Страница:
расставило все точки над "i", а мне не стыдно посмотреть в глаза своим
однокашникам.
Командирами отделений в нашей группе были Ю. Кеввай и Р. Раянг, оба
честные и надежные парни. В русской группе на эту должность назначены были
Ю. Бартенев и В. Шалунов. В группах в общем были нормальные ребята, но и без
дерьма не обошлось.
Душой эстонской группы оказались Ю. Кеввай и Т. Тийвель, которого все
называли Сассь. В русской группе хохмачей было много, но особенно выделялись
С. Смоляков и И. Сараев. Наиболее спокойными в роте оказались Т. Ниннас, П.
Пыдер, В. Салусоо и К. Ымблус.
А вообще наиболее одаренным был Тойво Ниннас, который выгодно отличался
от многих серьезностью, вдумчивостью и способностями. Его главная черта --
скромность, он никогда не стремился возвысить себя над другими или заставить
их поверить в свои исключительные способности. Уехав после окончания училища
на Дальний Восток, он начал свое восхождение по служебной лестнице. Со
временем Тойво стал крупнейшим специалистом по эксплуатации флота в
республике и начальником Эстонского морского пароходства. Без преувеличения
могу сказать, что Тойво Ниннас -- яркое явление нашего выпуска.
В группе гласно был избран секретарь комсомольской организации и
негласно внедрен агент КГБ. Остается только поражаться, откуда они находили
себе в помощники такую мразь.
А жизнь шла. Утром -- подъем, физзарядка, умывание, построение, команда
"Становись!" Наш строй на улице Сяде напоминал след колхозного быка,
помочившегося на ходу. Но постепенно усилиями старшины В. Сорокина начало
что-то получаться, хотя до идеала еще было далеко.
...После команды строй замер, некоторые вообще перестали дышать. "Шагом
марш!" -- и строеподобная черная масса качнулась, дернулась вперед и начала
движение в училище. Впереди роты с сигнальным красным флажком в руках шел
курсант Хасан Камалетдинов, а сзади -- Серега Смоляков. Маршрут движения был
определен четко: улицы Вене -- Суур-Карья -- Пярну маантее и -- поворот на
бульвар Эстония. "Шкенталь" строя являл собой удручающее зрелище: ребята,
путаясь в собственных штанинах, наступали на штаны впереди идущих. Наконец,
без особых приключений, наше воинство достигало училищного двора. И
раздавалась долгожданная команда "Разойдись!"
И вот однажды последовала другая команда: " Училище! По большому сбору,
поротно -- становись! Смирно, равнение на середину!" Строй замер. Начальник
ОРСО подполковник Новицкий доложил: "Товарищ начальник училища, личный
состав вверенного вам училища по большому сбору построен!"
А.В. Аносов поздоровался с нами. С правого фланга, где стояли мы,
раздался нестройный хор неокрепших голосов. О чем говорил начальник училища,
точно уже не помню. Нас быстро распустили, во двор начали заезжать
автомашины.
Вероятно, сознавая, что "каждый моряк в душе колхозник", правительство
республики приняло решение направить личный состав ТМУ на сельхозработы в
Вяндраский район. В нашей компании было 10 бритоголовых романтиков: В.
Арумяэ, А. Биркхольц, Г. Варламов, П. Пыдер, В. Салусоо, Ю. Рястас, Э. Сузи,
В. Хейнла, К. Ымблус. Т. Ниннас приехал позже. Старшим был пожилой мужик из
АХЧ, вместо повара -- женщина из библиотеки. Их имен не помню.
Почти все из нас были сельскими парнями и спортсменами-любителями,
поэтому договорились по утрам делать физзарядку. Пока мы "разрывали морскую
грудь", Э. Сузи просто бегал.
Судя по тому, как нас кормили, колхоз имени Калинина был зажиточным
хозяйством. Даже наши сельского происхождения желудки не могли вынести
обилия пищи, особенно молока, так что к вечеру мы вполне могли заменить
духовой оркестр.
Несколько дней мы возили зерно от комбайна, а потом нас перебросили на
направление "главного удара". Колхоз имени Калинина занимался возделыванием
льна. Одной из стадий его обработки являлась замочка. Стоя в яме с водой, мы
укладывали слой льна, накрывали его жердями, которые прижимали плоскими
камнями.
Где-то в середине сентября рядом с водоемом появился костер, у которого
мы грелись после "всплытия". Продолжительность пребывания в воде по мере ее
охлаждения сокращалась, а время нахождения у огня увеличивалось. И здесь,
совершенно для нас неожиданно, серьезный научно-практический урок преподал
всегда невозмутимый П. Пыдер. Перед "погружением", достав банку с мазью
"JAAKARU", он смазал себя с ног до головы и пошел на погружение. Когда
ребята спросили у него после "всплытия" о самочувствии, наш новоиспеченный
негр только улыбнулся, высунув кончик языка.
А потом колхозники пригласили нас на вечеринку, куда мы пошли в полном
составе. Несмотря не стриженые головы, робу и "гады", мы лихо отплясывали с
местными девчатами на земляном полу сарая, а попозже парами разбрелись по
сеновалам.
В труде и доступных развлечениях месяц пролетел незаметно, и мы уже
начали готовиться к отъезду, как поступил приказ: из-за тяжелых метеоусловий
в республике остаться еще на две недели. Наш старший уехал, другого не
прислали, пришлось мне принимать обязанности старшего на себя (как-никак
командир взвода). Все и дальше работали хорошо и дружно.
За отличную работу правление премировало всех ребят по 150 рублей, а
мне как начальнику выдали 300 рублей. По тем временам это были немалые
деньги, радости нашей не было предела, и мы приступили к действиям.
Снарядили в экспедицию самого маленького из нас Гошу Варламова. Учитывая,
что с нашим приездом по решению районных властей с прилавков исчезло все
спиртное, кроме ликера "Кянну кукк", решили побаловаться им.
Повязал Гоша на голову хозяйкин платок и перевоплотился в некую
скотницу. Взял он корзину, сел на хозяйкин дамский велосипед и попылил по
проселочной дороге в сторону Вяндра. Женщины тем временем накрывали столы.
Ожидание -- самое противное времяпрепровождение,но оно кончилось с
появлением улыбающейся физиономии гонца и корзины, полной бутылок. Братва
гуляла...
Даже сейчас, спустя сорок лет, уверен, что сельский труд полезен всем,
особенно городским ребятам. Сергей Смоляков, который считался Гераклом в
засушенном виде, умудрился набрать 8 килограммов живого веса, которые
сохранил по сей день.
По возвращении из колхоза русские ребята рассказали, что местные
относились к ним очень хорошо, а женщины интересовались, почему они не ходят
к здешним девушкам. На ответ о незнании языка колхозницы смеялись: "В
темноте и без языка друг друга понять можно!"
С момента возвращения из колхоза потекли своей чередой курсантские
будни, которые описываю так, как они мне запомнились. С той поры минуло
сорок лет, а я никаких записей, увы, не вел. Потому, возможно, при описании
некоторых эпизодов мной допущены некоторые хронологические подвижки, однако
достоверность событий подтверждаю -- так оно и было...
По возвращении из колхоза получили комплект парадно-выходной морской
формы: черные суконные флотские брюки, суконные синие форменки, гюйсы (синие
воротники с белыми полосками), черные кожаные ботинки и в придачу -- белые
кальсоны с завязками. Вначале возникли некоторые неудобства от брюк,
поскольку они застегиваются на боку. Потом привыкли.
Конечно, от ношения кальсон все мы отлынивали, но в холодное время на
строевых занятиях проверяли их наличие. Один из нас никак не мог постичь
искусства завязывания нелепых штрипок, и они весьма эффектно развевались
из-под брюк.
Суконные флотские бушлаты мы получили позднее, но и здесь не обошлось
без курьеза. Каким-то непонятным путем в партию черных бушлатов затесался
один с коричневатым оттенком, и достался он именно тому, кто не умел
завязывать кальсонные завязки. (Кстати, относительно секрета укрощения
завязок на кальсонах написано несколько лирических строк, которые автор
опускает).
В погоне за модой все бросились к экипажной портнихе: одни -- ушивать
штаны, другие -- расширять. Наметились различия вкусов эстонских и русских
ребят: первые предпочитали узкие брюки-дудочки, а вторые -- широкие
брюки-клеш. Узкие брюки надевались на владельца с помощью товарищей и мыла,
а увеличение ширины обеспечивалось клиньями до габаритов маминого сарафана,
который можно было надевать через голову.
Отцы-командиры, понятно, вели целенаправленную войну с любыми
излишествами: с широкими брюками поступали очень просто, вырезая клинья
бритвенными лезвиям. Любители узких брюк пережили страшные времена гонений и
запретов, и даже обвинений на идеологической основе. Официальная пропа-
гандистская машина обвиняла их в том, что у них появились "черты и
наклонности, несовместимые с принципами коммунистической морали". Тогда и
возникла поговорка: " Сегодня он играет джаз, а завтра -- Родину продаст!"
По мнению КГБ, такие индивидуумы наносили "социальный и политический
вред интересам Советского государства". Впрочем, мрачное время пещерного
невежества скоро прошло, и в отношении наших ребят никаких репрессивных мер
не последовало.
Некоторые наши ребята еще носили фуражки-блины, вынимая из них пружину
и слегка помяв их, а другие -- фуражки-аэродромы с максимально растягиваемой
пружиной.
Хотя на строевых занятиях, демонстрациях и парадах все были в форме
уставного образца. Поздней осенью мы получили двубортные офицерские шинели,
и здесь не обошлось без конфуза. В увольнение мы носили белые шарфы-кашне,
что заставляло встреченных на улице рядовых Советской Армии лихо козырять
нам... Крупно не повезло С. Смолякову, ему досталась матросская однобортная
шинель с ремнем, а потому он часто имел неприятности в городе от неотдания
чести офицерам.
Курсантская жизнь протекала в строгом соответствии с распорядком дня. А
начинался он с побудки, которую по доброй морской традиции проводили трубой.
Штатный трубач -- курсант судомеханического отделения Виктор Тарга. За
несколько минут до подъема он играл прекрасные мелодии из американского
фильма "Серенада Солнечной долины", "Вишневый сад", а также попурри из
классических оперетт и мюзиклов. Вероятно, эти чудесные звуки
предназначались для работниц третьей сме- ны швейного ателье, наших
соседушек.
В зависимости от погоды дежурный офицер определял форму одежды на
физзарядку. На этот счет частенько наши мнения расходились с офицерскими,
тогда в адрес дежурного раздавались тирады явно не библейского характера.
Специального комплекса упражнений на утренней зарядке не было, это
зависело от фантазии старшины роты, проводившего зарядку. Нашим любимым
упражнением был "разрыв морской груди", которую мы были готовы разрывать до
бесконечности. После выполнения физических упражнений следовала пробежка,
сопровождаемая гулким топотом курсантских "гадов" о булыжную мостовую и
заливчатым лаем бродячих собак.
Затем следовало умывание, обтирание по пояс холодной водой, заправка
коек, утренний осмотр и выход на построение. Начало движения от экипажа по
времени совпадало с открытием известного пивного подвала "Карья". Иногда,
чаще всего по по- недельникам, внутри некоторых курсантских организмов
"горели трубы". В данной ситуации кружка пива, пусть даже разбавленного в
разумных пределах из водопровода, как рукой снимала временное недомогание.
Обслуживание было моментальным. Недомогающие старались пристроиться на
"шкентеле" строя и на траверзе пивной броситься в предрассветный туман.
Вылив в себя залпом содержимое кружки, имярек, сломя голову, бросался
догонять строй, чтоб успеть проскочить через ворота, которые закрывались за
последним сигнальщиком. Если догнать строй не удавалось, был запасной
вариант -- перелезть через забор, отделявший милицию Центрального района
Таллинна от училищного двора.
Раздевшись, становились в строй и следовали на завтрак. Утром к чаю
была булка, масло, сахар, плавленый сырок или колбаса, а по пятницам давали
ветчину.
С ветчиной ассоциируется смешной случай, происшедший уже на третьем
курсе. Многие городские парни срезали с ветчины кожу, а у нас был сельский
парень, привыкший есть соленый шпик вместе со шкурой. Обычно он брал тарелку
и обходил столы, собирал обрезки и смаковал в свое удовольствие. Однажды
ребята поинтересовались, зачем он это делает. Не сориентировавшись в
сложившейся ситуации, он допустил непростительную ошибку, заявив: "Хорошо
стоит!" А до того Игорь Сараев запустил "утку", что приготовление пищи
сопровождается опусканием в котел какой-то гадости, пагубно влияющей на
курсантскую потенцию. Ясно, в следующую пятницу любитель ветчинной корочки
обнаружил на столах ее полное отсутствие. Вернувшись на свое место, он чуть
не плача выплеснул свои эмоции в тираде: "Турак! Зачем я коворил такой
клупость, курат?"
Как показали дальнейшие события, в котел, наоборот, многое не
докладывали и не досыпали. В доказательство привожу подлинный текст рапорта
помощника дежурного офицера
Начальнику Таллинского мореходного училища
от помощника дежурного по училищу к-та С.
РАПОРТ
Я, курсант С. стоял на вахте помощником дежурного по училищу. Вечером,
около 21.30 меня позвал дневальный по гл. входу и сказал, что работники
столовой хотят выйти. Там стояла буфетчица Б.К. и еще одна официантка. У
Б.К. я заметил большую сумку и два бумажных пакета. Я сказал Б.К. что
отнесите завертки обратно в столовую. Она отказалась отнести в камбуз и
начала меня уговаривать, чтоб я ее отпустил. Я открыл дверь, чтобы выпустить
другую официантку. Б.К. тоже вышла, но силами дежурной службы она была
доставлена обратно. Я дал распоряжение вызывать дужрного по ТМУ капитана
третьего ранга... В это время Б.К. начала обложить меня нецензурными словами
и обещала вымазать мое лицо маслом. Я сказал, что Вы меня оскорбили. Она
снова обложила меня всяческими названиями животных, послала меня во
всяческие половые органы. В это время пришел дежурный по училищу и приказал
открыть дверь и выпустить Б.К. Утром она опять по прибытии обложила меня
матом и остальными нецензурными выражениями.
Дата Помощник дежурного училищу /Подпись/ *
* Во всех приведенных курсантских объяснительных сохраняются
особенности авторской орфографии и пунктуации.
Комментарии, как говорят, излишни.
Судоводительское отделение готовило техников-судоводителей по программе
штурмана дальнего плавания. За три года нам предстояло выполнить программу,
утвержденную Управлением учебных заведений министерства, а также пройти
практику на боевых кораблях, парусную на учебном судне и две
производственные практики на транспортных судах.
Мы приступили к занятиям. Изучали общетехнические, специальные
дисциплины и политическую экономию, которую объявили вне закона как
"продажную девку капитализма". По утверждению Сергея Смолякова, ее лучше
всего было сдавать в полуобморочном состоянии при температуре тела в
пределах 39-40 градусов. Возможно, он прав. Ведь человеку в нормальном
состоянии трудно разобраться в хитрых формулах получения прибыли в условиях
развитого социализма...
Особое внимание у нас было уделено изучению морской практики, навигации
и лоции, теории корабля, мореходной астрономии, магнитно-компасного дела,
метеорологии и океанографии, технических средств судовождения, морского
права, английского языка, экономики и организации планирования работы
морского флота. Впрочем, я перечислил все предметы морского цикла.
На первом курсе изучалось черчение с судостроительным уклоном,
английский язык, морская практика, наш хлеб -- навигация и основы будущей
военной специальности -- артиллерийское дело. Несмотря на существование
эстонских групп, преподавание морских дисциплин проводилось на русском
языке. Тогда это никого не удивляло и не возмущало, хотя многим ребятам, в
первую очередь окончившим сельские школы, было на первых порах тяжело. На
эстонском языке велось черчение, английский и морская практика.
Теперь, через толщу лет, хотелось бы коснуться изучения английского
языка. В шестидесятые годы, когда общество вдохнуло глоток свободы,
вскрылась удивительная ситуация: народ не знал иностранные языки вообще, а
моряки -- английский в частности. Это объясняется хорошей работой
могущественного Ведомства, держащего население в страхе.
У нас были прекрасно знающие свое дело "англичанки" -- А. Аава, Л.
Белая, Э. Лайдо, Э. Туй. Занимались мы группами по 10 -- 15 человек, но
явных фаворитов в языке у нас не было. Увлечение английским бросалось в
глаза, а это могло привести к тому, что виновник оказывался "под колпаком".
В его характеристике появлялись слова: "Усиленно изучает английский язык".
При визировании на право плавать за рубеж фраза трансформировалась, и
перестраховщики из Ведомства в "объективке" на курсанта писали что-то вроде:
"Готовится к побегу за границу, усиленно изучая английский язык". И песня
бывала спета: имя- рек оказывался на трассе Севморпути, где он со временем
забывал и родной язык, общаясь с грузчиками -- бывшими или на- стоящими
зэками на "фене" (блатной жаргон), или же попадал на просторы седой
Атлантики -- к рыбакам, где постигал основы и тонкости великого
рыбацко-матерного языка...
По всем изучаемым предметам нужно было иметь отдельную толстую тетрадь,
но среди нас были обладатели "универсальных конспектов", когда лекции по
всем предметам записывались в одну тетрадищу. Имелись у нас и передовики,
которые писали конспекты каллиграфическим почерком, подчеркивая заголовки
цветными карандашами. Уверен, что конспекты А. Бельского и Х. Камалетдинова
могли бы стать украшением любой международной выставки.
И вот наступил первый день занятий... Прозвенел звонок, все врассыпную
кинулись по классам, и коридор сразу опустел. Группа замерла в ожидании.
Вошел преподаватель, дежурный скомандовал: "Встать! Смирно!" -- и доложил о
готовности класса к занятиям. Преподаватель разрешил сесть, открыл классный
журнал и начал знакомиться с нами. Услышав свою фамилию, курсант должен был
встать и ответить: "Есть!"
После переклички преподаватель представился нам и начал урок. Теперь
все было в его власти...
Довольно скоро выяснилось, что самая большая напасть на уроках --
эпидемия сна, охватывающая аудиторию. Уровень и скорость засыпания зависели
от интонации и громкости голоса преподавателя. При монотонном изложении
материала курсантский организм впадал в спячку скорее. Засыпал курсант
незаметно для себя: рука, строчащая конспект, начинала дергаться, на
какое-то мгновенье замирала на месте, а затем уходила в отрицательную
бесконечность. Понятно, что в конспекте оставалось вещественное
доказательство -- ломаный график сна.
Наконец раздавался звонок, извещающий об окончании урока и вожделенном
обеде. Громкоголосая курсантская братия заполняла столовую и начинала
рассаживаться. За столом нужно было проявлять максимальную внимательность и
собранность, чтоб в стакан традиционного флотского компота случайно не
высыпали бы содержимое солонки или перечницы. Часто за столом разыгрывался
"сюрприз" -- кусочек черного хлеба, обильно смоченный в горчице и обвалянный
в черном перце. По команде "три!" все вскидывали вверх пальцы и начинался
отсчет "в американку". Выигрывавший приз должен был его съесть. Тут не
помогал даже выпитый после залпом стакан компота.
С началом занятий на первом курсе нам не полагалось свободное время по
окончании уроков -- шла подготовка к октябрьским праздникам. Отцы-командиры
доводили нас до кондиции на училищном дворе. В робе и "гадах" мы начинали
постигать основы одной из самых мудрых наук современности -- строевую
подготовку. Неестественно наклонив вперед конвульсивно скованные тела, мы
утрамбовывали незаасфальтированный двор училища. И хотя поначалу неровен был
наш строй и нечеток шаг, была уверенность: по площади Победы мы пройдем
торжественным маршем, чеканя шаг и держа равнение на трибуну.
Отработка марша продолжилась на булыжной мостовой. Мы яростно били
ногами, высекая из булыжников искры, которые одновременно сыпались и из
наших глаз. Вообще-то со стороны наши строевые занятия могли сойти за
бессмысленную прусскую муштру, но было объяснено, что курсант мореходки
должен быть статным и стройным. Строевая подготовка как наука таит в себе
большие тайны, и только тому суждено их постичь, кто будет бить по мостовой
ровнее и поднимать ногу выше.
Что ж, несмотря на понятное и полнейшее отвращение к строевой
подготовке, мы продолжали оттачивать ее технику, набираясь мастерства. Не
все одолели эту науку. Пеэтер Пыдер не прошел индивидуального отбора для
участия в строевых мероприятиях: у него нога и рука ходили вместе,
"иноходью". Вот попробуйте так двигаться -- у вас ничего не получится. А у
нашего Пеэтера получалось! В результате, пока мы отбивали подошвы ног,
Пеэтер стоял дежурным по камбузу, вряд ли завидуя нам.
После ужина полагалась самоподготовка. Это самое удивительное,
насыщенное событиями время курсантского дня. В пределах разумного каждый
занимался своим делом, а спектр деятельности курсантов на самоподготовке
весьма широк. Одни готовились к урокам честно, другие отрабатывали стойку на
голове, третьи клонились на соседское плечо, четвертые под гитару напевали
"Коряги-мореходы", пятые играли в "морской бой", шестые строчили письма на
родину или любимым.
Если на следующий день были военные занятия, дежурный по классу ходил
на цикл ВМП и приносил спецтетради, и тогда делом каждого было -- читать или
не читать о контактной мине КБ-2 или зенитной пушке К-70.
Самоподготовке посвящены стихи, в которых есть такой куплет:
Первым Рястас задремал,
Вправо крениться начал,
И с закрытыми глазами
Он уперся в стол усами.
Как-то один из наших ребят очень сладко зевнул на самоподготовке, и
нижняя челюсть его сорвалась со штатного места, устрашающе зависнув. Все
попытки водворить челюсть, куда следует, результатов не дали. Пришлось
обратиться к специалистам.
Был у нас парень, как сейчас принято называть, "кавказской
национальности". Однажды на самоподготовке ребята экспроприировали у него
письмо к родителям, в котором он писал, что ходил в рейс: волны были выше
сельсовета, а капитан, как его председатель, валюты ему не дал, так как не
было денег, на что ее обменять. Весьма оригинальный метод выжимания денег из
родителей, сам Остап Сулейман Берта Мария Бендер-оглы до такого не додумался
бы. Наш сын rop денег так и не дождался, оказавшись в конце концов на
тюремных нарах.
А получилось так. Стоял кавказец дневальным по КПП. И надо же случиться
такому, что на его смене прибежала молодая блондинка с просьбой открыть ей
дверь дома, которую она якобы захлопнула. При виде симпатичной особы ноздри
у сына гор заходили, как у скакуна после долгой скачки, а корни давно
удаленных зубов заныли томной болью. Оставив пост, пошел он с ней, но двери
открыть не смог. Блондинка попросила принести комплект ключей, что он и
выполнил, стащив на КПП связку отмычек от служебных помещений. И опять
отпереть дверь не удалось. С присущим ему южным темпераментом парень выбил
нижнюю фрамугу двери. Оказавшись в квартире, он набросился на даму, но она
его отрезвила: "Ты совершил преступление, взяв ключи. Отнеси их и приходи. Я
буду ждать тебя". Когда он вернулся, сильные милицейские руки скрутили его.
Такая вот поучительная и печальная история.
Объективности ради нужно признать, что служба на КПП была для
дневальных сущим адом -- телефонная трубка буквально подпрыгивала на
рычагах. Постоянно звонили и приходили в гости. И было так, что с рапортом к
начальнику училища обратился один из курсантов, побыв помощником дежурного
на КПП:
Начальнику Таллиннского мореходного училища тов. Аносову от помощника
дежурного офицера по училищу, ком.2 отд. 4 взвода III роты курсанта К.В.В.
РАПОРТ
Довожу до Вашего сведения, что во время моего дежурства почти на всем
протяжении и особенно ночью, лицо женского пола беспрестанно звонило в
училище, а по словам деж. по экипажу, и в экипаж, нарушая тем самым:
1. Надлежащую связь уч. корпуса с экипажем училища.
2. Нормальную работу дежурной и дневальной службы, лица которой обязаны
по установленной форме отвечать на телефонные звонки.
3. Нормальный отдых пом. дежурного офицера и рассыльного, попеременно
отдыхающих в помещении КПП.
4. Оскорблениями, нецензурщиной отрицательно влияет на общее состояние
духа лиц суточного наряда.
Прошу Вас принять надлежащие меры к этой, можно сказать, подрывной
деятельности указанного лица, которое по имеющимся данным, нигде не работает
и неизвестно на что живет.
Пом. деж. офицера ТМУ
Дата Подпись
...Наконец, раздавался звонок, извещающий об окончании самоподготовки.
Рота выстраивалась на вечернюю проверку. Промежуток времени до построения
равнялся пяти минутам, но это было самый насыщенный событиями период: одни
летели в раздевалку через три-четыре ступеньки, умудряясь при этом стукнуть
впереди бегущего под пятую точку опоры, некоторые покрывали расстояние друг
на друге, сродни скачкам на диких быках. Одевшись, неслись на построение,
как стадо бизонов на водопой. "Смирно! Направо! Правое плечо вперед! Шагом
марш!" -- гремела команда.
однокашникам.
Командирами отделений в нашей группе были Ю. Кеввай и Р. Раянг, оба
честные и надежные парни. В русской группе на эту должность назначены были
Ю. Бартенев и В. Шалунов. В группах в общем были нормальные ребята, но и без
дерьма не обошлось.
Душой эстонской группы оказались Ю. Кеввай и Т. Тийвель, которого все
называли Сассь. В русской группе хохмачей было много, но особенно выделялись
С. Смоляков и И. Сараев. Наиболее спокойными в роте оказались Т. Ниннас, П.
Пыдер, В. Салусоо и К. Ымблус.
А вообще наиболее одаренным был Тойво Ниннас, который выгодно отличался
от многих серьезностью, вдумчивостью и способностями. Его главная черта --
скромность, он никогда не стремился возвысить себя над другими или заставить
их поверить в свои исключительные способности. Уехав после окончания училища
на Дальний Восток, он начал свое восхождение по служебной лестнице. Со
временем Тойво стал крупнейшим специалистом по эксплуатации флота в
республике и начальником Эстонского морского пароходства. Без преувеличения
могу сказать, что Тойво Ниннас -- яркое явление нашего выпуска.
В группе гласно был избран секретарь комсомольской организации и
негласно внедрен агент КГБ. Остается только поражаться, откуда они находили
себе в помощники такую мразь.
А жизнь шла. Утром -- подъем, физзарядка, умывание, построение, команда
"Становись!" Наш строй на улице Сяде напоминал след колхозного быка,
помочившегося на ходу. Но постепенно усилиями старшины В. Сорокина начало
что-то получаться, хотя до идеала еще было далеко.
...После команды строй замер, некоторые вообще перестали дышать. "Шагом
марш!" -- и строеподобная черная масса качнулась, дернулась вперед и начала
движение в училище. Впереди роты с сигнальным красным флажком в руках шел
курсант Хасан Камалетдинов, а сзади -- Серега Смоляков. Маршрут движения был
определен четко: улицы Вене -- Суур-Карья -- Пярну маантее и -- поворот на
бульвар Эстония. "Шкенталь" строя являл собой удручающее зрелище: ребята,
путаясь в собственных штанинах, наступали на штаны впереди идущих. Наконец,
без особых приключений, наше воинство достигало училищного двора. И
раздавалась долгожданная команда "Разойдись!"
И вот однажды последовала другая команда: " Училище! По большому сбору,
поротно -- становись! Смирно, равнение на середину!" Строй замер. Начальник
ОРСО подполковник Новицкий доложил: "Товарищ начальник училища, личный
состав вверенного вам училища по большому сбору построен!"
А.В. Аносов поздоровался с нами. С правого фланга, где стояли мы,
раздался нестройный хор неокрепших голосов. О чем говорил начальник училища,
точно уже не помню. Нас быстро распустили, во двор начали заезжать
автомашины.
Вероятно, сознавая, что "каждый моряк в душе колхозник", правительство
республики приняло решение направить личный состав ТМУ на сельхозработы в
Вяндраский район. В нашей компании было 10 бритоголовых романтиков: В.
Арумяэ, А. Биркхольц, Г. Варламов, П. Пыдер, В. Салусоо, Ю. Рястас, Э. Сузи,
В. Хейнла, К. Ымблус. Т. Ниннас приехал позже. Старшим был пожилой мужик из
АХЧ, вместо повара -- женщина из библиотеки. Их имен не помню.
Почти все из нас были сельскими парнями и спортсменами-любителями,
поэтому договорились по утрам делать физзарядку. Пока мы "разрывали морскую
грудь", Э. Сузи просто бегал.
Судя по тому, как нас кормили, колхоз имени Калинина был зажиточным
хозяйством. Даже наши сельского происхождения желудки не могли вынести
обилия пищи, особенно молока, так что к вечеру мы вполне могли заменить
духовой оркестр.
Несколько дней мы возили зерно от комбайна, а потом нас перебросили на
направление "главного удара". Колхоз имени Калинина занимался возделыванием
льна. Одной из стадий его обработки являлась замочка. Стоя в яме с водой, мы
укладывали слой льна, накрывали его жердями, которые прижимали плоскими
камнями.
Где-то в середине сентября рядом с водоемом появился костер, у которого
мы грелись после "всплытия". Продолжительность пребывания в воде по мере ее
охлаждения сокращалась, а время нахождения у огня увеличивалось. И здесь,
совершенно для нас неожиданно, серьезный научно-практический урок преподал
всегда невозмутимый П. Пыдер. Перед "погружением", достав банку с мазью
"JAAKARU", он смазал себя с ног до головы и пошел на погружение. Когда
ребята спросили у него после "всплытия" о самочувствии, наш новоиспеченный
негр только улыбнулся, высунув кончик языка.
А потом колхозники пригласили нас на вечеринку, куда мы пошли в полном
составе. Несмотря не стриженые головы, робу и "гады", мы лихо отплясывали с
местными девчатами на земляном полу сарая, а попозже парами разбрелись по
сеновалам.
В труде и доступных развлечениях месяц пролетел незаметно, и мы уже
начали готовиться к отъезду, как поступил приказ: из-за тяжелых метеоусловий
в республике остаться еще на две недели. Наш старший уехал, другого не
прислали, пришлось мне принимать обязанности старшего на себя (как-никак
командир взвода). Все и дальше работали хорошо и дружно.
За отличную работу правление премировало всех ребят по 150 рублей, а
мне как начальнику выдали 300 рублей. По тем временам это были немалые
деньги, радости нашей не было предела, и мы приступили к действиям.
Снарядили в экспедицию самого маленького из нас Гошу Варламова. Учитывая,
что с нашим приездом по решению районных властей с прилавков исчезло все
спиртное, кроме ликера "Кянну кукк", решили побаловаться им.
Повязал Гоша на голову хозяйкин платок и перевоплотился в некую
скотницу. Взял он корзину, сел на хозяйкин дамский велосипед и попылил по
проселочной дороге в сторону Вяндра. Женщины тем временем накрывали столы.
Ожидание -- самое противное времяпрепровождение,но оно кончилось с
появлением улыбающейся физиономии гонца и корзины, полной бутылок. Братва
гуляла...
Даже сейчас, спустя сорок лет, уверен, что сельский труд полезен всем,
особенно городским ребятам. Сергей Смоляков, который считался Гераклом в
засушенном виде, умудрился набрать 8 килограммов живого веса, которые
сохранил по сей день.
По возвращении из колхоза русские ребята рассказали, что местные
относились к ним очень хорошо, а женщины интересовались, почему они не ходят
к здешним девушкам. На ответ о незнании языка колхозницы смеялись: "В
темноте и без языка друг друга понять можно!"
С момента возвращения из колхоза потекли своей чередой курсантские
будни, которые описываю так, как они мне запомнились. С той поры минуло
сорок лет, а я никаких записей, увы, не вел. Потому, возможно, при описании
некоторых эпизодов мной допущены некоторые хронологические подвижки, однако
достоверность событий подтверждаю -- так оно и было...
По возвращении из колхоза получили комплект парадно-выходной морской
формы: черные суконные флотские брюки, суконные синие форменки, гюйсы (синие
воротники с белыми полосками), черные кожаные ботинки и в придачу -- белые
кальсоны с завязками. Вначале возникли некоторые неудобства от брюк,
поскольку они застегиваются на боку. Потом привыкли.
Конечно, от ношения кальсон все мы отлынивали, но в холодное время на
строевых занятиях проверяли их наличие. Один из нас никак не мог постичь
искусства завязывания нелепых штрипок, и они весьма эффектно развевались
из-под брюк.
Суконные флотские бушлаты мы получили позднее, но и здесь не обошлось
без курьеза. Каким-то непонятным путем в партию черных бушлатов затесался
один с коричневатым оттенком, и достался он именно тому, кто не умел
завязывать кальсонные завязки. (Кстати, относительно секрета укрощения
завязок на кальсонах написано несколько лирических строк, которые автор
опускает).
В погоне за модой все бросились к экипажной портнихе: одни -- ушивать
штаны, другие -- расширять. Наметились различия вкусов эстонских и русских
ребят: первые предпочитали узкие брюки-дудочки, а вторые -- широкие
брюки-клеш. Узкие брюки надевались на владельца с помощью товарищей и мыла,
а увеличение ширины обеспечивалось клиньями до габаритов маминого сарафана,
который можно было надевать через голову.
Отцы-командиры, понятно, вели целенаправленную войну с любыми
излишествами: с широкими брюками поступали очень просто, вырезая клинья
бритвенными лезвиям. Любители узких брюк пережили страшные времена гонений и
запретов, и даже обвинений на идеологической основе. Официальная пропа-
гандистская машина обвиняла их в том, что у них появились "черты и
наклонности, несовместимые с принципами коммунистической морали". Тогда и
возникла поговорка: " Сегодня он играет джаз, а завтра -- Родину продаст!"
По мнению КГБ, такие индивидуумы наносили "социальный и политический
вред интересам Советского государства". Впрочем, мрачное время пещерного
невежества скоро прошло, и в отношении наших ребят никаких репрессивных мер
не последовало.
Некоторые наши ребята еще носили фуражки-блины, вынимая из них пружину
и слегка помяв их, а другие -- фуражки-аэродромы с максимально растягиваемой
пружиной.
Хотя на строевых занятиях, демонстрациях и парадах все были в форме
уставного образца. Поздней осенью мы получили двубортные офицерские шинели,
и здесь не обошлось без конфуза. В увольнение мы носили белые шарфы-кашне,
что заставляло встреченных на улице рядовых Советской Армии лихо козырять
нам... Крупно не повезло С. Смолякову, ему досталась матросская однобортная
шинель с ремнем, а потому он часто имел неприятности в городе от неотдания
чести офицерам.
Курсантская жизнь протекала в строгом соответствии с распорядком дня. А
начинался он с побудки, которую по доброй морской традиции проводили трубой.
Штатный трубач -- курсант судомеханического отделения Виктор Тарга. За
несколько минут до подъема он играл прекрасные мелодии из американского
фильма "Серенада Солнечной долины", "Вишневый сад", а также попурри из
классических оперетт и мюзиклов. Вероятно, эти чудесные звуки
предназначались для работниц третьей сме- ны швейного ателье, наших
соседушек.
В зависимости от погоды дежурный офицер определял форму одежды на
физзарядку. На этот счет частенько наши мнения расходились с офицерскими,
тогда в адрес дежурного раздавались тирады явно не библейского характера.
Специального комплекса упражнений на утренней зарядке не было, это
зависело от фантазии старшины роты, проводившего зарядку. Нашим любимым
упражнением был "разрыв морской груди", которую мы были готовы разрывать до
бесконечности. После выполнения физических упражнений следовала пробежка,
сопровождаемая гулким топотом курсантских "гадов" о булыжную мостовую и
заливчатым лаем бродячих собак.
Затем следовало умывание, обтирание по пояс холодной водой, заправка
коек, утренний осмотр и выход на построение. Начало движения от экипажа по
времени совпадало с открытием известного пивного подвала "Карья". Иногда,
чаще всего по по- недельникам, внутри некоторых курсантских организмов
"горели трубы". В данной ситуации кружка пива, пусть даже разбавленного в
разумных пределах из водопровода, как рукой снимала временное недомогание.
Обслуживание было моментальным. Недомогающие старались пристроиться на
"шкентеле" строя и на траверзе пивной броситься в предрассветный туман.
Вылив в себя залпом содержимое кружки, имярек, сломя голову, бросался
догонять строй, чтоб успеть проскочить через ворота, которые закрывались за
последним сигнальщиком. Если догнать строй не удавалось, был запасной
вариант -- перелезть через забор, отделявший милицию Центрального района
Таллинна от училищного двора.
Раздевшись, становились в строй и следовали на завтрак. Утром к чаю
была булка, масло, сахар, плавленый сырок или колбаса, а по пятницам давали
ветчину.
С ветчиной ассоциируется смешной случай, происшедший уже на третьем
курсе. Многие городские парни срезали с ветчины кожу, а у нас был сельский
парень, привыкший есть соленый шпик вместе со шкурой. Обычно он брал тарелку
и обходил столы, собирал обрезки и смаковал в свое удовольствие. Однажды
ребята поинтересовались, зачем он это делает. Не сориентировавшись в
сложившейся ситуации, он допустил непростительную ошибку, заявив: "Хорошо
стоит!" А до того Игорь Сараев запустил "утку", что приготовление пищи
сопровождается опусканием в котел какой-то гадости, пагубно влияющей на
курсантскую потенцию. Ясно, в следующую пятницу любитель ветчинной корочки
обнаружил на столах ее полное отсутствие. Вернувшись на свое место, он чуть
не плача выплеснул свои эмоции в тираде: "Турак! Зачем я коворил такой
клупость, курат?"
Как показали дальнейшие события, в котел, наоборот, многое не
докладывали и не досыпали. В доказательство привожу подлинный текст рапорта
помощника дежурного офицера
Начальнику Таллинского мореходного училища
от помощника дежурного по училищу к-та С.
РАПОРТ
Я, курсант С. стоял на вахте помощником дежурного по училищу. Вечером,
около 21.30 меня позвал дневальный по гл. входу и сказал, что работники
столовой хотят выйти. Там стояла буфетчица Б.К. и еще одна официантка. У
Б.К. я заметил большую сумку и два бумажных пакета. Я сказал Б.К. что
отнесите завертки обратно в столовую. Она отказалась отнести в камбуз и
начала меня уговаривать, чтоб я ее отпустил. Я открыл дверь, чтобы выпустить
другую официантку. Б.К. тоже вышла, но силами дежурной службы она была
доставлена обратно. Я дал распоряжение вызывать дужрного по ТМУ капитана
третьего ранга... В это время Б.К. начала обложить меня нецензурными словами
и обещала вымазать мое лицо маслом. Я сказал, что Вы меня оскорбили. Она
снова обложила меня всяческими названиями животных, послала меня во
всяческие половые органы. В это время пришел дежурный по училищу и приказал
открыть дверь и выпустить Б.К. Утром она опять по прибытии обложила меня
матом и остальными нецензурными выражениями.
Дата Помощник дежурного училищу /Подпись/ *
* Во всех приведенных курсантских объяснительных сохраняются
особенности авторской орфографии и пунктуации.
Комментарии, как говорят, излишни.
Судоводительское отделение готовило техников-судоводителей по программе
штурмана дальнего плавания. За три года нам предстояло выполнить программу,
утвержденную Управлением учебных заведений министерства, а также пройти
практику на боевых кораблях, парусную на учебном судне и две
производственные практики на транспортных судах.
Мы приступили к занятиям. Изучали общетехнические, специальные
дисциплины и политическую экономию, которую объявили вне закона как
"продажную девку капитализма". По утверждению Сергея Смолякова, ее лучше
всего было сдавать в полуобморочном состоянии при температуре тела в
пределах 39-40 градусов. Возможно, он прав. Ведь человеку в нормальном
состоянии трудно разобраться в хитрых формулах получения прибыли в условиях
развитого социализма...
Особое внимание у нас было уделено изучению морской практики, навигации
и лоции, теории корабля, мореходной астрономии, магнитно-компасного дела,
метеорологии и океанографии, технических средств судовождения, морского
права, английского языка, экономики и организации планирования работы
морского флота. Впрочем, я перечислил все предметы морского цикла.
На первом курсе изучалось черчение с судостроительным уклоном,
английский язык, морская практика, наш хлеб -- навигация и основы будущей
военной специальности -- артиллерийское дело. Несмотря на существование
эстонских групп, преподавание морских дисциплин проводилось на русском
языке. Тогда это никого не удивляло и не возмущало, хотя многим ребятам, в
первую очередь окончившим сельские школы, было на первых порах тяжело. На
эстонском языке велось черчение, английский и морская практика.
Теперь, через толщу лет, хотелось бы коснуться изучения английского
языка. В шестидесятые годы, когда общество вдохнуло глоток свободы,
вскрылась удивительная ситуация: народ не знал иностранные языки вообще, а
моряки -- английский в частности. Это объясняется хорошей работой
могущественного Ведомства, держащего население в страхе.
У нас были прекрасно знающие свое дело "англичанки" -- А. Аава, Л.
Белая, Э. Лайдо, Э. Туй. Занимались мы группами по 10 -- 15 человек, но
явных фаворитов в языке у нас не было. Увлечение английским бросалось в
глаза, а это могло привести к тому, что виновник оказывался "под колпаком".
В его характеристике появлялись слова: "Усиленно изучает английский язык".
При визировании на право плавать за рубеж фраза трансформировалась, и
перестраховщики из Ведомства в "объективке" на курсанта писали что-то вроде:
"Готовится к побегу за границу, усиленно изучая английский язык". И песня
бывала спета: имя- рек оказывался на трассе Севморпути, где он со временем
забывал и родной язык, общаясь с грузчиками -- бывшими или на- стоящими
зэками на "фене" (блатной жаргон), или же попадал на просторы седой
Атлантики -- к рыбакам, где постигал основы и тонкости великого
рыбацко-матерного языка...
По всем изучаемым предметам нужно было иметь отдельную толстую тетрадь,
но среди нас были обладатели "универсальных конспектов", когда лекции по
всем предметам записывались в одну тетрадищу. Имелись у нас и передовики,
которые писали конспекты каллиграфическим почерком, подчеркивая заголовки
цветными карандашами. Уверен, что конспекты А. Бельского и Х. Камалетдинова
могли бы стать украшением любой международной выставки.
И вот наступил первый день занятий... Прозвенел звонок, все врассыпную
кинулись по классам, и коридор сразу опустел. Группа замерла в ожидании.
Вошел преподаватель, дежурный скомандовал: "Встать! Смирно!" -- и доложил о
готовности класса к занятиям. Преподаватель разрешил сесть, открыл классный
журнал и начал знакомиться с нами. Услышав свою фамилию, курсант должен был
встать и ответить: "Есть!"
После переклички преподаватель представился нам и начал урок. Теперь
все было в его власти...
Довольно скоро выяснилось, что самая большая напасть на уроках --
эпидемия сна, охватывающая аудиторию. Уровень и скорость засыпания зависели
от интонации и громкости голоса преподавателя. При монотонном изложении
материала курсантский организм впадал в спячку скорее. Засыпал курсант
незаметно для себя: рука, строчащая конспект, начинала дергаться, на
какое-то мгновенье замирала на месте, а затем уходила в отрицательную
бесконечность. Понятно, что в конспекте оставалось вещественное
доказательство -- ломаный график сна.
Наконец раздавался звонок, извещающий об окончании урока и вожделенном
обеде. Громкоголосая курсантская братия заполняла столовую и начинала
рассаживаться. За столом нужно было проявлять максимальную внимательность и
собранность, чтоб в стакан традиционного флотского компота случайно не
высыпали бы содержимое солонки или перечницы. Часто за столом разыгрывался
"сюрприз" -- кусочек черного хлеба, обильно смоченный в горчице и обвалянный
в черном перце. По команде "три!" все вскидывали вверх пальцы и начинался
отсчет "в американку". Выигрывавший приз должен был его съесть. Тут не
помогал даже выпитый после залпом стакан компота.
С началом занятий на первом курсе нам не полагалось свободное время по
окончании уроков -- шла подготовка к октябрьским праздникам. Отцы-командиры
доводили нас до кондиции на училищном дворе. В робе и "гадах" мы начинали
постигать основы одной из самых мудрых наук современности -- строевую
подготовку. Неестественно наклонив вперед конвульсивно скованные тела, мы
утрамбовывали незаасфальтированный двор училища. И хотя поначалу неровен был
наш строй и нечеток шаг, была уверенность: по площади Победы мы пройдем
торжественным маршем, чеканя шаг и держа равнение на трибуну.
Отработка марша продолжилась на булыжной мостовой. Мы яростно били
ногами, высекая из булыжников искры, которые одновременно сыпались и из
наших глаз. Вообще-то со стороны наши строевые занятия могли сойти за
бессмысленную прусскую муштру, но было объяснено, что курсант мореходки
должен быть статным и стройным. Строевая подготовка как наука таит в себе
большие тайны, и только тому суждено их постичь, кто будет бить по мостовой
ровнее и поднимать ногу выше.
Что ж, несмотря на понятное и полнейшее отвращение к строевой
подготовке, мы продолжали оттачивать ее технику, набираясь мастерства. Не
все одолели эту науку. Пеэтер Пыдер не прошел индивидуального отбора для
участия в строевых мероприятиях: у него нога и рука ходили вместе,
"иноходью". Вот попробуйте так двигаться -- у вас ничего не получится. А у
нашего Пеэтера получалось! В результате, пока мы отбивали подошвы ног,
Пеэтер стоял дежурным по камбузу, вряд ли завидуя нам.
После ужина полагалась самоподготовка. Это самое удивительное,
насыщенное событиями время курсантского дня. В пределах разумного каждый
занимался своим делом, а спектр деятельности курсантов на самоподготовке
весьма широк. Одни готовились к урокам честно, другие отрабатывали стойку на
голове, третьи клонились на соседское плечо, четвертые под гитару напевали
"Коряги-мореходы", пятые играли в "морской бой", шестые строчили письма на
родину или любимым.
Если на следующий день были военные занятия, дежурный по классу ходил
на цикл ВМП и приносил спецтетради, и тогда делом каждого было -- читать или
не читать о контактной мине КБ-2 или зенитной пушке К-70.
Самоподготовке посвящены стихи, в которых есть такой куплет:
Первым Рястас задремал,
Вправо крениться начал,
И с закрытыми глазами
Он уперся в стол усами.
Как-то один из наших ребят очень сладко зевнул на самоподготовке, и
нижняя челюсть его сорвалась со штатного места, устрашающе зависнув. Все
попытки водворить челюсть, куда следует, результатов не дали. Пришлось
обратиться к специалистам.
Был у нас парень, как сейчас принято называть, "кавказской
национальности". Однажды на самоподготовке ребята экспроприировали у него
письмо к родителям, в котором он писал, что ходил в рейс: волны были выше
сельсовета, а капитан, как его председатель, валюты ему не дал, так как не
было денег, на что ее обменять. Весьма оригинальный метод выжимания денег из
родителей, сам Остап Сулейман Берта Мария Бендер-оглы до такого не додумался
бы. Наш сын rop денег так и не дождался, оказавшись в конце концов на
тюремных нарах.
А получилось так. Стоял кавказец дневальным по КПП. И надо же случиться
такому, что на его смене прибежала молодая блондинка с просьбой открыть ей
дверь дома, которую она якобы захлопнула. При виде симпатичной особы ноздри
у сына гор заходили, как у скакуна после долгой скачки, а корни давно
удаленных зубов заныли томной болью. Оставив пост, пошел он с ней, но двери
открыть не смог. Блондинка попросила принести комплект ключей, что он и
выполнил, стащив на КПП связку отмычек от служебных помещений. И опять
отпереть дверь не удалось. С присущим ему южным темпераментом парень выбил
нижнюю фрамугу двери. Оказавшись в квартире, он набросился на даму, но она
его отрезвила: "Ты совершил преступление, взяв ключи. Отнеси их и приходи. Я
буду ждать тебя". Когда он вернулся, сильные милицейские руки скрутили его.
Такая вот поучительная и печальная история.
Объективности ради нужно признать, что служба на КПП была для
дневальных сущим адом -- телефонная трубка буквально подпрыгивала на
рычагах. Постоянно звонили и приходили в гости. И было так, что с рапортом к
начальнику училища обратился один из курсантов, побыв помощником дежурного
на КПП:
Начальнику Таллиннского мореходного училища тов. Аносову от помощника
дежурного офицера по училищу, ком.2 отд. 4 взвода III роты курсанта К.В.В.
РАПОРТ
Довожу до Вашего сведения, что во время моего дежурства почти на всем
протяжении и особенно ночью, лицо женского пола беспрестанно звонило в
училище, а по словам деж. по экипажу, и в экипаж, нарушая тем самым:
1. Надлежащую связь уч. корпуса с экипажем училища.
2. Нормальную работу дежурной и дневальной службы, лица которой обязаны
по установленной форме отвечать на телефонные звонки.
3. Нормальный отдых пом. дежурного офицера и рассыльного, попеременно
отдыхающих в помещении КПП.
4. Оскорблениями, нецензурщиной отрицательно влияет на общее состояние
духа лиц суточного наряда.
Прошу Вас принять надлежащие меры к этой, можно сказать, подрывной
деятельности указанного лица, которое по имеющимся данным, нигде не работает
и неизвестно на что живет.
Пом. деж. офицера ТМУ
Дата Подпись
...Наконец, раздавался звонок, извещающий об окончании самоподготовки.
Рота выстраивалась на вечернюю проверку. Промежуток времени до построения
равнялся пяти минутам, но это было самый насыщенный событиями период: одни
летели в раздевалку через три-четыре ступеньки, умудряясь при этом стукнуть
впереди бегущего под пятую точку опоры, некоторые покрывали расстояние друг
на друге, сродни скачкам на диких быках. Одевшись, неслись на построение,
как стадо бизонов на водопой. "Смирно! Направо! Правое плечо вперед! Шагом
марш!" -- гремела команда.