Страница:
Открывались железные ворота, и черный строй будущих мореходов и больших
морских начальников начинал переход в экипаж. Выйдя на площадь Победы,
запевали песню, каждая рота -- свою. У нашей роты -- незатейливая песня о
том, как дети разбитой сковородкой ловили лягушат и поймали головастика. К
детской песне добавлен взрослый припев. Эстонские ребята пели про
головастика, а русские дружно подхватывали припев:
Las tiksub taksomeeter,
Las tuleb veel uks klient,
Las ootab oma naine,
Kell kehv koefitsient.
Пусть тикает таксометр,
Пусть будет еще клиент,
Пусть ждет супруга дома,
Чей низок коэффициент.
(перевод с эстон.)
Мы орали во всю мощь своих здоровых легких, а люди на улице улыбались,
то ли завидуя нашей молодости и задору, то ли осуждая нас.
У русских ребят была и своя песня:
Пошел купаться Оверлей,
Оставив дома Доротею...
Эти безобидные куплеты не терпел командир роты Колесников. Услышав их,
он приказывал: "Отставить Оверлея, бенть! У вас что, беять, нормальной песни
нет, беять?" Возможно, воспитанный на марксистко-ленинской идеологии, он не
мог простить Оверлею его дореволюционного происхождения. Говорили, что эту
песню сочинили кадеты морского корпуса или даже слушатели духовной
академии... И тогда следовала музыкальная история о петушиной подлости по
отношению к девственной хохлаточке:
У бабушки под крышей сеновала
Хохлаточка спокойно проживала,
Не знала и не ведала греха.
И вдруг она узрела петуха. Ха-Ха!
Петух заметил курочку-молодку
И сразу изменил свою походку:
Он очень важно крыльями захлопал
И ножками он по полу затопал.
Воскликнул Петя громко: "Ку-ка-ре-ку!
Пойдем со мной, хохлаточка, за реку.
За речкою довольно-таки тихо,
Растет там также просо и гречиха".
Поверила хохлатка и пошла,
Надеялась на совесть петуха,
А Петенька подставил там ей ножку,
И курочка упала на дорожку.
Сперва хохлатка бойко отбивалась,
Потом она в истерику бросалась.
Поплакала, погоревала птичка,
А через день снесла она яичко.
Хохлаточки, совет даю я вам:
Не верьте вы таким вот петухам,
Не вздумайте ходить с ними за реку,
Не то вы запоете: "Ку-ка-ре-ку!"
При подходе к Ратушной площади некоторые страстные поклонники Вана
Томаса приветствовали его поднятыми вверх головными уборами, а после "отбоя"
помогали дневальному по роте убирать гальюн.
Была у нас еще одна любимая песня:
То с севера, то с юга
Приносят волны друга.
То парус, то труба мелькнет в порту.
И вот на берег сходят коряги-мореходы,
А через час они уже в спирту!
Сорок лет спустя, прочел в книжке своего учителя Р.Ю. Титова, что эти
слова написал А.В. Жерлаков, который во время моей учебы в "Макаровке" был
ее начальником.
Но хватит песни петь. Вернусь к другим сторонам нашей жизни. В
человеческом организме с рождения заложен дух противоречия: вечером не
уложить, утром -- не поднять. После прихода в экипаж начиналась подготовка
ко сну. Кто стирал носки, опасаясь получить "гадом" по голове, кто таскал в
баталерке перед сном двухпудовую гирю, кто обмывался по пояс холодной водой.
А некоторые готовились к "выносу тела".
Эта безобидная шутка доставляла первокурсникам много радости. Один
курсант маленького роста надевал на руки "гады", зажав между пальцами край
простыни, другой, ростом повыше, задирал голову назад, натягивая
противоположный край простыни. С каждой стороны становились по два парня. С
этажа швейного ателье, действительно, казалось, будто выносили тело.
Девушки-швейницы спрашивали потом: "Вас очень плохо кормят?" Наши
удивлялись: "Почему?" "Так опять кто-то умер!"
Был еще один веселый номер, называемый "родами". Номер исполнялся раз в
неделю по четвергам, когда мы ходили в баню на улице Леннуки. Перед баней
командир объявлял: "Сегодня, бенть, состоится помывка членов второй роты,
бенть". К началу помывки экипажный комендант "Пан Коневицкий" привозил два
огромных мешка с бельем -- трусами и застиранными тельниками. Каждый, сдав
грязное, мог получить чистое, но это смахивало на покупку кота в мешке.
Некоторым из нас попадали трусы ниже колена, а тельник -- длиннее маминой
ночной сорочки. Придя из бани, один надевал тельник рукавами на ноги,
другой, пониже ростом, ложился под ним, высовывал голову через шейный вырез
тельника и истошно вопил. Создавалось впечатление появления на свет
младенца, и толпа рыдала кипятком и в воздух чепчики бросала.
Случались, к сожалению, и менее безобидные хохмы. Об этом
свидетельствует такая курсантская объяснительная:
Командиру роты...
от курсанта...
Дело, которому я даю объяснение, началось в училище. Мы строились для
перехода в экипаж. Я становился в строй, когда меня кто-то ударил ногой по
заднему месту. Я обернулся и стал расспрашивать, кто это сделал. Никто не
признавался. Позже я узнал, что это сделал курсант С. В экипаже я подошел к
нему и спросил, он ли меня стукнул. С. начал отказываться. Завязалась драка.
Я взял его за ворот тельника и тихонько ударил. Он оттолкнул меня и ударил в
лицо. Я ответил ударом тоже в лицо, после чего мы разошлись. У С. оказалось
выбито два зуба. Я не думал, что так получится и удар придется на зубы.
Сообщаю, что больше этого не повторится и своим поведением докажу, что это
была случайность.
Без даты. Подпись.
Случаи драк были исключительно редки и только на первом курсе. В то
время не было понятия "дедовщина", или попросту истязаний младших старшими.
Мы все составляли дружную курсантскую братию.
Среди тех, с кем я дружил особо, были ребята и курсом выше и ниже: В.
Аникии, В. Бурданов, А. Омельченко, В. Раудкетт, В. Шиповских, К. Морозов,
Т. Мурашов-Петров, Э. Нейдре, Е. Нигородов, В. Пикат, В. Пьянов. Со многими
выпускниками ТМУ сохранил добрые отношения на долгие годы...
Наконец все угомонились, улеглись и притихли. Рота спит. Спят
"гробовщики" и "роженицы", спят драчуны. Сон сморил всех. Последним, положив
голову на тумбочку, засыпал хранитель курсантского покоя -- дневальный по
роте.
Спать, изогнувшись буквой "Г", очень неудобно, о чем свидетельствует
объяснительная:
Командиру роты капитан-лейтенанту К. от курсанта А.
Я, курсант А. не стоял на вахте, т.к. у меня онемела нога. Это
случилось в 6.30. Я прилег и уснул. Меня разбудил дежурный офицер. Обещаю,
что такого больше не будет.
Курсант А. Дата.
К рассказанному можно добавить, что через рабочее место дневального по
роте прошли и спали, изогнувшись буквой "Г", многие известные капитаны и
крупные морские начальники.
Впрочем, поначалу немало что бывало в тягость. Но со временем все
привыкли, вошли в ритм курсантской жизни, или, как говорят на флоте, "пришли
в меридиан". Ведь и великие флотоводцы пролили потоки терпкого соленого
пота, пока стали моряками и мужчинами.
А теперь пора рассказать о тех, кто нас учил.
У нас в подавляющем числе были прекрасные учителя -- энтузиасты своего
дела, преданные своей профессии, бескорыстные и честные люди.
Начальник училища -- капитан дальнего плавания Александр Владимирович
Аносов. Его называли "папа Аносов", а курсанты -- просто "папа". Высокий,
крупной кости мужчина, начинающий полнеть. Носил маленькие рыжеватые усы.
Ходил семенящей походкой, мелкими шажками. Говорил громким голосом с
выговором на "О". Одет всегда по форме. Во всем любил порядок и требовал его
соблюдения от всех.
Курсанты любили "папу". Его организаторские способности и талант
руководителя за короткий срок помогли вывести ТМУ в передовые среди
мореходок ММФ, за что он был удостоен ордена Трудового Красного Знамени, а
училище премировано астрономическим планетарием.
После окончания мореходки мне неоднократно доводилось встречаться с
А.В. Аносовым, и встречи всегда были радостными для обоих. К сожалению,
последняя оказалась трагической. Морская общественность отмечала его
шестидесятилетие, юбиляра пришли поздравить друзья, коллеги и бывшие
ученики: этого человека уважали многие. За десять минут до начала
торжественной церемонии Александр Владимирович вышел "при параде", веселый.
Мы стояли рядом с капитаном В.Т. Казанцевым, "папа" подошел к нам.
Поздравили, обнялись. "Молодцы, что пришли поздравить меня!" -- сказал нам
"папа". Это были последние его слова, которые я запомнил. Через пятнадцать
минут его не стало -- не выдержало больное сердце.
Так ушел из жизни хороший, честный человек и моряк А.В. Аносов. Память
о тех, кого нет с нами, остается в совершенных ими делах. На книжной полке у
меня стоит его книга "Управление судами" с дарственной надписью: "Дорогому
ученику моему от автора. 25.12.61".
Начальником судоводительского отделения был Федор Степанович Бойцов. На
третьем курсе он преподавал нам электрорадионавигационные приборы и
экономику морского флота. Не знаю почему, но ребята его не любили, не было
особо теплых отношений с ним и у меня.
А вот начальника судомеханического отделения Анатолия Степановича
Симоненко любили все, его называли "Симо- нян". Думаю, что ему было известно
это прозвище. Потом он стал начальником ТМУ.
Слово "навигация" происходит от латинского слова "navigare", что
означает "ходить по морю". Хождение по морю -- значит обеспечение перехода
судна наивыгоднейшим путем без отклонений от него из одной точки в другую.
Преподавал навигацию Яков Яковлевич Шапошников. Он был высок, худощав,
всегда по форме одет. Когда надевал свою видавшую виды морскую фуражку с
позеленевшим от времени "крабом" и коричневое пальто из кожи молодого
верблюда, приобретенное когда-то в далекой Бразилии, то походил на
настоящего "морского волка", прошедшего все океаны. В 1925 году он окончил
Ростовский техникум водного транспорта, а в 1926 году плавал штурманским
учеником на учебном паруснике "Товарищ". Работал вторым и старшим помощником
капитана на учебном судне "Вега". Во время войны оба эти судна погибли:
"Товарищ" был потоплен немцами вблизи Мариуполя, а "Вега" -- в Геленджикской
бухте.
Яков Яковлевич навигацию знал превосходно и преподавал интересно,
вперемежку с забавными жизненными историями и веселыми морскими байками,
которые у него были в запасе на все случаи жизни и лились, как из рога
изобилия. За это его называли "Яшка-Травила", но в памяти выпускников он
больше сохранился как Як-Як. Он был легендарной личностью и пользовался
огромным уважением среди курсантов.
У Як-Яка была вставная челюсть, поэтому некоторые звуки в его
произношении трансформировались, и речь получалась еще смешнее. В
экстремальных случаях он нацеплял на нос вторые очки, и тогда выглядел
весьма внушительно. Так, приступив к изучению навигации, мы узнали о том,
что "Эта наука очень шлошная, но вешьма приближительная".
А вот преподаватель морской практики капитан Херман Тыниссо был
настоящий "морской медведь". Он боком протискивался в дверь, а когда
садился, стул начинал под ним жалобно скрипеть. И ростом он вышел, с
широкими плечами и огромными кулаками. О нем у курсантов ходили легенды.
Среди известных капитанов трудно найти другое имя, с которым связывалось бы
так много славных дел.
Херман Тыниссо родился на Пярнумаа. Морскую карьеру начал с матроса
после окончания Палдиской мореходной школы. В годы первой мировой войны
служил на гидрографическом судне. В 1940 году был назначен капитаном
ледокола "Суур Тылл". 28 августа 1941 года ледокол (тогда он назывался
"Волынец") покидал Таллинн, увозя последних защитников города. Многие суда
каравана погибли, а "Волынец" прибыл в Ленинград. За проявленное мужество и
героизм во время перехода под бомбежками и артобстрелом Х. Тыниссо был
награжден орденом.
Вот как вспоминал об этом переходе сам капитан: "Это был настоящий ад,
в котором нам пришлось плыть два дня. Зачастую на поверхности можно было
видеть останки судов, спасательные жилеты, блуждающие мины и плавающих
людей, пытавшихся спастись на досках. Невольно возникала мысль: может и нам
придется оказаться в такой обстановке. Проверил, находится ли под рукой
спасательный пояс. Однако была и уверенность почему-то, что с нами будет все
в порядке, все хорошо".
В 1944 году, на другой день после освобождения Таллинна, он приступил к
исполнению обязанностей капитана Таллиннского морского торгового порта и
одновременно преподавателя мореходного училища. Находясь с 1957 года на
пенсии, Х. Тыниссо продолжал преподавать. Он буквально завораживал нас:
выкладывал на стол огромные, как двухпудовые гири, кулаки с пальцами толще
сарделек и рассказывал о парусниках, их рангоуте и такелаже, о тяжком
матросском труде на парусных судах, о ноющих ссадинах и потрескавшейся коже
на ладонях, о строжайших наказаниях -- подвешивании на реях и "килевании",
когда провинившихся протаскивали на тросе под килем судна. Говорил он
медленным тихим голосом, а мы замирали, ловя каждое его слово. Любимое его
изречение: "Раньше корабли были деревянные, а люди железные". До мозга
костей Х. Тыниссо был моряком-парусником.
Говоря о нем, нельзя не рассказать о деле, которое было для него второй
жизнью: до конца дней он занимался судомоделированием. Его огромными руками
созданы многие модели, особую известность ему принесла модель крупнейшего
пятимачтового барка "Копенгаген", над изготовлением которой мастер трудился
много лет. Об этом паруснике известно очень мало, тайна покрывает и его
гибель. 14 декабря 1928 года "Копенгаген" вышел из Буэнос-Айреса на
Австралию. В экипаже, кроме штатных офицеров и матросов, было 45 кадетов,
капитан -- Андерсен. В рождественскую ночь с судна была получена последняя
радиограмма, и больше его никто не видел. С 1 января 1930 года Ллойд
исключил судно из своих списков. Спустя около пяти лет море выбросило к
побережью Африки полуразрушенную шлюпку с барка.
Капитан Тыниссо обратился к бывшему владельцу судна с просьбой выслать
чертежи "Копенгагена", но построечных чертежей не оказалось. Пользуясь
справочником Ллойда, некоторыми чертежами, полученными из Дании, и даже
почтовой карточкой с изображением "Копенгагена", Х. Тыниссо произвел расчеты
и приступил к работе. В 1956 году была готова модель в масштабе 1:75.
В 1957 году в Москве состоялись крупные международные соревнования по
морскому моделированию, на которых эта работа завоевала золотую медаль, а Х.
Тыниссоо был удостоен Диплома 1 степени. В 1958 году в Англии состоялся
чемпионат мира по моделированию судов, на который "Копенгаген" был заявлен
без участия автора. Старый капитан объявил, что модель поедет только с ним.
Власти отказали ему в выезде, и была попытка забрать модель силой. Но
организаторы этой чудовищно грязной авантюры забыли, что на дворе стоял уже
пятьдесят восьмой, а не тридцать восьмой год. Горько сознавать, что эта
модель, безусловный фаворит и претендент на победу, не приняла участия в
соревнованиях.
Модель "Копенгагена" и Диплом 1 степени Х. Тыниссо хранятся в Эстонском
Морском музее, где есть и другие работы мастера. Он не оставил после себя
литературных записей, но в музее сохранились весьма остроумные замечания
старого капитана о своих коллегах.
Х. Тыниссо не стало 31 марта 1974 года. В память о нем храню свой
курсантский конспект по морской практике и надежду, что когда-нибудь в
составе флота появится судно, носящее его имя. Нет моряку лучшего памятника,
чем такой. Отдаю себе отчет, что эта моя мечта утопическая...
Преподаватель черчения Линда Густавовна Тюндер была крупного
телосложения, с копной пышных рыжих волос. Ее волевое лицо вселяло страх в
бритоголовых курсантов. Она проработала в училище долгие годы и была той
скалой, о которую разбивались, словно прибой, все курсантские ухищрения.
Возможно, у некоторых читателей, прошедших школу Линды Густавовны, при
упоминании ее имени по спине побегут мурашки, а на лбу выступит холодный
пот, но отдадим ей должное за то, что умела заставить нашу братию чертить
шрифты и разрезы судов, приучая к тщательности и аккуратности. Сейчас, имея
продолжительный опыт работы с "детьми лейтенанта Шмидта", беру на себя
смелость заявить, что Линда Густавовна Тюндер -- эталон педагога.
Впрочем, в ту курсантскую пору на двери чертежного кабинета появилась
карикатура с надписью:
Здесь чертежный кабинет:
Досок нет, линеек нет.
Здесь уже который год
Ведьма рыжая живет.
Капитан-лейтенант Г.П. Кангро, дежуривший по училищу, обнаружил сей
"шедевр", листок сорвал и хода розыску не дал, хотя установить автора было
легко.
Начальник военно-морского цикла нам не преподавал и нас непосредственно
не касался. Капитан первого ранга В.И. Орсич носил маленькие очки в золотой
оправе и фуражку с высокой тульей, за что его называли "гросс-адмирал
Денниц".
Большим нашим другом был лаборант военных классов капитан Кузьмин -- "В
Дарданеллы-мать".
Минно-торпедное дело вел капитан второго ранга Б.И. Бак, артиллерийское
дело -- капитан третьего ранга А.И. Кирьянов. Это были абсолютно разные люди
-- по форме и по содержанию. Борис Ионович Бак был тучным человеком, ra-
бардиновый китель трещал под напряжением не в меру развитой грудной мышцы.
Во время войны он служил разведчиком, но никогда об этом не рассказывал.
Самым ценным качеством скромного и доброго человека Бориса Ионовича было его
спокойствие.
Преподаватель артиллерии А.И. Кирьянов -- полная противоположность.
Маленького роста, худощавый, подвижный и эмоциональный, он любил
"прихватить" курсантов и щедро одаривал их жирными "гусями", как он называл
двойки. Любил Александр Иванович рассказывать про Дальний Восток: "Чудесный
край, но ехать туда никто не хочет". И вообще он был остроумным и веселым
человеком. Особых проблем в общении с ним у нас не возникало.
Кроме. названных выше офицеров, нам военные науки читали капитаны
второго ранга Веселов и Постников. Первого помню по системе оценки
курсантский знаний: поешь -- пять, roворишь -- четыре, мычишь -- три,
молчишь -- два. Должен сказать, что система универсальная, опробованная в
течение трех десятков лет, остается только сожалеть, что голосистых ныне
мало.
Александр Иванович Постников -- инженер-гидрограф, и очень гордился
своей профессией. Культурный, вежливый и спокойный человек. После ухода в
отставку он плавал на судах Эстонского пароходства первым помощником
капитана, затем возглавлял подготовку рабочих кадров в торговом порту. Автор
нескольких книг и многих статей. Долгие годы меня связывают добрые отношения
с этим удивительно простым и порядочным человеком.
...В минно-торпедном классе шел урок. Капитан второго ранга Бак, держа
указку за тонкий конец, ритмично постукивал спящего курсанта по наголо
стриженой голове, приговаривая: "Морская контактная..." Курсант не
реагировал, тогда кавторанг попросил бодрствующего курсанта: "Потрудитесь
разбудить вашего соседа". А тем временем наш сын Кавказских rop исчез в
чреве выхолощенной торпеды. Через некоторое время оттуда раздалось мерное
посапывание. Урок окончен. Дежурный только набрал в легкие воздуха, чтобы
гаркнуть: "Встать!", но Борис Ионович жестом остановил его. Собрав со стола
свои нехитрые пожитки, лучший разведчик нескольких фронтов на цыпочках
покинул класс, за ним вышли курсанты. "В Дарданеллы-мать", демонстрируя
филигранную технику исполнения операции, опечатал класс. Когда сын гор
проснулся и не обнаружил рядом братьев по оружию, он остервенело начал
стучать по металлической двери всеми конечностями. Первой звон металла
услышала лаборантка Тамара и доложила Орсичу, реакцией которого было:
"Диверсанты! "К месту происшествия мелкими шажками семенил грузный Орсич,
обгоняя его по прямой, вприпрыжку, со связкой ключей на изготовку несся
капитан "В Дарданеллы- мать". Сорвав налету бирку с сургучной печатью, он
открыл дверь, из которой, как ошпаренный, выскочил бритоголовый курсант с
заспанным лицом, оттолкнул капитана, кратчайшим путем лег курсом на столовую
и, побивая рекорд училища в беге на короткие дистанции, скрылся на камбузе.
Крики начальника цикла были напрасны. Когда задыхающийся Орсич вошел в
столовую, сын rop уплетал за обе щеки гороховый суп, ловко орудуя
алюминиевой ложкой.
Вспоминается "окуривание" в нашей роте. В соответствии с учебной
программой, в целях укрепления оборонного могущества страны, будущих
флотских офицеров обучали умению пользоваться противогазами. До
практического применения нам в научно-популярной форме рассказывали, а потом
на пальцах показывали, как и что делать. Затем и начиналось упражнение,
получившее наименование "окуривание". Войдя в бункер, наполненный
хлорпикрином, нужно было, задержав дыхание, достать из сумки противогаз и
надеть. После нескольких минут пребывания там следовало покинуть бункер.
Был у нас парень худобы неописуемой, природа явно обошла его телом,
расщедрившись лишь на нос. На его узком лице рельефно, словно шлюпочный
румпель, выделялся огромный носяра, за что его носитель получил прозвище
"шнобель".
Вот из-за этого самого носа он чуть не задохнулся в бункере с газом.
Войдя внутрь, как учили, он достал противогаз и, затаив дыхание, начал его
надевать. И то ли маска запуталась вокруг носа, то ли нос застрял в маске,
но противогаз вместо головы оказался на его огромном носу. Имярек начал
заглатывать в себя ядовитые пары. Его оперативно эвакуировали из "зоны
поражения", а командир роты Колесников, не откладывая дела в долгий ящик,
ввел в его тщедушный организм повышенную дозу
морально-политико-психологической вакцины, обильно приправленной "бенть",
которая оказала мгновенное отрезвляющее воздействие.
Помню их всех: одних хорошо и добрым словом, других -- хуже, о третьих
вообще вспоминать не хочется. С одними долгие годы довелось встречаться,
других так и не видел больше.
О первом нашем командире роты уже сказано выше. К этому могу добавить,
что особых огорчений он нам не приносил.
Вообще командирами рот у судоводителей бывали флотские офицеры, у
механиков -- сухопутные, переодетые в морскую форму, но на погонах у них
были красные просветы, за что их называли "краснопогонниками". От флотских
они отличались не только цветом просветов на погонах.
Ротой судоводителей курсом старше нас командовал капитан-лейтенант Г.П.
Кангро. Невысокого роста, худощавый, он выглядел щегольски: безукоризненно
пошитая, всегда отглаженная и вычищенная форма облегала его тонкую фигуру.
Соз- давалось впечатление, что он получал комплект формы ежедневно из ателье
индпошива, которое располагалось в доме, где он жил. С особым, только ему
присущим шиком, носил он далекую от уставного образца фуражку. Ее широкие
поля закрывали, казалось, плечи, на фуражке был толстый белый кант и
прошитый козырек. Ребята шутили: если посмотреть на Кангро с крыши, увидишь
только его фуражку.
Г.П. Кангро имел зычный, хорошо поставленный командирский голос, никак
не соответствующий его внешности. От проницательного взгляда его зеленоватых
глаз, похоже, ничто не могло ускользнуть. В общем, Гастон Петрович являл
собой эталон военно-морского офицера, был требователен, но справедлив.
Ребята очень уважали его. Без малого сорок лет он отдал училищу, пройдя путь
от командира роты до заместителя начальника училища по военно-морской
подготовке. Уже находясь на заслуженном отдыхе, капитан первого ранга пришел
в Эстонский центр морского образования, чтоб передать свой богатый опыт. К
сожалению, многие его планы остались невыполненными.
Нас связывала долголетняя дружба, и всегда этот обаятельный человек был
честным и преданным. Незадолго до его тяжелой и неизлечимой болезни я после
лекций зашел к нему. Гастон Петрович перебирал на столе огромную стопку
каких-то бумаг высотой около шестидесяти сантиметров. Тепло поздоровавшись,
он сказал: "Юра, это курсантские объяснительные за сорок лет. Возьми, тебе
они могут пригодиться". Тщательно перелопатив огромную стопку, я выбрал те,
которые приведены в этой книжке.
15 августа 1996 года перестало биться сердце Гастона Петровича Кангро.
На другой день я выразил искреннее соболезнование вдове и сыну в постигшем
их тяжелом горе, а через несколько дней вместе со своими однокашниками стоял
у гроба друга.
У механиков командирами рот были майоры Давиденко и Кулларанд, а также
уже известный читателю старший лейтенант -- "Утенок". У него была одна
медаль, что сразу оценили по достоинству:
И на груди его могучей,
Сверкая в несколько рядов,
Одна медаль висела кучей,
И та за выслугу годов.
Ребята рассказывали, что "Утенок" обладал исключительной способностью
узнать в темноте за сорок метров курсанта со спины. За годы учебы мне как-то
раз довелось столкнуться с ним. Заступая в наряд помощником дежурного по
училищу, выстроил ребят, проверил внешний вид, форму одежды заступающих. Все
были выбриты до синевы, а пуговицы и бляхи блестели, как пасхальные яйца.
Появился "Утенок" и грянул оркестр. Докладываю:
-- Товарищ старший лейтенант...
-- Отставить! Суточный наряд к разводу не готов.
-- Товарищ старший лейтенант, почему не готов?
-- У помощника дежурного по училищу не сбриты усы.
-- Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить.
-- Докладывайте.
-- Имею личное разрешение начальника училища носить усы.
Действительно, однажды А.В. Аносов сказал мне: "Знаешь, Рястас, твои
морских начальников начинал переход в экипаж. Выйдя на площадь Победы,
запевали песню, каждая рота -- свою. У нашей роты -- незатейливая песня о
том, как дети разбитой сковородкой ловили лягушат и поймали головастика. К
детской песне добавлен взрослый припев. Эстонские ребята пели про
головастика, а русские дружно подхватывали припев:
Las tiksub taksomeeter,
Las tuleb veel uks klient,
Las ootab oma naine,
Kell kehv koefitsient.
Пусть тикает таксометр,
Пусть будет еще клиент,
Пусть ждет супруга дома,
Чей низок коэффициент.
(перевод с эстон.)
Мы орали во всю мощь своих здоровых легких, а люди на улице улыбались,
то ли завидуя нашей молодости и задору, то ли осуждая нас.
У русских ребят была и своя песня:
Пошел купаться Оверлей,
Оставив дома Доротею...
Эти безобидные куплеты не терпел командир роты Колесников. Услышав их,
он приказывал: "Отставить Оверлея, бенть! У вас что, беять, нормальной песни
нет, беять?" Возможно, воспитанный на марксистко-ленинской идеологии, он не
мог простить Оверлею его дореволюционного происхождения. Говорили, что эту
песню сочинили кадеты морского корпуса или даже слушатели духовной
академии... И тогда следовала музыкальная история о петушиной подлости по
отношению к девственной хохлаточке:
У бабушки под крышей сеновала
Хохлаточка спокойно проживала,
Не знала и не ведала греха.
И вдруг она узрела петуха. Ха-Ха!
Петух заметил курочку-молодку
И сразу изменил свою походку:
Он очень важно крыльями захлопал
И ножками он по полу затопал.
Воскликнул Петя громко: "Ку-ка-ре-ку!
Пойдем со мной, хохлаточка, за реку.
За речкою довольно-таки тихо,
Растет там также просо и гречиха".
Поверила хохлатка и пошла,
Надеялась на совесть петуха,
А Петенька подставил там ей ножку,
И курочка упала на дорожку.
Сперва хохлатка бойко отбивалась,
Потом она в истерику бросалась.
Поплакала, погоревала птичка,
А через день снесла она яичко.
Хохлаточки, совет даю я вам:
Не верьте вы таким вот петухам,
Не вздумайте ходить с ними за реку,
Не то вы запоете: "Ку-ка-ре-ку!"
При подходе к Ратушной площади некоторые страстные поклонники Вана
Томаса приветствовали его поднятыми вверх головными уборами, а после "отбоя"
помогали дневальному по роте убирать гальюн.
Была у нас еще одна любимая песня:
То с севера, то с юга
Приносят волны друга.
То парус, то труба мелькнет в порту.
И вот на берег сходят коряги-мореходы,
А через час они уже в спирту!
Сорок лет спустя, прочел в книжке своего учителя Р.Ю. Титова, что эти
слова написал А.В. Жерлаков, который во время моей учебы в "Макаровке" был
ее начальником.
Но хватит песни петь. Вернусь к другим сторонам нашей жизни. В
человеческом организме с рождения заложен дух противоречия: вечером не
уложить, утром -- не поднять. После прихода в экипаж начиналась подготовка
ко сну. Кто стирал носки, опасаясь получить "гадом" по голове, кто таскал в
баталерке перед сном двухпудовую гирю, кто обмывался по пояс холодной водой.
А некоторые готовились к "выносу тела".
Эта безобидная шутка доставляла первокурсникам много радости. Один
курсант маленького роста надевал на руки "гады", зажав между пальцами край
простыни, другой, ростом повыше, задирал голову назад, натягивая
противоположный край простыни. С каждой стороны становились по два парня. С
этажа швейного ателье, действительно, казалось, будто выносили тело.
Девушки-швейницы спрашивали потом: "Вас очень плохо кормят?" Наши
удивлялись: "Почему?" "Так опять кто-то умер!"
Был еще один веселый номер, называемый "родами". Номер исполнялся раз в
неделю по четвергам, когда мы ходили в баню на улице Леннуки. Перед баней
командир объявлял: "Сегодня, бенть, состоится помывка членов второй роты,
бенть". К началу помывки экипажный комендант "Пан Коневицкий" привозил два
огромных мешка с бельем -- трусами и застиранными тельниками. Каждый, сдав
грязное, мог получить чистое, но это смахивало на покупку кота в мешке.
Некоторым из нас попадали трусы ниже колена, а тельник -- длиннее маминой
ночной сорочки. Придя из бани, один надевал тельник рукавами на ноги,
другой, пониже ростом, ложился под ним, высовывал голову через шейный вырез
тельника и истошно вопил. Создавалось впечатление появления на свет
младенца, и толпа рыдала кипятком и в воздух чепчики бросала.
Случались, к сожалению, и менее безобидные хохмы. Об этом
свидетельствует такая курсантская объяснительная:
Командиру роты...
от курсанта...
Дело, которому я даю объяснение, началось в училище. Мы строились для
перехода в экипаж. Я становился в строй, когда меня кто-то ударил ногой по
заднему месту. Я обернулся и стал расспрашивать, кто это сделал. Никто не
признавался. Позже я узнал, что это сделал курсант С. В экипаже я подошел к
нему и спросил, он ли меня стукнул. С. начал отказываться. Завязалась драка.
Я взял его за ворот тельника и тихонько ударил. Он оттолкнул меня и ударил в
лицо. Я ответил ударом тоже в лицо, после чего мы разошлись. У С. оказалось
выбито два зуба. Я не думал, что так получится и удар придется на зубы.
Сообщаю, что больше этого не повторится и своим поведением докажу, что это
была случайность.
Без даты. Подпись.
Случаи драк были исключительно редки и только на первом курсе. В то
время не было понятия "дедовщина", или попросту истязаний младших старшими.
Мы все составляли дружную курсантскую братию.
Среди тех, с кем я дружил особо, были ребята и курсом выше и ниже: В.
Аникии, В. Бурданов, А. Омельченко, В. Раудкетт, В. Шиповских, К. Морозов,
Т. Мурашов-Петров, Э. Нейдре, Е. Нигородов, В. Пикат, В. Пьянов. Со многими
выпускниками ТМУ сохранил добрые отношения на долгие годы...
Наконец все угомонились, улеглись и притихли. Рота спит. Спят
"гробовщики" и "роженицы", спят драчуны. Сон сморил всех. Последним, положив
голову на тумбочку, засыпал хранитель курсантского покоя -- дневальный по
роте.
Спать, изогнувшись буквой "Г", очень неудобно, о чем свидетельствует
объяснительная:
Командиру роты капитан-лейтенанту К. от курсанта А.
Я, курсант А. не стоял на вахте, т.к. у меня онемела нога. Это
случилось в 6.30. Я прилег и уснул. Меня разбудил дежурный офицер. Обещаю,
что такого больше не будет.
Курсант А. Дата.
К рассказанному можно добавить, что через рабочее место дневального по
роте прошли и спали, изогнувшись буквой "Г", многие известные капитаны и
крупные морские начальники.
Впрочем, поначалу немало что бывало в тягость. Но со временем все
привыкли, вошли в ритм курсантской жизни, или, как говорят на флоте, "пришли
в меридиан". Ведь и великие флотоводцы пролили потоки терпкого соленого
пота, пока стали моряками и мужчинами.
А теперь пора рассказать о тех, кто нас учил.
У нас в подавляющем числе были прекрасные учителя -- энтузиасты своего
дела, преданные своей профессии, бескорыстные и честные люди.
Начальник училища -- капитан дальнего плавания Александр Владимирович
Аносов. Его называли "папа Аносов", а курсанты -- просто "папа". Высокий,
крупной кости мужчина, начинающий полнеть. Носил маленькие рыжеватые усы.
Ходил семенящей походкой, мелкими шажками. Говорил громким голосом с
выговором на "О". Одет всегда по форме. Во всем любил порядок и требовал его
соблюдения от всех.
Курсанты любили "папу". Его организаторские способности и талант
руководителя за короткий срок помогли вывести ТМУ в передовые среди
мореходок ММФ, за что он был удостоен ордена Трудового Красного Знамени, а
училище премировано астрономическим планетарием.
После окончания мореходки мне неоднократно доводилось встречаться с
А.В. Аносовым, и встречи всегда были радостными для обоих. К сожалению,
последняя оказалась трагической. Морская общественность отмечала его
шестидесятилетие, юбиляра пришли поздравить друзья, коллеги и бывшие
ученики: этого человека уважали многие. За десять минут до начала
торжественной церемонии Александр Владимирович вышел "при параде", веселый.
Мы стояли рядом с капитаном В.Т. Казанцевым, "папа" подошел к нам.
Поздравили, обнялись. "Молодцы, что пришли поздравить меня!" -- сказал нам
"папа". Это были последние его слова, которые я запомнил. Через пятнадцать
минут его не стало -- не выдержало больное сердце.
Так ушел из жизни хороший, честный человек и моряк А.В. Аносов. Память
о тех, кого нет с нами, остается в совершенных ими делах. На книжной полке у
меня стоит его книга "Управление судами" с дарственной надписью: "Дорогому
ученику моему от автора. 25.12.61".
Начальником судоводительского отделения был Федор Степанович Бойцов. На
третьем курсе он преподавал нам электрорадионавигационные приборы и
экономику морского флота. Не знаю почему, но ребята его не любили, не было
особо теплых отношений с ним и у меня.
А вот начальника судомеханического отделения Анатолия Степановича
Симоненко любили все, его называли "Симо- нян". Думаю, что ему было известно
это прозвище. Потом он стал начальником ТМУ.
Слово "навигация" происходит от латинского слова "navigare", что
означает "ходить по морю". Хождение по морю -- значит обеспечение перехода
судна наивыгоднейшим путем без отклонений от него из одной точки в другую.
Преподавал навигацию Яков Яковлевич Шапошников. Он был высок, худощав,
всегда по форме одет. Когда надевал свою видавшую виды морскую фуражку с
позеленевшим от времени "крабом" и коричневое пальто из кожи молодого
верблюда, приобретенное когда-то в далекой Бразилии, то походил на
настоящего "морского волка", прошедшего все океаны. В 1925 году он окончил
Ростовский техникум водного транспорта, а в 1926 году плавал штурманским
учеником на учебном паруснике "Товарищ". Работал вторым и старшим помощником
капитана на учебном судне "Вега". Во время войны оба эти судна погибли:
"Товарищ" был потоплен немцами вблизи Мариуполя, а "Вега" -- в Геленджикской
бухте.
Яков Яковлевич навигацию знал превосходно и преподавал интересно,
вперемежку с забавными жизненными историями и веселыми морскими байками,
которые у него были в запасе на все случаи жизни и лились, как из рога
изобилия. За это его называли "Яшка-Травила", но в памяти выпускников он
больше сохранился как Як-Як. Он был легендарной личностью и пользовался
огромным уважением среди курсантов.
У Як-Яка была вставная челюсть, поэтому некоторые звуки в его
произношении трансформировались, и речь получалась еще смешнее. В
экстремальных случаях он нацеплял на нос вторые очки, и тогда выглядел
весьма внушительно. Так, приступив к изучению навигации, мы узнали о том,
что "Эта наука очень шлошная, но вешьма приближительная".
А вот преподаватель морской практики капитан Херман Тыниссо был
настоящий "морской медведь". Он боком протискивался в дверь, а когда
садился, стул начинал под ним жалобно скрипеть. И ростом он вышел, с
широкими плечами и огромными кулаками. О нем у курсантов ходили легенды.
Среди известных капитанов трудно найти другое имя, с которым связывалось бы
так много славных дел.
Херман Тыниссо родился на Пярнумаа. Морскую карьеру начал с матроса
после окончания Палдиской мореходной школы. В годы первой мировой войны
служил на гидрографическом судне. В 1940 году был назначен капитаном
ледокола "Суур Тылл". 28 августа 1941 года ледокол (тогда он назывался
"Волынец") покидал Таллинн, увозя последних защитников города. Многие суда
каравана погибли, а "Волынец" прибыл в Ленинград. За проявленное мужество и
героизм во время перехода под бомбежками и артобстрелом Х. Тыниссо был
награжден орденом.
Вот как вспоминал об этом переходе сам капитан: "Это был настоящий ад,
в котором нам пришлось плыть два дня. Зачастую на поверхности можно было
видеть останки судов, спасательные жилеты, блуждающие мины и плавающих
людей, пытавшихся спастись на досках. Невольно возникала мысль: может и нам
придется оказаться в такой обстановке. Проверил, находится ли под рукой
спасательный пояс. Однако была и уверенность почему-то, что с нами будет все
в порядке, все хорошо".
В 1944 году, на другой день после освобождения Таллинна, он приступил к
исполнению обязанностей капитана Таллиннского морского торгового порта и
одновременно преподавателя мореходного училища. Находясь с 1957 года на
пенсии, Х. Тыниссо продолжал преподавать. Он буквально завораживал нас:
выкладывал на стол огромные, как двухпудовые гири, кулаки с пальцами толще
сарделек и рассказывал о парусниках, их рангоуте и такелаже, о тяжком
матросском труде на парусных судах, о ноющих ссадинах и потрескавшейся коже
на ладонях, о строжайших наказаниях -- подвешивании на реях и "килевании",
когда провинившихся протаскивали на тросе под килем судна. Говорил он
медленным тихим голосом, а мы замирали, ловя каждое его слово. Любимое его
изречение: "Раньше корабли были деревянные, а люди железные". До мозга
костей Х. Тыниссо был моряком-парусником.
Говоря о нем, нельзя не рассказать о деле, которое было для него второй
жизнью: до конца дней он занимался судомоделированием. Его огромными руками
созданы многие модели, особую известность ему принесла модель крупнейшего
пятимачтового барка "Копенгаген", над изготовлением которой мастер трудился
много лет. Об этом паруснике известно очень мало, тайна покрывает и его
гибель. 14 декабря 1928 года "Копенгаген" вышел из Буэнос-Айреса на
Австралию. В экипаже, кроме штатных офицеров и матросов, было 45 кадетов,
капитан -- Андерсен. В рождественскую ночь с судна была получена последняя
радиограмма, и больше его никто не видел. С 1 января 1930 года Ллойд
исключил судно из своих списков. Спустя около пяти лет море выбросило к
побережью Африки полуразрушенную шлюпку с барка.
Капитан Тыниссо обратился к бывшему владельцу судна с просьбой выслать
чертежи "Копенгагена", но построечных чертежей не оказалось. Пользуясь
справочником Ллойда, некоторыми чертежами, полученными из Дании, и даже
почтовой карточкой с изображением "Копенгагена", Х. Тыниссо произвел расчеты
и приступил к работе. В 1956 году была готова модель в масштабе 1:75.
В 1957 году в Москве состоялись крупные международные соревнования по
морскому моделированию, на которых эта работа завоевала золотую медаль, а Х.
Тыниссоо был удостоен Диплома 1 степени. В 1958 году в Англии состоялся
чемпионат мира по моделированию судов, на который "Копенгаген" был заявлен
без участия автора. Старый капитан объявил, что модель поедет только с ним.
Власти отказали ему в выезде, и была попытка забрать модель силой. Но
организаторы этой чудовищно грязной авантюры забыли, что на дворе стоял уже
пятьдесят восьмой, а не тридцать восьмой год. Горько сознавать, что эта
модель, безусловный фаворит и претендент на победу, не приняла участия в
соревнованиях.
Модель "Копенгагена" и Диплом 1 степени Х. Тыниссо хранятся в Эстонском
Морском музее, где есть и другие работы мастера. Он не оставил после себя
литературных записей, но в музее сохранились весьма остроумные замечания
старого капитана о своих коллегах.
Х. Тыниссо не стало 31 марта 1974 года. В память о нем храню свой
курсантский конспект по морской практике и надежду, что когда-нибудь в
составе флота появится судно, носящее его имя. Нет моряку лучшего памятника,
чем такой. Отдаю себе отчет, что эта моя мечта утопическая...
Преподаватель черчения Линда Густавовна Тюндер была крупного
телосложения, с копной пышных рыжих волос. Ее волевое лицо вселяло страх в
бритоголовых курсантов. Она проработала в училище долгие годы и была той
скалой, о которую разбивались, словно прибой, все курсантские ухищрения.
Возможно, у некоторых читателей, прошедших школу Линды Густавовны, при
упоминании ее имени по спине побегут мурашки, а на лбу выступит холодный
пот, но отдадим ей должное за то, что умела заставить нашу братию чертить
шрифты и разрезы судов, приучая к тщательности и аккуратности. Сейчас, имея
продолжительный опыт работы с "детьми лейтенанта Шмидта", беру на себя
смелость заявить, что Линда Густавовна Тюндер -- эталон педагога.
Впрочем, в ту курсантскую пору на двери чертежного кабинета появилась
карикатура с надписью:
Здесь чертежный кабинет:
Досок нет, линеек нет.
Здесь уже который год
Ведьма рыжая живет.
Капитан-лейтенант Г.П. Кангро, дежуривший по училищу, обнаружил сей
"шедевр", листок сорвал и хода розыску не дал, хотя установить автора было
легко.
Начальник военно-морского цикла нам не преподавал и нас непосредственно
не касался. Капитан первого ранга В.И. Орсич носил маленькие очки в золотой
оправе и фуражку с высокой тульей, за что его называли "гросс-адмирал
Денниц".
Большим нашим другом был лаборант военных классов капитан Кузьмин -- "В
Дарданеллы-мать".
Минно-торпедное дело вел капитан второго ранга Б.И. Бак, артиллерийское
дело -- капитан третьего ранга А.И. Кирьянов. Это были абсолютно разные люди
-- по форме и по содержанию. Борис Ионович Бак был тучным человеком, ra-
бардиновый китель трещал под напряжением не в меру развитой грудной мышцы.
Во время войны он служил разведчиком, но никогда об этом не рассказывал.
Самым ценным качеством скромного и доброго человека Бориса Ионовича было его
спокойствие.
Преподаватель артиллерии А.И. Кирьянов -- полная противоположность.
Маленького роста, худощавый, подвижный и эмоциональный, он любил
"прихватить" курсантов и щедро одаривал их жирными "гусями", как он называл
двойки. Любил Александр Иванович рассказывать про Дальний Восток: "Чудесный
край, но ехать туда никто не хочет". И вообще он был остроумным и веселым
человеком. Особых проблем в общении с ним у нас не возникало.
Кроме. названных выше офицеров, нам военные науки читали капитаны
второго ранга Веселов и Постников. Первого помню по системе оценки
курсантский знаний: поешь -- пять, roворишь -- четыре, мычишь -- три,
молчишь -- два. Должен сказать, что система универсальная, опробованная в
течение трех десятков лет, остается только сожалеть, что голосистых ныне
мало.
Александр Иванович Постников -- инженер-гидрограф, и очень гордился
своей профессией. Культурный, вежливый и спокойный человек. После ухода в
отставку он плавал на судах Эстонского пароходства первым помощником
капитана, затем возглавлял подготовку рабочих кадров в торговом порту. Автор
нескольких книг и многих статей. Долгие годы меня связывают добрые отношения
с этим удивительно простым и порядочным человеком.
...В минно-торпедном классе шел урок. Капитан второго ранга Бак, держа
указку за тонкий конец, ритмично постукивал спящего курсанта по наголо
стриженой голове, приговаривая: "Морская контактная..." Курсант не
реагировал, тогда кавторанг попросил бодрствующего курсанта: "Потрудитесь
разбудить вашего соседа". А тем временем наш сын Кавказских rop исчез в
чреве выхолощенной торпеды. Через некоторое время оттуда раздалось мерное
посапывание. Урок окончен. Дежурный только набрал в легкие воздуха, чтобы
гаркнуть: "Встать!", но Борис Ионович жестом остановил его. Собрав со стола
свои нехитрые пожитки, лучший разведчик нескольких фронтов на цыпочках
покинул класс, за ним вышли курсанты. "В Дарданеллы-мать", демонстрируя
филигранную технику исполнения операции, опечатал класс. Когда сын гор
проснулся и не обнаружил рядом братьев по оружию, он остервенело начал
стучать по металлической двери всеми конечностями. Первой звон металла
услышала лаборантка Тамара и доложила Орсичу, реакцией которого было:
"Диверсанты! "К месту происшествия мелкими шажками семенил грузный Орсич,
обгоняя его по прямой, вприпрыжку, со связкой ключей на изготовку несся
капитан "В Дарданеллы- мать". Сорвав налету бирку с сургучной печатью, он
открыл дверь, из которой, как ошпаренный, выскочил бритоголовый курсант с
заспанным лицом, оттолкнул капитана, кратчайшим путем лег курсом на столовую
и, побивая рекорд училища в беге на короткие дистанции, скрылся на камбузе.
Крики начальника цикла были напрасны. Когда задыхающийся Орсич вошел в
столовую, сын rop уплетал за обе щеки гороховый суп, ловко орудуя
алюминиевой ложкой.
Вспоминается "окуривание" в нашей роте. В соответствии с учебной
программой, в целях укрепления оборонного могущества страны, будущих
флотских офицеров обучали умению пользоваться противогазами. До
практического применения нам в научно-популярной форме рассказывали, а потом
на пальцах показывали, как и что делать. Затем и начиналось упражнение,
получившее наименование "окуривание". Войдя в бункер, наполненный
хлорпикрином, нужно было, задержав дыхание, достать из сумки противогаз и
надеть. После нескольких минут пребывания там следовало покинуть бункер.
Был у нас парень худобы неописуемой, природа явно обошла его телом,
расщедрившись лишь на нос. На его узком лице рельефно, словно шлюпочный
румпель, выделялся огромный носяра, за что его носитель получил прозвище
"шнобель".
Вот из-за этого самого носа он чуть не задохнулся в бункере с газом.
Войдя внутрь, как учили, он достал противогаз и, затаив дыхание, начал его
надевать. И то ли маска запуталась вокруг носа, то ли нос застрял в маске,
но противогаз вместо головы оказался на его огромном носу. Имярек начал
заглатывать в себя ядовитые пары. Его оперативно эвакуировали из "зоны
поражения", а командир роты Колесников, не откладывая дела в долгий ящик,
ввел в его тщедушный организм повышенную дозу
морально-политико-психологической вакцины, обильно приправленной "бенть",
которая оказала мгновенное отрезвляющее воздействие.
Помню их всех: одних хорошо и добрым словом, других -- хуже, о третьих
вообще вспоминать не хочется. С одними долгие годы довелось встречаться,
других так и не видел больше.
О первом нашем командире роты уже сказано выше. К этому могу добавить,
что особых огорчений он нам не приносил.
Вообще командирами рот у судоводителей бывали флотские офицеры, у
механиков -- сухопутные, переодетые в морскую форму, но на погонах у них
были красные просветы, за что их называли "краснопогонниками". От флотских
они отличались не только цветом просветов на погонах.
Ротой судоводителей курсом старше нас командовал капитан-лейтенант Г.П.
Кангро. Невысокого роста, худощавый, он выглядел щегольски: безукоризненно
пошитая, всегда отглаженная и вычищенная форма облегала его тонкую фигуру.
Соз- давалось впечатление, что он получал комплект формы ежедневно из ателье
индпошива, которое располагалось в доме, где он жил. С особым, только ему
присущим шиком, носил он далекую от уставного образца фуражку. Ее широкие
поля закрывали, казалось, плечи, на фуражке был толстый белый кант и
прошитый козырек. Ребята шутили: если посмотреть на Кангро с крыши, увидишь
только его фуражку.
Г.П. Кангро имел зычный, хорошо поставленный командирский голос, никак
не соответствующий его внешности. От проницательного взгляда его зеленоватых
глаз, похоже, ничто не могло ускользнуть. В общем, Гастон Петрович являл
собой эталон военно-морского офицера, был требователен, но справедлив.
Ребята очень уважали его. Без малого сорок лет он отдал училищу, пройдя путь
от командира роты до заместителя начальника училища по военно-морской
подготовке. Уже находясь на заслуженном отдыхе, капитан первого ранга пришел
в Эстонский центр морского образования, чтоб передать свой богатый опыт. К
сожалению, многие его планы остались невыполненными.
Нас связывала долголетняя дружба, и всегда этот обаятельный человек был
честным и преданным. Незадолго до его тяжелой и неизлечимой болезни я после
лекций зашел к нему. Гастон Петрович перебирал на столе огромную стопку
каких-то бумаг высотой около шестидесяти сантиметров. Тепло поздоровавшись,
он сказал: "Юра, это курсантские объяснительные за сорок лет. Возьми, тебе
они могут пригодиться". Тщательно перелопатив огромную стопку, я выбрал те,
которые приведены в этой книжке.
15 августа 1996 года перестало биться сердце Гастона Петровича Кангро.
На другой день я выразил искреннее соболезнование вдове и сыну в постигшем
их тяжелом горе, а через несколько дней вместе со своими однокашниками стоял
у гроба друга.
У механиков командирами рот были майоры Давиденко и Кулларанд, а также
уже известный читателю старший лейтенант -- "Утенок". У него была одна
медаль, что сразу оценили по достоинству:
И на груди его могучей,
Сверкая в несколько рядов,
Одна медаль висела кучей,
И та за выслугу годов.
Ребята рассказывали, что "Утенок" обладал исключительной способностью
узнать в темноте за сорок метров курсанта со спины. За годы учебы мне как-то
раз довелось столкнуться с ним. Заступая в наряд помощником дежурного по
училищу, выстроил ребят, проверил внешний вид, форму одежды заступающих. Все
были выбриты до синевы, а пуговицы и бляхи блестели, как пасхальные яйца.
Появился "Утенок" и грянул оркестр. Докладываю:
-- Товарищ старший лейтенант...
-- Отставить! Суточный наряд к разводу не готов.
-- Товарищ старший лейтенант, почему не готов?
-- У помощника дежурного по училищу не сбриты усы.
-- Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить.
-- Докладывайте.
-- Имею личное разрешение начальника училища носить усы.
Действительно, однажды А.В. Аносов сказал мне: "Знаешь, Рястас, твои