Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 2

отсюда, чтобы наша связь не успела намозолить здесь глаза.
- Ах, Боршан, вы не представляете, как ужасно чувствовать, что я
обязана жизнью только смерти отца!
- Ха, оставьте идиотские угрызения и придите в себя, - не забывайте,
что ваш отец мечтал расправиться с вами, а для самозащиты годятся все
средства.
- Но вы-то хоть будете рядом, Боршан, чтобы утешить меня?
- И вы еще сомневаетесь в этом, мой ангел!
- Тогда зовите священника, пусть церемония состоится завтра, и пусть
чистые радости нашего брака увенчают этот день, а на рассвете мы покинем
страну, где над нами постоянно будет висеть этот ужас.
Все было сделано так, как хотел я, и Клотильда стала моей законной
супругой. Ее траур по первому мужу еще не закончился и поэтому мы обошлись
без широкого оповещения о свадьбе, хотя получили благословление человеческое
и небесное.
Я хочу повторить еще раз, что Клотильда была ни капельки не виновна в
злодействе, о котором я вам рассказал. Она была пассивным орудием моих
интриг, но ни в коей мере не их причиной, и от этого нежного и милого
создания я ни разу не слышал ни слова жалобы по поводу происшедшего -
убийство сестры и мужа, на которое она дала лишь молчаливое согласие, было
делом, моих рук, еще меньше ее вина в отцовской смерти, и если бы не мое
вмешательство, не мои усилия и прочее, она, конечно же, пошла бы на виселицу
вместо Берлингтона.
Повторяю это я для того, чтобы слушатели не усомнились ни в одном из
достоинств характера Клотильды, отличавшегося простодушием, скромностью и
порядочностью. Впоследствии, несмотря на все мои старания, она до конца
осталась во власти угрызении совести; правда и то, что я весьма своеобразно
принял любовь, которую она мне подарила, и это обстоятельство облегчило ее
страдания от всего пережитого.
Поэтому прошу вас в продолжение моего рассказа, там где пойдет о ней
речь, смотреть на Клотильду только как на мучимое совестью безвинное
создание. Однако в таком качестве она была для меня в тысячу раз
соблазнительнее и доставила величайшее наслаждение. Кто бы мог поверить, что
даже не насладившись ее прелестями, я уже думал о том, как осквернить ее. Не
успела Клотильда стать моей женой, как в моем возбужденном воображении
родилась идея в первую брачную ночь овладеть ею в публичном доме и затем
отдать ее на поругание первому встречному.
Еще в самом начале моего пребывания в Лондоне я свел знакомство с
известной сводницей, в чьем доме развлекался с самыми красивыми в городе
негодяями обоего пола, чтобы вознаградить себя за монотонность своей
интрижки с Клеонтиной. После свадьбы я пришел к мисс Бовел - так звали
содержательницу - и рассказал ей свой план; нашу сделку я оговорил таким
условием: распутники, которым я отдам Клотильду, должны ограничиться только
мелкими и гнусными утехами и жестокостями, не покушаясь на ее женскую честь.
После чего я вернулся к жене и предложил отпраздновать нашу свадьбу в любом
месте, только не в доме, где нас будут осаждать тягостные воспоминания, и
добавил, что один приятель пригласил нас провести ночь у него. Доверчивая
Клотильда отправилась со мной к мисс Бовел, где для нас устроили веселый
праздник. Любой другой на моем месте, с душой менее черной, с восторгом
наблюдал бы, как счастье разгоняет все печали Клотильды и как она забывает
обо всем на свете, кроме радости принадлежать мне. Бедняжка нежно и
благодарно целовала меня, когда неожиданно нашу идиллию прервали трое
злодеев с кинжалами в руках.
- Беги, покуда цел, - процедил сквозь зубы один из них, подталкивая
меня к двери, - а женщину оставь: мы немного позабавимся с ней.
Я вылетел из комнаты и заскочил в соседнюю, откуда через дырку в стене
мог видеть все происходящее. Злодеи сорвали с Клотильды, едва не потерявшей
сознание, всю одежду и стали поворачивать ее так и этак, чтобы я как следует
мог рассмотреть ее тело. Это было восхитительное зрелище, потому что здесь
вступил в свои права разврат, пришедший на смену любви. Вот в таком виде
впервые я увидел прелести, которыми Природа одарила это прелестное создание,
вот в таком грязном месте этот благороднейший в мире зад предстал моим
глазам. В это время меня ласкала знойная проститутка, и надругательство
началось по моему условленному сигналу. Один из троих разложил Клотильду на
своих коленях, двое других принялись осыпать ее ударами хлыста, после чего И
подвергли самым мерзким унижениям. Ее заставили облизывать один за другим
три ануса и обсасывать все три члена, и скоро ее лицо - не лицо, а лик ее
чувствительной и нежной души, ее грудь, ее лилейная с розовым оттенком
грудь, оказались забрызганными грязным семенем отвратительной троицы,
которая, наученная мною, втаптывала в грязь добродетель этого ангела
небесного, и в довершение всего все трое помочились и испражнились на ее
тело, а я завершил эту сцену неистовым актом содомии с другой шлюхой,
присланной в помощь первой. Не дойдя до кульминации, я оставил девицу,
схватил со стены рапиру и ворвался в столовую, где происходил спектакль, с
таким видом, словно за мной следует подкрепление; Клотильда была спасена,
мои бандиты позорно бежали, и я театрально припал к ногам возлюбленной.
- Любовь моя, - кричал я, - я не опоздал? Может быть, эти негодяи
уже...
- Нет друг мой, - сквозь слезы отвечала Клотильда, - нет, твоя жеца
осталась верна тебе - униженная, растоптанная, но не обесчещенная. О Боршан,
для чего ты привел меня в этот дом?
- Успокойся, мой ангел, все страшное уже позади. У мисс Бовел есть
враги, и это вторжение - дело их рук. Но я привел подмогу, их схватили, и мы
можем спокойно провести здесь остаток ночи.
Клотильда успокоилась не сразу; наконец немного пришла в себя, и мы
улеглись в постель. Сильно возбужденный предыдущей сценой, доведенный почти
до исступления от того, что держу в объятиях поруганную красоту и
добродетель, я проявил чудеса стойкости и выносливости... Хотя этому
прелестному созданию недоставало извращенного воображения ее сестры, она
возмещала этот недостаток пылом и вдохновением, не говоря уже о потрясающе
красивых физических достоинствах. Невозможно было иметь более нежную кожу,
более волнующие изгибы тела, а ее интимные прелести могли свести с ума кого
угодно. Попутно замечу, что Клотильда была абсолютно не искусна в
распутстве, глуха к его тайным удовольствиям и даже не догадывалась о том,
что можно совершить путешествие по узкой обходной тропинке Цитеры {Одно из
имен богини любви Венеры.}. - Знаешь, мой ангел, супруг должен сорвать
первые плоды в брачную ночь, и коль скоро у тебя из нетронутого осталось
только это, - сказал я, касаясь ее заднего прохода, - надеюсь, ты мне не
откажешь.
С этими словами я взялся за ее крутые бока и, совершив подряд пять
актов содомии, довел свое семя до кипения, однако сбросил я его в ее
влагалище. И вот в тот момент Клотильда, может быть, потому, что была со
мной более страстной, чем с Тилсоном, зачала несчастную дочь, которую я
увидел только много лет спустя.
К рассвету я настолько устал от своей богини, что если бы Клотильда
могла заглянуть в мои мысли, она никогда бы не уехала из Лондона, да и сам я
вряд ли стал бы настаивать на этом; однако она могла пригодиться мне во
время путешествий, и мы стали готовиться к отъезду. С моей помощью Клотильда
собрала все свое богатство, которое в общей сложности составляло двенадцать
тысяч гиней и которое мы захватили с собой. Мы покинули Лондон через два
года после того дня, когда моя нога впервые вступила в этот город.
Поскольку я всегда мечтал посетить северные страны, мы поехали в
Швецию. Путешествие наше длилось уже девять или десять недель, как вдруг
однажды, оглянувшись на прошлые события, Клотильда упрекнула меня за
насилие, которое я употребил для того, чтобы завоевать ее сердце. Мой
немедленный ответ был сформулирован в таких красноречивых словах, что моя
дорогая женушка сразу поняла, что я готов заставить ее совершать
преступления, но ничуть не расположен выслушивать ее раскаяния. Клотильда
разрыдалась, когда я рассказал ей всю правду о том, что произошло на самом
деле.
- И каждая деталь, - сказал я в завершение, - была подготовлена мной;
желание избавиться от твоей сестры и твоего мужа, которых я сношал
немилосердно, желание прочистить и твои трубы, а заодно завладеть твоими
деньгами, убив твоего отца, - вот, сладкая моя, истинные мотивы моего
поведения. Кроме того, ты должна зарубить себе на носу, что действовал я
ради своего блага и удовольствия и никогда не думал о тебе. Еще могу
прибавить, дорогая, что я всегда мечтал посвятить себя гнусному пороку и
скрывал это от тебя, чтобы ты не мешала мне, а напротив того - помогала,
хотя бы невольно.
- В таком случае, сударь, какая, на ваш взгляд, разница между рабыней и
женой?
- А ты что скажешь на это: какая, по-твоему, разница между рабыней и
женой?
- Ах, Боршан, почему вы не сказали мне об этом сразу, в тот первый
день, когда я встретила вас? Как горьки и бессильны теперь эти слезы,
которые я проливаю о своей несчастной семье!
- Перестаньте рыдать, мадам, - резко и угрожающе произнес я, - и не
стройте больше иллюзий касательно своей судьбы: я жду от вас
беспрекословного повиновения. Если мне захочется вот в эту самую минуту
остановить карету и заставить вас пососать член кучера, вы сделаете это,
дорогая, сделаете непременно. А если нет, я тут же вышибу вам мозги.
- Боже мой, что я слышу, Боршан? Неужели это и есть ваша любовь?
- Я вовсе не люблю вас, мадам, что это вам взбрело в голову? И никогда
не любил: я хотел ваши деньги и вашу задницу, я получил и то и другое, и
может случиться, что очень скоро мне надоест второй упомянутый предмет.
- Тогда меня ждет участь Клеонтины?
- Только с вами я, пожалуй, обойдусь без таинственности и уж наверняка
сделаю -это более артистично и искусно.
Тогда Клотильда решила употребить оружие своего пола: она наклонилась
ко мне с намерением поцеловать и увлажнить мою щеку своими слезами, но я
грубо оттолкнул ее.
- Как ты жесток, - проговорила она, захлебываясь слезами. - Если ты
хочешь оскорбить мать, имей, по крайней мере, уважение к бедному созданию,
которое будет обязано жизнью твоей любви, ведь я беременна... Прошу тебя
остановиться в первом же городе, потому что я чувствую себя не очень хорошо.
Мы остановились, и Клотильда которую сразу же отнесли в постель,
серьезно заболела. Придя в бешенство от того, что пришлось прервать
путешествие из-за существа, к которому я начинал питать самое искреннее
отвращение, и от того еще, что всегда ненавидел беременных женщин, я уже
собирался плюнуть на все и оставить жену и будущего ребенка в приюте, как
вдруг в коридоре меня остановила какая-то женщина и попросила на минутку
зайти в ее комнату. Великий Боже, каково же было мое удивление, когда я
узнал прелестную помощницу принцессы Софии, ту самую Эмму, о которой уже
рассказывал!
- Какая неожиданная встреча, мадам, - сказал я, - и к тому же очень
счастливая! Вы здесь одна?
- Да, - отвечала прелестница, - мне также пришлось бежать от своей
ненасытной и тщеславной госпожи, черт ее возьми со всеми потрохами! Вы очень
благоразумно поступили, проявив в тот раз такую решительность. А ведь вы не
знали и, возможно, не знаете до сих пор, какую судьбу готовила для вас ее
коварная политика. Она сказала вам, что бургомистр с ней заодно, но она
солгала; это вы должны были устранить его с дороги, и если бы все сорвалось,
быть бы вам покойником. Принцесса пришла в отчаяние и бешенство после вашего
бегства, но все-таки продолжала плести свои гнусные интриги еще два года и
наконец настояла, чтобы это убийство совершила я. Будь здесь речь об обычном
преступлении, я бы, конечно, согласилась, потому что преступление забавляет
меня, я люблю встряску, которую оно производит в моем организме и которая
приводит меня в восторг, а поскольку мне чужды всякие предрассудки, я
отдаюсь этому без страха и после этого никогда ни о чем не жалею. Но такое
серьезное дело было не по мне, и я последовала вашему примеру, чтобы не
сделаться жертвой принцессы, потому что не захотела быть ее помощницей.
- Вы необыкновенная женщина, - с чувством произнес я, кладя руку на ее
промежность, - оставим все церемонии, ведь мы с вами достаточно знаем друг
друга, чтобы обойтись без предисловий. Скажите только, мой ангел, вы рады,
что я снова нашел вас? Под неусыпным оком принцессы мы не могли обнаружить
все свои чувства, а теперь ничто не мешает нам...
- Хорошо, друг мой; а эта дама, что сопровождает вас - могу я узнать,
кто она такая?
- Это моя жена.
И я поспешил рассказать моей новой подруге все, что произошло в
Лондоне, что случилось с семейством Берлингтонов и что единственная из них,
оставшаяся в живых, лежит теперь больная в соседней комнате этой гостиницы.
Эмма, будучи в душе дьяволицей, оценила по достоинству мою шутку и когда
вдоволь насмеялась, спросила, не хочу ли я представить ее моей нежной
супруге.
- Вы, конечно, не собираетесь таскать ее за собой всю жизнь, - заметила
она. - Лучше оставить ее здесь. Я больше подхожу вам, чем эта монашенка. И я
не потребую от вас никаких клятв перед священником: я всегда презирала
церковные церемонии. Хотя я, между прочим, благородного происхождения, но
считаю себя пропащей женщиной из-за своей распущенности и своей связи с
Софией, так что вы будете иметь пылкую любовницу и надежного друга. Как у
вас с финансами?
- В самом лучшем виде. Я очень богат.
- Жаль. У меня есть сто тысяч крон, которые я хотела предложить вам,
рассчитывая подчинить вас своей власти, что было бы мне очень приятно.
- Осмелюсь заметить, Эмма, что я тронут вашим благородством, но не
таким путем вы можете привязать меня к себе; моя душа не терпит зависимости
от женщин: я должен властвовать над ними или вообще с ними не связываться.
- Ну что ж, очень хорошо, я буду вашей шлюхой, мне нравится и эта роль.
Сколько вы будете платить мне?
- Сколько вы получали от Софии?
- Сто французских луидоров в месяц.
- Я положу вам такое же жалованье, но будете ли вы верной мне и
послушной?
- Как рабыня.
- Рабство предполагает отсутствие всех залогов свободы и средств
повредить господину. Поэтому отдайте мне свои деньги.
- Вот они. - И Эмма протянула мне шкатулку.
- Признайся, мой ангел, - заметил я, открыв крышку, - что ты украла эти
деньги: получая сто луидоров в месяц, ты не могла скопить такую сумму, тем
более в твоем возрасте.
- Неужели ты считаешь, что я ушла от своей Мессалины, не заглянув в ее
сундуки?
- А что, если я донесу на тебя?
- Боршан, я люблю тебя; все, что я имею, принадлежит тебе; я не просто
доверяю тебе эти деньги - я их отдаю тебе. Но ты получишь этот подарок и мою
благосклонность только при одном условии.
- Я тебя слушаю.
- Мы немедленно избавимся этой ничтожной поклажи которую ты таскаешь за
собой по всей Европе.
- Выходит, ты мне платишь за ее смерть?
- Именно это я и требую в обмен на сто тысяч крон.
- Ах ты, чудная маленькая сучка, но расправу надо бы украсить жестокими
эпизодамию
- Несмотря на то, что она больна?
- Но разве твое предложение разделаться с ней не жестоко?
- Разумеется.
- Тогда сделаем так: я представлю тебя, как мою бывшую супругу, которая
требует, чтобы я вернулся к ней; я буду просить прощения за свою слабость,
которая в моем затруднительном положении вынудила меня действовать таким
образом; ты придешь в ярость; тогда я скажу Клотильде, что покидаю ее, и
бедняжка умрет от печали, с ней вместе умрет и ребенок в ее чреве.
- Так она еще и беременна? Тогда мы весело проведем время! - И по
заблестевшим глазам Эммы я понял, как возбуждает ее предстоящая гнусность;
переполненная чувствами шлюха бросилась целовать меня и в приступе
параксизма страсти выбросила из себя обильную дозу спермы.
Мы вошли в комнату больной. Мы так искусно сыграли свои роли, что
несчастная Клотильда приняла все за чистую монету. Эмма, мудрая, хитрая и
порочная Эмма, утверждала, что, уходя от нее, я ее обокрал и что ни одна
вещь, вплоть до последней пуговицы или носового платка, не принадлежит в
этой комнате авантюристке, потерявшей всякую совесть. Я признался, что все
именно так и обстояло, и тогда моя отчаявшаяся жена, очень хорошо понимая,
что ей грозит, отвернула в сторону свое прекрасное лицо, чтобы скрыть слезы.
- Нет, нет, подлая предательница, я не позволю тебе прятать свои
бесстыжие глаза, - разъярилась Эмма. - Я не двинусь отсюда, покуда не получу
все свое имущество.
Тем временем в комнату принесли ужин. Мы с Эммой от души поели и
послали за самым лучшим вином, а беспомощная Клотильда молча, сквозь слезы,
смотрела, как ее обдирают до последнего пенни, и с каждой минутой возрастало
отчаяние в ее глазах. Покончив с сытной трапезой, мы устроились возле
кровати обреченной женщины и мерзкими утехами отметили наш союз.
Эта Эмма была просто чудо: двадцати одного года, с лицом,
олицетворявшим собой сладострастие, с фигурой нимфы, с большими темными
глазами, с самым свежим на свете ротиком и ослепительно белыми зубками, с
маленьким проворным языком и удивительно гладкой и нежной кожей, с
потрясающей формы грудью и ягодицами и с ненасытным темпераментом
развратницы, приправленным солью и перцем жестокой похотливости. Мы
совокуплялись самыми разными способами и наслаждались зрелищем, редким и
одновременно возбуждающим, моей жены, которая исходила жалобными стонами,
упреками и отчаянными рыданиями.
Когда я содомировал ее, Эмма потребовала, чтобы ее злосчастная
соперница показала ей свой зад. Клотильда была настолько слаба, что не могла
пошевелиться, но ей пришлось повиноваться. Я несколько раз ударил по этому
великолепному предмету, который недавно еще доставлял мне столько сладостных
минут и который я теперь безжалостно покидал; я бил по нему с такой силой,
что бедняжка, сраженная отчаянием и горем, истощенная болью и болезнью,
перестала дергаться и неподвижно лежала на кровати.
- Мы можем придушить ее, - предложил я, продолжая усердно орудовать в
заднице Эммы.
- Можем, конечно, но это будет большой ошибкой, - возразила умная и
богатая воображением девушка. - Лучше всего просто оставить ее в таком
состоянии, испортить ей репутацию в глазах хозяина гостиницы, и тогда, не
имея никаких средств, она либо умрет с голоду, либо выживет посредством
проституции.
Эта последняя мысль исторгла из меня мощный оргазм, и мы стали
собираться в путь. Мы забрали из ее комнаты все, до последнего предмета,
стащили с Клотильды ночной халат, сняли с пальцев кольца, вытащили из ушей
серьги; мы взяли даже ее туфли и шлепанцы, - одним словом, она осталась в
чем мать родила; бедная моя супруга только плакала и тихо бормотала:
- Я понимаю, что если ты сейчас не убьешь меня, ты не сможешь больше
творить зло. Но пусть небо простит тебя, как прощаю я, и как бы ни сложилась
твоя жизнь, вспоминай иногда женщину, которая не сделала тебе ничего плохого
- только слишком сильно любила тебя.
- Довольно, довольно, закрой рот, - бросила Эмма, - ты не пропадешь,
если научишься как следует ласкать мужские члены. Между прочим, ты не
проклинать нас должна, а благодарить: другие на нашем месте забрали бы у
тебя не только вещи, но и жизнь.
Лошади были запряжены, карета ожидала у двери. Прежде чем уехать, Эмма
переговорила с прислугой гостиницы.
- Эта женщина, которую мы оставляем здесь, - бродячая потаскуха,
которая украла у меня мужа; по счастливой случайности я встретила его и
теперь увожу с собой: я беру то, что принадлежит мне по закону и до праву, а
вместе с ним и украденные ею вещи. Ее проживание оплачено до завтрашнего
дня, а остальное мещане интересует: делайте с ней, что хотите, у нее при
себе есть все чтобы оплатить любые долги, да еще заработать на дорогу домой,
в свою страну. Вот ключ от ее комнаты. Прощайте.
Кучер щелкнул кнутом, лошади помчались, и я не скоро узнал, что
случилось дальше с Клотильдой.
- Я очень довольна, - сказала мне Эмма. - Твое поведение в этом деле
показало, что у нас очень похожие характеры, и я уже чувствую, как
привязываюсь к тебе. Как ты думаешь, что будет с этой дамой?
- Она пойдет просить милостыню или продавать себя в вертепах; но какое,
в сущности, нам до этого дело?
Чтобы перевести разговор на более достойный предмет, я попросил
рассказать Эмму о себе.
- Родилась я в Брюсселе, - начала моя новая спутница, - не буду
говорить о своем происхождении, скажу лишь, что родители мои занимают очень
высокое положение в этом городе. В юном возрасте меня выдали за противного
мужа; человек, который любил меня, затеял с ним ссору и по дороге к месту
дуэли убил его ударом в спину. Вслед за тем он в отчаянии прибежал ко мне и
сказал: "Я слишком переборщил и теперь должен скрываться. Если ты любишь
меня, Эмма, поедем со мной; я не беден, мы сможем прожить тихо и беззаботно
до конца наших дней". Могла ли я отказать человеку, которого погубил мой
совет?
- Это убийство устроила ты? - спросил я.
- Ты еще сомневаешься в этом, дорогой? Итак, я последовала за своим
возлюбленным в добровольную ссылку; скоро он осточертел мне, и я сыграла с
ним такую же шутку, какую он сыграл с моим мужем. О моей истории узнала
София, и мои злодейства очень ей понравились... Через некоторое время мы
стали с ней близки. Она внимательно следила за тем, как развивается мой
характер, мы каждый день ласкали друг другу куночки, она посвятила меня во
все свои секреты; именно ей я обязана своими принципами, которые сегодня
тверды и незыблемы; хотя в конце концов я обокрала ее, тем не менее всегда
сохраню самые приятные воспоминания о принцессе. Она - выдающаяся
распутница, ее воображению нет предела, все это и стало причиной моей к ней
привязанности; и если бы не страх, который вызвало во мне ее последнее
предложение, я, наверное, осталась бы с ней на всю жизнь.
- Мне кажется, Эмма, я знаю тебя лучше, чем ты сама: тебе скоро надоело
бы служить пешкой в чужой преступной игре, тебе захотелось бы самой
совершать свои собственные преступления, и рано или поздно ты ушла бы от
этой женщины. Кстати, она ревнива?
- Ужасно.
- Она разрешала тебе развлекаться хотя бы с женщинами?
- Никогда, кроме тех, которые участвовали в ее утехах.
- Я повторяю, Эмма, ты не долго прожила бы со своей принцессой.
- Да, друг мой, я благодарю судьбу за то, что она вырвала меня из ее
объятий и бросила в твои. Давай же будем помнить кодекс воровской чести, и
пусть наша сила обратится на других людей, но никогда - друг против друга.
Хотя Эмма была очень хорошенькая и несмотря на сходство наших
характеров, я все еще не был уверен, что смогу долго хранить именно то
гармоничное чувство в наших отношениях, о котором она говорила. Я замолчал и
предоставил ей толковать мое молчание, как ей вздумается.
Тем не менее наша связь с каждым днем делалась все прочнее, и мы
достигли определенной степени взаимопонимания, которое основывалось прежде
всего на нерушимом и взаимном обещании не упускать ни одной возможности
творить зло, какое только будет в наших силах; мы также договорились, что
будем всегда делить поровну плоды наших общих преступлений.
Однако я забежал немного вперед, поэтому вернусь в тот день, когда
расстался с Клотильдой.
Не успели мы отъехать на двадцать лье от гостиницы, как нам
представился, случай проверить на практике наши максимы и наши клятвы. Мы
приближались к городу под названием Иенкепинг, когда у французского экипажа,
ехавшего впереди нас, сломалась ось. Слуга отправился в город за мастером, а
хозяину ничего не оставалось, как, сидя на обочине, ждать помощи, которую мы
и предложили, когда поравнялись с ним; оказалось, что он - французский
торговец и едет в Стокгольм по делам своей компании, очень известной в
торговом мире. Вильнею было двадцать три года, и я редко встречал такую
красивую внешность, как у него; помимо того, он обладал радушием и
искренностью, свойственным его нации.
- Премного благодарен за вашу любезность; буду счастлив, если вы
довезете меня до ближайшего перегона, - сказал он. - Я вам тем более обязан,
что вот в этой шкатулке находятся исключительно ценные вещи: бриллианты,
золотые изделия, кредитные билеты, которые мне вручили три парижские фирмы
для доставки своим коллегам в Швеции, так что можете себе представить, что
было бы со мной, потеряй я эти драгоценности;
- В таком случае, сударь, мы с удовольствием обеспечив сохранность
ваших ценных вещей, - сказала Эмма и добавила: - Если, конечно, вы нам
доверяете.
Вильней охотно согласился, и мы посоветовали ему оставить своего
форейтора охранять экипаж и ждать, пока лакей вернется со свежими лошадьми и
с людьми, которые починят колесо.
Только мы тронулись дальше со своей неожиданно свалившейся на нас
добычей, как Эмма незаметно сжала мне руку...
- Согласен, - еле слышно прошептал я в ответ, - но это надо продумать
как следует.
- Разумеется, - не разжимая губ, проговорила она.
Добравшись до маленького городка Виммерби, мы нашли ладея нашего
спутника на перегонной станции и Отослали его назад за экипажем господина.
- Вы, наверное, собираетесь провести ночь здесь? - спросил я юношу. - А
нам надо спешить в Стокгольм, поэтому мы прощаемся с вами, сударь, и желаем
вам всего доброго.