Страница:
Германия находилась перед крахом. Сбывалось предсказание Национального комитета «Свободная Германия»: «Скоро все резервы у Гитлера кончатся».
В своем докладе товарищ Линдау подчеркнул, что в настоящий момент немецкие трудящиеся должны подняться на всеобщую борьбу. Только рабочий класс может преобразовать германское государство, так как коренные интересы нации полностью совпадают с интересами рабочего класса. Необходимо сплотить все антифашистские демократические силы, чтобы поскорее покончить с этой войной и приступить к строительству новой Германии – без империалистов, без милитаристов и фашистов.
– Работать и бороться ради этой высокой цели, товарищи, – святой долг каждого из нас! – сказал в заключение докладчик.
Все присутствующие в зале встали и зааплодировали. Затем выпускники антифашистской школы приняли присягу…
– Я – сын немецкого народа, торжественно клянусь из любви к своему народу, к своей родине и своей семье бороться во имя того, чтобы мой народ сбросил ярмо гитлеровского режима и стал свободным и счастливым.
Я торжественно клянусь все свои знания, все свои силы, а если нужно – и жизнь отдать этой борьбе. Клянусь быть верным своему народу до последней капли крови!
Пусть эта присяга объединит меня со всеми антифашистами, с которыми я буду сражаться до полной победы нашего святого дела.
Начальник школы поздравил нас с окончанием учебы. С ответным словом выступил один из выпускников.
Настало время применить на практике полученные знания. Первое испытание обрушилось на нас раньше, чем мы этого ожидали.
– Пойдем подышим свежим воздухом, – предложил мне Макс.
– Пойдем, только на четверть часа. В такую погоду долго не нагуляешь.
Надев шинели и меховые шапки, мы вышли во двор. Моросило. Окруженные туманным ореолом, тускло светились электрические лампочки на столбах вдоль забора.
– Два года назад в это самое время я был под Сталинградом, – заговорил я. – Помню, части Красной Армии устроили там грандиозный фейерверк. Это был салют по случаю 7 ноября. Мы еще смеялись тогда, что русские не забыли отметить свой революционный праздник. Мы же считали, что русская твердыня на Волге вот-вот падет.
– А через две недели кольцо окружения было затянуто, – заметил Макс. – С тех пор прошло всего-навсего два года, а у нас, бывших врагов Советской власти, в этот день праздничное настроение. Разве это еще раз не доказывает преобразующую силу идей Октября?
– Действительно, разве не удивительно, что мы и нам подобные в ходе войны перешли на сторону Советского Союза? Все пережитое и учеба здорово нас перековали.
В этот момент ударил гонг. Потом кто-то крикнул:
– Немецкий сектор, строиться!
– Что бы это значило? – спросил я. – Торжественное собрание назначено на завтра?!
У входа мы увидели старосту немецкого сектора и начальника, обычно назначающего на работы. Из жилых корпусов выбежали курсанты. Когда все построились, староста сектора вышел на середину перед строем.
– Товарищи, послушайте меня, – начал он. – На станцию прибыло несколько вагонов с лесом. Вагоны нужно немедленно разгрузить. Мы должны ровно в десять вечера выйти на разгрузку этих вагонов.
Нам и до этого довольно часто приходилось разгружать вагоны на станции. Эта работа нам нравилась, так как она разнообразила наше житье-бытье: иногда хорошо было оторваться от учебников. Но сегодня, в такую непогоду, никому не хотелось идти на станцию. Да и настроение у всех было праздничное, нерабочее. Оставалось только надеяться, что работы там мало.
Однако как бы там ни было, а в назначенное время мы все были на станции. На путях стоял целый состав, груженный лесом. На разгрузку каждого вагона назначили по пятнадцать человек. Нужно было не только выгрузить из вагонов двухметровые бревна, но и сложить их штабелями в стороне от железнодорожного полотна. Работа оказалась тяжелой. В самом вагоне сначала мог поместиться только один человек. Бревна принимали на плечи двое и несли метров триста к месту укладки их в штабеля.
Мы уже работали несколько часов. И вдруг кто-то крикнул, что сегодня праздник, а в праздник не работают.
Этот призыв подействовал как искра в пороховой бочке. Большинство сразу же побросало бревна на землю.
Первой бросила работу небольшая группа курсантов. Их примеру последовали и другие. Все сели на землю. Работа остановилась. Я тоже сел на бревно.
Нашему сопровождающему ничего другого не оставалось, как повести нас обратно в лагерь.
По дороге в лагерь до меня наконец дошел смысл случившегося. Ведь это была забастовка – забастовка курсантов антифашистской школы. И как раз накануне годовщины Октябрьской революции!
Это было поражение каждого из нас. В праздник у нас было скверное настроение, Я не хотел никого слушать, кто пытался хоть как-то оправдать наше поведение ночью. На следующий день было назначено общее собрание нашего сектора. Товарищ Линдау коротко доложил о случившемся. Он сказал нам, что мы сорвали погрузку и из-за этого по крайней мере десять вагонов целые сутки простояли зря, в то время как они были очень нужны.
Большинство из нас по-настоящему загоревало, осознав, что между нашими теоретическими знаниями и этим реальным случаем лежит громадная пропасть. Слова и заверения тут были ни к чему. Этот промах нужно было исправить делом. Об этом мы и говорили на собрании. Работу по разгрузке вагонов закончили добровольно.
Об этом случае я вспомнил еще раз позже, когда, сидя в библиотеке, читал речь В. И. Ленина на 3-м съезде комсомола в 1920 году. Слова Ленина, сказанные им двадцать четыре года назад юношам и девушкам из Коммунистического союза молодежи, в известной степени имели отношение и к нам:
«Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества»{2}.
Я решил никогда не забывать этих слов Ленина.
Через несколько дней школа опустела. Жаль было расставаться с преподавателями и товарищами, вместе с которыми целых полгода жил и учился познавать правду. Основная масса курсантов разъехалась по лагерям для военнопленных, чтобы там помочь своим товарищам во всем разобраться. Нескольких из нас направили в распоряжение Национального комитета «Свободная Германия», а также как пропагандистов для работы в газете, на радио и на фронте. Восемь человек, в том числе и я, были направлены преподавателями в антифашистскую школу № 165 в Талицу. Пятеро курсантов остались для преподавательской работы в Красногорске.
Наши учителя
В своем докладе товарищ Линдау подчеркнул, что в настоящий момент немецкие трудящиеся должны подняться на всеобщую борьбу. Только рабочий класс может преобразовать германское государство, так как коренные интересы нации полностью совпадают с интересами рабочего класса. Необходимо сплотить все антифашистские демократические силы, чтобы поскорее покончить с этой войной и приступить к строительству новой Германии – без империалистов, без милитаристов и фашистов.
– Работать и бороться ради этой высокой цели, товарищи, – святой долг каждого из нас! – сказал в заключение докладчик.
Все присутствующие в зале встали и зааплодировали. Затем выпускники антифашистской школы приняли присягу…
– Я – сын немецкого народа, торжественно клянусь из любви к своему народу, к своей родине и своей семье бороться во имя того, чтобы мой народ сбросил ярмо гитлеровского режима и стал свободным и счастливым.
Я торжественно клянусь все свои знания, все свои силы, а если нужно – и жизнь отдать этой борьбе. Клянусь быть верным своему народу до последней капли крови!
Пусть эта присяга объединит меня со всеми антифашистами, с которыми я буду сражаться до полной победы нашего святого дела.
Начальник школы поздравил нас с окончанием учебы. С ответным словом выступил один из выпускников.
Настало время применить на практике полученные знания. Первое испытание обрушилось на нас раньше, чем мы этого ожидали.
***
В канун двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции погода стояла холодная, пасмурная. И все же я каждый вечер любил немного прогуляться. Накануне лагерное начальство разрешило мне вместе с другими товарищами поехать в Талицу. Я обрадовался этой поездке.– Пойдем подышим свежим воздухом, – предложил мне Макс.
– Пойдем, только на четверть часа. В такую погоду долго не нагуляешь.
Надев шинели и меховые шапки, мы вышли во двор. Моросило. Окруженные туманным ореолом, тускло светились электрические лампочки на столбах вдоль забора.
– Два года назад в это самое время я был под Сталинградом, – заговорил я. – Помню, части Красной Армии устроили там грандиозный фейерверк. Это был салют по случаю 7 ноября. Мы еще смеялись тогда, что русские не забыли отметить свой революционный праздник. Мы же считали, что русская твердыня на Волге вот-вот падет.
– А через две недели кольцо окружения было затянуто, – заметил Макс. – С тех пор прошло всего-навсего два года, а у нас, бывших врагов Советской власти, в этот день праздничное настроение. Разве это еще раз не доказывает преобразующую силу идей Октября?
– Действительно, разве не удивительно, что мы и нам подобные в ходе войны перешли на сторону Советского Союза? Все пережитое и учеба здорово нас перековали.
В этот момент ударил гонг. Потом кто-то крикнул:
– Немецкий сектор, строиться!
– Что бы это значило? – спросил я. – Торжественное собрание назначено на завтра?!
У входа мы увидели старосту немецкого сектора и начальника, обычно назначающего на работы. Из жилых корпусов выбежали курсанты. Когда все построились, староста сектора вышел на середину перед строем.
– Товарищи, послушайте меня, – начал он. – На станцию прибыло несколько вагонов с лесом. Вагоны нужно немедленно разгрузить. Мы должны ровно в десять вечера выйти на разгрузку этих вагонов.
Нам и до этого довольно часто приходилось разгружать вагоны на станции. Эта работа нам нравилась, так как она разнообразила наше житье-бытье: иногда хорошо было оторваться от учебников. Но сегодня, в такую непогоду, никому не хотелось идти на станцию. Да и настроение у всех было праздничное, нерабочее. Оставалось только надеяться, что работы там мало.
Однако как бы там ни было, а в назначенное время мы все были на станции. На путях стоял целый состав, груженный лесом. На разгрузку каждого вагона назначили по пятнадцать человек. Нужно было не только выгрузить из вагонов двухметровые бревна, но и сложить их штабелями в стороне от железнодорожного полотна. Работа оказалась тяжелой. В самом вагоне сначала мог поместиться только один человек. Бревна принимали на плечи двое и несли метров триста к месту укладки их в штабеля.
Мы уже работали несколько часов. И вдруг кто-то крикнул, что сегодня праздник, а в праздник не работают.
Этот призыв подействовал как искра в пороховой бочке. Большинство сразу же побросало бревна на землю.
Первой бросила работу небольшая группа курсантов. Их примеру последовали и другие. Все сели на землю. Работа остановилась. Я тоже сел на бревно.
Нашему сопровождающему ничего другого не оставалось, как повести нас обратно в лагерь.
По дороге в лагерь до меня наконец дошел смысл случившегося. Ведь это была забастовка – забастовка курсантов антифашистской школы. И как раз накануне годовщины Октябрьской революции!
Это было поражение каждого из нас. В праздник у нас было скверное настроение, Я не хотел никого слушать, кто пытался хоть как-то оправдать наше поведение ночью. На следующий день было назначено общее собрание нашего сектора. Товарищ Линдау коротко доложил о случившемся. Он сказал нам, что мы сорвали погрузку и из-за этого по крайней мере десять вагонов целые сутки простояли зря, в то время как они были очень нужны.
Большинство из нас по-настоящему загоревало, осознав, что между нашими теоретическими знаниями и этим реальным случаем лежит громадная пропасть. Слова и заверения тут были ни к чему. Этот промах нужно было исправить делом. Об этом мы и говорили на собрании. Работу по разгрузке вагонов закончили добровольно.
Об этом случае я вспомнил еще раз позже, когда, сидя в библиотеке, читал речь В. И. Ленина на 3-м съезде комсомола в 1920 году. Слова Ленина, сказанные им двадцать четыре года назад юношам и девушкам из Коммунистического союза молодежи, в известной степени имели отношение и к нам:
«Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества»{2}.
Я решил никогда не забывать этих слов Ленина.
Через несколько дней школа опустела. Жаль было расставаться с преподавателями и товарищами, вместе с которыми целых полгода жил и учился познавать правду. Основная масса курсантов разъехалась по лагерям для военнопленных, чтобы там помочь своим товарищам во всем разобраться. Нескольких из нас направили в распоряжение Национального комитета «Свободная Германия», а также как пропагандистов для работы в газете, на радио и на фронте. Восемь человек, в том числе и я, были направлены преподавателями в антифашистскую школу № 165 в Талицу. Пятеро курсантов остались для преподавательской работы в Красногорске.
Наши учителя
Ноябрь 1944 года. Москва. Казанский вокзал.
Куда ни посмотришь, всюду полно людей. Одни сидят, другие лежат прямо на полу. Женщины с маленькими детишками на руках, тут же детвора чуть постарше, возле – различные вещи. Старики с большими тюками. Много солдат и офицеров: одни едут в отпуск после ранения, другие возвращаются на фронт.
И среди этой пестрой толпы – восемь немецких и три итальянских военнопленных в сопровождении человека в гражданском, по фамилии Свиталла, и старшины Красной Армии. Мы не без труда пробираемся сквозь толпу. Кто рассматривает нас с нескрываемым любопытством, кто абсолютно равнодушен. Одни провожают нас сердитыми взглядами, другие смотрят по-дружески. Видимо, от взгляда последних не ускользает, что наш старшина с улыбкой разговаривает с нами, пленными. Нас приглашают попить чайку из кипящего самовара. Когда же мы произнесли «Гитлер капут», а наш старшина назвал нас друзьями, лед недоверия окончательно растаял. И нам уже протягивают махорку. На ломаном русском языке мы пытаемся объяснить, что считаем эту войну, развязанную фашистами, не чем иным, как преступлением, и что с ней нужно как можно скорее кончать.
– Пошли, пошли, – торопит нас старшина, глядя на часы. Мы говорим хозяевам, пригласившим нас к чаю, «спасибо» и следуем за старшиной. Товарищ Свиталла замыкает нашу группу.
Состав уже стоит под парами. Для нас забронировано три купе.
Часа в два дня паровоз дает свисток и трогает состав с места. За окнами в ноябрьском тумане мелькают дома, столбы, мосты. Очень скоро начинает темнеть. Света в купе нет.
– Куда мы, собственно говоря, едем? – спрашивает кто-то из нас товарища Свиталлу. Он очень хорошо к нам относится, но разговаривать много не любит.
– Едем на восток, – коротко отвечает он.
– Но куда именно?
– Едем по линии Москва – Горький. Когда сойдем с поезда, будем добираться в Талицу.
Мы уже хорошо знаем, что пленным обычно неохотно называют географические пункты. На этот счет, вероятно, есть какой-нибудь приказ. Но ведь мы никуда бежать не собираемся! А случаи побегов пленных из лагерей, несмотря на огромное расстояние до родины и прочие трудности, все же были. Через несколько дней беглеца обязательно ловили. Однако такие случаи доставляли советской комендатуре очень много хлопот.
Мы решили набраться терпения. Наступившая темнота не располагала к разговорам. Вскоре все улеглись спать.
«Вязники», – прочитал я утром на здании вокзала. На место мы попали только через двое суток. Ночевали в избе сельсовета, а утром – дальше по снегу и морозу. Прекрасная картина для глаз! Но ногам не до красоты.
Лишь поздно вечером на вторые сутки мы добрались до антифашистской школы № 165. Смертельно усталые, мы свалились на кровати, указанные нам. Комната была не топлена, матрацы, набитые соломой, как лед. Однако крепкий сон заставил забыть обо всем на свете.
Мои товарищи тоже проснулись от шума.
– Алло, красногорцы, вставайте! Уж не хотите ли, чтобы начальник сектора принимал вас в кроватках?
Голос говорившего показался мне знакомым. По произношению это был уроженец Ганновера. Вот он повернулся, и я увидел его лицо.
Это был Пауль из елабугского лагеря. Осенью 1943 года он уехал учиться в Красногорск. Теперь же работал преподавателем в Талице. Товарищи, которые зашли к нам в комнату вместе с Паулем, тоже целых полгода уже работали преподавателями. Все они оказались нашими старыми знакомыми.
Пока мы приводили себя в порядок и заправляли постели, товарищи рассказали нам кое-что о здешней антифашистской школе.
– Пусть двое из вас пойдут со мной, – предложил один из них. – Я покажу, где у нас выдают завтрак и кофе.
Вскоре два наших товарища принесли целый чайник кофе и восемь порций хлеба.
– Ну а теперь пошевеливайтесь, – торопил нас Пауль. – Через пятнадцать минут вас ждут начальник сектора и преподаватели.
– Это замечательный человек. Он удивительно много знает.
У стола стоял стройный мужчина в гимнастерке без погон, в темных брюках и сапогах. По внешнему виду ему можно было дать лет сорок, но не его пятьдесят пять. Один глаз был неподвижен. Позже Бернард Кенен рассказал нам, что правый глаз ему выбили в феврале 1933 года молодчики из СА в Эйслебене.
Несколько дней спустя мы слушали его лекцию «Приход фашистов к власти». Кенен упомянул в ней и о кровавых событиях 1933 года в Эйслебене. Он обвинял фашистов в терроре, однако ни словом не обмолвился о своем мужественном выступлении против них…
– Добро пожаловать, новички, – сказал он нам. – Мы вас очень ждали, так что теперь можно начинать наш курс.
Без лишних слов Кенен приступил к делу. Он рассказал об антифашистской школе в Талице, о том, что в настоящее время здесь находятся военнопленные из шести стран: словаки, венгры, румыны, австрийцы, итальянцы и немцы. Секторы других национальностей, как правило, состоят из двух или трех групп. Немецкий сектор – самый большой, он состоит из двенадцати групп, в которых обучается триста слушателей.
Затем начальник сектора представил нам наших педагогов. Кое о ком из них мы уже слышали от товарищей, а вскоре познакомились с ними ближе в своей практической работе…
Он знал тогда всего-навсего несколько русских слов, таких, как «здравствуйте» и «да». Его постригли и побрили. Когда же он хотел встать, парикмахер попросил его минуточку посидеть. Касслер послушался. Через несколько секунд парикмахер вернулся с флаконом одеколона в руках. Клиент согласно кивнул. Парикмахер, поставив флакон на тумбочку, снова куда-то скрылся. На этот раз он принес коробку туалетнего мыла. Глядя на мыло, клиент снова кивнул, сказав два раза «да». Точно так повторилось с пудрой и флаконом духов. Георг недоумевал. Сказав наконец «спасибо», он поднялся с кресла и направился к кассе, чтобы расплатиться за стрижку и бритье. Каково же было его удивление, когда кассир подал ему бумажку, на которой значилось сорок с чем-то рублей. «Не может быть, – подумал Касслер, – чтобы стрижка стоила так дорого!» Но как он мог объясниться со своими пятью русскими словами? Он еще больше удивился, когда девушка подала ему большой сверток. В нем было упаковано все, что показывал ему парикмахер. Оказалось, своими «да» Касслер договорился о покупке всех этих вещей. Георг быстро расплатился и вышел из парикмахерской.
– Так что смотрите, – смеясь, сказал он, – осторожнее обращайтесь с незнакомыми словами, и особенно со словечком «да».
Касслер всегда находил время обсудить волнующие нас проблемы. И он бывал очень строг, если видел равнодушие к политическим вопросам. Когда же ему приходилось сталкиваться с кем-нибудь из закоренелых фашистов, Касслер был непреклонен. Он не признавал никаких компромиссов, на которые порой соглашались другие. И кто действительно был предан делу антифашизма, тот ценил в Георге больше всего именно это его качество.
В антифашистской школе № 165 работали четыре женщины, и среди них Фрида Кенен – жена и соратница Бернарда Кенена.
– Равнодушие и приспособленчество очень опасны как для нации, так и для каждого человека. Это заклятые враги, – говорила нам другая преподавательница, Паула Хохкеплер. Она и до войны была учительницей.
Большим знатоком основ марксизма-ленинизма была у нас Лене Берг. Гимнастерка ладно облегала ее стройную фигуру. Лене Берг всегда воодушевлялась, когда читала свои лекции курсантам или же проводила с нами, ассистентами преподавателей, семинарские занятия. Берг помогла нам разобраться во многих вопросах. На ее занятиях мы говорили о характере народной демократии, обсуждали речь Черчилля в Фултоне. Речь Черчилля лишний раз подтверждала марксистское положение о том, что стремление империалистов к войнам коренится в экономических причинах. Одновременно нам стало ясно, что народы будут сильнее, если выступят в едином строю. Задача немецких антифашистов – помочь такому союзу.
Лекции Лене Берг способствовали нашему идеологическому воспитанию. В первую очередь это относится к ее лекциям по истории немецкого рабочего движения. С какой гордостью рассказывала она о Карле Либкнехте, о том, что 2 декабря 1914 года он выступил в рейхстаге с предложением голосовать против военных кредитов. Из лекций Берг мы много узнали о борьбе левых сил против империалистической политики войны в период 1914-1918 годов, о деятельности Коммунистической партии Германии, о том, что такое пролетарский интернационализм. Лекции и семинары Берг укрепили во мне веру в победу пролетариата.
Преподавательница никогда не навязывала нам своего мнения. Обведя всех взглядом, она как бы спрашивала каждого из нас:
«А как думаешь ты, товарищ?»
Нравилось мне в ней и то, что она решительно выступала против философии самообмана. В 1946 году одну из своих лекций она закончила следующими словами: «Несмотря на все свои заслуги, революционному движению немецкого рабочего класса не удалось сковать силы германского империализма и преградить ему путь. Однако тактика антифашистского единого фронта была правильной. КПГ зарекомендовала себя последовательным борцом за интересы всей нации, за демократию, за мир и прогресс. Компартия доказала это своими жертвами, которые она принесла в черную ночь фашизма…»
И курсанты и ассистенты очень любили и другую преподавательницу – Труду Дюрр. Она тоже носила гимнастерку и портупею. Долгое время я был у нее помощником в группе. Она никогда не мешала мне и всегда выручала, если курсанты своими вопросами ставили меня в тупик. Делала она это очень тактично: скажет только несколько слов, а у меня уже твердая почва под ногами. Сначала нам, ассистентам, было действительно нелегко отвечать на многочисленные вопросы двадцати пяти человек, у которых в голове была черт знает какая путаница. Некоторые важные семинары товарищ Дюрр проводила сама. Ее методику преподавания я усвоил на всю жизнь.
Товарищ Науман научил меня лучше понимать Ленина. На многочисленных примерах преподаватель показал мне, как Ленин развил учение Маркса – Энгельса применительно к новой исторической обстановке. Товарищ Науман порекомендовал мне прочитать работы В. И. Ленина, в которых дается классический анализ эпохи монополистического капитала: «О лозунге Соединенных Штатов Европы», «Социализм и война» и другие. Сейчас эти работы известны большинству немцев, но в то же время о них мало кто из нас знал. Науман не раз слышал выступления Владимира Ильича.
Занятия под руководством Роберта Наумана дали мне очень многое. Благодаря ему я стал разбираться в законах развития человеческого общества.
И наконец, товарищ Гейнц Эверс. Он был одних лет с Бернардом Кененом. Это был стойкий боец-антифашист. Все любили его за принципиальность и непримиримость к недостаткам.
Нескольких преподавателей в тот день, на первой встрече с нами, не оказалось. С ними мы познакомились позже. Это были товарищ Кааман – специалист по крестьянскому вопросу, австриец товарищ Фабри и товарищ Свиталла. На старших курсах преподавателями работали товарищи, которые в свое время мужественно сражались в интернациональных бригадах в Испании. Противник у них и теперь остался тот же – фашизм, только оружие они сменили на слово. А сражаться за умы людей не менее трудно и ответственно.
А ведь наших педагогов подчас иначе и не называли, как «людьми без родины». Позже мы поняли, что настоящий патриотизм неотделим от интернационализма.
Наши преподаватели пользовались большим авторитетом как у курсантов, так и у нас, ассистентов. Однажды Книпшильд сказал мне, что он солдат своей партии, солдат Коммунистической партии Германии. Вспоминая эти его слова, я понял, что за личным авторитетом каждого нашего преподавателя стоит авторитет партии рабочего класса.
В клубе умещалось человек шестьсот – семьсот. Здесь всегда было довольно свежо, так что уснуть на лекции было просто невозможно. Сидели, подняв воротники шинелей. Тетради держали прямо на коленях.
Как и в Красногорске, здесь тоже много внимания уделяли семинарским занятиям, на которых курсанты свободно высказывали свое мнение. На семинарах обсуждали наиболее важные вопросы лекций, старались связать теоретические выводы с действительностью. На семинарах, как правило, преподаватель стремился говорить как можно меньше, давая больше выступать самим курсантам. Для нас, ассистентов преподавателя, на первых порах казалось очень трудным делом расшевелить своих слушателей. Однако постепенно мы освоились.
В антифашистской школе были созданы элементарные условия для учебы. Разумеется, это были далеко не райские условия. Мы, двенадцать ассистентов, размещались на двухэтажных нарах. В левом углу комнаты стояли стол и две скамьи, на которых могли усесться только шесть человек. Другим приходилось работать или сидя на койке, или же стоя. Но мы ухитрялись все же и писать конспекты, и заниматься до поздней ночи. Мы учились по десять-двенадцать часов в сутки.
Я с головой ушел в учебу. Минимум знаний, полученных в Красногорске, подготовил меня к самостоятельной работе над книгой. Хотелось лучше разобраться в происходящих событиях. С каждым днем становилось все яснее, что Гитлер проиграл войну. Нужно было все это не только осмыслить самому, но и объяснить другим.
Однако как бы ни было печально нынешнее положение Германии, мы не имели никакого права раскисать. От всех нас скоро потребуются активные действия, и к этому нужно подготовиться, учитывая уроки прошлого.
Примером для нас во всем были советские и немецкие коммунисты. Постепенно мы пришли к убеждению, что судьбу немецкой нации можно будет повернуть в лучшую сторону, если рабочий класс свергнет в стране власть монополистической буржуазии. Перед каждым из нас встала задача – теоретически и практически усвоить мировоззрение рабочего класса.
За время моей работы в антифашистской школе в Талице я познакомился еще с одним очень хорошим человеком – с советским капитаном Исаковым. Он был заместителем начальника школы. Несколько позже ему присвоили звание майора.
Для меня Исаков олицетворял настоящего советского человека. Чем он занимался до войны, я точно не знал, но, вероятно, он имел какое-то отношение к литературе. Исаков был высокообразованным человеком. Свои лекции для немцев он читал на немецком языке, для итальянцев – на итальянском. Поговаривали, будто он делал переводы шекспировских драм. Кроме того, он изучал и испанский язык.
В середине декабря 1944 года капитан Исаков прочитал нам лекцию о соотношении сил воюющих сторон. Капитан говорил быстро, не сводя при этом глаз со своих слушателей. В свой конспект он почти не заглядывал.
Исаков говорил о совершенно неизвестных нам фактах, приводил соответствующие цифры, убедительно показывая роль германского империализма в подготовке второй мировой войны. Еще в 80-х годах прошлого столетия господствующие круги Германии, используя временный экономический подъем, стали готовиться к первой мировой войне, мечтая о господстве в Европе и во всем мире.
– Однако, – продолжал далее лектор, – все планы милитаристских кругов тогдашней Германии потерпели фиаско. Неизбежное поражение ждет и Гитлера. Гитлеровский военный блок уже распался под ударами Советской Армии и ее союзников. Растет дух сопротивления и в среде самого немецкого народа. Красноречивее всего об этом говорит движение «Свободная Германия».
Затем капитан Исаков дал характеристику антигитлеровской коалиции. С особенной гордостью и уверенностью говорил он о своей родине. Однако ни в его голосе, ни в словах не было и тени превосходства. Советский офицер говорил о силе и непобедимости своей страны.
Капитан Исаков оценивал значение антигитлеровской коалиции не только с точки зрения сотрудничества во время войны, но и в послевоенные годы. Он высказал мысль, что, быть может, это поможет надолго исключить войну из жизни общества. Капитан Исаков говорил как ученый, со знанием дела.
С совершенно другой стороны узнал я капитана несколько недель спустя. Было это в один из мартовских дней. Весеннее солнце ярко светило с голубого неба, и хотя оно еще не слишком припекало, все же то тут, то там на снегу появились темные проталины. В тот день товарищ Исаков рассказывал нам о лагерях смерти в Майданеке и Освенциме. Говорил он приглушенным голосом. И не как судья, не как обвинитель, а как человек, который, казалось, прошел этот путь вместе с миллионами жертв этих лагерей. Никогда я не забуду слов, которыми капитан закончил свою лекцию: «Немцы, это должно заставить вас задуматься!»
Куда ни посмотришь, всюду полно людей. Одни сидят, другие лежат прямо на полу. Женщины с маленькими детишками на руках, тут же детвора чуть постарше, возле – различные вещи. Старики с большими тюками. Много солдат и офицеров: одни едут в отпуск после ранения, другие возвращаются на фронт.
И среди этой пестрой толпы – восемь немецких и три итальянских военнопленных в сопровождении человека в гражданском, по фамилии Свиталла, и старшины Красной Армии. Мы не без труда пробираемся сквозь толпу. Кто рассматривает нас с нескрываемым любопытством, кто абсолютно равнодушен. Одни провожают нас сердитыми взглядами, другие смотрят по-дружески. Видимо, от взгляда последних не ускользает, что наш старшина с улыбкой разговаривает с нами, пленными. Нас приглашают попить чайку из кипящего самовара. Когда же мы произнесли «Гитлер капут», а наш старшина назвал нас друзьями, лед недоверия окончательно растаял. И нам уже протягивают махорку. На ломаном русском языке мы пытаемся объяснить, что считаем эту войну, развязанную фашистами, не чем иным, как преступлением, и что с ней нужно как можно скорее кончать.
– Пошли, пошли, – торопит нас старшина, глядя на часы. Мы говорим хозяевам, пригласившим нас к чаю, «спасибо» и следуем за старшиной. Товарищ Свиталла замыкает нашу группу.
Состав уже стоит под парами. Для нас забронировано три купе.
Часа в два дня паровоз дает свисток и трогает состав с места. За окнами в ноябрьском тумане мелькают дома, столбы, мосты. Очень скоро начинает темнеть. Света в купе нет.
– Куда мы, собственно говоря, едем? – спрашивает кто-то из нас товарища Свиталлу. Он очень хорошо к нам относится, но разговаривать много не любит.
– Едем на восток, – коротко отвечает он.
– Но куда именно?
– Едем по линии Москва – Горький. Когда сойдем с поезда, будем добираться в Талицу.
Мы уже хорошо знаем, что пленным обычно неохотно называют географические пункты. На этот счет, вероятно, есть какой-нибудь приказ. Но ведь мы никуда бежать не собираемся! А случаи побегов пленных из лагерей, несмотря на огромное расстояние до родины и прочие трудности, все же были. Через несколько дней беглеца обязательно ловили. Однако такие случаи доставляли советской комендатуре очень много хлопот.
Мы решили набраться терпения. Наступившая темнота не располагала к разговорам. Вскоре все улеглись спать.
«Вязники», – прочитал я утром на здании вокзала. На место мы попали только через двое суток. Ночевали в избе сельсовета, а утром – дальше по снегу и морозу. Прекрасная картина для глаз! Но ногам не до красоты.
Лишь поздно вечером на вторые сутки мы добрались до антифашистской школы № 165. Смертельно усталые, мы свалились на кровати, указанные нам. Комната была не топлена, матрацы, набитые соломой, как лед. Однако крепкий сон заставил забыть обо всем на свете.
***
Разбудили меня чьи-то голоса. Когда я откинул с лица полу шинели, то увидел, что нахожусь в светлой комнате. В окна светило солнце.Мои товарищи тоже проснулись от шума.
– Алло, красногорцы, вставайте! Уж не хотите ли, чтобы начальник сектора принимал вас в кроватках?
Голос говорившего показался мне знакомым. По произношению это был уроженец Ганновера. Вот он повернулся, и я увидел его лицо.
Это был Пауль из елабугского лагеря. Осенью 1943 года он уехал учиться в Красногорск. Теперь же работал преподавателем в Талице. Товарищи, которые зашли к нам в комнату вместе с Паулем, тоже целых полгода уже работали преподавателями. Все они оказались нашими старыми знакомыми.
Пока мы приводили себя в порядок и заправляли постели, товарищи рассказали нам кое-что о здешней антифашистской школе.
– Пусть двое из вас пойдут со мной, – предложил один из них. – Я покажу, где у нас выдают завтрак и кофе.
Вскоре два наших товарища принесли целый чайник кофе и восемь порций хлеба.
– Ну а теперь пошевеливайтесь, – торопил нас Пауль. – Через пятнадцать минут вас ждут начальник сектора и преподаватели.
***
Когда мы вошли в преподавательскую, наши знакомые уже были там. От имени всего немецкого сектора нас приветствовал Бернард Кенен. Наши старые знакомые сказали нам, что он был членом прусского государственного совета.– Это замечательный человек. Он удивительно много знает.
У стола стоял стройный мужчина в гимнастерке без погон, в темных брюках и сапогах. По внешнему виду ему можно было дать лет сорок, но не его пятьдесят пять. Один глаз был неподвижен. Позже Бернард Кенен рассказал нам, что правый глаз ему выбили в феврале 1933 года молодчики из СА в Эйслебене.
Несколько дней спустя мы слушали его лекцию «Приход фашистов к власти». Кенен упомянул в ней и о кровавых событиях 1933 года в Эйслебене. Он обвинял фашистов в терроре, однако ни словом не обмолвился о своем мужественном выступлении против них…
– Добро пожаловать, новички, – сказал он нам. – Мы вас очень ждали, так что теперь можно начинать наш курс.
Без лишних слов Кенен приступил к делу. Он рассказал об антифашистской школе в Талице, о том, что в настоящее время здесь находятся военнопленные из шести стран: словаки, венгры, румыны, австрийцы, итальянцы и немцы. Секторы других национальностей, как правило, состоят из двух или трех групп. Немецкий сектор – самый большой, он состоит из двенадцати групп, в которых обучается триста слушателей.
Затем начальник сектора представил нам наших педагогов. Кое о ком из них мы уже слышали от товарищей, а вскоре познакомились с ними ближе в своей практической работе…
***
Одним из наших педагогов был Георг Касслер – бывший депутат рейхстага от Коммунистической партии Германии. Небольшого роста, седоволосый, он дружески кивнул нам при первом знакомстве. У меня сразу же сложилось о нем представление как о душе-человеке. Таким он оказался и на самом деле. Касслер умел заразительно смеяться и радоваться как ребенок. В первое же воскресенье он пришел к нам в комнату. Помню, он рассказал тогда об одном случае, который произошел с ним в московской парикмахерской вскоре после его приезда в Советский Союз (он эмигрировал из Германии).Он знал тогда всего-навсего несколько русских слов, таких, как «здравствуйте» и «да». Его постригли и побрили. Когда же он хотел встать, парикмахер попросил его минуточку посидеть. Касслер послушался. Через несколько секунд парикмахер вернулся с флаконом одеколона в руках. Клиент согласно кивнул. Парикмахер, поставив флакон на тумбочку, снова куда-то скрылся. На этот раз он принес коробку туалетнего мыла. Глядя на мыло, клиент снова кивнул, сказав два раза «да». Точно так повторилось с пудрой и флаконом духов. Георг недоумевал. Сказав наконец «спасибо», он поднялся с кресла и направился к кассе, чтобы расплатиться за стрижку и бритье. Каково же было его удивление, когда кассир подал ему бумажку, на которой значилось сорок с чем-то рублей. «Не может быть, – подумал Касслер, – чтобы стрижка стоила так дорого!» Но как он мог объясниться со своими пятью русскими словами? Он еще больше удивился, когда девушка подала ему большой сверток. В нем было упаковано все, что показывал ему парикмахер. Оказалось, своими «да» Касслер договорился о покупке всех этих вещей. Георг быстро расплатился и вышел из парикмахерской.
– Так что смотрите, – смеясь, сказал он, – осторожнее обращайтесь с незнакомыми словами, и особенно со словечком «да».
Касслер всегда находил время обсудить волнующие нас проблемы. И он бывал очень строг, если видел равнодушие к политическим вопросам. Когда же ему приходилось сталкиваться с кем-нибудь из закоренелых фашистов, Касслер был непреклонен. Он не признавал никаких компромиссов, на которые порой соглашались другие. И кто действительно был предан делу антифашизма, тот ценил в Георге больше всего именно это его качество.
В антифашистской школе № 165 работали четыре женщины, и среди них Фрида Кенен – жена и соратница Бернарда Кенена.
– Равнодушие и приспособленчество очень опасны как для нации, так и для каждого человека. Это заклятые враги, – говорила нам другая преподавательница, Паула Хохкеплер. Она и до войны была учительницей.
Большим знатоком основ марксизма-ленинизма была у нас Лене Берг. Гимнастерка ладно облегала ее стройную фигуру. Лене Берг всегда воодушевлялась, когда читала свои лекции курсантам или же проводила с нами, ассистентами преподавателей, семинарские занятия. Берг помогла нам разобраться во многих вопросах. На ее занятиях мы говорили о характере народной демократии, обсуждали речь Черчилля в Фултоне. Речь Черчилля лишний раз подтверждала марксистское положение о том, что стремление империалистов к войнам коренится в экономических причинах. Одновременно нам стало ясно, что народы будут сильнее, если выступят в едином строю. Задача немецких антифашистов – помочь такому союзу.
Лекции Лене Берг способствовали нашему идеологическому воспитанию. В первую очередь это относится к ее лекциям по истории немецкого рабочего движения. С какой гордостью рассказывала она о Карле Либкнехте, о том, что 2 декабря 1914 года он выступил в рейхстаге с предложением голосовать против военных кредитов. Из лекций Берг мы много узнали о борьбе левых сил против империалистической политики войны в период 1914-1918 годов, о деятельности Коммунистической партии Германии, о том, что такое пролетарский интернационализм. Лекции и семинары Берг укрепили во мне веру в победу пролетариата.
Преподавательница никогда не навязывала нам своего мнения. Обведя всех взглядом, она как бы спрашивала каждого из нас:
«А как думаешь ты, товарищ?»
Нравилось мне в ней и то, что она решительно выступала против философии самообмана. В 1946 году одну из своих лекций она закончила следующими словами: «Несмотря на все свои заслуги, революционному движению немецкого рабочего класса не удалось сковать силы германского империализма и преградить ему путь. Однако тактика антифашистского единого фронта была правильной. КПГ зарекомендовала себя последовательным борцом за интересы всей нации, за демократию, за мир и прогресс. Компартия доказала это своими жертвами, которые она принесла в черную ночь фашизма…»
И курсанты и ассистенты очень любили и другую преподавательницу – Труду Дюрр. Она тоже носила гимнастерку и портупею. Долгое время я был у нее помощником в группе. Она никогда не мешала мне и всегда выручала, если курсанты своими вопросами ставили меня в тупик. Делала она это очень тактично: скажет только несколько слов, а у меня уже твердая почва под ногами. Сначала нам, ассистентам, было действительно нелегко отвечать на многочисленные вопросы двадцати пяти человек, у которых в голове была черт знает какая путаница. Некоторые важные семинары товарищ Дюрр проводила сама. Ее методику преподавания я усвоил на всю жизнь.
***
Затем начальник сектора представил нам товарища Роберта Наумана – руководителя восьмой группы. Он был специалистом по политэкономии. Это был мужчина среднего роста, худенький, с загорелым лицом. Седеющие виски говорили, что ему уже за сорок. Летом, однако, он удивил нас всех своими гимнастическими способностями. Позже я довольно близко сошелся с товарищем Науманом. Эта дружба помогла мне в занятиях по политической экономии. Вспоминая лекции профессора Рудаша в Красногорске, восхищенный знаниями Наумана, я очень скоро засел за чтение «Капитала» Маркса, штудируя его страницу за страницей.Товарищ Науман научил меня лучше понимать Ленина. На многочисленных примерах преподаватель показал мне, как Ленин развил учение Маркса – Энгельса применительно к новой исторической обстановке. Товарищ Науман порекомендовал мне прочитать работы В. И. Ленина, в которых дается классический анализ эпохи монополистического капитала: «О лозунге Соединенных Штатов Европы», «Социализм и война» и другие. Сейчас эти работы известны большинству немцев, но в то же время о них мало кто из нас знал. Науман не раз слышал выступления Владимира Ильича.
Занятия под руководством Роберта Наумана дали мне очень многое. Благодаря ему я стал разбираться в законах развития человеческого общества.
И наконец, товарищ Гейнц Эверс. Он был одних лет с Бернардом Кененом. Это был стойкий боец-антифашист. Все любили его за принципиальность и непримиримость к недостаткам.
Нескольких преподавателей в тот день, на первой встрече с нами, не оказалось. С ними мы познакомились позже. Это были товарищ Кааман – специалист по крестьянскому вопросу, австриец товарищ Фабри и товарищ Свиталла. На старших курсах преподавателями работали товарищи, которые в свое время мужественно сражались в интернациональных бригадах в Испании. Противник у них и теперь остался тот же – фашизм, только оружие они сменили на слово. А сражаться за умы людей не менее трудно и ответственно.
***
Здесь, как и в Красногорске, перевоспитание военнопленных в антифашистском духе считали самой главной задачей. Здесь, как и там, нас учили умные, испытанные педагоги. Антифашистские школы открыли глаза сотням людей, которые при решении самых сложных вопросов заняли правильную позицию. Значит, учеба не прошла для них даром.А ведь наших педагогов подчас иначе и не называли, как «людьми без родины». Позже мы поняли, что настоящий патриотизм неотделим от интернационализма.
Наши преподаватели пользовались большим авторитетом как у курсантов, так и у нас, ассистентов. Однажды Книпшильд сказал мне, что он солдат своей партии, солдат Коммунистической партии Германии. Вспоминая эти его слова, я понял, что за личным авторитетом каждого нашего преподавателя стоит авторитет партии рабочего класса.
***
В учебе дни проходили незаметно. В восемь утра курсантам читали двух – или трехчасовую лекцию. Лекции читали нам в клубе, что был в трехстах метрах от здания, в котором мы жили.В клубе умещалось человек шестьсот – семьсот. Здесь всегда было довольно свежо, так что уснуть на лекции было просто невозможно. Сидели, подняв воротники шинелей. Тетради держали прямо на коленях.
Как и в Красногорске, здесь тоже много внимания уделяли семинарским занятиям, на которых курсанты свободно высказывали свое мнение. На семинарах обсуждали наиболее важные вопросы лекций, старались связать теоретические выводы с действительностью. На семинарах, как правило, преподаватель стремился говорить как можно меньше, давая больше выступать самим курсантам. Для нас, ассистентов преподавателя, на первых порах казалось очень трудным делом расшевелить своих слушателей. Однако постепенно мы освоились.
В антифашистской школе были созданы элементарные условия для учебы. Разумеется, это были далеко не райские условия. Мы, двенадцать ассистентов, размещались на двухэтажных нарах. В левом углу комнаты стояли стол и две скамьи, на которых могли усесться только шесть человек. Другим приходилось работать или сидя на койке, или же стоя. Но мы ухитрялись все же и писать конспекты, и заниматься до поздней ночи. Мы учились по десять-двенадцать часов в сутки.
Я с головой ушел в учебу. Минимум знаний, полученных в Красногорске, подготовил меня к самостоятельной работе над книгой. Хотелось лучше разобраться в происходящих событиях. С каждым днем становилось все яснее, что Гитлер проиграл войну. Нужно было все это не только осмыслить самому, но и объяснить другим.
Однако как бы ни было печально нынешнее положение Германии, мы не имели никакого права раскисать. От всех нас скоро потребуются активные действия, и к этому нужно подготовиться, учитывая уроки прошлого.
Примером для нас во всем были советские и немецкие коммунисты. Постепенно мы пришли к убеждению, что судьбу немецкой нации можно будет повернуть в лучшую сторону, если рабочий класс свергнет в стране власть монополистической буржуазии. Перед каждым из нас встала задача – теоретически и практически усвоить мировоззрение рабочего класса.
За время моей работы в антифашистской школе в Талице я познакомился еще с одним очень хорошим человеком – с советским капитаном Исаковым. Он был заместителем начальника школы. Несколько позже ему присвоили звание майора.
Для меня Исаков олицетворял настоящего советского человека. Чем он занимался до войны, я точно не знал, но, вероятно, он имел какое-то отношение к литературе. Исаков был высокообразованным человеком. Свои лекции для немцев он читал на немецком языке, для итальянцев – на итальянском. Поговаривали, будто он делал переводы шекспировских драм. Кроме того, он изучал и испанский язык.
В середине декабря 1944 года капитан Исаков прочитал нам лекцию о соотношении сил воюющих сторон. Капитан говорил быстро, не сводя при этом глаз со своих слушателей. В свой конспект он почти не заглядывал.
Исаков говорил о совершенно неизвестных нам фактах, приводил соответствующие цифры, убедительно показывая роль германского империализма в подготовке второй мировой войны. Еще в 80-х годах прошлого столетия господствующие круги Германии, используя временный экономический подъем, стали готовиться к первой мировой войне, мечтая о господстве в Европе и во всем мире.
– Однако, – продолжал далее лектор, – все планы милитаристских кругов тогдашней Германии потерпели фиаско. Неизбежное поражение ждет и Гитлера. Гитлеровский военный блок уже распался под ударами Советской Армии и ее союзников. Растет дух сопротивления и в среде самого немецкого народа. Красноречивее всего об этом говорит движение «Свободная Германия».
Затем капитан Исаков дал характеристику антигитлеровской коалиции. С особенной гордостью и уверенностью говорил он о своей родине. Однако ни в его голосе, ни в словах не было и тени превосходства. Советский офицер говорил о силе и непобедимости своей страны.
Капитан Исаков оценивал значение антигитлеровской коалиции не только с точки зрения сотрудничества во время войны, но и в послевоенные годы. Он высказал мысль, что, быть может, это поможет надолго исключить войну из жизни общества. Капитан Исаков говорил как ученый, со знанием дела.
С совершенно другой стороны узнал я капитана несколько недель спустя. Было это в один из мартовских дней. Весеннее солнце ярко светило с голубого неба, и хотя оно еще не слишком припекало, все же то тут, то там на снегу появились темные проталины. В тот день товарищ Исаков рассказывал нам о лагерях смерти в Майданеке и Освенциме. Говорил он приглушенным голосом. И не как судья, не как обвинитель, а как человек, который, казалось, прошел этот путь вместе с миллионами жертв этих лагерей. Никогда я не забуду слов, которыми капитан закончил свою лекцию: «Немцы, это должно заставить вас задуматься!»