Страница:
Его ладонь вместе с кошельком была пригвождена к столешнице узким кордом.
Фра Розарио неожиданно трезвыми глазами смотрел прямо на гобла. Смотрел и улыбался.
Крик воришки оборвался от чувствительного удара под дых. А потом фра Иллам схватил его за волосы, вжал носом в вонючую тряпку, мокрую и липкую от вина, прижал острие корда к шее чуть пониже уха.
Охранник, давно состоявший у Стального Горла в доле, вскочил и бросился на подмогу.
Ему навстречу поднялся фра Розарио. Подмигнул Илламу, мол, сам управлюсь, не переживайте, почтеннейший. Взмах дубинки пропал в пустую – купец поднырнул под деревяшку, в мгновение ока зашел за спину нападающему и выдал несколько быстрых, сильных ударов по почкам. Вышибала охнул, выражение крайнего гнева на его лице сменилось растерянностью и удивлением. А потом Розарио, не отличавшийся крепким сложением или высоким ростом, схватил здоровенного мужика за рукав, крутанул вокруг себя и запустил лбом в стену. Охранник охнул и сполз, цепляясь за бревна слабеющими пальцами.
Керрано взвизгнул по-женски и припустил к выходу, но, когда перед самым его носом в дверную створку воткнулся метательный нож, схватился за голову и присел.
– Вот-вот, там и стой! – усмехнулся Розарио, подходя к вышибале и приподнимая ему веко. – Отлично! – повернулся он к Илламу. – Выживет, но завязывать драки с гостями будет опасаться. Долго опасаться.
– Хорошо, – кивнул темноусый. – А то мне что-то скучно стало в этой Гоблане. Что с воришкой-то делать будем?
– Ну, что же с ним сделаешь? – Аксамалианец вернулся к столу. – Можно и руки отрубить. Погляжу, как он воровать без рук будет.
Вальдо, услышав это предложение, заскулил, будто побитый кот.
– Ты глянь, не нравится! – удивленно проговорил Иллам.
– Ясное дело, кому же понравится? Можно и просто прирезать…
– Не-е-е-ет… – просипел гобл, опасаясь шевелиться из-за лезвия, по-прежнему щекочущего ему шею в опасной близости от жилы.
– А что же? Может, попросишь отпустить тебя? – Иллам наклонился к нему поближе.
– Да-а-а-а…
– Губа не дура. Назови хотя бы одну причину, по которой я должен тебя простить?
– Я могу быть проводником. До Гралианы. Если надо, то дальше…
– А ты далеко забирался за Гралиану? – словно рассуждая вслух, задумчиво произнес Розарио.
– Не-ет.
– Так какой же из тебя проводник? – Купец осторожно выдернул корд из стола, двумя пальцами взял кошелек и протянул его Илламу. – Ваши деньги, фра.
– Спасибо. – Темноусый засунул кошель за пояс. – Признаться, я в восторге от вашего способа разрешать неловкие ситуации.
– Я думал, вы немного перебрали, – смущенно пояснил Розарио.
– Будете смеяться, я то же самое думал о вас. – В голосе Иллама звучала усмешка. – Но я хотел просто сломать ему руку, когда…
Вальдо взвыл. От ужаса у него начала сама собой дергаться правая нога.
– Не обделается? – серьезно поинтересовался Розарио.
– Пускай! – небрежно разрешил Иллам. – Нам что за дело? Это почтенный хозяин должен переживать, – кивнул он на трактирщика.
– Согласен. – Розарио церемонно поклонился. – Вы позволите, фра, два-три вопроса?
– Почту за честь!
– Этот человек, о котором вы расспрашивали… Кто он?
– Ну, я же говорил… – Краем глаза Вальдо видел, что темноусый улыбается.
– Верю. Это для него. – Розарио ткнул пальцем в Стальное Горло. – И для него. – Теперь в трактирщика. – Но мы же с вами, фра, вылеплены из другого теста.
– Я заметил. – Иллам на миг нахмурился, но снова улыбнулся. – При всем моем уважении, фра…
– Я могу вам помочь. – Аксамалианец хитро прищурился. – Я ищу человека с такими же приметами. Скажу больше. Одно время он служил в Аксамале. В тайном сыске.
– Да? Это интересно. Как говорят в Барне, чем дальше в лес, тем больше дроу.
– Ответьте напрямую, фра. Мы ищем одного и того же человека?
– Ну, если вы его еще и назовете…
Розарио понизил голос до хриплого шепота:
– Т’Исельн дель Гуэлла.
Иллам хмыкнул, убрал корд от шеи Вальдо. Но волосы не отпустил, продолжая вжимать нос незадачливого вора в грязное полотенце.
– Какое-то знакомое имя…
Вислоусый вздохнул:
– Фра, мне бесконечно приятно ваше общество, но я привык выполнять порученные мне задания без сучка и задоринки. Думаю, нам лучше выяснить отношения сейчас. Возможно, мы окажемся союзниками, а возможно, и противниками.
– Ну, раз уж вы первым завели речь о дель Гуэлле, фра, не соблаговолите ли сказать, зачем он вам понадобился.
Вальдо почувствовал, как напряглась рука Иллама. Хоть бы вы передрались и порезали друг дружку. Поделом!
– Это не совсем честно… – протянул Розарио. – Хотя ладно! Будь что будет. Я хочу его убить. Правильный ответ?
Фра Иллам молчал долго. Очень долго, как показалось Стальному Горлу. Розарио ждал его ответа невозмутимо. Только слегка покусывал ус. Впрочем, может, у человека привычка такая?
– Что ж, – произнес наконец-то темноусый. – Могу сказать одно – мы не враги…
– Честно. Я рад, – с облегчением вздохнул купец.
– Мы соперники, – закончил фразу Иллам. – Я тоже хочу его убить. Предупреждаю сразу – я не люблю уступать свою работу другим людям. Особенно ту, за которую берусь согласно внутренним убеждениям и по зову сердца.
– Зато мне все равно, как умрет господин дель Гуэлла, – равнодушным голосом ответил Розарио. – Мне даже необязательно убивать его своими руками. Достаточно увидеть труп и убедиться, что господин т’Исельн надежно обосновался в Преисподней.
Темноусый со щелчком загнал корд в ножны.
– Т’Исельна заказали? Заметьте, я не спрашиваю кто. Просто скажите – да или нет?
– Да, – не стал лукавить наемный убийца.
– Что ж. Закономерный итог жизни предателя.
– А вы, фра, действуете из личной мести?
– Не совсем. Я действую от имени сотен и тысяч людей, чей привычный образ жизни дель Гуэлла разрушил. И не просто разрушил, а растоптал ногами. Вы аксамалианец, фра? Вы видели выжженный Верхний город? Обломок обелиска Благодарности? Изуродованный портик храма Вознесения? Лужу застывшей бронзы на месте конного памятника его императорскому величеству?
– Видел, – кивнул фра Розарио. На его щеках взбугрились желваки. – И поэтому решил для себя, что убью дель Гуэллу бесплатно.
Что подумал по этому поводу Иллам, осталось неизвестно, но он поклонился с уважением. Как равный равному.
– Думаю, нам выгоднее помогать друг другу, – сказал он, протягивая раскрытую ладонь.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Бла-а-агородные го-го-господа, – заикаясь пробормотал Вальдо. – А к-к-как же я?
– Жить будешь! – Иллам разжал пальцы, освобождая волосы до смерти перепуганного гобла. – Но дышать будешь, как я скажу! Нам все же понадобится проводник, не так ли, фра Розарио?
Пышноусый кивнул. Весь вечер, притворяясь пьяным, он решал загадку – с кем же на самом деле свела его судьба? Ведь младенцу ясно: разговоры его сотрапезника о нитках и табаке – болтовня рыжего кентавра. А ножи как кидает! Любо-дорого смотреть. И эта ненависть к дель Гуэлле. Одно время в Аксамале ходили слухи о таинственном исчезновении лучшего агента тайного сыска. Он носил кличку Мастер. По мнению Розарио, по праву. Болтали разное, но знающий человек мог догадаться, что Мастер выжил и горит местью.
Если фра Иллам и в самом деле Мастер, то Розарио повезло. С таким спутником хоть в Гронд на ледяных червей охотиться. А когда работа будет выполнена, поглядим, есть ли смысл оставлять его в живых.
Емсиль расставил пошире ноги и уперся плечом в «задок» телеги. Рядом пыхтел Дыкал. За борта телеги взялись братья-близнецы Вогля и Пигля. Клички это или настоящие имена, барнец не знал, да и не особо допытывался у вертлявых, смешливых парней, попавших в армию прямиком с вербовочного пункта южной Вельзы. Спутниками они оказались неплохими – спокойными и надежными. А это на дорогах охваченной смутой северной Тельбии было очень важно.
– Дык… Давай, что ли! – крикнул Дыкал.
Пожилой сержант по кличке Батя с рукой на перевязи – это его, ясное дело, медренская стрела приголубила, как и очень многих солдат пятой пехотной «Непобедимой» армии Сасандры, – щелкнул вожжами, чмокнул, вынуждая пару заморенных лошадок улечься в постромки.
Емсиль напрягся, ощущая, как ноги погружаются в жидкую грязь. Так и калиги потерять недолго.
– Эх, что ж ты будешь делать! – весело выкрикнул Вогля. От брата он отличался перевязанной головой. Не повезло парню. Когда забирался на стену, лестницу оттолкнул какой-то самоотверженный защитник города, и солдаты попадали в ров. Вогле повезло – ударился головой, а мог бы и шею сломать!
– Разом, братцы, разом! – хрипел Дыкал.
Телега качнулась вверх-вниз, вперед-назад… И выскочила из лужи, отпустившей колеса с недовольным чмоканьем.
– Но, родимые! – Батя щелкнул языком. Повернулся к отставшим пехотинцам. – Не спите, дезертиры!
Как всегда, в ответ на его шутку Вогля и Пигля охотно заржали, Емсиль поморщился, а Дыкал скривился так, словно заболели самое малое пять зубов сразу с одной стороны челюсти.
Но из песни слова не выбросишь. А суровая правда хоть глаза и колет, а все же лучше самой елейной лжи.
Пятая пехотная по своему обыкновению победила. Хоть и положила едва не треть рядовых солдат, а Медрен взяла. Правда, отчаянное сопротивление защитников в самый разгар боя вдруг сменилось паническим бегством со стен. Случилось это, когда четвертый полк, можно сказать, прекратил существование, солдат второго полка, штурмующего стены, на половине участков отбросили, а третий полк под командованием господина Джанотто делла Нутто все никак не мог раскачаться и выйти на исходные для атаки позиции. Горожане-ополченцы, крестьяне из ближних сел, стражники и благородные латники удирали, бросая оружие. Створки ворот не выдержали ударов тарана, и в город ворвались отряды окраинцев, банды кондотьеров Меуччо и Роллона.
Генерал Риттельн дель Овилл праздновал победу.
Усталые солдаты и офицеры даже не думали о грабежах, хоть город и был отдан им до утра следующего дня.
Дыкал и Емсиль, чудом уцелевшие под ливнем из стрел и болтов при переправе через Ивицу и после, во время бессмысленной атаки надежно укрепленных и защищенных стен, подобрали тяжело раненного капитана т’Жозмо дель Куэта, который получил два болта в живот и стрелу повыше печени. Вначале они попытались донести офицера в полковой лазарет, но потом выяснилось, что их полка больше нет. И Емсиль принялся лечить капитана т’Жозмо сам, вкладывая в работу все навыки и все знания.
На другой день его высокопревосходительство генерал Риттельн дель Овилл во всеуслышание объявил себя новоиспеченным королем северной Тельбии. Как там вышло на самом деле, рядовым и сержантам никто не рассказывал, но и до них долетели слухи о бунте в Аксамале, о смерти императора, о начавшемся развале империи. Теперь каждый правитель так и норовил оттяпать кусок пожирнее от пирога, именуемого Сасандрой.
Стоит ли упоминать, что приказом командующего пятой пехотной все его солдаты становились воинами новой тельбийской армии. Укрепившись в отвоеванном Медрене, дель Овилл намеревался начинать потихоньку расширять свои владения, подчиняя окрестных ландграфов, пока окончательно не завоюет всю страну.
В эту же ночь Дыкал сговорился с Батей, а потом предложил Емсилю уходить.
– Я… дык… Сасандре служил… И от службы не отказываюсь… дык… А генерал пущай… дык… сам себя в задницу отымеет, ежели так неймется.
Капитан т’Жозмо дель Куэта согласился с сержантом. Правда, более мягкими словами, приличествующими офицеру и дворянину, но смысл их где-то совпадал. И попросил вывезти его за Арамеллу. Там, на землях, прилегающих к Аксамале, капитан предполагал наличие твердой власти без всяких самозваных королей и тому подобных правителей.
Предусмотрительный Батя покинул сасандрийскую армию в сопровождении ездового из обоза, с которым их связывала давняя дружба, и пары коней с телегой. Повозку загрузили чем смогли: котелок, палатка из провощенной кожи, два арбалета и изрядный запас болтов, мешочек пшена в четверть кантара, немного сала, соль. Поверх всего уложили тяжко страдающего телом, но крепкого духом капитана дель Куэту.
Беглецов никто не задерживал. После ожесточенного сражения солдаты устали, бо2льшая часть офицеров и сержантов погибла… В общем, порядок в «Непобедимой» оставлял желать лучшего. На вторую ночь ездовой ушел по нужде и пропал. То ли зверь какой заел, то ли лихой человек надумал поживиться… Зато через три дня к их костру прибились Пигля и Вогля.
С тех пор так и путешествовали.
Капитан т’Жозмо скрипел зубами и время от времени терял сознание в телеге. Батя беззлобно ругал близнецов, обзывая их дезертирами. Дыкал хмурился и молчал, а Емсиль, с каждым днем все больше и больше удалявшийся от Барна, тосковал все сильнее и сильнее. Хотя, с другой стороны, за спасение раненого офицера ему полагалась если не награда, то прощение минувших провинностей. А вдруг удастся поступить в университет? Пусть не в Аксамале, так хоть в Браиле…
Небо над Тельбией к середине осени затянуло тяжелыми тучами. Дожди шли, не переставая, по три-четыре дня. Дороги начали потихоньку превращаться в потоки жидкой грязи. Батя давно уже предлагал ехать по траве, и, если бы не дремучие грабняки, сжимавшие обочины, никто бы ему и не подумал возражать.
А так – тащились и тащились, чавкая подошвами по раскисшей глине, то и дело спасая вязнущую телегу. Как сопля по свежей штукатурке, сказал Дыкал.
Задумавшись, Емсиль поскользнулся, едва не плюхнулся носом в лужу, но удержался на ногах, схватившись за бортик телеги. Выпрямляясь, он услышал недовольный возглас Бати, и тут же Дыкал с тревогой в голосе крикнул ему:
– Арбалет!
Барнец поднял голову.
По дороге навстречу их телеге двигалась колонна кентавров.
Степняки шли медленной рысью – большего не позволяла слякоть. Гнедые и рыжие, буланые и саврасые, пегие и мышастые. Несмотря на моросящий дождь, никакая одежда не покрывала торс человеческой части их тел, длинные волосы на голове блестели от влаги. Глаза-щелки смотрели из-под тяжелых надбровных дуг, широкие ноздри выдували пар.
Надо было, наверное, испугаться, но Емсиль почему-то подумал, что уже похолодало. Сильно похолодало, раз дыхание паром оборачивается.
– Арбалет… – свистящим шепотом повторил Дыкал.
– Ага! – Молодой человек кивнул, сунул руку в телегу, благо рост позволял, стоя на земле, ковыряться в грузе.
Возглавляли конелюдей два воина. Первый – пегий, с проседью в черной бороде. Его голову украшала расшитая бисером лента, за которой торчало перо. По виду – орлиное. Рядом с ним рысил степняк внешностью попроще и ростом пониже. Буланый. Шерсть на его груди перечеркивали несколько свежих – едва-едва заживших – шрамов.
Достать оружие барнец не успел.
Буланый кентавр поднял правую руку, показывая пустую ладонь.
– Мир вам! – провозгласил он хриплым голосом.
Его пегий спутник презрительно сморщил ноздри, но не вмешался.
– И вам здоровья и легких дорог! – отвечал Батя, сидящий на передке телеги, словно мокрая, взъерошенная птица.
– Дорога легка для того, кто идет по ней с чистой совестью! – Конечеловек остановился около левой из запряженных лошадок. Почесал ей морду, подсунув палец под нащечный ремень недоуздка.
– Дык… кто б спорил? – вышел вперед Дыкал. – Я не буду.
– Давно ли из Степи, почтенные? – вежливо и вместе с тем осторожно – не обидеть бы по незнанию – поинтересовался Батя.
– Давно! – надменно бросил пегий.
– Мы служили в армии Сасандры с самого начала тельбийской войны, – пояснил буланый.
– Дык… мы тоже, – криво усмехнулся сержант.
– Теперь, как я понял, не служите? – Отмеченный шрамами конечеловек проявлял изрядную догадливость и удивительное для этого племени понимание людей.
– Было б кому! – сплюнул Батя.
– Вы служили в пятой пехотной?
– Да. А что? – Седой сержант еще больше ссутулился, будто ожидая подвоха в невинном вопросе.
– Вы знали кого-нибудь из наемников? Из банды Кулака?
Батя покачал головой. Дыкал пожал плечами. Сказал неохотно, кивая на Емсиля:
– Дык… Вот он лейтенанта ихнего лечил. Коготка… дык.
– Не знаю такого… – Буланый озадаченно покрутил головой. – Я хочу знать о судьбе Антоло из Да-Вильи…
– Что? – охнул Емсиль, подаваясь вперед.
– Дык… дезертировал Антоло, – пробормотал сержант. – Еще месяц назад. Почти.
Он прищурившись посмотрел на кентавра, почесал затылок:
– Дык… сдается мне, почтеннейший, что я… дык… это… видал тебя уже.
– Я – Желтый Гром из клана Быстрой Реки, – пояснил конечеловек. – Я связан с Антоло из Да-Вильи долгом чести.
– Эх! – Емсиль махнул рукой. – Дядька Дыкал! Антоло был в банде Кулака. Видал я его, когда Коготка лечил.
– И не сказал никому? – нахмурился сержант.
– Конечно, не сказал. Ему же по закону военного времени…
– Вот и молодец, что не сказал! – Дыкал неожиданно улыбнулся. – Война войной, а дружба дружбой. – Он подмигнул Бате, который в ответ развел руками.
– Значит, он живой? – Кентавр подошел так близко, что барнец ощущал резкий запах мокрой шерсти.
– Дней семь назад точно был. До штурма Медрена. Сейчас – не скажу. Много людей погибло.
– У Антоло из Да-Вильи был мой амулет. – Желтый Гром наклонился к человеку. – Колдовство слабое. Я не шаман, я – воин. Но амулет дал мне знать, что Антоло в беде. Я должен вернуть долг чести.
– Честь нашего брата – наша честь! – громко выкрикнул пегий. Остальные кентавры одобрительно загудели, застучали наконечниками копий о щиты. – Мы или поможем другу нашего брата, или отомстим за него!
Снова крики и стук железа по обшитому кожей дереву.
– Рады бы… дык… помочь, но сами не знаем ничего… – Дыкал вздохнул. – Видать, не судьба.
– Ничего! – ответил Желтый Гром. Церемонно приложил ладонь к сердцу. Раскланялся. Отряд конелюдей взял с места в рысь, огибая с двух сторон телегу.
Емсиль насчитал двадцать пять пар – то есть пятьдесят кентавров. Когда колонна скрылась за пеленой дождя, Дыкал снова потер затылок:
– Непростой у тебя друг. Далеко… дык… пойдет. Помяни мое слово.
– Если выживет, – сварливо добавил Батя.
И Емсиль не смог найти слов для возражений ни первому, ни второму.
Глава 11
Фра Розарио неожиданно трезвыми глазами смотрел прямо на гобла. Смотрел и улыбался.
Крик воришки оборвался от чувствительного удара под дых. А потом фра Иллам схватил его за волосы, вжал носом в вонючую тряпку, мокрую и липкую от вина, прижал острие корда к шее чуть пониже уха.
Охранник, давно состоявший у Стального Горла в доле, вскочил и бросился на подмогу.
Ему навстречу поднялся фра Розарио. Подмигнул Илламу, мол, сам управлюсь, не переживайте, почтеннейший. Взмах дубинки пропал в пустую – купец поднырнул под деревяшку, в мгновение ока зашел за спину нападающему и выдал несколько быстрых, сильных ударов по почкам. Вышибала охнул, выражение крайнего гнева на его лице сменилось растерянностью и удивлением. А потом Розарио, не отличавшийся крепким сложением или высоким ростом, схватил здоровенного мужика за рукав, крутанул вокруг себя и запустил лбом в стену. Охранник охнул и сполз, цепляясь за бревна слабеющими пальцами.
Керрано взвизгнул по-женски и припустил к выходу, но, когда перед самым его носом в дверную створку воткнулся метательный нож, схватился за голову и присел.
– Вот-вот, там и стой! – усмехнулся Розарио, подходя к вышибале и приподнимая ему веко. – Отлично! – повернулся он к Илламу. – Выживет, но завязывать драки с гостями будет опасаться. Долго опасаться.
– Хорошо, – кивнул темноусый. – А то мне что-то скучно стало в этой Гоблане. Что с воришкой-то делать будем?
– Ну, что же с ним сделаешь? – Аксамалианец вернулся к столу. – Можно и руки отрубить. Погляжу, как он воровать без рук будет.
Вальдо, услышав это предложение, заскулил, будто побитый кот.
– Ты глянь, не нравится! – удивленно проговорил Иллам.
– Ясное дело, кому же понравится? Можно и просто прирезать…
– Не-е-е-ет… – просипел гобл, опасаясь шевелиться из-за лезвия, по-прежнему щекочущего ему шею в опасной близости от жилы.
– А что же? Может, попросишь отпустить тебя? – Иллам наклонился к нему поближе.
– Да-а-а-а…
– Губа не дура. Назови хотя бы одну причину, по которой я должен тебя простить?
– Я могу быть проводником. До Гралианы. Если надо, то дальше…
– А ты далеко забирался за Гралиану? – словно рассуждая вслух, задумчиво произнес Розарио.
– Не-ет.
– Так какой же из тебя проводник? – Купец осторожно выдернул корд из стола, двумя пальцами взял кошелек и протянул его Илламу. – Ваши деньги, фра.
– Спасибо. – Темноусый засунул кошель за пояс. – Признаться, я в восторге от вашего способа разрешать неловкие ситуации.
– Я думал, вы немного перебрали, – смущенно пояснил Розарио.
– Будете смеяться, я то же самое думал о вас. – В голосе Иллама звучала усмешка. – Но я хотел просто сломать ему руку, когда…
Вальдо взвыл. От ужаса у него начала сама собой дергаться правая нога.
– Не обделается? – серьезно поинтересовался Розарио.
– Пускай! – небрежно разрешил Иллам. – Нам что за дело? Это почтенный хозяин должен переживать, – кивнул он на трактирщика.
– Согласен. – Розарио церемонно поклонился. – Вы позволите, фра, два-три вопроса?
– Почту за честь!
– Этот человек, о котором вы расспрашивали… Кто он?
– Ну, я же говорил… – Краем глаза Вальдо видел, что темноусый улыбается.
– Верю. Это для него. – Розарио ткнул пальцем в Стальное Горло. – И для него. – Теперь в трактирщика. – Но мы же с вами, фра, вылеплены из другого теста.
– Я заметил. – Иллам на миг нахмурился, но снова улыбнулся. – При всем моем уважении, фра…
– Я могу вам помочь. – Аксамалианец хитро прищурился. – Я ищу человека с такими же приметами. Скажу больше. Одно время он служил в Аксамале. В тайном сыске.
– Да? Это интересно. Как говорят в Барне, чем дальше в лес, тем больше дроу.
– Ответьте напрямую, фра. Мы ищем одного и того же человека?
– Ну, если вы его еще и назовете…
Розарио понизил голос до хриплого шепота:
– Т’Исельн дель Гуэлла.
Иллам хмыкнул, убрал корд от шеи Вальдо. Но волосы не отпустил, продолжая вжимать нос незадачливого вора в грязное полотенце.
– Какое-то знакомое имя…
Вислоусый вздохнул:
– Фра, мне бесконечно приятно ваше общество, но я привык выполнять порученные мне задания без сучка и задоринки. Думаю, нам лучше выяснить отношения сейчас. Возможно, мы окажемся союзниками, а возможно, и противниками.
– Ну, раз уж вы первым завели речь о дель Гуэлле, фра, не соблаговолите ли сказать, зачем он вам понадобился.
Вальдо почувствовал, как напряглась рука Иллама. Хоть бы вы передрались и порезали друг дружку. Поделом!
– Это не совсем честно… – протянул Розарио. – Хотя ладно! Будь что будет. Я хочу его убить. Правильный ответ?
Фра Иллам молчал долго. Очень долго, как показалось Стальному Горлу. Розарио ждал его ответа невозмутимо. Только слегка покусывал ус. Впрочем, может, у человека привычка такая?
– Что ж, – произнес наконец-то темноусый. – Могу сказать одно – мы не враги…
– Честно. Я рад, – с облегчением вздохнул купец.
– Мы соперники, – закончил фразу Иллам. – Я тоже хочу его убить. Предупреждаю сразу – я не люблю уступать свою работу другим людям. Особенно ту, за которую берусь согласно внутренним убеждениям и по зову сердца.
– Зато мне все равно, как умрет господин дель Гуэлла, – равнодушным голосом ответил Розарио. – Мне даже необязательно убивать его своими руками. Достаточно увидеть труп и убедиться, что господин т’Исельн надежно обосновался в Преисподней.
Темноусый со щелчком загнал корд в ножны.
– Т’Исельна заказали? Заметьте, я не спрашиваю кто. Просто скажите – да или нет?
– Да, – не стал лукавить наемный убийца.
– Что ж. Закономерный итог жизни предателя.
– А вы, фра, действуете из личной мести?
– Не совсем. Я действую от имени сотен и тысяч людей, чей привычный образ жизни дель Гуэлла разрушил. И не просто разрушил, а растоптал ногами. Вы аксамалианец, фра? Вы видели выжженный Верхний город? Обломок обелиска Благодарности? Изуродованный портик храма Вознесения? Лужу застывшей бронзы на месте конного памятника его императорскому величеству?
– Видел, – кивнул фра Розарио. На его щеках взбугрились желваки. – И поэтому решил для себя, что убью дель Гуэллу бесплатно.
Что подумал по этому поводу Иллам, осталось неизвестно, но он поклонился с уважением. Как равный равному.
– Думаю, нам выгоднее помогать друг другу, – сказал он, протягивая раскрытую ладонь.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Бла-а-агородные го-го-господа, – заикаясь пробормотал Вальдо. – А к-к-как же я?
– Жить будешь! – Иллам разжал пальцы, освобождая волосы до смерти перепуганного гобла. – Но дышать будешь, как я скажу! Нам все же понадобится проводник, не так ли, фра Розарио?
Пышноусый кивнул. Весь вечер, притворяясь пьяным, он решал загадку – с кем же на самом деле свела его судьба? Ведь младенцу ясно: разговоры его сотрапезника о нитках и табаке – болтовня рыжего кентавра. А ножи как кидает! Любо-дорого смотреть. И эта ненависть к дель Гуэлле. Одно время в Аксамале ходили слухи о таинственном исчезновении лучшего агента тайного сыска. Он носил кличку Мастер. По мнению Розарио, по праву. Болтали разное, но знающий человек мог догадаться, что Мастер выжил и горит местью.
Если фра Иллам и в самом деле Мастер, то Розарио повезло. С таким спутником хоть в Гронд на ледяных червей охотиться. А когда работа будет выполнена, поглядим, есть ли смысл оставлять его в живых.
Емсиль расставил пошире ноги и уперся плечом в «задок» телеги. Рядом пыхтел Дыкал. За борта телеги взялись братья-близнецы Вогля и Пигля. Клички это или настоящие имена, барнец не знал, да и не особо допытывался у вертлявых, смешливых парней, попавших в армию прямиком с вербовочного пункта южной Вельзы. Спутниками они оказались неплохими – спокойными и надежными. А это на дорогах охваченной смутой северной Тельбии было очень важно.
– Дык… Давай, что ли! – крикнул Дыкал.
Пожилой сержант по кличке Батя с рукой на перевязи – это его, ясное дело, медренская стрела приголубила, как и очень многих солдат пятой пехотной «Непобедимой» армии Сасандры, – щелкнул вожжами, чмокнул, вынуждая пару заморенных лошадок улечься в постромки.
Емсиль напрягся, ощущая, как ноги погружаются в жидкую грязь. Так и калиги потерять недолго.
– Эх, что ж ты будешь делать! – весело выкрикнул Вогля. От брата он отличался перевязанной головой. Не повезло парню. Когда забирался на стену, лестницу оттолкнул какой-то самоотверженный защитник города, и солдаты попадали в ров. Вогле повезло – ударился головой, а мог бы и шею сломать!
– Разом, братцы, разом! – хрипел Дыкал.
Телега качнулась вверх-вниз, вперед-назад… И выскочила из лужи, отпустившей колеса с недовольным чмоканьем.
– Но, родимые! – Батя щелкнул языком. Повернулся к отставшим пехотинцам. – Не спите, дезертиры!
Как всегда, в ответ на его шутку Вогля и Пигля охотно заржали, Емсиль поморщился, а Дыкал скривился так, словно заболели самое малое пять зубов сразу с одной стороны челюсти.
Но из песни слова не выбросишь. А суровая правда хоть глаза и колет, а все же лучше самой елейной лжи.
Пятая пехотная по своему обыкновению победила. Хоть и положила едва не треть рядовых солдат, а Медрен взяла. Правда, отчаянное сопротивление защитников в самый разгар боя вдруг сменилось паническим бегством со стен. Случилось это, когда четвертый полк, можно сказать, прекратил существование, солдат второго полка, штурмующего стены, на половине участков отбросили, а третий полк под командованием господина Джанотто делла Нутто все никак не мог раскачаться и выйти на исходные для атаки позиции. Горожане-ополченцы, крестьяне из ближних сел, стражники и благородные латники удирали, бросая оружие. Створки ворот не выдержали ударов тарана, и в город ворвались отряды окраинцев, банды кондотьеров Меуччо и Роллона.
Генерал Риттельн дель Овилл праздновал победу.
Усталые солдаты и офицеры даже не думали о грабежах, хоть город и был отдан им до утра следующего дня.
Дыкал и Емсиль, чудом уцелевшие под ливнем из стрел и болтов при переправе через Ивицу и после, во время бессмысленной атаки надежно укрепленных и защищенных стен, подобрали тяжело раненного капитана т’Жозмо дель Куэта, который получил два болта в живот и стрелу повыше печени. Вначале они попытались донести офицера в полковой лазарет, но потом выяснилось, что их полка больше нет. И Емсиль принялся лечить капитана т’Жозмо сам, вкладывая в работу все навыки и все знания.
На другой день его высокопревосходительство генерал Риттельн дель Овилл во всеуслышание объявил себя новоиспеченным королем северной Тельбии. Как там вышло на самом деле, рядовым и сержантам никто не рассказывал, но и до них долетели слухи о бунте в Аксамале, о смерти императора, о начавшемся развале империи. Теперь каждый правитель так и норовил оттяпать кусок пожирнее от пирога, именуемого Сасандрой.
Стоит ли упоминать, что приказом командующего пятой пехотной все его солдаты становились воинами новой тельбийской армии. Укрепившись в отвоеванном Медрене, дель Овилл намеревался начинать потихоньку расширять свои владения, подчиняя окрестных ландграфов, пока окончательно не завоюет всю страну.
В эту же ночь Дыкал сговорился с Батей, а потом предложил Емсилю уходить.
– Я… дык… Сасандре служил… И от службы не отказываюсь… дык… А генерал пущай… дык… сам себя в задницу отымеет, ежели так неймется.
Капитан т’Жозмо дель Куэта согласился с сержантом. Правда, более мягкими словами, приличествующими офицеру и дворянину, но смысл их где-то совпадал. И попросил вывезти его за Арамеллу. Там, на землях, прилегающих к Аксамале, капитан предполагал наличие твердой власти без всяких самозваных королей и тому подобных правителей.
Предусмотрительный Батя покинул сасандрийскую армию в сопровождении ездового из обоза, с которым их связывала давняя дружба, и пары коней с телегой. Повозку загрузили чем смогли: котелок, палатка из провощенной кожи, два арбалета и изрядный запас болтов, мешочек пшена в четверть кантара, немного сала, соль. Поверх всего уложили тяжко страдающего телом, но крепкого духом капитана дель Куэту.
Беглецов никто не задерживал. После ожесточенного сражения солдаты устали, бо2льшая часть офицеров и сержантов погибла… В общем, порядок в «Непобедимой» оставлял желать лучшего. На вторую ночь ездовой ушел по нужде и пропал. То ли зверь какой заел, то ли лихой человек надумал поживиться… Зато через три дня к их костру прибились Пигля и Вогля.
С тех пор так и путешествовали.
Капитан т’Жозмо скрипел зубами и время от времени терял сознание в телеге. Батя беззлобно ругал близнецов, обзывая их дезертирами. Дыкал хмурился и молчал, а Емсиль, с каждым днем все больше и больше удалявшийся от Барна, тосковал все сильнее и сильнее. Хотя, с другой стороны, за спасение раненого офицера ему полагалась если не награда, то прощение минувших провинностей. А вдруг удастся поступить в университет? Пусть не в Аксамале, так хоть в Браиле…
Небо над Тельбией к середине осени затянуло тяжелыми тучами. Дожди шли, не переставая, по три-четыре дня. Дороги начали потихоньку превращаться в потоки жидкой грязи. Батя давно уже предлагал ехать по траве, и, если бы не дремучие грабняки, сжимавшие обочины, никто бы ему и не подумал возражать.
А так – тащились и тащились, чавкая подошвами по раскисшей глине, то и дело спасая вязнущую телегу. Как сопля по свежей штукатурке, сказал Дыкал.
Задумавшись, Емсиль поскользнулся, едва не плюхнулся носом в лужу, но удержался на ногах, схватившись за бортик телеги. Выпрямляясь, он услышал недовольный возглас Бати, и тут же Дыкал с тревогой в голосе крикнул ему:
– Арбалет!
Барнец поднял голову.
По дороге навстречу их телеге двигалась колонна кентавров.
Степняки шли медленной рысью – большего не позволяла слякоть. Гнедые и рыжие, буланые и саврасые, пегие и мышастые. Несмотря на моросящий дождь, никакая одежда не покрывала торс человеческой части их тел, длинные волосы на голове блестели от влаги. Глаза-щелки смотрели из-под тяжелых надбровных дуг, широкие ноздри выдували пар.
Надо было, наверное, испугаться, но Емсиль почему-то подумал, что уже похолодало. Сильно похолодало, раз дыхание паром оборачивается.
– Арбалет… – свистящим шепотом повторил Дыкал.
– Ага! – Молодой человек кивнул, сунул руку в телегу, благо рост позволял, стоя на земле, ковыряться в грузе.
Возглавляли конелюдей два воина. Первый – пегий, с проседью в черной бороде. Его голову украшала расшитая бисером лента, за которой торчало перо. По виду – орлиное. Рядом с ним рысил степняк внешностью попроще и ростом пониже. Буланый. Шерсть на его груди перечеркивали несколько свежих – едва-едва заживших – шрамов.
Достать оружие барнец не успел.
Буланый кентавр поднял правую руку, показывая пустую ладонь.
– Мир вам! – провозгласил он хриплым голосом.
Его пегий спутник презрительно сморщил ноздри, но не вмешался.
– И вам здоровья и легких дорог! – отвечал Батя, сидящий на передке телеги, словно мокрая, взъерошенная птица.
– Дорога легка для того, кто идет по ней с чистой совестью! – Конечеловек остановился около левой из запряженных лошадок. Почесал ей морду, подсунув палец под нащечный ремень недоуздка.
– Дык… кто б спорил? – вышел вперед Дыкал. – Я не буду.
– Давно ли из Степи, почтенные? – вежливо и вместе с тем осторожно – не обидеть бы по незнанию – поинтересовался Батя.
– Давно! – надменно бросил пегий.
– Мы служили в армии Сасандры с самого начала тельбийской войны, – пояснил буланый.
– Дык… мы тоже, – криво усмехнулся сержант.
– Теперь, как я понял, не служите? – Отмеченный шрамами конечеловек проявлял изрядную догадливость и удивительное для этого племени понимание людей.
– Было б кому! – сплюнул Батя.
– Вы служили в пятой пехотной?
– Да. А что? – Седой сержант еще больше ссутулился, будто ожидая подвоха в невинном вопросе.
– Вы знали кого-нибудь из наемников? Из банды Кулака?
Батя покачал головой. Дыкал пожал плечами. Сказал неохотно, кивая на Емсиля:
– Дык… Вот он лейтенанта ихнего лечил. Коготка… дык.
– Не знаю такого… – Буланый озадаченно покрутил головой. – Я хочу знать о судьбе Антоло из Да-Вильи…
– Что? – охнул Емсиль, подаваясь вперед.
– Дык… дезертировал Антоло, – пробормотал сержант. – Еще месяц назад. Почти.
Он прищурившись посмотрел на кентавра, почесал затылок:
– Дык… сдается мне, почтеннейший, что я… дык… это… видал тебя уже.
– Я – Желтый Гром из клана Быстрой Реки, – пояснил конечеловек. – Я связан с Антоло из Да-Вильи долгом чести.
– Эх! – Емсиль махнул рукой. – Дядька Дыкал! Антоло был в банде Кулака. Видал я его, когда Коготка лечил.
– И не сказал никому? – нахмурился сержант.
– Конечно, не сказал. Ему же по закону военного времени…
– Вот и молодец, что не сказал! – Дыкал неожиданно улыбнулся. – Война войной, а дружба дружбой. – Он подмигнул Бате, который в ответ развел руками.
– Значит, он живой? – Кентавр подошел так близко, что барнец ощущал резкий запах мокрой шерсти.
– Дней семь назад точно был. До штурма Медрена. Сейчас – не скажу. Много людей погибло.
– У Антоло из Да-Вильи был мой амулет. – Желтый Гром наклонился к человеку. – Колдовство слабое. Я не шаман, я – воин. Но амулет дал мне знать, что Антоло в беде. Я должен вернуть долг чести.
– Честь нашего брата – наша честь! – громко выкрикнул пегий. Остальные кентавры одобрительно загудели, застучали наконечниками копий о щиты. – Мы или поможем другу нашего брата, или отомстим за него!
Снова крики и стук железа по обшитому кожей дереву.
– Рады бы… дык… помочь, но сами не знаем ничего… – Дыкал вздохнул. – Видать, не судьба.
– Ничего! – ответил Желтый Гром. Церемонно приложил ладонь к сердцу. Раскланялся. Отряд конелюдей взял с места в рысь, огибая с двух сторон телегу.
Емсиль насчитал двадцать пять пар – то есть пятьдесят кентавров. Когда колонна скрылась за пеленой дождя, Дыкал снова потер затылок:
– Непростой у тебя друг. Далеко… дык… пойдет. Помяни мое слово.
– Если выживет, – сварливо добавил Батя.
И Емсиль не смог найти слов для возражений ни первому, ни второму.
Глава 11
Если раньше Антоло думал, что совсем мало удовольствия путешествовать верхом летом, в солнечную сухую погоду, то лишь сейчас понял, как был не прав. Скачка навстречу холодному косому дождю противнее во сто крат. Струйки воды сбегают за шиворот, руки мерзнут, промокает и не успевает высохнуть за краткий привал одежда.
И тем не менее остатки банды Кулака упрямо гнали коней на север. Сразу после взятия Медрена кондотьер расторг договор с генералом дель Овиллом. Новички – Антоло и Кирсьен – удивлялись сперва. До сих пор наемники где надо и не надо цитировали «Уложение Альберигго» – одна война, один хозяин и так далее. А тут вдруг взяли и сорвались, плюнув на присягу. Но коморник отряда Почечуй быстро растолковал молодым и неопытным, что присягали они не лично генералу, а империи, а коль его высокопревосходительство предал Сасандру, объявив себя правителем сопредельной земли, то и служить ему они не собираются.
А Кулак добавил пару слов позаковыристее, о том, что именно прорыв его банды в Медрен сыграл решающую роль в победе, но ему не только никто благодарности не объявил или денежного вознаграждения на выживших бойцов, но даже не позвали на военный совет, начавшийся сразу после переезда ставки генерала в город.
В самом деле, как рассказывали очевидцы (прежде всего кондотьеры Меуччо и Желвак), отчаянно сопротивляющиеся защитники Медрена ни с того ни с сего начали бежать со стен. Словно демонов увидели за спинами имперской пехоты. И уж тут-то не взял бы крепость только полный тупица. Отчего же храбрые, исполненные высочайшего боевого духа, пускай не всегда хорошо обученные, латники, стража и ополченцы сдались? Ведь они успешно противостояли шестикратно превосходящим силам противника и даже уничтожили четвертый пехотный полк, сведя это превосходство к четырехкратному? В армии болтали всякое, чего только не предполагали! Но наемники, сражавшиеся в резиденции ландграфа Вильяфа, и прежде всего Антоло с Киром, догадывались, в чем дело.
Наследник престола, мальчишка Халльберн, оказался носителем сильнейшего чародейского потенциала, что в совокупности со старинным амулетом, который его светлость случайно обнаружил в сокровищнице, дало неожиданную смесь чувств и эмоций окружающих. Необученный мальчик сумел превратить простых людей, живших в Медрене и съехавшихся туда из окрестных сел, в подлинных героев. И это без всяких магических формул, заклинаний, практики мысленного контроля силы и тому подобных изысков, обучаясь которым и становятся волшебниками. Просто честная и бесхитростная душа отвечала на постоянные нравоучения отца – вот, де, хорошо бы сплотиться всем, как один, в едином порыве противостоять врагам династии, доказать всей Тельбии, что самые лучшие люди живут в Медренском графстве. Какой же мальчик двенадцати лет не мечтает стать героем? А если еще героями будут все окружающие тебя люди, от няньки до капитана гвардии?
Жаль только, что барон Фальм тоже подобрался к решению загадки. Конечно, его не могло не заинтересовать повальное бесстрашие тельбийцев, их мужество и служение долгу – свойства в настоящие времена довольно редкие. Барон, скорее всего, наблюдал, размышлял и делал выводы. Уж если Антоло сумел догадаться! А проницательности у обортня-котолака не отнять…
Рука слуги, продавшегося с потрохами барону, которая сорвала медальон с шеи Халльберна, нарушила связь между мальчиком и амулетом. И медренцы, бившиеся до этого момента без страха и упрека, вдруг побежали. Считаные единицы сохранили верность мертвому уже ландграфу, но их в панике сбивали с ног и топтали бывшие соратники, в один миг перешедшие от яростного сопротивления к позорному бегству.
Нет худа без добра. Именно это спасло отряд Кулака от полного истребления. Капитан, командующий гарнизоном, снял со стен и бросил на освобождение особняка его светлости лучших воинов. Двери, которые Почечуй, Клоп, Витторино и Лопата запирали за собой и заваливали всяким хламом, не задержали бы надолго медренцев, горящих жаждой справедливого возмездия. Но неожиданно они оказались в меньшинстве, вынуждены были защищаться или сложить оружие.
Антоло поправил капюшон плаща. Оглянулся.
Наследник Халльберн, или просто Халль, как теперь его называли в отряде, упрямо рысил рядом с Белым. Никто его не уговаривал и, упаси Триединый, не принуждал. Просто, когда те из наемников, кто еще держался на ногах, принялись собирать мертвецов и перевязывать раненых, он подошел к Кулаку, безошибочно определив в нем предводителя:
– Вы будете за ним гнаться?
Не было ни малейшей нужды объяснять, за кем это «за ним». Кондотьер, стоящий на коленях у тела Мудреца, молча кивнул.
– Я обещал его убить своими руками, – без обиняков заявил Халльберн.
– Это будет нелегко, – сказала Пустельга. Она выглядела не намного краше мертвецов – черные тени под глазами, побелевшая кожа, туго обтянувшая скулы. Видно, не один год они странствовали и сражались вместе, а вот теперь погиб Мелкий, да и Мудрец, чье мастерство фехтовальщика вызывало восхищение рядовых и офицеров не только в банде Кулака, пережил его на какой-то десяток дней. А все по вине одного и того же человека. Вернее, не человека.
– Я не боюсь, – твердо отвечал мальчик. – Я хочу и буду учиться убивать. Я уже много умею. Испытай меня! Меч, копье, корд, арбалет…
– Я не о том, – дернула щекой женщина.
– Барон задолжал слишком многим, – пояснил Кирсьен. – Кто здесь не хочет видеть его кровь на своем мече? – Тьялец обвел глазами присутствующих.
– Где-нибудь в другом месте поищи… – зло проворчал Бучило. Уж ему-то скорое удовлетворение от мести никак не грозило – шестопер Джакомо сломал бородатому северянину ногу. Хорошо еще, если хромать до конца жизни не будет.
– Да что… энтого… меч? – потер бороду Почечуй. – Я его, шволочь… энтого… проклятую, жубами грыжть… энтого… готов! Жубов только мало… – пожал плечами коморник, вызвав язвительную усмешку Пустельги..
Остальные закивали. Кое-кто взмахнул оружием. Оно и неудивительно – Антоло, хоть и считал себя всю жизнь человеком сугубо мирным, предпочитающим бесшабашное веселье суровому бою, тоже чувствовал такую ненависть к оборотню, что, если бы не предательская слабость в конечностях после пыточного приспособления, бросился бы в погоню хоть сейчас.
– Все равно! – упрямо сжал губы Халльберн. – Я хочу ехать с вами. Никто не знает, чей меч достанет проклятого убийцу. Так почему же не мой?
– Молодой… энтого… еще, – попытался урезонить мальчика коморник. – А в дороге, чай… энтого… не мед.
– Я не боюсь. Я езжу верхом!
– Цельный день? Да из дня в день, лопни мои глаза? – прищурился Кольцо.
– Ну и что? Я поеду! – Наследник топнул ногой. Упрямец! Но его упрямство – никто не решился бы возразить – происходило не от каприза избалованного ребенка, а от уверенности человека, в одночасье потерявшего всех родных и ставшего взрослым.
Зубоскал Кольцо открыл было рот, но ляпнуть глупость не успел.
И тем не менее остатки банды Кулака упрямо гнали коней на север. Сразу после взятия Медрена кондотьер расторг договор с генералом дель Овиллом. Новички – Антоло и Кирсьен – удивлялись сперва. До сих пор наемники где надо и не надо цитировали «Уложение Альберигго» – одна война, один хозяин и так далее. А тут вдруг взяли и сорвались, плюнув на присягу. Но коморник отряда Почечуй быстро растолковал молодым и неопытным, что присягали они не лично генералу, а империи, а коль его высокопревосходительство предал Сасандру, объявив себя правителем сопредельной земли, то и служить ему они не собираются.
А Кулак добавил пару слов позаковыристее, о том, что именно прорыв его банды в Медрен сыграл решающую роль в победе, но ему не только никто благодарности не объявил или денежного вознаграждения на выживших бойцов, но даже не позвали на военный совет, начавшийся сразу после переезда ставки генерала в город.
В самом деле, как рассказывали очевидцы (прежде всего кондотьеры Меуччо и Желвак), отчаянно сопротивляющиеся защитники Медрена ни с того ни с сего начали бежать со стен. Словно демонов увидели за спинами имперской пехоты. И уж тут-то не взял бы крепость только полный тупица. Отчего же храбрые, исполненные высочайшего боевого духа, пускай не всегда хорошо обученные, латники, стража и ополченцы сдались? Ведь они успешно противостояли шестикратно превосходящим силам противника и даже уничтожили четвертый пехотный полк, сведя это превосходство к четырехкратному? В армии болтали всякое, чего только не предполагали! Но наемники, сражавшиеся в резиденции ландграфа Вильяфа, и прежде всего Антоло с Киром, догадывались, в чем дело.
Наследник престола, мальчишка Халльберн, оказался носителем сильнейшего чародейского потенциала, что в совокупности со старинным амулетом, который его светлость случайно обнаружил в сокровищнице, дало неожиданную смесь чувств и эмоций окружающих. Необученный мальчик сумел превратить простых людей, живших в Медрене и съехавшихся туда из окрестных сел, в подлинных героев. И это без всяких магических формул, заклинаний, практики мысленного контроля силы и тому подобных изысков, обучаясь которым и становятся волшебниками. Просто честная и бесхитростная душа отвечала на постоянные нравоучения отца – вот, де, хорошо бы сплотиться всем, как один, в едином порыве противостоять врагам династии, доказать всей Тельбии, что самые лучшие люди живут в Медренском графстве. Какой же мальчик двенадцати лет не мечтает стать героем? А если еще героями будут все окружающие тебя люди, от няньки до капитана гвардии?
Жаль только, что барон Фальм тоже подобрался к решению загадки. Конечно, его не могло не заинтересовать повальное бесстрашие тельбийцев, их мужество и служение долгу – свойства в настоящие времена довольно редкие. Барон, скорее всего, наблюдал, размышлял и делал выводы. Уж если Антоло сумел догадаться! А проницательности у обортня-котолака не отнять…
Рука слуги, продавшегося с потрохами барону, которая сорвала медальон с шеи Халльберна, нарушила связь между мальчиком и амулетом. И медренцы, бившиеся до этого момента без страха и упрека, вдруг побежали. Считаные единицы сохранили верность мертвому уже ландграфу, но их в панике сбивали с ног и топтали бывшие соратники, в один миг перешедшие от яростного сопротивления к позорному бегству.
Нет худа без добра. Именно это спасло отряд Кулака от полного истребления. Капитан, командующий гарнизоном, снял со стен и бросил на освобождение особняка его светлости лучших воинов. Двери, которые Почечуй, Клоп, Витторино и Лопата запирали за собой и заваливали всяким хламом, не задержали бы надолго медренцев, горящих жаждой справедливого возмездия. Но неожиданно они оказались в меньшинстве, вынуждены были защищаться или сложить оружие.
Антоло поправил капюшон плаща. Оглянулся.
Наследник Халльберн, или просто Халль, как теперь его называли в отряде, упрямо рысил рядом с Белым. Никто его не уговаривал и, упаси Триединый, не принуждал. Просто, когда те из наемников, кто еще держался на ногах, принялись собирать мертвецов и перевязывать раненых, он подошел к Кулаку, безошибочно определив в нем предводителя:
– Вы будете за ним гнаться?
Не было ни малейшей нужды объяснять, за кем это «за ним». Кондотьер, стоящий на коленях у тела Мудреца, молча кивнул.
– Я обещал его убить своими руками, – без обиняков заявил Халльберн.
– Это будет нелегко, – сказала Пустельга. Она выглядела не намного краше мертвецов – черные тени под глазами, побелевшая кожа, туго обтянувшая скулы. Видно, не один год они странствовали и сражались вместе, а вот теперь погиб Мелкий, да и Мудрец, чье мастерство фехтовальщика вызывало восхищение рядовых и офицеров не только в банде Кулака, пережил его на какой-то десяток дней. А все по вине одного и того же человека. Вернее, не человека.
– Я не боюсь, – твердо отвечал мальчик. – Я хочу и буду учиться убивать. Я уже много умею. Испытай меня! Меч, копье, корд, арбалет…
– Я не о том, – дернула щекой женщина.
– Барон задолжал слишком многим, – пояснил Кирсьен. – Кто здесь не хочет видеть его кровь на своем мече? – Тьялец обвел глазами присутствующих.
– Где-нибудь в другом месте поищи… – зло проворчал Бучило. Уж ему-то скорое удовлетворение от мести никак не грозило – шестопер Джакомо сломал бородатому северянину ногу. Хорошо еще, если хромать до конца жизни не будет.
– Да что… энтого… меч? – потер бороду Почечуй. – Я его, шволочь… энтого… проклятую, жубами грыжть… энтого… готов! Жубов только мало… – пожал плечами коморник, вызвав язвительную усмешку Пустельги..
Остальные закивали. Кое-кто взмахнул оружием. Оно и неудивительно – Антоло, хоть и считал себя всю жизнь человеком сугубо мирным, предпочитающим бесшабашное веселье суровому бою, тоже чувствовал такую ненависть к оборотню, что, если бы не предательская слабость в конечностях после пыточного приспособления, бросился бы в погоню хоть сейчас.
– Все равно! – упрямо сжал губы Халльберн. – Я хочу ехать с вами. Никто не знает, чей меч достанет проклятого убийцу. Так почему же не мой?
– Молодой… энтого… еще, – попытался урезонить мальчика коморник. – А в дороге, чай… энтого… не мед.
– Я не боюсь. Я езжу верхом!
– Цельный день? Да из дня в день, лопни мои глаза? – прищурился Кольцо.
– Ну и что? Я поеду! – Наследник топнул ногой. Упрямец! Но его упрямство – никто не решился бы возразить – происходило не от каприза избалованного ребенка, а от уверенности человека, в одночасье потерявшего всех родных и ставшего взрослым.
Зубоскал Кольцо открыл было рот, но ляпнуть глупость не успел.