обошел вокруг гроба, после чего вместе с Дюран поднялся по крутым каменным
ступеням, ведущим в часовню.
Не скрою, что смертельный озноб пронзил меня до мозга костей, когда я
услышала, как с глухим стуком опустилась на свое место тяжелая плита. Что же
будет? Такая мысль билась у меня в висках, когда я, совершенно беспомощная,
лежала в полной темноте, оказавшись во власти двух отъявленных злодеев. Куда
же ты завело меня, безоглядное мое распутство!
Но очевидно, судьбе было угодно устроить мне это тяжкое испытание.
Моя тревога превратилась в безнадежное отчаяние, когда шум наверху
возвестил о том, что Корделли разбирает баррикады в часовне, и когда после
этого наступила жуткая тишина.
Теперь все кончено, подумала я и перестала чувствовать свое сердце.
Коварная Дюран предала меня. Все мое тело, от затылка до лодыжек, покрылось
холодным потом. Собрав остатки мужества, я начала рассуждать так: успокойся
и не поддавайся панике, ведь ты не совершила никакого добродетельного
поступка, за который судьба может покарать тебя; ты была и осталась
порочной, поэтому у тебя нет причин бояться.
Мои тягостные мысли прервал стон, возвестивший об оргазме Корделли,
потом подняли камень, и через мгновение надо мной склонилась Дюран.
- Все в порядке, мой ангел. Ты свободна и можешь получить свою тысячу
цехинов. Надеюсь, больше ты не будешь подозревать меня?
- Никогда! - искренне воскликнула я. - Никогда в жизни! Прости меня за
этот безрассудный порыв, причиной которого скорее был Корделли, а не ты.
Только поскорее уйдем отсюда, я едва не задохнулась в этой могиле.
На плите темнела лужица спермы, оставленная Корделли, а он сам,
смертельно уставший, сидел на ступенях алтаря. В эту минуту появился
могильщик, Корделли расплатился с ним, и мы вышли из храма. Остаток ночи
Дюран пожелала провести в моей постели.
- Этот эпизод навеки связал нас друг с другом, - сказала я подруге, -
он стал печатью, скрепившей наше взаимное доверие. Теперь-то мы никогда не
расстанемся.
- Я же говорила тебе, - улыбнулась Дюран, - что вместе мы причиним
людям много зла.
- А что, если бы на моем месте была другая женщина? Неужели она так бы
и осталась в склепе?
- Непременно. Кстати, Корделли предлагал мне две тысячи цехинов, если я
соглашусь оставить тебя в этой яме.
- Тогда надо найти для него хорошенькую девицу и попросить его
повторить это представление.
- У тебя уже есть такая.
- Кто же она?
- Элиза.
- Как ты безжалостна к моим служанкам! Наверное, это и есть ревность?
- Нет, но я не хочу, чтобы возле тебя был еще кто-то и чтобы ты
подумала, что этот кто-то любит тебя больше, чем я. К тому же, разве тебе не
надоела эта стерва? Я оставлю тебе другую, зачем тебе две служанки? Я вполне
могу заменить вторую, если уж ты не можешь заснуть, пока тебя не обнимут две
лесбиянки.
- Твой план меня возбуждает, но все-таки в нем есть что-то мерзкое.
- Но это лишний раз говорит в его пользу, - тут же вставила Дюран, -
ибо большие удовольствия рождаются, когда мы преодолеваем отвращение. Позови
ее, мы развлечемся с ней и во время ласк мысленно приговорим ее к смерти; я
безумно люблю такие коварные шуточки.
- Ах, Дюран, ты меня сделаешь настоящей львицей и заставишь совершать
немыслимые злодеяния.
- Скажи лучше, что я готовлю для тебя немыслимые наслаждения.
Появилась Элиза, прекрасная как всегда - живой образ Любви; она
послушно легла между нами, и Дюран, которая до сих пор видела ее только
мельком, с удовольствием принялась ласкать девушку.
- Клянусь честью, это настоящий вулкан сладострастия, - сказала
злодейка, целуя Элизу. - Положи ее на себя, Жюльетта, пусть она щекочет тебе
клитор, пока я буду ее содомировать. Ого, какой обольстительный зад, как
будет рад наш коммерсант, увидев эти несравненные полушария!
И блудница, пощекотав язычком притаившуюся между ними норку, вставила в
нее свой хоботок.
- Сегодня я двенадцать часов кряду занималась телесными утехами, -
сказала она, - и, казалось бы, должна была утомиться, но не тут-то было: я
чувствую себя так, будто отдыхала весь день.
- Представь себе, я тоже, - шепотом призналась я. - Это, наверное, наш
замысел так благотворно действует на нас, Дюран. - После чего я удвоила свои
ласки, Дюран живее заработала своим клитором, и наша служанка первой
испытала извержение. Почувствовав судорожные спазмы девушки, моя подруга
резко отстранилась от нее и обрушилась на бедняжку за то, что та помешала ей
своим оргазмом.
- Обязанность жертвы, - со злобой проговорила она, сопроводив эти слова
пощечиной, - подчиняться и угождать; она не имеет право разделить
удовольствие госпожи. Ты - мерзкая тварь, ты - шлюха бессовестная, и я научу
тебя примерному поведению.
Я держала девушку, а ведьма в продолжение четверти часа порола ее.
Элиза не впервые столкнулась с такой прихотью, она частенько получала порку
от меня, но никогда еще ее не избивали с такой жестокостью.
- Ты же испортишь ей всю задницу, - недовольно заметила я, - а завтра
Корделли...
- Шрамы ему больше нравятся, они ускоряют его эрекцию.
Ноги Элизы были в крови, и буря наконец стихла; Дюран предпочла
содомировать меня, а в преддверии извержения захотела целовать истерзанные
ягодицы нашей жертвы.
- Вот теперь я получила все, что хотела, - удовлетворенно произнесла
она, когда спазмы закончились. - А ты, прекраснейшая из прекрасных, скажи,
ты кончила? Не сердись, что, я обратила так мало внимания на твои
наслаждения: в минуты экстаза я забываю обо всем и думаю только о себе.
- Не волнуйся, дорогая, я получила не меньшее удовольствие, чем ты;
взгляни, сколько сока в моей куночке.
- А как твой мозг? Он тоже наслаждался?
- Еще как!
Мы снова легли в постель и опять уложили Элизу в середину. Я погасила
свечу; перед тем, как уснуть, Дюран прижалась губами к моему уху:
- Я и во сне буду лелеять мысль, что завтра, благодаря мне, это сладкое
создание умрет в страшных муках.
Рано утром она вызвала Корделли. Он был в восхищении от предложенного
товара, и сделка состоялась; жизнь несчастной нашей Элизы была оценена в
скромную сумму - тысячу цехинов; но Корделли захотел украсить свою жуткую
оргию некоторыми деталями, о чем я расскажу в свое время.
Пока моя подруга вела торг, я велела Элизе приготовиться к отъезду. Она
выкупалась, освежилась, обрызгала себя духами и, добавив к дарам Природы
несколько искусных штрихов, очаровательная девушка, которой не исполнилось
еще и семнадцати, предстала перед нами сияющая как ангел небесный.
Дюран договорилась с Корделли, что он будет ждать нас в тот же день в
пять часов в одном из своих сельских поместий на берегу моря в трех лигах от
Анконы.
За завтраком мы объявили девушкам о том, что им предстоит скорое
расставание.
- Элиза понравилась одному богатому торговцу из города, - сказали мы. -
Будущее ее будет обеспечено, и она останется в Анконе.
Обе подруги расплакались. Потом Элиза бросилась к моим ногам и осыпала
их поцелуями.
- Милая госпожа, - всхлипывала она, - вы же обещали, что никогда меня
не покинете...
Вот тогда, друзья мои, я поняла, как трепещет распутная душа, когда
вожделение сталкивается с чувствительностью. Все во мне вдруг восстало
против горьких жалоб девушки, мне доставляло огромное удовольствие видеть ее
слезы, отвергать ее мольбы, следуя велениям своей извращенной похоти.
- Но послушай, дорогая, - холодно ответила я, отталкивая небесное
создание, - я всю жизнь буду казнить себя за то, что встала на пути твоего
богатства.
- Мне не надо богатства, мадам, я не прошу ничего, кроме позволения
остаться с вами до конца своих дней.
- Элиза, - спросила Дюран, - выходит, ты очень любишь Жюльетту?
- Увы, мадам, я готова отдать за нее жизнь. Она спасла меня и Раймонду
от разбойника, который собирался убить нас, а когда к сердечным чувствам
прибавляется благодарность, вы же понимаете, мадам, из этого рождается
страстная привязанность.
- Пусть так, - заявила злодейка, - но вы должны расстаться, причем
очень скоро.
Во мне уже бушевал пожар, и Дюран заметила это.
- Уведи ее в другую комнату, - тихо сказала она мне, - а я останусь, и
Раймонда поласкает меня.
Как только мы уединились с Элизой, все мои чувства обратились в ярость;
невинная девушка целовала мое тело и плакала, а я издевалась над ней; с
первыми ударами из меня брызнуло семя, и я удвоила свое усердие.
- По правде говоря, - начала я ледяным тоном, несмотря на огонь,
сжигавший меня, - твои сентименты меня удивляют, ибо в душе моей нет ничего
похожего. Возможно, когда-то ты была не совсем для меня безразлична, но
теперь я от тебя устала. И держала тебя при себе только из милосердия.
- Из милосердия, мадам! - как эхо повторила несчастная.
- Разумеется; если бы я над тобой не сжалилась, кем бы ты была сейчас?
Уличной шлюхой. Поэтому благодари за то, что я хоть кого-то нашла для тебя,
и приласкай меня в знак благодарности.
Я сорвала с нее одежды, и при виде ее прелестей меня окатила теплая
волна блаженства. Я смотрела на нее и повторяла про себя: через три дня это
прекрасное свежее тело станет добычей червей, и честь его уничтожения будет
принадлежать мне.
О, восхитительная искра похоти! О, неизъяснимые наслаждения порока и
злодейства! Как потрясаете вы нервную систему развратной самки! Ах, Элиза,
Элиза! Когда-то ты сводила меня с ума, а теперь я отдаю тебя в руки
мясника... Я отдаю тебя палачу и испытываю оргазм.
Она же твердила, что будет тосковать без меня, что не сможет без меня
жить, и обрушивала на меня все новые и новые ласки. Прошло несколько минут,
и они принесли потрясающие результаты: когда она подняла голову, рот ее был
полон моей спермой. Потом я ласкала ее таким же образом, наслаждаясь мыслью
заставить ее вкусить удовольствие, прежде чем предать смерти. Она
извергнулась, потом разрыдалась и снова обратилась ко мне с самыми нежными
словами, с самыми трогательными мольбами, умоляя не гнать ее. Но все это
скорее смягчило бы скалу, но только не меня.
- Пойдем, - сказала я, насытившись, - нам пора. Она собралась пойти в
свою комнату собрать вещи. Я остановила ее и процедила сквозь зубы:
- Не беспокойся, мы их пришлем тебе завтра.
Она бросилась мне на шею... Я оттолкнула ее и наотмашь ударила по лицу.
Мне кажется, я бы задушила ее, если бы не было договора с Корделли.
Мы вернулись в салон. Дюран там не было; в соседней комнате я услышала
возню и заглянула в замочную скважину. Каково же было мое удивление, когда я
увидела, что Раймонду кто-то содомирует, а Дюран обрабатывает розгами зад
содомита. Я постучала...
- Это ты? - отозвалась Дюран.
- Ну конечно, открывай.
Она вышла ко мне и предостерегающе приложила палец к губам.
- Это Корделли. Он пожелал осмотреть девушку, которую ты ему обещала, я
не хотела тебя беспокоить и подсунула ему Раймонду. По-моему, он от нее без
ума.
- Я не помешаю вам, синьор, - почтительно обратилась я к итальянцу. -
Но хочу заметить, что это не та девушка.
- Мне чертовски жаль, - сказал блудодей прерывающимся от удовольствия
голосом, - очень жаль, мадам... но ее задница... о, какая это уютная
задница! - Потом он отлепился от моей служанки и продолжал уже спокойнее:
- Тем не менее извергаться я не буду, надо поберечь силы. - Он
аккуратно вытер свой член и добавил: - Давайте лучше поговорим о делах.
Раймонда потихоньку выскользнула из комнаты, мы остались втроем:
Корделли, Дюран и я.
- Я не смог дождаться назначенного часа, - объяснил он - и примчался
сюда. Мадам Дюран сказала, что вы забавляетесь с девицей, которая
предназначена мне. Увидев Раймонду, я почувствовал неодолимое желание и
должен сознаться, что теперь уже жалею, что она - не моя жертва. Мадам Дюран
сообщила, что это - ваша фаворитка, что вы ни за что не согласитесь
расстаться с ней... Но выслушайте меня, мадемуазель, - продолжал искуситель,
беря меня за руку. - Я очень щедрый человек и безумно богат: за последние
двадцать лет я прибрал к рукам всю прибыль от знаменитой Сенигалийской
ярмарки {Самая известная ярмарка в Италии в ту эпоху. (Прим. автора)}, так
что несколькими тысячами цехинов больше, несколькими тысячами меньше - это
для меня мелочи, когда речь идет о моих страстях. Я не знаю Элизу, но я
попробовал Раймонду, и она дьявольски понравилась мне. Я никогда не
забирался в такую узенькую и горячую пещерку. Эта девушка будет великолепно
выглядеть в минуты отчаяния и горя, короче говоря, это самая лучшая
кандидатура для жертвоприношения из всех, кого я когда-либо видел. Поэтому
предлагаю следующее: я забираю первую, поскольку мы уже договорились, и
заодно покупаю эту. Вас устроит шесть тысяч цехинов за обеих?
- Вряд ли, - ответила я, чувствуя, что алчность, любовь к золоту
вытеснили все прочие чувства из моего сердца. - Двадцать тысяч, и вы
забираете их двоих.
- Однако, - напомнил мне Корделли, - я уже купил одну за тысячу.
- Считайте, что сделка не состоялась; я продаю их вместе или не продаю
совсем, но дешевле не уступлю.
- Я могу только одобрить решение моей подруги, - вставила Дюран, - и
меня удивляет, что она так дешево продает столь восхитительные предметы.
- Я обожаю эту девочку, и кому же я отдаю ее? Негодяю, который
собирается ее убить!
- Вы правы, - согласился итальянец, - и смерть ее будет жуткой и
мучительной, уверяю вас.
- За такое удовольствие надо платить, синьор. Решайтесь скорее, иначе
жалость вползет в мое сердце, и вы останетесь ни с чем.
- Да, ваш товар дороговат, мадемуазель, - задумчиво пробормотал
торговец, - но черт меня побери! Вы застали меня в тот момент, когда похоть
перевешивает разум. Передайте эту бумагу моему доверенному, и он тут же
выдаст вам требуемую сумму. А тем временем позвольте взглянуть на другую
девушку.
- Мерзавка, - прошептала я своей подруге, - это снова твоя работа. Ты,
кажется, вознамерилась лишить меня всего, что у меня есть.
- Виной тому только моя любовь, Жюльетта; но ты никогда не пожалеешь об
этом, ибо я заменю тебе целый мир. И она отправилась за деньгами. Я вызвала
Элизу.
- Очаровательное создание! - воскликнул распутник, увидев ее. -
Неудивительно, что вы запрашиваете такую цену за свой товар.
Он торопливо начал раздевать девушку, и восторгу его не было предела,
когда перед ним предстали все ее прелести. Он решил, что такой изящный,
будто отлитый гениальным скульптором зад требует более тщательного осмотра;
он долго и сосредоточенно целовал его, раздвигал ягодицы, щекотал языком
отверстие, вставил туда член, потом снова целовал, не в силах оторваться от
прекраснейшего предмета.
- Позовите сюда вторую, я хочу сравнить их.
Появилась Раймонда, разделась и предоставила свое тело для осмотра. Вы
не представляете, с какой тщательностью происходила эта процедура, в
особенности придирчиво были обследованы ягодицы. Пока покупатель был
поглощен своим занятием, я взяла в руку его орган и начала медленно
поглаживать его; скоро он встрепенулся, отвердел, и Корделли принялся
содомировать Элизу, награждая увесистыми шлепками меня и Раймонду.
- По правде говоря, я не могу решить, какая из них лучше, - признался
он мне по секрету, - обе они великолепны. И обе будут умирать долго и
мучительно.
- Чей зад, по-вашему, лучше? - полюбопытствовала я.
- Конечно, Раймонды, в том нет никакого сомнения, - ответил он, с
чувством поцеловав обладательницу предмета, который имел в виду.
- Я хочу сказать, что в ее потрохах теплее и уютнее... А ну-ка,
Жюльетта, ложитесь на кровать, - вдруг заявил ненасытный монстр, - я
попробую и вашу задницу.
С одной стороны он поставил Элизу, с другой - Раймонду, и, содомируя
меня, мял и щипал им ягодицы. Потом неожиданно остановился и с сожалением
проговорил:
- Достаточно, иначе я кончу. А нам надо отправляться в дорогу.
Девушки пошли готовиться к поездке.
- Скажите честно, - спросила я, когда осталась наедине с итальянцем, -
это моя подруга надоумила вас выбрать Раймонду, не так ли?
- Не буду скрывать, что она очень хочет ее смерти.
- Вот мерзавка! Это от ревности, впрочем, причина достаточно
уважительная. Но не беспокойтесь: я решила твердо, и обе эти твари должны
претерпеть адские муки. - Говоря эти слова, я как бы невзначай начала
ласкать ему член, прижимая его к своей груди и щекоча пальцем анус. - А
можно узнать, какую пытку вы для них приготовили?
- Боитесь, что она будет слишком жестокой?
- Если бы я была на вашем месте, их страдания превзошли бы все, что
может придумать человеческое воображение.
- Вы восхитительная женщина... Я люблю таких; настоящие женщины всегда
более жестоки, чем мужчины, если дают волю всем своим чувствам.
- За этим кроются вполне естественные причины, - заметила я, - их
органы устроены гораздо тоньше, а чувствительность их намного выше;
бесчувственное существо не может быть жестоким.
- Совершенно верно; к тому же обладая живым воображением, женщина не
может удержаться от излишеств и извращений, вот почему в злодействе она
заходит дальше, чем мужчина. Случись где-нибудь дуэль, гладиаторские бои или
публичная казнь, женщины валом валят поглядеть на это зрелище, и среди зевак
вы всегда найдете в десять раз больше женщин, нежели мужчин. Между прочим, -
добавил торговец, - многие глупцы, обманутые этим болезненным любопытством,
не могут понять, что крайности всегда сходятся, что его источником является
врожденная жестокость.
- Это потому, что сама по себе жестокость есть продолжение
чувствительности, и великие злодеяния, которые мы совершаем, в значительной
мере проистекают из чувствительности нашей души.
- Вашими устами, дорогая, говорит сама истина. Поцелуйте меня,
поцелуйте сильнее; я восхищен вашим умом, вашими чарами, и вы должны
перебраться ко мне.
- Я навек привязана к своей подруге, - отвечала я, - и только смерть
может разлучить нас.
- Она тоже может жить с вами.
- Нет, мы собираемся вернуться на родину.
В этот момент я услышала шаги Дюран. Я пошла встретить ее, и на пороге,
где нас не мог услышать Корделли, она сообщила мне, какой замечательный трюк
совершила только что.
- Я подделала доверенность и получила в два раза больше.
- Сорок тысяч цехинов?
- Вот именно, и они уже в надежном месте.
- Какая же ты умница!
- Теперь ты не жалеешь о сделке?
- Нисколько. А вдруг Корделли встретится со своим казначеем?
- К тому времени дело уже будет сделано. Если только он посмеет
пожаловаться на нас, мы сами отправим его на эшафот за чудовищное
преступление.
- Поцелуй меня, самая мудрая из подруг!
- Ты должна взять свою половину.
- Какая в этом нужда? Сначала побываем в замке Корделли, а когда
вернемся, разделим добычу.
- Я бы хотела, чтобы ты оставила все деньги себе: мне больше хочется
увидеть тебя в роскоши, нежели увеличить свое богатство.
С тем мы и отправились к Корделли и через несколько часов добрались до
замка - настоящей крепости, расположенной на выступе скалы, нависшей над
морем. Возле небольшой фермы у подножия скалы карета остановилась, так как
дорога заканчивалась. Отсюда нам предстояло подниматься по ступеням - я
насчитала их ровно четыреста, - которые были единственным путем к грозному
замку. Прежде чем подняться по этой лестнице, мы прошли через железные
ворота, которые торговец открыл своим ключом; за ними было еще шесть таких
же преград на некотором расстоянии друг от друга, и Корделли открывал и
тщательно закрывал их, когда мы через них проходили. Дюран; заметив, что
удивление на моем лице постепенно сменяется тревогой, решила меня успокоить
и обратилась к Корделли:
- По вашему описанию я так и представляла себе ваше жилище и велела
людям своим приехать за нами завтра утром, если к десяти часам мы не
вернемся в Анкону.
- Меня хорошо знают в этих местах, - сказал торговец, очевидно, также
желая успокоить меня, - но вам не стоило беспокоиться, мадам Дюран: я обещал
вам, что вы вернетесь в город сегодня ночью, а вам известно, что слово мое
надежно.
Однако не так легко было внушить спокойствие двум нашим девушкам.
Предстоящее несчастье всегда дает о себе знать каким-то, пусть даже неясным,
предчувствием, а наши жертвы чувствовали это всеми своими органами, и у
обеих от ужаса подгибались колени.
Между тем открылись последние ворота и снова закрылись за нами; нас
встретили две женщины лет шестидесяти.
- Все готово? - спросил Корделли.
- Еще с утра, синьор, - ответила одна из них, - мы не думали, что вы
приедете так поздно.
Мы вошли в полутемный зал с низкими сводами. Корделли подошел к окну и
отдернул плотную штору.
- Взгляните-ка туда.
Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что находимся метров
на сто выше поверхности моря и вокруг нас расстилается водная гладь.
- Наша скала образует мыс, - объяснил итальянец, - а здесь самая
выступающая точка; отсюда до берега приблизительно полмили. Можете кричать
сколько угодно, и никто вас не услышит.
Мы поднялись на несколько ступенек и вошли в другой зал, где должна
была происходить оргия.
Пожалуй, никогда я не видела ничего более жуткого. На круглом
возвышении, в центре также круглой комнаты, лежали самые разные инструменты
для всевозможных пыток, которые сразу бросились нам в глаза, когда мы
переступили порог. Среди них были такие необычные и отвратительные, о
существовании которых я даже не подозревала. Рядом с этим арсеналом стояли
два огромных, устрашающе смуглых головореза с ужасными усищами и еще более
ужасной внешностью; оба были голые, похожие на дикарей и готовые, судя по
всему, выполнить любой, самый чудовищный, приказ. Каменные стены этого
адского каземата украшали и делали их еще мрачнее пятнадцать довольно свежих
трупов; на четырех стульях, окружавших помост, сидели две девушки лет
шестнадцати и двое юношей пятнадцати лет, все четверо совершенно голые.
Старые женщины, те, что встречали нас, закрыли на засов двери. Корделли
посмотрел на нас, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.
- Вот здесь мы и будем работать, - сказал он, и, взглянув на наших
девушек, добавил: - Редко, очень редко, покидают эту комнату те, кто входит
сюда. Будьте добры, донна Мария, снимите с них одежды, разожгите камин и
приступим к делу... Я чувствую, как в моих яйцах бурлят соки, и признаюсь
вам, что не часто у меня бывает такое расположение к жестоким развлечениям.
Потом монстр посмотрел на меня.
- Вас, Жюльетта, я назначаю своей помощницей, главной
распорядительницей бала; раздевайтесь и подойдите ближе. Вы будете служить
только потребностям и желаниям моего члена и моего седалища и хорошенько
следить за их состоянием. Если я захочу сношаться, вы языком смажете мне
задний проход и органы, которые будут меня содомировать, а руками будете
вводить их в мою задницу. Если мне захочется кого-нибудь содомировать, вы
должны направить мой инструмент в отверстие, которое я выберу и которое вы
также смажете языком. После подготовки вы должны сосать мне язык в
продолжение всего акта. Кроме того, от вас требуется неукоснительное
повиновение и глубочайшее почтение: не забывайте, что сюда попадают либо
рабы, либо жертвы.
Вы, Дюран, будете подводить ко мне служителей и запомните хорошенько:
первым делом вы должны подставить мне для поцелуя свой зад.
- Ну а вы, - обратился он к старухам, которые были обнажены ниже пояса
и держали в руках связки тонких зеленых прутьев, - вы будете находиться
рядом со мной и обрабатывать мне бока и ягодицы, когда сочтете это нужным
для моего возбуждения.
Теперь насчет вас, Кровопийца и Варвар: учтите, что вы не только палачи
- вы должны позаботиться о моей заднице и прочищать ее, как только
почувствуете, что она жаждет этого.
Он оглядел строгим взглядом детей, в почтительном молчании сидевших на
стульях, и добавил:
- Единственная ваша обязанность - беспрекословно подчиняться. Вы все -
мои отпрыски, хотя и от разных матерей, но не думайте, что кровные узы
помешают мне отправить вас в долгое и мучительное путешествие к смерти: я
подарил вам жизнь для того лишь, чтобы иметь возможность отобрать ее;
детоубийство - одно из сладчайших моих удовольствий, а наше родство сделает
ваши страдания еще более приятными для меня.
- Что касается до вас, милые девушки, - наконец обратился он к моим
служанкам, свирепо глядя на них, - я за вас заплатил, и никто не лишит меня
права сделать с вами все, что подскажет мое необыкновенно богатое
воображение, поэтому готовьтесь к мучительной кончине. Хотя я еще не решил,
каким образом буду истязать ваше нежное тело.
Услышав эти слова, несчастные создания бросились в ноги Корделли,
омывая их слезами. Их лица, в обрамлении роскошных черных волос,
разбросанных в беспорядке по алебастровой груди, являли собой незабываемый
образ горя и отчаяния.
- Черт возьми мою грешную душу, - восхитился Корделли, опускаясь в
кресло и небрежным движением приказав мне ласкать ему член, - я безумно
люблю такие трагические сцены, они страшно возбуждают меня... А что, если я
дам вам кинжалы, несчастные твари, и заставлю исколоть друг друга до смерти?
Мне кажется, это неплохо будет выглядеть, а? - И монстр с удовольствием
принялся щипать нежные соски несчастных, а жилистый фаллос, разбухавший в
моих руках, свидетельствовал о восторге своего хозяина.
- Дайте-ка мне их задницы, - сказал он дуэньям, - поставьте их так,
чтобы я мог щекотать языком их маленькие дырочки. А ты, Дюран, помоги