Она уснула в то же мгновение, когда голова ее коснулась подушки.
СТАРБАКУ СНИЛСЯ замечательный сон. Где-то на Станца Пять, на одной из самых гостеприимных планет – наверное, Венитан, – он лежал на ложе из благоуханных цветов.
Женщина, теплая и нежная, обвилась вокруг него, прижавшись губами к его шее. Волосы ее были цвета сарнианской луны – сверкающая медь и бронза. Он потерся щекой об ароматные шелковистые пряди и почувствовал, что они такие же нежные, как клонящиеся на ветру молочные травы.
Прошло очень много времени с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. К сожалению, работа над квантовым ускорителем не оставляла времени на развлечения.
Но сейчас, когда его рука скользнула под ее тунику, а пальцы тихонько пробежались вверх по тонкому позвоночнику и когда наградой ему прозвучал ее мягкий протяжный вздох, Старбак решил, что был круглым идиотом, упуская такое удовольствие.
Всего и нужно-то – распределить дела в порядке срочности, думал Старбак, наслаждаясь ощущением тепла ее кожи под своей ладонью. Или, как постоянно твердила Села, использовать время по назначению.
Села прославилась по всей галактике своими семинарами по управлению временем. Эта женщина стала настоящим специалистом в области всяческих расписаний. Она разбивала свои дни – точнее, всю жизнь – на группы цветокодовых временных блоков, которые вечно жужжали и вспыхивали на ее ручном компьютере.
О, Валгалла! Как он ненавидел этот компьютер! Особенно в те моменты, когда ему хотелось побыть подольше с его владелицей, а чертова штуковина все отстукивала минуты, звоном будильника ограничивая время его присутствия.
И все же приходится признать, что Селе с успехом удается втиснуть в один-единственный солнечный период миллиарды дел. Может быть, настало время согласиться, что она права в своей критике его организационных способностей, и попросить ее помочь ему?
Если они смогут хотя бы изредка вот так лежать вместе, может быть, и стоит ради этого выносить ее унизительный компьютер.
Весьма кстати забыв, что Села хладнокровно разорвала их отношения, когда он потерял свое привилегированное положение в институте, Старбак поклялся себе начать новую жизнь.
Он привлек ее поближе. Он прижался губами к ее виску. Ее дыхание участилось.
– Ах! – вздохнул он. – Ты такая нежная. Такая теплая.
Он продолжал гладить ее, наслаждаясь тихими, невнятными стонами удовольствия, так разительно отличающимися от обычной реакции его подруги на любые физические ласки.
– Я хочу любить тебя, Села. Я так хочу тебя.
В тот миг, когда его ладонь легла на ее грудную клетку, его дивный сон начал таять.
Ее грудь – прикрытая мягкой тканью, напомнившей ему о паутине, сотканной пауками с Сентуриана, – уместилась в его ладони с такой совершенной точностью, как будто ее вылепили специально для него.
Но как такое может быть? Села никогда не упускала случая подчеркнуть, что она великолепная представительница сарниан женского пола.
Первосортный продукт генной инженерии, женщина, обещанная ему еще в семилетнем возрасте, была светловолосой, голубоглазой и тонкой, как камыш Генитиана. Поскольку единственным логическим основанием для того, чтобы иметь грудь, было выкармливание детей, женщины Сарнии – которые последние два столетия использовали искусственные смеси вместо неприятного процесса грудного вскармливания – больше не имели груди.
Ошеломленный мозг Старбака трудился над этой проблемой с неуклюжестью джанурианина третьей степени развития.
Села – совершенная сарнианка.
Сарнианские женщины все плоскогрудые.
У женщины в его объятиях – восхитительная грудь.
Следовательно, если использовать метод дедукции, эта женщина не только не сарнианка, она и не Села.
Логика не может ошибаться.
Остается только один вопрос.
Кто же она такая, черт возьми?
ВЧЕРАШНЯЯ ПРОНИЗАННАЯ СОЛНЦЕМ пляжная фантазия Черити уступила место сну, где действие разворачивалось высоко в Альпах, в уединенном приюте для лыжников. Целый день она провела, носясь сломя голову по крутым заснеженным склонам вместе с французским графом, у которого титулов, обаяния и денег было больше, чем вообще дозволено иметь человеку.
Восхищение, вспыхивающее в его темных глазах, говорило ей, что она выглядит бесподобно в новом, преступно дорогом лыжном наряде вызывающе алого цвета. Гениальный покрой костюма соблазнительно облегал фигуру и одновременно скрывал те десять лишних фунтов, которые она вечно клялась сбросить. Уже одно это стоило всех потраченных денег.
После последнего захватывающего дух спуска они вернулись в причудливую избушку, напоминавшую гигантские часы с кукушкой. Войдя в дом, они присоединились к остальным гостям – Роду Стюарту, Мадонне, Брюсу Спрингстину и Теду Коппелу, – которые потягивали коньяк.
Однако вместо того, чтобы принять участие в общем жарком споре на тему о важности квантовой физики в борьбе с гипотермией, они с графом предпочли обмениваться долгими, проникновенными взглядами.
Снаружи бушевала альпийская метель.
Голоса остальных постепенно растаяли вдалеке, в комнате становилось все жарче. Казалось, на всей Земле остались лишь они вдвоем.
Наконец, в тот самый миг, когда она ощутила реальную опасность растаять в жгучем огне его сексуальных, постельных глаз, граф учтиво предложил ей удалиться в его комнату.
Его внимательный слуга, одетый в красную ливрею, напоминающую форму швейцарской армии, к их возвращению заготовил дрова в камине. Он чиркнул спичкой, разжег огонь, низко поклонился и попятился из комнаты, оставив их наедине.
Наконец-то. Наступил тот момент, которого она ждала весь день.
Его дьявольские, черные как ночь глаза не отрывались от ее восхищенного взора, когда он укладывал ее на роскошную белую шкуру перед камином. Он прижался губами к ее виску. А потом медленно, нежно начал ее раздевать, и его сильные смуглые руки делали с ее телом что-то грешное и колдовское.
– Ах! Ты такая нежная, – вполголоса выдохнул он, когда его ладонь легла на ее грудь, вызвав горячую волну из глубин ее тела. – Такая теплая. Я хочу любить тебя, Села. Я так хочу тебя.
Села?
Черити широко распахнула глаза.
И уставилась прямо в знакомые глаза возлюбленного из своего сна. Но эти немигающие черные глаза не были глазами французского графа, как, впрочем, и глазами того парня с пляжа, о котором она мечтала вчера днем.
– О, нет, – застонала она. Закрыв лицо руками, она взмолилась, чтобы Господь дал ей силы выдержать это. – Ты!
В сознании Старбака вспыхнула картинка. Видение чего-то белого, холодного. Потом вернулись и остальные воспоминания. О том, как они двигались в снежной круговерти и как в тепле ее машины воздух благоухал ее ароматом.
Старбак понял, что это та женщина, которая вытащила его из бурана. Еще одно видение – как она упорно нажимала на его грудь – вспыхнуло в его сознании.
– Я помню, я думал – нет, знал наверняка! – что умру, – сказал он. – И умер бы, если бы не ты.
Его голос, глубокий и сильный, накрывал ее с головой, забирался под кожу. Черити оторвала ладони от лица и заставила себя посмотреть в эти темные глаза, которые занимали в ее снах так много места.
– Ты спасла мне жизнь, – сказал он.
– Да. Полагаю, что так. – Она опустила взгляд и поняла, что его рука находится у нее под свитером.
– Извини, пожалуйста, – сказал он, отдергивая руку раньше, чем она успела произнести хоть слово. – Я не хотел тебя обидеть. – Он попытался подбодрить ее улыбкой. – Кажется, мне что-то снилось.
И какой же это был сон! Пальцы его заныли от желания вернуться назад, под эту просторную тунику.
– Я понимаю, – сказала она, изо всех сил стараясь придерживаться того же официального тона. – Ты был очень плох. На краю смерти, я думаю. Неудивительно, что ты бредил. – Так, а какое же тогда оправдание у нее самой?
– Логичный вывод, – согласился Старбак. – Только я боюсь, что расстроил тебя.
– Нет. – Это была ложь, но праведная ложь, из вежливости. – Просто я не привыкла просыпаться в постели с незнакомым мужчиной. – Выбравшись из-под одеяла, она встала с кровати.
Старбак знал, что то мужское удовлетворение, которое он получил от ее короткого высказывания, было определенно человеческим. Благодаря своим дотошным занятиям он знал, что земляне мужского пола привыкли считать женщин личной собственностью, как и другое свое ценное имущество.
В этом смысле они не сильно отличались от сарнианских мужчин. Брачный воротник, знак сарнианских жен, – тот воротник, который Джулианна поклялась никогда не надевать, – был весьма чтимой традицией. Старбаку стало интересно, принадлежит ли кому-нибудь и эта женщина.
– Ты уже выглядишь получше, – сказала Черити, окидывая его оценивающим взглядом и стараясь не останавливать внимания на его загорелой мускулистой груди.
– Я и чувствую себя лучше, – согласился он. – Благодаря тебе.
– Это моя работа.
– Это только твоя доброта, – возразил он. – И упорство. Я навечно останусь у тебя в долгу.
– Благодарю. – Черити удалось сделать небольшой вдох. – Простого «спасибо» будет более чем достаточно.
Старбак воспринял ее слова буквально.
– Спасибо, – произнес он с важной официальностью. – Я не знаю твоего имени.
– Черити. Черити Прескотт.
Он протянул ей руку, как это предписывал древний учебник хороших манер, который Джулианна откопала в архивах. Точное происхождение этого жеста оставалось непонятным, но Джулианна считала, что он как-то связан с тем, чтобы показать, что в руке нет оружия.
– Я польщен знакомством с вами, Черити Прескотт. Меня зовут Брэм Старбак.
– Да. – Она протянула ему свою. – Я знаю. Ты мне сказал ночью. Я тоже рада познакомиться с вами, мистер Старбак.
– Пожалуйста, друзья зовут меня просто Старбак.
Церемонное рукопожатие не должно было бы зажечь огнем ее кровь или заставить сильно заколотиться сердце. Но – да поможет ей Бог! – именно это и случилось. Она неловко освободила правую руку и скрестила обе руки на груди.
– Ну, так откуда же ты, Старбак?
Он назвал первый попавшийся город Земли, тот самый, который был целью его путешествия.
– Из Венеции, штат Калифорния.
– Теперь понятно, откуда загар. И сколько же ты там жил?
– Не очень долго, – запнулся он. – А что?
Она пожала плечами.
– Просто совпадение, вот и все. Я сама шесть лет жила там. Ну, и где же ты остановился?
– Остановился?
– В каком мотеле?
– Не знаю.
Она устремила на него долгий, озабоченный взгляд.
– Полагаю, это означает, что ты не знаешь ни где твои вещи, ни что ты, собственно, делал, обнаженный, посреди лесов штата Мэн?
Снова воспоминание вспышкой осветило его сознание – как Джулианна кричала что-то о штате Мэн.
– Это Касл-Маунтин, штат Мэн?
Ее гладкий лоб перерезали морщинки.
– Точно. Это остров, недалеко от материка.
– А какое сегодня число?
Морщинки стали глубже.
– Восемнадцатое января.
Хоть в этом он не ошибся.
– Какого года?
С легкостью, как видеодиск с ежедневными новостями, Старбак прочитал дату, молнией промелькнувшую в ее сознании, и понял, что ошибка в расчетах составила почти две сотни солнечных циклов.
Должно быть, причина в магнитном поле, решил он. Каким-то образом оно повлияло на время. Нужно будет все как следует откорректировать, прежде чем возвращаться на Сарнию. У него не было ни малейшего желания появиться на своей планете во времена жестоких озоновых войн.
– Что ты вообще можешь вспомнить? – спросила Черити.
– Последнее, что я помню, – что я был дома.
– В Венеции.
– Верно, в Венеции.
Ложь сарнианину была совершенно несвойственна. Собственно, специального морального запрещения на нее не было, но Древние Отцы в Книге Законов верно указали, что одна ложь неминуемо ведет к следующей и в конце концов ситуация становится неразрешимой.
Разум – это правда, писали Древние. Правда, разум. Все остальное ирреально.
Будучи наполовину землянином, Старбак уклонение от правды при необходимости – как сейчас, например, – счел не таким уж ирреальным решением.
– А потом, – продолжил он, – следующее мое воспоминание – что я иду по дороге…
– … в разгар самого страшного бурана за последние пятьдесят лет. – Она еще сильнее нахмурилась. – Практически без одежды. Если только ты не совсем чокнутый, единственный вывод – что тебя хорошенько треснули по голове.
Она смотрела на него так, что у Старбака возникло странное ощущение, будто она читает его мысли. Глупость, конечно, ведь он наверняка знал, что терране – даже те, что живут в его времени, – слишком примитивны и не владеют экстрасенсорными приемами.
Тем не менее Старбак решил промолчать, лишь бы не увеличивать риск полнейшего разоблачения.
– Видимо, у тебя временная амнезия. Какое-то событие вызвало у тебя шок, а потеря памяти – результат этого шока, – поставила она диагноз.
– Логично. – Старбак посчитал, что пора сменить тему, пока она не решила отвезти его к властям этого края. – У тебя есть уборная?
– Уборная? Ах, да… – Щеки ее загорелись. – Вот, прямо здесь. – Она махнула рукой в сторону двери в стене, разукрашенной яркими желтыми цветами. – Новую зубную щетку найдешь в шкафчике. Можешь также воспользоваться моей бритвой, если, конечно, ты не принадлежишь к тем кошмарным ретроградам, которые считают, что женские ноги тупят бритвы… – Да, тебе еще понадобится теплая одежда, пока мы не выясним, что случилось с твоей.
Она подошла к другой двери, открыла ее и принялась снимать вещи с вешалок.
– Мой брат, Дилан, проводит здесь много времени, а ты, к счастью, почти одного размера с ним.
Когда она обернулась, он уже стоял у кровати, в одних шортах, и вид у него был слишком мужественным для человека, который всего пару часов назад был на грани жизни и смерти.
Широченные плечи, кожа цвета красного дерева туго обтягивает упругие, мощные мышцы груди. Должно быть, тренируется, решила Черити. На теле ни унции лишнего жира. Развернутые плечи и грудь конусом переходят в узкую талию и бедра. Живот плоский, как старая гладильная доска бабушки Прескотт, и…
О Боже!
Она явно не единственная, у кого чувственный сон вызвал сильнейшее сексуальное возбуждение.
Протяжно выдохнув, Черити сконфуженно перевела взгляд ниже. Ноги были длинные, с прекрасно вылепленными мышцами бедер и икр, как если бы он занимался бегом.
Она подняла глаза и обнаружила, что и он рассматривает ее с не меньшим интересом. Вспыхнув от унижения, что ее застали за подобным бесцеремонным разглядыванием, Черити грудой свалила одежду на кровать, повернулась и вышла из комнаты.
Это его вина, печально решил Старбак. По какой-то странной причине – он подумает над ней позже – его тело отозвалось на ее пристальное, оценивающее внимание совершенно несарнианским образом.
Но вот вопрос: почему это так расстроило ее? В конце концов, его непокорное тело всего лишь ответило на то женское возбуждение, которое он уловил в ее земном мозгу. Так почему же она вдруг стала цвета сарнианской луны и умчалась прочь, как будто за ней погнались все псы с Гарна?
В высшей степени нелогичное поведение.
Не найдя разумного ответа, Старбак напомнил себе, что Джулианна предупреждала его, что терране – самая нелогичная раса. Он издал глубокий вздох, подхватил вещи и направился в ванную.
Большую часть одной из стен занимало зеркало. Старбак остановился напротив и с облегчением отметил, что хотя бы внешне он не изменился. Однако его облегчение длилось недолго, потому что уже через секунду он был вынужден признать возможность, что он ошибся не только в расчетах времени и пространства, но и в своей теории об изменении формы существования.
Решив заняться этой проблемой позже, когда ему удастся получить в свое распоряжение достаточные научные данные, Старбак принялся разглядывать ванную. Стены здесь тоже были разрисованы цветами – нежные пурпурные соцветия с темно-зелеными листьями.
Теперь понятно, почему его мама столько времени отдавала своей оранжерее. Очевидно, в жизни землян цветы занимают куда более важное место, чем указывают сарнианские голограммы.
Хрустальное блюдо в форме раковины было заполнено сухими лепестками, которые Старбак узнал без труда. Правда, запах оказался другим, более резким, чем тот, который Рэчел Вальдериан извлекала из лунных цветов, но идея та же.
Старбак мысленно поклялся, вернувшись на Сарнию, разукрасить цветами хотя бы одну стену у себя в доме, потом разделся, встал под душ – где на белом кафеле опять-таки пламенели цветы – и повернул блестящую металлическую ручку.
Коротко охнув, он отскочил назад. Он ждал акустического душа, и струя воды застала его врасплох. Да еще струя, как будто забившая из ледников Алгора.
Хоть и с опозданием, но он увидел на ручках черные буковки. Осторожно протянув руку, он повернул ручку с буквой «г» и воспрял духом, когда вода начала теплеть. Экспериментируя, он крутил ручку до тех пор, пока температура воды не поднялась до температуры серных гейзеров на Онтариане.
Он снова огляделся и обнаружил в одной из кафельных плиток углубление. В углублении находился розовый брусочек, и Старбак решил, что это непременно должно быть моющее средство. Он намочил брусок, потер между ладонями, и благоухающая пена напомнила ему о его спасительнице.
Старбак откинул назад голову, закрыл глаза и окунулся в восхитительное ощущение теплой воды, льющейся ему на плечи, стекающей по телу на ноги. Через десять минут маленькая комната заполнилась облаками пара, а он почувствовал себя свежим, как никогда в жизни.
Ему пришло в голову, что если бы на Сарнии существовали такие души, то компания, выпускающая «вальдокс», обанкротилась бы.
Он вышел из отделанной кафелем кабинки, встал на пушистый белый коврик и замер в ожидании, раскинув руки и широко расставив ноги. Осознав, что ни невидимый луч, ни теплая струя воздуха не высушат его и что, похоже, ему предлагается сделать это самостоятельно, он снова огляделся, увидел стопку пурпурных полотенец – и здесь цветы! – взял одно из них и принялся вытираться.
Затем он открыл шкафчик и нашел зубную щетку в целлофановом пакетике. К счастью, на ней была этикетка, иначе он ни за что бы не догадался, что это такое. На зубной пасте тоже была надпись. Старбак выдавил на щетинки немного голубого геля и принялся водить щеткой по зубам, удивляясь про себя, каким образом этой женщине удается при помощи подобных примитивных средств сохранять свою ослепительную улыбку.
Справившись и с этой задачей, он щеткой пригладил волосы, отказался от мысли воспользоваться устрашающего вида бритвой и облачился в одежду ее брата. Затем, влекомый незнакомым, но соблазнительным запахом, прошел по коридору и оказался в теплой, радующей глаз комнате.
Эта комната была самым настоящим кладом деревянных изделий. Стены, отделанные планками теплого золотистого оттенка, светились как заря над Галактией. Темные шляпки гвоздиков разбросаны между планками. Полы тоже из дерева, только на тон темнее; доски чуть уже, чем на стенах, и, расположенные под прямым углом друг к другу, образовывают ряды сцепленных между собой прямоугольников.
Кот, смутно припомнившийся ему с прошлой ночи, разлегся на желто-кремово-голубом половичке – искусно сплетенном, как обнаружил при ближайшем рассмотрении Старбак, из лоскутков – прямо перед камином и не сводил с него немигающих желтых глаз.
Он подошел к окну – обычное стекло, отметил он, легонько прикоснувшись к гладкой поверхности, – и увидел Черити в нескольких метрах от дома, на самом краю островка из хвойных деревьев, взметнувшихся вверх, к небу, точно оперенные стрелы.
Снег так и не прекратился, только теперь шестиугольные льдинки не налетали порывами, а белым пухом плавно спускались с синевато-серого неба.
На ней снова была уже знакомая красная куртка с капюшоном – яркий мазок на фоне белого снега, свинцового неба и темной зелени деревьев. Руки в рукавичках разбрасывали что-то по земле.
Он с интересом следил, как стая птиц сорвалась с невидимых веток и принялась расхватывать угощенье – Старбак понял, что это смесь зерен и хлебных крошек. Птицы, как все их сородичи во всех галактиках, были неразумно жадными.
Пронзительно галдя, они клевали друг друга, сражаясь за черные и коричневые зернышки, будто спасая свою жизнь. Что, впрочем, было сущей правдой, решил Старбак, окинув взором безжизненные, сверкающие белизной окрестности. У него возникло ощущение, что эти прожорливые комочки перьев существуют только благодаря Черити.
Как и он сам.
Он вдруг с удивлением обнаружил, что она беседует со своими пернатыми подопечными. Поскольку ни в одной из изученных им голограмм не утверждалось, что терране обладают способностью разговаривать с населяющими их планету существами, Старбак вынужден был отнести это все к тому же нелогичному поведению землян.
Он решил рассказать о своем наблюдении Джулианне, которая сделала блестящую карьеру, изучая поведение жителей других планет. Его сестра зажглась звездой первой величины среди ограниченных представителей отделения ксеноантропологии в Институте Науки – победив предубежденность против своего сомнительного происхождения и своего пола.
Покончив как с кормлением, так и с беседой, Черити направилась обратно к дому, по колено увязая в рыхлом снегу.
Глаза их встретились сквозь оконное стекло.
И острота молнией пронзившего его чувства ошеломила Старбака.
На один-единственный головокружительный миг Старбак почувствовал себя таким же сбитым с толку, как и прошлой ночью, когда он наугад пробирался сквозь метель в этом заледенелом, белоснежном, чужом мире.
Глава четвертая
СТАРБАКУ СНИЛСЯ замечательный сон. Где-то на Станца Пять, на одной из самых гостеприимных планет – наверное, Венитан, – он лежал на ложе из благоуханных цветов.
Женщина, теплая и нежная, обвилась вокруг него, прижавшись губами к его шее. Волосы ее были цвета сарнианской луны – сверкающая медь и бронза. Он потерся щекой об ароматные шелковистые пряди и почувствовал, что они такие же нежные, как клонящиеся на ветру молочные травы.
Прошло очень много времени с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. К сожалению, работа над квантовым ускорителем не оставляла времени на развлечения.
Но сейчас, когда его рука скользнула под ее тунику, а пальцы тихонько пробежались вверх по тонкому позвоночнику и когда наградой ему прозвучал ее мягкий протяжный вздох, Старбак решил, что был круглым идиотом, упуская такое удовольствие.
Всего и нужно-то – распределить дела в порядке срочности, думал Старбак, наслаждаясь ощущением тепла ее кожи под своей ладонью. Или, как постоянно твердила Села, использовать время по назначению.
Села прославилась по всей галактике своими семинарами по управлению временем. Эта женщина стала настоящим специалистом в области всяческих расписаний. Она разбивала свои дни – точнее, всю жизнь – на группы цветокодовых временных блоков, которые вечно жужжали и вспыхивали на ее ручном компьютере.
О, Валгалла! Как он ненавидел этот компьютер! Особенно в те моменты, когда ему хотелось побыть подольше с его владелицей, а чертова штуковина все отстукивала минуты, звоном будильника ограничивая время его присутствия.
И все же приходится признать, что Селе с успехом удается втиснуть в один-единственный солнечный период миллиарды дел. Может быть, настало время согласиться, что она права в своей критике его организационных способностей, и попросить ее помочь ему?
Если они смогут хотя бы изредка вот так лежать вместе, может быть, и стоит ради этого выносить ее унизительный компьютер.
Весьма кстати забыв, что Села хладнокровно разорвала их отношения, когда он потерял свое привилегированное положение в институте, Старбак поклялся себе начать новую жизнь.
Он привлек ее поближе. Он прижался губами к ее виску. Ее дыхание участилось.
– Ах! – вздохнул он. – Ты такая нежная. Такая теплая.
Он продолжал гладить ее, наслаждаясь тихими, невнятными стонами удовольствия, так разительно отличающимися от обычной реакции его подруги на любые физические ласки.
– Я хочу любить тебя, Села. Я так хочу тебя.
В тот миг, когда его ладонь легла на ее грудную клетку, его дивный сон начал таять.
Ее грудь – прикрытая мягкой тканью, напомнившей ему о паутине, сотканной пауками с Сентуриана, – уместилась в его ладони с такой совершенной точностью, как будто ее вылепили специально для него.
Но как такое может быть? Села никогда не упускала случая подчеркнуть, что она великолепная представительница сарниан женского пола.
Первосортный продукт генной инженерии, женщина, обещанная ему еще в семилетнем возрасте, была светловолосой, голубоглазой и тонкой, как камыш Генитиана. Поскольку единственным логическим основанием для того, чтобы иметь грудь, было выкармливание детей, женщины Сарнии – которые последние два столетия использовали искусственные смеси вместо неприятного процесса грудного вскармливания – больше не имели груди.
Ошеломленный мозг Старбака трудился над этой проблемой с неуклюжестью джанурианина третьей степени развития.
Села – совершенная сарнианка.
Сарнианские женщины все плоскогрудые.
У женщины в его объятиях – восхитительная грудь.
Следовательно, если использовать метод дедукции, эта женщина не только не сарнианка, она и не Села.
Логика не может ошибаться.
Остается только один вопрос.
Кто же она такая, черт возьми?
ВЧЕРАШНЯЯ ПРОНИЗАННАЯ СОЛНЦЕМ пляжная фантазия Черити уступила место сну, где действие разворачивалось высоко в Альпах, в уединенном приюте для лыжников. Целый день она провела, носясь сломя голову по крутым заснеженным склонам вместе с французским графом, у которого титулов, обаяния и денег было больше, чем вообще дозволено иметь человеку.
Восхищение, вспыхивающее в его темных глазах, говорило ей, что она выглядит бесподобно в новом, преступно дорогом лыжном наряде вызывающе алого цвета. Гениальный покрой костюма соблазнительно облегал фигуру и одновременно скрывал те десять лишних фунтов, которые она вечно клялась сбросить. Уже одно это стоило всех потраченных денег.
После последнего захватывающего дух спуска они вернулись в причудливую избушку, напоминавшую гигантские часы с кукушкой. Войдя в дом, они присоединились к остальным гостям – Роду Стюарту, Мадонне, Брюсу Спрингстину и Теду Коппелу, – которые потягивали коньяк.
Однако вместо того, чтобы принять участие в общем жарком споре на тему о важности квантовой физики в борьбе с гипотермией, они с графом предпочли обмениваться долгими, проникновенными взглядами.
Снаружи бушевала альпийская метель.
Голоса остальных постепенно растаяли вдалеке, в комнате становилось все жарче. Казалось, на всей Земле остались лишь они вдвоем.
Наконец, в тот самый миг, когда она ощутила реальную опасность растаять в жгучем огне его сексуальных, постельных глаз, граф учтиво предложил ей удалиться в его комнату.
Его внимательный слуга, одетый в красную ливрею, напоминающую форму швейцарской армии, к их возвращению заготовил дрова в камине. Он чиркнул спичкой, разжег огонь, низко поклонился и попятился из комнаты, оставив их наедине.
Наконец-то. Наступил тот момент, которого она ждала весь день.
Его дьявольские, черные как ночь глаза не отрывались от ее восхищенного взора, когда он укладывал ее на роскошную белую шкуру перед камином. Он прижался губами к ее виску. А потом медленно, нежно начал ее раздевать, и его сильные смуглые руки делали с ее телом что-то грешное и колдовское.
– Ах! Ты такая нежная, – вполголоса выдохнул он, когда его ладонь легла на ее грудь, вызвав горячую волну из глубин ее тела. – Такая теплая. Я хочу любить тебя, Села. Я так хочу тебя.
Села?
Черити широко распахнула глаза.
И уставилась прямо в знакомые глаза возлюбленного из своего сна. Но эти немигающие черные глаза не были глазами французского графа, как, впрочем, и глазами того парня с пляжа, о котором она мечтала вчера днем.
– О, нет, – застонала она. Закрыв лицо руками, она взмолилась, чтобы Господь дал ей силы выдержать это. – Ты!
В сознании Старбака вспыхнула картинка. Видение чего-то белого, холодного. Потом вернулись и остальные воспоминания. О том, как они двигались в снежной круговерти и как в тепле ее машины воздух благоухал ее ароматом.
Старбак понял, что это та женщина, которая вытащила его из бурана. Еще одно видение – как она упорно нажимала на его грудь – вспыхнуло в его сознании.
– Я помню, я думал – нет, знал наверняка! – что умру, – сказал он. – И умер бы, если бы не ты.
Его голос, глубокий и сильный, накрывал ее с головой, забирался под кожу. Черити оторвала ладони от лица и заставила себя посмотреть в эти темные глаза, которые занимали в ее снах так много места.
– Ты спасла мне жизнь, – сказал он.
– Да. Полагаю, что так. – Она опустила взгляд и поняла, что его рука находится у нее под свитером.
– Извини, пожалуйста, – сказал он, отдергивая руку раньше, чем она успела произнести хоть слово. – Я не хотел тебя обидеть. – Он попытался подбодрить ее улыбкой. – Кажется, мне что-то снилось.
И какой же это был сон! Пальцы его заныли от желания вернуться назад, под эту просторную тунику.
– Я понимаю, – сказала она, изо всех сил стараясь придерживаться того же официального тона. – Ты был очень плох. На краю смерти, я думаю. Неудивительно, что ты бредил. – Так, а какое же тогда оправдание у нее самой?
– Логичный вывод, – согласился Старбак. – Только я боюсь, что расстроил тебя.
– Нет. – Это была ложь, но праведная ложь, из вежливости. – Просто я не привыкла просыпаться в постели с незнакомым мужчиной. – Выбравшись из-под одеяла, она встала с кровати.
Старбак знал, что то мужское удовлетворение, которое он получил от ее короткого высказывания, было определенно человеческим. Благодаря своим дотошным занятиям он знал, что земляне мужского пола привыкли считать женщин личной собственностью, как и другое свое ценное имущество.
В этом смысле они не сильно отличались от сарнианских мужчин. Брачный воротник, знак сарнианских жен, – тот воротник, который Джулианна поклялась никогда не надевать, – был весьма чтимой традицией. Старбаку стало интересно, принадлежит ли кому-нибудь и эта женщина.
– Ты уже выглядишь получше, – сказала Черити, окидывая его оценивающим взглядом и стараясь не останавливать внимания на его загорелой мускулистой груди.
– Я и чувствую себя лучше, – согласился он. – Благодаря тебе.
– Это моя работа.
– Это только твоя доброта, – возразил он. – И упорство. Я навечно останусь у тебя в долгу.
– Благодарю. – Черити удалось сделать небольшой вдох. – Простого «спасибо» будет более чем достаточно.
Старбак воспринял ее слова буквально.
– Спасибо, – произнес он с важной официальностью. – Я не знаю твоего имени.
– Черити. Черити Прескотт.
Он протянул ей руку, как это предписывал древний учебник хороших манер, который Джулианна откопала в архивах. Точное происхождение этого жеста оставалось непонятным, но Джулианна считала, что он как-то связан с тем, чтобы показать, что в руке нет оружия.
– Я польщен знакомством с вами, Черити Прескотт. Меня зовут Брэм Старбак.
– Да. – Она протянула ему свою. – Я знаю. Ты мне сказал ночью. Я тоже рада познакомиться с вами, мистер Старбак.
– Пожалуйста, друзья зовут меня просто Старбак.
Церемонное рукопожатие не должно было бы зажечь огнем ее кровь или заставить сильно заколотиться сердце. Но – да поможет ей Бог! – именно это и случилось. Она неловко освободила правую руку и скрестила обе руки на груди.
– Ну, так откуда же ты, Старбак?
Он назвал первый попавшийся город Земли, тот самый, который был целью его путешествия.
– Из Венеции, штат Калифорния.
– Теперь понятно, откуда загар. И сколько же ты там жил?
– Не очень долго, – запнулся он. – А что?
Она пожала плечами.
– Просто совпадение, вот и все. Я сама шесть лет жила там. Ну, и где же ты остановился?
– Остановился?
– В каком мотеле?
– Не знаю.
Она устремила на него долгий, озабоченный взгляд.
– Полагаю, это означает, что ты не знаешь ни где твои вещи, ни что ты, собственно, делал, обнаженный, посреди лесов штата Мэн?
Снова воспоминание вспышкой осветило его сознание – как Джулианна кричала что-то о штате Мэн.
– Это Касл-Маунтин, штат Мэн?
Ее гладкий лоб перерезали морщинки.
– Точно. Это остров, недалеко от материка.
– А какое сегодня число?
Морщинки стали глубже.
– Восемнадцатое января.
Хоть в этом он не ошибся.
– Какого года?
С легкостью, как видеодиск с ежедневными новостями, Старбак прочитал дату, молнией промелькнувшую в ее сознании, и понял, что ошибка в расчетах составила почти две сотни солнечных циклов.
Должно быть, причина в магнитном поле, решил он. Каким-то образом оно повлияло на время. Нужно будет все как следует откорректировать, прежде чем возвращаться на Сарнию. У него не было ни малейшего желания появиться на своей планете во времена жестоких озоновых войн.
– Что ты вообще можешь вспомнить? – спросила Черити.
– Последнее, что я помню, – что я был дома.
– В Венеции.
– Верно, в Венеции.
Ложь сарнианину была совершенно несвойственна. Собственно, специального морального запрещения на нее не было, но Древние Отцы в Книге Законов верно указали, что одна ложь неминуемо ведет к следующей и в конце концов ситуация становится неразрешимой.
Разум – это правда, писали Древние. Правда, разум. Все остальное ирреально.
Будучи наполовину землянином, Старбак уклонение от правды при необходимости – как сейчас, например, – счел не таким уж ирреальным решением.
– А потом, – продолжил он, – следующее мое воспоминание – что я иду по дороге…
– … в разгар самого страшного бурана за последние пятьдесят лет. – Она еще сильнее нахмурилась. – Практически без одежды. Если только ты не совсем чокнутый, единственный вывод – что тебя хорошенько треснули по голове.
Она смотрела на него так, что у Старбака возникло странное ощущение, будто она читает его мысли. Глупость, конечно, ведь он наверняка знал, что терране – даже те, что живут в его времени, – слишком примитивны и не владеют экстрасенсорными приемами.
Тем не менее Старбак решил промолчать, лишь бы не увеличивать риск полнейшего разоблачения.
– Видимо, у тебя временная амнезия. Какое-то событие вызвало у тебя шок, а потеря памяти – результат этого шока, – поставила она диагноз.
– Логично. – Старбак посчитал, что пора сменить тему, пока она не решила отвезти его к властям этого края. – У тебя есть уборная?
– Уборная? Ах, да… – Щеки ее загорелись. – Вот, прямо здесь. – Она махнула рукой в сторону двери в стене, разукрашенной яркими желтыми цветами. – Новую зубную щетку найдешь в шкафчике. Можешь также воспользоваться моей бритвой, если, конечно, ты не принадлежишь к тем кошмарным ретроградам, которые считают, что женские ноги тупят бритвы… – Да, тебе еще понадобится теплая одежда, пока мы не выясним, что случилось с твоей.
Она подошла к другой двери, открыла ее и принялась снимать вещи с вешалок.
– Мой брат, Дилан, проводит здесь много времени, а ты, к счастью, почти одного размера с ним.
Когда она обернулась, он уже стоял у кровати, в одних шортах, и вид у него был слишком мужественным для человека, который всего пару часов назад был на грани жизни и смерти.
Широченные плечи, кожа цвета красного дерева туго обтягивает упругие, мощные мышцы груди. Должно быть, тренируется, решила Черити. На теле ни унции лишнего жира. Развернутые плечи и грудь конусом переходят в узкую талию и бедра. Живот плоский, как старая гладильная доска бабушки Прескотт, и…
О Боже!
Она явно не единственная, у кого чувственный сон вызвал сильнейшее сексуальное возбуждение.
Протяжно выдохнув, Черити сконфуженно перевела взгляд ниже. Ноги были длинные, с прекрасно вылепленными мышцами бедер и икр, как если бы он занимался бегом.
Она подняла глаза и обнаружила, что и он рассматривает ее с не меньшим интересом. Вспыхнув от унижения, что ее застали за подобным бесцеремонным разглядыванием, Черити грудой свалила одежду на кровать, повернулась и вышла из комнаты.
Это его вина, печально решил Старбак. По какой-то странной причине – он подумает над ней позже – его тело отозвалось на ее пристальное, оценивающее внимание совершенно несарнианским образом.
Но вот вопрос: почему это так расстроило ее? В конце концов, его непокорное тело всего лишь ответило на то женское возбуждение, которое он уловил в ее земном мозгу. Так почему же она вдруг стала цвета сарнианской луны и умчалась прочь, как будто за ней погнались все псы с Гарна?
В высшей степени нелогичное поведение.
Не найдя разумного ответа, Старбак напомнил себе, что Джулианна предупреждала его, что терране – самая нелогичная раса. Он издал глубокий вздох, подхватил вещи и направился в ванную.
Большую часть одной из стен занимало зеркало. Старбак остановился напротив и с облегчением отметил, что хотя бы внешне он не изменился. Однако его облегчение длилось недолго, потому что уже через секунду он был вынужден признать возможность, что он ошибся не только в расчетах времени и пространства, но и в своей теории об изменении формы существования.
Решив заняться этой проблемой позже, когда ему удастся получить в свое распоряжение достаточные научные данные, Старбак принялся разглядывать ванную. Стены здесь тоже были разрисованы цветами – нежные пурпурные соцветия с темно-зелеными листьями.
Теперь понятно, почему его мама столько времени отдавала своей оранжерее. Очевидно, в жизни землян цветы занимают куда более важное место, чем указывают сарнианские голограммы.
Хрустальное блюдо в форме раковины было заполнено сухими лепестками, которые Старбак узнал без труда. Правда, запах оказался другим, более резким, чем тот, который Рэчел Вальдериан извлекала из лунных цветов, но идея та же.
Старбак мысленно поклялся, вернувшись на Сарнию, разукрасить цветами хотя бы одну стену у себя в доме, потом разделся, встал под душ – где на белом кафеле опять-таки пламенели цветы – и повернул блестящую металлическую ручку.
Коротко охнув, он отскочил назад. Он ждал акустического душа, и струя воды застала его врасплох. Да еще струя, как будто забившая из ледников Алгора.
Хоть и с опозданием, но он увидел на ручках черные буковки. Осторожно протянув руку, он повернул ручку с буквой «г» и воспрял духом, когда вода начала теплеть. Экспериментируя, он крутил ручку до тех пор, пока температура воды не поднялась до температуры серных гейзеров на Онтариане.
Он снова огляделся и обнаружил в одной из кафельных плиток углубление. В углублении находился розовый брусочек, и Старбак решил, что это непременно должно быть моющее средство. Он намочил брусок, потер между ладонями, и благоухающая пена напомнила ему о его спасительнице.
Старбак откинул назад голову, закрыл глаза и окунулся в восхитительное ощущение теплой воды, льющейся ему на плечи, стекающей по телу на ноги. Через десять минут маленькая комната заполнилась облаками пара, а он почувствовал себя свежим, как никогда в жизни.
Ему пришло в голову, что если бы на Сарнии существовали такие души, то компания, выпускающая «вальдокс», обанкротилась бы.
Он вышел из отделанной кафелем кабинки, встал на пушистый белый коврик и замер в ожидании, раскинув руки и широко расставив ноги. Осознав, что ни невидимый луч, ни теплая струя воздуха не высушат его и что, похоже, ему предлагается сделать это самостоятельно, он снова огляделся, увидел стопку пурпурных полотенец – и здесь цветы! – взял одно из них и принялся вытираться.
Затем он открыл шкафчик и нашел зубную щетку в целлофановом пакетике. К счастью, на ней была этикетка, иначе он ни за что бы не догадался, что это такое. На зубной пасте тоже была надпись. Старбак выдавил на щетинки немного голубого геля и принялся водить щеткой по зубам, удивляясь про себя, каким образом этой женщине удается при помощи подобных примитивных средств сохранять свою ослепительную улыбку.
Справившись и с этой задачей, он щеткой пригладил волосы, отказался от мысли воспользоваться устрашающего вида бритвой и облачился в одежду ее брата. Затем, влекомый незнакомым, но соблазнительным запахом, прошел по коридору и оказался в теплой, радующей глаз комнате.
Эта комната была самым настоящим кладом деревянных изделий. Стены, отделанные планками теплого золотистого оттенка, светились как заря над Галактией. Темные шляпки гвоздиков разбросаны между планками. Полы тоже из дерева, только на тон темнее; доски чуть уже, чем на стенах, и, расположенные под прямым углом друг к другу, образовывают ряды сцепленных между собой прямоугольников.
Кот, смутно припомнившийся ему с прошлой ночи, разлегся на желто-кремово-голубом половичке – искусно сплетенном, как обнаружил при ближайшем рассмотрении Старбак, из лоскутков – прямо перед камином и не сводил с него немигающих желтых глаз.
Он подошел к окну – обычное стекло, отметил он, легонько прикоснувшись к гладкой поверхности, – и увидел Черити в нескольких метрах от дома, на самом краю островка из хвойных деревьев, взметнувшихся вверх, к небу, точно оперенные стрелы.
Снег так и не прекратился, только теперь шестиугольные льдинки не налетали порывами, а белым пухом плавно спускались с синевато-серого неба.
На ней снова была уже знакомая красная куртка с капюшоном – яркий мазок на фоне белого снега, свинцового неба и темной зелени деревьев. Руки в рукавичках разбрасывали что-то по земле.
Он с интересом следил, как стая птиц сорвалась с невидимых веток и принялась расхватывать угощенье – Старбак понял, что это смесь зерен и хлебных крошек. Птицы, как все их сородичи во всех галактиках, были неразумно жадными.
Пронзительно галдя, они клевали друг друга, сражаясь за черные и коричневые зернышки, будто спасая свою жизнь. Что, впрочем, было сущей правдой, решил Старбак, окинув взором безжизненные, сверкающие белизной окрестности. У него возникло ощущение, что эти прожорливые комочки перьев существуют только благодаря Черити.
Как и он сам.
Он вдруг с удивлением обнаружил, что она беседует со своими пернатыми подопечными. Поскольку ни в одной из изученных им голограмм не утверждалось, что терране обладают способностью разговаривать с населяющими их планету существами, Старбак вынужден был отнести это все к тому же нелогичному поведению землян.
Он решил рассказать о своем наблюдении Джулианне, которая сделала блестящую карьеру, изучая поведение жителей других планет. Его сестра зажглась звездой первой величины среди ограниченных представителей отделения ксеноантропологии в Институте Науки – победив предубежденность против своего сомнительного происхождения и своего пола.
Покончив как с кормлением, так и с беседой, Черити направилась обратно к дому, по колено увязая в рыхлом снегу.
Глаза их встретились сквозь оконное стекло.
И острота молнией пронзившего его чувства ошеломила Старбака.
На один-единственный головокружительный миг Старбак почувствовал себя таким же сбитым с толку, как и прошлой ночью, когда он наугад пробирался сквозь метель в этом заледенелом, белоснежном, чужом мире.
Глава четвертая
СТАРБАК БЫСТРО взял себя в руки.
Когда открылась входная дверь, он с притворным интересом рассматривал огонь в огромном камине. У него в спальне тоже горел огонь, припомнил Старбак.
Хотя подобный способ обогрева был удручающе примитивен, уж не говоря о том, что он показался ему почти святотатственной тратой драгоценного дерева, Старбак не мог отрицать удовольствия от аромата горящих поленьев и от тепла, согревающего его протянутые ладони.
– Ну, у тебя определенно вид человека, который собирается прожить еще немало лет, – приветствовала его Черити, входя на кухню.
– Я и собираюсь. Спасибо за то, что разрешила мне воспользоваться душем. Я получил невероятное удовольствие от горячей воды.
– Еще бы – после вчерашнего-то. – Она сбросила с плеч толстую куртку и повесила ее на крючок.
На ней были такие же брюки, как и те, что она дала ему. Синего цвета, сшитые из какой-то мягкой, эластичной материи. На ней они сидят куда лучше, решил он, взглянув на ее женственные бедра.
Она сменила свитер. Новый был мягче и по фактуре, и по оттенку. Он напомнил Старбаку легкое облачко, подкрашенное лунным светом.
Под пушистой тканью мягкими полукружьями угадывались груди. Он засунул ладони в карманы брюк, чтобы не поддаться соблазну и не дотронуться до нее.
Отмахнувшись от странного притяжения, которое выводило его из равновесия, он обратился к ней:
– Я верно расслышал? Твое имя в самом деле Черити?
Старбак помнил, что это слово означает «милосердие», и решил, что она правильно выбрала имя. Учитывая, какую опасность может представлять незнакомый человек, разумнее, наверное, было бы оставить его умирать на дороге.
– Знаю-знаю. – Она усмехнулась, блеснув зубами такой белизны, какой Старбаку еще не доводилось видеть. – Ужасно старомодное имя, как у героини какого-нибудь романа девятнадцатого века. А сестер моих зовут Фэйт[1] и Хоуп,[2] из чего ты можешь сделать вывод, что наша мать – старомодная женщина. Но вот что интересно: она всегда была ультрасовременной. До того как выйти замуж за отца, она танцевала в мюзик-холле Марты Грэм, а в данный момент, когда мы с тобой беседуем, она живет где-то на Таити и рисует аборигенов, совсем как Гоген.
Старбак не сразу улавливал то, что она говорила. Но не хотел, чтобы она останавливалась. Ее голос напоминал музыку; он мог бы слушать ее часами.
– Но когда дело касалось имен ее детей, она становилась удручающе викторианской дамой. На очереди у нее были Пруденс[3] и Модести,[4] вот только девочки больше не родились. Правда, этот факт ее бы не остановил. Она намеревалась назвать моего брата-близнеца Лойал,[5] но тут уж папа топнул ногой и заявил, что имеет право сам дать имя своему единственному сыну. Повезло Дилану, правда? Как ты думаешь?
Он сейчас мог думать лишь о том, какие у нее невероятные глаза. Смотреть в них – все равно что заглядывать в бездонные синие озера.
– Так зовут моего брата, – продолжала щебетать Черити. – Дилан. В честь поэта, а не певца.
Светский разговор сарнианам был неведом. Холодная сдержанность не позволяла им пускаться в пустую болтовню. Кроме того, развитой интеллект и стремление к точности заставляли их выбирать одно-единственное нужное слово там, где представители других рас использовали два или даже три менее подходящих слова.
Когда открылась входная дверь, он с притворным интересом рассматривал огонь в огромном камине. У него в спальне тоже горел огонь, припомнил Старбак.
Хотя подобный способ обогрева был удручающе примитивен, уж не говоря о том, что он показался ему почти святотатственной тратой драгоценного дерева, Старбак не мог отрицать удовольствия от аромата горящих поленьев и от тепла, согревающего его протянутые ладони.
– Ну, у тебя определенно вид человека, который собирается прожить еще немало лет, – приветствовала его Черити, входя на кухню.
– Я и собираюсь. Спасибо за то, что разрешила мне воспользоваться душем. Я получил невероятное удовольствие от горячей воды.
– Еще бы – после вчерашнего-то. – Она сбросила с плеч толстую куртку и повесила ее на крючок.
На ней были такие же брюки, как и те, что она дала ему. Синего цвета, сшитые из какой-то мягкой, эластичной материи. На ней они сидят куда лучше, решил он, взглянув на ее женственные бедра.
Она сменила свитер. Новый был мягче и по фактуре, и по оттенку. Он напомнил Старбаку легкое облачко, подкрашенное лунным светом.
Под пушистой тканью мягкими полукружьями угадывались груди. Он засунул ладони в карманы брюк, чтобы не поддаться соблазну и не дотронуться до нее.
Отмахнувшись от странного притяжения, которое выводило его из равновесия, он обратился к ней:
– Я верно расслышал? Твое имя в самом деле Черити?
Старбак помнил, что это слово означает «милосердие», и решил, что она правильно выбрала имя. Учитывая, какую опасность может представлять незнакомый человек, разумнее, наверное, было бы оставить его умирать на дороге.
– Знаю-знаю. – Она усмехнулась, блеснув зубами такой белизны, какой Старбаку еще не доводилось видеть. – Ужасно старомодное имя, как у героини какого-нибудь романа девятнадцатого века. А сестер моих зовут Фэйт[1] и Хоуп,[2] из чего ты можешь сделать вывод, что наша мать – старомодная женщина. Но вот что интересно: она всегда была ультрасовременной. До того как выйти замуж за отца, она танцевала в мюзик-холле Марты Грэм, а в данный момент, когда мы с тобой беседуем, она живет где-то на Таити и рисует аборигенов, совсем как Гоген.
Старбак не сразу улавливал то, что она говорила. Но не хотел, чтобы она останавливалась. Ее голос напоминал музыку; он мог бы слушать ее часами.
– Но когда дело касалось имен ее детей, она становилась удручающе викторианской дамой. На очереди у нее были Пруденс[3] и Модести,[4] вот только девочки больше не родились. Правда, этот факт ее бы не остановил. Она намеревалась назвать моего брата-близнеца Лойал,[5] но тут уж папа топнул ногой и заявил, что имеет право сам дать имя своему единственному сыну. Повезло Дилану, правда? Как ты думаешь?
Он сейчас мог думать лишь о том, какие у нее невероятные глаза. Смотреть в них – все равно что заглядывать в бездонные синие озера.
– Так зовут моего брата, – продолжала щебетать Черити. – Дилан. В честь поэта, а не певца.
Светский разговор сарнианам был неведом. Холодная сдержанность не позволяла им пускаться в пустую болтовню. Кроме того, развитой интеллект и стремление к точности заставляли их выбирать одно-единственное нужное слово там, где представители других рас использовали два или даже три менее подходящих слова.