Рясной Илья. Ночь длинных ножей

   — Американца не хватает, — усмехнулся он. — Посмеяться не над кем.
   — Это найти не трудно, — заметил шедший радом Джамбулатов.
   Синякин остановился, насмешливо посмотрел на него и поинтересовался — И над кем предлагаешь?
   — Уж не надо мной, — заверил Джамбулатов.
   — Да Над тобой смеяться трудно… Врагам лучше тебя сразу стрелять.
   — Но мы-то не враги, Абу.
   — Надеюсь.
   Между тем двое боевиков подвели Гадаева к столу перед домом и усадили на скамью.
   — Посиди, — сказал рябой.
   Волк сидел, умиротворенно положив ладони на дощатый стол и смотря перед собой. Он не возмущался и не сопротивлялся Он был отрешен от мирской суеты и совершенно спокоен. Он всегда умел ждать. Солнце садилось, и тени стали четче Обрисовался свежий шрам, глубоко прочеркивающий подбородок. И царапины на руках.
   Из дома привели Хромого. На лице Гадаева мелькнуло удивление, потом вернулось равнодушие.
   Хромого усадили напротив Волка, и теперь они сидели лицом к лицу, как за столом переговоров. Синякин присел по правую руку от Гадаева, и вид у него был скучающий. Он гладил ладонью «стечкина», которого демонстративно положил перед собой.
   — Рад, что ты жив. Волк, — сказал Хромой.
   — Я тоже рад, что я жив. — В тоне Гадаева было все то же равнодушие, но не было и намека на дружелюбие.
   — Но то, что я жив, тебя, кажется, не слишком радует.
   — На то воля Аллаха.
   — Волк, я не виноват, что получилось все именно так. Я был вынужден уходить за ущелье.
   — Не мне судить, — в голосе Гадаева промелькнула злость. Он отлично помнил, как Хромой со своим отрядом оголил оборону, уйдя в Грузию и оставив своих бывших соратников самим разбираться с федеральными войсками.
   — Не тебе, — кивнул Хромой. — Но я вытащил тебя из Чернокозова. За это ты должен благодарить меня.
   — Ты хотел, чтобы меня освободили. Я здесь. Что хочешь теперь от меня?
   — Забрать то, что принадлежит мне.
   — А что принадлежит тебе?
   — Не шути так. Волк.
   — Что может принадлежать тебе, бросившему своих воинов. Хромой?
   — Закрой свою зловонную пасть! — Хромой в ярости подался навстречу своему бывшему помощнику. Но тут Синякин зааплодировал:
   — Прекрасно. Греет душу. Передача «Найди меня». Встреча давних друзей!
   Хромой зло оглянулся на него, и тут взгляд его уперся в «стечкина», ствол которого, поднимаясь, теперь глядел прямо ему в переносицу.
   — Цыц, сволочь! — прикрикнул Синякин. — Волк, отдай по-хорошему. Все равно отдашь. Гадаев кивнул и спросил:
   — А что потом?
   — Потом подкину тебе деньжат. И двинешь с нами в Турцию. Или останешься здесь. Неверных резать. Их на твой недолгий век хватит.
   — Обещаешь?
   — Обещаю. Что в том тайнике?
   — Это тебя пусть не волнует.
   — Хорошо. Только, Волк, я тебе не завидую, если хитрить задумал. Не стоит.
   — Не стоит, — кивнул Гадаев. — Я все отдам.
   — Где тайник?
   — Километр от Гачи-юрта.
   — Ты туда все, что тебе передали, кинул?
   — Да.
   — Кто еще знает?
   — Кто знал, тех русские свиньи убили. Снаряд в «Ниву» угодил. И Махмуд. И Асламбек. И Баянт. Все там были.
   — Баянт, — задумчиво протянул Хромой. — Жалко.
   — Врешь, пес. Никого тебе не жалко! — все-таки взорвался Гадаев, выпучив налившиеся кровью глаза, на миг в них проглянула его легендарная ярость, способная Испепелить врагов на месте.
   — Ох, Волк, — укоризненно покачал головой Хромой, невольно подавшись назад и теперь устыдившись своего мимолетного страха.
   — Кончай базар! — прикрикнул Синякин. — Хожбауди, Махмуд! Руслан! В машину! До Гачи-юрта полтора часа ходу.
 
   На летном поле застыли вертолеты. Рядом с полем располагались машины связи, вокруг которых было солидное свободное пространство, — ближе сотни метров к работающей станции стратосферной связи приближаться небезопасно. Вся местность была изрыта траншеями, в землю вкопаны БТРы Рядом стояли три двухэтажных здания, со стороны которых доносился стук отбойного молотка — там шел ремонт и вскоре там будут теплые казармы, где в приличных условиях можно будет зимовать. Пока же солдаты жили в палатках. Здесь было расположение бригады внутренних войск.
   — Знаешь, что с нами сделают, если мы упустим их? — осведомился полковник ФСБ в отличного качества легком и влагонепроницаемом камуфляже войск НАТО без погон и в их же вражьих легких ботинках, невысокий, приземистый и мощный, как танк, с плоским, будто сковородкой выровненным, лицом и сонным взглядом. Он сидел на расшатанном, из металлических трубок стуле в небольшой комнате одноэтажного здания штаба бригады. Просторный стол перед ним был засыпан картами и фотографиями аэрофотосъемки, на нем стоял семнадцатидюймовый компьютер. В углу на тумбочке расположилась большая армейская рация. Полковник зевнул. Он походил на человека, который последние годы периодически недосыпал.
   — Не расстреляют же, — отмахнулся Алейников.
   — Не расстреляют.
   — И дальше фронта не сошлют.
   Полковник хмуро кивнул. Он Прилетел из Москвы неделю назад и теперь возглавлял операцию, инициатором которой был Алейников. Сейчас в его руках была сосредоточена серьезная сила — ему подчинялись войсковые подразделения, бронетехника, подразделения спецназа, ждавшие своего часа. По мановению его руки в небо готовы были сорваться транспортные «Ми-8» с боевыми группами на борту и вертолеты огневой поддержки «Ми-24», знаменитые «крокодилы». И по нему трудно было понять, что его волнует больше — собственно успех операции или же возможность во весь голос отрапортовать о ее успешном завершении, прикрутить еще один орден, одолеть еще одну ступеньку служебной лестницы, а с каждым шагом ступени на ней имеют обыкновение становиться все более скользкими и крутыми, и получить наконец генеральские лампасы, которые ему прочили уже давно. Алейников мог сказать только за себя. Он сейчас думал об одном — «раздавить гадину». Его душа рвалась в бой и жаждала победы. И хорошо, если цена за эту победу будет не слишком высока.
   — Эх, Лев Владимирович, ты не представляешь, насколько нам нужен результат, — оживился полковник.
   — Что, политики опять требуют? — спросил Алейников.
   — Требуют… Нужны наглядные достижения в борьбе с терроризмом.
   — А откуда они будут, если нам опять вяжут руки, затевают какие-то переговоры за спинами у всех с бандитами? — недовольно кинул Алейников.
   — А что прикажешь делать? — полковник снова зевнул. — Окончательное силовое решение сегодня вряд ли возможно. Западные братья не позволят.
   — Совет Европы. Красный Крест. «Милосердие без границ»…
   — Во-во.
   — Мутанты либеральные, чтоб им пусто было!
   — Помню, на заседании Совета Европы вопрос о терроризме стоял после вопроса о нарушении прав голубых. Оказывается, маловато заводов выпускает смазку для занятий любовью, — хохотнул полковник. — А вообще. Западу позарез нужно, чтобы у нас резали головы. Терроризм — козырная карта в мировой политике. А мы, к сожалению, в этой политике сегодня игроки не из сильных… Так что нужно здесь замиряться с теми, кто способен замиряться.
   — Только не надо подставлять им под клыки открытую шею. А мы подставляем.
   — Это ты наверху объясни, — вздохнул полковник.
   — Я бы объяснил. Но меня туда не пускают.
   — Меня тоже.
   Алейников усмехнулся и произнес:
   — Значит, мы оба — пешки.
   — Нет, — покачал головой полковник. — Мы офицеры. А офицер — сильная фигура в шахматах.
   — И в жизни тоже.
   — Да. Когда ладьи и ферзи падают под ударами противника, остается офицер.
   — С дымящимся автоматом, — кивнул Алейников. — И назойливыми иллюзиями, от которых ему до смерти не избавиться, — о чести и Родине.
   — Точно так… Черт, — полковник нервно постучал по рации. Она молчала. И должна была молчать. Режим радиомолчания будет до самого последнего момента. Но все равно это молчание угнетало.
   Сейчас операция была в стадии, когда техническое и численное превосходство над противником ничего не решает. А все зависит от нескольких спецов, коим суждено оказаться в нужном месте в нужное время. Это самое трудное в контртеррористической работе — знать, где эти нужные места и когда там надо быть.
   Алейников вытер носовым платком лицо. Жара. В штабе пили холодную отвратительную кизлярскую воду, которую извлекали из старенького, жалобно дребезжащего, но упорно продолжающего производить холод холодильника «ЗИЛ». В жару лучше пить зеленый чай, но рука сама тянется к бутылке с холодной водой.
   Начальник криминальной милиции сидел, расслабившись, на стареньком дерматиновом диване и пытался не злиться, что время тянется так смертельно медленно. Он знал, что ждать еще долго. И все-таки чувствовал, что дождется своего часа. Столько сил и нервов вложено в эту операцию. Столько надежд.
   — Они опять начали движение, — доложил зашедший в кабинет технарь — подполковник-москвич из ФСБ, уже пожилой, спокойный, уверенный в себе и своей сложнейшей аппаратуре.
   — Хорошо, — кивнул полковник. Ближе к вечеру фээсбэшные технари сообщили долгожданное известие:
   — Порядок! Сигнал прошел!
   — По машинам! — воскликнул полковник. С него вмиг слетела сонливость, и он на глазах превратился в устремленного к цели волкодава, каким и был на самом деле.
   Вертушки начали раскручивать винты. Алейников, невольно пригнув голову, запрыгнул в салон. «Восьмерка» оторвалась от земли и, накренившись, устремилась вперед.
 

Глава 36
ЛЮДИ ГИБНУТ ЗА МЕТАЛЛ

 
   Три сумки из дешевого светло-серого кожзаменителя, старые, с пластмассовыми молниями, были плотно набиты и достаточно тяжелые. Одна из них лопнула по шву, и из нее туго выпирал синий целлофановый пакет, однако его содержимое рассмотреть было невозможно.
   Джамбулатов взял сумку и бросил наверх, в квадрат, очерчивающий кусок яркого синего неба и темный силуэт человеческой фигуры.
   — Эх, — крякнул рябой, поймав сумку.
   — Из-за этого все затеяно? — спросил Джамбулатов. Рябой равнодушно пожал плечами:
   — Хозяину видней.
   — Видней так видней. Золото там, что ли?
   — Нет. Золото тяжелое, — возразил рябой.
   — Точно. Золото куда тяжелей. Сумки были спрятаны в схроне, очень похожем на тот, что отдал Джамбулатов Синякину. Видимо, строили его для тех же целей — хранить оружие, которое со временем может понадобиться для очистительного джихада. Но оружия здесь не было. Здесь вообще ничего не было, кроме этих трех сумок.
   — Готово, — сказал Джамбулатов, становясь на деревянный, скрипнувший под его весом и закачавшийся угрожающе ящик и передавая рябому фонарь.
   — Все, больше ничего нет, — крикнул рябой ждущему около машины Синякину.
   Джамбулатов вылез из схрона, отряхнул испачканные в грязи брюки. Он был зол, что на грязную работу послали именно его. А послали его, опасаясь, что схрон заминирован, что в нем оставлены какие-то хитроумные сюрпризы и ловушки, на которые богат горский ум.
   — Все подчистили? — спросил Синякин, подходя к схрону и заглядывая внутрь.
   — Все. Как пылесосом, — заверил Джамбулатов.
   — Поглядим. — Синякин взял фонарь и спрыгнул вниз, обвел лучом вокруг себя. Этого показалось ему мало, и он простукал стены в нескольких местах. Потом вылез наружу.
   — Что в сумках-то? — поинтересовался Джамбулатов. — Хоть не зря напрягались?
   — Увидим, — многообещающе улыбнулся Синякин. Он уселся в салон «Нивы». Туда же кинули сумки. Он заглянул в одну, хмыкнул удовлетворенно и кивнул:
   — Все, отваливаем рысцой.
   «Нива», утробно заурчав мотором, двинулась вперед. За ней, натужно рыча, пополз «КамАЗ».
   Уже темнело, когда машины вернулись на кошару. Там было многолюдно, перед домом сидело несколько боевиков, которые подтянулись сюда в последние дни. Синякин кивнул рябому и Ибрагиму, и те понесли сумки в дом.
   В единственном просторном помещении в доме набилось столько народу, что стало тесно. Хромой завороженно глядел на сумки и сглатывал ставшую вязкой слюну. Гадаев в привычной позе, сцепив руки перед собой на коленях в замок, демонстрируя полное равнодушие и отрешенность от земных проблем, сидел на лавке в углу. Бандиты дисциплинированно стояли по стенам, не выпуская из рук оружия. Джамбулатов присел рядом с Волком, скрестил руки на груди, ожидая продолжения.
   — Вот оно, — Синякин со смехом резко потянул замок молнии, опрокинул сумку, и на стол посыпались целлофановые пакеты. Один стукнул увесисто по крышке стола, лопнул, разлетелись золотые побрякушки. Синякин небрежно сгреб их рукой в сторону, разорвал другой пакет, бросил на стол перетянутые резинкой стодолларовые бумажки.
   Облизнув губы, рябой воскликнул:
   — Настоящие?
   — Скажи, ты идиот, Хожбауди? У кого может быть столько настоящих долларов?! — Синякин сорвал резинку с одной из пачек, бросил доллары на стол, они разлетелись, покрывая его, как облетевшие с деревьев листья. — Подделка. Но какая! Хоть сейчас в любой банк!
   Хромой с ненавистью смотрел на Синякина. И русский ваххабит, поймав этот взгляд, ласково улыбнулся своему недругу:
   — Что, жалеешь, что сам не воспользовался? Хромой промолчал, опустив глаза.
   — А ты. Волк, видишь, что проморгал? А ведь подсуетился бы — и все было бы твоим, — Синякин насмешливо глядел на Гадаева, остававшегося невозмутимым. — Ну да, деньги воина не интересуют. Так?
   Волк пожал плечами:
   — Думай как знаешь.
   — Абу, откуда эта макулатура? — спросил Джамбулатов.
   — А это Хромого с его корешами надо благодарить. Это он с покойным ныне Усманом организовал выпуск фальшивых купюр довольно высокого качества. Ну и ты. Волк, там кое-какое участие принял, но тебя твои друзья старались близко к делам не подпускать. Не хотели отвлекать от любимого занятия — считали тебя таким безобидным сумасшедшим, которому ничего не надо, кроме как резать глотки русским свиньям. Для организации печатного дела из России двух не последних спецов по фальшивкам пригласили. Потом что-то не поделили, и одного твои, Хромой, люди грохнули.
   — Он был неверный, — сказал Хромой. — И жадный.
   — Но производство они наладили. Хромой, ты же и со мной из этих денег расплачивался за то, что мы того узбека замочили.
   Хромой кивнул.
   — Во. Типография работала, будто боролась за переходящее Красное знамя. С утра до ночи. Хромой с его друзьями от большой дури решили собрать большую партию и вкинуть ее разом в Россию, а часть — должна была уйти в Турцию и Европу. Партию почти отпечатали. Но кончилось все плохо. Типографию накрыл русский шакал. Что-то путаю, Хромой?
   — Так и было. — Хромой поднял глаза, и в них читалось страдание. Вид богатства, которое еще недавно принадлежало ему, не мог оставить его равнодушным.
   — А потом стало не до чего. Начался священный джихад. И мы пошли выбивать неверных из Дагестана… И Хромой пошел. Не потому, что хотел идти, а потому, что деваться было некуда. И потому, что был уверен, что поход удастся и тогда будет большая дележка, к которой надо успеть.
   — А ты думал иначе? — зло воскликнул Хромой.
   — Не знаю… Я не верил, что этот поход закончится удачей. Но вы все верили… А потом русские пошли в наступление. И люди Хромого и Волка спрятали деньги в один из схронов. А, Волк, так было?
   — Я не знал, что они спрятали туда деньги, — сказал Гадаев.
   — А если бы знал?
   — Если бы знал, я бы нашел время, чтобы их извлечь и направить на борьбу со свиньями.
   — Это хорошо. По большому счету, ты один по-настоящему идейный человек в этой компании циников. — Синякин оглядел собравшихся и поправился:
   — Кроме меня, конечно.
   Хромой усмехнулся.
   — Тех, кто знал, что в схроне находятся деньги, накрыло русским снарядом, — продолжил Синякин. — Хромой знал, что подручные Гадаева спрятали в каком-то схроне деньги, но не знал, где именно. Асам Волк вообще ничего не знал, кроме главного — где находится схрон… Когда Хромой поковылял из Грузии домой, меня это насторожило. Шила в мешке не утаишь, прошел слух, что куда-то исчезла очень большая партия фальшивых долларов, к которой он имел отношение. Какой вывод? Он напрашивается — Хромой возвращается за этой бумагой, иначе его сюда трактором не затянешь. Так, Хромой? Хромой пробормотал, сдерживая ярость:
   — Это не мои деньги. И не твои, Абу — Ошибаешься, брат, — погрозил ему пальцем Синякин. — Война. Кто взял, тот и хозяин.
   — В отличие от Волка, ты вряд ли потратишь добычу на борьбу с неверными, — сказал Хромой.
   — Посмотрим.
   — Абу, я тебе напоминаю, ты обещал, — было видно, что Хромой собрал волю в кулак и наконец сумел обуздать чувства, которые обуревали его при виде уплывших от него навсегда денег. Он все-таки смог вернуться с небес на землю и понять, что не в деньгах счастье. А счастье в том, чтобы выжить.
   — Я обещал, — согласился с готовностью Синякин. Джамбулатову эти откровения Синякина не нравились все больше. Ваххабит слишком разоткровенничался. Он купался в лучах своего превосходства. Он был победителем и наслаждался моментом. Сейчас позерская часть его натуры ликовала… Но слишком уж бодро он выкладывает все. И, кажется, кого-то ждет.
   — Хромой, ты всегда был самым хитрым, — улыбался Синякин. — Нужно побыть и лохом когда-то…
   — Абу, ты обещал, — с нарастающей тревогой произнес Хромой.
   Джамбулатов взял кольцо, которое откатилось в его сторону по столу, когда лопнул пакет, в котором хранилось золото. Кольцо было обручальное, явно по размеру с женского пальца. Он отложил кольцо и потянулся к лежавшей рядом сережке — большой, плоской, из золота. На ней запеклись бурые пятна. Кровь.
   Джамбулатов представил, как собирали эти безделушки, вырывали с мясом из ушей, отрезали вместе с пальцами. Кровь, кровь на золоте. Это старо как мир. И на Джамбулатова на миг накатила тошнота, он оглядел собравшихся, и ему показалось, что их оскалы — это оскалы злобных демонов, раздираемых самыми низкими страстями, которые существуют в подлунном мире. Ему все стало противно.
   Тут он ощутил, как будто по его затылку прошлись невидимые пальцы. Обернулся и поймал на себе мутный взгляд глупо и многообещающе улыбавшегося Ибрагимки.
   — Шайтаны, — прошептал Джамбулатов, бросив сережку на стол.
   Тут его ухо уловило какой-то посторонний шум. Сначала он подумал, что ему показалось, но шум усилился, и Руслан понял, что это шум двигателя.
   В подтверждение на пороге появился боевик, стоящий на карауле, и произнес с волнением:
   — Там машина. Приближается.
   — «Москвич»? — спросил Синякин.
   — Ну — Это свои, Махмуд. Свои. Веди человека сюда… Джамбулатов почувствовал, что сюрпризы еще не кончились и главное — впереди.
   В помещении повисла тишина. Все напряженно ждали.
   Наконец, дверь со скрипом открылась.
   — Счастье этому дому, — поклонился вошедший человек. — Столько знакомых, — покачал он головой.
   — Что-то ты долго, — укоризненно произнес Синякин.
   — Как мог, — ответил Шимаев. — Не могу же я кафе бросить. Надо кормить-поить уважаемых людей.
 
   — Как думаешь, зачем они все это затеяли с американцем? — полковник ФСБ перекрикивал шум винтов.
   — Деньги, — крикнул Алейников. — Фальшивые американские доллары. Уверен.
   — Посмотрим.
   — Сердце чует, те самые баксы. Из Нижнетеречной типографии. Я брал ее в девяносто девятом.
   Алейников в деталях помнил одну из самых отчаянных своих спецопераций, когда они проникли на территорию тогда еще полностью подконтрольной бандитам Чечни и взяли ту типографию вместе с теми, кто делал деньги. Тогда еще была оперативная информация, что чеченцы приготовили вброс невиданной партии — в несколько десятков миллионов долларов. В ходе спецоперации надеялись взять эти фальшивки. Но взяли только аппаратуру, а денег было раз-два и обчелся. Оперативник из ГУБЭП сомневался, что эти деньги попали в оборот — такие суммы не могут вращаться, нигде не всплывая. А из Нижнетеречной типографии пока всплывало не так много купюр. Значит, они где-то ждали своего часа. А сумма должна была быть такая, что за нее стоило повоевать…
   Алейников смотрел в открытый иллюминатор, подсоединив к станине свой автомат Внизу проплывали дороги, здания, автомобильчики — выглядело все это как большая, искусно сделанная детская игрушка. И казалось нереальным, что из этих игрушечных кустов могут вырваться пули и ракеты зенитных комплексов и разнести стремящийся вперед вертолет.
   Из иллюминатора был виден один из «Ми-24», вертолет огневой поддержки. Когда вводили войска в Афганистан, «крокодилов» еще не было, и в первые годы советский ограниченный контингент потерял несколько сот вертолетов. Душманские пули дырявили «восьмерки» как бумага, и действовать в горах было нелегко Когда на вооружение поступили первые машины, своими хищными очертаниями действительно напоминавшие холоднокровных хищных рептилий, у душманов началась паника. Летчики новых вертушек творили чудеса. Зависая в расщелинах и не обращая внимания на отскакивающие от брони пули, поливали свинцом и разносили ракетными снарядами пещеры, выкуривая из них моджахедов. Потом, правда, афганцы приспособились долбить «крокодилов» из крупнокалиберных пулеметов, пробивавших броню Алейников надеялся, что сегодня для «крокодилов», способных накрывать целые участки местности, работы не будет. Он надеялся, что операция будет завершена ювелирно и точно, без лишней суеты. Он знал, что «летучие мыши», которые ждут внизу, мастера именно такой ювелирной работы.
   В кабине пиликал пеленгатор, задавая направление движения. Упруго текли минуты. И Алейников знал, что сейчас каждая секунда приобретает вес золота, потому что все события начали раскручиваться и будут раскручиваться с нарастающей скоростью. И все решится в ближайшие минуты.
   — «Алтай», прием! — послышалось из рации. Полковник ФСБ крикнул, срывая горло:
   — «Алтай» на связи!
   — Гоблины на месте. Начинаем движение…
   — Началось, — Алейников перекрестился.
 

Глава 37
КРОВЬ ЗА КРОВЬ

 
   Хозяин лучшего в станице Ереминской кафе «Лейла» стоял у входа, с интересом разглядывая присутствующих. Хромой выпучил на него глаза и просипел:
   — Шимаев, ты здесь откуда?
   Джамбулатов с нездоровым угрюмым интересом наблюдал за происходящим. Да, сегодня, пожалуй, день откровений. К тому же это походило на спектакль, в ходе которого возник еще один артист, чья речь тоже была не лишена патетики и самолюбования. Джамбулатов уже узнал много нового. Но неизвестно было, чем закончатся эти саморазоблачения. И это не могло не волновать.
   — Ты глупец, Султан, — Шимаев пристально посмотрел на Хромого. — Глупец… Ты думал, что всю эту операцию с долларами придумал покойный Усман, с которым вы делали типографию? Ты думал, он способен легализовать такие деньги? Это очень серьезная работа. И тут нужна голова. Усмана в избытке ума не заподозришь. А вот меня глупцом никогда никто не считал.
   Такой оборот для Джамбулатова был удивителен. Он знал Шимаева с детства, знал, что тот — законченный торгаш, хитрый и прожженный, умный, способный таиться, но что у него такие способности к мимикрии и манипулированию людьми, даже не подозревал, — Если ты такой умный, чего у тебя нет банка в Москве, а ты торчишь на этой забытой Аллахом земле?! — взорвался Хромой.
   — Потому что настоящие деньги здесь. Отсюда все для нас начинается, как ты выразился, с этой забытой Аллахом земли, — нахмурился Шимаев. — Моей земли.
   — Брось! — не мог успокоиться Хромой. — Кому нужна какая-то земля? Людям нужны только власть и деньги.
   — Мы ее плоть от плоти. Без нее — мы никто, — холодно произнес Шимаев.
   — Если бы я не знал тебя так хорошо, Мовлади, я решил бы, что ты искренний патриот, — хмыкнул Джамбулатов.
   — Ты вообще здесь никто, — презрительно бросил ему Шимаев. — Так что закрой свой рот.
   Синякин, отошедший от дискуссии, присел на колченогий стул в углу, поставив спинку перед собой и обхватив ее руками, и задумчиво смотрел на это сборище. Он будто приценивался.
   И Джамбулатов ощутил, как холодок ползет по позвоночнику. Он слишком много знал о деньгах. И понимал, что где большие деньги — там кровь. Там человеческая жизнь теряет цену. И еще не нравилось ему, как расположились по углам помещения боевики.
   Шимаев обернулся, посмотрел на Синякина и едва заметно кивнул. Тот задумался ненадолго. Потом кивнул в ответ.
   И Джамбулатов понял, что пора действовать.
   Синякин будто невзначай вскинул руку.
   Рябой, стоявший в углу и ждавший приказа, поднял автомат.
   Джамбулатов прыгнул в сторону, вырывая из-за пазухи гранату и бросая ее на пол.
   У него было четыре секунды, пока не сработает взрыватель. Своим телом он пробил окно. И вывалился на улицу.
   В доме ухнуло. Послышался чей-то леденящий душу крик.
   Джамбулатов приземлился более-менее удачно и ничего не повредил, хотя ощутил, как все внутренности у него болезненно тряхнуло от падения. Но он знал, что разлеживаться нельзя Вскочил. И увидел, что в него целится боевик, стерегущий окрестности со стороны окна. — Стой! — крикнул Джамбулатов. Но палец боевика уже двигался по спусковому крючку. И пуля, с жужжанием рассекая упругий воздух, рванулась вперед, стремясь к своей цели. И она нашла ее…
 
   Работа спецназовца на пятьдесят процентов — это умение ждать. Ждать сутками, не имея возможности размять кости, двигаться, как-либо проявить себя. Ждать до того момента, когда прозвучит сигнал «огонь», и, будь ты снайпер, минер или пулеметчик, ты должен в момент превратиться в эффективную боевую машину. Для этой работы нужны крепкие нервы, с другими в спецназ не берут.