехник, на пол! Морду вниз, лапы в стороны!
   Я повиновался, лег так, чтобы правая рука была ближе к нему.
   — Татьяна Владимировна, вот браслет, наденьте ему на правую руку!
   Я лихорадочно соображал, что делать. Вот вляпался так вляпался, Арчи Гудвин хренов!
   Между тем старая ведьма наклонилась; чтобы было удобнее, оперлась коленом мне на спину. А может, хотела прочувствовать, что это такое — попирать коленями мужчину.
   Другого такого шанса может и не быть. Резко катнувшись в сторону, я подсек старуху, подправляя левой рукой траекторию ее падения. В результате Паутова-старшая с визгом улеглась на меня, а я ткнул ей пальцем правой руки в расплющенную левую грудь и сказал, глядя парню прямо в глаза:
   — Дернешься, пущу ей пулю в сердце.
   Несуществующий пистолет был ему не виден, и он заволновался. А тут еще старая ведьма завопила:
   — Володя, у него пистолет!.. Он мне пистолетом прямо в грудь!
   — Мама, что случилось? — раздался из комнаты голос Альбины.
   — Пусть дочка сидит, где сидит, — быстро сказал я. — Иначе прихлопну мамашу. Мне терять нечего!
   Парень окончательно растерялся. Конечно, если бы «стерлинг» был настроен на игольчатый луч, охраннику не стоило бы никакого труда пальнуть мне в неприкрытую голову. Но, похоже, настройка была веерной, и он боялся зацепить заложницу. Ему, в отличие от меня, было что терять.
   Я вдавил палец в рыхлое тело посильнее, и старая ведьма заверещала от боли.
   — Мама! — Альбина вылетела из комнаты, словно игрушечный чертик из табакерки.
   Охранник схватил ее за руку:
   — Куда вы? Назад!
   Большего мне и не надо было. Левой рукой я схватил старуху за воротник халата, оторвал от себя, а правой выдернул из кобуры родимого «етоича». Мгновение, и дуло уперлось мамаше в левый висок.
   Дальнейшее было просто. Увидев пистолет, Альбина застыла с расширенными от ужаса глазами. Повинуясь моим приказам, охранник положил «стерлинг» на пол, ногой отбросил оружие в дальний угол. Я стащил мамашу с себя, поднялся на ноги, галантно предложил пожилой женщине руку. Она, правда, моей галантности не оценила, встала сама, придерживая на груди оставшийся без пуговиц халат. Потом вся наша дружная компания проследовала в комнату, где я приложил охраннику рукояткой пистолета по затылку. Сдержанно приложил — убивать его вовсе не хотелось. Затем подтащил бесчувственное тело к батарее парового отопления и приковал браслетом к трубе. Все это время мамаша и дочка сидели на диване, вцепившись друг другу в плечи и с ужасом следя за моими боевыми действиями.
   Разобравшись с охранником, я повернулся к ним:
   — Ну вот, дамочки! Больше он нашей беседе не помешает.
   И тут нервы старой ведьмы не выдержали. С воплем: «До-о-очушка, он убьет тебя! Беги-и-и!»— старуха бросилась на меня, норовя вцепиться скрюченными пальцами в лицо. Пришлось ударом по голове, уложить на пол и ее.
   — Мамочка! — завопила Альбина, вскакивая с дивана.
   — Сидеть! — Я направил пистолет ей в лицо.
   Она тут же угомонилась, забралась на диван с ногами, сжалась в комочек. Я опустился возле мамаши на одно колено, пощупал пульс на шее. Старая ведьма была жива.
   — Ничего с нею не сделалось. — Я сел в кресло возле стола. — А теперь поговорим.
   Как и в первую нашу встречу, Альбина быстро пришла в себя. Спустила ноги с дивана, сжала кулачки, пронзила меня бешеными глазами.
   — Нам не о чем говорить!
   — Вот как?.. А о детях, которых вы убили с помощью доктора Марголина?
   — Это ложь! Я никого не убивала!
   — Вот как?.. Тогда поговорим о «рубашках», которые вы с них сняли.
   Лицо ее на мгновение перекосилось от страха. А потом она закрыла глаза и протянула в мою сторону растопыренные пальцы. Вздрогнула. Открыла глаза — в них вновь стоял смертный ужас.
   — Как… Как вам удалось воспользоваться той «рубашкой»? Это же невозможно… Если только вы… вы… вы… — Ее заклинило: она все поняла.
   — Да, я отец ребенка, которого вы с Марголиным убили год назад. Я муж Екатерины Савицкой.
   Она вновь быстро взяла себя в руки.
   — Муж объелся груш… Между прочим, ваша любезная Катя весь этот год наставляла вам рога.
   Я усмехнулся:
   — Мне это известно. Как и многое другое. Я прочитал дневник Виталия Марголина.
   — Он вел дневник? Вот дурак! Слово «дурак» прозвучало вовсе не как оскорбление: похоже, эта женщина все еще любила своего подельщика.
   — Это вы сказали моей жене, что он убил обоих ее детей: моего и марголинского?
   — Ничего я никому не говорила! У вас нет никаких доказательств. Вам не поверит ни один следователь, ни один суд!
   Да, внутри этой хрупкой женщины скрывался стальной стержень.
   — Для суда, каким я собираюсь судить вас, не нужны никакие доказательства!
   Это ее проняло.
   — Вы… Вы собираетесь убить меня?
   — Пока что я задаю вопросы. Как говорят у ментов, чистосердечное признание может быть учтено судом.
   Она кусала губы и пожирала меня ненавидящим взглядом. Я молча ждал, недвусмысленно поигрывая пистолетом. Наконец не выдержал:
   — Кстати, не надейтесь на помощь со стороны Павла Ивановича Поливанова. Или Раскатова — не знаю уж, как он вам представлялся. Он отвечать на вопросы не хотел и теперь мертв.
   Ненависти во взгляде рыжей прибавилось. Желания говорить — ничуть.
   Тогда я встал, подошел к ней.
   — Даю вам пять секунд! — И приставил к ее лбу пистолет.
   Альбина вздрогнула и сразу обмякла, будто этим прикосновением я выдернул из нее дававший силы стержень.
   — Ладно, — сказала она хрипло. — Задавайте ваши вопросы.
   — Один уже задан! — Я вернулся в кресло.
   Она судорожно вздохнула:
   — Да, это я сказала Савицкой про детей. Это я присушила к ней Виталика, а потом оказалось, что не могу справиться с собственным колдовством. Я думала, что после моего рассказа между ними все будет кончено. Мне и в голову не приходило, что Савицкая решится на убийство. Такая слабохарактерная женщина…
   Конечно, ей и в голову не могло прийти: ведь сама она понятия не имела, что такое материнские чувства… Но этого я говорить не стал, просто спросил:
   — Кто спрятал труп в подвал? Вы?
   — Нет, конечно. Я находилась в приемной, с пациентками… Виталия я чувствовала лучше других мужчин. И сразу поняла, что он умер. Бросилась в кабинет, там пусто. Видно, он повел Савицкую вниз. Мне стало жутко, но я спустилась туда. Дверь оказалась закрытой. Кода на замке я не знала, Виталий его систематически менял. Но сразу ощутила, что он там, за дверью, мертвый. Если бы я смогла войти, разве оставила бы шкатулки?.. Наверное, Савицкая была еще в подвале. Но я перепугалась так, что ничего не соображала. Знала лишь, что надо срочно исчезнуть, поскольку… поскольку… — Она запнулась.
   — Поскольку решат, что доктора убили вы, — закончил я.
   — Да. — Она затеребила рукав халатика. — В клинике все знали, что мы в последние дни часто ругались… Конечно, бежать было глупо, но я в тот момент почти ничего не соображала. Смерть Виталия слишком на меня подействовала! Ведь я его любила, несмотря на все раздоры! У меня хватило сил на то, чтобы попросить Наталью Петровну, нашу администраторшу, принять оставшихся пациенток и подписать у нее заявление на отпуск.
   — А как вы объяснили Екатерине Савицкой, почему Марголин убил ее детей?
   Альбина помолчала некоторое время, словно раздумывала, говорить ли правду.
   — Про первого… про вашего сказала, что Виталий убил его из ревности. Что он уже тогда решил к ней подклеиться, и ребенок был помехой. К тому же убитая горем женщина всегда склонна отвечать на чувства того, кто проявляет о ней заботу… А про второго она и не спрашивала. Хватило одного. Тем более что я рассказала, будто все это время Виталик спал и со мной. Конечно, если бы Савицкая любила его, она бы не поверила. Но она его не любила по-настоящему, просто хотела выйти замуж.
   — Откуда вы знаете?
   Она улыбнулась грустной улыбкой:
   — Чтобы отличить любящую женщину от нелюбящей, не нужно быть ведьмой… Это вы мне звонили насчет шкатулок?
   — Да, я. Но вы, наверное, уже поняли, что я не собираюсь их продавать.
   — Поняла. — Она вздохнула. — Если вы меня не убьете, я инициирую «рубашки», и вы сможете их продать. Клиентов найдем.
   Я усмехнулся: торговка до мозга костей, она пыталась теперь купить и меня.
   — А без инициации?
   — Без инициации они наденутся только на детей до трех лет или на таких, как вы.
   — Ладно, — сказал я. — Об этом поговорим позже. (Она сразу воспрянула духом.) Не думаю, что вам можно верить. Вы ведь пытались убить меня!
   — Я?! — Она разыграла гигантское удивление. — Когда и как бы я могла это сделать? Я же носа на улицу не показывала!
   — В первую же ночь после того, как я вас нашел. А как — вам лучше знать! Да тем же макаром, как вы убили доктора Свидерского. Иначе зачем попросили цыганку с Кузнечного рынка, чтобы она раздобыла три волоска от моей прически?
   Она посмотрела на меня взглядом затравленного зверя:
   — А что оставалось делать?! Я же сразу почувствовала исходящую от вас угрозу. Вот и решила заколдовать. Если б я знала, что вы в первую же ночь обзаведетесь «рубашкой» собственного сына… Мне это и в голову не могло прийти. Муж Савицкой пропал без вести… Если бы я знала, что это вы и что вам удастся проникнуть в подвальную комнату!.. Ее понесло, и мне оставалось только слушать. — В ту ночь я ждала, пока вы заснете. Колдовство надежнее всего действует на спящего. А вы не давали покоя ни себе, ни мне. Я ждала до четырех утра, пока не лопнуло терпение. А когда ничего не получилось, решила: неудача объясняется тем, что вы бодрствовали. Дождалась следующей ночи. И опять ничего не получилось! И так ночь за ночью. Пока не увидела вас сегодня и не поняла, что вы в «рубашке». Повезло вам! — Она закрыла лицо руками и замолкла.
   — Да, — сказал я. — Мне в этом деле все время везло. А вам — нет. Увы, голубушка, и на старуху бывает проруха!
   Она опустила руки на колени, лицо перекосилось от жгучей ненависти.
   — Повезло вам лишь в том, что вы успели обзавестись «рубашкой» прежде, чем я взялась за вас! А дальше везение обеспечивала уже сама «рубашка». — Ненависть как вспыхнула, так и угасла: мгновенно. — У Савицкой были бы очень счастливые дети…
   — У нее еще не все потеряно, — сказал я.
   Альбина ничего не ответила и вновь принялась теребить рукав халата.
   — Это вы подсказали полковнику Раскатову, что я жив?
   Она подняла голову:
   — Три дня назад. Его люди нашли меня. Он тряс меня до тех пор, пока я ему кое-что не выложила. Потом заявил, что вы спрятали кейс с «рубашками» на каком-то из вокзалов, но, к сожалению, были убиты. Я заверила его, что он ошибается. Тогда он пообещал найти вас и вернуть кейс. Велел мне сидеть дома и оставил охрану. Решил использовать меня в качестве приманки, сволочь! Та еще была скотина! Честно говоря, я не жалею, что он умер. Все равно рано или поздно мне самой пришлось бы устроить ему разрыв сердца.
   — Погодите! — Я опешил. — Ведь он тоже носил «рубашку»!
   Альбина презрительно усмехнулась:
   — Разве это «рубашка»? На халяву сокровище получишь только в сказке!.. Обделать партнера в карты… Удачно сыграть на бирже… От серьезных бед его «рубашка» не охраняла. Не то что ваша! Из Савицкой могла бы выйти очень сильная ведьма.
   — Не понял, — сказал я. — Из Кати — ведьма?
   Презрительная усмешка Альбины теперь относилась ко мне.
   — Где уж понять! В мире иногда рождаются очень необычные женщины. Такие, как я или Савицкая. Разница между нами лишь в том, что во мне сила проснулась, и я стала ведьмой. А в Савицкой не проснулась, и ее удел — рожать детей в очень хороших «рубашках».
   В моей Кате спала ведьма!.. Я оторопел. Но потом вспомнил, что за последние дни узнал и более сногсшибательные вещи.
   — Кстати, — сказал я. — Вы утащили «рубашку» второго ребенка Савицкой. Где она? Альбина хотела соврать. И не соврала.
   — Там, в спальне.
   — Идемте! Я забираю ее. Вам она уже не понадобится.
   Она встала с дивана, одернула подол, прошла в спальню. Я последовал туда же, держа пистолет наготове.
   Это была не спальня. Это была самая настоящая химическая лаборатория. На покрытом стеклом столе — спиртовка и набор колб разного калибра. Тут же реторта и змеевик. Какие-то горшочки на полках, рядом с горшочками пучки засушенных трав. На другом столе — шесть подсвечников с погашенными свечами. На окнах — тяжеленные черные шторы. Правда, сейчас они были раздернуты.
   Я представил себе, что будет, если их задернуть.
   Химическая лаборатория немедленно превратилась в настоящее логово ведьмы. Не хватало только потрошеных жаб, совы на жердочке да окровавленных человеческих внутренностей.
   Впрочем, все-таки это была и спальня — в дальнем углу стояла узкая подростковая кровать. Незастеленная — видимо, когда я пожаловал в гости, Альбина спала после ночных колдовских трудов. Рядом с кроватью стояла тумбочка. На ней лежала вылепленная из черного пластилина куколка, в грудь которой была воткнута вязальная спица.
   Я спрятал пистолет в кобуру, подошел поближе.
   К пластилиновой голове были прилеплены три волоска.
   — Это я?
   — Вы. — Альбина виновато развела руками. — Я пыталась достать вас каждую ночь. У меня не было иного выхода, поймите вы!
   Я взял фигурку в руки. Было странно держать в руке себя самого, родимого. Выдернул спицу. Конец ее оказался черным от копоти.
   — Несколько раз мне снились гигантские пальцы, пытающиеся проткнуть копьем сердце. Но этой ночью я спал спокойно.
   — Да. — Альбина кивнула. — Вы совсем перестали откликаться на мой зов. «Рубашка» приросла к вам, как ваша собственная кожа, и я уже ничего не могла с нею поделать.
   Меня вдруг осенило.
   — Подождите-ка! Но умри я, как бы вы с полковником Раскатовым нашли кейс?
   Она опять презрительно усмехнулась:
   — Вы полагаете, что я, умея снимать «рубашки», не смогу найти их без вашей помощи?
   — И вы не сказали об этом Раскатову?
   — А зачем?
   Я хмыкнул. И в самом деле — зачем? У каждого свой интерес, у каждого свои козыри. Нет, этой женщине надо отдать должное: хватка у нее мужская.
   Я оторвал от пластилиновой головы свои волосы, а фигурку превратил в бесформенный ком. Бросил его на тумбочку, волосы спрятал в нагрудный карман.
   — Где шкатулка?
   — Здесь. — Альбина шагнула к тумбочке.
   — Стоп!.. Сам возьму. Сядьте на кровать.
   Она села, поджала ноги.
   Не выпуская ее из виду, я открыл тумбочку.
   Хрустальная шкатулка стояла внизу, среди флакончиков с туалетной водой и духами. Я достал ее, нажал кнопочку. Крышка открылась. Внутри лежал знакомый перламутровый шарик.
   — А почему вы не надели ее на себя?
   — Не могу. Это «мужская» рубашка. А над женскими я и вовсе не властна.
   — Да, помню. Вы — ведьма-половинка.
   Мне вдруг страшно захотелось коснуться шарика, почувствовать его теплую, мягкую, живую упругость. И я не удержался, тронул его указательным пальцем.
   По затылку на этот раз меня не било, просто встали дыбом волосы. Как давеча у полковника Раскатова…
   Альбина вскочила с кровати.
   — Вы… вы… Как вам удалось? Ведь он не инициирован! — Она подняла ко рту правую руку, прикусила пальцы. — Боже, значит, Савицкая все еще любит вас! Иначе бы вы не смогли…
   — Сядьте! — сказал я. — Чему вы удивляетесь? Жена любит мужа. Она всегда меня любила. Во всем виноват был я сам.
   Альбина не поняла, но объяснять я ничего не собирался: беседа близилась к концу. И вот это ведьма поняла сразу.
   — Неужели вы меня убьете? — пролепетала она. — У вас теперь две «рубашки». Вам никто не страшен! Даже сам дьявол! Не то что ведьма-половинка…
   Я вспомнил фразу, которую сказал своему командиру и с которой все началось.
   — Солдату не пристало с п…здой воевать пистолетом. — Я отстегнул кобуру и положил на стол со свечами..
   Альбина смотрела, раскрыв рот и хлопая ресницами. Но когда я расстегнул ремень и снял брюки, до нее дошло.
   — Не-е-ет!!! — завопила она и бросилась к двери. — Ма-а-ама! Ма-а-амочка!
   Я догнал ее в два прыжка, обхватил под мышками и зажал правой рукой рот. Потом оторвал от пола и понес к постели. Ведьма попыталась укусить меня за руку, но моя хватка была железной. Возле кровати я поставил ее на ноги, повернул к себе лицом и одним движением разодрал халат — только пуговицы горохом посыпались. Она тут же попыталась ударить меня коленом в промежность, но легким движением ноги я блокировал эту попытку. Альбина зашипела, как кошка, а я опрокинул ее на постель.
   Под халатом у нее ничего не было: видимо, она и вправду спала перед моим приходом. Впрочем, бюстгальтер ей и не требовался — чтобы поддерживать такой бюст, достаточно обыкновенной мужской майки. Лишь крупные соски намекали на то, что в принципе созданы для кормления детей, а в остальном от шеи до пояса передо мной лежал самый обыкновенный мальчишка.
   — Голубчик, не надо! — залепетала она. — Не надо, голубчик! — И попыталась ударить меня ногами.
   Я с легкостью отбил и эту атаку, навалился на щупленькое тело шестью пудами живого веса.
   Она попыталась вцепиться мне в глаза. Пришлось завести агрессивные худенькие руки за голову и левой слить их воедино. Правой же я сумел стащить с себя то последнее, что разделяло наши тела. Почувствовав прикосновение главной угрозы, Альбина вновь завопила. Я опять зажал раскрывшийся рот, и ей осталось только извиваться. Впрочем, то, что она так отчаянно сопротивлялась, играло для меня и положительную роль. Иначе бы это тело черта с два меня возбудило. А так мой конь начал вставать на дыбы, превращаясь в таран. Почувствовав это, она переплела лодыжки и крепко стиснула бедра. Глаза ее опять горели такой ненавистью, что если бы это чувство сжигало, я бы давно превратился в кучку пепла.
   Тогда я вставил ей между бедрами колено и изо всех сил надавил. Клин — давнее орудие человеческой цивилизации. Сработал он и в данном случае, мой конь добрался до единственного, что в Альбине было не от мальчишки, и устремился по давно изведанной с другими любовницами дорожке.
   Думая, что я ослабил бдительность, ведьма вновь попыталась укусить мою ладонь. Однако я не тешил плоть — исполнял долг. И потому был настороже.
   Альбина извивалась и брыкалась, пока мой таран не проломил крепостную стену ее девственности, а потом… Нет, не сверкнула молния и не загрохотал гром. И не потянуло серой из углов комнаты. Просто Альбина вздохнула, обмякла, закрыла глаза. А потом ведьмины бедра начали совершать инстинктивные женские движения. Тогда я отпустил ее руки, и она тут же вцепилась пальцами мне в загривок. Глядя на блаженное лицо, я улыбнулся: сейчас мои волосы были ей нужны совсем для другого колдовства, для того колдовства, что зовется плотской любовью.
   Впрочем, любовью я по-прежнему не занимался. Дождавшись, когда она стиснула бедрами мою талию, содрогнулась и запищала от наслаждения, я тут же скатился с кровати и принялся заталкивать вздыбленного коня в привычную полотняную тюрьму.
   «Спарились и разбежались!..»Я вспомнил, откуда эта фраза. Так думал писатель Виктор Банев о своих взаимоотношениях с медсестрой Дианой. Вольно было Баневу так думать! Он находился в опале, но его не приговаривали к смертной казни. Его ребенок был жив. А главное, модный писатель занимался любовью, абсолютно не заботясь о том, что может подарить своей партнерше незапланированного беби.
   Я помотал головой. Глупости какие-то приходят на ум. Наверное, это то, что осталось во мне от Арчи Гудвина…
   Я оделся, угнездил под мышку кобуру и взглянул на Альбину.
   Та ответила взглядом, полным нежности и надежды:
   — Может, мы еще встретимся?
   — Обязательно, — сказал я. — Когда рак на горе свистнет!
   В этих словах тоже был Арчи, и я не стал ему сопротивляться.
   Альбина улыбнулась каким-то своим мыслям.
   — Ты меня изнасиловал. Я могу заявить в милицию. Генетический анализ подтвердит. Тебя посадят.
   «А ждет тебя, бриллиантовый, дорога в казенный дом», — вспомнил я.
   — Заявляй! Без толку! В твоем влагалище нет материала для анализа.
   — Как это?!
   — А вот так! Я позаботился об этом. Неужели ты думаешь, что я мог потерять разум из-за такого тела, как твое?