Русанова Вера. Букет для будущей вдовы

   - Алиса.., - одними губами выговорила я, чувствуя, как под мышками и на лбу выступает холодный пот. Холодный и отрезвляющий, как ледяной душ. Ну, конечно! Шайдюк, Алиса, вино...
   - Что, опять по-новой?! - ужаснулся Митрошкин. - Опять к тому, с чего начали? Бутылка с этикеткой? Символы и знаки? Алиса что ли маньяк?
   - Да нет, ты ничего не понимаешь! Я сама пока не очень понимаю... Только вот рынок, овощи, "Хванчкара"... Поехали скорее домой, а?
   - А дома что?
   - А дома - телефон. И ты позвонишь своему Олежке Селиверстову, мне у него кое о чем надо спросить.
   - Нет! Только не это! Я ему клялся, что все - последний раз... Чего тебе от него надо? Спроси меня, я тебе сам скажу.
   Я упрямо помотала головой.
   - ...Женька, ты хоть понимаешь, куда он тебя пошлет?.. Нет, тебя не пошлет, он мужик воспитанный - меня пошлет. Адрес он нам уже дал. С версией про Галину Александровну мы уже пролетели. Чего еще?
   - Слушай, разговаривать буду я, ты-то чего волнуешься?
   - Да мне перед другом неудобно! Что ты роешь? При чем тут "Хванчкара", рынок и овощи? Только-только с Ван Гогом разобрались, с "Ночным кафе" этим долбанным.
   - И с Ван Гогом ничего ещё не понятно. То есть, с Ольгой Григорьевной... Лешенька, поверь мне в последний раз! Поверь мне, пожалуйста, миленький!
   Митрошкин больше спорить не стал. Однако, всю дорогу в маршрутке сидел мрачный, как сфинкс, со мной не разговаривал и даже не пытался подкрасть из пакета никакую провизию. Дома первым делом снял ботинки, набрал телефонный номер и только потом стал расстегивать куртку.
   - Да! - послышалось через некоторое время на том конце провода. - Да. Я вас слушаю.
   - Олег, - выражение лица у Лехи было, как у героя, идущего на расстрел, - ты можешь меня убить, но у меня к тебе ещё один вопрос. Озвучит его для тебя Женя.
   - Олег, - я торопливо выхватила трубку, пока "рейнджер" не успел начать ругаться, - скажи мне, пожалуйста, когда у вас в Михайловске русская мафия гоняла кавказцев? Мне подруга из профилактория говорила, что это было не очень давно, и что все армянские-азербайджанские товары на этот период с рынка исчезали.
   Селиверстов хмыкнул, выдержал паузу и ехидно осведомился:
   - На уровень борьбы с организованной преступностью выходим? Мои поздравления! Скоро, наверное, в Интерпол подадитесь?
   - Олег, пожалуйста!
   - А, если не секрет, зачем тебе эта информация?
   - В общепознавательных целях, - прогудел в трубку Митрошкин, перегнувшись через мое плечо.
   - Олег, ты можешь не вспоминать точные даты. Просто скажи: это было примерно в тот же период, когда убили Катю Силантьеву?
   - А что, "чеченский след" ищем?
   Я не ответила, препираться с Селиверстовым было бессмысленно. Не дождавшись ответа, он глухо кашлянул и как бы с неохотой проговорил:
   - Вообще, примерно в это время, да... Но меня больше всего интересует странный ход ваших, Евгения Игоревна, мыслей. Может, когда заедете с Лехой, поговорим?
   - В отделении? - скорбно осведомилась я.
   - Зачем в отделении? Можно у меня дома... Пока ты, вроде, до явного состава преступления не допрыгалась... Лехе трубочку дай!
   Я отдала трубку и прошлепала на кухню. Зажгла газ, поставила воду под сосиски, зубами и ногтями принялась раздирать пакетики с китайской лапшей. Лихорадочное возбуждение, колотившее меня последние полчаса, постепенно спадало, уступая место тупой головной боли. Как я сейчас понимала Страшилу из "Изумрудного города", у которого от мысленного напряжения из головы лезли иголки и булавки! Теперь получалось все. Я была почти уверена, что получится. Однако, история от этого казалась только ещё более странной и запутанной.
   Митрошкин появился на кухне через пару минут, сел на табуретку, расстегнул молнию на толстовке, поставил оба локтя на стол и обхватил руками голову:
   - Ну, а теперь давай колись, при чем здесь Алиса, при чем кавказская мафия, и при чем Катя Силантьева?
   - Алиса при том, - я вывалила лапшу в кастрюлю, залила водой и тоже поставила на плиту, - что это она рассказала мне про то, что на время "битвы" с рынков пропали все кавказские товары. Катя Силантьева при том, что её убили в это время. Слушай дальше! Кто зимой торгует виноградом? Или кавказцы или молдаване! У вас в Михайловске, как я поняла, вообще, один центральный городской базар, где можно виноград купить. Кавказцев бьют, и молдаванам, наверняка, тоже достается. На рынке нет ни сыра, ни орехов, ни мандаринов, ни груш. Винограда тоже нет. Ты понимаешь? Нету красного винограда!
   - И ты хочешь сказать?..
   - Да! Я хочу сказать, что виноград должны были оставить рядом с телом Кати, но по нелепой случайности его в это время просто невозможно было купить!.. Теперь смотри какая картинка у нас получается: "Едоки картофеля" - "Автопортрет с трубкой" - "Подсолнухи" - "Красные виноградники" - "Ночное кафе". Замкнутый круг: с пятерых начали - пятерыми закончили. Плюс на последней картине художник, как нечто Высшее, Наблюдатель, Творец, Полубог. Классно, да? База, основа, идея для человека, возомнившего себя карающей божьей десницей, для человека сошедшего с ума. Но! Тут появляется одно существенное "но". Ты представляешь себе одержимого, сумасшедшего, который, в связи с тем, что виноград исчез с торговых точек, прагматично подменяет один символ другим и рушит всю свою идеологическую башню? Пусть даже может быть такой момент, пусть он был: логика психически больных людей необъяснима. Но почему он тогда не заменяет "Красные виноградники" какой-нибудь другой Ван Гоговской картиной, а "Ночное кафе" не оставляет для финала?
   - И почему? - Леха все-таки не выдержал и взял с тарелки подсохшую печенюшку.
   - А ты подумай! Подумай, что это за картины, и тогда у тебя само собой родится второе "но"... Вспомни, как я тебе из библиотеки звонила, как спрашивала о том, говорит ли тебе о чем-нибудь название "Красные виноградники в Арле"? Что ты мне ответил, вспомни.
   - Что это одна из немногих картин Ван Гога, проданных при его жизни. Их и всего-то было, по-моему, то ли две, то ли три...
   - Тепло-тепло, Лешенька! Думай!.. Ты правильно думаешь, только ты у нас сильно умный, поэтому знаешь, что Ван Гог продал все-таки не одну картину, а я, например, до некоторого времени свято была уверена, что "Красные виноградники" - единственное, что ему удалось продать! Предисловия ко всяким "Жаждам жизни" читаешь и находишь там про одно полотно... Вспомни-вспомни! Поэт - Пушкин, фрукт - яблоко, художник, продавший единственную картину - Ван Гог!
   Теперь уже Митрошкин тяжело и всерьез задумался, начал скрести переносицу, и часто смаргивать глазами.
   - Известные все картины, - выдал он, в конце концов. - Чуть ли не попсово известные, да? Как в музыке "Полонез" Огиньского и "Лунная соната"? Ну, правильно: "Подсолнухи", отрезанные уши, единственная проданная картина... "Ночное кафе" и "Едоки картофеля", правда, как-то не так...
   - Так-так! - я энергично закивала головой. - Если ты до этого ничего не знал про Ван Гога, то залезешь в любую книжицу и с первых же страниц узнаешь, что программные произведения - это, как раз "Едоки", "Кафе", ну, и ещё там несколько... Таких всенародно известных картин у Ван Гога больше-то и нет! Надо было подменять "Виноградники" либо чем-то таким же, как ты сказал, "попсовым", либо менять его с "Ночным кафе". Либо уж ждать или ехать за виноградом в соседний населенный пункт. И это наводит на мысль, что у убийцы не было времени.
   - А на какое "но" это тебя наводит? У меня, вроде, ничего пока не родилось.
   - Совсем тупой, совсем плохой! - лапша полезла из кастрюли вместе с пеной, я торопливо сняла крышку и уменьшила огонь. - Теперь вспомни сегодняшнюю беседу с Говоровым по поводу "Ночного кафе". Дверь в никуда, шары, кий, Гоген... Ты где-нибудь про это читал? Я приволокла из библиотеки кучу книг, в том числе толстенную монографию, но хоть где-нибудь эта информация промелькнула?! Размышляем дальше: не особенно разбирающаяся в живописи Ольга Григорьевна начинает читать литературу по Ван Гогу, выбирает "Едоков", "Подсолнухи", "Виноградники", "Кафе", как и положено дилетанту, а рядом с трупом Кати Силантьевой вдруг оставляет кисть! Откуда она узнала про Гогена?! Женщина, наверняка, взявшая в библиотеке все того же Перрюшо и Юига! Откуда, я тебя спрашиваю?!. Тебе не кажется, что кто-то просто пытается имитировать почерк дилетанта? Кто-то хорошо разбирающийся в творчестве Ван Гога. Но информация о Гогене для этого человека - сама собой разумеющаяся: он понятия не имеет, что об этом не писали ни Юиг, ни Перрюшо!
   - И зачем этому неизвестному человеку имитировать почерк дилетанта? И почему это, если он такой крутой специалист, то не читал не Юига, ни Перрюшо?
   - Не знаю, - призналась я честно. - Но зато на завтра у меня есть план наших дел. После утренней репетиции мы поедем в Пушкинский музей, в котором я, кстати, ни разу не была, и будем любоваться полотнами художника, который попортил мне столько крови и столько нервных клеток. А потом я пристану к какому-нибудь искусствоведу (при этих словах Леха тяжко вздохнул)...и попрошу просветить меня на тему того, в каком источнике, и у какого автора можно найти информацию про Гогена в "Ночном кафе". Далее: я узнаю, в каких библиотеках может быть эта книга, посмотрю есть ли в формуляре роспись Ольги Григорьевны...
   - С дуба рухнула? - осведомился Митрошкин. - Это же сколько всего тебе придется перекопать?!
   - Я почему-то думаю, что не особенно много. И потом... У тебя есть другие варианты?
   - Нет, - согласился он, пожав плечами. Однако, не упустил возможности язвительно добавить: - И твоим триумфом станет роспись убийцы, найденная в заветном формуляре, потому что он тоже увлекся Ван Гогом непосредственно перед тем, как пойти "на дело"!..
   Ночью мне снился круг света, со всех сторон окруженный тьмой. Я слышала тихие шаги и непонятный шелест, звала и Хармину, и Ириаду, и маму, и Митрошкина, а чья-то тень все приближалась и приближалась, и уже выступала за край освещенного круга. И, казалось, ещё мгновение, и мне удастся увидеть чужое страшное лицо...
   На следующий день в два часа дня мы уже были в Пушкинском музее. Бабушка в кассе продала нам два взрослых билета, и вместе с толпой жизнерадостных пятиклассников мы спустились в гардероб. Внизу продавались расписные матрешки, фарфоровые фигурки и украшения из янтаря. А так же книги и альбомы по искусству. Пока я причесывалась у зеркала, Леха разглядывал альбом Моне.
   - Иди-ка сюда! - позвал он тихонько. Я подошла и с некоторым удивлением обнаружила, что воспитанный Митрошкин тычет своим корявым указательным пальцем во что-то, стоящее на заднем плане. Это оказались три небольших коробочки, закрытые крышечками. На одной была нарисована "Танцовщица" Дега, на другой - "Девочка на шаре" Пикассо, а на третьей один из автопортретов Ван Гога.
   - Что это такое? - спросила я.
   - А ты угадай! Или если читать умеешь, прочитай - сбоку написано... Да, микропаззлы это, микропаззлы! К вопросу о твоих ужасных далматинцах, которых ты вечно в пример приводишь... Можешь за сравнительно небольшую сумму приобрести себе Ван Гога и смотреть хоть с утра до ночи, что там "складывается", а что "не складывается".
   Женщина в киоске оживилась, сказала, что есть ещё Гоген, Сезанн и, вроде бы, Матисс, что если нам интересно, она может дать посмотреть, но мы вежливо отказались и, проигнорировав древнее искусство и искусство семнадцатого века, поднялись сразу на второй этаж.
   - Повышать культурный уровень потом будешь, - приговаривал Митрошкин, поддерживая меня под локоть и одновременно подпихивая в спину. - Сначала спросишь, что ты там хотела, и уже все для себя выяснишь. А то мне эти твои внезапные озарения с побледнениями и заиканиями хуже горькой редьки надоели!
   Надо заметить, что он знал, куда идти, и мы сразу пришли к Ван Гогу, вместо того, чтобы метаться по музею в поисках двадцать первого зала. Пришли и обомлели. Точнее, обомлела я. В моей памяти отпечаталось, что в Москве, вроде бы, висит "Прогулка заключенных" и что-то там еще, но что здесь и "Портрет доктора Рея" - тот, что несколько лет валялся на чердаке, и те самые "Красные виноградники в Арле" мне даже в голову не приходило! И, конечно же, "Пейзаж в Овере после дождя". Здесь был "Пейзаж в Овере после дождя"... "Скажи, тебе не хочется плакать? Не от того что плохо, а от того что хорошо?"... Как же так получилось? Андрей. Марина... Такая любовь!.. Ольга Григорьевна... Говоров-Сергиенко...
   - Простите, пожалуйста, - Леха пристал к сухонькой немолодой женщине, наблюдающей за порядком в этом зале, - с кем бы мы могли переговорить по поводу Ван Гога?
   - А что вы хотели?
   - Да, узнать насчет некоторых его работ, насчет того, что по этому поводу писали... В общем, нам к искусствоведу, наверное?
   - Вы вон к той даме в сером костюме обратитесь, - женщина кивнула и указала рукой вперед: дама в мягких кожаных туфлях на невысоких каблуках как раз огибала толпу развеселых детишек. - Она вам все объяснит.
   Митрошкин немедленно кинулся вперед, волоча меня за собой и по-актерски звучно выкрикивая:
   - Постойте, пожалуйста! Секундочку, госпожа искусствовед! Вот эта девушка хочет кое-что вам сказать!
   Дама в недоумении остановилась, обернулась, смерила нас взглядом, отнюдь не исполненным восторга:
   - Что вы хотели?
   - Понимаете, - я мучительно покраснела и почувствовала, что выгляжу сейчас, как полная идиотка, - нам, наверное, самим надо было обратиться в библиотеку, но информации так мало... Ван Гог...
   - О Ван Гоге мало информации? Девушка, помилуйте!.. Ну, ладно. Что вы хотели узнать?
   - В каком источнике, у какого автора могла промелькнуть информация о том, что бармена в "Ночном кафе" Ван Гог писал с Гогена?
   - Что, простите? - она прищурилась. - С кого писал? Откуда вы это, вообще, взяли?
   Мне стало так стыдно, словно я спросила: "А кто нарисовал картинку "Три богатыря?", Леха же начал тихо и уныло свистеть, глядя себе под ноги.
   - ... Вы студентка?
   - Нет... То есть... Была студентка. Сейчас уже нет... То есть, вам эта информация не встречалась.
   - В хоть сколько-нибудь серьезных источниках - нет, - дама сказала, как отрезала. - Но вы, вероятнее всего, учились в мединституте, или слушали лекции в школе искусств в... дай бог памяти, Хорошевском районе?
   "Хорошевский район" меня задел как-то не очень, а вот при упоминании о мединституте вдруг сделалось нехорошо.
   - Нет, я - актриса, и, вообще, не так давно живу в Москве... А почему вы про мединститут спросили?
   - Да, читал там одно время лекции некий господин Санталов, считающий себя крупным знатоком западноевропейской живописи, и, в частности, Ван Гога. Вот у него было несколько завиральных теорий собственного изобретения. В том числе, по-моему, и та, что касается Гогена в "Ночном кафе"... Вы ведь имеете ввиду "Ночное кафе в Арле", так?
   - Так, - пробормотала я. - Спасибо большое... Вы нам очень помогли.
   - Чем помогла? Я ведь не на один вопрос, собственно, не ответила.
   - Все равно, спасибо! - подхватил Митрошкин, цепляя меня под локоть и волоча к выходу. - Спасибо вам большое. Мы узнали, все что хотели.
   У лестницы мы остановились. Леха взял меня за плечи и заглянул в глаза. Его собственные глаза были тревожными и темными.
   - Значит, господин Санталов? - он тоже все понял.
   - Да. Тот самый профессор, который читал лекции в тот период, когда в институте учились Марина и Андрей. Маринка называла его фамилию. Тем более, мединститут... А ещё Говоров рассказывал, что он не только Ван Гогом увлекался, но и Матиссом...
   - ... И литературы, помимо лекций своего любимого профессора, немного читал...
   - ... И вполне логично, что для него эта информация была сама собой разумеющейся?
   Мы, не сговариваясь, замолчали.
   - Значит, все-таки он? - первым прервал паузу Леха.
   - Похоже на то. Значит все-таки он отомстил за свою Марину. Но в тюрьму ему не хочется, и нам он не верит. Вполне естественно, что Говоров не жаждет схлопотать подрасстрельную статью... А на Ольгу Григорьевну теперь можно спирать: её уже нет в живых. И получается, что это он малюет над ней ореол святости, а не она над ним?
   - Н-да.., - протянул Митрошкин. Потом взял в свою руку мои холодные пальцы и, как бы между прочим, заметил: - А ведь если так, то выходит, что брат Найденовой врет! Значит, имела твоя Галина Александровна ко всему этому отношение. Значит, был муж Тамары её двоюродным племянником. И зачем этот кент ездит нам по ушам, совершенно непонятно?
   Я молчала. Мне вспоминался Андрей, сидящий за столом в кафе и отрешенно смотрящий на собственные пальцы. Его руки с выступающими синими жилками. Его подрагивающий подбородок и пустой взгляд. Взгляд человека, которого мы чуть ли не в открытую назвали подлецом...
   Глава пятнадцатая,
   последняя.
   - Почему она приехала в Михайловск в январе? - с этим вопросом я проснулась. - Почему она приехала в Михайловск именно в январе?
   - Кошмар какой! - пробурчал Митрошкин, пытаясь натянуть себе на голову одеяло. Однако, спрятаться ему не удалось.
   - Нет, ты объясни мне, пожалуйста, как так получилось? Как будто специально! Понятно, Большаков, Найденова, Протопопов - они в Михайловске живут. Понятно, Катя Силантьева. Хотя тут, как раз, пока не все понятно. Не понятно, при чем она, вообще?.. Но Галина Александровна! Она - москвичка, что-то там у неё в прошлом связано с вашим распрекрасным городом...
   - А ты не догадываешься, что?
   - ... Не перебивай! Что-то у неё связано с вашим городом, но приезжает она туда почему-то не раньше, не позже, а именно в начале января. Как будто будущим трупам раздали программку спектакля "Кошение под серийного маньяка" и отметили, кому к какому действию надо прибыть. "Вы, пожалуйста, в ноябре. Вас любезно просят не отлучаться из города в декабре. Ну, а вы, пожалуй, к январю подъезжайте - как раз самое то будет!"
   - Какая тебе разница? - грустно спросил Леха, с обреченностью подопытной мыши глядя мне в глаза. - Случайно, специально так получилось какая тебе разница?
   - А тебе не кажется, что Говоров, если это, конечно, он, как-то заставил Галину Александровну туда приехать? Заманил? Загнал?
   - Что значит, "если это, конечно, он"? Я убью тебя когда-нибудь!..
   - Да, ничего не значит. Просто я вчера вечером лежала думала. И вспомнила вдруг, что и Марина ходила на эти же лекции к Санталову, значит, могла вести конспекты, а Ольга Григорьевна теоретически могла эти конспекты прочитать. Ну, вместо того, чтобы идти в библиотеку! А потом я прикинула: сколько лет прошло? Вряд ли, даже если конспекты существовали, Марина стала бы их хранить? Да и потом, в мединституте и основных дисциплин хватает, чтобы ещё лекции по искусству подробно записывать...
   - Интересно, когда это ты вечером лежала и думала? - осведомился Митрошкин, снова зарываясь под одеяло. - Насколько мне помнится, сразу после...хм-м-м... ты благополучно задрыхла? Значит, "во время", что ли? Класс!
   Он, якобы, обиженно отвернулся и предпринял попытку уснуть с горя, но я снова принялась отчаянно трясти его за плечо:
   - Нет, Леша, подожди! Успеешь ещё выспаться. И не надо к словам придираться... Объясни мне, как так могло получиться?
   - Все вопросы к Говорову!
   - И все-таки объясни!
   - Да, мало ли как! - он тоскливо зевнул, сел в кровати, печально посмотрел на будильник и покачал головой. - Девушка, если у вас бессонница, это ещё не значит, что и окружающим должно быть плохо... Как-как? Напугал, действительно! Намекнул, что что-то такое знает. Шантажировал её, в конце концов.
   - Она не выглядела ни испуганной, ни нервной.
   - А ты приглядывалась? Скажи, ты приглядывалась к ней на предмет нервности? Ты же просто, как алкоголик, пришла за штопором, обнаружила, что штопора нет, начала томиться и по быстренькому смоталась.
   Я неопределенно пожала плечами и потянулась за длинной трикотажной майкой, лежащей рядом с телевизором. Возразить, вроде бы, было нечего, и все равно этот вопрос не давал мне покоя. А тут ещё и Леха, окончательно проснувшийся и от этого злой, начал брюзжать под ухом:
   - Какая разница? Вот, в самом деле, какая разница? Что это меняет? Или ты технологию убийств решила изучить во всех подробностях? Как лечат, чем травят, как свидетелей запугивают и чем жертву подманивают? Профиль меняешь, что ли? Или тебя следователем по делу Говорова назначили? Или собираешься представить милиции подробный любительский отчет?
   - Ничего я представлять не собираюсь, просто... Просто, когда я знала, что Ольга Григорьевна покарала этих троих - тех, которые принимали непосредственное участие в убийстве Наденова, у меня было одно ко всему этому отношение. Все-таки они и лицо Марине изуродовали, и девчонку грозились убить... Тут вдруг откуда-то всплывают ещё двое, которых сама Марина сроду в глаза не видела!.. В общем, когда мне что-то непонятно, я начинаю злиться.
   - Вот! С этого и надо было начинать. Точнее, всего остального можно было и не говорить. Тебе непонятно, и ты начинаешь ерзать. И не даешь никому покоя. Представляю, как тебя в школе учителя ненавидели! Как, вообще, можно быть такой дотошной?!
   - Можно, - ответила я едва ли не с гордостью и отправилась готовить завтрак. Мы перекусили все теми же сосисками и бутербродами с сыром, и к половине десятого отправились на станцию метро "Дмитровская".
   - Ну, ты с ума сошла, - ныл Митрошкин, до самого конца не веривший, что я потащу его разыскивать неведомую компанию-распространителя, продавшую Галине Александровне Барановой путевку в Михайловский профилакторий. - В девять тридцать нормальные люди ещё спят. Никто в Москве ещё не работает!
   - А я дремучая, я из Люберец еду, поэтому мне плевать. Сейчас выйдем, оглядимся. Как раз часикам к одиннадцати эту компанию и найдем.
   - Да, мы можем её, вообще не найти! В принципе! Никогда! То же мне адрес: "в районе станции метро "Дмитровская"!
   - Хочешь, Селиверстову позвоним и уточним? - предлагала я угрожающе. В ответ на что бедный Леха вздыхал и грустно сопел.
   Кстати, в своих мрачных прогнозах он не особенно погрешил против истины. За каких-нибудь полчаса мы успели забрести аж в три туристических фирмы, занимающиеся турами в Европу, Африку и Эмираты. Я никогда и не подозревала, что их плотность на территории города Москвы так высока! "Эвелина", "Кенгуру", "Московский гость". Красочные буклеты, любезные дамы, подмигивающие компьютеры...
   Когда я заикалась насчет путевок в областные санатории, на меня смотрели с сожалением и доступно объясняли, что хороший отдых в Подмосковье с сауной, бильярдной, тренажерными залами и фирменной кухней, сейчас едва ли не дороже, чем простенький тур на Кипр. Но на Кипр мы не хотели. Мы хотели узнать насчет Михайловска.
   В конце концов, нам повезло. Какой-то мужчина в норковой ушанке не очень уверенно показал на подъезд во дворе дома сталинской постройки:
   - Вроде бы там какая-то контора есть. Сходите, посмотрите. Но чем они занимаются, я точно не знаю. Вроде и путевки, а, вроде, и пенсионный фонд?
   И я почему-то сразу почувствовала: это - именно то, что нам нужно.
   Самый обыкновенный подъезд с щелястыми деревянными дверями и подвалом, пахнущим плесенью, был увешен целой тучей табличек: "Совет ветеранов", "Ткани", "Ксерокс. Копирование", "Чистый родник". В "Ткани" мы, понятное дело, заглядывать не стали, как и в "Ксерокс", из-за двери которого доносилось жизнерадостное, многоголосое мужское ржание, а вот в "Чистом роднике" было чинно и тихо. За тремя письменными столами сидели три ухоженных женщины. В комнате негромко работало радио, едва слышно щелкали кнопочки офисного микрокалькулятора.
   - Простите, пожалуйста, - обратилась я к шатенке, которая как раз складывала числа из длиннющего столбика и заносила промежуточные результаты в таблицу, - не здесь ли случайно можно приобрести путевки в Михайловский санаторий-профилакторий?
   - Здесь, - ответила она, не отрывая взгляда от листочка. - Следующий заезд с шестого февраля.
   - А, вообще, много народу у вас туда путевки покупает?
   - Достаточно... Но, если вы для себя, девушка, не думаю, что вам там понравится. Мы можем предложить вам варианты более молодежного отдыха. В Рузском районе, например, или неподалеку от Сергиева Посада.
   - Да, мы, собственно, не по этому поводу, - я метнула на Митрошкина ищущий поддержки взгляд. - Мы насчет одной женщины, которая приобрела у вас путевку в декабре. Она погибла и...
   Две другие дамы, прежде не проявлявшие к нашему разговору ни малейшего интереса, мгновенно подняли головы от своих бумаг.
   - О! Опять из-за этой Барановой, наверное? - без особого оптимизма заметила та, что постарше. На ней был хороший трикотажный костюм и бусы из "тигрового глаза".
   - Ага, - подхватила молодая. - Я же говорила, что на этом не кончится.
   Леха прокашлялся и со свойственной ему деликатностью слегка отодвинул меня в сторону. Похоже, на этот раз перспектива стоять "как дурак" ему совершенно не улыбалась. Обозленный тем, что пришлось раньше времени вылезти из теплой постели, он решил таки продемонстрировать мне, как нужно вести расследование. Без "мыканий", неловких пауз и ежесекундных извинений.
   - Мы - выпускники юридического факультета Московского университета (выдумка была свежей и оригинальной, что ни говори!), подключены Управлением внутренних дел города Михайловска к расследованию дела об убийстве Галины Александровны Барановой. В связи с этим мы хотели бы задать вам ряд вопросов...
   На этом его красноречие благополучно иссякло. Женщины смотрели выжидательно. По радио пела Елена Образцова. "Ряд" вопросов в Лехиной полусонной голове, похоже, выстраиваться не желал.