Русанова Вера. Букет для будущей вдовы

   Кусок конфеты прилип к моему небу, так странно и холодно прозвучало это "все".
   - В каком смысле "все"? Мне говорили, что у Андрея депрессия была, и он потом утопился.
   - Депрессия, да... А от чего депрессия, вам не объясняли? Ну, правильно. Я бы тоже будущей невестке не стала такого говорить.
   С каждой минутой становилось все интереснее и интереснее.
   - Ксения Петровна, расскажите, пожалуйста! А то мне даже страшно... Я никому ничего не скажу, честное слово! А уж Марине - тем более!
   - Ну, не знаю.., - она замялась. - Я, вообще-то, могу только предполагать. Но мне кажется, что Маринка сильно сглупила и изменила однажды Андрею Михайловичу, а он об этом узнал!
   Глаза у моей новой знакомой сделались темными и испуганными, словно она сама испугалась собственных мыслей, высказанных вслух. А я вдруг подумала о версии с романом Марины и доктора Большакова, которая в свете только что услышанного уже не казалась такой глупой.
   - Изменила? Кто бы мог подумать? Мне свекровка рассказывала, что она переживала сильно, когда муж утонул?
   - Переживала. А что ей оставалось? Сделанного не исправишь, былого не воротишь. Вот с горя, наверное, и умылась кислотой.
   - Кислотой?
   - Конечно. Ожог химический... Она, Маринка-то, облилась, а потом одумалась и прибежала на станцию "Скорой помощи". Обработали, залечили, а что уже? Новое лицо не приставишь. Сама себе жизнь испортила.
   - А вы знаете, с кем она мужу изменила? - я вовремя сообразила подменить вертящийся в голове обидный вопрос "а откуда вы знаете" более лояльным.
   - Этого не знаю. Но только доверять ей Андрей Михайлович перестал. Я помню, с чего началось-то все - в смысле, когда я первый раз заметила... Дежурила я тогда в приемном покое, а Марина в отделении. Ночью больного привезли, я карту заполнила, его наверх забрали, а минут через тридцать приходит Андрей Михайлович, Марину ищет: мы тогда с ней частенько вместе чай пили. "Наверху она", - говорю, - "Больного привезли. Нетяжелого, но минут тридцать провозится". Он улыбнулся: пойду, говорит, её найду. Двадцать минут нет, сорок нет. А потом Андрей Михайлович на лифте спускается, аж белый весь от злости, и давай меня спрашивать: сколько пульс у больного был, да сколько давление, да принимал ли он лекарства. Кто его наверх сопровождал, да кто дал команду в обычную палату везти, а не в реанимацию... Вроде бы, ему какое дело? Он же в терапии работал, к кардиологии никакого отношения не имел. Я ему рассказала все, он только головой помотал, попросил никому про наш разговор не сообщать, и вышел. Следом Маринка прилетает: "где Андрей", да "что Андрей"? Ну, чувствую, неладно дело. Потом выясняется, что у больного этого остановка сердца произошла, и он умер.
   Мое собственное сердце, словно в противовес сказанному, вдруг заколотилось часто и суматошно. То ли тревога, то ли странное, тоскливое предчувствие сжало горло.
   - Вот. - Продолжала меж тем Ксения Петровна: - Я сначала думаю: что между Мариной и Андреем Михайловичем-то случилось? Ну, умер больной. Бывает... Может, думаю, он какую профессиональную ошибку у неё заметил, из-за чего человек скончался? Так что медсестра решает? Ничего! Она только, разве что, замешкаться может или ампулы перепутать? А потом догадалась!.. Вы вот мне, девушка, не поверите, но Андрей Михайлович - такой здравомыслящий, такой спокойный мужчина - а заподозрил, что Марина с Константином Ивановичем любовь крутила, а пациента на произвол судьбы оставила!.. Но без причины да без повода такого ведь тоже не заподозришь, правда?
   - А почему вы решили... Почему вы решили, что он подумал, ну... про "любовь"? - все вопросы о "Константине Ивановиче" я оставила на потом. Мне и так было совершенно ясно, что это - тот самый, зарезанный в парке Большаков.
   - А я это не сразу, кстати, поняла. Потом уже, когда Маринка оправдываться начала. Все ходила, ходила, как в воду опущенная, и вдруг спрашивает у меня: "Ксень Петровна, а вот эта женщина, у которой в мою смену муж умер... Это не она, часом, любовница нашего Большакова?" Ну, то что у Большакова любовница есть, все отделение знало. Жить-то он с женой жил, с этой расписаться не мог, потому что им жилплощадь не позволяла. Развестись можно, а куда потом сунуться? У него с женой однокомнатная, и у любовницы тоже, говорят, чуть ли не собачья конура... Я ей отвечаю: "Да ты что? Нет, конечно! Эта - жена бизнесмена. Вдова уже теперь. Серьезная женщина. Ребенка ждет". Маринка мне: "Точно?" Ну, а что тут скажешь? "Точно", - говорю. - "Наша Ленка из урологии её на следующий день после смерти мужа в консультации видела. У доктора ещё спросила: "Чего это она? Вроде муж только что скончался?", а он ей объясняет: "Перенервничала. За ребенка волнуется. И правильно делает. Муж умер, так хоть сын на память останется"... Говорю, а сама думаю: с чего это ты, голубушка, так интересуешься? Дома, пока капусту тушила, все размышляла, а потом догадалась: видать, за пациентом, правда, недоглядели, так Маринка теперь перед мужем оправдаться хочет, что доктор, дескать, не с ней в это время чем попало занимался, а с женой этого бизнесмена! Видать, Андрей Михайлович поднялся на этаж: никого на месте нет, а в палате человек умирает без медицинской помощи.
   - Подождите-подождите! - в голове у меня все чудовищным образом перепуталось, несмотря на то, что я, наконец, начала хоть что-то понимать в этой истории и, кажется, даже нащупывать искомый "стержень". - А с чего бы Андрею Михайловичу ревновать Марину к какому-то доктору, если он ничего компрометирующего своими глазами не видел? Ну, да, допустим, нет никого, допустим даже, больного без помощи оставили. Но ведь это ещё не значит, что медсестра с врачом в это время где-то обжимаются?
   - Вот замуж выйдете - поймете! - Ксения Петровна покачала головой и взяла из коробки ещё одну конфету. - Как пару раз, не дай Бог, конечно, придет домой ваш Леша в помаде, да с женскими волосами на пиджаке, так все его рубашки обнюхивать начнете. Обычным мужским одеколоном будет пахнуть, а вам "Шанель № 5" померещится... В этом деле стоит один раз супруга на вранье поймать, и все - пиши пропало!
   - Но у Марины, в самом деле, было что-то с этим... Константином Ивановичем?
   - Да, нет, конечно! - она отмахнулась. - Я же вам говорю: у него постоянная любовница была, он таки потом развелся и женился на ней. Квартирку небольшую в районе Комсомольского проспекта купили.
   - Значит, все зря? И ни за что, ни про что Андрей Михайлович утопился?
   - Ни за что, ни про что даже прыщ не вскакивает. Видать, довела Марина его своим поведением, видать, правда, изменяла. А что? Баба красивая была, мужики оборачивались... Ну, а этот случай последней каплей стал.
   Она замолчала, развернула колбасу, задумчиво надкусила один ломтик. Щеки её, ещё больше раскрасневшиеся во время рассказа, постепенно стали приобретаь нормальный, темно-розовый цвет. Пора было задавать самый главный вопрос, так и рвущийся у меня с языка:
   - Ксения Павловна, а это не тот бизнесмен тогда умер, которого так торжественно хоронили? Мне Леша рассказывал, что он сильно богатый был и, в общем, молодой. Жену его ещё недавно убили. Найденова Тамара её звали.
   - Тот, тот! - медсестра закивала головой. - Правда, совсем ещё молодой человек был. Ну, видать, кому что на роду написано! Его жена в больницу-то и привезла. Тоже молодая женщина была. Красивая. Привезла его, позвонила в приемный покой, под руку так заботливо поддерживает. А он ничего, нормально выглядел. Аритмия, конечно, была, боли в груди, но всего-то сорок лет! Кто же мог подумать, что так все обернется? Я пока карту заполняла, он ещё улыбался, шутил. Не болел, говорит, никогда раньше, ничего хронического ни ревматизма, ни тонзиллита. Просто месяца три как начало барахлить сердце. Вот и добарахлилось.
   - Да. Я про него слышала, - я незаметно закрыла свою свадебную "Бурду" и убрала её обратно в пакет. - А, правда, за ним недосмотрели, или это тоже Андрею Михайловичу померещилось?
   - А кто его знает? О таких вещах, вообще-то, опасно рассуждать. Родственникам всегда кажется, что врачи виноваты, но кардиология - это же такая специфическая вещь... Никто! Никто не хочет верить в то, что его родные и близкие смертны, но от этого никуда не денешься... А Марина очень близко к сердцу все приняла. Очень! Я помню, она потом все за нашим фельдшером бегала и уточняла, через сколько минут после остановки сердца дефибриллятор ещё можно включать, а через сколько - уже бесполезно, какой эффект гидрокортизон дает, а какой строфантин? Не знаю уж, почему так получилось, что Найденов этот умер, но если из-за каждого пациента так страдать, в медицину идти нельзя.. Я, конечно, понимаю, что она больше из-за Андрея Михайловича, мужа своего, чем из-за какого-то чужого человека, но все равно...
   Столовским пловом запахло ощутимее, в коридоре завизжала колесиками медицинская тележка. Отделение готовилось к обеду.
   - Ксения Петровна, так что получается, - я подперла кулаком щеку и вздохнула, - раз Марина так переживала, значит, все-таки виноватой себя чувствовала? Я бы на её месте просто стукнула кулаком по столу и закричала: "Чего ты себе навоображал? Не было у меня ничего ни с каким Константином Ивановичем и быть не могло!" А она то каких-то любовниц себе для алиби выискивала, то про дефибрилляторы расспрашивала. Что к чему?
   - Вот-вот! Я тоже самое Ленке нашей говорила, - Ксения Петровна поднялась и переставила чайник обратно на окно. - Так Марина на меня же и окрысилась: не твое, говорит, дело, что ты вечно сплетничаешь?
   Я мысленно отметила, что оказалась права насчет прецедента, который "имел место".
   - ... А что я сплетничаю? Я бы даже, если и узнала об ошибке, ни за что никакой комиссии б не сказала! Что, медики - не люди? Ошибиться не могут?.. Да и не было никакой халатности, скорее всего. Андрей Михайлович-то тоже все меня выспрашивал, словно что-то такое страшное услышать надеялся. А что я ему могла сказать? Да, аритмия, да, жалобы на боли в груди, да, слабость, да, отеки! Он и не лечился никогда толком, так, только "Корвалол" да мочегонные пил. Ну, не было повода для того, чтобы больного в интенсивную терапию запихивать! Они вон тут пол отделения с аритмией и отеками ползают... Если богатый, да ещё и жена на личной иномарке привезла, так что теперь - сразу консилиум созывать?
   - Странно только, что он попросил вас никому ничего не рассказывать...
   - А что тут странного? - она остановилась у зеркала и поправила на груди халат. - Вообще-то, это не принято - к чужим больным со своим диагнозом лезть. Тем более, ещё амурная история была замешана... Нет, лично я Андрея Михайловича очень хорошо понимаю. Да, и Марина сейчас, наверное, все понимает и локти себе кусает. Что говорить, все мы задним умом крепки... А, вообще, Марина - женщина хорошая. Вы только ей о нашем с вами разговоре не рассказывайте, не надо. Со свадьбой, я думаю, она вам все поможет, все подскажет. Помню, она со своей регистрации, с Московской, фотографии в отделение приносила. Хорошие фотографии. Яркие.
   Разговор, похоже, неуклонно приближался к концу. Время чаепития истекало. Ксении Петровне пора было на пост, а мне домой.
   - Спасибо большое, что чаек со мной попили, - я поднялась. - Только знаете что? Я тоже, наверное, пойду, а вы Марине, что я приходила, не говорите, ладно? А то начнет спрашивать, что так долго сидела, да о чем болтала? Некрасиво получится. Как будто у неё за спиной что-то выпытывала.
   - Хорошо. Как хотите. Мне-то, собственно, никакой разницы нет.
   - Я бы вас на свадьбу пригласила, но не знаю, будем ли мы, вообще, собирать гостей.
   - Да, понятно-понятно, - она согласно закивала, взялась за ручку двери, на секунду задумалась и добавила: - Один вам совет: желтые цветы в свадебный букет не вставляйте. Желтое - к разлуке! У Марины на свадебных фотографиях то ли орхидеи, то ли хризантемы в руках. Красиво, конечно, а вон как обернулось! Нет, приметы зря не выдумывают! Так что, чтобы она там ни говорила, откажитесь, закапризничайте, но желтых цветов не берите.
   Неприятный, скользкий холодок пробежал по моей спине от затылка до самых пяток... Ван Гог... "Ван Гога следует понимать через желтое"... Солнце... Солнце над красными виноградниками... Красный виноград... Смерть... Подсолнухи... Желтое...
   "Ничего странного", - попыталась я убедить сама себя. - "Наоборот, все очень логично! Как раз сейчас все складывается до безобразия правильно. Андрей увлекался Ван Гогом. Ничего удивительного, что у его невесты был букет в Ван Гоговском стиле. Наоборот, это только играет на общую идею!"
   - А знаете что? - Ксения Петровна совсем уж прощально улыбнулась. Мне так кажется, что у Андрея Михайловича с Мариной даже пароль какой-то был любовный, с желтыми цветами связанный. Я ведь ещё почему подумала, что он жену ревнует страшно? Больной этот, который умер, перед тем как в лифт зайти, фразу одну сказал, так когда я её Андрею Михайловичу повторила, он аж весь затрясся. Как намек какой понял, наверное?
   - Фраза была про цветы?
   - Почти. Он так рукой за голову схватился и медленно говорит: "Все желтое!" А потом лифт закрылся и все.
   "И все!" - тоскливо подумала я. - "Все желтое!".. Вот так просто: "Все желтое"! И снова Ван Гог. И Найденов. Прекрасная компания!.. Я опять ни черта не понимаю, снова все рушится, как карточный домик, и снова нет никакого стержня! Даже никакого намека на стержень!.. Мистика! Чертовщина! Ван Гог! О, Господи! Я, кажется, тоже скоро сойду с ума!"..
   Глава двенадцатая,
   в которой я беседую с Анатолием Львовичем Шайдюком
   и снова встречаюсь с Мариной.
   - Все желтое, все желтое, все желтое.., - как попугай повторяла я, спускаясь по лестнице на первый этаж. - Все желтое... Какой кошмар!
   Шептала я, понятное дело, себе под нос, но все равно на меня оборачивались уборщицы с ведрами, больные, тяжело опирающиеся о перила, и девочки из среднего медперсонала, сверкающие острыми коленками, то и дело показывающимися в разрезах халатиков. Мне, впрочем, было все равно.
   Все желтое, все желтое... Как там у Хмелевской? "Все красное"? Ну у Хмелевской, как раз, понятно: Аллерод, все эти бесконечные недоделанные убийства. А тут что? "Аллейеллоу"? Желтая пустыня с желтыми верблюдами, озаренная желтым солнцем? Кажется, я начинаю активно ненавидеть полуденное светило и любые проявления желтого цвета. Просто-таки мучительно желание прийти домой и разорвать в клочья мою лимонно-желтую футболку с черной загогулиной на правой стороне груди... Странно. Агрессию, вроде бы, возбуждает красный? А желтый - что? Безумие? "Желтый дом", "желтый билет"... Кажется, лет десять назад была такая статья о Ван Гоге, где исследовалось его творчество накануне смерти. Все это рассматривалось через призму его душевного недуга, и какой-то психиатр объяснял, что болезненное пристрастие к желтому - как раз и есть возможный признак психического заболевания.
   Может быть, Найденов был не совсем нормальным психически? Ведь что-то мне не понравилось в рассказе Ксении Петровны, что-то насторожило. Что? Что? Что?.. Нет, поздно! Мысль промелькнула и исчезла. Только хвост показала, как электричка, за которой бежишь сломя голову и все равно опаздываешь.
   Торопливо всунув руки в рукава полушубка и криво надев берет, я вышла из корпуса. Ненавистное солнце тут же ударило в глаза так, что на снегу заплясали сумасшедшие радужные круги. Круги медленно переползли с сугробов на заснеженные сосновые лапы. Я подняла лицо к небу. Белесый нимб вокруг сияющего золотого круга. Вылинявшее небо. Пар, поднимающийся от моего рта...
   Гордина де Гроот... Почему мне все время вспоминается Гордина де Гроот? Катя Силантьева? Нет, несчастная Катя тут ни при чем. Оказывается, Тамара Найденова все-таки была беременна. Но почему акушерка, помнившая её так хорошо, об этом ничего не знала? "Они с мужем очень любили друг друга"... "Она беспокоилась о ребенке. Если муж умер, то пусть хотя бы сын памятью о нем останется"... Откуда это ощущение фальши? Не фальши даже нестыковки. Именно такое чувство возникает, когда приставишь к голове одного далматинца уши другого. Не то. Не та. Не правда. "Не верю!" - сказал бы Константин Сергеевич Станиславский... При чем здесь Станиславский? При чем здесь "не верю"? Точно, от всего этого начинаются завихрения в мозгу.
   Алиса свой утренний моцион уже закончила. По тропинке между деревьями теперь прогуливалась немолодая полная женщина в серой шубе из искусственного меха. В руках она держала прутик, которым время от времени небрежно ударяла по ветвям соседних кустов. С веток сыпались снежинки и, прощально сверкнув в воздухе, опускались на утоптанную дорожку.
   Я привычно обогнула желтый одноэтажный домик (Желтый! Опять желтый! Все желтое!) и вышла к калитке. За забором на перевернутом деревянном ящике сидела бабушка и торговала семечками - обычными и семечками дынными, рассыпанными в два больших серых мешка.
   - Семечки хорошие, крупные, жареные! - голос у неё оказался скрипучим и надтреснутым. - Купи, дочка, не дорого!
   - А что, торговля-то здесь идет? - осведомилась я, с некоторым изумлением покосившись на лес, темнеющий за оградой.
   - Отчего же не идти? Идет! Семечки хорошие. Больные выбегают, покупают, родственники навещать идут, тоже берут... Каких тебе?
   - Обычных давайте, - желание плеваться во все стороны кожурками меня вовсе не томило, однако, отказаться было, вроде как, неудобно. Пришлось вытащить из кармана мелочь и заодно освободить место для "даров природы", опять же, Ван Гоговского уклона.
   - Пожалуйста, на здоровье! - Улыбалась старушка, щедро наполняя кулек, свернутый из газетки. - Кушайте, ещё приходите!
   - А скажите, пожалуйста, - неожиданно даже для себя самой спросила я, - вы ведь здесь целыми днями стоите?
   - Да. Когда не болею, конечно. А какое уж в нашем возрасте здоровье? То давление, то сердце, то кости ломит. Вот, хоть заработать немножко. На хлебушек да на молочко.
   Бабушка явно оправдывалась, но обвинять её вовсе не входило в мои планы.
   - А женщину пожилую, про которую в городе говорят, ни разу не видели?
   - Это сумасшедшую-то? Нет, не видела. Хотя, говорят, она часто выходит. Милиция её искать приезжала, но тогда и меня и соседку, которая цветами торгует, погнали сразу же... Нет, не видала. Врать не буду.
   - Значит, не видели... Ну, что ж. Спасибо вам за семечки!
   Придерживая оттопырившийся карман одной рукой, я завернула за угол и села на покосившуюся деревянную скамейку. Захотелось курить, но тут же вспомнился Митрошкинский комплимент: "Когда ты начинаешь смолить на улице, да еще, закинув ногу на ногу, то делаешься похожей на даму легкого поведения!" А, интересно, если сейчас начну лузгать семечки, стану я похожей на Дуньку из Нижних Мымр? Вообще-то, на уроках актерского мастерства, да и потом, в театре, всегда отмечали мою органичность и легкость, с которой я вхожу в образ, если, конечно его понимаю. И портрет Станиславского висел у нас прямо над дверью. Почему опять Станиславский? Вот с чего я о нем подумала?..
   Семечки, и в самом деле, оказались неплохими. Я нащелкала штук пятнадцать, шелуху спрятала в карман, а золотистые ядрышки по-беличьи сложила на ладонь. Ксения Петровна... Марина... Андрей... Найденов, скончавшийся от сердечной недостаточности... Что-то мне во всем этом сильно не нравилось, но я пока не могла понять - что именно.
   А что мы имеем на данный момент? Богатый по Михайловским меркам бизнесмен Найденов, давно и счастливо женатый, начинает чувствовать недомогание. Месяца три или четыре его тревожат боли в области сердца. В один отнюдь не прекрасный вечер ему становится худо, жена отправляется вместе с ним в больницу, и там он умирает. Все логично, все нормально. И в жизни очень часто все происходит именно так. Болезнь возникает вдруг, кажется, что на пустом месте, высасывает из человека жизненные соки, и тогда за болезнью приходит смерть... Нет, здесь, вроде бы, ничего не настораживает.
   Далее. В больнице Найденова осматривают и отправляют в кардиологию. Ага! Пункт первый! Его кладут в больницу без направления врача и без нужной бумажки от скорой помощи. Но, может быть, Большаков сам определил, что его состояние требует госпитализации, хотя оно и не настолько тяжело, чтобы класть больного в палату интенсивной терапии и срочно вызывать бригаду.
   Еще дальше. И чем дальше, тем "страньше". В приемный покой заглядывает Андрей Говоров, понимает, что Марины там нет, и поднимается за ней в кардиологию. Что он там увидел - это из области предположений и догадок. Однако, спустился он буквально через полчаса и сразу начал расспрашивать Ксению Петровну о симптоматике больного, о лекарствах, которые тот принимал. Подозрительно бледнеет после фразы "Все желтое", но об этом пока лучше не думать, иначе вывих головного мозга обеспечен.
   Что же увидел Андрей? Ксения Петровна предположила, что возле постели Найденова никого не было. Пациенту внезапно стало хуже. Помощь подоспела слишком поздно. Найденов умер... Андрей Говоров заметил врачебную ошибку или халатность. При чем здесь ревность? Он должен был увидеть что-то еще... Почему Марина пыталась придумать для себя такое нелепое оправдание: дескать, у Большакова роман вовсе не с ней, а с женой покойного? Почему? Не сходится, не склеивается, не получается...
   Ядрышки у меня закончились. Я выудила из кулечка ещё несколько семечек, торопливо их расщелкнула и сплюнула шелуху в ладонь. Одно зернышко оказалось подгоревшим - просто рассыпающийся уголек. Во рту сделалось горько.
   Марина интересовалась тем, через сколько минут после остановки сердца ещё не поздно включать дефибриллятор? Что-то еще? Названия каких-то лекарств?.. Впрочем, не важно. Не это самое важное... Умер человек. Богатый человек. Смерть наступила случайно, но, благодаря этой случайности, Тамара Найденова стала весьма состоятельной свободной женщиной. Она очень хотела сохранить ребенка в память о муже, но все-таки не сохранила! В конце концов, сделала аборт? Акушерка ничего подобного не помнила, но ведь Найденова вполне могла так же, как Катя Силантьева, "ковырнуться" в Москве?.. Гордина де Гроот... Черт, опять мысли убегают куда-то не туда!.. Она побежала в консультацию на следующий же день. Странная для любящей женщины поспешность. Да и для нелюбящей тоже странная. И потом, доктор сказал этой безвестной "Лене из урологии", что пациентка очень тревожится за состояние ребенка... Тепло, тепло, но ещё не горячо.
   Почему Марина так напряглась при упоминании имени Большакова? Она дежурила в ту злосчастную ночь. Она была свидетельницей случившегося... Что же все-таки случилось? Куда все ушли? Почему вовремя не включили дефибриллятор? Ведь кажется, это такой прибор, который с помощью разрядов тока запускает остановившееся сердце?.. Почему ушли все? Все? Вот именно, "все". Марина хотела оправдаться перед Андреем, успокоив его тем, что не она, а Тамара - любовница Большакова. (По крайней мере, так получается по версии Ксении Петровны). Значит, Тамара тоже была там, в кардиологии. И у покойного Константина Ивановича имелась своя, абсолютно непричастная к этому делу "зазноба". Что делала Тамара в гулких, ночных коридорах стационара? Понятно, если бы её супругу было совсем плохо, и он в любой момент мог умереть, но ведь его даже не положили в палату реанимации?! Зачем она поднялась наверх? Почему не родила этого ребенка, словно обрадовавшись возможности остаться свободной, богатой и не отягощенной потомством?.. Что произошло? Что заставило Андрея Говорова просить Ксению Петровну никому не рассказывать об их разговоре? Он злился на Марину? Или... Или он тревожился за нее? Возможно, она сама сделала что-то не так, а, возможно, просто стала свидетельницей того, как "не так" сделали другие. Она стала свидетельницей случайного медицинского убийства, которое, похоже, оказалось как нельзя кстати для Тамары Найденовой. Случайное медицинское убийство. За это, вроде бы, даже не судят? Есть какая-то особая статья в законодательстве, касающаяся врачебных ошибок. Это даже не "неумышленное убийство". Нет! Что-то другое...
   И вдруг мне стало сначала жарко, потом холодно. Холодно, несмотря на то, что под полушубком на мне был теплый джемпер, водолазка и хлопчатобумажная майка на кружевных бретельках. В затылке тупо заныло. Наверное, от переутомления мозгов. Семечки вмиг утратили вкус. В мою пустую голову просто так, от нечего делать, заглянула одна весьма простая и очень логичная мысль. Я вдруг подумала: "Вместе или отдельно пишется слово "неумышленное", и, ещё ни о чем не тревожась, мысленно откинула частицу "не"...
   О, Господи! У меня не было знакомых врачей. Абсолютно не было! У любого уважающего себя гражданина непременно есть такой знакомый, которому можно изгадить праздник, в разгар свадьбы или дня рождения пристав с вопросом: "Скажите, а как можно быстро остановить понос?" или "Вы не знаете, отчего у меня под носом вылез этот прыщ?" А я не дружила с врачами. Я дружила с актерами, журналистами, "гениальными" поэтами, мечтала общаться с простыми, нормальными и невыпендрежными "технарями", но отчего-то так и не удосужилась завести себе хотя бы парочку приятелей-эскулапов.
   Дефибрилляторы, какие-то мудреные названия лекарств... Во всем этом не разберешься не только без бутылки, но и без консультации специалиста с высшим медицинским образованием. Вон Марина! Кажется, начинала учиться в мединституте. Пусть не закончила, но ведь училась же! Причем проучилась несколько лет. А сама разобраться не смогла, приставала к знакомым. Кстати, почему она не спросила у Андрея? Или свои вопросы она задавала уже после того, как он пропал?.. Она не разобралась в том, что произошло, а он понял! Он поднялся наверх за женой, случайно увидел то, что не предназначалось для посторонних глаз, и понял! Потому что он врач, а она медсестра! Врач понял бы. Врач обязан был понять! И они поняли, что он понял!