Страница:
Пообедав и покурив, я вновь поднялся к себе, глянул в окно. Внизу, на берегу Маркизовой Лужи, старые вешалки по-прежнему кормили чаек. Чуть в стороне валялись на травке многочисленные загорающие. Прогуливались с колясками молодые мамаши. Возможно, кто-то из них разрешился от бремени в клинике Виталия Марголина… Картина была идиллическая, но мне вдруг стало тревожно. Будто за белой тюлевой занавеской я ощутил присутствие гостя, заглянувшего ко мне в номер с неведомой целью и без приглашения…
Чтобы отделаться от подобного ощущения, я раздернул шторы до конца и вновь сел к гейтсу. Пора было браться за систематизацию добытой информации — для себя и за составление отчета — для босса. Чем я и занялся.
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Чтобы отделаться от подобного ощущения, я раздернул шторы до конца и вновь сел к гейтсу. Пора было браться за систематизацию добытой информации — для себя и за составление отчета — для босса. Чем я и занялся.
Глава 10
Зашифровав отчет и отправив его по родимому адресу, я решил позвонить медсестре Альбине Паутовой. Конечно, вряд ли она сидит дома и дожидается, пока я возьму ее в цепкие объятия, но чем черт не шутит! Иногда везет не только преступникам, но и детективам.
Открыв блокнот, я набрал номер.
Четыре .длинных гудка. Щелчок.
— Алло! — Голос глубокий, как Марианская впадина, и холодный, как Северный Ледовитый океан.
— Добрый вечер! Могу я поговорить с Альбиной?
— Альбиночки нет. А кто ее спрашивает?
Все ясно — мамаша. Та самая, внезапно заболевшая. Либо сестра, если таковая имеется.
— Это один ее знакомый… Володя. — Я назвал второе пришедшее на ум имя — потому что первое было «Джон». Будем надеяться, что у медсестры есть хотя бы один приятель Володя. — А когда она появится?
— Видите ли в чем дело, молодой человек… Альбиночка уехала отдыхать в Сочи. У нее отпуск. Может, хотите что-нибудь передать? Она будет мне звонить сегодня или завтра.
— Э-э, нет… — Я лихорадочно стал обдумывать, как зацепиться. И придумал. — Собственно, я не совсем знакомый. Может, она меня даже и не помнит. Дело в том, что моя жена рожала у них в клинике. Роды были очень тяжелыми, но, к счастью, все обошлось. Сегодня нашему сыну исполнился год. Парень здоров и весел, и мы хотели в благодарность подарить Альбине коробку конфет. Чтобы и второй год прошел также хорошо…
Выложив все это, я мысленно отдышался. Бедная моя несуществующая супруга! Сегодня она только тем и занимается, что дохаживает на сносях да рожает. Ей-богу, когда женюсь — о детях и думать забуду!..
— Даже не знаю, чем вам помочь, молодой человек… — Голос изрядно потеплел, но глубины не потерял ни на фут. — Может, вы позвоните недельки через две, когда Альбиночка вернется. Или… — Похоже, моей собеседнице и самой захотелось конфеток на халяву. — Если для вас так важно сделать подарок именно сегодня, можете приехать. Альбиночка с удовольствием попробует ваши конфеты, когда вернется. Запишите наш адрес.
Адрес был тот же, что дала мне в клинике швабра Наталья Петровна.
— Спасибо! Буду у вас через два часа. — Я отключился.
А затем сел к гейтсу. Конечно, шансов на успех немного, но иногда молодые женщины держат в адресной службе свои портреты — против природы не попрешь, хочется кому-нибудь понравиться. Если эта Альбина — не крокодил, шанс увидеть ее лицо есть.
Я вошел в базу адресной службы и набрал фамилию и адрес.
Альбина оказалась совсем не крокодилом. Конечно, писаной красавицей я бы ее не назвал, но мой вкус, как известно многим нью-йоркским девицам, давно и безнадежно испорчен.
Миленькая простоватенькая мордашка, зеленые глазки (везет мне сегодня на зеленоглазых!), огненно-рыжие волосы. Чем-то она мне напомнила французскую певичку Милен Фармер в клипах конца прошлого века, была такая, с потугами на ведьму. Имелось в глазах Альбины нечто неординарное, огонек какой-то непонятный, но утверждать, что передо мной нимфоманка, я бы, в отличие от Ларисы Ерошевич, не стал.
Поясного портрета в базе не оказалось, и размер Альбининого бюста остался мне неведом. Будем надеяться — до поры до времени…
За неимением гербовой пишут на простой. Я запустил принтер и превратил электронное изображение рыжей медсестры в бумажное, сунул полученный портрет в портмоне. Впрочем, теперь я ее и без портрета узнаю. Далеко не все похожи на Милен Фармер…
Интересно, почему же она удрала в четверг? Неужели крысы побежали с корабля? А если так, то чем был нагружен корабль перед тем, как дал течь?
Я спустился в ресторан и купил коробку конфет. Не слишком дешевых и не слишком дорогих — тех, на которые разорился бы для медсестры счастливый отец выбравшегося из могилы первенца.
А потом отправился навещать «больную» мамашу.
Открыв блокнот, я набрал номер.
Четыре .длинных гудка. Щелчок.
— Алло! — Голос глубокий, как Марианская впадина, и холодный, как Северный Ледовитый океан.
— Добрый вечер! Могу я поговорить с Альбиной?
— Альбиночки нет. А кто ее спрашивает?
Все ясно — мамаша. Та самая, внезапно заболевшая. Либо сестра, если таковая имеется.
— Это один ее знакомый… Володя. — Я назвал второе пришедшее на ум имя — потому что первое было «Джон». Будем надеяться, что у медсестры есть хотя бы один приятель Володя. — А когда она появится?
— Видите ли в чем дело, молодой человек… Альбиночка уехала отдыхать в Сочи. У нее отпуск. Может, хотите что-нибудь передать? Она будет мне звонить сегодня или завтра.
— Э-э, нет… — Я лихорадочно стал обдумывать, как зацепиться. И придумал. — Собственно, я не совсем знакомый. Может, она меня даже и не помнит. Дело в том, что моя жена рожала у них в клинике. Роды были очень тяжелыми, но, к счастью, все обошлось. Сегодня нашему сыну исполнился год. Парень здоров и весел, и мы хотели в благодарность подарить Альбине коробку конфет. Чтобы и второй год прошел также хорошо…
Выложив все это, я мысленно отдышался. Бедная моя несуществующая супруга! Сегодня она только тем и занимается, что дохаживает на сносях да рожает. Ей-богу, когда женюсь — о детях и думать забуду!..
— Даже не знаю, чем вам помочь, молодой человек… — Голос изрядно потеплел, но глубины не потерял ни на фут. — Может, вы позвоните недельки через две, когда Альбиночка вернется. Или… — Похоже, моей собеседнице и самой захотелось конфеток на халяву. — Если для вас так важно сделать подарок именно сегодня, можете приехать. Альбиночка с удовольствием попробует ваши конфеты, когда вернется. Запишите наш адрес.
Адрес был тот же, что дала мне в клинике швабра Наталья Петровна.
— Спасибо! Буду у вас через два часа. — Я отключился.
А затем сел к гейтсу. Конечно, шансов на успех немного, но иногда молодые женщины держат в адресной службе свои портреты — против природы не попрешь, хочется кому-нибудь понравиться. Если эта Альбина — не крокодил, шанс увидеть ее лицо есть.
Я вошел в базу адресной службы и набрал фамилию и адрес.
Альбина оказалась совсем не крокодилом. Конечно, писаной красавицей я бы ее не назвал, но мой вкус, как известно многим нью-йоркским девицам, давно и безнадежно испорчен.
Миленькая простоватенькая мордашка, зеленые глазки (везет мне сегодня на зеленоглазых!), огненно-рыжие волосы. Чем-то она мне напомнила французскую певичку Милен Фармер в клипах конца прошлого века, была такая, с потугами на ведьму. Имелось в глазах Альбины нечто неординарное, огонек какой-то непонятный, но утверждать, что передо мной нимфоманка, я бы, в отличие от Ларисы Ерошевич, не стал.
Поясного портрета в базе не оказалось, и размер Альбининого бюста остался мне неведом. Будем надеяться — до поры до времени…
За неимением гербовой пишут на простой. Я запустил принтер и превратил электронное изображение рыжей медсестры в бумажное, сунул полученный портрет в портмоне. Впрочем, теперь я ее и без портрета узнаю. Далеко не все похожи на Милен Фармер…
Интересно, почему же она удрала в четверг? Неужели крысы побежали с корабля? А если так, то чем был нагружен корабль перед тем, как дал течь?
Я спустился в ресторан и купил коробку конфет. Не слишком дешевых и не слишком дорогих — тех, на которые разорился бы для медсестры счастливый отец выбравшегося из могилы первенца.
А потом отправился навещать «больную» мамашу.
Глава 11
Альбина жила на улице некоего Рубинштейна, в доме, главными достопримечательностями которого были узкая и низкая арка (Бабба Энистен из «Нью-Йорк Нике» запросто достал бы до грязных камней макушкой) да похожий на колодец двор, полностью заасфальтированный — ни кустика, ни цветочка. Единственным его украшением был огромный мусорный бак в углу. Оттуда до меня донеслись запахи, не имеющие ничего общего с человеческим жилищем. Я имею в виду цивилизованного человека, разумеется. У нас такие пейзажи не встретишь даже в гетто, где живут выходцы из какой-нибудь банановой Иксделупы…
Особенно жалко мне стало тех, кто жил за окнами, расположенными рядом с баком. На их месте я бы лучше повесился, чем терпеть подобное соседство… Впрочем, времена дикого капитализма везде одинаковы. Богатые набивают карманы и поселяются в шикарных загородных особняках, бедные нищают и влачат жалкое существование рядом с мусорными баками. C…est la vie, как говорят в Париже, и не только в нем одном.
К счастью, Паутовы жили не по соседству с баком. И даже не в этом дворе.
Я миновал еще одну арку — более узкую и низкую, чем первая (под ней бы Энистен в темноте и вовсе снес себе голову) — и оказался в новом колодце. Тут было веселее, вдоль стен на клумбах даже росли кусты. Кажется, шиповник… Все свободное от шиповника место был занято легковыми машинами. И как они тут только припарковываются! Я сразу зауважал местных водителей. Крутиться на подобном пятачке — это вам не по хайвэю раскатывать!
Впрочем, радовался я рано. Лифта дом не имел, и пришлось тащиться на четвертый этаж по темной лестнице, которую не убирали, наверное, со времен Авраама Линкольна. Видимо, владельцы автомашин жили в других парадных. А может быть, загаженная лестница была для них нормой.
Нужная дверь выглядела достаточно прилично — похоже, ее не только красили, но время от времени даже мыли. Для обитателей такой лестницы это был самый настоящий подвиг.
Я нажал кнопку звонка. Через полминуты донесся тот самый, глубокий, как Марианская впадина, женский голос:
— Кто там?
— Здравствуйте! Я вам звонил. У меня презент для Альбины.
— Это вы, Володя?
— Да, — сказал я, чувствуя себя по крайней мере идиотом: как можно разговаривать с человеком сквозь запертую дверь! Впрочем, у них тут, наверное, ситуация, как у нас в Чикаго сто лет назад, и все всех боятся…
Защелкали замки, зазвенели дверные цепочки. На меня почему-то дохнуло средневековым подземельем, каким его обычно изображают в голливудских мистических картинах. И я бы не удивился, если бы вдруг сверху, щелкая по ступенькам костями, ко мне на свидание спустился скелет в ржавом шлеме и со ржавым же мечом.
Между тем за дверью справились наконец со своими многочисленными запорами, и я слегка остолбенел: на меня смотрели знакомые зеленые глазища, те самые, с электронного портрета. И волосы тоже были огненно-рыжие. Вот только личико… Личико, надо сказать, подкачало — передо мной стояла Альбина Паутова, но лет на тридцать старше.
И я вдруг понял, что имела в виду толстуха Лариса Ерошевич, произнеся слово «ненормальная».
— Заходите, Володя! — Зеленые глаза пронзили меня насквозь, со всеми моими потрохами, но, видимо, в потрохах этих не нашлось ничего опасного, потому что Паутова-старшая улыбнулась: — Заходите, пожалуйста! Что же вы встали столбом?
— Вы очень похожи на свою дочь! — опомнился я. — Вернее, ваша дочь очень похожа на вас.
Мне вдруг показалось, что долго тут находиться не стоит: раскусит она меня, как два пальца об асфальт, раскусит. Вновь явились мысли о мрачных подземельях, о сушеных жабах, о крови черного петуха, будто передо мной стояла ведьма…
Я протянул ей коробку конфет:
— Это для Альбины… э-э… не помню уж, как ее по батюшке…
— Васильевна.
В адресной службе действительно значилось «Васильевна», но через год отчество медсестры должен забыть даже самый благодарный отец.
— Может быть, чайку?
Мне чертовски захотелось зайти в комнаты: там, наверное, ждали нас черные драпировки, свечи, разливающие вокруг себя тусклое неверное сияние, и колода карт таро… Но интуиция подсказала мне: стоп, иначе, как два пальца… А интуиции своей я привык верить не меньше, чем боссу.
— Спасибо, но я спешу. Вы забыли, у нашего сына сегодня день рождения. Он ждет меня с подарками. Спасибо вам за вашу дочь. Они с доктором Марголиным жену с того света вытащили. И ребенка сберегли.
Зеленые глаза засияли, но пронзительности в них не убавилось.
— Пожалуйста, молодой человек. Я обязательной передам Альбиночке ваши добрые слова.
Я церемонно поклонился. И позорно бежал с поля боя.
Впрочем, со стороны это выглядело как спокойная походка уверенного в себе человека, только что с честью исполнившего свой моральный долг.
Покинув темную лестницу, я мельком оглядел двор. Второго выхода из него не наблюдалось. Значит, улицы Рубинштейна мамаше в любых своих вояжах не миновать. Разве лишь в квартире есть запасной ход на какую-нибудь еще более темную лестницу. Или Паутова-старшая умеет летать на метле.
Особенно жалко мне стало тех, кто жил за окнами, расположенными рядом с баком. На их месте я бы лучше повесился, чем терпеть подобное соседство… Впрочем, времена дикого капитализма везде одинаковы. Богатые набивают карманы и поселяются в шикарных загородных особняках, бедные нищают и влачат жалкое существование рядом с мусорными баками. C…est la vie, как говорят в Париже, и не только в нем одном.
К счастью, Паутовы жили не по соседству с баком. И даже не в этом дворе.
Я миновал еще одну арку — более узкую и низкую, чем первая (под ней бы Энистен в темноте и вовсе снес себе голову) — и оказался в новом колодце. Тут было веселее, вдоль стен на клумбах даже росли кусты. Кажется, шиповник… Все свободное от шиповника место был занято легковыми машинами. И как они тут только припарковываются! Я сразу зауважал местных водителей. Крутиться на подобном пятачке — это вам не по хайвэю раскатывать!
Впрочем, радовался я рано. Лифта дом не имел, и пришлось тащиться на четвертый этаж по темной лестнице, которую не убирали, наверное, со времен Авраама Линкольна. Видимо, владельцы автомашин жили в других парадных. А может быть, загаженная лестница была для них нормой.
Нужная дверь выглядела достаточно прилично — похоже, ее не только красили, но время от времени даже мыли. Для обитателей такой лестницы это был самый настоящий подвиг.
Я нажал кнопку звонка. Через полминуты донесся тот самый, глубокий, как Марианская впадина, женский голос:
— Кто там?
— Здравствуйте! Я вам звонил. У меня презент для Альбины.
— Это вы, Володя?
— Да, — сказал я, чувствуя себя по крайней мере идиотом: как можно разговаривать с человеком сквозь запертую дверь! Впрочем, у них тут, наверное, ситуация, как у нас в Чикаго сто лет назад, и все всех боятся…
Защелкали замки, зазвенели дверные цепочки. На меня почему-то дохнуло средневековым подземельем, каким его обычно изображают в голливудских мистических картинах. И я бы не удивился, если бы вдруг сверху, щелкая по ступенькам костями, ко мне на свидание спустился скелет в ржавом шлеме и со ржавым же мечом.
Между тем за дверью справились наконец со своими многочисленными запорами, и я слегка остолбенел: на меня смотрели знакомые зеленые глазища, те самые, с электронного портрета. И волосы тоже были огненно-рыжие. Вот только личико… Личико, надо сказать, подкачало — передо мной стояла Альбина Паутова, но лет на тридцать старше.
И я вдруг понял, что имела в виду толстуха Лариса Ерошевич, произнеся слово «ненормальная».
— Заходите, Володя! — Зеленые глаза пронзили меня насквозь, со всеми моими потрохами, но, видимо, в потрохах этих не нашлось ничего опасного, потому что Паутова-старшая улыбнулась: — Заходите, пожалуйста! Что же вы встали столбом?
— Вы очень похожи на свою дочь! — опомнился я. — Вернее, ваша дочь очень похожа на вас.
Мне вдруг показалось, что долго тут находиться не стоит: раскусит она меня, как два пальца об асфальт, раскусит. Вновь явились мысли о мрачных подземельях, о сушеных жабах, о крови черного петуха, будто передо мной стояла ведьма…
Я протянул ей коробку конфет:
— Это для Альбины… э-э… не помню уж, как ее по батюшке…
— Васильевна.
В адресной службе действительно значилось «Васильевна», но через год отчество медсестры должен забыть даже самый благодарный отец.
— Может быть, чайку?
Мне чертовски захотелось зайти в комнаты: там, наверное, ждали нас черные драпировки, свечи, разливающие вокруг себя тусклое неверное сияние, и колода карт таро… Но интуиция подсказала мне: стоп, иначе, как два пальца… А интуиции своей я привык верить не меньше, чем боссу.
— Спасибо, но я спешу. Вы забыли, у нашего сына сегодня день рождения. Он ждет меня с подарками. Спасибо вам за вашу дочь. Они с доктором Марголиным жену с того света вытащили. И ребенка сберегли.
Зеленые глаза засияли, но пронзительности в них не убавилось.
— Пожалуйста, молодой человек. Я обязательной передам Альбиночке ваши добрые слова.
Я церемонно поклонился. И позорно бежал с поля боя.
Впрочем, со стороны это выглядело как спокойная походка уверенного в себе человека, только что с честью исполнившего свой моральный долг.
Покинув темную лестницу, я мельком оглядел двор. Второго выхода из него не наблюдалось. Значит, улицы Рубинштейна мамаше в любых своих вояжах не миновать. Разве лишь в квартире есть запасной ход на какую-нибудь еще более темную лестницу. Или Паутова-старшая умеет летать на метле.
Глава 12
Через полтора часа я уже удивлялся, почему дом Паутовых произвел на меня такое странное впечатление. А еще через час забыл и саму старую ведьму. Ибо рядом со мной сидела ведьма молодая, белокурая и кареглазая, и я изо всех сил распускал перед нею хвост. И если на улице Рубинштейна разыгравшееся воображение забросило меня во мрак средневековых подземелий (хорошо хоть оно не лишило меня памяти, и по дороге домой я позвонил Инге на пейджер), то сейчас, в ресторане, оно тянуло меня совсем в другом направлении. Мы уже были с Ингой tete-a-tete, и уже выпито было две бутылки зелена вина калабрийского розлива, и нам стало куда как хорошо, и я принялся стаскивать с нее это фиолетовое, с блестками платье, а потом бюстгальтер и трусики (хотя ни того ни другого, похоже, под платьем не было и в помине), и мы уже в двадцать первый раз поцеловались, прежде чем я распластал ее на белоснежной простыне. А потом был двадцать второй поцелуй, упоительно долгий и завершившийся главным…
— Приятного аппетита! — сказал официант, ставя на стол салат с крабами, и мне срочно пришлось унять юношеские фантазии.
— Ты сегодня не в себе, дорогой! — Инга отобрала у меня солонку, которую я, сам того не замечая, крутил в руках.
Я самоотверженно справился с юношескими фантазиями и сразу стал «в себе». Для начала выдал бессмертный текст про Вовочкин пальчик, который уже не пальчик, Марья Ивановна…
— Растешь, — похвалила меня Инга. — Правда, этот анекдот мальчишки мне рассказывали еще в детском саду.
— Видно, меня так загипнотизировали, — парировал я. — Вашему гипнотизеру, наверное, лет восемьдесят… А ты была столь соблазнительна уже в детском саду?
Инга пожала плечами, хмыкнула и выложила мне текст про Мальвину, где та советует папе Карло, чтобы он, если хочет стать дедушкой, поменял у Буратино местами нос и это самое.
Я добросовестно отсмеялся, и мы принялись уплетать салат с крабами.
— День был удачный? — спросила Инга.
— Вполне, — сказал я. — Но до конца дела еще далеко.
Она вернулась к общению с салатом, хотя было видно, что любопытство одолевает ее куда больше, чем меня — юношеские фантазии.
Я оценил такую удивительную сдержанность, но в нашей с боссом паре приоритет выдавать посторонним розыскную информацию принадлежит вовсе не мне. И не развяжут мой язык ни карие блестящие глаза, ни распущенные по плечам волосы…
— А чем ты занималась у твоего Пал Ваныча?
— Охмуряла очередного клиента. Пыталась всучить томограф, который ему не нужен.
— И как?
— Успешно. Выгодная сделка заключена. Фирма получит немалую прибыль, а я — премию.
— Рад за тебя, дорогая! А нельзя ли, чтобы из этой прибыли кое-что перепало мне? Завтра придется заниматься слежкой и не мешало бы иметь одежду другого толка.
Инга отложила вилку и достала из сумочки несколько бумажек. Протянула мне:
— Не забудь взять в магазинах чеки для отчета. Отдашь при следующей встрече. А сегодняшний ужин оплачу я. Надо же на что-то тратить премию.
В Нью-Йорке бы подобное предложение ни в жизнь не прошло, но тут я вынужден был согласиться. Лишь сказал, чтобы сохранить лицо:
— Оказывается, я забыл дома кредитную карточку. Сочтемся, когда заглянешь в Штаты.
— Сочтемся… Не пора ли нам выпить?
— Пора.
И мы выпили.
Потом я выдал свежий американский текст про Монику и Билла, а она ответила историей про Петьку, Анку и Василия Ивановича. Поскольку это трио было старше нашей пары на три четверти века, я уважительно коснулся коленом Ингиного бедра. Бедро было горячее и упругое. У меня тут же появилось свое горячее и упругое, но время для таких аргументов еще не наступило.
Мы выпили еще, и я признался, что местные вина не так уж и плохи. А женщины — и вообще мечта!..
— Ты успел узнать многих женщин? За день?
— Успел. Правда, не столь близко, как мне хотелось бы узнать одну из них.
Теперь Ингино колено коснулось моего бедра.
Воодушевленный этой маленькой победой, я выдал еще один текст про Билла и Монику (на Билла, доживающего отпущенный ему век на фамильном ранчо в Арканзасе, наверное, в этот момент напала такая икота, что он подумал, будто за ним наконец пришла смерть). Инга тут же ответила анекдотом про их последнего президента и певичку Люлю.
Когда я наконец отхохотался и вытер слезы, официант притащил пельмени.
Я тут же вспомнил родных пенсильванских цыплят с трюфелями и брокколи, но пельмени — национальное русское блюдо, и не отведать их значило нарваться на международный скандал. Впрочем, хуже цыплят они оказались совсем ненамного.
Мы выпили еще, но, помня о завтрашнем дне, я уже принялся соблюдать меру, делая один глоток там, где в другое время сделал бы пять. Зато наши колени касались друг друга едва ли не с частотой дыхания, и каждый раз между ними будто искра пробегала.
Потом были еще анекдоты, фрукты, опять анекдоты, мороженое, чуть-чуть вина. Юношеские фантазии колобродили так, будто у меня не было женщины по крайней мере месяц (Лили, с которой я спал в пятницу, за такую мысль снесла бы мне верхнюю голову). Когда Инга расплатилась за ужин, я, едва не приплясывая от нетерпения, спросил:
— Поднимемся ко мне или возьмем такси и поедем к тебе?
Она вскинула на меня возмущенные глаза:
— В первый вечер я не ложусь даже под американского детектива, мистер!
Такого облома я не ожидал. Оказывается, сучка просто играла со мной, будто с мальчиком. Впрочем, кто платит, тот и музыку заказывает, с какой стати я решил, что имею на нее права! И вообще слово клиента — закон!
Оставалось проводить ее до такси и снять одну из обретавшихся в холле отеля ночных бабочек, не думая о том, как я проведу потом эти расходы в отчете. Однако едва мы вышли из ресторана, Инга направилась прямиком к лифтам.
Она и в самом деле не легла под американского детектива. Потому что все время была наверху. Она ерзала по мне с энергией нимфоманки, постанывая: «Миленький! Миленьки-и-ий!»— а я пожирал взглядом прыгающие перед моим лицом, ослепительно-молочные на фоне бронзовых плеч, груди, время от времени ловил губами соски и думал о том, что оказался прав. Бюстгальтера и трусиков под платьем действительно не было, но теперь это не имело никакого значения.
Правда, когда она наконец сползла с моего живота, я подумал, что отсутствие нижнего белья на женщине всегда имеет значение, но долго обсасывать эту мысль не пришлось, потому что, отдышавшись, Инга сказала:
— Прости, америкен бой, но мне пора.
— Разве ты не останешься?
— Нет, я должна идти! — Она произнесла эту фразу так твердо, что исчезло всякое желание возражать.
Возможно, ей предстояло охмурять томографом очередного клиента и зарабатывать очередную премию. Поэтому, когда Инга отправилась под душ, я поднялся с постели и проверил содержимое ее сумочки. Помимо разных женских мелочей, ничего там не оказалось.
— Приятного аппетита! — сказал официант, ставя на стол салат с крабами, и мне срочно пришлось унять юношеские фантазии.
— Ты сегодня не в себе, дорогой! — Инга отобрала у меня солонку, которую я, сам того не замечая, крутил в руках.
Я самоотверженно справился с юношескими фантазиями и сразу стал «в себе». Для начала выдал бессмертный текст про Вовочкин пальчик, который уже не пальчик, Марья Ивановна…
— Растешь, — похвалила меня Инга. — Правда, этот анекдот мальчишки мне рассказывали еще в детском саду.
— Видно, меня так загипнотизировали, — парировал я. — Вашему гипнотизеру, наверное, лет восемьдесят… А ты была столь соблазнительна уже в детском саду?
Инга пожала плечами, хмыкнула и выложила мне текст про Мальвину, где та советует папе Карло, чтобы он, если хочет стать дедушкой, поменял у Буратино местами нос и это самое.
Я добросовестно отсмеялся, и мы принялись уплетать салат с крабами.
— День был удачный? — спросила Инга.
— Вполне, — сказал я. — Но до конца дела еще далеко.
Она вернулась к общению с салатом, хотя было видно, что любопытство одолевает ее куда больше, чем меня — юношеские фантазии.
Я оценил такую удивительную сдержанность, но в нашей с боссом паре приоритет выдавать посторонним розыскную информацию принадлежит вовсе не мне. И не развяжут мой язык ни карие блестящие глаза, ни распущенные по плечам волосы…
— А чем ты занималась у твоего Пал Ваныча?
— Охмуряла очередного клиента. Пыталась всучить томограф, который ему не нужен.
— И как?
— Успешно. Выгодная сделка заключена. Фирма получит немалую прибыль, а я — премию.
— Рад за тебя, дорогая! А нельзя ли, чтобы из этой прибыли кое-что перепало мне? Завтра придется заниматься слежкой и не мешало бы иметь одежду другого толка.
Инга отложила вилку и достала из сумочки несколько бумажек. Протянула мне:
— Не забудь взять в магазинах чеки для отчета. Отдашь при следующей встрече. А сегодняшний ужин оплачу я. Надо же на что-то тратить премию.
В Нью-Йорке бы подобное предложение ни в жизнь не прошло, но тут я вынужден был согласиться. Лишь сказал, чтобы сохранить лицо:
— Оказывается, я забыл дома кредитную карточку. Сочтемся, когда заглянешь в Штаты.
— Сочтемся… Не пора ли нам выпить?
— Пора.
И мы выпили.
Потом я выдал свежий американский текст про Монику и Билла, а она ответила историей про Петьку, Анку и Василия Ивановича. Поскольку это трио было старше нашей пары на три четверти века, я уважительно коснулся коленом Ингиного бедра. Бедро было горячее и упругое. У меня тут же появилось свое горячее и упругое, но время для таких аргументов еще не наступило.
Мы выпили еще, и я признался, что местные вина не так уж и плохи. А женщины — и вообще мечта!..
— Ты успел узнать многих женщин? За день?
— Успел. Правда, не столь близко, как мне хотелось бы узнать одну из них.
Теперь Ингино колено коснулось моего бедра.
Воодушевленный этой маленькой победой, я выдал еще один текст про Билла и Монику (на Билла, доживающего отпущенный ему век на фамильном ранчо в Арканзасе, наверное, в этот момент напала такая икота, что он подумал, будто за ним наконец пришла смерть). Инга тут же ответила анекдотом про их последнего президента и певичку Люлю.
Когда я наконец отхохотался и вытер слезы, официант притащил пельмени.
Я тут же вспомнил родных пенсильванских цыплят с трюфелями и брокколи, но пельмени — национальное русское блюдо, и не отведать их значило нарваться на международный скандал. Впрочем, хуже цыплят они оказались совсем ненамного.
Мы выпили еще, но, помня о завтрашнем дне, я уже принялся соблюдать меру, делая один глоток там, где в другое время сделал бы пять. Зато наши колени касались друг друга едва ли не с частотой дыхания, и каждый раз между ними будто искра пробегала.
Потом были еще анекдоты, фрукты, опять анекдоты, мороженое, чуть-чуть вина. Юношеские фантазии колобродили так, будто у меня не было женщины по крайней мере месяц (Лили, с которой я спал в пятницу, за такую мысль снесла бы мне верхнюю голову). Когда Инга расплатилась за ужин, я, едва не приплясывая от нетерпения, спросил:
— Поднимемся ко мне или возьмем такси и поедем к тебе?
Она вскинула на меня возмущенные глаза:
— В первый вечер я не ложусь даже под американского детектива, мистер!
Такого облома я не ожидал. Оказывается, сучка просто играла со мной, будто с мальчиком. Впрочем, кто платит, тот и музыку заказывает, с какой стати я решил, что имею на нее права! И вообще слово клиента — закон!
Оставалось проводить ее до такси и снять одну из обретавшихся в холле отеля ночных бабочек, не думая о том, как я проведу потом эти расходы в отчете. Однако едва мы вышли из ресторана, Инга направилась прямиком к лифтам.
Она и в самом деле не легла под американского детектива. Потому что все время была наверху. Она ерзала по мне с энергией нимфоманки, постанывая: «Миленький! Миленьки-и-ий!»— а я пожирал взглядом прыгающие перед моим лицом, ослепительно-молочные на фоне бронзовых плеч, груди, время от времени ловил губами соски и думал о том, что оказался прав. Бюстгальтера и трусиков под платьем действительно не было, но теперь это не имело никакого значения.
Правда, когда она наконец сползла с моего живота, я подумал, что отсутствие нижнего белья на женщине всегда имеет значение, но долго обсасывать эту мысль не пришлось, потому что, отдышавшись, Инга сказала:
— Прости, америкен бой, но мне пора.
— Разве ты не останешься?
— Нет, я должна идти! — Она произнесла эту фразу так твердо, что исчезло всякое желание возражать.
Возможно, ей предстояло охмурять томографом очередного клиента и зарабатывать очередную премию. Поэтому, когда Инга отправилась под душ, я поднялся с постели и проверил содержимое ее сумочки. Помимо разных женских мелочей, ничего там не оказалось.
Глава 13
Утро было продолжением вечера. По крайней мере, в мыслях…
«Спарились и разбежались, — думал я, — крутясь под душем. Спарились и разбежались. Как животные…» Где-то я уже встречал эту мысль, у кого-то из литературных классиков. Но у кого именно, так и не вспомнил. Может быть, у Фолкнера? Или у Пензера — не у того Пензера, который Сол, а у того, который Джим? Тот, что создал «Фарфоровую спираль»… Нет, не помню…
«Спарились и разбежались», — думал я, покрывая подбородок кремом для бритья. «Одно добро!»— говорила когда-то покойница-мать, и добро действительно одно — горячее и влажное, сначала свободное, а потом тугое, — но всякий раз почему-то по-новому новое. Как фильм гениального режиссера, в котором всегда найдешь то, чего не находил раньше…
А потом я чертыхнулся. Что за дурацкие мысли? Где тут новое? У меня есть Лили; бывали хорошенькие свидетельницы по разным делам, с готовностью дарившие мне возможность познакомиться со своими прелестями, когда у нас с Лили случались размолвки; я здоровый бугай тридцати лет, в самом соку, не зря на меня так падки дамочки климактерического возраста… Что за комплекс согрешившего пуританина? Ничего особенного ведь не произошло! Просто, кроме Лили и хорошеньких свидетельниц, теперь у меня еще будет Инга в далекой России, а у нее, кроме всех прочих клиентов, буду я в далекой Америке. Невелики изменения!.. И вообще пора думать о деле!
Побрившись, я подсел к гейтсу.
У босса заканчивались вчерашние сутки, и он уже разродился инструкциями. Последние сводились к трем пунктам:
1. Отыскать медсестру Albina Pautoffa попытаться расколоть ее на имя белокурой фифочки.
2. Отыскать вышеназванную фифочку и установить за нею наблюдение.
3. При сложностях с первыми двумя пунктами посетить клинику с целью раздобыть список незаконным путем.
«Последнее желательно осуществлять в ночное время», — добавлял босс. Юморист хренов!..
Я уничтожил полученное сообщение и спустился в ресторан. Заказал яичницу с беконом, кофе, апельсиновый сок. Гречишных оладий с черной патокой у них не имелось. Я оказался первым клиентом в истории отеля, кто заикнулся о подобном блюде, наверное, где-то вычитал у иностранцев. Или услышал по видику. Без Инги официант был много разговорчивее, и я не стал его унимать, потому что не слышал: мои мысли были далеко отсюда.
Позавтракав и выкурив первую утреннюю сигарету (никогда не курю на пустой желудок и вам не советую!), я вернулся в номер и захватил кое-какие мелочи, необходимые человеку моей профессии в оперативной работе. Потом вышел на улицу, вывел со стоянки машину и отправился в ближайший «Секонд хэнд», на Наличную улицу, в двух минутах езды от отеля. В магазине быстро подобрал джинсовый костюм (родной «Джордаш бейсик»). Переодевшись, попросил, чтобы старые мои тряпки упаковали в пакет — сейчас не время для благотворительности! — и прибавил к новому прикиду бейсболку с надписью «Лос-Анджелес Кингз». А также солнечные очки. Забросив пакет с одеждой в багажник, я выкурил еще одну сигарету и отправился на улицу Рубинштейна, к дому с дворами-колодцами и фантастическим мусорным баком.
Вокруг жил привычной жизнью летний город. За прошедшие сутки он стал мне роднее, я уже неплохо знал его в натуре, а не по карте. Он не был похож на своего американского тезку-карлика; и тем более не был похож на Нью-Йорк; просто в нем появилось нечто, дававшее мне право с полным основанием говорить: теперь это и мой город. И дело вовсе не в джинсах «Джордаш бейсик»и не в бейсболке с атрибутикой хоккейных королей — эту лабуду можно встретить в любом уголке мира, — дело совсем в другом. Вот на этом перекрестке я уже стоял в пробке вчера, и он был мне знаком до последней выбоинки на асфальте; в тени вот этих деревьев, покрытых пыльной листвой, я, возможно, буду прятаться от жаркого августовского солнца завтра… Нет, что ни говорите, а теперь мы с Питером были одной крови…
Покинув Васильевский, я постоял в очередной пробке на Дворцовом мосту, как истинный абориген не стал пялиться на последнее прибежище русских императоров Зимний дворец (а вчера вот пялился!) и сквозь еще одну пробку выплыл на Невский проспект. Бедная зеленью, эта магистраль походила на рану, пропоровшую грудь города и успевшую ко времени моего появления в Питере уже поджить, покрывшись корочкой асфальта и каменных стен. Лишь кое-где из нее сочилась зеленая кровь парков и садиков. Проехав мимо моста с лошадьми, я повернул через квартал направо и прибыл к цели.
Тут, правда, пришлось бы помучиться в поисках места для парковки, однако мне повезло: от тротуара отвалил потрепанный «мерс», и я немедленно приткнулся в образовавшуюся щель. Тут же подскочил одетый в коричневую униформу блюститель городских парковок и нацелился на содержимое моих карманов. Я отвалил ему три часовых тарифа без квитанции, и он был готов терпеть мою «Забаву» хоть до самой ночи. И даже пригласил заглянуть завтра.
Завоевав место под солнцем, я достал мобильник и набрал знакомый номер.
— Алло! — отозвался глубокий голос рыжей старухи. — Я вас слушаю!
— Будьте добры Виктора Петровича!
Секундное замешательство.
— А какой номер вы набрали? У нас таких нет.
— Извините, ошибся! — буркнул я и отключился. Все в порядке. Мамочка сидела дома, и мне оставалось подождать, пока она выберется из берлоги. Продолжительность этого процесса, правда, была непредсказуемой, но такова уж специфика нашей профессии. Бывало, и всю ночь на декабрьском дожде проторчишь, да не в машине, а за ближайшим углом. Дело привычное!..
Я включил кондиционер, сел поудобнее, закурил очередную сигарету и стал смотреть в глубь необходимого мне двора.
«Спарились и разбежались, — думал я, — крутясь под душем. Спарились и разбежались. Как животные…» Где-то я уже встречал эту мысль, у кого-то из литературных классиков. Но у кого именно, так и не вспомнил. Может быть, у Фолкнера? Или у Пензера — не у того Пензера, который Сол, а у того, который Джим? Тот, что создал «Фарфоровую спираль»… Нет, не помню…
«Спарились и разбежались», — думал я, покрывая подбородок кремом для бритья. «Одно добро!»— говорила когда-то покойница-мать, и добро действительно одно — горячее и влажное, сначала свободное, а потом тугое, — но всякий раз почему-то по-новому новое. Как фильм гениального режиссера, в котором всегда найдешь то, чего не находил раньше…
А потом я чертыхнулся. Что за дурацкие мысли? Где тут новое? У меня есть Лили; бывали хорошенькие свидетельницы по разным делам, с готовностью дарившие мне возможность познакомиться со своими прелестями, когда у нас с Лили случались размолвки; я здоровый бугай тридцати лет, в самом соку, не зря на меня так падки дамочки климактерического возраста… Что за комплекс согрешившего пуританина? Ничего особенного ведь не произошло! Просто, кроме Лили и хорошеньких свидетельниц, теперь у меня еще будет Инга в далекой России, а у нее, кроме всех прочих клиентов, буду я в далекой Америке. Невелики изменения!.. И вообще пора думать о деле!
Побрившись, я подсел к гейтсу.
У босса заканчивались вчерашние сутки, и он уже разродился инструкциями. Последние сводились к трем пунктам:
1. Отыскать медсестру Albina Pautoffa попытаться расколоть ее на имя белокурой фифочки.
2. Отыскать вышеназванную фифочку и установить за нею наблюдение.
3. При сложностях с первыми двумя пунктами посетить клинику с целью раздобыть список незаконным путем.
«Последнее желательно осуществлять в ночное время», — добавлял босс. Юморист хренов!..
Я уничтожил полученное сообщение и спустился в ресторан. Заказал яичницу с беконом, кофе, апельсиновый сок. Гречишных оладий с черной патокой у них не имелось. Я оказался первым клиентом в истории отеля, кто заикнулся о подобном блюде, наверное, где-то вычитал у иностранцев. Или услышал по видику. Без Инги официант был много разговорчивее, и я не стал его унимать, потому что не слышал: мои мысли были далеко отсюда.
Позавтракав и выкурив первую утреннюю сигарету (никогда не курю на пустой желудок и вам не советую!), я вернулся в номер и захватил кое-какие мелочи, необходимые человеку моей профессии в оперативной работе. Потом вышел на улицу, вывел со стоянки машину и отправился в ближайший «Секонд хэнд», на Наличную улицу, в двух минутах езды от отеля. В магазине быстро подобрал джинсовый костюм (родной «Джордаш бейсик»). Переодевшись, попросил, чтобы старые мои тряпки упаковали в пакет — сейчас не время для благотворительности! — и прибавил к новому прикиду бейсболку с надписью «Лос-Анджелес Кингз». А также солнечные очки. Забросив пакет с одеждой в багажник, я выкурил еще одну сигарету и отправился на улицу Рубинштейна, к дому с дворами-колодцами и фантастическим мусорным баком.
Вокруг жил привычной жизнью летний город. За прошедшие сутки он стал мне роднее, я уже неплохо знал его в натуре, а не по карте. Он не был похож на своего американского тезку-карлика; и тем более не был похож на Нью-Йорк; просто в нем появилось нечто, дававшее мне право с полным основанием говорить: теперь это и мой город. И дело вовсе не в джинсах «Джордаш бейсик»и не в бейсболке с атрибутикой хоккейных королей — эту лабуду можно встретить в любом уголке мира, — дело совсем в другом. Вот на этом перекрестке я уже стоял в пробке вчера, и он был мне знаком до последней выбоинки на асфальте; в тени вот этих деревьев, покрытых пыльной листвой, я, возможно, буду прятаться от жаркого августовского солнца завтра… Нет, что ни говорите, а теперь мы с Питером были одной крови…
Покинув Васильевский, я постоял в очередной пробке на Дворцовом мосту, как истинный абориген не стал пялиться на последнее прибежище русских императоров Зимний дворец (а вчера вот пялился!) и сквозь еще одну пробку выплыл на Невский проспект. Бедная зеленью, эта магистраль походила на рану, пропоровшую грудь города и успевшую ко времени моего появления в Питере уже поджить, покрывшись корочкой асфальта и каменных стен. Лишь кое-где из нее сочилась зеленая кровь парков и садиков. Проехав мимо моста с лошадьми, я повернул через квартал направо и прибыл к цели.
Тут, правда, пришлось бы помучиться в поисках места для парковки, однако мне повезло: от тротуара отвалил потрепанный «мерс», и я немедленно приткнулся в образовавшуюся щель. Тут же подскочил одетый в коричневую униформу блюститель городских парковок и нацелился на содержимое моих карманов. Я отвалил ему три часовых тарифа без квитанции, и он был готов терпеть мою «Забаву» хоть до самой ночи. И даже пригласил заглянуть завтра.
Завоевав место под солнцем, я достал мобильник и набрал знакомый номер.
— Алло! — отозвался глубокий голос рыжей старухи. — Я вас слушаю!
— Будьте добры Виктора Петровича!
Секундное замешательство.
— А какой номер вы набрали? У нас таких нет.
— Извините, ошибся! — буркнул я и отключился. Все в порядке. Мамочка сидела дома, и мне оставалось подождать, пока она выберется из берлоги. Продолжительность этого процесса, правда, была непредсказуемой, но такова уж специфика нашей профессии. Бывало, и всю ночь на декабрьском дожде проторчишь, да не в машине, а за ближайшим углом. Дело привычное!..
Я включил кондиционер, сел поудобнее, закурил очередную сигарету и стал смотреть в глубь необходимого мне двора.
Глава 14
Ждать пришлось почти до трех часов, так что я вполне окупил свои парковочные расходы. За это время успел выкурить полпачки «Кэмел», просмотреть вполглаза купленную еще возле «Секонд хэнд» спортивную газету (русскую, разумеется!) и позвонить Инге. Судя по тону разговора, она была занята, но мою просьбу достать хороший набор отмычек восприняла с пониманием. И даже не стала спрашивать, к кому это я собрался вломиться. Лишь поинтересовалась, не нужен ли мне «Сезам». Такой, замаскированный под записную книжку, у меня имелся, и я не стал настаивать, чтобы мне предоставили местный: все равно весь софт поступает в Россию через полмесяца, а мой «Сезам» был снабжен программой недельной давности.
Инга попросила у меня два часа времени и сказала, что после этого будет готова доставить мне инструмент по первому же телефонному требованию. Готова она выполнить и другие мои просьбы. Последнее было добавлено другим тоном, понятным лишь одному мне, и, кабы не проклятая работа, я бы тут же изложил ожидаемую от меня просьбу…
А поостыв, подумал, что за два часа достать подходящий инструмент — это подвиг покруче двух вечеров подряд в одной и той же постели. Видно, контора Пал Ваныча занималась не только продажей медицинского оборудования. Впрочем, подобным в наше время не удивишь! Кто возьмется определить разницу между легальным бизнесом и грабежом либо рэкетом? Я бы не взялся…
Без десяти три старуха Паутова нарисовалась в глубине двора. Одета она была в модный брючный костюм светлых тонов, и если бы я сказал, что он смотрелся на ней, как на корове седло, то изрядно бы покривил душой. В правой руке она держала зонтик, а в левой — полотняную сумку.
Я погасил очередную сигарету, достал из сумки подходящие усы, налепил на верхнюю губу, напялил бейсболку. Завершив изменение внешности с помощью солнечных очков, дождался, пока Паутова-старшая удалится от подворотни метров на двадцать, и выбрался из машины. Заметь меня сейчас блюститель парковок, он бы изрядно подивился выросшим за четыре часа полноценным усам. Однако тому было не до меня — он сдирал мзду с владелицы оранжевого «Рено», причалившего к противоположному тротуару.
Следить за старухой было несложно — ее огненная голова выделялась в толпе, как костер в ночи. К тому же Паутова-старшая оказалась легкомысленна, словно пятнадцатилетняя школьница, — ни разу не оглянулась. Впрочем, откуда ей было знать, что в кильватере у нее торчит усатая подводная лодка в джинсах и очках?
Я попытался вспомнить план этого городского района, но безуспешно — ориентиром для меня тут был Невский, а мы топали в противоположную сторону. Прошли полтора квартала, свернули налево и выбрались к какому-то божьему храму. Старуху там, видимо, не ждали, поскольку она потащилась дальше, к странноватого вида зданию с большой буквой М и надписью «Станция» Владимирская» на стене. Тут ее тоже не ждали — она вновь свернула налево.
Инга попросила у меня два часа времени и сказала, что после этого будет готова доставить мне инструмент по первому же телефонному требованию. Готова она выполнить и другие мои просьбы. Последнее было добавлено другим тоном, понятным лишь одному мне, и, кабы не проклятая работа, я бы тут же изложил ожидаемую от меня просьбу…
А поостыв, подумал, что за два часа достать подходящий инструмент — это подвиг покруче двух вечеров подряд в одной и той же постели. Видно, контора Пал Ваныча занималась не только продажей медицинского оборудования. Впрочем, подобным в наше время не удивишь! Кто возьмется определить разницу между легальным бизнесом и грабежом либо рэкетом? Я бы не взялся…
Без десяти три старуха Паутова нарисовалась в глубине двора. Одета она была в модный брючный костюм светлых тонов, и если бы я сказал, что он смотрелся на ней, как на корове седло, то изрядно бы покривил душой. В правой руке она держала зонтик, а в левой — полотняную сумку.
Я погасил очередную сигарету, достал из сумки подходящие усы, налепил на верхнюю губу, напялил бейсболку. Завершив изменение внешности с помощью солнечных очков, дождался, пока Паутова-старшая удалится от подворотни метров на двадцать, и выбрался из машины. Заметь меня сейчас блюститель парковок, он бы изрядно подивился выросшим за четыре часа полноценным усам. Однако тому было не до меня — он сдирал мзду с владелицы оранжевого «Рено», причалившего к противоположному тротуару.
Следить за старухой было несложно — ее огненная голова выделялась в толпе, как костер в ночи. К тому же Паутова-старшая оказалась легкомысленна, словно пятнадцатилетняя школьница, — ни разу не оглянулась. Впрочем, откуда ей было знать, что в кильватере у нее торчит усатая подводная лодка в джинсах и очках?
Я попытался вспомнить план этого городского района, но безуспешно — ориентиром для меня тут был Невский, а мы топали в противоположную сторону. Прошли полтора квартала, свернули налево и выбрались к какому-то божьему храму. Старуху там, видимо, не ждали, поскольку она потащилась дальше, к странноватого вида зданию с большой буквой М и надписью «Станция» Владимирская» на стене. Тут ее тоже не ждали — она вновь свернула налево.