Страница:
Игорь Сараев. Возможно, уже с курсантских дней в его организм закрался червь
испытателя. Первым объектом его экспериментов стала колхозная телега.
Возвращаясь с работы, он так раскочегарил управляемую им лошадь, что у
телеги одновременно отвалились оба задних колеса, через несколько дней та же
участь постигла и передние. Капитан Кузьмин от души напихал "В
Дарданеллы-мать" во все нюхательные, дыхательные и глотательные органы
незадачливого испытателя.
Вскоре нас перевели на уборку картофеля, что оказалось особенно не по
нутру Арсо Бобелю, у которого на батьковщине картофеля вообще не было, и он
не представлял, как его выбирают. Арсо ждал своего часа -- и дождался.
У нас в лежбище перегорела электрическая лампочка. Возможно, кто-то ей
помог сгореть. Поставили стол, на него картофельный ящик, и единственный наш
механик полез менять "лампочку Ильича". Не дотянувшись до нее, он издал
страшный крик и начал катапультироваться. Все очевидцы того случая дружно
подтвердили, что Арсо начал кричать раньше, чем падать...
Улыбающийся Арсо поудобнее уселся в коляске мотоцикла М-72, на котором
заместитель начальника училища по политической части и начальник ОРСО
увозили его в училищную медчасть, где он вдоволь отвел душу, гуляя по ночам
и отсыпаясь днем. Надо уметь жить, как одесситы!
В память о пребывании в колхозе "1 Мая" я храню в своем архиве Почетную
грамоту "За хорошую работу на полях Хаапсалуского района".
Мы вернулись из колхоза, и потекли своей чередой курсантские будни.
Через несколько дней поступил приказ: "Роте сдать кал на баканализ!" И хотя
сие по приказу не делается, дружно засели в гальюне. Потуги результатов не
дали, продолжили наутро -- и вновь неудача. И когда уже совсем потеряли
надежду на успех, мертвую тишину гальюна нарушил радостный крик: "Есть!!!"
Все, как в Эльдорадо, бросились со спичечными коробками к заветному
продукту. Выполнив заказ, через день получили новый приказ: "Роте
приготовиться для госпитализации в инфекционную больницу на улице Тислера,
29".Оказалось, что в содержимом наших коробок обнаружили зловредную микробу,
за которой охотились все таллиннские эпидемиологи. Какой-то самый догадливый
из них сообразил, что подобный колоссальный успех в таком сложном деле
нереален, и сдачу анализов пришлось повторить. Теперь каждый из нас, как
амулет, носил в кармане пустой спичечный коробок...
Со второго курса приступили к изучению капитальных морских дисциплин:
мореходной астрономии, основ теории судна, судовых силовых установок,
метеорологии и океанографии. И нам было, над чем поразмыслить.
Мореходная астрономия изучает и разрабатывает способы определения
географических координат судна в открытом море путем наблюдений небесных
светил и является одним из многочисленных разделов древнейшей науки,
возникшей задолго до нашей эры. Науку эту преподавал Ростислав Юрьевич
Титов, которого называли "звездочетом". Интеллигентный и очень выдержанный
человек, фанатично влюбленный в свой предмет и превосходно его знающий.
Пожалуй, единственным его недостатком был тихий голос, который он никогда не
повышал, да вряд ли умел это делать. Мы уважали его за скромность, простоту
и превосходное знание предмета.
На первых порах у меня отношения с мореходной астрономией не сложились.
Тридцать пять лет преподавал ее Ростислав Юрьевич Титов, написал несколько
учебников. Став профессиональным писателем, создал полтора десятка книг.
Свою первую книгу подарил мне на память "о бывших сражениях в ТМУ". Я
искренно уважаю этого честного, высоконравственного и глубоко порядочного
человека.
В курсе, именуемом основами теории судна, изучались мореходные качества
судов. Более точно предмет этот можно определить как науку о равновесии и
движении судна. Немного найдется инженерных проблем, которые по сложности
сравнимы с проектированием морских плавучих сооружений.
Основы теории судна вел Аркадий Давидович Дидык, всегда серьезный и
строгий. Мы его уважали и боялись одновременно. На двойки он не скупился,
поэтому предмет в массе знали хорошо.
Однажды открылась дверь, и два курсанта, согнувшись под тяжестью,
внесли в класс огромную, масштаба 10:1, деревянную логарифмическую линейку.
Следом вошел Аркадий Давидович. Он рассказал нам об устройстве этого хитрого
прибора, бывшего в то время главной техникой для проведения расчетов.
Задолго до наступления электронной эры вычисления для кораблестроителей
проводил в уме слабоумный слепой идиот из клиники Армантьер во Франции по
имени Флери. Двенадцать ведущих математиков Европы решили проверить его
способности и задали вопрос: "У тебя 64 коробки, в первую коробку ты кладешь
одно зерно, а в каждую последующую вдвое больше, чем в предыдущую. Сколько
всего зерен окажется в 64 коробках?" Не прошло и минуты, как Флери ответил:
184467340737095516154.
Поскольку в нашей роте идиота с феноменальными математическими
способностями не было, для проведения расчетов метацентрической высоты судна
изучали логарифмическую линейку. А я, уже впоследствии, ощущал волну
атлантическую, вспоминая линейку логарифмическую.
В знак глубокого уважения и доброй памяти о безвременно ушедшем из
жизни учителе храню книгу А.Д. Дидыка с теплой надписью автора.
Судовые силовые установки преподавал Семен Осипович Жуховицкий.
Среднего роста, спортивного телосложения, с копной темных вьющихся волос,
всегда веселый. Стоило мне только изобразить на доске водотрубный котел и
заштриховать в нем уровень воды, как Жуховицкий спрашивал меня: "Рястас, что
за мухи в котле плавают?"
Метеорология и океанография были царством нашего кумира Як-Яка. На ниве
метеорологии ему представлялась возможность поведать нам ряд историй из
жизни. На память приходит его рассказ про памперо и посещение Буэнос-Айреса.
-- Штою я как-то на вахте, -- начал Як-Як, -- шмотрю вперед и вижу:
летит корова. Докладываю капитану, он говорит: "Протрите штекла бинокля и
продолжайте наблюдать". Протер штекла, шмотрю вперед, летит лошадь. Пришли
тогда в Буэнос- Айрес, на борт прибыл агент и газету читает, что памперо
унес в море целое штадо крупного рогатого шкота. После выполнения портовых
формальноштей пошли мы в город. На улице открытый ринг и мештный чемпион,
играя мушкулами, желающих на бой выживает. Ребята мне говорят: "Яша, уделай
ты этого нахала". Я тогда в хорошей форме был, мы весь переход мордобоем
жанимались. Переоделся, вышел на ринг. Он ждоров, как аргентинский бык, и
шражу на меня попер, а я худенький, верткий и ухожу от его пушечных ударов,
перчатки, как ядра, мимо швиштят. И тогда я нанес сокрушительной силы удар.
Он жамер, обмяк и рухнул замертво на ринг, рашплаштав свое огромное тело.
Толпа устроила мне бурную овацию, а в качестве прижа мне вручили огромную
пачку ашшигнаций, которых я не взял, жаявив: "Шоветские моряки денег не
берут".
А вот как описал памперо известный капитан Д.А. Лухманов в своей книге
"Под парусами": "Спускаясь южнее тридцатого градуса южной широты, мы часто
встречали штормы, известные под именем памперос. Эти штормы зарождаются на
восточных склонах Анд. Пролетая через пампасы, от которых они получили
название, ветры эти разражаются с особой силой в устье реки Ла-Платы.
Памперосы бывают местные и общие. Общие памперосы приходят со шквалами, с
облачностью и дождем. Обыкновенно они продолжаются трое суток, но бывали
случаи, когда памперосы свирепствовали по двадцать дней и дули с такой
силой, что срывали с якорей стоявшие в реке суда и даже перевертывали
малозагруженные корабли".
Училище закончил я успешно, о чем говорит выписка из табеля
успеваемости, но погрешу перед собственной совестью, написав, что у меня
сразу все получилось. Был период, когда я оброс "жирными гусями", как корпус
судна ракушками. И хотя у меня на то были веские основания, о которых писать
не хочется, я оказался в весьма щекотливом положении, близком к
"выкинштейн". Тогда были другие времена и моральные нормы совершенно
отличались от существующих ныне: каждый отвечал за свои действия сам. Вызвал
меня заместитель начальника по учебной работе Рябов и сказал: "Будете
отчислены за неуспеваемость".
Подобное развитие событий в мои планы не входило. Мне был известен
случай, когда математик, будущий профессор и ректор Казанского университета
Николай Иванович Лобачевский был исключен именно из этого университета, но
вряд ли мне грозила карьера начальника ТМУ. Поэтому, когда Рябов медведем
навалился на меня, оставалось подналечь на науки, Командир роты М.Р. Рахлин
освободил меня от обязанностей командира взвода и перевел в русскую группу.
Честно говоря, я не ожидал такой поддержки со стороны своих
однокурсников. Мне первым предложил помощь Сергей Смоляков. В группе он был
всеобщим любимцем. Веселый, никогда не унывающий, добрый и отзывчивый,
всегда готовый прийти на помощь. Он небольшого роста, худенький, очень
подвижный, резким движением руки поправлявший непослушную челку прямых
волос. Сергей разносторонне развит: яркий рассказчик, имеет прекрасные
артистические данные, хорошо рисует, а тогда и писал стихи. Возможно, его
стихи были не безупречными с литературной точки зрения, но нами они
принимались очень хорошо, что для автора является самым главным. Мне лично
стихи моего друга напоминают точную и конкретную запись в судовом журнале. В
жизни довелось встречать людей, вызывающих во мне восхищение, и один из них
-- мой друг Серега.
Мне помогали и другие ребята -- Анатолий Сенин и Диоген Горюнов.
Анатолий прошел испытание на прочность в Норвежском море на СРТ, был не по
годам серьезен и аккуратен во всем, носил прическу "бобрик", иногда
поправляя рукой и без того ухоженные волосы. Геша, как мы между собой
называли Диогена, был маленького роста, с мягкими волосами и постоянной
детской улыбкой на узком лице.
С помощью ребят положение с учебой я тогда исправил. Много мне довелось
учиться после, но никогда я не позволял себе подобным образом расслабиться.
Никогда. Полученный урок пошел на пользу.
Читая о том, что "прошли времена, когда людей разных национальностей и
разных культур пытались объединить в новую общность -- советский народ", я
не могу в душе с подобным утверждением согласиться. Не намерен вступать в
теоретический спор, но мне представляется, что это либо историческое
невежество, либо цинизм. Вспоминая через толщу лет свою роту, могу
подтвердить, что среди нас были разные люди. Одни лучше, другие хуже. Одни
вспоминаются с добрыми чувствами, других стараюсь не вспоминать, но все мы
были едины по духу, и в этом смысле у нас была дружная рота. Не могу
припомнить ни одного конфликта на национальной почве, а ведь в нашей роте
учились представители шести национальностей. Ни разу никто не сказал: "Ну,
ты, татарин (или еврей)!"
На втором курсе, когда я занимался разведением, а потом уничтожением
стада своих "жирных гусей", началось визирование на право плавать за рубеж.
Это загадочный, запутанный и сложный процесс, покрытый мраком
таинственности, секретности и сплошного тумана. Недаром начальник отдела в
ЦК КПЭ, занимающийся визированием, носил созвучную фамилию.
После первого курса, с учетом информации "стукачей" и "капальщиков",
командир роты писал на каждого из нас характеристику, которую за подписями
начальника и замполита училища представляли в комиссию по визированию. Тем
временем в поте лица своего начинало собирать информацию о каждом печальной
известности Ведомство, которое делало запрос по месту жительства. После
сбора информации составлялась справка-объективка с рекомендацией "пущать или
не пущать". Если дети "врагов народа", бывшие репрессированные и имеющие за
границей родственников могли рассчитывать на визу как на возможность увидеть
свои уши, даже большие, без зеркала, то судьба других всецело зависела от
бабушек и дедушек.
Как утверждают осведомленные люди, тщательной проверке подвергались все
близкие и дальние родственники до третьего колена. Особое внимание
обращалось на бабку: посещала ли она танцы в пажеском корпусе и имелись ли у
нее ночные тапочки. Уже сам факт наличия ночных тапочек настораживал, но
если на тапочках еще были белые помпоны, тогда песенка внука была спета и он
пополнял компанию невыездных,
Огромное внимание обращалось на "связи". Был среди нас парень, у
которого немцы расстреляли родителей, а ему не открыли визу "из-за
отсутствия связей". Пеэтер Пыдер с пятилетнего возраста томился в немецком
концлагере вместе с матерью, ему тоже не дали визу. Лучше всего было тем,
чьи бабушки ходили по матушке-земле босиком с потрескавшимися пятками. Если
визу не открывали, то причины никогда не сообщали, система хранила тайны за
семью печатями. Тех, кому визу открывали, приглашали на беседу в ЦК, где
давались последние наставления, как вести себя за границей.
Вызвали и одного из нашей группы.
-- Не вздумайте там по бабам ходить, у нас своих б..... хватает, --
изрек функционер, но, видя недоуменный взгляд парня, поправился: -- Я имею в
виду -- девушек.
Если получить визу было делом архисложным, то потерять ее -- очень
просто. Один курсант-механик поехал к родителям в глухую деревню и умудрился
взять с собой паспорт моряка, который не служит видом на жительство и в
который запрещается вносить дополнительные отметки. Прижало парня жениться,
и секретарь сельсовета, не мудрствуя лукаво, поставил печать в морской
паспорт, после чего поехал парень механиком на деревенскую мельницу.
Вспоминаю то позорное судилище, которое над ним учинили. С трибуны
раздавались голоса с требованием исключить его из училища, причина никого
особо не интересовала. Тогда победила все же сила разума, и парень получил
диплом.
Существовала "виза No 2", обладателю которой предоставлялась широкая
возможность проявить себя: Северная Атлантика, Арктика, Дальний Восток и
"золотая линия" Жданов -- Поти. Такие "счастливцы" могли даже совершать
заграничные рейсы, но без захода в иностранные порты. Невыездные болтались у
рыбаков, запущенные на орбиту в вонючих "гадюшниках" и осваивая тонкости
рыбацко-матерного языка, или задыхались в Арктике от кислородной
недостаточности, выплевывая за борт выпавшие от цинги зубы, наживая грыжу,
таская на горбах лючины по 84 килограмма. Система умела и могла найти
каждому достойное место в соответствии с анкетными данными. А мест было
много, флот рос огромными темпами.
Однажды меня вызвал начальник училища. У него было какое-то домашнее
настроение. Один на один он называл меня по имени. "Садись, Юра, -- сказал
Александр Владимирович,-- внимательно слушай и запомни, что я тебе скажу.
Скоро начнется заседание распределительной комиссии. На вопрос: "Куда
хотите?" ответишь: "В рыбную промышленность".
Распределение состоялось, я был направлен к рыбакам, и считаю, что
своей карьерой обязан А.В. Аносову.
52 выпускника были распределены следующим образом:
Балтийское пароходство -- 1,
Эстонское пароходство -- 18,
Калининград -- 4,
в рыбную промышленность республики -- 17,
Дальний Восток -- 12 человек.
Естественно, рыбаками и дальневосточниками стали, в основном, ребята,
не имевшие визы.
А тем временем у одного из наших сокурсников началось облысение.
Причину этого явления вывел капитан третьего ранга -- инженер И.Ш. Ример:
"Умные волосы покидают дурную голову". Некоторые знатоки утверждали, что
причина крылась в другом. Если предположить, что приведенная истина верна,
то уж половина роты должна была облысеть напрочь.
Однако этого не происходило. Тогда облысение списали за счет
безответной любви. И только спустя свыше трех десятилетий стала известна
главная причина облысения -- облучение.
Наш товарищ сник, стал ко всему безразличен. На уроках он сидел,
запрокинув голову, как при "выносе тела". Это обстоятельство использовали
шутники. Когда в класс входил Яков Яковлевич и дежурный докладывал ему, тот
здоровался с нами и садился. В это время кто-то из ребят бил влюбленного по
колену и на "а -- а -- а?" скороговоркой сообщал: "Иди отвечать". Тот
вставал, строевым шагом выходил к доске и докладывал: "Товарищ
преподаватель, курсант... к ответу готов! Повторите, пожалуйста, вопрос".
Яков Яковлевич сворачивался на стуле вопросительным знаком и начинал
разворачиваться по азимуту вокруг собственной оси лицом к курсанту, а очки
его самопроизвольно поднимались на лоб. Як-Як удивленно говорил: "Шадитешь,
ша- дитешь, я вас не выживал!" И тогда страшный хохот сопровождал
возвращающегося на свое место курсанта.
На самоподготовке очень серьезно обсуждался вопрос облысения и методов
его лечения. И пока бедняга писал очередной конспект своей Нине, товарищи,
проявив сердоболие, предлагали всевозможные рецепты. Игорь Сараев, как
наиболее подкованный в вопросах народной медицины, предложил смочить голову
крепким раствором куриного помета...
Урок навигации. Яков Яковлевич, оглядев всех, спрашивал: "Товарищи
куршанты, на чем мы оштановились в прошлый раз?"
-- Как на "Ермаке" чайник украли, -- в тон ему, употребив при этом один
из сочных синонимов слова "украсть", ответил с заднего ряда Игорь Сараев.
Наш добрейший Як-Як встал, подошел к доске, взял мел и привычным
движением разрезал первенца отечественного ледокольного флота по мидель --
шпангоуту (поперек по середине) вместе с буфетом, в котором обычно стоял
чайник чистого серебра -- его-то однажды и не оказалось на месте.
Проведенным следственным экспериментом было установлено, что чайник
похитила... буфетчица.
-- На "Ермак" привежли два швитера, -- продолжал Як- Як, -- один белый
и два крашных...
-- Яков Яковлевич, так всего два, -- перебил его чей-то го- лос.
-- Я и говорю: один крашный, два белых...
Класс опять разразился дружным смехом. Потом все успокоились. И сон,
как рукой, сняло.
Яков Яковлевич вел урок. Он рассказывал про ураганы "ревущих сороковых"
и штилевые "конские широты". Класс замирал и, казалось, что мы сами
выбрасываем погибших от жажды лошадей за борт.
Однажды Яков Яковлевич рассказал нам о жестоком шторме, в который попал
учебный барк "Товарищ":
-- Вше летит! Паруса летят! Реи летят, мачты летят, шлюпки летят!
Когда Як-Як рассказывал то же самое в другой группе, курсом старше нас,
сидевший в дальнем углу Г. Кузнецов продолжил: "Яков Яковлевич летит..." И
тот, войдя в раж, тоже: "Яков Яковлевич летит!"- потом спохватился: "Молодой
человек, ошвободите помещение, не мешайте вешти урок".
У каждого судна своя судьба, причем, как и у людей, судьбы разные.
Интересна и трагична судьба четырехмачтового стального парусника,
получившего имя "Товарищ". Его история началась в Х1Х веке, когда 17
сентября 1882 года в ирландском порту Белфаст он был спущен на воду и
получил название "Лауристон". Владелец судна -- фирма "Голдбрейст и Мулхер"
эксплуатировала судно на восточной "джутовой" линии, а с 1905 года новый
судовладелец, судоходная компания "Джордж Дункан и Ко", перевел его на
австралийскую "шерстяную" линию. В 1909 году был произведен капитальный
ремонт, во время которого изменили парусное вооружение -- "Лауристон"
превратился в классический барк. В 1910 году судно приобрела компания "Кук и
Дуглас". Во время первой мировой войны "Лауристон" перешел в царскую Россию,
где он стал несамоходной морской баржей для перевозки грузов из Англии в
Архангельск. В 1923 году специальная комиссия осмотрела судно и пришла к
заключению, что оно может быть использовано в качестве учебного. И в 1924
году, после восстановительного ремонта, барк получил наименование "Товарищ"
и стал первым советским учебным судном.
В 1925 году "Товарищ", выйдя из шведского порта Лизекиль, попал в
жесточайший шторм, который едва не оказался последним. Барк потерял почти
все новые паруса и снасти, получил значительные повреждения корпуса. В
Мурманск его привел на буксире ледокол "Седов". 29 июня 1926 года "Товарищ"
под командованием опытнейшего капитана Д.А. Лухманова вышел из Мурманска и
после ремонта в Англии 25 декабря 1926 года вошел в порт уругвайской столицы
Монтевидео.
30 декабря "Товарищ" вышел в направлении аргентинского порта Росарио. В
южноамериканских морях и портах он провел четыре месяца, и 20 апреля 1927
года направился из Буэнос-Айреса на Ленинград. 13 августа восторженные
ленинградцы торжественно встречали учебный парусник после своего первого
океанского рейса. За 142 ходовых суток барк прошел 19733 мили.
В 1928 году "Товарищ" вокруг Европы перешел на Черное море, где до
начала войны оставался учебным судном. Многие известные капитаны прошли свои
"университеты" на нем.
В 1941 году в порту Мариуполь судно было захвачено фашистами, которые
перед своим бегством взорвали его. После окончания войны была попытка
восстановить парусник, но выяснилось, что это невозможно... В память о
славном барке в одном из парков Мариуполя установлен его якорь.
При работе над книгой мне стало известно, что в аргентинском рейсе Яков
Яковлевич был штурманским учеником на "Товарище", отсюда и его рассказы о
тех местах. Однажды Як-Як сжал руки в кулаки, вытянул правую руку и тыльной
стороной левой начал бить по ней.
-- Товарищи курсанты, что это такое? -- обратился он с вопросом к
аудитории.
Даже Игорь Сараев не мог найти правильного ответа.
-- Это штук челюштей крокодила. Однажды плыву по Амазонке и шлышу штук.
Оглядываюшь -- крокодил. Хватаю oглоблю и -- в пашть чудовищу...
-- Яков Яковлевич, откуда оглобля-то? -- спрашивает Сараев.
-- ...хватаю оглоблю и в пашть чудовищу. Все проснулись и -- общий
смех.
...За год ребята возмужали и повзрослели. Значительно расширился круг
интересов за пределами училища, и времени официальных увольнений явно не
хватало, а если учесть, что можно было угодить в наряд на день увольнения
или лишиться его из-за двойки в классном журнале, то за училищным забором
приходилось бывать реже, чем хотелось бы. И начинал тогда курсант думать,
задействуя для этой цели весь имеющийся в человеческом организме мозг,
включая костный.
Одним из самых заманчивых и опасных мероприятий для курсанта являлась
самоволка (самовольная отлучка), когда курсантское сердце стремилось в
полет. Способов незаметно улизнуть из-под бдительного ока старшины роты
несколько, а путь возвращения после отбоя один: по пожарной лестнице до
второго этажа, дотянуться до подоконника открытого окна гальюна,
подтянуться, лечь грудью на подоконник, пройти гальюн, узкий коридор, мимо
спящего дневального по роте, и лечь в койку. Иногда этот путь прерывался за
подоконником гальюна.
Крупным специалистом по поимке запоздавших самовольщиков был Гастон
Петрович Кангро, который отлавливал их, словно куропаток. Иногда случались
"сквозняки", то есть отлучки с вечера до утра, о чем говорит приведенная
ниже объяснительная:
Командиру роты от курсанта...
Вчера вечером около 8.00 я решил идти танцевать. В клубе танцев я видел
знакомую девушку. Мы там болтали и танцевали. После танцев я пошел провожать
ее. На дороге она говорила что у нее нет никого дома и просила мне, чтобы я
заходил бы к ее. Я сказал, что не могу, потому что я и так без разрешения
ушел из экипажа. Но она сказала мне, что заходи хоть бы на пять мин. И я
заходил, что было у мене очень, очень большая ошибка и я очень сожалею
этого. Мы там смотрели телевизор и пили кофе. Потом она сказала, что ты все
равно опоздал, лучше оставайся сюда. Так как была милая, я не хотел ее
оскорблять и оставался туда, что была вторая грубая ошибка.
Утром я вернулся в училище и мне сказали, что я попался. Если у
человека не везет, тогда у него никогда не везет.
Дата Подпись
Бывает еще классическая форма самоволки. В училище на судомеханическом
отделении учились братья-близнецы. Одного исключили из ТМУ, хотя он был
законно в экипаже вместо находящегося в самоволке брата.
Наиболее признанным самовольщиком в нашей роте числился Леонид Лукич,
как мы называли курсанта Соболева. Лукич был самым маленьким в роте. Когда я
стоял или ходил рядом с ним, нас называли Пат и Паташон. При маленьком росте
Лукич был большим любителем выпить, к чему пристрастился еще до курсантской
поры. Вспоминается трагикомический случай, связанный с самоволкой и выпивкой
Лукича.
Генераторы идей нашей роты А. Емельянов и И. Сараев где-то узнали, что
курсанты военно-морских училищ спят по форме "No 0", то есть голыми. После
отбоя трусы снимали и подсовывали с правой стороны матраца в ногах. Этим
обстоятельст- вом воспользовался Лукич, вернувшийся из самоволки по пожарной
лестнице около трех часов ночи. Пройдя мимо спящего дневального, Лукич
собрал все трусы, сложил в тумбочку дневального, нажал на ревун "боевой
тревоги" и нырнул под одеяло. Не обнаружив на месте трусов, некоторые бегали
по кубрику голышом, другие натягивали брюки на голые зады. Вскоре было
обращено внимание на отсутствие отцов-командиров и Лукича, которого
выволокли из койки. Самосуда над пошутившим не со- стоялось -- простили за
юмор. Все легли досыпать, а в следующее увольнение девушки из ателье,
видевшие ночное представление, спрашивали: "Что это у вас за выставка была?"
Находились у нас любители горячительных напитков и кроме Лукича.
Большим поклонником пива был мой сосед по парте Володя Бурмак. Он являлся
испытателя. Первым объектом его экспериментов стала колхозная телега.
Возвращаясь с работы, он так раскочегарил управляемую им лошадь, что у
телеги одновременно отвалились оба задних колеса, через несколько дней та же
участь постигла и передние. Капитан Кузьмин от души напихал "В
Дарданеллы-мать" во все нюхательные, дыхательные и глотательные органы
незадачливого испытателя.
Вскоре нас перевели на уборку картофеля, что оказалось особенно не по
нутру Арсо Бобелю, у которого на батьковщине картофеля вообще не было, и он
не представлял, как его выбирают. Арсо ждал своего часа -- и дождался.
У нас в лежбище перегорела электрическая лампочка. Возможно, кто-то ей
помог сгореть. Поставили стол, на него картофельный ящик, и единственный наш
механик полез менять "лампочку Ильича". Не дотянувшись до нее, он издал
страшный крик и начал катапультироваться. Все очевидцы того случая дружно
подтвердили, что Арсо начал кричать раньше, чем падать...
Улыбающийся Арсо поудобнее уселся в коляске мотоцикла М-72, на котором
заместитель начальника училища по политической части и начальник ОРСО
увозили его в училищную медчасть, где он вдоволь отвел душу, гуляя по ночам
и отсыпаясь днем. Надо уметь жить, как одесситы!
В память о пребывании в колхозе "1 Мая" я храню в своем архиве Почетную
грамоту "За хорошую работу на полях Хаапсалуского района".
Мы вернулись из колхоза, и потекли своей чередой курсантские будни.
Через несколько дней поступил приказ: "Роте сдать кал на баканализ!" И хотя
сие по приказу не делается, дружно засели в гальюне. Потуги результатов не
дали, продолжили наутро -- и вновь неудача. И когда уже совсем потеряли
надежду на успех, мертвую тишину гальюна нарушил радостный крик: "Есть!!!"
Все, как в Эльдорадо, бросились со спичечными коробками к заветному
продукту. Выполнив заказ, через день получили новый приказ: "Роте
приготовиться для госпитализации в инфекционную больницу на улице Тислера,
29".Оказалось, что в содержимом наших коробок обнаружили зловредную микробу,
за которой охотились все таллиннские эпидемиологи. Какой-то самый догадливый
из них сообразил, что подобный колоссальный успех в таком сложном деле
нереален, и сдачу анализов пришлось повторить. Теперь каждый из нас, как
амулет, носил в кармане пустой спичечный коробок...
Со второго курса приступили к изучению капитальных морских дисциплин:
мореходной астрономии, основ теории судна, судовых силовых установок,
метеорологии и океанографии. И нам было, над чем поразмыслить.
Мореходная астрономия изучает и разрабатывает способы определения
географических координат судна в открытом море путем наблюдений небесных
светил и является одним из многочисленных разделов древнейшей науки,
возникшей задолго до нашей эры. Науку эту преподавал Ростислав Юрьевич
Титов, которого называли "звездочетом". Интеллигентный и очень выдержанный
человек, фанатично влюбленный в свой предмет и превосходно его знающий.
Пожалуй, единственным его недостатком был тихий голос, который он никогда не
повышал, да вряд ли умел это делать. Мы уважали его за скромность, простоту
и превосходное знание предмета.
На первых порах у меня отношения с мореходной астрономией не сложились.
Тридцать пять лет преподавал ее Ростислав Юрьевич Титов, написал несколько
учебников. Став профессиональным писателем, создал полтора десятка книг.
Свою первую книгу подарил мне на память "о бывших сражениях в ТМУ". Я
искренно уважаю этого честного, высоконравственного и глубоко порядочного
человека.
В курсе, именуемом основами теории судна, изучались мореходные качества
судов. Более точно предмет этот можно определить как науку о равновесии и
движении судна. Немного найдется инженерных проблем, которые по сложности
сравнимы с проектированием морских плавучих сооружений.
Основы теории судна вел Аркадий Давидович Дидык, всегда серьезный и
строгий. Мы его уважали и боялись одновременно. На двойки он не скупился,
поэтому предмет в массе знали хорошо.
Однажды открылась дверь, и два курсанта, согнувшись под тяжестью,
внесли в класс огромную, масштаба 10:1, деревянную логарифмическую линейку.
Следом вошел Аркадий Давидович. Он рассказал нам об устройстве этого хитрого
прибора, бывшего в то время главной техникой для проведения расчетов.
Задолго до наступления электронной эры вычисления для кораблестроителей
проводил в уме слабоумный слепой идиот из клиники Армантьер во Франции по
имени Флери. Двенадцать ведущих математиков Европы решили проверить его
способности и задали вопрос: "У тебя 64 коробки, в первую коробку ты кладешь
одно зерно, а в каждую последующую вдвое больше, чем в предыдущую. Сколько
всего зерен окажется в 64 коробках?" Не прошло и минуты, как Флери ответил:
184467340737095516154.
Поскольку в нашей роте идиота с феноменальными математическими
способностями не было, для проведения расчетов метацентрической высоты судна
изучали логарифмическую линейку. А я, уже впоследствии, ощущал волну
атлантическую, вспоминая линейку логарифмическую.
В знак глубокого уважения и доброй памяти о безвременно ушедшем из
жизни учителе храню книгу А.Д. Дидыка с теплой надписью автора.
Судовые силовые установки преподавал Семен Осипович Жуховицкий.
Среднего роста, спортивного телосложения, с копной темных вьющихся волос,
всегда веселый. Стоило мне только изобразить на доске водотрубный котел и
заштриховать в нем уровень воды, как Жуховицкий спрашивал меня: "Рястас, что
за мухи в котле плавают?"
Метеорология и океанография были царством нашего кумира Як-Яка. На ниве
метеорологии ему представлялась возможность поведать нам ряд историй из
жизни. На память приходит его рассказ про памперо и посещение Буэнос-Айреса.
-- Штою я как-то на вахте, -- начал Як-Як, -- шмотрю вперед и вижу:
летит корова. Докладываю капитану, он говорит: "Протрите штекла бинокля и
продолжайте наблюдать". Протер штекла, шмотрю вперед, летит лошадь. Пришли
тогда в Буэнос- Айрес, на борт прибыл агент и газету читает, что памперо
унес в море целое штадо крупного рогатого шкота. После выполнения портовых
формальноштей пошли мы в город. На улице открытый ринг и мештный чемпион,
играя мушкулами, желающих на бой выживает. Ребята мне говорят: "Яша, уделай
ты этого нахала". Я тогда в хорошей форме был, мы весь переход мордобоем
жанимались. Переоделся, вышел на ринг. Он ждоров, как аргентинский бык, и
шражу на меня попер, а я худенький, верткий и ухожу от его пушечных ударов,
перчатки, как ядра, мимо швиштят. И тогда я нанес сокрушительной силы удар.
Он жамер, обмяк и рухнул замертво на ринг, рашплаштав свое огромное тело.
Толпа устроила мне бурную овацию, а в качестве прижа мне вручили огромную
пачку ашшигнаций, которых я не взял, жаявив: "Шоветские моряки денег не
берут".
А вот как описал памперо известный капитан Д.А. Лухманов в своей книге
"Под парусами": "Спускаясь южнее тридцатого градуса южной широты, мы часто
встречали штормы, известные под именем памперос. Эти штормы зарождаются на
восточных склонах Анд. Пролетая через пампасы, от которых они получили
название, ветры эти разражаются с особой силой в устье реки Ла-Платы.
Памперосы бывают местные и общие. Общие памперосы приходят со шквалами, с
облачностью и дождем. Обыкновенно они продолжаются трое суток, но бывали
случаи, когда памперосы свирепствовали по двадцать дней и дули с такой
силой, что срывали с якорей стоявшие в реке суда и даже перевертывали
малозагруженные корабли".
Училище закончил я успешно, о чем говорит выписка из табеля
успеваемости, но погрешу перед собственной совестью, написав, что у меня
сразу все получилось. Был период, когда я оброс "жирными гусями", как корпус
судна ракушками. И хотя у меня на то были веские основания, о которых писать
не хочется, я оказался в весьма щекотливом положении, близком к
"выкинштейн". Тогда были другие времена и моральные нормы совершенно
отличались от существующих ныне: каждый отвечал за свои действия сам. Вызвал
меня заместитель начальника по учебной работе Рябов и сказал: "Будете
отчислены за неуспеваемость".
Подобное развитие событий в мои планы не входило. Мне был известен
случай, когда математик, будущий профессор и ректор Казанского университета
Николай Иванович Лобачевский был исключен именно из этого университета, но
вряд ли мне грозила карьера начальника ТМУ. Поэтому, когда Рябов медведем
навалился на меня, оставалось подналечь на науки, Командир роты М.Р. Рахлин
освободил меня от обязанностей командира взвода и перевел в русскую группу.
Честно говоря, я не ожидал такой поддержки со стороны своих
однокурсников. Мне первым предложил помощь Сергей Смоляков. В группе он был
всеобщим любимцем. Веселый, никогда не унывающий, добрый и отзывчивый,
всегда готовый прийти на помощь. Он небольшого роста, худенький, очень
подвижный, резким движением руки поправлявший непослушную челку прямых
волос. Сергей разносторонне развит: яркий рассказчик, имеет прекрасные
артистические данные, хорошо рисует, а тогда и писал стихи. Возможно, его
стихи были не безупречными с литературной точки зрения, но нами они
принимались очень хорошо, что для автора является самым главным. Мне лично
стихи моего друга напоминают точную и конкретную запись в судовом журнале. В
жизни довелось встречать людей, вызывающих во мне восхищение, и один из них
-- мой друг Серега.
Мне помогали и другие ребята -- Анатолий Сенин и Диоген Горюнов.
Анатолий прошел испытание на прочность в Норвежском море на СРТ, был не по
годам серьезен и аккуратен во всем, носил прическу "бобрик", иногда
поправляя рукой и без того ухоженные волосы. Геша, как мы между собой
называли Диогена, был маленького роста, с мягкими волосами и постоянной
детской улыбкой на узком лице.
С помощью ребят положение с учебой я тогда исправил. Много мне довелось
учиться после, но никогда я не позволял себе подобным образом расслабиться.
Никогда. Полученный урок пошел на пользу.
Читая о том, что "прошли времена, когда людей разных национальностей и
разных культур пытались объединить в новую общность -- советский народ", я
не могу в душе с подобным утверждением согласиться. Не намерен вступать в
теоретический спор, но мне представляется, что это либо историческое
невежество, либо цинизм. Вспоминая через толщу лет свою роту, могу
подтвердить, что среди нас были разные люди. Одни лучше, другие хуже. Одни
вспоминаются с добрыми чувствами, других стараюсь не вспоминать, но все мы
были едины по духу, и в этом смысле у нас была дружная рота. Не могу
припомнить ни одного конфликта на национальной почве, а ведь в нашей роте
учились представители шести национальностей. Ни разу никто не сказал: "Ну,
ты, татарин (или еврей)!"
На втором курсе, когда я занимался разведением, а потом уничтожением
стада своих "жирных гусей", началось визирование на право плавать за рубеж.
Это загадочный, запутанный и сложный процесс, покрытый мраком
таинственности, секретности и сплошного тумана. Недаром начальник отдела в
ЦК КПЭ, занимающийся визированием, носил созвучную фамилию.
После первого курса, с учетом информации "стукачей" и "капальщиков",
командир роты писал на каждого из нас характеристику, которую за подписями
начальника и замполита училища представляли в комиссию по визированию. Тем
временем в поте лица своего начинало собирать информацию о каждом печальной
известности Ведомство, которое делало запрос по месту жительства. После
сбора информации составлялась справка-объективка с рекомендацией "пущать или
не пущать". Если дети "врагов народа", бывшие репрессированные и имеющие за
границей родственников могли рассчитывать на визу как на возможность увидеть
свои уши, даже большие, без зеркала, то судьба других всецело зависела от
бабушек и дедушек.
Как утверждают осведомленные люди, тщательной проверке подвергались все
близкие и дальние родственники до третьего колена. Особое внимание
обращалось на бабку: посещала ли она танцы в пажеском корпусе и имелись ли у
нее ночные тапочки. Уже сам факт наличия ночных тапочек настораживал, но
если на тапочках еще были белые помпоны, тогда песенка внука была спета и он
пополнял компанию невыездных,
Огромное внимание обращалось на "связи". Был среди нас парень, у
которого немцы расстреляли родителей, а ему не открыли визу "из-за
отсутствия связей". Пеэтер Пыдер с пятилетнего возраста томился в немецком
концлагере вместе с матерью, ему тоже не дали визу. Лучше всего было тем,
чьи бабушки ходили по матушке-земле босиком с потрескавшимися пятками. Если
визу не открывали, то причины никогда не сообщали, система хранила тайны за
семью печатями. Тех, кому визу открывали, приглашали на беседу в ЦК, где
давались последние наставления, как вести себя за границей.
Вызвали и одного из нашей группы.
-- Не вздумайте там по бабам ходить, у нас своих б..... хватает, --
изрек функционер, но, видя недоуменный взгляд парня, поправился: -- Я имею в
виду -- девушек.
Если получить визу было делом архисложным, то потерять ее -- очень
просто. Один курсант-механик поехал к родителям в глухую деревню и умудрился
взять с собой паспорт моряка, который не служит видом на жительство и в
который запрещается вносить дополнительные отметки. Прижало парня жениться,
и секретарь сельсовета, не мудрствуя лукаво, поставил печать в морской
паспорт, после чего поехал парень механиком на деревенскую мельницу.
Вспоминаю то позорное судилище, которое над ним учинили. С трибуны
раздавались голоса с требованием исключить его из училища, причина никого
особо не интересовала. Тогда победила все же сила разума, и парень получил
диплом.
Существовала "виза No 2", обладателю которой предоставлялась широкая
возможность проявить себя: Северная Атлантика, Арктика, Дальний Восток и
"золотая линия" Жданов -- Поти. Такие "счастливцы" могли даже совершать
заграничные рейсы, но без захода в иностранные порты. Невыездные болтались у
рыбаков, запущенные на орбиту в вонючих "гадюшниках" и осваивая тонкости
рыбацко-матерного языка, или задыхались в Арктике от кислородной
недостаточности, выплевывая за борт выпавшие от цинги зубы, наживая грыжу,
таская на горбах лючины по 84 килограмма. Система умела и могла найти
каждому достойное место в соответствии с анкетными данными. А мест было
много, флот рос огромными темпами.
Однажды меня вызвал начальник училища. У него было какое-то домашнее
настроение. Один на один он называл меня по имени. "Садись, Юра, -- сказал
Александр Владимирович,-- внимательно слушай и запомни, что я тебе скажу.
Скоро начнется заседание распределительной комиссии. На вопрос: "Куда
хотите?" ответишь: "В рыбную промышленность".
Распределение состоялось, я был направлен к рыбакам, и считаю, что
своей карьерой обязан А.В. Аносову.
52 выпускника были распределены следующим образом:
Балтийское пароходство -- 1,
Эстонское пароходство -- 18,
Калининград -- 4,
в рыбную промышленность республики -- 17,
Дальний Восток -- 12 человек.
Естественно, рыбаками и дальневосточниками стали, в основном, ребята,
не имевшие визы.
А тем временем у одного из наших сокурсников началось облысение.
Причину этого явления вывел капитан третьего ранга -- инженер И.Ш. Ример:
"Умные волосы покидают дурную голову". Некоторые знатоки утверждали, что
причина крылась в другом. Если предположить, что приведенная истина верна,
то уж половина роты должна была облысеть напрочь.
Однако этого не происходило. Тогда облысение списали за счет
безответной любви. И только спустя свыше трех десятилетий стала известна
главная причина облысения -- облучение.
Наш товарищ сник, стал ко всему безразличен. На уроках он сидел,
запрокинув голову, как при "выносе тела". Это обстоятельство использовали
шутники. Когда в класс входил Яков Яковлевич и дежурный докладывал ему, тот
здоровался с нами и садился. В это время кто-то из ребят бил влюбленного по
колену и на "а -- а -- а?" скороговоркой сообщал: "Иди отвечать". Тот
вставал, строевым шагом выходил к доске и докладывал: "Товарищ
преподаватель, курсант... к ответу готов! Повторите, пожалуйста, вопрос".
Яков Яковлевич сворачивался на стуле вопросительным знаком и начинал
разворачиваться по азимуту вокруг собственной оси лицом к курсанту, а очки
его самопроизвольно поднимались на лоб. Як-Як удивленно говорил: "Шадитешь,
ша- дитешь, я вас не выживал!" И тогда страшный хохот сопровождал
возвращающегося на свое место курсанта.
На самоподготовке очень серьезно обсуждался вопрос облысения и методов
его лечения. И пока бедняга писал очередной конспект своей Нине, товарищи,
проявив сердоболие, предлагали всевозможные рецепты. Игорь Сараев, как
наиболее подкованный в вопросах народной медицины, предложил смочить голову
крепким раствором куриного помета...
Урок навигации. Яков Яковлевич, оглядев всех, спрашивал: "Товарищи
куршанты, на чем мы оштановились в прошлый раз?"
-- Как на "Ермаке" чайник украли, -- в тон ему, употребив при этом один
из сочных синонимов слова "украсть", ответил с заднего ряда Игорь Сараев.
Наш добрейший Як-Як встал, подошел к доске, взял мел и привычным
движением разрезал первенца отечественного ледокольного флота по мидель --
шпангоуту (поперек по середине) вместе с буфетом, в котором обычно стоял
чайник чистого серебра -- его-то однажды и не оказалось на месте.
Проведенным следственным экспериментом было установлено, что чайник
похитила... буфетчица.
-- На "Ермак" привежли два швитера, -- продолжал Як- Як, -- один белый
и два крашных...
-- Яков Яковлевич, так всего два, -- перебил его чей-то го- лос.
-- Я и говорю: один крашный, два белых...
Класс опять разразился дружным смехом. Потом все успокоились. И сон,
как рукой, сняло.
Яков Яковлевич вел урок. Он рассказывал про ураганы "ревущих сороковых"
и штилевые "конские широты". Класс замирал и, казалось, что мы сами
выбрасываем погибших от жажды лошадей за борт.
Однажды Яков Яковлевич рассказал нам о жестоком шторме, в который попал
учебный барк "Товарищ":
-- Вше летит! Паруса летят! Реи летят, мачты летят, шлюпки летят!
Когда Як-Як рассказывал то же самое в другой группе, курсом старше нас,
сидевший в дальнем углу Г. Кузнецов продолжил: "Яков Яковлевич летит..." И
тот, войдя в раж, тоже: "Яков Яковлевич летит!"- потом спохватился: "Молодой
человек, ошвободите помещение, не мешайте вешти урок".
У каждого судна своя судьба, причем, как и у людей, судьбы разные.
Интересна и трагична судьба четырехмачтового стального парусника,
получившего имя "Товарищ". Его история началась в Х1Х веке, когда 17
сентября 1882 года в ирландском порту Белфаст он был спущен на воду и
получил название "Лауристон". Владелец судна -- фирма "Голдбрейст и Мулхер"
эксплуатировала судно на восточной "джутовой" линии, а с 1905 года новый
судовладелец, судоходная компания "Джордж Дункан и Ко", перевел его на
австралийскую "шерстяную" линию. В 1909 году был произведен капитальный
ремонт, во время которого изменили парусное вооружение -- "Лауристон"
превратился в классический барк. В 1910 году судно приобрела компания "Кук и
Дуглас". Во время первой мировой войны "Лауристон" перешел в царскую Россию,
где он стал несамоходной морской баржей для перевозки грузов из Англии в
Архангельск. В 1923 году специальная комиссия осмотрела судно и пришла к
заключению, что оно может быть использовано в качестве учебного. И в 1924
году, после восстановительного ремонта, барк получил наименование "Товарищ"
и стал первым советским учебным судном.
В 1925 году "Товарищ", выйдя из шведского порта Лизекиль, попал в
жесточайший шторм, который едва не оказался последним. Барк потерял почти
все новые паруса и снасти, получил значительные повреждения корпуса. В
Мурманск его привел на буксире ледокол "Седов". 29 июня 1926 года "Товарищ"
под командованием опытнейшего капитана Д.А. Лухманова вышел из Мурманска и
после ремонта в Англии 25 декабря 1926 года вошел в порт уругвайской столицы
Монтевидео.
30 декабря "Товарищ" вышел в направлении аргентинского порта Росарио. В
южноамериканских морях и портах он провел четыре месяца, и 20 апреля 1927
года направился из Буэнос-Айреса на Ленинград. 13 августа восторженные
ленинградцы торжественно встречали учебный парусник после своего первого
океанского рейса. За 142 ходовых суток барк прошел 19733 мили.
В 1928 году "Товарищ" вокруг Европы перешел на Черное море, где до
начала войны оставался учебным судном. Многие известные капитаны прошли свои
"университеты" на нем.
В 1941 году в порту Мариуполь судно было захвачено фашистами, которые
перед своим бегством взорвали его. После окончания войны была попытка
восстановить парусник, но выяснилось, что это невозможно... В память о
славном барке в одном из парков Мариуполя установлен его якорь.
При работе над книгой мне стало известно, что в аргентинском рейсе Яков
Яковлевич был штурманским учеником на "Товарище", отсюда и его рассказы о
тех местах. Однажды Як-Як сжал руки в кулаки, вытянул правую руку и тыльной
стороной левой начал бить по ней.
-- Товарищи курсанты, что это такое? -- обратился он с вопросом к
аудитории.
Даже Игорь Сараев не мог найти правильного ответа.
-- Это штук челюштей крокодила. Однажды плыву по Амазонке и шлышу штук.
Оглядываюшь -- крокодил. Хватаю oглоблю и -- в пашть чудовищу...
-- Яков Яковлевич, откуда оглобля-то? -- спрашивает Сараев.
-- ...хватаю оглоблю и в пашть чудовищу. Все проснулись и -- общий
смех.
...За год ребята возмужали и повзрослели. Значительно расширился круг
интересов за пределами училища, и времени официальных увольнений явно не
хватало, а если учесть, что можно было угодить в наряд на день увольнения
или лишиться его из-за двойки в классном журнале, то за училищным забором
приходилось бывать реже, чем хотелось бы. И начинал тогда курсант думать,
задействуя для этой цели весь имеющийся в человеческом организме мозг,
включая костный.
Одним из самых заманчивых и опасных мероприятий для курсанта являлась
самоволка (самовольная отлучка), когда курсантское сердце стремилось в
полет. Способов незаметно улизнуть из-под бдительного ока старшины роты
несколько, а путь возвращения после отбоя один: по пожарной лестнице до
второго этажа, дотянуться до подоконника открытого окна гальюна,
подтянуться, лечь грудью на подоконник, пройти гальюн, узкий коридор, мимо
спящего дневального по роте, и лечь в койку. Иногда этот путь прерывался за
подоконником гальюна.
Крупным специалистом по поимке запоздавших самовольщиков был Гастон
Петрович Кангро, который отлавливал их, словно куропаток. Иногда случались
"сквозняки", то есть отлучки с вечера до утра, о чем говорит приведенная
ниже объяснительная:
Командиру роты от курсанта...
Вчера вечером около 8.00 я решил идти танцевать. В клубе танцев я видел
знакомую девушку. Мы там болтали и танцевали. После танцев я пошел провожать
ее. На дороге она говорила что у нее нет никого дома и просила мне, чтобы я
заходил бы к ее. Я сказал, что не могу, потому что я и так без разрешения
ушел из экипажа. Но она сказала мне, что заходи хоть бы на пять мин. И я
заходил, что было у мене очень, очень большая ошибка и я очень сожалею
этого. Мы там смотрели телевизор и пили кофе. Потом она сказала, что ты все
равно опоздал, лучше оставайся сюда. Так как была милая, я не хотел ее
оскорблять и оставался туда, что была вторая грубая ошибка.
Утром я вернулся в училище и мне сказали, что я попался. Если у
человека не везет, тогда у него никогда не везет.
Дата Подпись
Бывает еще классическая форма самоволки. В училище на судомеханическом
отделении учились братья-близнецы. Одного исключили из ТМУ, хотя он был
законно в экипаже вместо находящегося в самоволке брата.
Наиболее признанным самовольщиком в нашей роте числился Леонид Лукич,
как мы называли курсанта Соболева. Лукич был самым маленьким в роте. Когда я
стоял или ходил рядом с ним, нас называли Пат и Паташон. При маленьком росте
Лукич был большим любителем выпить, к чему пристрастился еще до курсантской
поры. Вспоминается трагикомический случай, связанный с самоволкой и выпивкой
Лукича.
Генераторы идей нашей роты А. Емельянов и И. Сараев где-то узнали, что
курсанты военно-морских училищ спят по форме "No 0", то есть голыми. После
отбоя трусы снимали и подсовывали с правой стороны матраца в ногах. Этим
обстоятельст- вом воспользовался Лукич, вернувшийся из самоволки по пожарной
лестнице около трех часов ночи. Пройдя мимо спящего дневального, Лукич
собрал все трусы, сложил в тумбочку дневального, нажал на ревун "боевой
тревоги" и нырнул под одеяло. Не обнаружив на месте трусов, некоторые бегали
по кубрику голышом, другие натягивали брюки на голые зады. Вскоре было
обращено внимание на отсутствие отцов-командиров и Лукича, которого
выволокли из койки. Самосуда над пошутившим не со- стоялось -- простили за
юмор. Все легли досыпать, а в следующее увольнение девушки из ателье,
видевшие ночное представление, спрашивали: "Что это у вас за выставка была?"
Находились у нас любители горячительных напитков и кроме Лукича.
Большим поклонником пива был мой сосед по парте Володя Бурмак. Он являлся